Текст книги "Лицо Аэны"

Автор книги: Юрий Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

«Прежде всего – спокойствие!» – сказал я себе и начал рассуждать.

Если допустить, что Громеко зачем-то понадобилось перенести меня сюда, зачем он так усиленно предлагал представить море? Может быть, все, что вокруг – лишь плод моего воображения? Сон? Я поднялся и подошел к берегу. Нагретая солнцем галька обжигала ступни. Зашел по колени в воду, она казалась теплой. Быстрые рыбешки мелькали в изумрудной колышущейся глубин. Я что было силы ущипнул себя за руку и вскрикнул от боли.

Нет, на сон не похоже.

Значит, Громеко забросил меня на этот пустынный берег для очередного испытания. Какого? Может быть, выдержки нервов. А возможно, это тест на выживание. Кажется, я читал о чем-то подобном. Забрасывают человека в безлюдное место – без пищи, оружия, чтобы проверить, найдет ли он в себе мужество бороться за жизнь.

Что ж, в любом случае мне остается лишь принять условия игры.

Сделав этот вывод, я немного успокоился, растянулся на горячей гальке. Небо совсем очистилось от облаков, и жгучее тепло лучей обдавало мое тело.

И тут меня словно током ударило. Еще несколько минут назад, когда я проснулся, на небе ни облачка не было, это я помнил точно. Ветер за это короткое время не поднимался, откуда же взялись тучи, остатки которых таяли буквально на глазах?

Еще раз проанализируем: когда я проснулся, туч не было. Потом я подошел к воде – в эти минуты их тоже не было.

Потом я сел на гальку и стал соображать, в какое новое приключение втравил меня на сей раз мой мучитель Громеко. Стоп! Как раз в этот момент, кажется, о камням пробежали легкие подвижные тени от облаков.

Несколькими секундами позже я успокоился, и облака стали рассеиваться.

Кажется, я начинал понимать, почему перед тем, как оставить меня в зеркальной камере, Громеко говорил о хорошем настроении.

Очевидно, все, что я вижу, каким-то непостижимым разом реагирует на мое эмоциональное состояние. Окружающий мир – словно зеркало моего настроения. Вот почему – зеркальная камера. Но если так, значит, меня окружает мираж. Удивительный, до мельчайших деталей правдоподобный, но все же – мираж.

Что ж, попробуем проверить.

Я представил, что мне плохо. Так плохо, что хоть вой от бессилия и одиночества. Я закричал от боли, которой не чувствовал. Заметался по камням в ярости на себя, такого здорового и сильного, которого заставляют попусту терять время.

И мир вокруг как-то сузился, потемнел, несколько крупных дождевых капель упало мне на плечи.

Море тоже изменило цвет, стало свинцовым, тяжелые штормовые волны с глухим шипением ворочали камни. Меня обдало холодными брызгами, невесть откуда взялся леденящий северный ветерок, и я почувствовал, что покрываюсь гусиной кожей. Все-таки из одежды на мне были лишь плавки.

Я решил сменить программу.

«Все идет прекрасно, Чумаков! – начал убеждать себя. – Тебе предложили участие в необычном эксперименте, об этом может только мечтать настоящий ученый. Тебя тренируют в Центре подготовки космонавтов – много ли твоих коллег могут похвалиться тем же? Ты почти без труда понял секрет хитроумной зеркальной камеры – разве это просто?»

И пока я себе плел эту самодовольную чушь, небо загоралось прозрачной лазурью, морские волны из разъяренных чудовищ превращались в игривых котят, мой озноб проходил, и сияющий солнечный диск всплывал над головой.

Я ощутил что-то похожее на гордость.

Пусть это был мираж, но мираж, покорный состоянию моей души. На какое-то время я стал великим повелителем небес и тверди земной. Эдаким Саваофом с кандидатской степенью.

А почему бы не попытаться поиграть с моим миражем в более сложные игры, заодно проверив и возможности зеркальной камеры? Ведь, в конце концов, не такое уж скудное у меня воображение.

Я представил, как в золотисто-зеленой глубине, обвившись гибким стеблем вокруг подводной скалы, начинает расти диковинный гигантский цветок – прекрасная морская орхидея. Шевеля широкими пурпурными лепестками, она возносится все выше и выше к поверхности, готовая предстать перед солнцем в непередаваемом величии своих красок.

И тут метрах в десяти от берега словно вырвался из воды сноп огня – то расцвела над морем моя орхидея! Усеянная мириадами изумрудных капель, она была изумительна.

Я дал волю фантазии, и в считанные минуты все видимое до горизонта пространство укрылось огромными цветами. Я засеял море причудливыми узорами из лилий и небесно-синих тюльпанов, каких еще не видел свет, я разбросал по нему острова роз и васильков, созвездия ириса и ландышей.

Огромное море сплошных цветов мерно колыхалось у ног, прибой выбрасывал на берег тысячи душистых лепестков.

Я засмеялся от счастья.

И в этот миг чей-то громовой, оглушающий голос, идущий, казалось, из глубины моря, пророкотал:

– Вы отстраняетесь от участия в эксперименте, Чумаков! Вы не выдержали испытания зеркальной камерой!

От неожиданности я вздрогнул. Неужели действительно сделал что-то не так?

Что это за голос? Почему я отстранен? Я не находил ответа на эти вопросы, и растерянность моя росла.

Между тем цветы исчезли, море приобрело уже знакомый штормовой вид.

И вдруг я почувствовал чей-то пристальный взгляд. Огромные глаза глядели на меня из-под воды. Через мгновение море вспенилось, стекая с боков гигантской ящероподобной туши, выползающей на берег.

Галька крошилась в порошок под массивными когтями. Покрытое зеленоватой чешуей брюхо было облеплено морскими ракушками, словно днище корабля.

Я цепенел под неподвижным холодным взглядом. Потом, опомнившись, вскочил и кинулся прочь.

Ящер с неожиданным для своего огромного тела проворством, круша под собой все, как танк, двинулся следом.

Чудовище догоняло меня, похожая на скалу голова раскачивалась совсем рядом, разверзалась огромная пасть.

Тут раздался какой-то резкий звук, и все исчезло. Раскрыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в знакомой зеркальной камере. Серебристый шлем медленно всплывал под потолок, и несколько человек в белых халатах привычно освобождали меня от присосок и датчиков. Вошедший Громеко глядел на меня внимательно и слегка сочувствующе.

– Знаете, – произнес я и подивился звуку словно чужого голоса, – во сне я узнал, что отстранен от участия в эксперименте.

– Во-первых, это был не совсем сон, – отозвался Громеко. – Во-вторых, можешь не волноваться. Фразой которая тебе так не понравилась, мы просто хотели испортить тебе настроение. Нас интересовала реакция на фантомы, вызванные негативными эмоциями. Прости, но уж очень блаженно ты посапывал в «зеркалке», даже смеялся. Кстати, хотелось бы знать, почему?

– Ага, – торжествующе сказал я, – создавать всякие там фантомы вы научились, а в сон заглянуть – бессильны.

– Я же объясняю, – терпеливо повторил Громеко, – это был не совсем сон. Во сне человек бессилен контролировать свои реакции, менять настроение, что ты, кстати, проделывал довольно успешно, быстро уловив законы зеркальной камеры. Состояние, в котором ты пребывал, можно назвать искусственным полусном. Именно в таком состоянии, насколько мне известно, ты и будешь находиться во время эксперимента с орехом Кракатук. Понимаешь, – продолжал Громеко, – приборы нашей «зеркалки» как бы доводят до завершенности, облекают в конкретный зрительный образ твои положительные или негативные эмоции, воздействуя на строго определенные участки головного мозга. При этом учитывается реакция на чисто механические раздражители. Ведь морская вода казалась тебе действительно соленой на вкус? И когда ты себя ущипнул, было больно?

Я кивнул. Потом спохватился:

– Значит, вы все-таки знали, что со мной происходит во сне?

– Не все, – отозвался Громеко, – например, зрительные образы приборы не воспринимают. Ты скажешь, наконец, от чего пришел в такой восторг?

– Я засеял море цветами. От берега – до самого горизонта.

– Море из цветов? – улыбнулся Громеко. – В выдумке тебе не откажешь. А от кого ты так поспешно потом бежал?

– От чудища вроде ящера. Дракон этот явился из морской пены.

– Значит, он где-то жил у тебя в подсознании, – сделал вывод Громеко. – Этот дракон – зрительный образ твоего страха, пережитого, возможно, в далеком детстве.

– Я очень испугался?

– Да нет, судя по ритму сердца, пульсу, ты держал себя в руках. Боятся ведь все, только одни могут себя контролировать, другие – нет.

– И это имеет значение для предстоящего эксперимента? – спросил я.

– Думаю, да, – ответил Громеко. – После нескольких тренировок в «зеркалке» ты научишься быстро входить в состояние полусна и прерывать его произвольно, без вмешательства извне.

– Не дожидаясь, пока какой-нибудь ящер меня настигнет…

– Вот именно. Неизвестно, какое чудовище может подстерегать тебя внутри ореха Кракатук.

– Чудовище? – переспросил я. – Внутри ореха?

Но Громеко лишь махнул рукой, не желая, по-видимому, вдаваться в подробности.

Деловитые парни в белых халатах вновь начали прикреплять датчики к моим запястьям.

Глава третья

Рассказ Гордеева. Капризы ореха Кракатук. Снова муравьи. Гость внеземной цивилизации

– Судя по вашему энергичному виду, коллега, вы полны желания расставить все точки над «i» в интригующей сказке об орехе Кракатук?

Этим шутливым вопросом встретил вице-президент Алексея Чумакова, когда около месяца спустя они вновь встретились в знакомом читателю кабинете.

За это время Чумаков немного похудел – напряженные тренировки в Центре подготовки под руководством многоопытного Громеко не прошли даром. В движениях его стало больше собранности, какая-то цепкая сосредоточенность появилась во взгляде.

Улыбнувшись, он пожал протянутую академиком руку.

Они уселись за небольшой столик в углу, Гордеев пододвинул к собеседнику чашку с дымящимся кофе, сказал задумчиво:

– Однако вы, Алексей, успели узнать лишь предысторию к сказке. Что же касается остального… Полтора года мы пытаемся заставить этот орешек заговорить. Полтора года почти бесплодных экспериментов.

– Просто не верится… – произнес Чумаков.

– Ну, кое-что об этом шарике мы все-таки узнали, – заметил Гордеев. – Например, о его необъяснимом пока пристрастии к насекомым. Впрочем, обо всем по порядку. Начну с того, что структура вещества, из которого состоит шар или, гм… его оболочка, не имеет земных аналогов. По своей прочности материал уникален, мы не могли отделить от поверхности хотя бы мельчайшую частицу для более детального исследования. Итак, загадка первая, – вознес вверх указательный палец Гордеев, – из чего состоит скорлупа ореха Кракатук? Мы пробовали его взвесить. Поначалу это казалось доступным. Шар тянул двенадцать килограммов, как обычное чугунное ядро такого диаметра. А потом этот орех словно начал издеваться над исследователями. В один день он оказался вообще невесом, попросту повис в воздухе. Даже тончайшие электронные весы, чувствующие массу невидимой глазу пылинки, ничего не регистрировали. Но в одно прекрасное мгновение этот шарик ни с того ни с сего взял да и оказался весом почти в центнер, проломил пластмассовую крышку стола, на котором находился. С тех пор мы пользуемся специальным металлическим штативом. Итак, загадка вторая, – с нажимом произнес академик, – каков вес шара? Но самое удивительное поджидало нас впереди, когда попытались узнать, что скрывается под оболочкой ореха Кракатук. Просвечивание рентгеновскими лучами результата не принесло – шар просто растворялся на экране, словно играл в прятки с экспериментаторами. Они пустили в ход приборы посовременнее – с тем же успехом. Что поразило всех особенно: лазерный луч, проходя через шар – плотное, осязаемое тело, – не прерывался. Понимаешь, – растерянно качнул головой Гордеев, – словно наш орех не занимает никакого места в пространстве!..

– А если допустить, что его оболочка скрывает совершенно иное пространство, – воскликнул Чумаков, – совершенно иной вид материи? Тогда станет объяснимым и загадочное исчезновение шара на экране, и парадокс с лазерным лучом. Луч действительно не встречает препятствия – в обычном, земном понимании этого слова…

– Возможно, вы правы, – сказал Гордеев. – Подобная гипотеза уже высказывалась. Совсем не не исключено, что орех Кракатук – гость из иного, пока недоступного нам измерения. Но так или иначе, налицо третья загадка: что у него внутри?

Разумеется, шар с такими уникальными свойствами мы держим в специально оборудованной лаборатории, обращаемся с ним исключительно с помощью манипуляторов, наблюдаем из-за толстого бронированного стекла.

Однажды внимание операторов привлекло обилие на этом стекле насекомых. Особенно много было муравьев. Трудно сказать, откуда они брались, – и совсем мелкие черные, и огромные рыжие лесные великаны. Муравьи буквально облепили стекло, невозможно было что-то разглядеть.

И тогда я вспомнил о дневниках Хлебникова. Существовала какая-то очевидная и странная связь между серебристым шаром и насекомыми, что-то неведомое притягивало их друг к другу.

Решено было поместить в камеру с шаром несколько десятков муравьев разных видов. И вот тут-то наш сказочно твердый орешек продемонстрировал еще одно чудесное свойство. Непостижимым образом насекомые растворялись в нем, исчезали. Мы засняли этот процесс и воочию могли убедиться, что крохотная лапка, затем туловище погружаются в шар, и, наконец, все насекомое ныряет в него, словно опускаясь в похожую на ртуть массу. Между тем поверхность шара оставалась такой же твердой, как и прежде, – многочисленные опыты это подтвердили.

За последние месяцы тысячи насекомых побывали внутри шара. Некоторых он выпускал тотчас же, некоторых задерживал подолгу. Попытки снабдить крупных муравьев специально сконструированными сверхминиатюрными датчиками успеха не имели. Шар впитывал в себя живое насекомое, для микроприборов же его оболочка оставалась непроницаемой.

Итак, вот вам четвертая загадка, Алексей: что общего между орехом Кракатук и муравьями?

– Слишком много загадок, – улыбнулся Чумаков.

– Вы знаете, Алеша, был такой момент, когда мы уже отчаялись найти на них ответ, – признался Гордеев. – Но тут неожиданно мне попала на глаза статья в медицинском журнале. Ты слышал о работах академика Лелидзе?

– Кажется он разработал принципиально новый метод диагностики… Но какое это имеет отношение?..

– Прямое, Алексей, прямое. Лелидзе сумел выделить вещество реалгин, которое, будучи введенным одновременно больному и врачу, позволит последнему ощутить все то, что чувствует его пациент. Понимаешь, если у человека болит печень или сердце, медик тоже эту боль ощущает, ее характер, нюансы. В общем, это безошибочный и очень перспективный метод диагностики, но…

– Но?..

– Использование реалгина, как показали первые опыты, требует известной осторожности. Дело в том, что и у врачей, и у больных, которым вводят препарат, сознание как бы раздваивается.

Выход нашли в том, чтобы погрузить и врача, и пациента в состояние так называемого искусственного полусна, – в этом случае сознание как бы меркнет, но в то же время человек в силах контролировать свои ощущения и эмоции.

– Знакомое состояние, – усмехнулся Чумаков, вспомнив приключения в зеркальной камере.

– Оно будет твоим рабочим состоянием во время эксперимента с орехом Кракатук, – серьезно сказал Гордеев. – Мы хотим ввести тебе реалгин, Алексей!

– Одна доза препарата – мне, а другая?.. – спросил Чумаков.

– Тому, кто имеет доступ в шар, – просто ответил вице-президент. – Это для нас единственный способ заглянуть в него.

Чумаков изумленно потряс головой:

– Иными словами, вы предлагаете мне превратиться в муравья?..

– Я рад, что ты не потерял чувства юмора, – отозвался Гордеев. – Но я бы выразился по-другому. На какое-то время муравей станет твоими глазами и ушами. Повторяю, Алексей, это для нас единственный пока способ заглянуть в орех. Эксперимент опасен, есть в нем какая-то тревожащая меня непредсказуемость, – задумчиво произнес академик. – Мы, правда, вводили реалгин вместе с муравьями разным животным – морским свинкам, собакам, обезьянам. Чувствуют они себя превосходно. Но то – они… Что испытывает человек, наделенный разумом, сознанием, никто не знает. Представьте, Алеша, возможно, вы будете первым из людей, заглянувшим в совершенно иной мир. Вы просто не в состоянии понять, до чего я бы хотел оказаться на вашем месте, – вздохнул он.

Некоторое время они молчали.

– Виктор Николаевич, – осторожно начал Чумаков, – а у вас, у вас лично, есть предположение, что же из себя представляет этот шар?

– Теперь вы знаете почти все, что знаю я, – ответил Гордеев. – Предположение у меня, конечно, есть, но я бы предпочел его не высказывать до завершения эксперимента. В одном я убежден – это гость внеземной цивилизации. А вот что он делает на нашей планете… Во всяком случае, вы должны быть готовы ко всему, – резко меняя тон, произнес он. – А теперь давайте обсудим конкретные детали эксперимента…

Они говорили долго. В нетронутых чашках стыл забытый кофе.

Вместо эпилога

Я гляжу на небольшой серебристый шар, который неподвижно застыл в воздухе в нескольких сантиметрах над подставкой. Сегодня орех Кракатук снова невесом.

Если наша догадка верна и его оболочка, такая хрупкая на вид, таит неведомое нам пространство, внутри этого шара могут оказаться целые миры, таинственные и странные.

Словно черные сдвоенные точки движутся по серебристой поверхности. Это муравьи.

Как обманчиво обыденное представление об этих насекомых. А ведь они в сорок раз старше человека. За много лет до нашей эры муравьи появились на планете как первые ростки живого, и с тех пор их облик почти не менялся. Эти крохотные создания нашли идеальный способ путешествовать через века – объединившись в почти совершенное сообщество, переплетя в одно целое свои крошечные индивидуальные мозги способами, которые лишь начинает постигать человек.

Не помню, кто сказал, что если бы муравьев наделить сознанием, они могли бы завоевать Землю…

Кто знает, возможно, в неведомой нам галактике что-то помогло зажечь огнем сознания огромный коллективный мозг подобных существ… И возникла особая, не имеющая никаких аналогов с земной, цивилизация.

Я представил огромный, невероятно разросшийся город, похожий на гигантский муравейник. Со множеством переходов и галерей, прекрасно украшенных залов-площадей. Населенный миллионами существ, каждое из которых живет своей обособленной жизнью и в то же время является как бы частицей, клеточкой всесильного разума, властвующего над планетой.

Возможности коллективного мозга поистине безграничны. Мне казалось, я вижу, как рядом с огромным городом взлетают к звездам корабли странной, причудливой формы. В невероятно далеких глубинах космоса они выпускают во все стороны стаи маленьких серебристых шаров-разведчиков.

Эти посланцы могущественной цивилизации проникают в отдаленные уголки вселенной, чтобы отыскать братьев по разуму…

– У нас все готово, Алексей, – прерывает мои фантазии строгий баритон Гордеева. – Начинаем эксперимент.

Я с сожалением отрываю взгляд от многослойного стекла, за которым безмятежно плавает серебристый шар, и занимаю место в герметичной камере.

Мне хочется попрощаться с ребятами, как перед неизвестным и опасным странствием, но я сдерживаю себя.

Руководители служб докладывают Гордееву о готовности. Легкий укол чуть повыше локтя – мне ввели реалгин. Сверху медленно опускается металлическая полусфера, и веки мои смыкаются.

– Держись, Леша! – слышу, как шепчет напоследок Громеко.

Я улыбаюсь, не раскрывая глаз. Пройдет всего несколько минут, и я познаю твою тайну, орех Кракатук!..

ВОИТЕЛЬНИЦА

В сумерках над горизонтом вновь всплыла кровавая звезда Делла-Аира, заполняя все вокруг дрожащим пурпурным сиянием и ожиданием неминуемой беды. Жрецы протяжно выкрикивали древние заклинания на своих вознесенных к поднебесью башнях, отгоняя злые силы, но в этих криках слышалась безнадежность.

Звезда Делла-Аира мерцала в высоте, подобно огненному оку дракона, равнодушно наблюдающего, как спешат самые трусливые подданные моего отца под защиту укрепленных стен замка.

Стоя в тени колонны, подпирающей своды главных ворот, я разглядывала их лица, одинаково серые и плоские от страха. Они брели мимо – поток согнутых под бременем собственного бессилия и ничтожества существ, которых отец презрительно именовал чернью.

Правда, он мало кого любил, мой великий и страшный отец, жестокий владыка окрестных земель. Всю жизнь он провел в больших и малых сражениях, умножая свои и без того необъятные владения, и снисходительно относился лишь к воинам. Его треугольные зрачки расширялись, а лицо светлело, когда взгляд останавливался на доспехах отборной гвардии, выкованных искуснейшими кузнецами, скользил по остриям смертоносных жал, выглядывающих из гнезд заплечных метательных машин. Эти рыцари добывали ему могущество и славу, он дорожил ими, как дорожат надежным, испытанным не в одном бою оружием.

Рассказывали, отец огорчился, узнав о рождении дочери. Я не могла стать наследницей великого владыки. Вопрос о наследстве оставался открытым, так как братьев, во всяком случае законных, у меня не было, а после смерти матери отец не спешил вступать в новый брак. Он задался целью сделать единственную дочь умелой воительницей и, похоже, добился этого.

В пять лет я уже умела скакать на эльфаузавре, прижимаясь всем телом к его холодной костяной чешуе. В двенадцать не боялась вступить с опытным бойцом в схватку на коротких волнообразных мечах.

Отец сам обучал меня метанию крестообразных кинжалов. И, оставшись доволен наукой, в пятнадцать лет подверг меня настоящему воинскому испытанию.

Ночью, полусонную, меня бросили в глубокий ров, по которому носился трехрогий дзиндр. Он замер напротив, видимо, озадаченный неожиданным вторжением. Я прижалась спиной к скользким камням, пальцы мои машинально скользили по выступам почти отвесной стены и надежде отыскать осколок поострее. Крик радости готов был разорвать мое горло, когда ладонь нащупала на выступе тяжелый кинжал. Трехрогое чудовище ударило оземь копытом и ринулось вперед. Я ждала, дрожа от возбуждения и страха, и в самый последний миг отскочила в сторону. Спиралевидные рога дзиндра вонзились в камень совсем рядом, высекли из него рой искр. Животное замерло, оглушенное, и тогда я всадила острый крест меж костяных выступов его черепа, там, где билась под тонкой кожей уязвимая жила.

Дзиндр свалился; обессиленная внезапным ночным приключением, я готова была пасть рядом. И все же я заставила себя приблизиться к еще подрагивающей туше, выдернуть кинжал и, как и подобает истинному воину, припасть губами к ране, глотая вязкую сладковатую кровь…

Потом я подняла голову и на фоне светлеющего неба увидела на краю рва неподвижную фигуру отца.

Он махнул мне рукой, и неожиданно я почувствовала себя счастливой…

…Позднее, когда мы с Иттом укроемся от суеты и безумия этого мира в холодных объятиях звезд, я немало времени проведу в раздумьях об отце. Ведь именно его решение повергло нас в бездну.

Но мог ли он решить по-иному? Жестокость была основой силы великого владыки. Она дала ему власть. Значит, она была оправдана, эта жестокость. Значит, время и обстоятельства требовали от отца быть жестоким.

Итт же станет утверждать, что время не бывает жестоким, что мы властны менять характер времени и характер в нем живущих.

Я пыталась спорить с Иттом, но это походило на спор ребенка со стариком, да тем по сути и было. Народ Итта был старше моего на тысячелетия.

И все же в глубине души я продолжала сомневаться, что могла отыскаться сила, способная поколебать могущество великого владыки, если бы не зеленые рыцари.

Их появление было внезапным и походило на чудо.

…Алая звезда Делла-Аира плавала на горизонте, и казалось, прямо из ее лучей возник огромный мерцающий диск. Диск медленно опустился над дорогой, и невиданные существа явились оттуда. Они были похожи на нас, но закованы в странные светящиеся доспехи. И доспехи, и их лица, и огромный корабль, на котором они прилетели, имели цвет молодой травы, отливали переменчивой бирюзой…

Весть о чуде разошлась мгновенно, и несметные толпы сбегались к дороге, по которой двигались к замку странные гости. Густой шум колыхался над сотнями любопытствующих.

Кто-то из зеленых рыцарей нагнулся и сорвал цветок у обочины. Толпа пораженно ахнула.

– Они такие же, как мы, только зеленые! – вдруг крикнул с отчаянной веселостью какой-то ремесленник, и чернь вокруг подхватила этот крик, насмешливо загоготав. Мальчишки, кривляясь, заплясали перед идущими в дорожной пыли. Самый дерзкий подхватил увесистый камень и запустил в шагавшего сбоку чужеземца. Никто не заметил, чтобы тот сделал какое-то движение. Просто взглянул мимоходом на летящий предмет, – и камень вспыхнул бледным, почти бесцветным огнем, рассыпаясь в прах.

Гогот и шум утихли мгновенно, толпа сразу отхлынула далеко за обочины и замерла, будто придавленная невидимой тяжестью. Зеленые рыцари шли по дороге, шуршали гибкие доспехи, причудливые следы впечатывались в пыль…

Окруженный вельможами и телохранителями, великий владыка ожидал гостей в парадном зале.

Они приветствовали отца и всех присутствующих, ни на йоту не нарушив принятого в замке ритуала. Перед возвышением, где сидел отец, выросла гора драгоценных камней – дары пришельцев. Не в силах оторвать взгляда от этой сверкающей и, казалось, излучающей тепло груды, владыка поинтересовался, кто его гости и что привело их в замок.

Один из зеленых рыцарей выступил вперед. Медленно и звонко, с неправдоподобной правильностью выговаривая каждое слово, он пояснил, что корабль чужеземцев прибыл оттуда, где сияет на небесном своде алая звезда Делла-Аира.

– Мы ищем у великого владыки приюта и помощи! – отчетливо повторило эхо под высокими сводами.

В наступившей вслед за этим тишине вдруг послышалось дребезжащее блеяние:

– Зеле-е-е-ененькие гости, зеле-е-е-ненькие!

И перед глазами присутствующих предстал любимый шут великого владыки. Непомерно быстро вращая белками глаз и покачивая маленькой головой, казалось, вросшей в жирный ком горба, он плюхнулся на пол. Закатив глаза, стал причмокивать, короткие ручки замелькали в воздухе, словно приготовляя невидимые яства.

– Попотчуем славно дорогих гостей, – скрипел шут, – скормим им побольше зелени, напоим зеленым винцом… Все должно быть зелененьким, иначе они, чего доброго, побелеют, а то и синенькими станут…

Придворные поглядывали то на владыку, то на шута, не зная, как реагировать на сей раз на его обычные плоские шуточки.

Зеленые рыцари невозмутимо наблюдали за кривляниями горбуна. Не сомневаюсь, им был понятен обидный смысл его острот. Потом гости обменялись короткими, тихими словами на своем языке – в нем преобладали шипящие звуки, странная эта речь напоминала шелест листвы…

Один из рыцарей проговорил:

– Этот человек хочет развеселить нас. Если владыка позволит, мы поможем ему.

Помедлив, отец кивнул, от меня не укрылось, что он несколько растерян.

Рыцарь вытянул руку над головой шута, и того внезапно накрыло плотное розовое облако. Через несколько мгновений оно рассеялось, и все увидели, что на любимце владыки нет ни лоскутка, он был гол, словно только явился на свет.

Хохот потряс своды. Злобно вереща, пытаясь прикрыть ладонями срамные места, горбун вихрем метнулся из зала.

Отец смеялся вместе со всеми, но в глубине его глаз плясали недобрые огоньки.

Потом он сомкнул тонкие губы, и в зале мгновенно воцарилась тишина.

– Мы рады добрым гостям, – коротко и поспешно, словно отбывая обязательную повинность, проговорил владыка. – Сегодня и завтра в замке праздник в их честь.

И поднялся. Гремя доспехами и оружием, телохранители кинулись расчищать ему путь в тесно заполненном зале. Придворная знать стала постепенно рассеиваться. Наши необычные гости отправились в отведенные им покои, где должны были скоротать время до начала вечернего пиршества.

И лишь один из зеленых рыцарей – тот что так необычно подшутил над горбуном, медлил; едва заметно усмехаясь, он не сводил с меня своих удлиненных глаз.

– Улыбнись ему! – бросил отец, проходя мимо. – Помни об этикете.

Я повернулась к чужеземцу и состроила легкую гримаску, которую лишь при большом воображении можно было принять за улыбку. Зеленый гость был тут ни при чем. Я ненавидела принятый в замке этикет.

Но глаза незнакомца восхищенно засияли. Со счастливым видом раскланявшись, он поспешил вслед за товарищами. Похоже, этот рыцарь простодушен. Если и остальные так же наивны, непросто им будет найти общий язык с отцом. Простодушие не из тех добродетелей, которые в почете у великого владыки. Он любит повторять, что хитрость – мать мудрости, и что без вероломства не одолеешь врага.

Вечером меня ожидала пытка – многочасовой ритуал облачения в праздничное платье. Это весьма сложное и богато украшенное сооружение теснило грудь и сковывало движения, но без него нечего и думать показаться перед глазами празднично разодетых вельмож. Этикет! Терпеть не могу его условностей, ненавижу эти ярко подсвеченные факелами придворные спектакли, когда юные и стареющие красавицы жеманно склоняются перед креслом отца, проплывая мимо в до непристойности медленном танце. С какой готовностью выставляют они напоказ обнаженные плечи и руки, осыпанные блестками из толченого звездного камня, как похотливо блестят их глаза с веками, подведенными пурпурным корнем…

Со скрытым наслаждением топчу я длинные шлейфы изысканных одеяний, словно невзначай цепляю семенящие подле меня крохотные ножки, с радостью наблюдая, как их хозяйка, теряя элегантную напыщенность и драгоценные заколки, летит наземь под ахи и охи присутствующих.

Холодная, словно прикосновение клинка, пустота сжимает мое сердце с первыми тактами придворной музыки, и тихое бешенство закипает в груди при виде придворных, заученно, словно заводные куклы, повторяющих движения танца. Ненавижу их вечно подобострастные, налитые тайной желчью взаимной неприязни потные лица, ненавижу фальшивую радость вечерних празднеств в замке.

– …Веселье не тронет сердца той, которая хотела бы сбросить оковы праздничных одежд и скакать на верном эльфаузавре сквозь ночь, когда так пьяняще пахнут травы и влажный ветер бьет в лицо… – раздался голос за моей спиной.

Пораженная, я обернулась. Тот самый зеленый рыцарь, все так же мягко улыбаясь, глядел на меня.

– Ты угадал, рыцарь, – сказала я, помедлив. – На скакуне в открытом поле или на воинском турнире я чувствую себя привычней, чем на придворном празднике. Хочешь, уйдем отсюда, я покажу тебе окрестности замка.

Он покачал головой, не переставая улыбаться:

– Не стоит чужеземцу в первый же вечер нарушать этикет. Великий владыка может не простить мне то, что прощает дочери. К тому же я знаком с окрестностями замка. О владениях твоего отца мы знаем больше, чем он сам, потому что можем заглядывать даже под покровы земли и во тьму недр.