Текст книги "Лицо Аэны"

Автор книги: Юрий Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Вслед за этим челюсть босса «Зодиака» отвисла. Он просто не мог подумать, что на свете существуют столь обидные слова, которые со скоростью пулеметной очереди слетали с губ рассерженного человечка. «Старый павиан, безмозглая дохлая скотина…» – эти сочетания звучали благостной музыкой по сравнению со всем остальным. Остывая, Уайт выпалил:

– Черта с два ваш концерн будет процветать в будущем, осел вы этакий. Черта с два вы найдете там вообще следы какого-то концерна. В XXII веке, к вашему сведению, от нашей благословенной богом страны в том виде, в котором она существует ныне, останется в лучшем случае воспоминание. Я могу помочь вам убедиться в этом, старый дуралей. Но другие-то этого пока не знают. Сейчас этого наверняка никто, кроме меня, не знает, – почти прокричал он. – Потому что я был там. Неужели не понятно, какой шанс плывет вам в руки?!

Лицо Голдинга вновь стало багровым и перекошенным – на сей раз от оскорблений. Еще никто и никогда не говорил с боссом «3одиака» так, как позволял себе говорить этот человечек. Но Голдинг был бизнесменом, хорошо понимал, сколь выгодным в случае удачи могло оказаться невероятное предложение Уайта. Поэтому босс «Зодиака» сумел взять себя в руки и воздержался от ответных колкостей, хоть это далось ему нелегко. Он лишь обиженно, исподлобья взглянул на собеседника и спросил:

– Если в будущем, как вы утверждаете, вообще нет никаких концернов, как же?..

– Как мы сможем убедить денежные мешки, что «Зодиак» процветает? – подхватил Уайт. – А вот как. Я помогу вам высадить в XXII веке десант концерна. Он займется… гм, как бы это выразиться… декорациями, что ли. Все равно техника в то время будет на таком уровне, что ваши клиенты ни в чем толком не смогут разобраться. Но вот эмблему «Зодиака» они на промышленных зданиях увидят. И с руководством концерна встретятся – его роль сыграют специально подготовленные люди. Это немного походит на театр, – с некоторым смущением признал Уайт, – но тут уже ничего не поделаешь. Я давно мечтал попробовать силы в режиссуре. А такой спектакль этого стоит. Он сказочно обогатит вас.

– И вас! – заметил Голдинг.

– Мне много не надо, – отозвался Уайт. – Пара десятков миллионов – сущий пустяк для «Зодиака». Зато я смогу забыть о прошлом и спокойно скоротаю свой век где-нибудь на Гавайях. К тому же, возможно, я приобрету театр. Свой собственный театр. О, как я люблю сцену… – вздохнул человечек.

– Вернемся к нашему спектаклю, – прервал его Голдинг. – Я все же не совсем представляю, как люди «Зодиака» появятся… в XXII веке, начнут что-то строить. Ведь это же обязательно привлечет внимание. Как привлекли бы внимание неандертальцы, появившиеся на Бродвее!

– Конечно, все не так просто, – вздохнув, согласился Уайт. – Я-то это знаю, как никто другой. В XXII веке, к вашему сведению, на Земле вообще почти не останется никаких предприятий – их разместят на других планетах и специальных спутниках. Земля будет своеобразным заповедником, музеем, местом отдыха. Но я, – подмигнул Уайт, – все же присмотрел местечко. Это нечто вроде мегалополиса, только он не совсем настоящий… Там снимают видеофильмы (разумеется, это совсем не то, что мы можем представить). Видеофильмы из старинной жизни. Думаю, если хорошенько все продумать, наше появление там не будет сенсацией. Ну как, подходит вам мое предложение?

– Я жду вас послезавтра, – сказал Голдинг, поднимаясь. – Мне нужно хотя бы немного времени, чтобы прийти в себя и переварить ваше предложение. Думаю, затем мы обсудим его с наиболее доверенными лицами. Идея интересная, Уайт. Надеюсь, мы оба запомним этот день, – Голдинг бросил беглый взгляд на миниатюрное электронное табло, – 12 августа 1972 года, как исторический. Если ваш спектакль удастся… Кстати, я уже слышал о чем-то подобном. Правда, это было давно и не у нас. Существует даже специфическое выражение… – босс концерна «Зодиак» защелкал пальцами, пытаясь вспомнить.

Уайт пожал плечами, кивнул ему на прощанье и вышел. Лишь когда за его спиной бесшумно сошлись створки дверей, Голдинг, наконец, вспомнил это странно звучащее выражение: «потемкинские деревни»…

3

В течение следующей недели все имеющиеся в наличии интеллектуальные силы «Зодиака» включились в разработку тщательно засекреченной операции, получившей название «Голливуд».

Разумеется, осторожный Голдинг не преминул предварительно навести самые подробные справки о своем необычном посетителе. Полученные от профессиональных детективов сведения подтверждали слова Уайта. Он был достаточно известен в научных кругах ранними работами, наделавшими в свое время немало шуму. Затем многообещающий ученый долго не давал о себе знать, ведя отшельническую жизнь в загородном особняке, превращенном им в огромную лабораторию. Уайт редко показывался на людях, и никто толком не знал, чем же он занят. Кое-кто из близких соседей полагал, что человечку не чужды секреты белой и черной магии. Возможно, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что дом Уайта пользовался в округе дурной славой. Находились люди, утверждавшие, что собственными глазами видели, как особняк вместе с прилегавшим к нему парком растворялись, словно в тумане, и исчезали неведомо куда. А местный зеленщик божился, будто он однажды был свидетелем того, как Уайт, оседлав помело, со свистом вылетел из чердачного окна. Но зеленщик часто бывал навеселе, и его словам мало кто верил.

Вскоре стало очевидным, что человечку действительно удалось совершить величайшее открытие. В конце недели, минувшей после знаменательной беседы в кабинете босса «Зодиака», несколько тщательно отобранных, подробно проинструктированных Уайтом и, что немаловажно, умеющих хранить молчание экспертов отбыли вместе с ним в XXII век. Их отчеты, напоминающие объемистые научно-фантастические романы, стали своеобразной гарантией успеха операции «Голливуд».

После этой пробной вылазки в будущее Уайту был выдан аванс – кругленькая сумма в десять миллионов, что заметно смягчило его характер. Человечек самым деятельным образом помогал уточнять детали предстоящей операции. Похоже, он и впрямь мнил себя непревзойденным режиссером. Впрочем, подобные чудачества – не редкость в характерах одаренных личностей.

Уайт безжалостно забраковал одеяние, в которое намеревались облачить десантников «Зодиака». Он утверждал, что малейшее несоответствие одежды может вызвать подозрения жителей XXII века и крах всего предприятия. Воспроизвести одежду было невозможно – современная наука просто не знала подобного материала. Его предстояло скопировать со всем возможным правдоподобием.

Кроме того, возникала проблема транспорта. Обслуживавший съемочные площадки XXII века персонал передвигался на чем-то вроде обтекаемых, бесшумно скользивших над поверхностью платформ. Но принцип устройства их двигателей, управления оставался загадкой.

Необходимо было найти ответ и на менее существенные вопросы. Например, как питаться, не привлекая внимания. Наши потомки, по наблюдениям экспертов, вообще обходились без еды. Каким образом им это удавалось, понять было сложно.

Словом, самых разнообразных проблем, больших и помельче, было хоть отбавляй, и специалисты концерна в сопровождении Уайта вынуждены были нанести дополнительные визиты в будущее.

Наконец технические трудности остались позади, и оснащенный всем необходимым десант отправился возводить иллюзорный «Зодиак». Со своим делом он справился быстро. На смену рабочим прибыли статисты, изображавшие жителей XXII века. Последние наставления им давал Уайт.

Операция «Голливуд» вступила в решающую стадию. Через некоторое время доверенные лица людей, владеющих самыми крупными состояниями, получили приглашение концерна «Зодиак» побывать в будущем. После их возвращения на подобное путешествие решился кое-кто из сильных мира сего. Увиденное производило впечатление, и акции «Зодиака» резко пошли вверх. Зарубежные филиалы концерна начали расти, как грибы после дождя.

Эмблема «Зодиака» красовалась на фронтонах открываемых банков, новых заводских корпусов, супермагазинов. Голдинг чувствовал себя на вершине блаженства.

Успех сразу сблизил его с людьми, о которых раньше он мог лишь читать в газетах, которые слыли образцом предприимчивости, опорой нации. Впрочем, теперь Голдинг и сам претендовал на подобную роль.

Во всей этой суете никто не обратил внимания на человечка, который, получив причитающиеся миллионы, поспешил незаметно исчезнуть. Упоенный успехом, Голдинг спохватился слишком поздно – Виктор Уайт канул в неизвестность, унеся с собой невероятную возможность бывать в будущем. Голдинг огорчился, впрочем, не слишком – мавр сделал свое дело…

4

Прошло около года после успешного завершения операции «Голливуд».

Однажды утром Голдинг, как обычно, уверенной походкой калифа деловых кругов проследовал в кабинет мимо вытянувшейся в струнку секретарши. Настроение его было столь же безоблачным, как и начало прекрасного августовского дня. Напевая мелодию популярного шлягера, босс суперконцерна «Зодиак» вступил в свои апартаменты и едва не вскрикнул от неожиданности, увидев посреди комнаты троих незнакомцев.

Всё трое были удивительно высоки, широкоплечи и облачены в одинаковые, переливающиеся матовой радугой костюмы. У каждого сиял на груди неизвестный Голдингу знак.

– Чем могу?.. – растерянно начал Голдинг.

– Меня зовут Игорь Боков, – услыхал он уверенный, очень спокойный голос русоволосого гиганта. – А это мои коллеги, – русоволосый качнул головой в сторону спутников, – Виктор Ли (смуглолицый, с живыми, чуть раскосыми глазами мужчина сдержанно поклонился) и Вилли Стайн (третий кивнул так же невозмутимо). – Мы – представители таможни.

– Ах так… – облегченно выдохнул Голдинг. Обычные парни с таможни, пусть и смахивающие на суперменов, пусть и со странно звучащими именами. А он уже готов был вообразить бог весть что…

– Вы, очевидно, ошиблись, – сказал Голдинг сухо, обретая прежнюю уверенность и соображая, отчего это Энн взбрело в голову без его ведома пропустить сюда этих верзил. – Служба, ведающая внешними сношениями, внизу, на десятом этаже. Все формальности с таможней улаживает она, – Голдинг прошел к столу и привычно утвердился в кресле.

– Нет, нам нужны именно вы, – возразил Боков.

– Я?

– У таможни к вам претензии. Вам и вашей… – гигант сделал паузу, словно подыскивая слово, – фирме. Вы нарушили закон, Голдинг.

Всесильный шеф «Зодиака» бросил беглый взгляд на электронное табло. Через полтора часа он должен был обедать с Рокфеллером. До этого, как всегда по утрам, он намеревался заняться более или менее неотложными делами. Настойчивость таможенного клерка, который, как ни странно, явно не подозревал, с каким могущественным человеком имеет дело, даже забавляла Голдинга. Возможно, предположил он, кто-то из местных шутников решил разыграть этих парней, направив в его кабинет.

Однако его время очень дорого стоит и слишком затянувшийся розыгрыш может лишить служебных мест и его участников, и тех, кто задумал эту милую шутку.

– Ну-ну! – деланно-добродушно усмехнулся Голдинг. – Объясни мне, малыш, какой же закон я нарушил.

Ироничный тон шефа «Зодиака» не произвел ни малейшего впечатления на таможенника.

– Закон о контрабанде, – все так же сдержанно ответил он.

– О контрабанде? – изумился босс.

– Я имею в виду фальшивку, которую вы пытались протащить в наш XXII век.

До Голдинга наконец дошло, что это за таможня.

– О черт! – пробормотал он.

– Ваш обман подлежит конфискации, – невозмутимо продолжал Боков. – Как и открытие Виктора Уайта. Открытию, которое служит таким целям, как у вас, нет места ни в будущем, ни в прошлом.

Даже повергнутый в шоковое состояние, Голдинг не утратил рефлексов настоящего бизнесмена. Мозг его с лихорадочным напряжением искал выхода.

– А как же, —спросил он хрипло, – как вы можете конфисковать то, чего нельзя даже потрогать руками?

На лицах таможенников появились улыбки. Так улыбаются взрослые неразумному вопросу ребенка.

– Все уже конфисковано, Голдинг, – сказал Боков. – Мы уходим. А чтобы ничего подобного не произошло с вами впредь, вы будете помнить об этой истории. Это минимальная мера наказания, предусмотренная нашими законами. Ваш сообщник Уайт будет наказан более сурово.

Шум за окном на мгновение отвлек Голдинга. С немалым удивлением он обнаружил, что крупные капли невесть откуда взявшегося дождя бомбардируют стекло. Когда же Голдинг оторвал взгляд от окна, кабинет был пуст.

Некоторое время босс «Зодиака» сидел неподвижно, соображая, уж не во сне ли он вел фантасмагорический диалог с таможенником из XXII века.

Раздумья его были прерваны голосом секретарши:

– К вам представители японской корпорации, патрон. Вы сами назначили им встречу на это время…

– Какой японской корпорации? – изумился Голдинг. – Через полчаса я обедаю с Рокфеллером…

Из невидимого динамика донеслось хихикание:

– Вы сегодня в хорошем настроении, патрон. О, я была бы счастлива, если бы вы могли обедать с Рокфеллером. Так как быть с японцами? Пусть заходят?

– Погоди, Энн, погоди, – смутное воспоминание промелькнуло в сознании Голдинга, – напомни мне, какое сегодня число.

– 12 августа, сэр, – удивленно отозвалась секретарша.

– А год, год? – едва не закричал Голдинг.

– Тысяча девятьсот семьдесят второй… Что с вами, сэр?

Голдинг молчал. Он молчал очень долго, и секретарша не узнала голоса шефа, когда тот спросил:

– Там, в приемной, нет такого маленького, взъерошенного человечка? Его зовут Виктор Уайт.

– Нет, патрон. А кто это?

– Кто это? – повторил, как сомнабула, Голдинг. Кто? – и, нервно, надсадно кашляя, засмеялся…

Откуда Голдингу было знать, что много, много лет назад, когда родители юного Уайта решили впервые взять своего отпрыска в театр, случилась небольшая неприятность – у старенького «форда» забарахлил мотор. Поездка не состоялась. Когда же Виктор Уайт все попал в театр, спектакль шел в исполнении настолько слабой труппы, что это начисто отбило у подростка желание присутствовать на подобного рода действах. Со временем Уайт подрос, стал неплохим инженером и, поговаривают, слыл в своих краях самым завзятым модником и вообще человеком светским во всех отношениях.

В заключение остается добавить, что вскоре после известной читателю истории Голдинг оставил концерн. Настоящей причины этого никто так и не узнал. А настоящей причиной было то, что с некоторого времени он просто не мог, как ни старался, совершать ни больших, ни малых махинаций. А без этого, как известно, в бизнесе просто не обойтись. Все время Голдинг проводил на уединенном ранчо и до конца своих дней не выезжал никуда из страны, ибо одно лишь упоминание о таможне вызывало у него приступы самого настоящего, болезненного, непреодолимого ужаса.

ОРЕХ КРАКАТУК

Глава первая

Необычный вопрос академика. Крепкий орешек. Происшествие с Хлебниковым. Чумаков соглашается на эксперимент

Как много может переменить короткий разговор в устоявшемся течении жизни.

Еще вчера Алексей Чумаков строил планы насчет очередной серии опытов в университетской лаборатории, составлял список приглашенных на торжество по случаю успешной защиты кандидатской, рассчитывал в воскресенье вырваться в лес, на природу…

Теперь все это отодвигалось на неопределенный срок, словно щелкнуло что-то в загадочном механизме судьбы, качнулся невидимый маятник, и совсем другие часы пошли отсчитывать секунды его жизни.

…Чумаков осторожно прикрыл за собой дверь кабинета, взглянул на секретаршу, вежливо ему улыбнувшуюся, и на всякий случай спросил:

– А ваш шеф часом шутить не любит? Разыгрывать неопытных кандидатов наук?

– Что вы?! – удивилась та. – Виктор Николаевич – очень серьезный человек.

– Вот и мне так показалось, – подтвердил Чумаков и, попрощавшись, вышел из приемной.

Спускаясь покрытыми ковровой дорожкой ступеньками, он перебирал в памяти детали необычного разговора в кабинете вице-президента Академии наук.

Кроме самого вице-президента Гордеева, в комнате находились еще двое. Одного из них, профессора Мезенцева, Чумаков знал – тот читал у них в университете курс лекций по биологии. Другого – подтянутого моложавого мужчину с обветренным загоревшим лицом – видел впервые.

Едва Чумаков переступил порог, эта тройка буквально впилась в него взглядами.

Чумаков покраснел. Можно понять смущение обычного младшего научного сотрудника, неизвестно отчего друг оказавшегося в центре внимания прославленных ученых мужей.

– Итак, – пригласив его сесть, быстро и энергично, словно продолжая вести прерванное появлением Чумакова совещание, заговорил Гордеев, – прошу любить и жаловать: Чумаков Алексей Иванович. Возраст – двадцать семь лет, по специальности – биофизик, недавно защитил диссертацию. Тема, если не ошибаюсь, посвящена энергетике некоторых видов насекомых. Xолост.

– Это хорошо! – бросил вполголоса Мезенцев. – По крайней мере, для нас.

Все, кроме Чумакова, рассмеялись.

– Согласно служебной характеристике, – продолжал вице-президент, – инициативен, любознателен, любит покопаться в непонятном. Характер имеет ровный и, как утверждают, в быту скромен. Мастер спорта по дзю-до. Думаю, для первого знакомства хватит. Судя по выражению лица нашего… гм… коллеги, он не совсем представляет, чем обязан нашему скромному обществу. Давайте-ка я вас представлю, товарищи, – сказал Гордеев. – Мезенцева Павла Игнатьевича, академика, вы, надеюсь, знаете?

Чумаков кивнул.

– А это – Громеко Александр Александрович, наш гость из центра космической подготовки. Только не рассчитывайте, батенька, что мы вас в космос послать вознамерились, – усмехнулся вице-президент. – Впрочем, то, что мы хотим вам предложить, по своей сложности вряд ли уступит звездному перелету. Но прежде чем посвятить вас в суть дела, хотелось бы услышать принципиальный ответ вот на какой вопрос: согласны ли вы принять участие в необычном, возможно, рискованном эксперименте, имеющем огромное значение для нашей науки?

Чумаков снова ощутил на себе пытливые, изучающие взгляды собеседников.

– Я ученый, – ответил он негромко. – По крайней мере, считаю им себя. Разве может настоящий ученый отказаться от такой возможности!..

По улыбкам, осветившим лица переглянувшихся людей, он понял, что ответ понравился.

– Ну что ж, – сказал вице-президент. – Тогда слушайте внимательно. Вы начнете, Павел Игнатьевич?

– Могу и я, – отозвался Мезенцев. И спросил у Чумакова: – Помните сказку Гофмана о Щелкунчике? Так вот, фигурирует в той сказке некий заколдованный орех Кракатук. У нас тут тоже завелся весьма крепкий орешек, а расколоть его мы надеемся с вашей помощью.

И Чумаков услыхал удивительный рассказ о реальном орехе Кракатук…

Первое упоминание о железном орешке удалось разыскать в одной из российских газет, датированной 1901 годом. В короткой заметке сообщалось о том, как некий предприимчивый цыган демонстрировал на ярмарке в Ростове «необыкновенный, из металла литый, не более крупного картечного ядра шар, от свойств коего публика в немалом изумлении пребывала. Шар тот в огне не калился, от ударов пудовым молотом нисколько поврежден не был».

Вволю потешив народ на десятке ярмарок, цыган куда-то запропастился, затерялись и следы загадочного шара. Орех Кракатук вынырнул на свет лет шесть спустя. В «Петербургских ведомостях» того времени снова можно было прочесть о «крепком весьма ядре, в кунсткамеру помещенном».

Шли годы. Над страной пронеслась гроза революции, гражданской войны. В это время было не до забавных аномалий природы, – а загадочный Кракатук относили именно к одной из таких аномалий. Поэтому никого и не обеспокоило его необъяснимое и внезапное исчезновение из музея. Десятки лет о странном шаре ничего не было слышно. И лишь совсем недавно этот действительно будто заколдованный орешек попал в руки тех, к кому должен был попасть, – к серьезным исследователям. На сей раз он объявился в пустынном уголке Туркменистана. В архиве Академии наук сохранился дневник руководителя геологической экспедиции Владимира Хлебникова, который и доставил шар к Гордееву.

…Здесь Мезенцев прервал рассказ и пододвинул к Чумакову пачку листков, густо заполненных машинописным текстом. Это была копия дневниковых записей Хлебникова.

«Ночью меня разбудило ощущение какой-то неясной опасности, – начал читать Чумаков. – Подобное чувство возникало и прежде, когда, проснувшись внезапно глубокой ночью, я поднимал голову и видел согнутую фигуру задремавшего У догорающего костра дежурного. А рядом – голодный блеск светящихся глаз круживших неподалеку хищников.

Но на этот раз подняли меня не волки. Выйдя из палатки, я вздрогнул от неожиданности. Показалось, что на горизонте, окруженное тускло-зеленоватым свечением, восходит солнце. Машинально я взглянул на часы – было десять минут третьего. Сомневаться в этом не приходилось – часы меня никогда не подводили. Я затряс головой, захлопал себя по плечам, пытаясь стряхнуть сонное оцепенение.

Сияющий, окруженный изумрудным ореолом шар медленно плыл навстречу.

Конечно, это не было солнце – линия горизонта едва заметно обозначалась вдали. «Шаровая молния?» – обожгла догадка. Да, это было вероятней всего. По моим предположениям, светящийся шар имел чуть меньше полуметра в диаметре. Впрочем, я мог ошибаться.

Странный шорох у ног заставил перевести взгляд вниз. Тонкий, черный живой ручеек струился по песку рядом с подошвами моих сапог – то сплошной массой двигались насекомые. Я включил фонарь и разглядел будто облитых глянцем крупных муравьев и термитов. Этот живой поток устремился туда, куда падал бледный отсвет от парящего невысоко над землей шара. Ни о чем подобном не приходилось мне слышать прежде, хотя я провел в пустыне не один год.

Перешагнув через ручей из насекомых, не думая о возможной опасности, я направился к шару. Уже подойдя совсем близко, когда нас разделяло не больше двадцати-двадцати пяти метров, я заметил, что насекомые сбились под светящейся сферой в огромную плотную кучу. Она становилась все больше, словно этот живой, копошащийся ком хотел добраться до шара.

Неожиданный всплеск зеленоватого огня заставил меня зажмуриться. Шар словно взорвался, расплеснулся ослепительным пламенем. Но при этом не было слышно ни звука.

Когда я вновь обрел способность видеть, то обнаружил, что холм из насекомых исчез. Куда-то пропал и сам шар. Стояла холодная и безветренная пустынная ночь, ничто не напоминало о только что увиденном мною фантастическом зрелище.

Еще некоторое время я бесцельно топтался на месте, тщетно вглядываясь в темноту. Потом вернулся в палатку, где, ни о чем не подозревая, спокойно спали товарищи.

На рассвете, когда я вышел оттуда, то сразу увидел шагах в пятнадцати серебристый небольшой шар, лежащий у основания бархана. Меня поразило, что шар на ощупь теплый, хотя лежит на холодном песке, и удивительно легок. Находка и все события минувшей ночи казались мне настолько странными, что я решил никому из членов экспедиции о них не рассказывать, но сразу же по возвращении посоветоваться с опытными специалистами».

– Такова краткая предыстория нашего ореха Кракатук, – сказал Гордеев, забирая у Чумакова листки. Академик встал, не спеша прошелся по кабинету. Остановившись у широкого окна, некоторое время молча наблюдал, как носятся чайки над излучиной реки, в которой плавились ослепительные солнечные блики.

– Теперь же, – продолжал раздумчиво, – мы знаем о нем чуть больше и все же удручающе мало. Ну как, – вице-президент живо обернулся к Чумакову, – не раздумали вплотную заняться загадкой ореха Кракатук?

– Нет, конечно, – вырвалось у того. – Хотя…

– Хотя и не совсем понимаете, почему выбор пал именно на вас, – закончил за него Гордеев. – Что ж, скромность украшает. Должен признаться, Алексей Иванович, что решающим фактором оказалась, во-первых, ваша молодость. Да-да, из всех перспективных, подающих надежды биофизиков вы самый молодой, а для эксперимента с орехом Кракатук требуется человек с хорошим здоровьем и крепкими нервами. А во-вторых, ваша диссертация посвящена насекомым. Это тоже сыграло свою роль. Учтите, Чумаков, я насчет ваших здоровья и нервов не зря говорю. Вам предстоит участие в очень рискованном эксперименте. Более рискованном, чем полет в космос. Предстоит заглянуть внутрь ореха Кракатук. Возможные последствия здесь просто непредсказуемы.

– Я сказал, что согласен, – перебил Чумаков. – Но не совсем представляю характер эксперимента.

– Все в свое время, – проговорил Гордеев. – Предупредите семью, знакомых, что отправляетесь в длительную научную экспедицию. Можете сами придумать куда. Несколько недель вы проведете в Центре космической подготовки, – он кивнул в сторону Громеко. – Трудно сказать, насколько необходима такая подготовка, но медики настаивают.

– Если она для эксперимента не пригодится, мы Чумакова в отряд зачислим, – сказал, улыбаясь, Громеко. – Биофизики и в космосе нужны.

– Пусть он на Земле доказывает, на что способен, – ввернул Мезенцев. – Докажете, Алеша?

– Постарается, – ответил за Чумакова Гордеев. – Хватит с него вопросов, Павел Игнатьевич, и так человеку не по себе. В общем, ступайте, Алексей, обдумайте все как следует, до конца недели у вас еще есть время. Потом, если не раздумаете, поступите в распоряжение Александра Александровича. Ну и, сами понимаете, о нашем разговоре никому ни слова. А пока вы будете проходить подготовку, мы постараемся еще немного прощупать загадочный шар, хотя… – он вздохнул, – это действительно трудный орешек. – И вице-президент протянул Чумакову руку, давая понять, что разговор окончен.

Думая о необычной этой беседе, Алексей ощущал, как тревожный холодок обливает сердце.

Рассказ Мезенцева, вся история этого невесть откуда взявшегося ореха Кракатук – сплошная загадка. Сможет ли он найти к ней ключ? Что же такое на самом деле представляет собой этот непостижимый шар?

Глава вторая

Сюрпризы зеркальной камеры. Чумаков меняет настроение. Орхидея всплывает из глубины

– Этот тренажер мы называем зеркальной камерой, – сказал Громеко, подводя меня к массивному, выступающему в стене округлому люку. Он привычно набрал код на небольшом табло, что-то едва слышно щелкнуло; Громеко, с усилием потянув люк на себя, открыл вход в камеру с металлическими стенами весьма внушительной толщины.

– Новейшая аппаратура, – с гордостью произнес он, – знали бы вы, Алексей, сколько блестящих специалистов участвовали в создании «зеркалки» – инженеров, медиков, химиков, психологов… Как много принципиально новых задач пришлось им решать. Такие тренажеры нам ох как будут нужны, когда наступит пора дальних межпланетных перелетов. Пока же мы камерой практически не пользуемся. Разве что в особых случаях, когда ученые просят поэкспериментировать.

Я оглядел небольшую, примерно три на два метра камеру и, честно говоря, не понял, чем так восторгается Громеко. Внутри – однообразный тусклый блеск тщательно отшлифованного сизоватого металла, в люке – обычный иллюминатор из многослойного стекла. Посреди камеры – очень высокое кресло из кожи и множества гнутых хромированных труб. Сверху над ним нависало нечто вроде огромного блестящего абажура в виде металлической полусферы, усеянной разной величины отверстиями и обвитой разноцветными проводами. Эта штуковина чем-то смахивала на обыкновенный электрический фен.

– А почему вы ее называете зеркальной? – спросил я, оглядываясь. – Где-то здесь действительно есть зеркала?

– Посидишь в этом кресле – поймешь, – усмехнувшись, ответил Громеко. Он протянул руку и нажал какую-то кнопку с внешней стороны камеры. Буквально через несколько секунд, словно из воздуха, в камере появилось несколько молчаливых, деловитых очкастых людей в белых халатах. Они обступили кресло, завозились у него, подсоединяя какие-то приборы. Я залюбовался их четкими сноровистыми движениями.

За дни, проведенные в хозяйстве Громеко, я уже привык к явлению этих белоснежных научно-технических духов, которое обычно предшествовало очередному испытанию. Чего они только со мной не проделывали! Вертели на специальных установках в немыслимых плоскостях, заставляли плавать и нырять в каких-то герметичных бассейнах, их внимательные глаза наблюдали за моим лицом через смотровые окуляры.

По правде сказать, все это начинало мне уже действовать на нервы. Я чувствовал себя здоровым, находился, по общему мнению, в прекрасной спортивной форме, а между тем мучитель мой Громеко с неистощимой выдумкой продолжал изобретать с благословения медиков все новые и новые пытки. И самое обидное, что за все это время мне не сообщили ничего существенного о предстоящем эксперименте с орехом Кракатук.

– Послушайте, Александр Александрович, – взмолился я, – обойдемся хотя бы без этой… – я обвел глазами камеру, – …парикмахерской? Я все-таки не в космическую одиссею собираюсь.

– Вот именно, не в космическую, – строго повторил Громеко. – Когда мы отправляем людей в космос, мы знаем, к чему их готовить. А вот что ждет тебя… На этот вопрос, к сожалению, пока никто ответить не может. Никто еще не заглядывал внутрь этого чертова орешка…

– А как же мы будем… заглядывать? – почти безразлично, глядя в сторону, спросил я.

Громеко раскусил мою невинную хитрость и рассмеялся.

– Недолго осталось, Леша, – сказал он. – Потерпи, скоро все узнаешь. А теперь ступай-ка к креслу и постарайся, чтобы настроение у тебя было хорошее. Сейчас это важно. Это просто необходимо, – с нажимом повторил он.

– Необходимо!.. – бурчал я, пока очкарики в белых халатах обвешивали меня датчиками со всех сторон. – Попробуй привести себя в хорошее настроение, если тебе никто нечего не объясняет, как кролику подопытному…

– Ну-ну, не преуменьшай своей роли в науке, – улыбнулся Громеко. И уже совсем другим тоном: – Расслабься, представь, что ты, скажем, в отпуске, на берегу моря. Попытайся вообразить детали – горячую от солнца гальку, соленые брызги, скользящие вдали теплоходы…

– Банально, – пробормотал я, но все же попробовал нарисовать в воображении эту идиллическую картинку: раз надо – значит, надо. На голову, заслонив весь белый свет, бесшумно опустилась металлическая полусфера.

Слышен был шорох удаляющихся шагов, затем щелкнул замок и наступила тишина. Я усиленно воображал себе синее море. Тут действительно кресло как будто начало легонько, убаюкивающе раскачиваться, и я задремал.

Проснулся я от прямого, бьющего прямо в глаза обжигающего луча. Я зажмурился и тут же услыхал характерный мерный шум морского прибоя. Растерянно озираясь, я сел.

…Огромный, укрытый мелкими камнями пляж был пустынен. Узкая стрела безлюдного пирса далеко выдавалась в море, бледно-голубое у самого берега и темно-изумрудное у горизонта. За моей спиной громоздились скалы из белого, изъеденного ветром и дождями камня, над ними вились чайки.