Текст книги "СССР имени БЕРИЯ"

Автор книги: Юрий Мухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

ХРАНИТЕЛЬ ЯДОВ

По дороге с рыбалки в Москву Хрущев продолжал осмысливать положение: каковы все же реальные шансы этого заговора? Он требует большой подготовки, в ходе которой заговорщикам нужно будет сначала прощупать, а потом переговорить с получением согласия у сотен опытных и осторожных партийных функционеров хотя бы половины областных партийных организаций России. В случае неудачи нужно будет, под благовидным предлогом, заменить на ключевых постах тех, кто не соглашается с заговорщиками.

И все это с соблюдением строжайшей конспирации в условиях, когда не только партийные органы контролируют, чем живут эти функционеры, но и МГБ их «защищает», то есть, следит за ними и сообщает в Москву обо всех их неблаговидных поступках, подозрительных словах и связях.

Положим, Кузнецов перекроет поступление разоблачающей заговор информации от партийных органов к Сталину (да и к Жданову, раз он не с заговорщиками), но насколько реально перекрыть поступление этой же информации к Сталину через МГБ – через Абакумова?

Абакумова Хрущев знал плохо и не был уверен, что этот, по слухам, крутой генерал-полковник так уж предан Кузнецову.

Но Кузнецов проговорился, что у них в МГБ есть еще верный человек, кто он, какую должность занимает?

Кто там у вас в Минске появился, я завтра узнаю, – думал Хрущев, – но вот кто у вас в МГБ?? И его мощная память подсказала ему ответ, тем более, что случай был совсем недавний…

Дело в том, что СССР Сталина был честным государством, и честно исполнял положения международных законов, договоров, честно вел себя даже с противниками, но Сталин никогда не позволял эту честность Советского Союза использовать против советских людей. Если по отношению к СССР кто-то вел себя бесчестно, то он получал адекватный ответ. Скажем, какая-то организация за рубежом засылает в СССР террористов, и те убивают советских людей.

Смотреть на эту организацию и ничего не делать? Нет, СССР, в свою очередь, уничтожал главарей этой организации и этим быстро отучал их от террора.

Но СССР был правовым государством, в котором преследовались убийства, поэтому тех главарей террористической организации в СССР заочно судил суд, приговаривал их к смертной казни и уже потом за границей люди, исполнявшие функции палача правосудия СССР, приводили приговор в исполнение. При этом приказ таким палачам обязательно давали лично высшие руководители СССР, а не непосредственные начальники этих людей. Это ведь понятно.

Если бы Сталин допустил, чтобы в стране кого-то убивали без приговора суда и по приказу непосредственного начальника исполнителя, то очень скоро какой-нибудь спецназовец НКВД мог бы получить от своего начальника заказ и на убийство честного человека или даже самих членов Политбюро.

Откуда этот спецназовец знает – может, приказ, данный ему его начальником, действительно исходит (в чем и убеждал бы его начальник) от Сталина?

Вот довоенный случай с казнью врага украинского народа, пособника немецких фашистов Коновальца. Исполнителя приговора, спецназовца Павла Судоплатова, пригласили в кабинет Сталина, и там Петровский торжественно объявил Судоплатову, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата. (Чтобы не спугнуть Коновальца и не затруднить работу палачу, об этом приговоре не сообщалось до казни). После этого нарком НКВД поставил Судоплатову задачу на уничтожение Коновальца.

То есть, этого спецназовца вызвали не к непосредственному начальнику, не к министру и даже не к Сталину. Его вызвали к Петровскому – к Председателю Президиума Верховного Совета Украины – органа, к которому приговоренный судом к высшей мере наказания Коновалец теоретически мог обратиться за помилованием. И Петровский лично сообщил палачу приговор Коновальцу и отрицательное отношение Верховного Совета к вопросу о его помиловании.

После этого Судоплатов уже никак не мог стать убийцей, он – палач, человек на службе правосудия СССР, и он исполнил не чью-то личную прихоть, а Закон СССР.

А о том, что живший в Мексике Троцкий приговорен Верховным Судом СССР к смертной казни, было публично объявлено, задачу палачей на службе Правосудия СССР взяли на себя мексиканский гражданин, художник Давид Сикейрос и гражданин Испании Рамон Меркадер. Нужно было просто передать им приказ, тем не менее, Судоплатова, который этот приказ передал исполнителям, пригласили к Сталину, и теперь Сталин торжественно объявил ему приказ исполнить приговор Верховного Суда.

Вот такие приказы палачам на тайную казнь приходилось давать и Хрущеву.

Тогда был январь 1947 года, в первом часу ночи на вокзал в Киеве прибыл поезд «Москва – Ровно». Сотрудники МГБ Украины незаметно провели двоих пассажиров в штатском в кабинет начальника вокзала, в котором их ожидал Хрущев и министр госбезопасности Украинской ССР Савченко.

Когда сопровождавшие сотрудники вышли из кабинета, приехавшие из Москвы представились Хрущеву.

– Первый заместитель министра государственной безопасности СССР генерал-лейтенант Огольцов.

– Полковник государственной безопасности Майрановский.

Хрущев и Савченко поздоровались за руку с приехавшими, причем оказалось, что Савченко одет точно так же, как и Огольцов.

Хрущев, внимательно присмотревшись к Майрановско¬ му, спросил:

– Вы и есть…исполнитель?

– Так точно, товарищ Хрущев.

– Тогда приступим к делу, чтобы не сильно задерживать поезд, – решил Хрущев.

Из папки, лежащей на стоящем рядом столе, Хрущев достал три прошнурованные и опечатанные машинописные странички и начал читать.

– «Приговор. Специальное присутствие Верховного Суда Украинской Советской Социалистической Республики в составе…». Так, тут фамилии, ага, «рассмотрев в закрытом судебном заседании дело архиепископа Ромжи…».

Этот Ромжа такая сволочь, из-за которого и льется кровь на Западной Украине. Бандеровцы убивают колхозников, жгут сельсоветы, даже учительниц, сволочи, убивают, а этот Ромжа их убеждает, что это богоугодное дело. Был архиепископ в Ужгороде, Костельник звали, хоть и поп, но хороший человек, хотел эту братоубийственную бойню прекратить и с православными объединиться, так этот Ромжа подослал боевика и этого Костельника застрелили прямо в соборе. Совсем осатанел, гад! Короче, Верховный Суд Украины приговорил этого гада к высшей мере наказания!

Передал текст приговора для ознакомления Огольцову; тот, пробежав его глазами, передал Майрановскому. В это время Хрущев вынул из папки еще один листик бумаги и продолжил.

– Этот Ромжа мог бы, конечно, просить помилования у Верховного Совета Украины, так вот вам решение Президиума Верховного Совета оставить ему приговор в силе.

Передал и этот листок для ознакомления Огольцову и Майрановскому. Дав им время прочесть, спросил.

– Я вам что-то еще должен сказать или показать?

– Нет, этого достаточно, – ответил Огольцов, возвращая документы Хрущеву.

– Поймите, товарищи, – решил от себя оправдаться Хрущев. – Конечно, надо было бы эту сволочь открыто судить и расстрелять, но его же эти бандиты-бандеровцы тут же сделают святым, и эта война еще больше разгорится. Поэтому и приходится давать вам такое задание. Мы сами тут попробовали устроить ему автомобильную аварию, но он, гад, уцелел и теперь лежит в больнице в Ужгороде. Надо, чтобы его оттуда вынесли вперед ногами.

– Сделаем, Никита Сергеевич.

Огольцов достал из портфеля лист бумаги и положил на стол, рядом авторучку, затем вынул портсигар, раскрыл его и положил рядом с бумагой. В портсигаре была вата, Огольцов поднял верхний слой, показав внутри две ампулы. После этого сделал Майрановскому жест рукой – распишись!

Тот расписался в акте.

Хрущев, с интересом показывая пальцем на ампулы, спросил:

– Это и есть… это?

– Да! – подтвердил Огольцов.

– И никто не узнает, что Ромжа…того?

– Мы сначала узнаем анамнез, то есть, к каким сердечным заболеваниям Ромжа предрасположен,– начал пояснять Майрановский, – а потом используем соответствующее средство – одну из этих двух ампулок – и спустя от полусуток до двух суток у него будет либо инфаркт, либо инсульт с летальным исходом. Если патологоанатом не будет догадываться, в чем дело, то он отравления не обнаружит.

– Ага… – протянул Хрущев уважительно, а потом напутствовал.

– Так как извести такого гада-попа это богоугодное дело, то с богом, товарищи! И чтобы ни один комар носа не подточил!

Майрановский спрятал портсигар во внутренний карман, а Огольцов.положил акт в свой портфель и скомандовал.

– Товарищ полковник, вы поступаете в распоряжение министра государственной безопасности Украины генераллейтенанта Савченко!

– Есть! – подтвердил получение приказа Майрановский.

Хрущев и Огольцов попрощались с Майрановским и Савченко, пожав им руки, и те вышли. Хрущев и Огольцов подошли к окну, наблюдая, как Савченко и Майрановский сели в вагон. Спустя несколько секунд из вагона спустился дежуривший в купе сотрудник МГБ и помахал рукой в голову поезда. Послышалось усилившееся пыхтение паровоза, и поезд тронулся. Хрущев прервал молчание.

– Были на фронте, товарищ Огольцов?

– По декабрь 42-го был начальником управления НКВД в блокадном Ленинграде.

– С Андреем Александровичем Ждановым работали?

– Да, но больше, конечно, с Алексеем Александровичем Кузнецовым. …Когда возвращавшийся с рыбалки Хрущев вспомнил этот эпизод полугодичной давности, то ему сразу стало понятно, кто поддерживает заговорщиков в МГБ СССР, и стало немного легче – все таки министр МГБ и первый его заместитель в заговоре – это кое-что!

Тогда же Никита увидел и яды скрытого действия, и узнал, кто их хранит, но пока еще не придал этому значения.

Тем более, что Кузнецов выполнил свое обещание, послал комиссию на Украину, нашел у Кагановича массу недостатков и секретариат ЦК внес предложение вернуть на Украину Хрущева. Так что к декабрю 1947 года Никита вновь стал хозяином в Киеве.

КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ

Лиха беда – начало! Но в атомном проекте беда началом не удовлетворилась, и чем дальше продвигалось дело, тем больше вопросов обрушивалось на исполнителей и, соответственно, на Берию.

Разведка добыла огромное количество материалов по атомному проекту. Скажем. Уже к 1945 году было подробное описание самой атомной бомбы: «Активным материалом атомной бомбы является элемент плутоний фазы дельта с удельным весом 15,8. Он изготовлен в виде полого шара, состоящего из двух половинок, которые, как и внешний ша рик «инициатора», спрессовываются в атмосфере никелькар¬ бонила. Внешний диаметр шара 80 – 90 мм. Вес активного материала вместе с «инициатором» 7,3-10 кг… В одном из полушарий имеется отверстие диаметром 25 мм, служащее для ввода «инициатора» в центр активного материала, где он укреплялся на специальном кронштейне… Отверстие за крывается пробкой, также изготовленной из плутония».

Казалось бы – ну что еще надо? Отдай это описание мастеровому, и он тебе эту бомбу смастерит: Но не тут-то было! В подробных и порою огромных по объему собственных исследованиях нуждалось чуть ли не каждое слово в этом описании. Скажем, слово «плутоний». Это химический элемент, которого на Земле нет. Понятно было, что это металл. Но какие, у этого металла свойства?

Начали исследовать, и стало выясняться, что при охлаждении из жидкого состояния в застывшем плутонии шесть раз меняется форма его кристаллов, и объем у каждого из этих кристаллов разный, в связи с чем, из-за напряжений, вызванных этим внутренним изменением объема, отливка из плутония рассыпается в порошок. А этот порошок на воздухе самовозгорается, в связи с чем, работа с плутонием в обычных условиях невозможна. Однако на этом трудности работы с плутонием не кончаются. Из-за тугоплавкости и высокой реакционной способности плутония литьевые формы для него можно было изготавливать из весьма редких и дорогих материалов. Наиболее пригодны для этих целей оказались платина, тантал и вольфрам. А при литье необходимо было свести до минимума окисление плутония в процессе его плавления и разливки, а это потребовало надежного высокого вакуума в технологическом оборудовании, включая плавильные печи. После успешного решения этих вопросов, начались трудности, связанные с предотвращением растрескивания отливок из плутония в процессе их охлаждения. Большие затруднения возникли и при прессовании плутония, поскольку при низких температурах плутоний из-за высокой хрупкости с трудом поддается деформации и лишь при 310-450°С плутоний пластичен и может подвергаться всем видам обработки давлением.

Однако, опять-таки, при охлаждении нужно пройти три наиболее опасных превращения с изменением объема плутония и проблемы коробления и растрескивания оставались, и т.д. и т. п.

И так по каждому элементу, по каждой детали, создаваемой в ходе атомного проекта. И для поиска решений по этим десяткам тысяч проблем и проблемок нужно было эффективно сосредоточить, организовать и обеспечить усилия всех наличных научных и инженерных сил, которые страна смогла для этого выделить. В конце концов, Берия сумел организовать на это научные и инженерные силы, и именно это предопределило, что, в чистом времени, на создание бомбы СССР затратил примерно те же три года, что и США.

Но это были проблемы нового, неизвестного.

Однако возникли проблемы и в том, что уже, казалось бы было пройденным этапом. После войны люди расслабились, многим хотелось «просто пожить», под чем они понимали праздность и стяжательство. Многим хотелось работать спустя рукава, невзирая на то, что у СССР на такую их работу времени не было. Да, атомный проект двигался, но он двигался не с той скоростью, с которой хотел его двигать Берия. Что было делать?

Ничего нового тут нельзя было придумать – нужно было искать тех, кто не расслабляется, тех, кто получает удовольствие, как и сам Берия, не от праздности, а от творчества.

Кадры нужно было подбирать, а для этого нужно было видеть их в деле, а для этого нужно было быть там, где кадры делают дело.

Летом, 8 июля 1947 года Берия, Ванников и с ними свита человек в 15 шли по огромнейшей строительной площадке будущих комбината и города, которые впоследствии будут названы Челябинск-40.

В промышленности мало дураков показывать начальству истинное состояние дел, и на этой стройке к приезду начальства подготовились: внешне все выглядело очень деловито – работали машины и механизмы, туда-сюда сновали озабоченные рабочие и инженеры. Но и Берия, и Ванников были стреляные воробьи, не одну стройку видевшие во время войны и после. Их на этой показушной мякине провести было не просто.

Берия остановился у очередного котлована, внутри которого с полсотни заключенных подравнивали лопатами грунт и переносили с одного места на другое с машину горбыля.

– Что это за объект?

Начальник строительства начал суетливо смотреть в услужливо развернутый перед ним ситуационный план, в конце концов ему подсказали, что это, и он бодро ответил.

– Трансформаторная подстанция главной насосной станции.

– Какова должна быть готовность на сегодня?

Несколько человек начали листать бумаги, и начальник строительства наконец доложил.

– Должны монтироваться трансформаторы.

Ванников тут же посмотрел на начальника Управления оборудования.

– Где трансформаторы?

Тот быстро пролистал свои бумаги.

– Прибыли, и уже на складе все три. В пути четвертый – запасной.

– Кто за это отвечает?! – Ванников указал пальцем на котлован.

Робко выступил из толпы полненький инженер в очках и затарахтел оправдывающейся скороговоркой.

– Начальник 17-го стройучастка инженер Абрамзон.

Товарищ Ванников, я не виноват, что я могу сделать?

– Где фундаменты, где здание?! – рыкнул Ванников.

– Я каждый день даю заявки, и каждый день одно и то же: леса на опалубку нет, арматуры нет, транспорта нет.

А теперь Абрамзон виноват!

– Где лес? – Ванников повернулся к начальнику Управления снабжения.

– Товарищ Ванников! – снабженец, давно привыкший, что на него всегда вешают всех собак, спокойно открыл журнал на нужной странице и доложил. – На складах более 7 тысяч кубов только доски. Мы прибывающий лес уже за забором складываем.

– Арматура?

– На складах 11 тысяч тонн черного проката, периодичка есть всех марок, – полистав журнал, так же спокойно доложил снабженец.

– Пропуск! – скомандовал Ванников Абрамзону.

На стройке работали как вольнонаемные работники, так и заключенные, поэтому стройка была зоной, входить в которую и выходить из которой вольнонаемные могли только по пропускам. Абрамзон вынул и протянул Ванникову пропуск, не понимая, зачем он такому высокому начальству.

Ванников тут же отдал его пропуск стоящему рядом полковнику из охраны зоны и распорядился.

– Поселите его вместе с заключенными! – а затем повернулся к Абрамзону. – Это ты раньше был инженер Абрамзон, а теперь ты Абрам в зоне, и будешь в зоне, пока не введешь готовность объекта в график!

– Это незаконно! – попытался протестовать Абрамзон.

– Иди работать!! – зло рявкнул Ванников.

Берия сделал свите жест рукой, чтобы она приотстала, и отошел вместе с Ванниковым. Он не собирался отменять его распоряжение, поскольку Ванников сам его к вечеру отменит, все же закон есть закон. А шутка его была удачной и благодаря этому она немедленно распространится по стройке и произведет необходимое воспитательное впечатление.

Просто Берия не считал, что исправить положение можно только наказанием очковтирателей.

– Борис Львович! Твоя манера руководить, безусловно, имеет определенное воспитательное значение, но ты же видишь, что этот Абрамзон не одинок, – по всей стройке бросающийся в глаза беспорядок. Дело здесь не в этих аб¬ рамзонах, кстати, нет сомнений, что он не врет и, безусловно, заявки на лес и арматуру подает. Дело в руководстве стройкой.

Здесь сейчас работает 45 тысяч строителей, а нынешние руководители стройки не имеют опыта организации такого объема работ. Ждать, пока они этот опыт приобретут, мы не можем. Здесь нужны уже готовые асы, здесь нужны лучшие строители страны. Прежде всего, начальник строительства.

Берия вопросительно посмотрел на Ванникова.

– Вы имеете в виду Царевского? – с полуслова понял Ванников, о ком речь.

– Он построил Горьковский автозавод и Нижнетагильский металлургический комбинат. Построит и плутониевый завод.

– А главным инженером кого?

– Мы строим и завод и город одновременно, тут был бы хорош архитектор-практик. Думаю, что здесь нужен Сапрыкин.

– Да, лучше его трудно кого-либо вспомнить.

– Я с ними обоими лично переговорю. Идем-ка в контору.

Из всей совокупности проблем следовало, что разделение изотопов урана – проблема, решение которой будет более длительным, нежели получение плутония, и это требовало на этом первом этапе сосредоточить усилия на том, от чего можно было получить эффект в первую очередь, – на плутониевом комбинате. Поэтому Ванников находился в Челябинске-40 почти безвыездно, особенно в ответственные пусковые моменты, да и Берия вынужден был приезжать туда не один раз, хотя ему, возглавлявшему не только атомный проект, но и топливно-энергетическую, и нефтяную отрасли, покидать свой командный пункт в Москве часто или надолго было невозможно.

Так в конце ноября 1947 года они сидели с Ванниковым в строительном вагончике после окончания очередного неутешительного совещания. Все уже вышли, оставив дверь открытой. На улице моросил мелкий холодный и унылый дождь, и настроение руководителей атомного проекта было под стать ему. Из вагончика выветривался папиросный дым, на дощатом столе стояли консервные банки с окурками, лежали строительные планы и чертежи. Теперь проблема была не в руководителях строительства, а в руководителях будущего завода, которые были ранее назначены и теперь обязаны были принимать и вводить в эксплуатацию уже построенные объекты, но делали это недостаточно хорошо.

– Славский в роли директора завода не тянет… – задумчиво констатировал Берия.

– Но он замминистра цветной металлургии, как он может не справиться с одним заводом? Да и я здесь сижу почти постоянно, – вступился за своего зама по ПГУ Ванников.

– У него совершенно нет опыта пуска заводов такого масштаба и в такие сроки. Он работал директором уже построенных заводов, и ты, кстати, тоже. А здесь требуется принимать работы у строителей, у монтажников, у изготовителей оборудования, у институтов-разработчиков технологии.

Тут количеством начальников и их должностями делу не поможешь. Тут и я могу сидеть вместе с тобой, но толку от этого не будет, поскольку и я никогда не вводил в работу завод такой новизны и мощности. Тут нужен директорбык, директор-волкодав, директор, знающий, как такие заводы вводятся в эксплуатацию. А Славский толковый инженер, а не директор. Славского надо ставить главным инженером завода, а директора искать.

– Еляна? – немедленно прореагировал Ванников.

– Нет, у него очень много работы по нашему же атомному проекту – как его забрать с Горького?

– А Уралмашзавод? – Музруков? – быстро вспомнил фамилию директора Уралмашзавода Берия.

– Да.

– А это неплохая мысль. Музруков…Он Борис, кажется, Глебович, да, пожалуй, это тот, кто нужен, – Берия снял трубку стоящего рядом на табурете телефонного аппарата и скомандовал в трубку. – Соедините меня с Уралмашзаводом!

На этом этапе Берия еще мог подобрать на ключевые посты в атомном проекте имевшихся у Советского Союза асов-директоров, таких, как генерал-майоры технической службы М.М. Царевский, Б.Г. Музруков или будущий академик архитектуры В.А. Сапрыкин. В дальнейшем положение осложнилось и приходилось опираться на молодых энтузиастов, всемерно помогая им в работе и подстраховывая их.