Текст книги "Военспец. Чужое лицо"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 5. Шуйского – в цари!

Шуйский, после того как он был выкрикнут, с целью успокоения дворянства целовал крест в Успенском соборе, что без боярского суда никого из дворян не приговорит к смерти. 1 июня 1606 года князь венчался на царство, но сделал церемонию нарочито скромной, без полагающейся пышности.

Однако же 17 мая, когда народ ещё громил поляков и грабил Кремль, из Китай-города, из столицы, в сопровождении двух поляков вышел Михайла Молчанов, один из убийц Фёдора Годунова. Он направился в Литву, распространяя по дороге слухи о том, что он и есть настоящий Дмитрий, а в Москве убили другого человека.

Слухи быстро долетели до Москвы. Во избежание сплетен и кривотолков Шуйский повелел доставить из Углича тело убиенного царевича Дмитрия, что и было исполнено.

Ещё тело убиенного самозванца не успело остыть, как уже появился другой самозванец, пока ещё не обладавший реальной силой.

Во время же штурма Кремля москвичами, тверцами и новгородцами князь Григорий Петрович Шаховской под шумок, пользуясь неразберихой, выкрал из дворца и унёс государственную печать.

Заняв престол, Шуйский за поддержку самозванца сослал Шаховского воеводой в Путивль, совершив непростительную ошибку. Новоявленный воевода тут же собрал жителей и объявил, что царевич Дмитрий жив. Путивльцы восстали против Шуйского. Их примеру последовали северные города, и в первую очередь Чернигов, где был воеводой князь Андрей Телятевский. Он не поддерживал Лжедмитрия, но решил примкнуть к Шаховскому. Юг страны начал охватывать новый бунт.

Но у бунтовщиков не было идейного вождя, своего рода символа, знамени.

Шаховской позвал из Сомбора Михайлу Молчанова, но тот убоялся и вместо себя послал Болотникова. Тот в свои молодые годы был холопом Телятевского, был взят в плен татарами, продан в рабство на галеры, бежал, пробирался с европейского юга через Польшу домой.

Шаховской принял его, обласкал, дал войско. Он же кинул клич, и под знамёна Болотникова пошёл разный сброд: воры, грабители, беглые холопы, к которым примкнули стрельцы и козаки. Начались грабежи, разбои, поджоги дворянских усадеб. Россия, не успев оправиться от одной усобицы, вступала в полосу другой. Казна была пуста, войско в разброде.

Андрей был рад, что самозванца свергли, и даже горд, что именно он убил Лжедмитрия. Но он вовсе не способствовал, не хотел, чтобы к власти пришёл Шуйский. Маленький, пожилой, умный и очень скупой, любивший, ко всему прочему, доносчиков, он был полон противоречий и не пользовался большой поддержкой народа и бояр. Если Москва его приняла, то только потому, что он был меньшим злом, чем самозванец; и то многие города российские были против. И не столько против самого князя, сколько против выборов. Шуйского выкрикнули на площади, а не избрали выборщики от всех земель, как это было принято на Руси. При Шуйском патриархом был Гермоген, бывший митрополит Казанский. С твёрдым характером, жёстким нравом, неумеренной страстью, он не отличал истинного от ложного. Этой его слабостью и воспользовались враги Шуйского – они наговаривали на царя, стараясь поссорить его с митрополитом. Особенно преуспели бояре: Михаил Глебович Салтыков, позднее сосланный в Иван-город, князь Рубец-Мосальский, сосланный воеводой в Корелу, Богдан Бельский, отправленный в Казань. У них отняли поместья.

7 января 1598 года умер, не оставив наследника, последний отпрыск великой династии – царь Фёдор Иванович. Долгое правление Рюриковичей закончилось, ввергнув страну на долгие 14 лет в пучину Смуты: внешней интервенции, гражданской войны, череды временных правителей – Лжедмитрия, Шуйского, Петра, Тушинского вора, королевича Владислава. Русь залилась кровью, была разграблена. И только после разгрома поляков Дмитрием Пожарским с его ополчением, собранным Кузьмой Мининым, избрали первого царя из рода Романовых, Михаила. Эта династия правила 300 лет. А начиналось всё 26 октября 1601 года, когда стрельцы подожгли в Москве усадьбу Фёдора Никитича Романова. Главу семьи насильно постригли в монахи и сослали в Антониево-Сийский монастырь, не ведая, что это будущий патриарх Филарет. Жену его «замчали» в Заонежский Толвуйский погост, дочь Татьяну и сына Михаила – в Белоозеро. Выслали братьев: Александра Никитовича в Усолье-Луду на Белом море, где он и умер в 1602 году, брата Михаила Никитовича – в Пермскую землю, там он умер в земляной яме. Брата Ивана Никитовича – в Пелым, Василия Никитовича – в Яренск, и он умер там в 1602 году. Ещё более жестоко поступили с челядью – многих холопов подвергли страшным пыткам. Объяснялось происшедшее просто: правящий Годунов получил донос о заготовке Фёдором Никитовичем ядовитых кореньев – якобы для отравления его, Годунова. Стрельцы искали не только коренья, но и корни заговора.

Сыск ничего не дал. Лишь один холоп сбежал из-под стрелецкого караула и теперь из глубины переулка смотрел, как пылает усадьба его благодетелей.

Холопа звали Гришка Отрепьев. Он не был Романовым, но стал первым со двора Романовых, кто стал русским царём.

Холоп укрылся, принял постриг и жил среди чернецов Чудова монастыря в самом Кремле, рядом с Теремным царским дворцом. В дальнейшем, сев на престол, Лжедмитрий не забыл Романовых. Митрополита Филарета поставил на Ростовскую кафедру, брата Ивана Никитовича жаловал боярином, жене Фёдора Никитовича, Ксении Ивановне, подарил Игнатьевский монастырь.

Народ в Москве выжидал, что предпримет, какие шаги сделает новый государь.

Наследство Шуйскому досталось тяжёлое. Страна оказалась малоуправляемой, на военных постах в городах сидели тайные или явные сторонники Лжедмитрия, казна была разграблена и пуста. Из деятельных помощников – только один, молодой воевода князь Скопин-Шуйский, из родственников дальних.

Андрей же на улицах Москвы почти не показывался. Бояться ему было нечего, к нынешней власти он лоялен и даже участвовал в заговоре против Лжедмитрия. Просто ему нужно было время для раздумья – что предпринимать дальше? Помогать Шуйскому? Советчиков среди бояр у того и так много, да советы большей частью своекорыстные. А реального помощника, Скопина-Шуйского, убоявшись его возвышения, отравят на пиру в доме князя Ивана Михайловича Воротынского. И если уж воеводу, родственника царя не испугались отравить, то его, Андрея, и вовсе прихлопнут, как муху. В борьбе за власть, за влияние на царя все средства хороши. Впрочем, за жизнь свою Андрей не боялся, он сумеет постоять за себя, однако на пиры не ходил, поскольку не приглашали. Для князей он был слишком мелок, им не ровня.

Он о другом думал. О том, что князь Шуйский недолго на троне продержится. Уже в сентябре 1610 года польский гетман С. Жолкевский вывезет его в Смоленск, а затем и в Польшу, где Василий Иванович умрёт в заточении в Гостином замке. Помнил также, что и после Шуйского временщики будут. Только все они не добра Руси будут желать, не возвышения её, а только вечной власти и обогащения. А королевич Владислав так и вовсе Русь подчинить Польше хотел, превратить её во вторую Малороссию, где будут править польские паны, кичливые да гордые непомерно.

Вот и выходило, что некому пока служить. Шуйский тоже разбазаривал русские земли – ведь за наём шведского войска для борьбы с появившимся Лжедмитрием II он по договору обязывался отдать шведам Корелу.

Против него восстали народ и часть московского дворянства. В Теремной дворец, что в Кремле, отправился царский свояк, князь Воротынский, и объявил Шуйскому приговор Собора: «Вся земля бьёт челом: остави государство ради междоусобной брани, затем, что тебя не любят и служить тебе не хотят».

Царь положил посох и выехал из Кремля вместе с женой в свой боярский дом. 19 июля 1610 года боярин Ляпунов с четырьмя товарищами и монахом Чудского монастыря ворвался в дом Шуйских и насильственно постриг Василия Ивановича в монахи. Патриарх пострижения не признал, но это уже ничего не изменило – Шуйского свезли в Чудов монастырь. Жену его также постригли в монахини, а братьев взяли под стражу. Осенью этого же года Шуйский умер в Польше, и только в 1635 году прах его был перевезён в Москву и погребён в Архангельском соборе, усыпальнице русских царей.

Но это будет позже. Кое-что Андрей помнил из истории, однако же не в подробностях, а так, основное. Он понимал, что имело смысл познакомиться, войти в доверие к князю Дмитрию Пожарскому, войско которого изгонит поляков из Москвы и страны. Но до 1612 года ещё далеко, и если на перспективу – то стоило приложить руку к содействию в возведении на престол Михаила Романова, первого царя из династии. Но сейчас он ещё даже не подросток – сейчас он просто мальчик, да и семья его не в лучшем положении.

Андрей размышлял несколько недель, иногда выходил на торг и слушал городские новости, которые день ото дня становились всё тревожнее, а подчас – и страшнее. Но ему очень не хотелось, сердцу было противно предлагать свои услуги одному временщику, выступая против другого. Как всегда, в период сумятицы, смены власти, тревожных вестей о новом самозванце и польской интервенции поднялись цены на продукты. Немногие москвичи могли позволить себе пшеничный хлеб – ржаного покушать бы досыта. Народ из города потянулся к родне, в сёла и деревни, где было легче выжить.

Купец Наум, у которого он квартировал, а заодно и охранял дом, приметил, что постоялец его не столь активен, как раньше.

– Андрей, не случилось ли чего? То ты целыми днями в городе пропадал да ещё и в нищего рядился, а ноне всё больше в комнате сидишь?

– Так власть изменилась, выжидаю.

– Чего тебе от власти-то? Царю, будь то это Годунов или Дмитрий, либо того же Шуйского возьми, до нас дела нет. Это бояре за власть дерутся, а у простого люда, такого, как я, о хлебе насущном забота. Где копейку добыть, как семью прокормить. Чую – засиделся ты. Через два дня обозом идём до Нижнего, на ярмарку. Заодно и развеешься, косточки разомнёшь.

Андрей даже рад был такому известию. Действительно, засиделся он в Москве. Ну – убил самозванца, а что изменилось, кроме того, что поляков из Кремля изгнали? Так и они – как тараканы. Только выбили, так вновь идут. Поистине, выгонишь в дверь, а они лезут в окно. Уж больно лакомый кусок – Русь. И земли обширны и людны, леса зверьём полны, и путь к персам и туркам – даже в Синд – свободен.

Полдня Андрей приводил оружие и амуницию в порядок. Пистолеты чистил, смазывал, заряжал, саблю и нож до бритвенной остроты довёл, одежду и сапоги проверил. На кафтане пуговицу, едва державшуюся, пришил. Обнаружив, что на подошве сапога скоро дырка появится – сносилась толстая свиная подошва от беготни по мощёным улицам столичным, – вздохнул и отправился на торг, за новыми сапогами. До похода обновку обносить ещё надо, обмять по ноге. В походе хуже нет, если обувь жмёт или натирает.

Выехали обозом из шести телег. Науму уже давно пора было кораблик купить – для летних месяцев самое то. И груза больше возьмёт, и быстрее, и безопаснее. Однако жался Наум, выжидал чего-то, хотя деньги были. Андрей знал об этом.

Не успели они преодолеть за четыре дня и сотни вёрст, как навстречу попался отряд всадников. Обоз в сторону, на обочину съехал, возчики шапки стянули и застыли в поклоне.

Когда всадники исчезли из виду, Андрей спросил купца:

– Кто такие?

– Из князей Стародубских, Пожарский.

Ёлки-палки! Сам Дмитрий Михайлович! Как будто бы судьба или случай сами подсказывали ему, подталкивали к решению.

Андрей успел разглядеть молодое лицо князя с аккуратно оправленной бородкой.

По богатству род Пожарских значительно уступал тем же Романовым или Годуновым, но по знатности и древности рода превосходил их и вполне мог претендовать на престол. Ведь родословная их шла от великого князя Всеволода Большое Гнездо, который брату своему Ивану дал в удел город Стародуб на Клязьме. Княжество было невелико, но занимало стратегическое значение между Владимирским и Нижегородским княжествами.

В бытность Ивана Грозного тот сослал своего двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого в Стародуб, а князей Стародубских-Пожарских скопом отправил в Казань и Свияжск. Так знатный род оказался на периферии. И не только географически – их отдалили от жизни политической.

В 1593 году пятнадцатилетний Дмитрий прибыл на дворянский смотр. Борис Годунов оставил его при царском дворе, присвоил звание рынды, через два года – стряпчего, а в 1602 году жаловал в стольники. В ночь на 17 мая 1606 года Пожарского в Москве не было, в свержении Лжедмитрия он не участвовал, к заговору Василия Шуйского не примыкал. Его не наказали, но и не возвысили. А ноне он был призван на службу и участвовал в боях против Ивана Болотникова. Ехал же он из села Мугреево, своего родового гнезда. Жаль было князю бывшего удельного княжества. После смерти Старицкого город зачах и со временем превратился в село Клязьменский городок Ковровского уезда Владимирской губернии.

Андрей вздохнул. Кабы знать, что сам князь Пожарский, спаситель России от поляков, навстречу попадётся, нашёл бы он способ остановить его, переговорить. Ведь в Москве его знают под именем сына боярского Григория Валуева, по крайней мере – князья, участвующие в заговоре Шуйского.

Была у Андрея мысль сразу после переворота и возвышения Шуйского явиться в Кремль. Наверняка бы обласкан был и чином жалован. Но потом раздумал – зачем? Срок Шуйского на престоле недолог, а каждый вновь пришедший к власти почти всегда гнобит выдвиженцев предшественника. И ладно бы, если кончится ссылкой или удалением от двора, а то ведь могут и на плаху или виселицу отправить.

Поскольку лето было тёплым, хотя только июнь начался, Наум для экономии денег ночевал на природе, на полянках лесных, а не на постоялых дворах. Еду готовили на костре. Возчики ели и укладывались спать под телегами, а Андрей же просто вымотался. Мало того, что днём бдел, так ещё и ночью толком не спал – так, вполуха.

После частой смены государей, сумятицы в верхах, грабежей поляками и козаками народ ударился во все тяжкие – пил, воровал, грабил и разбойничал. Дороги для путников, и ранее небезопасные, стали опасны не только для перевозки груза, но и для самой жизни. Раньше, пять-десять лет назад, грабители забирали деньги и товар – зачем убивать, если выгоды не получишь? Сейчас не чурались крови и убивали не столько для ликвидации свидетелей или подавления сопротивления жертв – глумились, получая удовольствие от мучений людских.

От купца к купцу, от обоза к обозу передавались слухи – на какой дороге кого ограбили или убили. Купцы сбивались в крупные обозы – так было легче обороняться. Но зачастую и это не помогало. Банды или шайки тоже укрупнялись, не редкость были группы до полусотни человек. А у возчиков какая выучка? Да никакой! И оружие в большинстве своём – топор, изредка – ржавая сабля, которой владели плохо. Потому и не спал толком Андрей.

Но обозу Наума повезло: до Нижнего – до самой ярмарки – добрались спокойно. Купец до полуночи не спал, прикидывая, какой товар и почём продавать станет. Андрей же отрубился напрочь, едва утром к завтраку растолкали. Обоз шёл до Нижнего три недели, и всё это время он не позволял себе расслабиться и выспаться, все дни и ночи начеку, как сжатая пружина. Но ведь и железо устаёт.

Наум снял в аренду амбар, перевёз и выгрузил в него товар. Возчики с лошадьми и подводами уехали за ярмарку, на край поля. Там было свободней, лошадей можно попасти на молодой травке. Андрей же остался при амбаре, а с ним – один возничий, который подносил купцу товары. Андрей амбар охранял практически безотлучно.

Вначале такая служба ему нравилась: запрётся изнутри и спит. Вроде на службе, при деле – и в то же время отоспаться возможность есть. Возничий, Григорий именем, как от Наума придёт, стучит и забирает товар. Он же и еду приносил.

Через неделю Андрей отоспался, отдохнул, и сидеть в амбаре ему стало надоедать, его деятельная натура требовала активных действий. Он стал меняться с Григорием. Пока тот отдыхает в амбаре, Андрей с товаром к купцу идёт. Григорию такая работа – как коту сметана. Андрею же – развлечение: людей посмотрит, на товары чужие поглядит, приценится. На Желтоводной ярмарке торговые гости изо всех земель русских, да и не только: и литвины здесь, и ногайцы, шведская речь изредка слышна, да ещё персидская – вот уж диво! Андрей тогда останавливался, делая вид, что товар смотрит, приценивается, а сам слушал жадно. Интересно было: языковая практика, новости. В частности, персы говорили меж собой, что урожай перца в этом году будет велик, но цены отпускать нельзя – ведь русские об этом не знают.

Об услышанном Андрей тут же доложил Науму.

– И что мне с того? – удивился Наум.

– Выгоды своей не понимаешь. Слух по ярмарке да на постоялом дворе пусти. Что-де перца в Персии – завались, стоит копейки. Часть купцов, кто поповоротливее, в Персию поплывут, и на ярмарке цены упадут по-любому.

– О, цены упадут не скоро, дай бог – к осени!

– Давай попробуем поторговаться! Купи оптом большую партию, глядишь – вдвое скинут.

– Быть того не может! Да я и языка их не знаю.

– Я помогу.

– Ты разве по-ихнему разумеешь?

– А как бы я про богатый урожай перца узнал?

Наум задумался.

– Перец, конечно, товар нужный, только хлеб ещё нужней.

– Ты купец, деньги твои, и решать тоже тебе. Моё дело – охрана.

На следующий день Наум с утра заявился в амбар и сразу направился к Андрею. Вид у него был невыспавшийся, помятый.

– Задал ты мне задачу! – начал он с ходу. – Веришь, всю ночь крутился, всё думал. Решил: беру, коли сторгуемся. Идём!

Андрей по-быстрому доел хлеб с салом, опоясался. Оружие он оставлял в амбаре, ходить с оружием по ярмарке – плохой тон, не принято, но и без пояса нельзя, не мальчуган сопливый.

Сразу направились к персам.

Для начала поздоровались уважительно, Наум ценой поинтересовался, Андрей толмачил.

Персы, как родной язык услышали, заулыбались, подобрели.

Наум торговался умело – чувствовались опыт и купеческая хватка. Он уже вполовину сбил цену, но продолжал торговаться дальше.

Тут уж персы упёрлись. Но по рукам в итоге ударили. Всю партию перца Наум забрал – двенадцать мешков. По весу перец – товар лёгкий, однако дорогой и специфический. Рядом постоишь – и чихать начинаешь.

Пока Андрей все мешки в амбар снёс, глаза красные стали, слезиться начали, в носу засвербело. Перцовая пыль во все щели лезет, и не дай бог маленькая дырка в мешке!

Наум вздыхал:

– Ох, на поводу у тебя пошёл, как бы не прогореть!

– Я тебе предложил, но не заставлял, ты сам решил. А перец завсегда нужен.

Это было правдой. Перец смешивали с солью и носили с собой в небольшом мешочке, приправляя этой смесью все блюда. А ещё ею посыпали свежую рыбу и убоину, чтобы продукт дольше не портился – где летом лёд найдёшь?

Понемногу Наум распродал свой товар и на вырученные деньги купил у вятских людей ржи да пшеницы. Товар, можно сказать, стратегический, во все времена и при любых правителях в ходу, да и хранится легко, лишь бы закрома сухие были. Ведь бунтовщики первым делом пытались отрезать Москву от южных областей, лишив её поставок хлеба – тот же Иван Болотников и поляки так поступали. Зерно ведь всегда судами возили, но потом поставки иссякли, а обозом много ли привезёшь? Однако если обозов много будет, то и голод столице не грозит. Так и получалось, что купцы не только о выгоде своей заботились, но и москвичей от голодной смерти спасали. Те, кто богаче, – пшеницу брали, кто победнее – рожь. Ржаной каравай ничуть не менее сытный, чем пшеничный.

Наум руки радостно потирал да в амбаре мешки пересчитывал. Лошадей и телеги перегрузить нельзя, путь длинный. На одну телегу пятнадцать-восемнадцать пудов положить можно.

Наум хоть и скупердяй был изрядный, ночевал, однако, на постоялом дворе – положение обязывало. В противном случае товарищи его, торговые гости, смотрели бы на него косо, кабы он в амбаре спал. Андрею же всё равно было, где спать. А в амбаре крыша над головой, тепло – что ещё надо?

Мешки с перцем обложили мешками с зерном, и перцовая пыль уже не так донимала.

Наум предупредил Григория, чтобы после завтрака лошадей запрягали да к выезду готовились. Мешки на телеги всей ватажкой погрузить недолго.

Андрей запер амбар изнутри и, как всегда, уснул на мешках с пшеницей. Мягко, удобно – уж всяко лучше, чем на голой земле.

Утречком сквозь маленькие оконца-продыхи солнце в амбар заглянуло, солнечный лучик прямо на лицо упал.

Андрей вскочил, сбегал к Волге, умылся чистой водицей, доел вчерашний пирог с капустой. Он не отказался бы от горяченького, так кулеш в походе будет.

Время шло, а Наум всё не появлялся. Для купца это было странно – обычно выезжали рано, чтобы до вечера успеть проехать побольше.

Минул час, другой.

В амбар заявился Григорий:

– Где хозяин? Грузиться пора!

– Сам бы хотел знать! Будем ждать. Может, на радостях принял на грудь лишнего, вот похмельем и мучается, проспал.

– Не было такого! Я купца, почитай, годков десять знаю, а не было.

Андрей и сам за купцом пьянства не замечал. Да пусть и не выпивка, может, приболел человек? И всё-таки поселилось у него в душе беспокойство.

Андрей немного посидел, раздумывая:

– Вот что, Гриша. Побудь тут покуда, не уходи – я на постоялый двор.

Он заткнул за пояс оба пистолета и прикрыл их полами кафтана, чтобы в глаза не бросались. Вокруг ярмарки был не один десяток постоялых дворов, но и их не хватало. Летом на ярмарку съезжались десятки торговых гостей вместе со своими многочисленными слугами. И если команды судов спали на кораблях, возничие у телег, то купцы – на постоялых дворах. А осенью, когда поспевал новый урожай, ярмарка разрасталась не менее чем вдвое-втрое.

Андрей заявился на постоялый двор, поздоровался с хозяином за стойкой.

– Купец Наум из Москвы завтракал ли?

Хозяин почесал затылок:

– Вроде не видел я его сегодня. Аким! Ты Наума, постояльца, видал ли?

– Нет, хозяин.

– Мы сегодня утром выезжать с обозом должны были, а его нет и нет. Не случилось ли чего?

– Пойдём, проведаем гостя.

Хозяин смешно, по-нижегородски окал, выделяя букву «о» в любом слове и заменяя ею «а».

Они поднялись наверх, на второй этаж, где были комнаты постояльцев. На первом этаже были кухня, харчевня, людская.

Хозяин постучал в дверь, подождал. Никакого ответа, даже звука никакого из-за двери не донеслось.

– Он вчера не пил с другими?

– Поужинал, беседовал с другими постояльцами, но не пил ничего – даже пиво.

– Может, занедужилось, плохо стало? Отопри дверь.

– Как можно? Может, спит гость?

– Я ответчиком буду, открывай.

Хозяин вздохнул, снял с пояса связку ключей, выбрал один, отпер замок и толкнул дверь.

Наум в исподнем лежал на топчане, и с первого взгляда Андрей понял, что он мёртв. Нельзя быть живым, если в груди торчит нож. Хороший боевой нож, вогнанный в тело по самую рукоятку.

– Опа! – растерянно сказал хозяин.

Андрей оттеснил его в сторону и подошёл к Науму. Труп был ещё тёплый на ощупь – с момента убийства прошло не более двух часов. И руки, как и другие члены, не закоченели.

Андрей повернулся к хозяину.

– Кто? – грозно спросил он.

– Откель мне знать? Сам же видел – дверь на замок заперта была.

– В том-то и дело, что на замок. А ключи от него были только у Наума и у тебя.

Хозяин побелел. Если за дело возьмётся Пыточный приказ, пыток ему не избежать.

– Кто у тебя в постояльцах?

– Так на ярмарку ушли, постоялый двор пустой.

Андрей заглянул в сундук, пошарил рукой под подушкой, обыскал одежду. У Наума должны были быть деньги в калите – красной сафьяновой кожи. Он слишком часто видел её, чтобы не припомнить.

Он осмотрел убитого. Перстня на пальце не было, как не было и цепочки на шее. Оба украшения были золотыми и массивными. Теперь, по крайней мере, понятно, из-за чего убили – разбой.

Злость захлестнула душу Андрея. Да, Наум был жадноват, но мужик хороший, никому зла не делал. И работать с ним можно было – не гнобил, как некоторые.

Андрей вытащил из тела купца нож – длинный, с широким лезвием и массивной рукоятью. Такие на Руси называли боярскими. Сталь на лезвии хорошая, скорее – шведская. Дорогой нож, только почему его не забрали? Или спугнул кто-то?

– Хозяин, кто утром уезжал? Я имею в виду – не на ярмарку, а совсем?

– Новгородцы, двое. Одну комнату снимали. Слышал, как за столом говорили – вроде товар куплен, пора домой. Расплатились, всё честь по чести.

– Опиши, как выглядели?

– Один высокий, худощавый, рыжеватый – годов сорока. Другой среднего роста, плотный – за возраст не скажу. Весь волосьями зарос, ну чистый медведь. Борода лопатой, волосья на голове всклокочены, только глаза и видать. Но, полагаю, молодой. Ходит быстро, и голос мощный – как у дьяка в церковном хоре.

– А такого ножа у них не видел?

– Не видел, врать не буду.

Андрей обтёр лезвие ножа о простыню – всё равно она в брызгах и потёках крови.

– Они обозом пошли или на судне?

– Не знаю, думаю – обозом.

– Почему?

– Корабельщики на своих судах ночуют, а кто на постоялом дворе – так те на обозах. Судовые обычно на берегу кучкуются.

Довод разумный.

– Как их звали?

– Высокого – Антипом, медведеподобного – Николаем.

– Я сейчас старшего возничего пришлю, похоронить купца надо. Лето, не довезём до Москвы. Гроб, отпевание – всё на твоей совести.

– Это почему? – вскинулся хозяин.

– Потому что у тебя на постоялом дворе убили. Или ты хочешь, чтобы я в Пыточный приказ пошёл?

– Упаси Господь! Всё сделаю, как велишь.

– То-то! И не вздумай увиливать. У тебя постояльцев грабят и убивают. Слух пойдёт о бесчинствах – никто к тебе не пойдёт, разоришься. Так что не скупись, тебе же хуже будет. А я вернусь – проверю.

– Ты что же, на погребении не будешь?

– Ежели успею. Новгородцев найти попробую. У них дорог много, а у меня одна.

Андрей заткнул нож, которым был убит Наум, за пояс, подошёл к телу Наума и взял его за руку:

– Прости, Наум, не уберёг я тебя. Зря ты уединился. Но я постараюсь обидчика твоего достать.

Хозяину же сказал:

– Дверь в комнату на ключ запри. Возчики подойдут, скажут – Наумовы люди. И времени зря не теряй, одежды чистые ищи, гроб заказывай.

Андрей побежал к амбару. На стук в дверь вышел заспанный Григорий. В амбаре сладко спится, за толстыми стенами не слышно шума, покойно.

– Ну, когда едем?

– Не знаю, Гриша. Беда у нас: купца убили, деньги исчезли.

У Григория челюсть отвисла:

– Да как же это?.. А добро куда? А мы?

– Амбар я запру на замок. Идём к возчикам – ты с ними отправишься к хозяину постоялого двора. Знаешь, где Наум ночевал?

– Провожал однажды, помню.

– Хозяину скажешь – мы Наумовы люди. Помогите ему похоронить купца.

– Так у нас денег нет…

– У меня тоже! Хозяин за всё будет платить сам – за одежду, гроб, отпевание. Ваше дело – помочь могилу вырыть и гроб до неё донести.

– Постой, а ты куда?

– На Кудыкину гору! Попробую обидчиков купца сыскать.

– О! Гиблое дело! Попробуй найди их на ярмарке или в городе! Тут же людей тьма!

Отвечать Андрей не стал – и так времени потеряно много. Одна надежда – если новгородцы ушли с обозом, на коне он их быстро догонит. Плохо только, что он один. Купцов же двое, да ещё возчики. Если убийца действительно один из них, то он опасен, без сопротивления не сдастся.

Можно было пройти к лугу, где паслись лошади и стояли телеги, через ярмарку. Так короче, но вряд ли быстрее.

Шли по берегу, почти бежали: тут народу было меньше и передвигаться спокойнее. Торговые гости – люди зачастую с амбициями. Толкнёшь такого невзначай, и этим вполне можно спровоцировать обиду и драку.

Обозные, увидев Григория и Андрея, сразу приободрились, и кто-то уже пошёл за своей лошадью.

– Отставить! – прикрикнул Андрей. – Гриша, оставь одного человека – как бы лошадей не увели. Остальные – с тобой. Где моё седло?

– На повозке лежит.

С помощью ездовых Андрей уложил седло на круп лошади, возничие быстро затянули ремни. Они ещё не знали, что купца нет в живых, но поняли – что-то случилось.

Андрей вдел носок сапога в стремя и вскочил в седло. Отдохнувшая, отъевшаяся кобылка сразу рванула галопом. Теперь Андрей ехал между ярмаркой и высоким берегом. Он повернул, и ярмарка осталась слева, на огромном лугу.

Он объехал вокруг города и выехал на московский шлях – скорее всего, обоз пойдёт тут. Были и другие дороги, но эта короче – от Нижнего до Москвы, потом на Великий Новгород.

Славившиеся на всю Русь новгородские купцы после массовых казней и разорения Новгорода кромешниками изменились. Раньше – лихие люди, чаще плававшие на ушкуях, бравшие на меч столицу ордынскую – Сарай, ноне измельчали и ходили обозами. Однако у некоторых удаль, подкреплённая наглостью, осталась. Такие при встрече в глухом месте сами были не прочь ограбить прохожего или своего брата-купца. И потому подозрение сразу пало на новгородцев.

Конь легко шёл по дороге, обгоняя обозы. Андрей натягивал поводья, пытаясь хоть немного сбавить темп лошади, чтобы разглядеть сидящих на телегах купцов – краткое описание их он получил от хозяина постоялого двора. На возничих Андрей внимания не обращал – их не было на месте убийства.

Один, второй, пятый обоз остались позади – движение по тракту было относительно оживлённым. Обозы тянулись к ярмарке, шли от Нижнего с купленным товаром, разъезжались по своим городам.

Андрей прикинул. После убийства до его выезда прошло приблизительно три часа. За час обоз успевает пройти пять вёрст, стало быть, обоз который он ищет, где-то рядом. Если только он не ошибся, потому что обоз мог пойти по другой дороге; да и не факт ещё, что убийца – новгородец. Вероятность велика, но не более того.

Он нагнал большой обоз – телег десять-двенадцать, натянул поводья, заставляя коня перейти с галопа на шаг, и, поравнявшись с последней телегой, широко улыбнулся:

– Эй, славяне! Чьи будете, куда идём?

Возничему было скучно одному на возу, и он ответил охотно:

– Из Господина Великого Новгорода мы, с ярмарки домой возвертаемся.

– Оба купца тут?

– Как есть оба.

– Николай на какой телеге?

– Так ты его знаешь?

– Видал на постоялом дворе.

– Ищи на третьей телеге с головы обоза.

Андрей стал обгонять подводы. Вот и третья. На ней двое – возничий и плотного сложения купец. Увидев Андрея, он повернул в его сторону голову, и Андрей про себя мельком отметил, что по описанию хозяина – точно он: звероподобного вида, волосьями зарос. И мышцы на руках кафтан спрятать не может – силён, точно медведь. С таким в рукопашной схватке лучше не сходиться. Лапищами обхватит, сожмёт – только рёбра захрустят.

Андрей поравнялся с телегой, потянул на себя поводья и обратился к сидящему в ней купцу:

– Здравствуй, Николай!

– Разве мы знакомы? – удивился купец.