Текст книги "Нынче все наоборот"

Автор книги: Юрий Томин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

МАМА

Чем ближе Славик подходил к дому, тем меньше в нем оставалось храбрости. Там, в садике, после Галкиных рассуждений все показалось не таким уж трудным делом. Правда, пришлось долго уговаривать Юрку. Юрке привычнее было бы убегать или прятаться от матери, но не воевать с ней в открытую. Если бы не Галка, то честного слова из Юрки так бы и не вытянули.

– Ну да, – отбивался Юрка, – а она как даст по шее.

– Люди пытки терпели, а ты один раз по шее не можешь вытерпеть!

– А если не один раз!

– Ну, пускай хоть три раза. Какая разница?

– Это тебе нет разницы. А мне разница есть, – уверял Юрка.

– Ну и потерпишь немножко. Зато потом будешь делать все, что захочется.

– А она тогда... – сказал Юрка и умолк, соображая, что же будет «тогда».

– Что тогда? – спросила Галка. – Вот ты попробуй придумать, что ты со мной сделаешь, если я твоя дочь и тебя не слушаюсь.

– Выпорю, – сказал Юрка.

– Но ведь тебя не порют?

– Нет пока.

– Тогда думай еще.

– Учительнице пожалуюсь.

– А я и учительницу не буду слушаться.

– В школу не пущу.

– А я скажу: «Вот и хорошо!»

– Тогда я... – сказал Юрка. – Я... не знаю.

– И я не знаю. И он не знает, – сказала Галка, указывая на Славика. – И никто не знает. Потому что ничего с нами сделать нельзя.

– Нет, – сказал Юрка. – Ничего не получится. Все равно она сильнее.

– А слон еще сильнее, – рассердилась Галка. – Только не человек слону подчиняется, а слон человеку. А ты просто трус! Верно, Славик?

– Да, в общем... – сказал Славик. – Немножко трус, немножко нет.

– Значит, я – трус? – спросил Юрка.

– Трус, – подтвердила Галка.

– Я?!

– Ты, ты, ты!

– Так вот, – сказал Юрка, – ты еще узнаешь, какой я трус! Я не только маму не буду слушаться. Я хоть завуча не послушаюсь! Хоть самого директора! Я еще десять пылесосов сломаю! Я... – крикнул Юрка и задумался: что бы еще ему такое сломать.

– Вот и хорошо, – мирно сказала Галка. – Теперь мы все трое договорились.

Войдя в дом, Славик услышал разговор на площадке третьего этажа. Один голос он узнал сразу – мамин. Кому принадлежали остальные голоса, догадаться было не трудно.

– Вы, пожалуйста, извините, – говорила мама. – Я его накажу. Я, конечно, понимаю, как вам неприятно...

– Главное, я и охнуть не успела, – вставил женский голос. – Посмотрела в сумку, а там прямо кисель. Еле сумку отмыла. Ах ты, думаю, негодяй!

– Он не негодяй... – пыталась возразить мама, но ей не дал договорить мужской голос.

– А вы, гражданка, за него не заступайтесь. Если каждый, понимаете, будет по стеклам швырять... Что из этого получится?

– Я еще раз прошу у вас прощения, – сказала мама.

– Прощением, понимаете, окно не застеклишь, – пробубнил мужской голос.

– Если я мало заплатила, вы скажите, пожалуйста, – проговорила мама тоном, в котором раскаяния было уже гораздо меньше.

– Не в том дело, что мало или много, а в том, гражданка, как детей надо воспитывать. Между прочим, им воспитание лучше всего через заднее место вкладывать.

– У нас с вами разные взгляды на воспитание, – нетерпеливо сказала мама.

– Оно и видно, – заметил мужчина и начал не спеша спускаться по лестнице.

Славик спрятался за дверью, ведущей в подвал. Сквозь щель он увидел пострадавших. Они прошли мимо, беседуя.

– Хорошо, девушка мне подсказала, – говорила женщина. – Отец, говорит, у него по телевизору выступает.

– У таких вот хулиганы и вырастают, – говорил мужчина.

– Культурные... – вздыхала женщина. – Хуже нет с этими культурными...

На третьем этаже щелкнул замок. Славик понял, что мама все слышала. Это значит, что за «культурных» ему тоже придется расплачиваться. Впрочем, теперь это не имело значения.

Поднявшись наверх, Славик нажал кнопку звонка и долго не отпускал ее. Звонок гремел в квартире, возвещая о том, что в дом вернулся совсем другой человек, не тот, что вышел из нее сегодня утром.

Дверь открылась сразу.

– Проходи, – сказала мама очень спокойно.

«Сейчас начинать не слушаться или подождать? – подумал Славик. – Если сейчас, то не нужно входить. Но если я не войду, то как же я не буду слушаться дальше?»

Славик вошел и остановился посреди прихожей.

– Ну, как дела? Что нового в школе? – спросила мама. По ее тону можно было подумать, что она еще ничего не знает. Но Славика маминым тоном не обманешь. Она всегда говорит ровным учительским голосом. И в своей школе со своими учениками говорит она так же спокойно, даже если на них сердится. Она считает, что криком ничего не добьешься.

– Так что же нового в школе? – повторила мама.

– Ничего, – сказал Славик.

– А что нового на улице?

– На какой улице? – спросил Славик.

– На Красноармейской, – сказала мама.

– А ты сама, что ли, не знаешь...

– Знаю. Но я предпочла бы узнать это от тебя! Я не уважаю людей, которые совершают безобразные поступки. Но еще больше я не уважаю людей, которые боятся нести ответственность за эти поступки.

– Ничего я не боюсь, – сказал Славик.

– Вот как? – мама сдвинула брови и сурово посмотрела на Славика. – Тогда где же ты пропадал целых три часа?

Славик молчал.

– Ты зачем стекло разбил?

– Я не нарочно.

– Камнем ты тоже бросил не нарочно?

– Нет, не камнем! – возмутился Славик. – Они все врут! Не камнем, а гайкой!

– Я не вижу разницы.

– А я вижу, – сказал Славик. – Камень – каменный, а гайка – железная.

– Я не вижу разницы в том, чем ты разбил стекло, – как будто ничего не заметив, проговорила мама ледяным голосом. – Важно то, что ты его разбил.

– А мне не важно.

Мама внимательно оглядела Славика с головы до ног. Она словно старалась понять, ее ли сын стоит перед нею.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты заболел?

«Ага, действует! – подумал Славик. – Уже про болезнь заговорила, уже про стекло, наверное, не будет...»

– Нет, я не заболел, – ответил Славик и впервые смело взглянул в глаза маме. – Я себя совсем хорошо чувствую.

Теперь мама смотрела на Славика уже растерянно. В том, как вел себя ее сын, было какое-то не понятное ей нарушение порядка. Этот порядок давно уже был установлен в семье Барышевых. Да и не только у Барышевых, но и в других семьях всякое преступление наказывалось, а за наказанием следовало извинение, а уж за извинением – прощение. Мало кто из родителей наказывает своих детей, радуясь. Главное для них удовольствие – это прощать. Но Славик, кажется, и не собирался просить прощения. Он стоял перед мамой, и вид у него был такой невиноватый, что мама забеспокоилась. Она взяла из рук сына портфель, положила его на стул, затем молча повела Славика в комнату и усадила на диван.

– Держи пять минут, – сказала она, подавая Славику термометр.

«Действует, действует! – холодея от радости, снова подумал Славик. – Галка – молодец. Она все придумала правильно!»

Термометр показал нормальную температуру.

– В чем дело, Слава? Ты объяснишь, может быть?

– А чего объяснять... Просто я не хочу тебя слушаться. Вот и все.

– Как ты сказал?

– Как слышала. Я тебя больше не слушаюсь. Никогда.

– А ну, марш на кухню! – тихо сказала мама. – Я тебе покажу, что значит не слушаться!

– Не пойду, – сказал Славик. – Сама марш, если тебе нужно.

Славик ожидал, что мама сейчас рассердится по-настоящему. Он даже немного испугался своих слов. Но про себя он твердо решил не сдаваться, не отступать, потому что отступать было уже некуда.

Мама почему-то не рассердилась. Она с каким-то испугом посмотрела на Славика и быстро вышла из комнаты. Славик слышал, как она в коридоре подошла к телефону и набрала номер. Затем донесся ее встревоженный голос. Она говорила со знакомым доктором. Доктор, наверное, упрямился, потому что она несколько раз повторила: «Пожалуйста, срочно, очень прошу вас». Затем она вернулась в комнату и села за стол, поглядывая на сына с испугом и как будто с жалостью.

– Не нужно мне никакого доктора, – сказал Славик. – Я же просто тебя не слушаюсь. Это ведь не болезнь.

– Хорошо, хорошо, – торопливо проговорила мама. – Я все понимаю. Ты только сиди спокойно. Сейчас придет дядя Миша, ты его хорошо знаешь. Он тебя немножко посмотрит... Ничего страшного.

Вскоре в прихожей раздался звонок. Мама выбежала встречать дядю Мишу, который долго возился и топал ногами возле вешалки. Затем топот смолк, и послышался мамин шепот.

Дядя Миша вошел в комнату, потирая руки, и загудел с порога:

– Угу, угу... Так, так... Ну-ка, признавайся, Вячеслав, что с нами случилось?

– С вами? – переспросил Славик. – А я не знаю, что с вами случилось.

Дядя Миша и мама переглянулись.

– Я лучше выйду, не буду мешать, – сказала мама.

– Тогда скажи, что с тобой случилось? – спросил дядя Миша, когда они остались одни. – Впрочем, можешь не говорить. Открой рот.

– Не открою.

– Открой рот и скажи «а-а-а», – строго повторил дядя Миша.

– Бе-е-е... – сказал Славик.

Дядя Миша изумленно посмотрел на Славика и присел возле него.

– Ты что, не узнаешь меня?

– Ну да, не узнаю. Конечно узнаю, – сказал Славик.

– Тогда почему же ты меня не слушаешься?

– А я теперь никого не слушаюсь, – сообщил Славик.

– Гм-гм, – прогудел дядя Миша. – Это почему же?

– Просто надоело.

– Ну а просьбу ты мою можешь выполнить? Не приказ, а просьбу?

– Пожалуйста, – согласился Славик.

– Покажи язык.

Славик высунул язык так, что чуть не достал им до носа дяди Миши.

– Прекрасно, – сказал дядя Миша. – Теперь дай руку. Это – тоже просьба.

Дядя Миша взял Славика и замер, поглядывая на секундную стрелку своих часов.

– Так, – удовлетворенно сказал он. – Ну, а еще одну мою просьбу ты можешь выполнить?

– Какую?

– Перестань дурака валять! – закричал дядя Миша. – Прекратить эти фокусы, пока я тебе... пока я тебя...

– А чего вы мне сделаете? – с вызовом спросил Славик.

– А вот что! – грозно сказал дядя Миша. – Я тебе... гм... действительно... Что же я тебе?...

Услышав громкие голоса, в комнату вошла мама. Вид у нее был встревоженный. Она вопросительно посмотрела на дядю Мишу.

– Все в порядке, – сказал дядя Миша. – Эта болезнь легко излечима. Компресс по мере надобности. Вот сюда, – и дядя Миша указал рукой на то, что находилось у Славика пониже спины.

– Но с ним никогда такого не было! – почти шепотом проговорила мама.

– Всего когда-то не было, – сказал дядя Миша. – И нас с вами не было, и даже медицины не было. Впрочем, медицина тут ни при чем. Пусть принимает раза три в день по моему рецепту – быстро поправится. А теперь прошу прощения, меня ждут больные... – дядя Миша покосился на Славика. – Настоящие.

Проводив дядю Мишу, мама решительными шагами вошла в комнату.

– А теперь я хочу знать, что все это означает? – сказала мама. – Может быть, это у тебя какая-то новая игра? Мне не нравится эта игра. Или ты сейчас же объяснишь, в чем дело, или... – мама задумалась на секунду. – Или тебе будет хуже!

– А что будет хуже? – спросил Славик.

– Узнаешь.

– А я и хочу узнать, – сказал Славик. – Ты скажи.

– Вячеслав, это уже настоящее издевательство! Еще минуту назад я могла бы тебя простить. Но теперь можешь не ждать пощады.

– А я и не жду, – сказал Славик, глядя на маму ясными глазами. – И совсем я ни над кем не издеваюсь. Я же тебе объяснил: я просто не хочу тебя слушаться. Это еще не значит – издеваться.

– Как это понимать: не хочу слушаться? Ты понимаешь, что говоришь? Кого же ты будешь слушаться?

– А никого.

– Ну что ж, – сказала мама, – если ты хочешь воевать, – пожалуйста. Я сумею тебя заставить. В школе я справляюсь и не с такими, как ты.

– В школе ты справляешься потому, что они тебя слушаются, – объяснил Славик. – А если бы они тебя не слушали, то ты бы не справлялась.

– Довольно! – твердо сказала мама. – Мне надоело слушать чепуху. Два месяца ты не пойдешь ни в кино, ни в зоопарк. Это – за стекло. Два месяца ты не имеешь права подходить к телевизору. Это – за твое сегодняшнее поведение. Кроме того, ты пойдешь к человеку, у которого ты разбил стекло, и извинишься перед ним. Понятно?

– Если я в кино не пойду, еще не значит, что я слушаюсь, – сказал Славик. – Просто у меня денег нет, вот и все. А извиняться я не буду. Пускай он сам извиняется.

– Кроме того, – сказала мама таким тоном, будто и не слышала слов сына, – ты немедленно садишься делать уроки.

– Не сяду.

Мама молча взяла портфель Славика, раскрыла его, достала дневник. Она прочитала, какие уроки нужно выучить на завтра, вынула из портфеля учебники, разложила их на столе вместе с тетрадями.

– Садись.

– Не сяду.

– Сядешь, – мама взяла Славика за руку, подвела к столу и усадила на стул.

– Ну и что, – сказал Славик. – Просто ты сильнее, вот и все. А учить я не буду. Буду просто сидеть.

– Не будешь учить – не пойдешь в школу.

– Пожалуйста, – сказал Славик. – Мне дома даже лучше сидеть. Ты в школу уйдешь, а я телевизор включу.

– Ты прав, – спокойно сказала мама, – ты пойдешь в школу и будешь получать двойки.

– Ну и пускай.

– Затем тебя выгонят из школы.

– Ну и пускай.

– Ты будешь слоняться по улицам и попадешь в шайку преступников. Они доведут тебя до преступления.

– Не доведут, – сообщил Славик. – Я и преступников не буду слушаться. Нам надоело, что все над нами командуют.

– Кому это нам? – с изумлением спросила мама.

– А всем ребятам.

– Ах вот как! У вас, выходит, целая организация?

– Никакой организации нет. Чего ты меня все время спрашиваешь! Я больше отвечать не буду.

– Ну что ж, – сказала мама. – Обождем папу. Посмотрим, как ты с ним будешь разговаривать. Он с тобой церемониться не станет. Он тебе покажет...

– Чего покажет?

– Узнаешь чего, – загадочно сказала мама и ушла в другую комнату.

И Славик понял, что первый бой он выиграл. Впервые в жизни он понял, что если твердо стоять на своем, то можно добиться чего угодно. Конечно, в кино он теперь попадет не скоро. Ну что ж... Мир вокруг переполнен взрослыми, и они пока что сильнее. Славик не будет делать всего, что хочется. Но он НИКОГДА не будет делать и того, чего ему не хочется.

«А как там у Галки и Юрки? – подумал Славик. – Может быть, они струсили? Особенно – Юрка. У него мать не учительница. Она с ним церемониться не станет».

Славик вздохнул и стал рисовать очки какому-то великому ученому, смотревшему на него со страницы учебника истории.

ЕЩЕ МАМА

Мама очень любила Галку.

Поэтому Галка ее не боялась.

Папа, наверное, любил Галку меньше. Он говорил, что мама ее балует.

Мама говорила: «Когда же побаловать, если не сейчас?» – и всегда за нее заступалась.

Поэтому Галка не боялась и папу.

Вообще говоря, она не боялась никого. Если бы не часы, то она и дальше продолжала бы жить так же бесстрашно. Но за часы, наверное, влетит.

Этого Галка не могла допустить. Если влетит один раз, то может и второй. А потом родителям это понравится... Им только дай волю – будет попадать за каждую мелочь! Нет, родителей распускать нельзя. Если они тебя любят, то пускай любят себе на здоровье, но не вмешиваются в твою личную жизнь.

Все же на всякий случай Галка дождалась, пока папа уедет в аэропорт. Она знала, что с мамой справиться будет не трудно, а что выкинет папа – еще неизвестно.

В шесть часов вечера Галка открыла дверь своим ключом.

– Вот и я, – сказала она, – здравствуй, мамочка! Папа уехал?

– Уехал, – грустно сказала мама. – Он очень сердился. Я просто не знаю, что теперь делать. Зачем ты налила воды в часы? Разве ты не знаешь, как папа ими дорожит?

– Я не наливала. Она сама налилась.

– Ты говоришь неправду, – сказала мама. – Папа ушел расстроенный, а у него сегодня рейс на Хабаровск... Ты лучше честно расскажи, как все было.

– Мамочка, но ведь часы от этого не починятся...

– Часы уже ни от чего не починятся, – сказала мама. – Я носила их в мастерскую – их нигде не берут, они очень старинные. Часам уже не поможешь.

– Понимаешь, мамочка, ты сама виновата, – сказала Галка. – Если бы не звонила из театра, то ничего бы не было.

Мама подумала немного и согласилась, что она тоже виновата.

– Но что же теперь делать? – вздохнула она. – Вот послезавтра прилетит папа... Я попробую ему объяснить... А ты, пожалуйста, попроси прощения, только повежливее.

– Не бойся, мамочка, – радостно сказала Галка. – Я уже все придумала. Ты понимаешь, я решила вас больше не слушаться.

– Не понимаю. Что это значит?

– Ну, очень просто. Вот вы мне будете что-нибудь говорить, а я буду делать не так, как вы говорите, а так, как мне хочется.

– Это еще зачем? – растерянно спросила мама. – Разве мы тебя когда-нибудь учили плохому?

– Нет, мамочка, ты ничего не понимаешь, – сказала Галка – Совсем дело не в плохом и не в хорошем. А главное, что я буду жить, как сама хочу.

– Ты и так живешь как хочешь. Разве мы тебе мешаем?

Галка подошла к маме и обняла ее за шею.

– Ты опять не понимаешь, мамочка. Это значит: если мне чего-нибудь не хочется делать, я и не буду – вот и все.

– Ну и не делай, – сказала мама, в свою очередь обнимая Галку. – Разве я заставляла тебя когда-нибудь делать что-нибудь плохое?

– Нет, ты опять не понимаешь. Вот, например, я не захотела идти в школу – и не пошла...

– Как же так – не ходить в школу? – изумленно спросила мама, выпуская дочь из объятий. – Зачем?

– Ни за чем, – пояснила Галка. – Просто потому, что мне так хочется.

– Но должен же в этом быть какой-то смысл! Или ты просто шутишь?

– Я не шучу, мамочка.

– Галочка, – сказала мама, – я ничего не понимаю.

– Мамочка, – ответила Галка, – я же тебе все объяснила. Мне надоело всех слушать, всех взрослых, что они мне говорят – как будто они умнее всех. Если бы ты уронила часы в воду, ты бы только расстроилась, и все. И ни от кого тебе бы не попало. А я вот тоже расстроилась, но мне ведь еще и попадет от папы. А я не хочу, чтобы мне попадало. Я хочу перестать его бояться. И я теперь его не боюсь. И никто мне ничего не сделает! И пускай меня хоть в тюрьму посадят!

– Господи, какая тюрьма? – простонала мама. – Ты еще чего-нибудь натворила?

– Не натворила, – успокоила Галка маму. – А если натворю, то все равно никого бояться не буду.

– Галочка, ты выведешь меня из себя!

– Мамочка, я тебя не вывожу, я не нарочно.

– Но я все-таки могу выйти из себя!

– Выходи, если тебе хочется, – сказала Галка. – Все равно ты мне теперь ничего не можешь сделать.

– Я и не собиралась ничего с тобой делать. Но теперь, кажется, сделаю.

– Что, мамочка? – спросила Галка.

– Я... – сказала мама. – Я тебе... Я тебя... Впрочем, я подожду, пока вернется папа. Тогда увидишь...

И мама ушла на кухню. Она молола мясо и чуть не смолола свой собственный палец; она разбила яйцо и вылила его в помойное ведро, а скорлупу бросила в чашку с фаршем. Она была сама не своя, потому что все время думала о дочери. И никак не придумывалось у нее никакого наказания, разве что бить, но о том, чтобы бить Галочку, не могло быть и речи.

Приготовив ужин, мама заглянула в Галкину комнату.

– А есть ты тоже не будешь?

– Конечно, буду, мамочка, – отозвалась Галка. – Я такая голодная!

Они вместе поужинали. И все было как обычно. И мама, поглядывая на Галку, не находила в ней никаких перемен: дочка ела с аппетитом и выглядела веселой. К концу ужина мама совершенно успокоилась.

– Спасибо, – сказала Галка как обычно.

– На здоровье, – как обычно ответила мама. – Ну, а теперь – за уроки.

– Мамочка, я же тебе говорила... Я теперь не буду делать, если мне не хочется.

– Но ведь раньше ты... ты всегда делала...

– Мамочка, ведь уроки делать никому не хочется. Мне и раньше не хотелось, только я слушалась. А теперь-то я ведь не слушаюсь, ты разве забыла?

– Но ты же пошла ужинать. Я тебя позвала – и ты пошла... Я думала, ты шутила.

– Ой, мамочка, – сказала Галка, – до чего же ты непонятливая. Ужинать мне как раз хотелось. Это совсем другое дело.

Мама поднялась из-за стола с растерянным видом. Она смотрела Галке в лицо, но не находила в нем ни злости, ни какого-то особенного нахальства. Девочка говорила то, что думала, и делала то, что говорила.

– Тогда... – сказала мама тихим голосом. – Тогда это просто нечестно. Я даже не сержусь на тебя. Я вижу, что ты меня совсем не любишь... Я не сержусь, я просто очень обиделась.

– Как это я тебя не люблю! – возмутилась Галка. – Я тебя больше всех люблю. Это совсем другое. Я сказала, что уроки не люблю, а не тебя вовсе.

– Это одно и то же, – грустно сказала мама и ушла в свою комнату расстраиваться и думать о том, что произошло с ее дочерью и как это исправить.

И ЕЩЕ ОДНА МАМА

Юрка стоял перед закрытой дверью и прислушивался к тому, что делается в квартире. Там было тихо. Это ему не нравилось. Это означало, что мама и соседка не обсуждали, как обычно, на кухне свои заботы, а сидели молча по своим комнатам. Так было всегда, когда они ссорились. А из-за чего они поссорились в этот раз – совершенно ясно. Пылесос-то был совсем новенький.

Юрка стоял, не решаясь позвонить, и думал, что сказать в свое оправдание. Он думал об этом всю дорогу, вплоть до последней ступеньки, но вот и последняя ступенька осталась позади, а в голове его по-прежнему было пусто, как в космосе.

Как жаль, что нельзя вернуть вчерашний день и прожить его заново!

Сквозь лестничное окно был виден пустой двор и ворота дома. Машинально, ни на что уже не надеясь, Юрка загадал: если войдет мужчина – все обойдется, если женщина... О том, что будет, если войдет женщина, Юрка не хотел даже думать, он ждал мужчину.

Долго ждать не пришлось. Вошли две женщины.

«Две – не считается, я загадывал на одного человека», – быстро сообразил Юрка и снова уставился в окно.

Вошла девочка.

«Дети – не в счет, я загадывал на взрослого», – вывернулся Юрка и на этот раз.

Вбежал мальчик.

«А почему дети не в счет? Мальчик ведь не женщина, значит, он мужчина», – подумал Юрка, но пока он раздумывал, вошла еще одна женщина.

«Нужно считать из трех, – решил Юрка. – Счет: один – один. Теперь важно, кто войдет третьим».

Третьей опять оказалась женщина. Только она не вошла. Она вышла из двери, перед которой стоял Юрка.

Вертя в руках ключ от почтового ящика, соседка уставилась на остолбеневшего Юрку с таким видом, будто хотела воскликнуть: «Батюшки, кто к нам пришел! Сколько лет, сколько зим!»

– Ну, входи, входи, – сказала соседка, сразу позабыв про газеты.

Юрка прошмыгнул мимо нее в переднюю и принялся стаскивать с себя пальто.

– И штаны заодно снимай, – сказала соседка, – чего время-то зря терять, все равно придется.

Юрка со страхом взглянул на дверь своей комнаты. Оттуда не доносилось ни звука.

– Дома, – успокоила его соседка. – Дома, дома... – Она тоже взглянула на дверь и повысила голос. – Только она от стыда теперь за дверь прячется!

При последних соседкиных словах дверь распахнулась. С порога комнаты мама смотрела на Юрку и, казалось, совершенно не замечала соседки. Юрка быстро глянул в угол под вешалкой, где обычно стояла коробка с пылесосом. Там ничего не было.

– Ну... – сказала мама металлическим голосом. – Ты куда смотришь?! Ты почему туда смотришь?!

– Правильно смотрит, – сообщила соседка. – Как раз туда и смотрит, куда надо.

По-прежнему не обращая на соседку внимания, мама солдатским шагом приблизилась к Юрке и коротким подзатыльником направила его в сторону комнаты. Проходя мимо соседки, мама сказала, глядя почему-то на электросчетчик:

– Как-нибудь без посторонних разберемся...

– А мне чтобы завтра пылесос был, – сказала соседка. – Только новый, мне чиненого не надо. Чтобы был пылесос, а потом разбирайтесь, как хотите! А не хотите – могу и в суд подать.

– Хоть в десять судов! – снова сообщила мама электросчетчику и с треском захлопнула дверь комнаты.

Юрка стоял ни жив ни мертв. Все Галкины рассуждения мгновенно вылетели у него из памяти. Он даже не думал о том, слушаться ему маму или нет. Ему было не до таких мыслей. Он ждал казни и хотел, чтобы она поскорее началась и поскорее кончилась. Но Юркина мама не торопилась. Она любила делать все по порядку.

– Ты где пропадал всю ночь? – спросила мама, хотя прекрасно знала, что Юрка не «пропадал», а ночевал у бабушки.

– Я был у бабушки.

– Чего ж тебе дома не спится? У бабушки для тебя постель что, медом намазана?

Юрка промолчал, хотя мог бы возразить, что спать на постели, вымазанной медом, не такое уж удовольствие.

– Говори! – приказала мама, и Юрка получил второй подзатыльник.

– Не намазана.

– А зачем ты туда пошел, если не намазана?

Юрка промолчал. Он ждал, когда дело дойдет до главного.

– А что мать с работы пришла усталая и с ума сходит, где ее сын, тебе дела нет?

– Есть, – сказал Юрка, пытаясь хоть чем-нибудь угодить матери, но сделал только еще хуже.

– Врешь, обормот, – сказала мама. – Тебе до матери дела нет, пусть она хоть лопнет! – И третий подзатыльник заставил Юрку покачнуться, потому что, когда мама начинала жалеть себя, рука ее становилась тяжелее.

– Почему ты пошел к бабушке? Отвечай, когда спрашивают!

– Я боялся.

– Чего ты боялся?

– Боялся, что попадет.

– Ага, значит, ты знаешь, что заслужил. Мне только интересно – за что?

– Ты сама знаешь.

– Отвечай, когда спрашивают!

– За пылесос...

– А что ты сделал с пылесосом?

– Ты сама знаешь... – пробубнил Юрка, уклоняясь от четвертого подзатыльника.

– Чей это пылесос, наш?

– Не наш.

– А ты видел когда-нибудь, чтобы я брала чужие вещи?

– Не видел.

– А ты сам как думаешь, можно брать чужие вещи?

– Нельзя.

– А почему ты взял?

Юрка вздохнул. Что толку отвечать на эти вопросы? Отвечай, не отвечай, все равно ничего хорошего не получится. Разве можно объяснить, как интересно засасывать мух пылесосом? Ведь муха страшно хитрая. И глаза у нее устроены так, что могут смотреть во все стороны одновременно. Муха видит конечно, как подбирается к ней блестящий наконечник шланга, но воображает, что еще успеет удрать. Она потирает лапки и, быть может, смеется неслышным мушиным смехом. И как раз в этот момент ее начинает засасывать. Она пытается взлететь, но уже не может. Мощный поток воздуха уволакивает ее в гудящее брюхо пылесоса, и только тогда она понимает, что смешного-то было мало.

Но разве можно объяснить все это матери?

– Я тебя спрашиваю: для чего ты брал пылесос?

– Я хотел в комнате убрать. Очень грязно было, – сказал Юрка, стараясь снять с себя хотя бы часть вины.

Но когда имеешь дело с родителями, ничего нельзя угадать заранее. Хочешь сделать лучше – получается хуже.

– Значит, вот как! – возмутилась мама. – Он еще недоволен! Он, видите ли, в грязи живет, обормот несчастный. Мать его, видите ли, в грязи заставляет жить. Мать у него неряха! Мать по семь часов в парикмахерской у кресла выстаивает, потом как дура по магазинам бегает, и за это еще ее неряхой зовут!

Юрка понял, что совершил ошибку. Он хотел исправиться и сказал:

– Не было грязно. Было чисто. Я хотел еще чище сделать.

Но он ничего не исправил. Мысли мамы уже приняли новое направление. Она взяла Юрку за шиворот и придавила его книзу, будто хотела ткнуть носом в пол.

– Здесь тебе грязно? Смотри! Здесь тебе грязно, я спрашиваю?

– Не-е-ет...

Мама подтолкнула Юрку к буфету, послюнила палец, провела им по дверце, поднесла палец к самому Юркиному носу.

– Может быть, тебе здесь грязно?

– Не здесь.

– А где?

– Нигде.

– Тогда зачем ты пылесос брал?

– Не знаю, – сказал Юрка, покорно принимая пятый подзатыльник.

– А сколько пылесос стоит, ты знаешь?

– Я не нарочно, – сказал Юрка. – Честное слово.

– Ты знаешь, что он сорок рублей стоит?

Юрка больше не хотел ошибаться и потому промолчал. Но мама уже направилась по новой дороге, и заставить ее свернуть было невозможно.

– Повтори: сорок рублей!

– Сорок рублей... – послушно отозвался Юрка.

– А ты знаешь, что мне за эти деньги полмесяца работать?

– Знаю.

– Так о чем же ты думал, идол? – устало спросила мать и села на диван, сложив на коленях руки. – Ты скажи, где я возьму денег, если мне их завтра отдавать нужно? Да еще я с ней поругалась, теперь она у меня эти деньги из души вынет. Пойди попроси у нее прощения. Может, она обождет месяца два. За два месяца я соберу.

– Я сейчас! – обрадовался Юрка и бросился к двери, понимая, что дело подходит к концу.

Но, как всегда, Юрке не повезло. Кто бы мог подумать, что за дверью поджидает его очередное несчастье? Он с размаху толкнул дверь, но она приоткрылась совсем чуть-чуть, наткнувшись на что-то твердое.

Юрка снова толкнул, и на этот раз дверь открылась полностью. Он выглянул в коридор и увидел соседку, которая стояла, приложив ладони ко лбу, и тихо стонала.

– Извините, пожалуйста, – пролепетал Юрка.

Соседка качнулась несколько раз и прислонилась спиной к стене.

– Убил... – сказала она чистым и ясным голосом. – Совсем убил меня, фараон. Уйди с моих глаз, нет тебе прощения.

– Я за пылесос извиняюсь, – пояснил Юрка.

– Паразит! Фараон!

На затылке своем Юрка ощутил теплое дыхание мамы. Он не видел ее, но чувствовал, что она стоит сзади, что она не собирается больше его ругать, и от этого всего к Юрке прихлынула внезапная смелость.

– Сами вы фараон! – заорал он. – Не подслушивайте, тогда и головой не будете стукаться!

Соседка, изумившись небывалой Юркиной храбрости, отняла от лица руки.

– Это что же, – тихо спросила она, глядя поверх Юркиной головы, – детей на меня натравливать?

Мама выступила вперед и прикрыла собой Юрку.

– А вы ребенка не трожьте, если сами виноваты, – сказала она. – Нечего свой нос в щелку совать.

– А чужие вещи можно ломать?!

– Не беспокойтесь, вам за них заплатят!

– А я говорю: чужие вещи можно ломать?!

– А я говорю: вам заплатят!

Вот тут бы Юрке и смыться потихоньку в комнату, переждать этот шум, и все уладилось бы само собой. Но Юрка тут же вообразил, что они с мамой заодно и что в эту минуту мама никак не может обойтись без его помощи. Он хотел заступиться за маму! Он бросился вперед и крикнул:

– А вы мою маму не троньте! Уходите лучше в свою комнату!

Юрка оглянулся на маму, ожидая, что она бросится в атаку вместе с ним. Но ведь сказано: никогда нельзя знать наперед, как поступят родители. Мама не бросилась в атаку. Вместо этого она взяла Юрку за шиворот и, награждая его подзатыльниками, стала вталкивать в комнату, приговаривая:

– А ты не лезь, когда взрослые разговаривают! Не вмешивайся! Не суйся не в свое дело!

Дверь за Юркой захлопнулась. Мама осталась в коридоре. Юрка слышал голоса ее и соседки, которые то звучали порознь, то соединялись, и тогда нельзя было разобрать слов, а доносилось только бормотанье и взвизгивание, словно от испортившегося водопровода. Затем шум начал стихать, превратился в тихое жужжание, потом – в шелест, и наконец стало совсем тихо.

Юрка выглянул в коридор. Там никого не было. Юрка по стенке прокрался к углу, заглянул в кухню. Соседка сидела за столом, прижимая ко лбу мокрую тряпку. Мама сидела напротив, сочувственно смотрела на соседку и кивала головой в такт ее словам. Речь шла о нем.

– Ладно уж, я чиненый возьму, – говорила соседка, – а вам я скажу: главное, что у вас к нему строгости мало. Покричать мы все умеем. А настоящая строгость требует, чтобы постоянно...