Текст книги "Шагай, пехота !"

Автор книги: Юрий Науменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Фашисты, вероятно, не обнаружили нашу переправу, во всяком случае массированного огня по реке они не вели. Лишь изредка шлепались в воду снаряды, поднимая пенные фонтаны. И надо же было такому случиться, что один из снарядов разорвался на воде неподалеку от того Места, где я сидел уже на правом берегу, наблюдая за переправой бойцов. В темноте не заметил взрыва, лишь почувствовал, как тряхнуло меня взрывной волной, да явственно ощутил звон в ушах. Потом этот звон прекратился, по левое ухо заложило, как будто туда вода попала. Я на это не обратил тогда внимания, но слышать стал хуже. И только после войны, в 1946 году, когда поступал в академию и проходил медицинскую комиссию, отоляринголог обнаружил у меня рубец на барабанной перепонке левого уха. Вот когда открылся след фронтовой контузии...

С рассветом с левого берега реки ударили наши пушки и минометы, высоты покрылись дымом от разрывов снарядов, и наш батальон пошел в атаку. Надо было преодолеть каких-нибудь 300-400 метров открытого пространства между лесом и первой траншеей обороны противника на скатах высоты. С НП мне было хорошо видно, как дружно бежали цели стрелков 1-го батальона. Но не одолев и половины дистанции до вражеских окопов, они залегли. Как и следовало ожидать, в ходе короткой артподготовки не удалось подавить огневые средства врага. Атака захлебнулась, бойцы отошли на исходные позиции.

Я доложил об этом командиру полка по телефону, попросив повторить огневой налет, хотя, честно говоря, мало на это рассчитывал: знал, что снарядов и мин в полку было в то время не густо. Но, может быть, поможет штаб дивизии?

В ответ услышал раздраженный голос майора Хильчевского:

– Нет у меня огня, Науменко, нет! Но чтоб к вечеру высоты были взяты! Ясно?

В тот день четыре раза ходили в атаку бойцы, но все без толку. Мы потеряли почти половину личного состава. И я лишний раз убедился, что прямолинейная тактика лобового штурма укрепленных позиций не может принести успеха, если не подавлено большинство огневых средств противника.

Ночью переправился на западный берег Северского Донца и наш штаб. На другой день командир полка приказал возобновить атаки, и снова мы не смогли выбить немцев с высот. Да, в то тяжелое время немало было просчетов в организации и ведении боя. Иные командиры, не считаясь с потерями, бросали бойцов в атаку ради сиюминутного тактического успеха.

22 мая Изюм был освобожден двумя другими полками 343-й стрелковой дивизии. Но и наш полк сыграл свою роль в этом: мы не дали возможности противнику, окопавшемуся на высотах, прийти на помощь гарнизону города.

В те дни стало известно, что Указом Президиума Верховного Совета СССР учрежден орден Отечественной, войны I и II степени. По указанию комиссара полка в подразделениях были проведены политинформации, посвященные этому событию. Забегая вперед, скажу, что я получил орден Отечественной войны I степени лишь год спустя, за форсирование Днепра. А к 40-летию Победы, в апреле 1985 года, мне, как и всем фронтовикам, имевшим ранения, был вручен еще один такой же орден.

23 мая армейская группа Клейста соединилась в 10 километрах южнее Балаклеи с частями 6-й армии Паулюса, окружив наши войска на барвенковском выступе. Из окружения 29 мая вырвались лишь 22 тысячи наших бойцов и командиров. Так неудачей закончилась майская наступательная операция нашего Юго-Западного фронта.

343-я стрелковая дивизия получила приказ закрепиться на оборонительных рубежах юго-западнее и западнее Изюма и не допустить к нему противника. Наш полк конец мая и первую декаду июня занимался совершенствованием позиций, вел разведку врага.

Запомнилось это время еще и тем, что в пойме Северского Донца, в лесу, где располагался полк, были несметные полчища комаров. Они не давали нам покоя ни днем ни ночью, и многие бойцы и командиры ходили с распухшими лицами.

Как-то в один из июньских дней в штаб полка пришел командир 1-го батальона старший лейтенант Николай Абухов. Он получил от матери письмо с известием о гибели на фронте двух его братьев. Выслушав Николая, все мы долго сидели молча: слова утешения тут были мало полезны. Нарушил тишину старший оперуполномоченный особого отдела старший лейтенант В. С. Зеленин:

– Крепись, комбат, – сказал он. – Ты – сильный человек, тебя бедой не согнешь. А вот письмо это хорошо бы опубликовать в нашей дивизионной газете. Слова матери, идущие из глубины души, станут сильным агитзарядом...

Все согласились с предложением Зеленина, и вскоре в "Героическом походе" были напечатаны проникновенные строчки:

"Здравствуй, дорогой мой сынок!

Сокол мой родной, фашисты убили твоих двух братьев – Гришу и Мишу. Как мне ни тяжело, но прошу тебя, отомсти врагу, сын мой. Будь, дорогой, героем и еще крепче бей гитлеровских гадов. Помнишь, Гриша тебе писал, чтобы бил врага без пощады. Выполняй завет твоего погибшего брата, даю тебе на это мое материнское благословение. Пусть рука твоя не знает промаха, пусть глаз твой будет меток, а сердце не дрогнет. Отомсти им, гадам, за муки народа, за твоих братьев. За нас, дорогой сын, не беспокойся. Поскорее только разбейте проклятого Гитлера и возвращайтесь домой с победой. Целую. Твоя мать А. К. Абухова".

Но не суждено было ей увидеть и третьего своего сына, Николая. В жестоком бою в Сталинграде и он геройски погиб. Но об этом я расскажу в следующей главе.

Глава 3.

Герои волжской твердыни

12 июня 1942 года 343-я стрелковая дивизия, совершив за неделю 350-километровый марш, влилась в состав 21-й армии, которая вела оборонительные бои на волчанском направлении. Полк занял оборону на рубеже Дегтярное, Максимовка. Тут и произошла наша первая встреча с войсками 6-й немецкой армии Паулюса.

30 июня ее ударная группировка перешла в наступление из района Волчанска на Острогожск, прорвала оборону 21-й и 28-й армий и за два дня боев, к исходу 2 июня, продвинувшись на 80 километров, вышла в район Старого Оскола и Вологконовки. Часть соединений нашей 21-й армии, в том числе и 343-я стрелковая дивизия, оказалась в окружении.

Мы, конечно, не знали тогда общей картины событий на фронте 21-й армии и, если говорить честно, то и о других полках нашей дивизии нам ничего не было известно: связь со штабом дивизии прекратилась после того, как мы получили приказ на отход с прежних позиций.

Через сутки полк оказался возле села Желобок. Хорошо помню его, укрытое садами и окруженное балками. Вошли мы сюда вечером, заняли оборону. Слева, по гребню одной из балок, 1-й батальон Николая Абухова, а справа, через овраг от нас, – 2-й и 3-й батальоны. За нашими позициями было большое пшеничное поле. Ночь прошла более или менее спокойно, если не считать орудийной пальбы где-то невдалеке от села. А на рассвете обнаружилось, что немецкие танковые и моторизованные подразделения обошли нас со всех сторон и отрезали от других полков. Об этом мы узнали от разводчиков, посланных подполковником Хильчевским к соседям справа и слепа. Везде они натыкались на гитлеровцев.

Я видел, как в атаку на нас пошли шесть вражеских танков. На НП вместе с мной и комиссаром полка Ибрагимовым находился в это время недавно прибывший в пат полк на должность начхима младший лейтенант Попов, совсем молодой еще парень.

– Беги к Костину, – приказал я ему, – пусть свои пушки подтянет и поставит их на прямую наводку.

Попов козырнул и пулей вылетел из окопа. А через несколько минут батарея Костина уже открыла огонь. Артиллеристы подбили четыре бронированных машины, остальные две отошли.

Но к вечеру гитлеровцы снова пошли в атаку. И нам пришлось отступить. Оказались мы среди уже желтеющей пшеницы. В ней и укрылись от прицельного ружейно-пулеметного огня. Уж не знаю почему, но враг приостановил атаки, и мы получили кое-какую передышку. Говорю "кое-какую", потому что фашистские танки били по полю, и снаряды с корнем вырывали целые охапки пшеничных стеблей.

В этот момент мы и решили идти на прорыв. Я шел с одной из групп и, когда впереди показались гитлеровцы, крикнул "ура" и рванулся вперед, стреляя на ходу из автомата. Бойцы подхватили мой призыв и устремились за мной. Фашисты не ожидали, видимо, такого напора со стороны окруженного и разбитого, по их понятию, противника и, уклоняясь от рукопашной, попятились, ведя огонь на ходу.

Конечно, не обошлось без потерь и у нас: меньше половины личного состава осталось в полку, когда мы вышли из окружения.

4 июля остатки подразделений переправились через Дол и влились в состав своей дивизии в районе Лосева. Поскольку и другие части потеряли в наступательных и оборонительных боях немало личного состава и техники, дивизия нуждалась в доукомплектовании людьми, вооружением и боеприпасами. Мы практически полностью потеряли службу артиллерийского вооружения полка. Вышли из окружения только старший оружейный мастер М. И. Клюев, прибывший в полк еще при его формировании в августе 1941 года, и оружейный мастер С. И. Стребков бывший слесарь одного из авиационных заводов в Воронеже.

6-7 июля в районе Бутурлиновки в наш полк были переданы более 400 человек – остатки 1052-го стрелкового полка 301-й дивизии, понесшей большие потери. К счастью для нас, в этом полку уцелела почти полностью служба артвооружения. Она и влилась в наш полк во главе с начальником артмастерской воентехником Н. М. Коденко. Вместе с ним пришли старший артмастер Г. Д. Горваль, радиомастер А. М. Зезюкович, старший оружейный мастер П. М. Кравцов, старший химический мастер Н. С. Макаров и другие специалисты.

Пополнившись людьми и вооружением, наш полк, как и вся дивизия, получил приказ форсированным маршем преодолеть почти 300-километровый путь через Воробьевку, Алексеевскую, Михайловскую и передислоцироваться в город Фролове. Здесь мы дополнительно доукомплектовались людьми, вооружением и боеприпасами. Численность полка была доведена до 60-70 процентов штатного состава.

А через три-четыре дня дивизия получила приказ выдвинуться на 50-60 километров в юго-западном на-правлении от Фролове в район Клетской на Дону и заняла оборону на рубеже Козинский, Выездиновский, Мало-Меловская.

* * *

После отступления наших войск из-под Харькова, из Донбасса и оставления Ростова-на-Дону на южном крыле советско-германского фронта сложилась очень тяжелая обстановка. 28 июля 1942 года был издан приказ Народного комиссара обороны СССР No 227. Помню, когда получили его в штабе полка и прочитали, мурашки у всех прошли по коже. Пожалуй, впервые за всю войну так откровенно оценивалась ситуация на фронте. Главный лозунг приказа "Ни шагу назад!" был понятен всем. Отступать дальше некуда. Позади Сталинград, Волга. Враг на Северном Кавказе. Приказ No 227 был доведен до каждого бойца. В разъяснении его личному составу приняли участие все командиры и политработники. И он, конечно, сыграл свою мобилизующую роль. Люди как-то подтянулись, стали строже к себе.

В это время части дивизии вели усиленную разведку на правом берегу Дона. Выяснилось, что противник в нашей полосе оставил лишь незначительные силы для обороны отдельных пунктов, а главное ядро 6-й армии сосредоточивалось в районе Калача, в готовности к наступлению на Сталинград с запада. Этим воспользовалось командование 21-й армии и поставило нашей дивизии задачу форсировать Дон, занять плацдарм на его правом берегу в районе Кременской и выйти на верхние отроги балки Сухой Лог. Такой приказ был получен 1 августа, а в ночь на 2 августа началось форсирование реки. Первым переправился 1153-й стрелковый полк, захватив к исходу дня высоту 174,1 и обеспечив переправу главных сил дивизии. Вместе с ним 1155-й стрелковый полк форсировал Дон в районе Мало-Меловской и овладел высотой 184,1. Наш полк форсировал реку в ночь на 3 августа и с ходу вступил в бой за овладение Мало-Клетской.

Захват нашими частями плацдарма явно встревожил гитлеровцев, и они уже утром 3 августа предприняли попытку отбросить нас за Дон. Атака пехоты и танков поддерживалась массированными ударами авиации.

В этот день мы подверглись и еще одной "атаке": немецкие самолеты сбросили на плацдарм тысячи листовок. Было безветренно, почти полный штиль, как говорят моряки, и белые листки бумаги долго кружились в воздухе, прежде чем упасть на землю. Несколько листовок валялись и возле штаба полка. Я поднял одну. На одной стороне листка напечатан был призыв к бойцам 343-й стрелковой дивизии сдаться в плен, поскольку сопротивление, дескать, бесполезно, вот-вот де Советская Россия встанет на колени и попросит пощады у Германии. А на другой стороне был помещен портрет сына Сталина Якова Джугашвили, который, как заверяли авторы текста, уже находится в немецком плену и перешел на службу к фюреру. Это изделие гитлеровских спецслужб являлось также пропуском для сдачи в плен, гарантировавшим предъявившему его жизнь.

Принес я листовку в землянку штаба, протянул ее комиссару полка Ибрагимову:

– Вот, полюбуйтесь, Сабир Халилович, чего фрицы придумали...

Прочитал он текст, посмотрел на портрет и говорит мне:

– Примитивная пропаганда, Юра. Советский боец на нее никогда не клюнет. А портрет сына Сталина – это явная провокация. Даже если он и попал в плен, во что я не верю, то никогда не пойдет в услужение фашистам.

Уже много лет спустя после войны я узнал, что старший лейтенант Яков Джугашвили действительно был взят немцами в плен и погиб там и что Сталин отверг предложение гитлеровского командования обменять его на пленного немецкого генерала.

...Целый день шел бой. Но все атаки врага были отбиты. Дивизия удержала плацдарм.

Дрались воины ожесточенно. Особенно туго пришлось 1-му батальону, который оборонял высоту неподалеку от Мало-Клетской. Враг обрушил на позиции подразделения ураганный артиллерийский огонь. Несколько позже налетели бомбардировщики. И наконец пошли танки. За ними устремилась пехота. Абуховцы не дрогнули. Они отсекли автоматчиков от танков, удержались на высоте. За один день бойцы батальона отразили три атаки вражеских танков, поддерживаемых артиллерией и авиацией.

В последующих боях этот плацдарм был расширен другими соединениями 21-й армии и удерживался до перехода советских войск в контрнаступление – до 19 ноября 1942 года. А нашей дивизии было приказано в ночь на 13 августа сдать свою полосу обороны 321-й стрелковой дивизии. К исходу 14 августа мы вышли на рубеж Ново-Григорьевская, хутор Яблоньский и заняли оборону. И здесь нам тоже пришлось вести кровопролитные бои.

* * *

Массовый героизм в битве на приволжских просторах стал нормой поведения советских воинов. Именно в этой связи я вспоминаю младшего лейтенанта Г. Гордиенко. Его взвод оборонял важную высоту. На позицию подразделения ринулись до 10 вражеских танков и до двух рот пехоты. Бой шел около двух часов. Гитлеровцы, оставив на высоте четыре сожженных танка и до сотни трупов, повернули вспять. Проведать храбрецов командир роты послал своего ординарца. Когда солдат вернулся, он слова вымолвить не смог: никого из взвода не застал в живых. Все 33 героя погибли, но не сдали врагу высоту.

Бессмертный подвиг совершил комсомолец сержант Власов. Его отделение отразило очередную атаку немцев. Он один остался в живых. Фашисты окружили его окоп. Пока были патроны, Власов хладнокровно и метко стрелял. Потом отбивался гранатами. А когда осталась одна противотанковая, он, зажав рукоятку, поднялся из окопа. Шесть фашистов бросились к нашему воину, чтобы взять его в плен. Но не тут-то было. Комсомолец Власов бросил гранату себе под ноги...

Не буду утомлять читателя описанием боев, которые полк вел в сентябре и октябре 1942 года северо-западнее Сталинграда. Мы отражали яростные атаки противника и сами контратаковали, стремясь улучшить свои позиции. Мы уже знали, что 12 сентября гитлеровцы подошли вплотную к городу, выйдя на одном из участков прямо к Волге. Знали и о том, как геройски сражаются в Сталинграде бойцы и командиры 62-й и 64-й армий. Почти каждая сводка Совинформбюро начиналась тогда с боев в этой твердыне на Волге. И конечно, все хорошо понимали, что, оттягивая на себя часть вражеских войск, мы облегчаем тем самым трудное положение наших войск в Сталинграде.

Город, скрытый от позиций нашего полка высотами, горел. Черные тучи дыма висели над ним. А тот, кто побывал вблизи Волги, рассказывал нам, что на реке горела нефть, разлившаяся из разбитых барж и хранилищ.

С 28 сентября по 16 октября 343-я стрелковая дивизия сражалась в составе 24-й армии, а потом перешла в подчинение командующего 66-й армией.

29 сентября на позиции 1151-го стрелкового полка в районе Котлубани враг предпринял четыре атаки пехоты при поддержке танков. Главный удар гитлеровцы наносили по 2-му батальону, которым командовал лейтенант Нестеренко. Воины батальона при поддержке полковой батареи старшего лейтенанта Костина отбили все атаки и уничтожили при этом 4 танка. В тот день погиб лейтенант Нестеренко. Ему не было еще и 20 лет, он совсем недавно прибыл в полк, воевал смело и умело, пройдя за какие-нибудь два месяца путь от взводного до командира батальона. Правда, должен заметить, что в осенних боях под Сталинградом мы потеряли многих командиров, и такое быстрое продвижение по службе объяснялось еще и этим печальным обстоятельством.

* * *

В начале октября несколько дней подряд полки дивизии пытались улучшить свои позиции. Здесь вместе с нами вели бои 241-я и 114-я стрелковые бригады. Но успеха наши части не имели, сломить сильное сопротивление врага не удалось.

Об ожесточенности тех боев говорят такие факты.

7 октября наш полк продвинулся за несколько часов всего на 300 метров. И это после солидной артподготовки и трех налетов наших штурмовиков на вражеские позиции. В этот день отличился командир 7-й стрелковой роты лейтенант Лесовой. Он несколько раз поднимал воинов в атаку, был ранен, но не покинул поля боя. В штаб дивизии было доложено и о подвиге пулеметчика красноармейца Щенова. Из своего ручного пулемета он метко разил врагов, пока его оружие не вышло из строя. Тогда боец скрытно подполз к немецкому пулеметчику, в единоборстве одолел его, завладел его оружием и продолжал вести огонь.

В это время я исполнял обязанности командира полка, поскольку подполковник Хильчевский был еще летом переведен на другую должность, а нового командира полка пока не назначили. Чуть позже Хильчевского убыл в распоряжение политотдела армии и наш бессменный комиссар Сабир Халилович Ибрагимов. Мне особенно трудно было расставаться с ним, поскольку год с лишним, с самого рождения 1151-го стрелкового полка, я с ним работал, что называется, рука об руку. Настоящий коммунист, он меня многому научил, особенно общению с людьми, преподал мне, как и другим офицерам штаба, уроки партийно-политической работы. Мы вместе с Сабиром Халиловичем оказались в купели боевого крещения полка в степях между Таганрогом и Ростовом, в одной лодке переправлялись через Дои в станицу Нижне-Гниловскую, вместе мерзли в снегу под Харьковом и глотали дорожную пыль жарким летом, когда отступали от Северского Донца до большой излучины Дона.

Вместо Ибрагимова комиссаром полка был назначен батальонный комиссар А. Н. Шкурин. Но он "прокомиссарствовал" недолго. 9 октября 1942 года был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР об установлении полного единоначалия в армии и на флоте и упразднении института военных комиссаров. И стал А. Н. Шкурин заместителем командира полка по политической части. Я с ним обменивался мнениями по поводу введения единоначалия, и мы пришли к мысли, что эта мера необходима и своевременна. Надо сказать, что Алексей Николаевич до прихода на должность командира полка подполковника П. Р. Панского (а это случилось в начале декабря) никогда не подчеркивал по отношению ко мне свое старшинство и в звании (я только несколько месяцев назад сменил три "кубаря" в петлицах на капитанскую "шпалу") и в возрасте (ему было уже под сорок). Это был умный, очень тактичный, выдержанный политработник. И я очень сожалел, что мне пришлось поработать с ним всего несколько месяцев. В январе 1943 года Алексея Николаевича не стало... Но об этом я расскажу позже.

Уж раз я вспомнил о двух первых комиссарах полка, скажу и о том, что партийно-политическая работа велась в подразделениях непрерывно и целеустремленно. Ежемесячно пополнялись ряды коммунистов и комсомольцев, особенно перед серьезными боями. В октябре 1942 года, например, в кандидаты и члены ВКП(б) было принято 26 бойцов и командиров.

При проведении партийно-политической работы учитывалось то обстоятельство, что личный состав полка был многонационален. Причем немало красноармейцев, призванных из союзных республик Средней Азии, слабо знали русский язык. При общении с ними незаменимым помощником был секретарь комсомольского бюро полка старший лейтенант Галиев, татарин по национальности. Он знал кроме русского и татарского казахский и узбекский языки. Хорошо помню, как на полковых митингах перед боем комсомольский вожак выступал подряд на четырех языках. У него в активе были комсомольцы, хорошо владеющие наряду с русским языком грузинским, азербайджанским, армянским. В политдонесениях в политотдел дивизии не раз упоминались в связи с воспитательной работой среди воинов нерусской национальности фамилии комсомольских активистов Ахмедова, Самбекова, Чалидзе, Петросяна...

Как уже говорилось выше, 16 октября 343-я стрелковая была передана в состав 66-й армии Донского фронта и в этой армии была "прописана" до конца Великой Отечественной войны. 66-я имела задачу активными действиями сковать противника, не дать ему возможности перебрасывать к Сталинграду подкрепления. Для выполнения этой задачи командарм А. С. Жадов приказал командиру нашей дивизии подготовить и провести ряд частных боевых действий с целью упрочения своих позиций. В этих боях, естественно, принимал участие и наш полк.

Особенно памятным для меня как врио командира полка оказался бой 20 октября в районе балки Копной и высоты 112,7. Погода в тот день была, прямо скажем, паршивая. Прошедший ночью дождь расквасил землю, с утра повалил мокрый снег. Наступать в таких условиях тяжело. Была проведена получасовая артподготовка, завершившаяся, как обычно, залпом "катюш". Вслед за этим наши "илы" группами по 5-6 самолетов штурмовали позиции врага. Казалось бы, успех атаки был обеспечен. Тем более что в боевых порядках пехоты шли танки Т-34. И опять, как и двумя неделями раньше, полки дивизии не смогли продвинуться больше чем на 200 – 300 метров. Почему? Огневые точки противника были подавлены лишь частично. Семь тридцатьчетверок подорвались на минных полях: гитлеровцы успели снова заминировать проходы, проделанные нашими саперами. Короче говоря, вывод я сделал для себя однозначный: силы противника надо знать досконально, если хочешь добиться успеха в бою малой кровью.

Должен сказать, что в эти осенние месяцы в нашем полку, да и не только в нашем, сложилось довольно тяжелое положение со снабжением бойцов продуктами, а лошадей – фуражом. Дороги развезло. Автомобили застревали в грязи. И только на конных повозках можно было подвезти продовольствие.

В один из октябрьских дней группа бойцов транспортной роты во главе с политруком Дудниковым возвращалась с базы снабжения в полк. Везли продовольствие, боеприпасы. Колеса повозок вязли в липкой грязи, и обоз с большим трудом продвигался вперед. И люди, и кони устали безмерно и едва держались на ногах. Было решено выпрячь лошадей, дать им отдохнуть. А тут один из бойцов заметил, что кони разбрелись по полю, нагибают головы и что-то едят. Оказалось, что недалеко от проселочной дороги целое поле нескошенной пшеницы, правда, хлеб был полегший. Дудников осмотрел это поле и пришел к выводу, что за счет зерна и соломы вполне можно пополнить запасы полка в кормах. Об этом он и доложил мне, когда привел обоз в полк. Посоветовался я с замполитом, и решили мы создать спецгруппу по уборке зерна. Основное ядро ее составляли бойцы транспортной роты, поэтому сразу же это не совсем обычное дело я поручил старшине Ф. Ф. Митюре, потомственному хлеборобу. С несколькими бойцами он отправился по ближайшим селам с целью раздобыть вилы, грабли, косы, катки для молотьбы. Митюре повезло: он достал двое вил, трое граблей, сломанный каток, несколько кос, а самое главное – две неисправные сенокосилки. Из них кое-как собрали одну. И работа закипела.

Потом бойцы расчистили площадку под ток и там молотили пшеницу.

Несколько суток трудились люди на этом колхозном поле и убрали около десятка гектаров. Большим подспорьем для кормления лошадей стали зерно и солома, доставленные в полк.

* * *

25-ю годовщину Великого Октября мы встретили в окопах. Правда, представители со всех подразделений были собраны на короткий митинг, на котором был зачитан праздничный приказ Наркома обороны И. В. Сталина. Выступившие на митинге парторг капитан Борозенец, помощник начальника штаба капитан Белоусов, командир отделения сержант Ипатов клялись сделать все возможное, чтобы не допустить захвата Сталинграда гитлеровцами.

Мы, разумеется, не знали тогда, что к этому времени Ставкой Верховного Главнокомандования был уже детально разработан план нашего контрнаступления под Сталинградом, как не знали и того, что представители Ставки генерал армии Г. К. Жуков, главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов уже не один день работали в войсках Донского, Сталинградского и Юго-Западного фронтов, подготавливая это контрнаступление.

И вот 19 ноября в полк поступило обращение Военного совета Донского фронта.

"Теперь, – говорилось в этом обращении, – на пашу долю выпала честь развивать мощное наступление на врага... За время войны мы с вами закалились в борьбе, получили большой воинский опыт. К нам на усиление фронта прибыли новые части. Мы имеем все условия для того, чтобы наголову разбить врага, и мы это сделаем обязательно.

...Великая честь выпала сегодня нам – идти в сокрушительный бой на проклятого врага. Какой радостной будет для нашего народа весть о нашем наступлении, о нагнем продвижении вперед, об освобождении нашей родной земли!

Мы сумеем сокрушить вражеские полчища.

Вперед на врага!"{2}.

Обращение Военного совета фронта было доведено до всех бойцов и командиров на митингах, состоявшихся в подразделениях. Выступая на них, воины давали слово, что не пожалеют крови и самой жизни для разгрома гитлеровцев под Сталинградом.

День 19 ноября выдался холодным. Дул резкий ветер, перегоняя по полю снежную пыль, наметая сугробы. По небу плыли белесые тучи. Мы с помощником начальника штаба капитаном Н. Егоровым готовили роту лейтенанта В. Федоренко к захвату вражеского дзота, который бельмом в глазу торчал перед левым флангом полка. Из-за этой сильной огневой точки, окаймленной густой сетью окопов, уже не раз разгорались бои. Но пока она оставалась в руках противника.

Бойцы роты, разделившись на три группы – штурмующую, захвата и резервную, выдвинулись на передний край. Артиллерийская батарея поддержки открыла огонь. Она била по опорному пункту почти каждое утро минут по десять – пятнадцать. Фашисты уже знали это и, чтобы избежать потерь, прятались в укрытия. Так они поступили и на сей раз и, как говорится, попали в ловушку.

Едва раздались первые залпы, все бойцы роты внезапно ринулись вперед, захватили не только первую вражескую траншею, но и позволили штурмующей группе приблизиться к доту. Когда гитлеровцы спохватились, было уже поздно. Эта оборонительная точка была взорвана. Контратака фашистов тоже не удалась.

Никогда не забыть мне боя за высоту 137,8. Было это за неделю до Нового года севернее Орловки. Здесь фашисты создали ряд опорных пунктов, оборудованных землянками на 4-8 человек. Землянки были покрыты шпалами, полуметровым слоем земли и броневыми листами, снятыми с подбитых танков. Оборона высоты была построена таким образом, что четыре линии окопов расходились от ее центра лучеобразно. Это обеспечивало взаимную огневую связь между опорными пунктами и давало возможность прикрыть перекрестным и фланкирующим огнем все подступы к ним.

В первой линии окопов находились пулеметы, во второй и третьей к ним добавлялись противотанковые орудия и 81-мм минометы. В глубине располагались огневые позиции артиллерийских орудий. Оборонял ее сводный батальон 92-го мотопехотного полка, который поддерживали артиллерия 60-й мотодивизии и танки 16-й дивизии.

Столь крупные силы гитлеровцы сосредоточили здесь потому, что высота 137,8 имела важное тактическое значение. Со взятием со у наших войск появлялась возможность просматривать и контролировать оборону немцев и дорогу, идущую от Орловки на Городище, Кузьмичи, совхоз "Опытное поле".

И вот наш 1151-й полк совместно с 1153-м полком получил задачу овладеть высотой 137,8. Начать атаку фашистских позиций было приказано 1-му батальону, которым продолжал командовать уже хорошо знакомый читателю Николай Абухов, ставший в боях на излучине Дона капитаном.

Плечистый, среднего роста, с непокорным русым чубом, выглядывающим из-под каски, двадцатилетний комбат всем своим решительным видом внушал доверие бойцам, которые готовы были идти за своим командиром в огонь и в воду. Он считал золотым правилом наступательного боя слова великого полководца Суворова: "Быстрота и внезапность заменяют число". Тщательно изучив данные разведки, Абухов умело расставил силы, уточнил взаимодействие артиллеристов, пулеметчиков и автоматчиков, настойчиво внушал всем бойцам, что быстрота и натиск решают успех боя.

В ночь на 25 декабря разбушевалась непогода, усилился мороз, шел обильный снег, свирепствовала пурга. Еще затемно батальон скрытно подошел к исходному рубежу. На рассвете, разрывая густую пелену снегопада, мелькнули огненные снаряды "катюш". Следом ударили дивизионные пушки, застрочили по окопам врага пулеметы.

С первыми залпами "катюш" поднялись в атаку роты, чтобы нанести удар по врагу одновременно с флангов и с фронта. Короткими перебежками, падая и увязая в снегу, бойцы подтянулись почти к самому переднему краю. А когда батареи перенесли огонь в глубину, воины вместе со снежным вихрем ворвались в первую траншею. Командир полка послал меня в 1-й батальон, и я бежал вместе с Абуховым, ни на шаг не отставая от первой цепи. Слева, то догоняя нас, то забегая вперед, мелькал с красным флагом, заткнутым за ремень, старшина И. А. Кузьменко, В траншею мы буквально свалились на головы гитлеровцев с высокого бруствера. Выстрелы, удары, крики, ругань – все слилось в один яростный гул боя.

Первой ворвалась в расположение врага 2-я стрелковая рота во главе с лейтенантом В. С. Федоренко, который смело и решительно увлекал бойцов своим личным примером. Особенно удачливыми были автоматчики под командованием старшего сержанта Печерина, которые, наступая с левого фланга, первыми заняли блиндажи немцев и этим способствовали успешному продвижению следующей группы бойцов.