Текст книги "Горячее лето 42-го(СИ)"

Автор книги: Юрий Алтухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Да что вы, товарищ сержант! Конечно, выдернул, оно под вон теми кустами валяется.

– Ладно, спасибо! – и взяв правее опасного места, отряд поспешил на поиски вражеских лазутчиков.

В итоге, мы остались на поляне ввосьмером: я, Николай с Витькой, Зиновьев, Шмаков с Сидорчуком и два пленных диверсанта.

– Так! – сержант пока, держался молодцом, несмотря на ранение. – Товарищи бойцы, слушай мою команду! Шмаков! Возьми у меня в вещмешке фляжку – для дезинфекции. Посмотри, там еще где-то бинт должен быть. Сидорчук! Перевязочные средства у тебя имеются? Что? Бинты, спрашиваю есть? Хорошо, отдай Шмакову, он пока меня перевяжет и бойца Калмыкова. Ему тоже сегодня досталось. Пошукайте, там, у пленных, – Михаил указал на вещи, изъятые у шпионов, которые небольшой кучкой лежали в стороне, – насчет бинтов, а заодно, их лопатки возьмите. Они вам пригодятся. Сидорчук! Вам, с Калмыковым-младшим особое задание – нужно откопать убитого немца.

– А почему именно я должен откапывать этого дохлого фрица! – возмутился брат. – Вот, он его закапывал, – Николай показал на притихшего Березина, – пусть теперь сам и раскапывает! Может, я упокойников ужас как боюсь!

– Отставить разговоры! – Зиновьев был неумолим. – Ты знаешь, что бывает за неисполнение приказа в боевой обстановке?

– Нет, – честно признался Колька.

– Поверь мне, лучше тебе этого не знать. Ты место помнишь, где они его схоронили? Нет? Тогда, берите проводником пленного и за дело! Уж он-то вам, место точно покажет. И руки ему свяжите, на всякий случай. Коля! Да не ты, а Сидорчук! Назначаешься старшим, времени вам, на все про все, час. Я думаю, управитесь.

Брат покосился на шпиона, затем, в полном недоумении спросил у Зиновьева:

– А как же он, со связанными руками копать будет?

Пришлось вмешаться мне, так как, это "Что? Где? Когда?", продолжалось бы до турецкой пасхи.

– Колян! Кончай пререкаться с товарищем сержантом. Вот, бери пример с тезки. – Я указал брату на Сидорчука, который как фокусник, уже извлек откуда-то, не то шнурок, не то бечевку и ловкими движениями, вязал за спиной руки задумчиво-молчаливому Березину. – И не переживай ты так, мертвые не кусаются. Запаха от него, пока не будет, не успел еще испортиться. Так что, вперед и с песней!

– Да пошел ты! Тоже мне, командир нашелся! Вот хватит меня кондрашка, будет у вас два трупа, вместо одного!

Однако, поворчав еще что-то, себе под нос, взял лопатки диверсантов и нехотя побрел за Сидорчуком и Березиным.

– Шмаков! Дай-ка фляжку, а то я сейчас, наверное, сознание потеряю. Что-то, все плывет перед глазами.

Зиновьев, протянув руку, взял фляжку и сделал пару больших глотков. Поморщился, втянул носом воздух, и резко выдохнув, сказал слегка охрипшим голосом:

– Вот. Теперь, можешь перевязывать, – и протянул сосуд с чудодейственным средством мне, – глотни, Андрей, помогает.

Во фляге был явно не лимонад. Но, чтобы не ударить в грязь лицом, бережно принял посудину из рук сержанта и, скрепя сердце, сделал нормальный такой глоток. Рот и горло, словно обожгло огнем. Дыхание перехватило, я сунул фляжку хозяину и замахал руками как сумасшедший. На глазах выступили слезы.

– Что? Первый раз, что-ли? – давясь от смеха, спросил Шмаков.

– Нет. Кхе-кхе, – еле выдавил я из себя. – Второй.

– Отставить смех! – улыбаясь через силу, приказал Михаил. – Уж ты бы, Шмаков, не оплошал! Чего ржешь, как жеребец? Перевязывай, давай! Развеселился, понимаешь.

Отдышавшись, я спросил у Зиновьева:

– Товарищ сержант! Нужно с транспортом что-то решать. Во-первых, вы ранены, во-вторых, этот, – я показал на раненого шпиона, так и не пришедшего в себя, – не ходок. Ну, и труп еще. Мы же его на себе тащить не собираемся? Так ведь?

Шмаков, сняв с сержанта гимнастерку, промыл рану спиртом, отчего Михаил действительно, чуть не потерял сознание, наложил тампон и принялся со знанием дела, старательно бинтовать Зиновьева.

– Ну, что там, Игорь? – озабоченно спросил замкомвзвода.

– Ничего страшного, товарищ сержант! – успокаивал Шмаков. – Жить будете долго, пока совсем не помрете! Так бы на три пальца вправо, вот тогда – да, может, и перевязывать не пришлось. Крови много вытекло, а ведь, всего лишь, кожу слегка на ребрах зацепило. Теперь, доставим вас в батальон, Серафима Ивановна все, как положено, заштопает, и будете как новенький! Шмаков, перевязывая Зиновьева, успокаивал его как малого ребенка, но убаюкать сержанта, было не так-то легко.

– Ты мне, Шмаков, зубы не заговаривай, со своей Серафимой, спирта все равно не дам, даже не надейся.

– Очень мне нужен ваш спирт! – возмутился "санитар" Игорь. – Надо будет, у нас и свой найдется!

– Какой еще "свой"? Думаешь, я не знаю, что вы со старшиной земляки? Так что, хватит мне тут, байки рассказывать! Спирт у них "свой", это же надо додуматься! Бинтуй потуже, не филонь. Если увижу, хотя бы еще раз, что ты около землянки старшины без дела околачиваешься, смотри у меня, доиграешься! Так всыплю – мало не покажется! Ты меня знаешь!

– Что я такого сказал? – Шмакову, явно не хотелось портить отношения с начальством и он, поспешил направить течение неприятной для него беседы, совсем в другое русло. Дипломат, однако.

– И все же, как с транспортом дела обстоят? – не отставал я.

– С транспортом? – Михаил поморщился от боли, когда Шмаков очень уж туго затянул повязку. – Да никак они не обстоят. Нет его у нас. Понимаешь?

– Как так? Батальон и без автомобилей. Не пойму я что-то. Должны же вас боеприпасами и продуктами как-то снабжать. Не на горбу же, вы их в расположение доставляете? Куда все подевалось? – в недоумении уставился я на сержанта.

– Куда, говоришь, подевалось? – он, как-то недобро посмотрел на меня, и в его глазах заблестели злые огоньки. – А на том берегу все осталось! Раздолбали, немцы, колонну нашу полковую, на подходе к Дону. Так что, к переправе, чуть больше половины машин и повозок добрались. Часть успела перебраться на этот берег. Тут, снова налет. Юнкерсы с мессершмиттами, прямо по головам ходили. Что хотели, гады, то и делали!

Михаил перевел дыхание и продолжил свой рассказ. Я похоже, сам того не желая, больную тему затронул. Видно было, как тяжело ему вспоминать все это.

– Только одни улетят, тут же другие, им на смену идут. Три расчета зенитчиков из четырех, накрыли точно. Лишь один уцелел, да и то, там большинство раненые были. Правда, они успели два юнкерса сбить, но что это? Капля в море! Мост понтонный, разнесли вдребезги. Часть машин под воду ушла, часть сгорела. Представляешь, до чего обидно было, все это видеть? Сердце кровью обливалось, честное слово!

Он снова, перевел дыхание и продолжал:

– А тут, как назло, разведка немецкая на берег выскочила. Мотоциклисты и два бронеавтомобиля. И давай, из пулеметов поливать, сверху вниз. Паника возникла, много бойцов в воду попрыгали, и вплавь, через Дон. Думали, доплывут. Куда там! Кто утонул, кого пулеметами побили. Хорошо комбат и комиссар наш, сумели организовать отпор, отбросили мы их, даже один броневик подбили и три мотоцикла. Остальным удалось уйти. Так мы эту переправу, три дня держали, пока нас танками не проутюжили. Только тогда, по приказу комдива, ночью переправились на эту сторону. От батальона, едва ли треть состава осталась, можно сказать – рожки да ножки. Транспорт весь, в распоряжение штаба полка поступил. Там, автобат из уцелевшей техники сколотили и именно они распоряжаются, кому, чего и когда доставлять. Такие вот дела.

Зиновьев махнул рукой, тяжело вздохнул и замолчал. Но, зато заговорил, окончивший перевязку Шмаков:

– Так, "ухватовскую" тачанку, можно пригнать. Только, начпрод сам ее, ни за что не даст, через комбата нужно действовать. Желательно, письменный приказ или распоряжение, какое на руках иметь, иначе – ни в жисть ничего не выйдет.

– Понятно, – с досадой протянул я. – И что же делать?

Мой риторический вопрос повис в воздухе и требовал ответа. И как можно быстрей.

– Что делать? – переспросил Зиновьев и посмотрел на Шмакова. Тот, закончив с одной перевязкой, немедленно приступил к другой, то есть стал бинтовать мою руку. И хотя, он находился спиной к своему командиру, что-то, в его словах или интонации, насторожило Шмакова. Он, даже не обернувшись, сразу расставил все точки над "и". Причем, довольно ловко:

– Надо кого-то в батальон послать. Я бы сам, конечно сбегал. Но, извините товарищ сержант, не могу.

– Это еще почему? – спросил Зиновьев.

– Потому, что старшина наш, выдал мне обувку, но с размером немного не угадал. Говорил, я ему вчера и даже Тимофееву докладывал, что жмут мне новые сапоги-то, а им, как об стену горох – растопчутся, разойдутся и смеялись еще надо мной. Разве это порядок, товарищ сержант? Боец, понимаешь, в трудный момент без ног фактически остался, а им смешно.

– Ты, Шмаков, к чему сейчас, все это мне говоришь? Кто без ног остался? – видно было, что Михаил хорошо знаком, со всеми чудесными способностями своего подчиненного. В число этих бесчисленных талантов, кроме добывания вражеских "языков", так же входили: феноменальный нюх на спиртное и поразительная изобретательность, по добыванию "зеленого змия" буквально из-под земли. К тому же, Игорь Шмаков, обладал не менее ценным даром – он умел выкрутиться из любой нехорошей ситуации с наименьшими для себя потерями. Иногда, даже и с некоторой выгодой.

Вот и сейчас, Зиновьев понимал, что Шмаков не испытывает особо жгучего желания, мчаться сломя голову в батальон за повозкой. Но после того, как кончился поединок с вражескими лазутчиками и подоспела помощь, после выпитого спирта, а может еще и от потери крови, голова у Михаила слегка кружилась. Все плыло перед глазами, и спорить со Шмаковым, тем более строго приказывать ему отправляться за повозкой, Зиновьев не хотел. На это были свои причины.

Пока шел рассказ о сражениях на переправе, Витька, слушал сержанта приоткрыв рот и буквально, ловил на лету каждое его слово.

Я многозначительно посмотрел на своего товарища. Витька, перехватив мой взгляд, тут же обо всем догадался и, замахав руками, начал отказываться от всего и сразу.

– Подожди, Витя! Я же, еще ничего сказать не успел, а ты, вон как обрадовался!

– А ничего и не надо говорить. Все и так понятно! Никуда я больше не побегу и точка! Имей совесть, Андрей!

Вижу, этот тоже ума набрался где-то. Ну, что с ними, такими грамотными, станешь делать? Оставался последний способ, который чисто теоретически, мог бы заставить Витьку, на одном дыхании, проскакать эти несколько километров. Решив надавить на "больное место", я начал с обычного, в таких случаях, упрёка:

– Эх ты, а еще друг, называется!

Затем, без подготовки прямо в лоб, как говорится:

– Товарищ Хлебников! Ведь ты же комсомолец, а ведешь себя, как несознательный элемент! Вместо того, что бы всеми силами крепить и умножать, понимаешь, оборону страны Советов, вместо помощи товарищам, в трудную минуту, товарищ Хлебников у нас, предпочитает в сторонке посидеть! – что-то понесло меня, пора сбавлять обороты.

– Товарищ сержант, – вот, даже Шмакова проняло. Он, похоже, про мозоли свои на время забыл. – Если надо, я готов, за тачанкой смотаться. Сейчас, только портянки перемотаю. Вы не сомневайтесь, я мигом обернусь, глазом моргнуть не успеете!

Смотрю, однако, и товарищ Хлебников имеет что-то нам сообщить:

– Ты это, чего завелся-то? Что я, не понимаю, что-ли? Раз надо – сбегаю. А то сразу – "элемент", "несознательный"! Ты же меня знаешь, Андрей! Меня за Советскую власть агитировать не надо. Я политику партии и правительства понимаю правильно и если нужно...

– Очень нужно, Витя!

– Ладно, сбегаю. Так бы сразу и сказал, а то на сознательность начал давить. Только, пусть сержант бумагу мне какую-нибудь выпишет, чтобы недоразумений лишних не возникало.

– Это можно, – Зиновьев, улыбнувшись, достал из кармана гимнастерки небольшой клочок бумаги и принялся писать "мандат" для товарища Хлебникова. – Вот, держи! – Михаил протянул Витьке готовое послание. – А на словах передай: все живы, двое легко ранены, шпион один, похоже серьезно. Тимофеев с отделением, преследуют еще двоих. Лучше тебе, конечно, к лейтенанту Александрову обратиться, он живо все организует. Ты же с ним встречался уже? Ну вот! Давай, Виктор, дуй галопом и помни – мы очень на тебя надеемся.

Витька буквально просиял, от этих последних слов, расправил плечи, поднес руку к пилотке и произнес:

– Все будет в порядке! Разрешите идти, товарищ сержант?

– Идите!

И товарищ Хлебников умчался, только мы его и видели. Михаил послал Шмакова на помощь "землекопам", несмотря на то, что смышленый малый и тут, пытался всеми способами открутиться от этого "пыльного дела". Мы уселись на примятой траве и я, наконец, решил задать Зиновьеву несколько вопросов.

Но получилось совсем наоборот – первым, вопросы начал задавать Михаил.

– Что это ты, на Виктора напустился?

– Да это я так, решил его подбодрить по-дружески. А если серьезно, то мы же тут, не у тещи на блинах и о личных обидах, стоит на время забыть, ради общего дела. "Хочу – не хочу", "пойду – не пойду", странно слышать такие речи, от своего же друга, тем более от комсомольца. Я так понимаю – надо, значит надо! В лепешку расшибись, но сделай! Я ведь его с детства знаю – ради друга, ничего не пожалеет, такой он человек. Но, с дисциплиной у нас, иногда сложности возникают.

– Это точно, – согласился Михаил, – парень он хороший, да и вы, с братом ребята неплохие. Выучки вам армейской не хватает, с дисциплиной опять же не все ладно, но это дело наживное, как говорится. Опыт приходит со временем. Главное – дух у вас боевой, а остальное приложится. Вы себя хорошо показали, но хочу заметить, нам сегодня сильно повезло, что все живыми остались, хотя и не совсем здоровыми. То, что мы их обнаружили, это ведь дело случая, ведь могли же просто, пройти мимо и ничего не заметить. И не увидеть все то, что должно было остаться тайной этой поляны. А они, скрылись бы спокойно, и кто знает, сколько и каких бед эти враги, смогли бы натворить в нашем тылу.

– Да, эти "товарищи" наделали бы дел, – согласился я с Зиновьевым. – Судя по тому, чем у них вещмешки набиты, шли они на серьезное дело. Знать бы, куда они взрывчатку тащили и что именно взорвать надумали. Как думаете, можно из пленных эту информацию вытрясти? От этих, что нам достались, мне кажется, ничего толкового мы не узнаем. Похоже, они сами не знают, куда направлялась их группа. А начальство сбежало. Вот с ними бы потолковать.

– Это точно, – ответил Михаил, – те двое, за которыми Тимофеев погнался, видимо идейно-упертые и даже если их возьмут живыми, ну или хотя бы ранеными, скорее всего, ничего полезного они не скажут. А уж эти-то, должны знать цель задания наверняка, так как скрылись, судя по всему, командир группы и его заместитель. Вот если только, документы или карты, какие у них обнаружатся, может и есть шанс узнать, что они задумали.

– А когда Тимофеев захватит этих двух шпионов, с нами-то потом, что будет? – решил я узнать о нашей дальнейшей судьбе.

– Не знаю, – честно признался Зиновьев, – могут обратно по назначению отправить, к Журбину, в учебную роту. Там, как раз, молодое пополнение прибыло, одного с вами возраста ребята. А к нам, в разведку, пошли бы?

– Лично я, с превеликим удовольствием, думаю, и ребята не откажутся, от такого предложения. Только, кто нас спрашивать будет, чего мы хотим. Куда прикажут, туда и пойдем.

– Это верно. Посмотрим, может, что и придумаем.

Сержант задумался на мгновенье, затем сказал:

– От Тимофеева, они никуда не денутся, он их из-под земли достанет. Тем более, у него в отделении такие ребята есть – собаки не надо, любой след отыщут и выведут куда требуется. А уж насчет задержания, вообще молчу. Лишь бы немцы сами стреляться не надумали, шансов скрыться от Тимофеева у них мало. Что они – самоубийцы что-ли, вдвоем против девяти разведчиков, в открытый бой вступать. Если только, пакость, какую– нибудь не придумают. Хотя, с них станется. Волки, они, судя по всему, матерые и в случае чего, просто так сдаваться, не станут. Если поймут, что обложили их со всех сторон, биться будут до последнего. Я же говорю – эти двое настоящие диверсанты, ты сам видел. Подготовка у них – будь здоров! И по-русски шпарят, прямо как мы с тобой. Да и стреляют хорошо. Ведь они запросто могли нас укокошить. Повезло нам с тобой сегодня, Андрей, очень крупно повезло!

У меня в голове крутилась одна мысль, и все никак не давала покоя, собственно с нее, я и хотел начать разговор с сержантом, но он меня опередил. Теперь же, мне очень хотелось услышать ответ на свой вопрос:

– Товарищ сержант! Зачем же вы, из кустов-то вылезли, и стояли у них на виду, как будто в вещмешке у вас запасная голова имеется? Ладно, мы, дураки молодые, пороха не нюхавшие, у нас опыта никакого нет. Но от вас, товарищ сержант, я такого вообще не ожидал. Мне даже показалось, что когда этот лейтенант липовый, о своих полномочиях стал рассказывать, ну, что он пограничник и все такое, мне показалось, что вы ему даже поверили. Вот тут-то, он и выстрелил, когда у вас бдительность притупилась. Вы упали, а у меня мысль – " все, готов сержант, остался я один".

Зиновьев, прищурившись, посмотрел на меня, улыбнулся и покачал головой из стороны в сторону:

– Нет, Андрей, ты не прав! Бдительность у меня, редко когда притупляется. Я это все, брат, еще на границе проходил. Нарушителей задерживали, когда по-тихому, а когда и со стрельбой приходилось. Не таких еще гадов ловили. Так что, школу я прошел отличную, учителя хорошие были, грех жаловаться. Видишь, даже у тебя впечатление сложилось, будто можно Зиновьеву какие угодно сказки рассказывать, а он будет стоять и ждать, когда ему пулю между глаз влепят. Вот и лейтенант этот, тоже так подумал. Но я ведь, не совсем, пока, из ума выжил! Во-первых: форма у них не пограничная, фуражка у лейтенанта, опять же, с голубым околышем. Во-вторых: если не брать в расчет форму и головной убор, можно было бы поверить, что он действительно, командир из 98-го погранполка. Скорее всего, и документы у них были в полном ажуре – не подкопаешься. Но, понимаешь, нужно было заставить их раскрыться. Показать свое настоящее лицо, вернее – звериную морду. Потому, что фашисты, Андрюха, это звери натуральные, хотя на людей, вроде бы, обличьем и похожи. Это, я тебе точно говорю. Насмотрелся на их художества досыта.

– Так что же? Ты спокойно стоял и ждал, когда они тебя, натурально, убивать начнут? – не выдержал я.

– Понимаешь, какая штука получается. Помнишь, лейтенант сказал, что выполняет приказ начштаба Управления войск НКВД по охране тыла Юго-Западного фронта?

– Да, припоминаю, что-то такое он говорил. Ну, и что здесь не так?

– А то, что нет такого фронта – Юго-Западного. И лейтенант, об этом, должен был знать.

– Как это?

– 12 июля, Юго-Западный фронт был переименован в Сталинградский. Я сам узнал, чуть меньше недели назад, от Александрова. А немец не знал, хотя, как командир, исполняющий приказ начштаба Управления и представитель 98-го погранполка, должен бы был располагать такой информацией. Но и это не главное. Главное – то, что они зарезали своего товарища, а так, насколько мне известно, делают только фашисты. Вот, ты спрашиваешь – зачем я вылез из кустов и изображал перед ними мишень? Я провоцировал лейтенанта на активные действия. Они ведь голову ломали – что мы видели и сколько нас здесь, поэтому и вели себя осторожно и как будто нерешительно. А уж когда увидели, что перед ними всего-навсего сержант и поняли, что нас здесь – раз, два и обчелся, вот тогда, они показали себя во всей красе. Знаешь, я только теперь понимаю, что если бы они меня убили, тебе пришлось бы совсем хреново. Так что, повезло нам сегодня, Андрей. Крупно повезло.

– А я и правда думал, что все, мол, смерть моя пришла. Только не наш сегодня день, похоже.

Не знаю почему, но я решил сказать Зиновьеву правду, благодаря кому, мне удалось остаться в живых.

– Товарищ сержант! Когда фриц выстрелил, я ведь действительно подумал, что он вас убил и тоже помирать собрался. Гранату достал, и патроны в нагане пересчитал. Три патрона у меня оставалось. Я ведь и в лейтенанта стрелял и в сержанта, да только все мимо. И граната, в конце концов, тоже подвела – не взорвалась. И фактически, от смерти меня спас, вон тот длинный шпион, который могилу убитого немца пошел показывать. Да, серьезно! Уж не знаю, из каких таких побуждений, но он, в самый ответственный момент, направил свой автомат на лейтенанта, угрожая выстрелить. И по сержанту, сзади, мог спокойно бабахнуть. Вот у них нервы и не выдержали, бросили они, этих двоих и смылись. Так что, спасибо "Длинному", он меня сегодня крепко выручил.

Что-то заболтал я, похоже, сержанта. Белый он стал, как полотно. Сразу видно – крови много потерял. Тяжело ему, ясное дело. Пусть полежит на травке, отдохнет, пока Витька с транспортом не прибудет.

– Да вы бы прилегли, товарищ сержант, на вас ведь лица нет. Когда там еще повозка приедет. Давайте, я помогу!

И как ни сопротивлялся Михаил, как ни противился, но все-таки, я его уложил на травку, в тенек. И сидор его, под голову подложил. А он, только прислонился головой к "подушке", тут же и вырубился, минут на десять. Потом открыл глаза и говорит:

– Андрей! А ведь ты, и ребята твои – молодцы. В трудную минуту не растерялись, не струсили. Сделали все, как надо. Ты, как хочешь, а я, все-таки доложу Александрову, пусть попросит комбата, чтобы вас зачислили к нам во взвод.

– Спасибо, Михаил Евдокимович, на добром слове! Я смотрю, землекопы наши, уже управились. Перекуривают. Может и мы, закурим по одной?

Зиновьев достал кисет, бумагу и протянул все это мне:

– Закуривай, давай! Я чего-то не хочу, а ты бери, не стесняйся.

Когда я пытался скрутить "козью ножку", откуда-то сзади, раздался хриплый голос:

– Пить! Воды дайте!

Это раненый шпион очнулся. Михаил передал мне фляжку с водой. Я встал, подошел к болезному и дал ему напиться. Этот тип выглушил почти всю воду и обессилено откинулся на траву.

– Спасибо, – еле слышно прошептал он, но сержант все-же расслышал это слово и ответил ему так:

– Пожалуйста! Только ты бы, вместо своего спасибо, поведал нам, друг любезный, как это тебя угораздило, попасть в такую нехорошую компанию?

– Меня расстреляют? – дрожащим голосом спросил раненый шпион.

– Нет, конечно! Как ты мог такое подумать! Орденом наградят, наверное. Или почетной грамотой. – Зиновьев еще пытался шутить, хотя было заметно, с каким презрением он смотрит на этого предателя и агента немецкой разведки.

Вдруг, до нас донеслись звуки усиливающейся перестрелки и слышались они, именно с той стороны, куда ушел Тимофеев, со своим отделением. Знакомое уже стрекотание ППШ, перемежались гулким ду-ду-ду, ручного пулемета, несколько взрывов гранат, все говорило о том, что бой разгорался нешуточный.

Обеспокоенный Зиновьев тихо произнес:

– Все-таки решили не сдаваться. Ну что же. Тем хуже для них.