Текст книги "Люди сороковых годов"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Мои собеседники были полностью откровенны со мной, это были прямые люди, прошедшие суровый путь и много раз глядевшие смерти в глаза, и они считали, что им не пристало прикрашивать истину. Тем большую ценность приобретает сегодня, тридцать с лишним лет спустя, все сказанное ими тогда. Их откровенные и правдивые рассказы помогут, я надеюсь, читателю лучше понять, почему и как эти люди совершили те поистине удивительные и невероятные воинские дела, о которых пойдет речь в следующих главах.

Знакомство в Чисмене

Мы познакомились с Катуковым за два месяца до встречи в «пещере Лейхтвейса», когда его бригада еще не была гвардейской, а сам он еще не был генералом и носил в петлицах лишь четыре полковничьи «шпалы». Случилось это девятого ноября 1941 года в тихом подмосковном поселке с певучим именем Чисмена. Я подчеркиваю – в тихом поселке, ибо именно эта удивительная тишина поражала тогда больше всего людей, знавших, что передний край обороны проходит в семи-десяти километрах отсюда.

Поселок в густом лесу выглядел на редкость мирным. Над избами курились дымки. Ребятишки катались на лыжах. Девушки по вечерам сходились на посиделки. Но в самом воздухе было разлита какое-то гнетущее беспокойство; именно эта настороженная тишина действовала на нервы сильнее самой оглушительной канонады.

Штаб Катукова мы нашли в просторной крестьянской избе. В красном углу висели потемневшие от времени иконы. За печью стрекотала пишущая машинка. На столе была разложена большая карта. Вокруг карты – группа людей в кожаных пальто, среди них – полковник Катуков. Он и тогда был такой же, как сегодня, – спокойный, немного иронический, хорошо умеющий скрывать от посторонних то, что беспокоит его.

«По случаю прошедшего праздника» из-под охраны темнолицего Николая-угодника достается припрятанная в божнице заветная бутылка портвейна и – о, необычайная роскошь! – румяные большие яблоки – подарок из Алма-Аты.

– Рассказать чего-нибудь из божественного про волков?.. – В глазах полковника зажглись веселые искорки.

Командир бригады с любопытством разглядывал свалившихся неожиданно в Чисмену корреспондентов «Комсомольской правды»: уж больно пестро мы были одеты, – ни я, ни мой спутник, секретарь редакции Митя Черненко, не были официально аккредитованы при политуправлении и потому не получили военного обмундирования. Черненко щеголял в одеянии полярника, добытом в Главсевморпути, а я носил сапоги, благоразумно купленные у сапожника в первый день войны, выпрошенные у кого-то летние солдатские брюки и пилотку да некогда щегольскую короткую кожаную курточку, в каких когда-то возвращались добровольцы из Испании, добытую в комиссионном магазине, довольно экзотический наряд для фронта. Но Катукову, наверное, приходилось видеть на дорогах войны и не такое, и он вежливо погасил огоньки в своих глазах и сделал вид, что его ничто не удивляет.

Мы же, конфузясь и извиняясь, торопились завязать деловой разговор нам было понятно, что обстановка на фронте сложная и времени у командира бригады для бесед с журналистами мало. А потолковать хотелось о многом: 4-я танковая бригада только недавно пришла сюда с южного фланга обороны Москвы, где она в трудные октябрьские дни блестяще сражалась против танковой армии Гудериана, рвавшейся к Москве со стороны Орла.

То было, по правде сказать, отчаянное время: события, одно тревожнее другого, угнетали нас. Вот что я записал в своем дневнике шестого октября:

«Новые трагические обстоятельства. С утра все было как обычно: я корпел над макетами очередных газетных полос, Черненко вызвали в политуправление. Знакомые моряки, приехавшие с Севера, рассказывали разные разности. И вдруг быстрым шагом вошел, как всегда, подтянутый и стройный военный корреспондент Коля Маркевич, оторвал клочок бумаги от газеты и написал два слова: «Оставлен Орел». – «Ты что?» – «Точно…» Я все же не поверил, настолько это было неожиданно. Ведь по всем данным, Орел находился в глубоком тылу. Значительно западнее наши войска вели бои, сохраняя активность в своих руках. И вдруг…

К вечеру тревога усилилась. Явились промерзшие Федоров и Фишман – с Западного фронта. Обычно говорливые, на этот раз они были немы как рыбы. Следом прикатили Любимов и Чернышев: «Испортилась машина, надо ее чинить». – «Что происходит, ребята?» – «Сейчас некогда, вызывает редактор…» И вот наконец полная горькая ясность: гитлеровцы развернули новое наступление огромной силы.

Еще раньше, чем развернулось немецкое наступление ня Западном фронте, танковые войска, входящие во 2-ю танковую армию Гудериана, прорвались на Брянском фронте, вышли к Орлу, заняли его и повернули на север. Говорят, что Брянск сегодня пал.

Конечно, дороги к Москве отнюдь не стелются скатертью перед гитлеровцами. Путь им преградят резервные армии. Но это не снижает серьезность создавшегося положения. Одно радует: Ленинград по-прежнему стоит как скала, хотя положение в городе архитрудное».

Вот в эти тревожные дни мы и узнали впервые имена будущих гвардейцев-танкистов: Катукова, Гусева, Бурды, Молчанова, Лавриненко, Любушкина и других, – они замелькали в военных сводках, поступавших с южного участка, где в это время вырисовывался самый опасный прорыв – танки Гудериана рвались к Москве, стремясь развить достигнутый успех. Сводки были нарочито расплывчатыми и туманными, о многом, естественно, нельзя было говорить вслух по соображениям военной тайны. Ясно было одно: с нашей стороны вступила в действие новая танковая часть, вооруженная мощными боевыми машинами и действующая успешно. Она не только обороняется, она контратакует на подступах к Орлу.

И лишь много лет спустя, прочитав интересные мемуары генерала армии дважды Героя Советского Союза Д. Лелюшенко, я узнал во всех деталях, как развертывались события, окутанные в то время покровом строжайшей военной тайны.

До этого Лелюшенко, назначенный заместителем начальника Главного бронетанкового управления, был занят ускоренным формированием двадцати двух новых танковых бригад – танкисты, уже прошедшие суровую боевую выучку в первые месяцы войны, получали на вооружение новые, совершенные боевые машины Т-34 и КВ.

Правда, их было еще маловато…[7]7
  Бывший комиссар танкового полка бригады Катукова полковник запаса Я. Я. Комлов, ссылаясь на сохранившиеся у него документы, сообщил мне, что там где формировалась бригада, на вооружение полка поступило 7 тяжелых танков KB и 22 танка Т-34. Кроме того, полк получил еще 31 легкий танк БТ-7, БТ-5 и даже устарелые БТ-2 с цилиндрической башней и одним пулеметом. Эти танки только что вышли из ремонта. В состав бригады, кроме танкового полка, входили мотострелковый батальон дивизион зенитной артиллерии и рота разведчиков.


[Закрыть]

Вдруг поздно вечером 1 октября Лелюшенко вызвали в Кремль – в Ставку Верховного Главнокомандующего.

– Вы много раз просились на фронт. Сейчас есть возможность удовлетворить вашу просьбу.

– Буду рад.

– Ну и хорошо. Срочно сдавайте управление и принимайте Первый Особый гвардейский стрелковый корпус. Правда, корпуса еще нет, но вы его сформируете в самый кратчайший срок. Вам ставится задача: остановить танковую группировку противника, прорвавшую Брянский фронт и наступающую на Орел. Кажется, ее возглавляет Гудериан. Все остальное уточните у Шапошникова…

Для усиления Особого корпуса ему придавались 5-й воздушно-десантный корпус, три гвардейских минометных дивизиона, Тульское артиллерийское училище и 6-я авиационная группа. Наконец, для ведения разведки в распоряжение Лелюшенко был передан 36-й отдельный мотоциклетный полк.

Все это обнадеживало. Однако начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников дал Лелюшенко разъяснения, которые не могли не встревожить этого боевого генерала. Во-первых, стало ясно, что под Орлом складывается поистине грозная обстановка, и ему было приказано сформировать корпус в течение четырех-пяти дней. Во-вторых, выяснилось, что собрать в единый кулак передаваемые ему войска будет не так просто: две гвардейские стрелковые дивизии должны были прийти с Ленинградского фронта, 11-я танковая бригада стояла в 150 километрах от Москвы, 5-й воздушно-десантный корпус находился в 300 километрах от намеченного для него пункта сосредоточения, 41-я кавалерийская дивизия тоже была довольно далеко. Ближе всех находилась 4-я танковая бригада полковника Катукова – она уже прибыла в Кубинку под Москвой.

Ночью Лелюшенко снова вызвали в Ставку: обстановка ухудшилась еще больше, Гудериан подходил к Орлу, и генералу теперь было приказано сформировать свой корпус уже не за четыре-пять дней, а за день-два, а пока что ему надлежало немедленно самому выехать в Орел и там на месте разобраться в обстановке. Единственной реальной воинской силой, какую он мог получить в свое распоряжение немедленно, были 36-й отдельный мотоциклетный полк майора Танасчишина с одним-единственным танком Т-34, находившийся в Москве, да Тульское артиллерийское училище, располагавшее учебными 152-миллиметровыми гаубицами, 76– и 45-миллиметровыми пушками. Остальные воинские части двигались эшелонами со всех концов, но могли прибыть в распоряжение командира Особого корпуса лишь позднее.

Третьего октября Лелюшенко прибыл в Мценск и там неожиданно узнал, что танки Гудериана уже заняли Орел и немедленно двинулись дальше на север. Этот опытный и опасный полководец, создавший танковые войска гитлеровской Германии, разработавший для них стратегию и тактику и выверивший свои теоретические установки в боях на земле Польши и Франции, не зря любил повторять изречение короля Фридриха: «Чем стремительнее наступление… тем меньше жертв».

В полдень разведгруппа мотоциклетного полка, устремившаяся по шоссе к Орлу, столкнулась с разведкой Гудериана. В состав нашей разведгруппы входили танк (тот самый – один-единственный!) и двадцать мотоциклов. Разведчики дерзко атаковали гитлеровцев, подбили два танка, один транспортер и уничтожили три мотоцикла. Не ожидавшие такой встречи гитлеровцы попятились: видимо, они решили, что им навстречу брошены крупные советские силы

Однако положение оставалось крайне серьезным. В ожидании подхода основных частей корпуса тульские курсанты заняли рубеж между Орлом и Мценском. Северо-восточнее Орла развернулся 132-й пограничный полк – его буквально на ходу подчинил себе Лелюшенко, встретив командира этого полка подполковника Пияшева, который искал связи со старшим командованием. Это было существенное подкрепление мотоциклистам Танасчишина и тульским курсантам, но что они могли поделать против танковой армады Гудериана? А на дорогах, ведущих к Мценску, уже завязывались бои с авангардами 4-й немецкой танковой дивизии, входившей в состав 24-го танкового корпуса группы Гудериана.

Вот в этот-то критический момент, на станцию Мценск и подошел первый эшелон с танками 4-й бригады. Это прибыл 1-й батальон, которым командовал капитан Гусев, он-то и был полностью по штату вооружен новыми превосходными боевыми машинами KB и Т-34, которые Гудериан, скрепя сердце, публично признавал лучшими в мире.[8]8
  Первая рота батальона, которой командовал Заскалько, имела 7 танков KB, вторая под командованием Ракова – 10 танков Т-34, третья под командованием Бурды – также 10 танков Т-34. Комбат Гусев и командир танкового полка майор Еремин тоже располагали танками Т-34


[Закрыть] За ним двигался к Мценску 2-й батальон капитана Рафтопулло, вооруженный легкими танками. 3-й танковый батальон старшего лейтенанта Кожанова (ныне Константин Григорьевич Кожанов генерал-лейтенант) пришлось оставить в Кубинке, так как он еще не получил боевой техники. С часу на час должны были подойти также мотострелковый батальон бригады, ее зенитный дивизион и разведрота штаба бригады.

Утром 4 октября танкистам была поставлена боевая задача: провести боевую разведку в направлении Орла двумя танковыми группами. Одну из них в составе семи танков Т-34 и KB повел сам комбат Гусев, вторую – в составе восьми «тридцатьчетверок» – командир танковой роты Бурда. На танки были посажены десанты подоспевших в Мценск мотострелков. Катуков помчался вперед, вслед за разведкой, чтобы выбрать рубежи обороны. Оставшийся на станции Мценск его заместитель полковник Рябов принимал прибывшие один за другим эшелоны бригады и посылал танки вперед, в распоряжение командира бригады…

Так началась битва, которой было суждено сыграть немалую роль в великом сражении, развертывавшемся у ворот Москвы. В то время, повторяю, мы не знали всех сокровенных обстоятельств ввода бригады Катукова в бой. Мы лишь читали лаконичные сообщения военных сводок: – Захватив Орел, немецкая механизированная группа пыталась продвинуться дальше на север. Но уже на окраинах Орла немцы столкнулись с подоспевшими советскими танками. Это были передовые подразделения наших частей…

– Получив отпор, немцы стали действовать осторожно, но все же не отказываются от попыток продвинуться вперед. Они бросают свои танки в бой группами от 30 до 60 машин, но всюду получают чувствительные ответные удары…

– До 60 вражеских танков атаковало передовые подразделения части тов. Катукова. 34 немецкие машины остались на поле боя… Особенно отличился взвод Лавриненко. Он столкнулся с 14 фашистскими танками. Четыре из них уничтожил сам Лавриненко, три подбили экипажи сержанта Капотова и лейтенанта Полякова. Взвод потерь не имел…

– Танковая рота командира Бурды только что прибыла из-под Орла, где около 37 часов провела в засадах, совершая внезапные нападения на танки, автомашины, пехоту. Рота не понесла никаких потерь.

– 9 октября неприятель предпринял новое наступление к северу от Орла. Немцы пустили против нашей обороны танковую дивизию и большое количество пехоты… Бой длился до позднего вечера, но врагу не удалось сломить сопротивление наших бойцов.[9]9
  На этом участке вела бой 4-я танковая бригада Катукова с приданным ей полком пограничников Пияшева и стрелковым батальоном Проняева


[Закрыть]

– 14–16 октября активность немецких войск в районе Орла понизилась. Непрерывные одиннадцатидневные бои, которые вели наши части с наступающими немецкими войсками, в известной мере истощили силы врага. За эти 11 дней только 3-я и 4-я немецкие танковые дивизии потеряли до 150 танков, более 2000 солдат и офицеров, около 100 орудий, более 200 автомашин и много другого оружия и снаряжения… Фашистская группировка на этом участке фронта вынуждена была замедлить темпы наступления. Наши же части, наоборот, действуют значительно активнее и продолжают наносить врагу чувствительные потери…

Но к этому времени обозначилась грозная опасность западнее Москвы. Здесь наступали 3-я и 4-я немецкие танковые группы и три полевые немецкие армии. Фашисты уже вышли в район Вязьмы, где им удалось окружить большую часть войск Западного и Резервного фронтов. В направлении Гжатск – Бородино двигалась 4-я танковая группа генерала Гёппнера. Срочно создавался новый Можайский – рубеж обороны, на который должна была опереться наша 5-я армия; в ее состав входили свежие войска, спешившие с востока. Командование этой армией было поручено Лелюшенко, и он срочно отбыл с Орловского направления, передав войска своему заместителю Куркину. Вскоре должна была уйти отсюда на угрожаемый участок и бригада Катукова…

Характерно, что бригада ушла своим ходом, не пользуясь железнодорожными эшелонами. Хитрый полковник Катуков решил; что так будет безопаснее: эшелоны могли стать легкой добычей немецких бомбардировщиков. Между прочим, вопрос о том, как должна быть переброшена бригада, решался самим Верховным Главнокомандующим. В трудный для обороны Москвы день 16 октября Сталин вызвал Катукова к телефону и предложил ему грузиться в эшелоны, но полковник сумел доказать, что гораздо лучше довести до Москвы танки по шоссе. Сталин дал согласие, и бригада дошла до назначенного ей пункта западнее Москвы быстро и без потерь.

И вот теперь бригада в Чисмене – на левом фланге 16-й армии Рокоссовского. Она оседлала Волоколамское шоссе – опаснейшее направление возможного немецкого удара на Москву…

Катукову не хотелось тревожить корреспондентов неприятными деталями оперативной обстановки, и только несколько дней спустя мы узнали, что именно в тот вечер, когда полковник непринужденно и весело беседовал с нами о том о сем, он ждал оглушительного удара двух немецких танковых дивизии, подтянутых на этот участок фронта.

В те дни фашисты готовили свое второе наступление на Москву. На участок фронта, прикрытый танкистами Катукова, германское командование подвело отборные части, в том числе даже подразделения танков, доставленные в подмосковные леса из далекой африканской пустыни. Гроза должна была разразиться с часу на час. Но пока что ни один выстрел не нарушал спокойствия заснеженных лесов, и только разведчики день и ночь выискивали тайные тропы, ведущие в лагерь противника.

– Самое главное – обезопасить себя от всяких неожиданных сюрпризов, говорил нам начальник штаба танкистов. – Разведка, разведка и еще раз разведка! Пока мы обороняемся, а они наступают, на их стороне всегда фактор внезапности. Но мы имеем все возможности для того, чтобы свести этот фактор к минимуму…

И мы видели в те дни собственными глазами, что значит настоящая, умно организованная разведка. Катуков, новатор по натуре, сумел организовать дело так, что буквально каждый шаг немцев находился под контролем у танкистов. В распоряжении штаба были все средства и виды разведки, вплоть до кавалерийской. Да, да, у танкистов завелась своя конница!

Конные разведчики в своих кожаных шлемах выглядели довольно экстравагантно, однако это была самая настоящая кавалерия: мотоциклисты, пересевшие на коней, прекрасно пробирались по самым глухим, заметенным метелями тропам там, где не прошел бы даже автомобиль, не говоря о мотоцикле.

Ходили в дальнюю разведку и танки. В Чисмене Катуков познакомил нас с лейтенантом Коровянским. Он не был еще знаменит и не имел даже ордена. Но то, что делал этот разведчик, было поистине изумительно. Требовалось исключительное самообладание, чтобы, оторвавшись от своей базы, уходить на десятки километров в глубокий тыл врага, воевать там, поднимать дух у советских людей, оставшихся в селах, завоеванных немцами, громить застигнутых врасплох мародеров.

Все это было невероятно интересно, но мы горели желанием разузнать подробности о битве под Орлом и довольно настойчиво напоминали об этом своим гостеприимным хозяевам. Выкраивая свободные минуты из своего крайне напряженного бюджета времени, они терпеливо отвечали на наши расспросы, и мы получили, что называется, из первых рук исчерпывающие сведения, которые вы найдете в следующей главе.

Это было под Орлом

Данные разведки говорили: Гудериан ввел в наступление две танковые и одну мотодивизию. Еще одна дивизия двигалась от Болхова. Всего у противника было свыше пятисот танков. Катуков мог противопоставить им лишь несколько десятков боевых машин.

– Это была самая трудная и ответственная из всех операций, какие я помню, – задумчиво говорил генерал, глядя на пламя керосиновой лампы. Теперь об этом можно сказать открыто: мы думали, что придется погибнуть всем до одного. Было твердо решено – биться до последнего, но не отходить. А на деле вышло лучше, чем мы думали, – и он мягко улыбнулся, – гораздо лучше, чем мы думали!

То было маневренное сражение большого масштаба, растянувшееся на несколько дней. Танкисты Катукова бесстрашно ринулись на армию Гудериана. Грудь с грудью, сталь со сталью, металл с металлом сшиблись под Орлом. Немцы не ожидали встретить такой стремительный, упорный и дерзкий отпор. Гудериан не мог предполагать, что на направлении его главного удара – вдоль шоссе, ведущего из Орла, на Мценск, так смело и энергично выступает против его армии одна-единственная танковая бригада, поддержанная полком пограничников да одним стрелковым батальоном. Это противоречило всем положениям воинских уставов. Предполагая, что советскому командованию удалось сосредоточить здесь крупные силы, немцы решили попытаться с ходу пробить новую брешь.

Здесь-то и пригодился Катукову опыт, накопленный им в первых боях летом 1941 года. Он экспериментировал смело и энергично, с большим размахом и виртуозной изобретательностью. Именно под Орлом нашли широкое применение такие новые методы танкового боя, как танковые засады, подвижные группы, танковые десанты. Однако опыт этот распространялся медленно. И только тогда, когда Воениздат опубликовал две книжки Катукова о примененных им тактических новшествах, новые тактические приемы стали достоянием всех танковых частей и училищ.

Надо было заставить Гудериана поверить, будто танки Катукова – только авангарды крупных сил и что на самом деле у нас танков во много раз больше, чем у немцев. Это можно было достигнуть только смелостью и хитростью. Катуков так и поступал. Он учил своих командиров скрытности, терпению, хитрому маневру, умению выждать благоприятный момент и потом нанести молниеносный удар, от которого противник долго не мог бы опомниться.

У одной железнодорожной станции разыгрался трудный, затяжной бой. Катукову все время не давала покоя мысль о дороге, которая шла параллельно железнодорожному полотну в тыл советским танкистам. Пока на этой дороге все было спокойно. Но, как опытный военачальник, Катуков не мог себе представить, чтобы немцы могли забыть о ней. Он рассуждал так: «Если бы я был на месте Гудериана, я обязательно использовал бы этот вариант; значит, здесь надо ждать удара». И как ни туго приходилось основным силам бригады, Катуков оторвал два танка и поставил их в засаде на этой тихой и с виду такой безобидной дороге.

Возглавлял засаду лейтенант Кукарин, молодой, способный танкист. Он умел ждать, и за это его особенно ценил полковник. Как ни досадно было танкистам сидеть без дела в тот самый час, когда их друзья изнемогали под тяжестью ударов врага, Кукарин не покидал засады. Затишье продолжалось долго, очень долго. Временами даже сам Катуков начинал колебаться – полно, не переоценил ли он значение этого участка? Но все-таки он решил не снимать засаду.

В конце концов события развернулись именно так, как подсказал Катукову его трезвый расчет: гитлеровцы, решив, что перехитрили советских танкистов, двинули по дороге мощную группу тяжелой артиллерии, группу танков и машин с боеприпасами. Успех прорыва этой группы мог бы решить исход всего сражения в пользу врага. Стойкие танкисты лейтенанта Кукарина точно выполнили приказ Катукова: превратив свои танки в хорошо замаскированные долговременные огневые точки, они подпустили колонну противника на минимальную дистанцию и расстреляли ее в упор: сначала сшибли головную машину, потом замыкающую и расстреляли всю колонну.

Надолго запомнился танкистам другой бой, который разгорелся 10 октября у Мценска, где вражеским танкистам и мотопехоте удалось прорваться в тыл к катуковцам. «Мы не признаем слова «окружение», – говорил по поводу этого боя Катуков, – но многие на нашем месте его произнесли бы».

Катуков решил пустить в ход несколько подвижных групп, чтобы и на этот раз создать видимость крупной группировки наших сил, и короткими, но энергичными ударами разбить немцев по частям. Семь танков и роту пехоты Катуков бросил в глубь населенного пункта, в который ворвались гитлеровцы, чтобы навязать им уличный бой. Шесть танков он выбросил на фланг, где двигалась огромная вражеская колонна. Именно здесь должна была решиться судьба операции: надо было разгромить фашистов, пока они шли в колонне, не дать им развернуться. Развернись они – и шесть катуковских танков были бы мгновенно уничтожены.[10]10
  Я получил пространное письмо от бывшего солдата бригады Катукова Петра Ивановича Тернова, который сейчас живет в районном центре Дергачи Саратовской области (улица Горького, дом 54) и служит в отделении Госбанка. Он воевал под Москвой в составе мотострелкового батальона, был пулеметчиком. Очень просит подчеркнуть, что танкисты и мотострелки были словно родные братья. «Танкисты и стрелки, – пишет он, – это люди огня и стали, это смелые, сильные и сплоченные люди. Танкист в бою никогда не бросит стрелка, как бы трудно ни было, а стрелок платит ему тем же».
  Тов. Тернов подчеркивает, что мотострелковый батальон сыграл важную роль в описываемых здесь боях. Сам он участвовал в танковом десанте, который ворвался в Орел на боевых машинах капитана Гусева («Бой был дерзкий, короткий, но сильный. Танки в полном смысле слова рвали фашистов в клочья. Гитлеровцы были ошеломлены и разбегались»), потом оборонял подступы к Мценску. «Это были очень трудные бои, – пишет тов. Тернов, – но мы не отходили без приказа. Тогда погиб командир нашей роты лейтенант Попков. Погиб и мой односельчанин И. П. Рысков. Но у фашистов потери были гораздо больше. И хотя они были тогда втрое сильнее нас, мы их остановили».


[Закрыть]

На стороне Катукова были верные союзники: внезапность и подвижность. Шесть танков скрытно подошли к железнодорожной насыпи и внезапно открыли из-за нее ураганный огонь прямой наводкой с ближней дистанции. Колонна была уничтожена.

Вторая подвижная группа действовала столь же решительно и энергично. Результат: немцам не удалось окружить бригаду, они понесли тяжелые потери…

Мы долго беседовали в этот вечер с Катуковым и его штабными работниками. Чувствовалось, что эти люди действительно не растеряются в трудных условиях, что для них нет безвыходных положений. В конце, как водится, заговорили о риске и страхе. На фронте об этих вещах говорят и думают просто, без лишней лихости и ухарства. Здесь человек, как на ладони, он виден со всех сторон. Может быть, поэтому на фронте люди так откровенны.

– Знаете что, – сказал вдруг Катуков, – потолкуйте с рядовыми участниками этих боев. Мы все-таки как-никак начальство, а им снизу виднее. Поговорите с ними, и вы убедитесь, что проблемы риска, если хотите, жизни и смерти, такие сложные и драматические по сути своей, решаются в разгаре боя совсем не так, как это может показаться со стороны. Тут все решает одно короткое русское слово – «надо». Мы научились твердить его про себя с первого дня войны. Надо – значит, стой, как говорится, насмерть. Надо значит атакуй во много раз превосходящего противника. Надо – значит умри, а не пропусти врага. А здесь, по сути дела у ворот Москвы, это слово «надо» звучало у каждого в сердце громче, чем когда-либо. Нашему комиссару и его политработникам не требовалось произносить громких речей насчет того, что Родина зовет и так далее. Каждый понимал, зачем нас сюда послали и почему мы не имеем права уйти…

– Это верно, – негромко подтвердил полковой комиссар Бойко. – Народ не надо было агитировать, каждый танкист понимал свою ответственность. Обязательно потолкуйте с ними…

Я последовал их совету. Хотелось тогда же подробно рассказать о беседах с танкистами Катукова в газете, но вскоре нахлынули новые события, и мои фронтовые записи пролежали более четверти века. Сейчас, просматривая их, я вспоминаю обстановку, в которой мы толковали. Мы ночуем в избе у колхозника в Чисмене, на печи и по лавкам спят пятеро ребятишек мал мала меньше; до переднего края обороны – семь километров; в глазах бабушки, которая бережно ставит на стол старенькую керосиновую лампу с надтреснутым стеклом, я ловлю все тот же горький немой вопрос, который мучит сотни тысяч людей в Подмосковье: ну как же, ребятушки, хоть столицу-то не отдадите? А вокруг чисто выскобленного ножом стола теснятся бравые парни в гимнастерках с черными петлицами, молодые, крепкие, уверенные в своем умении воевать – у каждого за плечами тысяча километров боя, но до чего же мало их и как нечеловечески тяжело придется им в предстоящие дни, пока к Москве не подойдут свежие армии, формируемые и вооружаемые где-то там, в глубоком тылу…

И вот теперь передо мной в потрепанных старых блокнотах полустертые записи их рассказов и даже выписки из некоторых человеческих документов. Младший лейтенант Капотов, славный паренек из Гжатска, отлично сражавшийся под Орлом, – он был во взводе Лавриненко – показал мне свой дневник, и я назавтра кое-что оттуда переписал.

Сейчас, много лет спустя, мне трудно свести воедино все эти отрывистые записи и воссоздать по ним стройную картину многодневного боя. Но, думается, рассказы эти сами по себе, записанные по живым следам событий, имеют свою ценность – они сохранили аромат непосредственности, юношеской искренности и правдивости.

Из дневника младшего лейтенанта Николая Петровича Капотова

(На действительной военной службе – с 1939 года, служил в 15-й танковой дивизии, войну начал в Станиславе. В бою под Орлом он был еще сержантом.)

27 сентября 1941 года

Сегодня получен приказ: снова на фронт! Формирование бригады закончено. Машины получены в Сталинграде (отличные!). Первый марш – 62 километра. Скорость до 68 километров в час – выше расчетной. Наш танк пришел десятым. Сопровождали колонну главный инженер завода, техники. В Сталинграде нас потряс подъем, царивший на заводе: ведь это период нашего отступления, а люди все-таки верят в победу и куют ее. Были в цехе, видели сборку… Выехали в 2 часа дня. Уже осень, порывистый ветер. Скоро снова в бой.

28 сентября

Прохладное утро. Обильная роса. Отъезд по железной дороге. 30 сентября

Москва… Нам выпало счастье оборонять ее. Эшелон, не задерживаясь, проходит дальше на запад. Ничего, погуляем в Москве после победы.

1 октября

Разгрузка в Кубинке. Отсюда рукой подать до Гжатска. Что-то там сейчас происходит? Какое здесь все родное и близкое, так радостно быть в родном краю после двухгодичного пребывания на Украине. Даже желтые осиновые листья кажутся дорогими. Ведь я прожил в этих местах двадцать лет. Товарищи заметили, как я волнуюсь. Мой радист Алексей Сардыка спросил: «Почему ты так задумчив?» Пришлось поделиться своими переживаниями.

2 октября

Вечером опять погрузка. Нас перебрасывают к Орлу, говорят, будто немецкие танки прорываются уже туда. Если им это удастся, то обстановка усложнится. Скорее бы в бой!

3 октября

В десять утра проехали Серпухов. Вечером прибыли в Мценск. Дальше не поедем. Неужели немцы уже в Орле? Выгрузка. Облака закрыли луну. Черный мрак. Город почти пуст. В ожидании распоряжений водитель Николай Федоров и радист Алексей Сардыка дремали в машине, а мы с башенным стрелком Иваном Бедным интересовались окружающей средой и будущими задачами…

4 октября

После полуночи был получен боевой приказ. Командир взвода лейтенант Давриненко собрал командиров машин. Двигаемся маршем в направлении на Орел. Возможна встреча с противником: вдоль дорог просачиваются автоматчики. Приказано на пулеметах держать диски в боевой готовности, в стволе пушки иметь снаряд, спусковой механизм держать на предохранителе.

Выезд – 4.00…

Приятно воевать под командованием такого офицера, как Лавриненко. Мы все время сражаемся вместе с ним – с самого первого дня войны. Он служил командиром взвода еще в 15-й танковой дивизии в Станиславе, в роте у Заскалько, тоже боевого офицера. В мирное время, надо сказать, Лавриненко ничем особенно не выделялся. До призыва он служил учителем в деревенской школе на Кубани, ничего воинственного в нем не было. А в первые дни войны ему не повезло – его танк был неисправный, и воевать он не мог. Но уже тогда его характер вдруг проявился: в отступлении мы уничтожили свои неисправные танки, чтобы не стеснять движения войск, а тут вдруг наш тихий Лавриненко встал на дыбы: «Не отдам машину на смерть! Она после ремонта еще пригодится». И вот добился своего – как ни было тяжело, дотащил свою машину до конца нашего отступления и сдал ее в ремонт. Когда же ему в Сталинграде дали новый танк – «тридцатьчетверку», он сказал: «Ну, теперь я с Гитлером рассчитаюсь!»

Говорит Александр Бурда

Об Александре Федоровиче Бурде и о его удивительных боевых делах подробно я расскажу дальше – он будет одним из главных героев этой книги. В тот вечер его не было среди нас в деревенской избе в Чисмене – он со своей ротой стоял в засаде на Волоколамском шоссе, готовый в любую минуту встретить гитлеровцев; их новое наступление могло начаться с часу на час. Но мы с ним встречались в военные годы много раз, и все его рассказы были поистине увлекательными. Рассказал он мне, конечно, и о своем поразительном рейде в район Орла.

Беседа на эту тему состоялась много позже. Но для того чтобы не нарушать стройности общей картины событий под Орлом, я все же позволю себе привести тут же и этот рассказ Александра Бурды.

Задача была такая: выйти в район юго-восточнее Орла и действовать в направлении Веселой Слободки. У меня было восемь боевых машин Т-34 плюс полтораста автоматчиков, пулеметчиков и истребителей танков с противотанковыми гранатами – десант на броне. Левый фланг у меня был открытый, справа шел комбат Гусев.

Неподалеку от Орла есть лесок. В нем я и остановился. Навстречу нам бежало мирное население из города, спасаясь от немцев. Я перекрыл все дороги, стал расспрашивать, что в Орле. Говорят: «Въезды минируют, роют окопы – готовят позиции для своей артиллерии. Много танков, пехоты. У вокзала дома превращены в доты: туда введены пушки и танки». Опросил двадцать человек – все говорят одинаково.

Для точности все же послал обратно в город с указаниями на разведку встреченных на дороге работников обкома партии и военкомата, – документы они оставили у меня. Им город хорошо известен, разузнают все лучше, чем наши стрелки или танкисты, которые никогда в городе не были. Опять же они в штатском, к ним меньше внимания.

Результат разведки показал, что в город нам соваться не следует, тем более что Гусев уже отходил – я слышал удалявшийся звук боя. Фашисты готовятся двинуться на рассвете из Орла на северо-восток.

Лучше притаиться здесь, в лесу, и когда немецкие колонны двинутся вперед, нанести по ним внезапный удар из засад. А они наверняка пойдут мимо нас, чтобы выйти нашим войскам во фланг и ударить справа по дороге на Мценск. Строго приказал десантникам ни в коем случае не открывать себя раньше времени.

Переночевали в лесу. Утром пятого октября все произошло, как я и предполагал: в 8.00 на высоте 227,8 был замечен противник. Колонна двигалась с восточной окраины Орла курсом – высота 229,1 – Крутая Гора Домнино – через наш лес! А на подступах к лесу, надо вам сказать, крутой овраг. Смотрю, ползут вниз танки, за ними бронетранспортеры с пехотой великое множество. Ну, думаю, сейчас, когда они начнут выползать из оврага, мы им дадим дрозда. Очень удобно бить танк, когда он на подъеме днище показывает. И что же вы думаете, в этот момент не выдержали нервы у одного нашего пулеметчика – он спугнул их очередью, стали они расползаться в стороны.

В такой обстановке нельзя терять ни секунды. Бросаю в атаку взвод Кукарина – навести панику, не дать им спокойно рассредоточиться и принять боевой порядок. Взводу Ивченко приказываю атаку огнем с места. Танки Кукарина, как железные ангелы, сверху бьют фашистов, а те в ужасе – не ждали! Тем временем через гребень в овраг переваливают все новые немецкие танки – ведь их водители ничего не видят, просто идут на звук стрельбы, и мы их тут расстреливаем в упор.

А на броне у танков Кукарина – десант автоматчиков. Они крошат фашистскую пехоту, которая брызнула во все стороны из своих транспортеров. Помню, заместитель политрука Женя Богурский, лихой такой парень, держится за башню и бьет гитлеровцев направо и налево, – он тогда в упор расстрелял пятнадцать фашистов. А в довершение всего – конечно, такое дело может быть только в горячке боя – спрыгнул с танка прямо на плечи одному офицеру, набил ему морду, отнял полевую сумку с документами и обратно на танк. Представьте себе, живым из этой катавасии вернулся, даже ранен не был. Его потом наградили.[11]11
  Евгений Богурский успешно провоевал от Подмосковья до Берлина. Сейчас он живет в г. Запорожье


[Закрыть] А всего в этой схватке мы разбили двенадцать танков, три орудия и перебили человек сто солдат и офицеров.

Гитлеровцы опомнились, двинулись в обход леса, думая нас окружить, еще пятнадцать танков с десантом на броне. Но мы и такой фокус предвидели. Ради подобного случая я заранее поставил на фланге в засаду два танка под командованием Петра Молчанова. Он их и встретил огнем в упор. Гитлеровские танки попятились, а там их взвод Ивченко начинает расстреливать. В общем, молотьба была хорошая – зажгли еще пять танков и перебили до роты пехоты.

Фашисты подтянули тягачами три батареи противотанковых орудий. Но не успели они развернуться на боевой позиции, как наши танкисты подавили и их.

Вдруг замечаю я в небе «кривую ногу» – вы же знаете, что у нас так зовут «хейнкель-126», авиационный разведчик. Мы уже хорошо знаем: появилась «кривая нога» – жди сейчас же воздушный налет. Поэтому приказываю: немедленно отойти от леса к Крутой Горе. Только мы ушли, налетели двадцать бомбардировщиков и начали перепахивать пустой лес. Полчаса его бомбили.

Бой развивается. Чтобы безопаснее было руководить им с окраины деревни, надеваю женское платье, а пистолет – под кофту. Выдвинулся в таком виде вперед, связь со взводами держу через посыльных. Договорились о срочных сигналах: сорву с головы платок – открывай огонь, подберу полы кофты – бери наступающих в клещи. Вам может показаться это смешно, даже противно воинскому уставу, но на войне всякое бывает. Любая хитрость применима, пусть самая нелепая с виду, лишь бы был результат.

Таким способом мы тут чуть было не захватили немецкий бронетранспортер, который подъехал к деревне на разведку. Подъехал он метров на двести, вылез рослый немец в шинели, бьет из пистолета по крайним домикам – провоцирует на ответ. Наши молчат. Он еще ближе, уже на пятьдесят метров. Я стою у прясла. Он мне: «Русский баба, иди сюда». Ну, думаю, сейчас возьмем его, голенького: справа изготовилась машина Загудаева, слева – Кукарина. Немец идет ко мне. И что же вы думаете? Опять не выдержали нервы у какого-то нашего десантника, выстрелил он из пистолета, да еще и промахнулся. Немец – прыг в бронетранспортер и – ходу. Пришлось его зажечь. А ведь могли взять целым!

Очень я тогда разозлился. Был у меня хороший восьмикратный бинокль, я его в сердцах об землю – все линзы вылетели. Ко мне после этого десантники подходить боялись: второй раз кто-то из них подвел.

В общем, много было у нас приключений в этом рейде. Он затянулся на несколько дней. Тем временем бригада уже отошла на несколько километров, связь была потеряна.[12]12
  М. Е. Катуков рассказывал мне, что у Бурды испортилась радиостанция, а линейные машины в то время радиосвязью еще не были оборудованы. Штаб бригады находился в движении – за 7 дней бригада шесть раз меняла рубежи, хотя за все это время отошла всего на 8–10 километров. Послать танк в штаб бригады с донесением Бурда, видимо, не смог – такая напряженная была обстановка. Катуков направил для установления связи с отрядом Бурды группу легких танков лейтенанта Константина Самохина. Она с боями продвинулась довольно далеко вперед, нанесла противнику потери, но найти отряд Бурды не смогла


[Закрыть]

Нас уже сочли погибшими. Трудно было с довольствием: ведь со мной было полтораста стрелков, а у них – ни куска хлеба. Трое суток я делил на всех пайки своих экипажей. Немножко похудели.