Текст книги "Люди сороковых годов"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Генерал удит рыбу

(Из фронтового дневника)

Сегодня – первое августа. Я снова у Катукова. Вчера после полудня, наконец, вырвались из лап бездорожья и прикатили с попутной машиной сюда. Катуков готовится к отъезду. На фронте войска генерала Жадова ведут разведку боем. Гитлеровцы яростно контратакуют. Позавчера, например, в контратаке участвовало восемьдесят танков, Катуков пока в боях не участвует, по, судя по всему, его войска в готовности. Пополнения прибыли и введены в строй.

Сегодня прибыл внезапно корреспондент «Правды» Коробов. У него неплохой вездеход. Будем работать вместе, пока Фишман не починит свою машину. Пошли вдвоем к Катукову. Идиллия: генерал стоит в начищенных сапогах со шпорами в воде и ловит окуней на удочку. Черви – в баночке на школьной парте, которая почему-то оказалась на берегу. В ведерке несколько плотвичек и окуньков.

Рыбная ловля – верный признак, что назревают важные события: если генерал ходит с ребятишками собирать цветы, или удит рыбу, или охотится на зайцев – значит, закончены приготовления к серьезной и напряженной операции, и на носу – большое дело. Это – разрядка нервов.

Вчера сюда приезжал командующий фронтом Ватутин. Было совещание. Как сообщил нам Катуков, командование считает, что армия в оборонительных боях свою задачу выполнила хорошо. 6-й танковый корпус преобразуется в 11-й гвардейский, а 3-й механизированный – в 8-й гвардейский механизированный корпус. В частях большой подъем.

Послал в редакцию телеграмму: «Буду готовить обстоятельные корреспонденции. Следите за узлом связи. Как только будет опубликовано официальное сообщение о начале операции, шлите туда человека за материалом, который наверняка уже там будет к этому сроку».

Двенадцать часов войны

3 августа, 22 часа 05 минут

К сведению редакции. Передаю срочный и очень важный материал о долгожданном наступлении, в котором описывается сегодняшний день час за часом, – «Двенадцать часов войны».

Это сражение готовилось давно и тщательно. Все, что нужно разведать, было разведано; все, что надо подвезти, было подвезено; все, что надо подготовить, было подготовлено. Именно поэтому позавчера и вчера создавалось обманчивое впечатление безмятежного покоя – надо было иметь очень острый глаз, чтобы разглядеть здесь, среди копен хлеба, жадные жерла батарей, чтобы увидеть в нескошенной ржи сотни отлично замаскированных танков, чтобы найти в бесчисленных овражках дивизии и корпуса отборной гвардейской пехоты, приготовившейся к атаке.

И вот как развертывались события начиная со вчерашнего дня…

Семнадцать часов 2 августа.

В отроге безымянного овражка, на тщательно замаскированном командном пункте заканчивается совещание командиров-танкистов. Испытанный боевой генерал дает последние указания командирам бригад. Неподалеку отсюда в таком же крутом овражке молодой пехотный генерал со сталинградской медалью на груди проводит последний инструктаж командиров гвардейской пехоты. Это знаменитый Бакланов.

На этот раз речь идет о подготовке операции крупнейшего масштаба, и средства прорыва мобилизованы в соответствии с замыслом: сотни орудий на погонный километр фронта, сверху наступление прикрывают сотни самолетов, а в качестве ударной силы, которая должна войти в прорыв и разгуляться на просторе, выступают две славные танковые армии – 5-я гвардейская и 1-я танковая.[60]60
  Белгородско-Харьковская группировка противника имела к началу августа в составе 4-й танковой армии и оперативной группы «Кемпф» 18 дивизий, в том числе 4 танковые, общей численностью до 300 000 человек, 3500 орудий, 600 танков и 900 самолетов.


[Закрыть]

Впереди можно разглядеть рубеж, на котором скоро должны закипеть жаркие схватки: тихая заболоченная река, топкие берега которой расступились на добрую сотню метров, полуразбитые пустынные деревушки над нею, изрытые снарядами высотки. Это – Ворскла.

Восемнадцать часов.

Безмятежное затишье обрывается. На разных участках фронта начинают бить пушки, пулеметы, то и дело раздается трель автоматов. Немецкие дзоты, батареи огрызаются. Им отвечает наша артиллерия, но перестрелка идет как-то вяло, неторопливо: ведь это всего лишь разведка огневой системы врага. За каждой вспышкой следят сотни стереотруб. Артиллерийская разведка последний раз уточняет свои данные, чтобы ранним утром «бег войны», как прозвали нашу могучую артиллерию на фронте, раздавил всю немецкую огневую систему.

Двадцать часов.

В лесочке, близ самого переднего края, обосновались скрытно совершившие тринадцатикилометровый марш танкисты. Пушки новеньких боевых машин вытянуты в сторону противника. Механики хлопочут у моторов, радисты проверяют аппаратуру. Внутри танков полностью уложены боекомплекты снарядов, баки заправлены горючим, выверена каждая деталь.

Советское командование приняло решение осуществить прорыв обороны противника на стыке этих двух группировок. План Ставки предусматривал мощный удар войск Воронежского и Степного фронтов в юго-западном направлении на Богодухов – Валки с тем, чтобы отколоть 4-ю танковую армию от группы «Кемпф», а затем разгромить их. При этом войска Воронежского фронта должны были действовать против 4-й танковой армии, наступая на Ахтырку, а войска Степного фронта поворачивали на Харьков. При подходе соединений Степного фронта к Харькову Юго-Западный фронт в свою очередь должен был нанести удар силами своей 57-й армии в западном направлении, чтобы обойти Харьков с юга.

На Воронежском фронте главный удар наносили 5-я и 6-я гвардейские, 5-я гвардейская танковая и 1-я танковая армии. На участке прорыва 5-й гвардейской армии (именно этот участок описан в очерке «Двенадцать часов войны». – Ю. Ж.) плотность артиллерии достигала 230 орудий и минометов на 1 километр фронта. Стрелковые дивизии получили участки прорыва от 2 до 3 километров. Особенностью этой операции было то, что в полосе 5-й и 6-й гвардейских армий в прорыв вводились две танковые армии – 5-я гвардейская и 1-я танковая. Массированное применение танков обеспечивало высокий темп наступления и развитие удара на большую глубину («История Великой Отечественной войны Советского Союза», т. 3, стр. 286–287).

Двадцать два часа.

В темнеющем небе слышится стрекот многих легких моторов – это наши многочисленные ночные бомбардировщики начали свою работу. Солдатам дан отдых перед боем. Спать!

Четыре часа 3 августа.

Над Ворсклой встает солнце. Его лучи красят в нежные тона высокие облака. Подъем! Уже дымят сотни и сотни походных кухонь, изготовивших сытный усиленный завтрак – мясо, рис, свежий хлеб, чай с сахаром, консервы…

Хлопочут старшины. Многие бойцы, улучив свободную минутку, пишут что-то, пристроившись на пеньке или на подножке машины. «Кому?» – этот неожиданный вопрос заставляет покраснеть молодого пулеметчика, бывшего токаря из Горького Сашу Симонова: письмо адресовано его любимой девушке. Быть может, наша газета дойдет к ней быстрее письма? Пусть же знает она, что, уходя в бой. Саша вспомнил о ней!

Старший лейтенант Цыпкало, помощник начальника политотдела по комсомолу, принес для раздачи бойцам, принятым вчера в комсомол, новенькие комсомольские билеты…

В частях начинаются короткие митинги. В 200-й танковой бригаде, которой командует полковник Н. В. Моргунов, один из танков идет в бой с вымпелом ЦК ВЛКСМ. Право на этот вымпел заслужил в жарких июльских боях экипаж Мазалова. И теперь комсомольцы приносят клятву новыми успехами оправдать высокую честь.

Идет митинг в 1-й гвардейской танковой бригаде. Развернутое гвардейское знамя держит в руках герой июльских боев лейтенант Г. И. Бессарабов. Командир бригады полковник В. А. Горелов читает, а все солдаты и офицеры повторяют вслед за ним волнующие слова:

– Мы, гвардейцы, приносим мужественную гвардейскую клятву Родине, большевистской партии. Клянемся тебе, наш великий народ, что мы будем драться до последнего дыхания, пока сердце бьется в груди, а глаза видят землю. Клянемся тебе, наша Родина, что мы отомстим кровавым фашистским извергам за страдания советских людей, за сожженные города и села, за поруганный Киев, за разрушенный Новгород, за истерзанный Сталинград, за виселицы Волоколамска, Харькова, Ростова…

Пять часов.

Еще звучат горячие речи на митингах, еще идут беседы в блиндажах, на укрытых от чужого взора лесных лужайках, а на огневых позициях уже сняты чехлы с орудий, раскрыты ящики со снарядами, заряжены пушки. И когда часовая стрелка касается цифры пять, землю разом сотрясает неистовый грохот, словно где-то рядом разразилось извержение вулкана. Земля дрожит, и дрожание это явственно чувствуется на десятки километров. Одновременно бьют по врагу тысячи орудий, сосредоточенных на ограниченном участке, и в грохоте этом тонут все звуки. У легковых машин предусмотрительно опущены стекла – там, где этого не сделали, стекла трескаются.

Так проходит час. Еще час. Еще сорок пять минут. Артиллерийская подготовка достигает небывалой силы. Недаром в последние десять дней сюда были подвезены сотни эшелонов с боеприпасами!

В небе проплывают сотни самолетов. Рева моторов не слышно – все заглушает артиллерия, но само зрелище огромного количества советских самолетов над передним краем настолько захватывающе, что бойцы начинают аплодировать и что-то кричать – слов не разобрать, но видно по горящим глазам, улыбающимся лицам, что этот массированный удар нашей авиации восхищает их.

Там впереди – дым, пламя, непрерывный грохот разрывов. А пушки и минометы все бьют и бьют, не давая гитлеровцам поднять головы. Тем временем наша пехота придвигается вплотную к их переднему краю.

Семь часов пятьдесят минут.

Простившись с минометчиками, мы спешим на командный пункт генерала, бойцы которого сейчас ведут атаку.[61]61
  Речь идет об А. С. Жадове, который командовал 5-й гвардейской армией


[Закрыть] В стереотрубу можно отчетливо разглядеть линию немецких укреплений, подернутых бурым облаком дыма и пыли. В небе нарастает рокот моторов: низко над землей тесно сомкнутыми группами опять проходят сотни наших самолетов. Пикируя на немецкие окопы, они сбрасывают бомбы, ведут пушечно-пулеметный огонь; огненные трассы отчетливо видны в утреннем ясном небе. А сзади идут новые и новые эскадрильи и полки наших самолетов.

Семь часов пятьдесят пять минут.

К реву пушек примешивается яростный вой сотен тяжелых минометов. Еще выше, до самого неба, встают облака дыма над немецкими позициями. В эту грозную минуту по всему фронту поднимаются тысячи красноармейцев и с громким криком «ура» устремляются вперед.

В стереотрубу хорошо видно, как идут сталинградцы – в полный рост, стройной шеренгой, взяв винтовки и автоматы наперевес. Генерал с волнением и любовью говорит:

– Орлы, настоящие орлы!..

Немецкие минометы, выжившие в этом огненном аду, начинают яростно бить по гребню, преграждая путь гвардейцам, но они стремительным броском преодолевают смертельный рубеж и скрываются за холмами.

Восемь часов.

Самолетов в небе все больше и больше. Вот прошли сразу сто машин… Вот еще двадцать две… Еще тридцать… Разгружаясь над немецкими позициями от бомб, они разворачиваются и уходят. Вначале немецкая зенитная артиллерия пытается прикрыть свой рубеж, но потом она замолкает. Немецких самолетов в воздухе совсем нет. Вот наше господство в воздухе в классическом его выражении!

Восемь часов двадцать пять минут.

Отмечено появление первого немецкого самолета: «мессершмитт», вырвавшись из-за леса, бросается на наш штурмовик. Совершив удачный маневр, штурмовик уходит из-под удара, а наши два «Лавочкина» обрушиваются на гитлеровца, и он едва успевает удрать, чуть не цепляя брюхом колосья ржи.

Восемь часов сорок минут.

Грохот канонады ослабевает. Несведущему наблюдателю может показаться, что наступает некоторое затишье. На деле – обратное. Именно теперь кипение битвы достигает высшей точки – пехота ворвалась на вражеские рубежи и ведет тяжелую трудную боевую работу, расчищая метр за метром, чтобы потом пропустить вперед танки, уже накопившиеся у переправы.

С наблюдательного пункта командира дивизии сталинградца Бакланова, который по сравнению со вчерашним днем выдвинулся далеко вперед, видно, как пробиваются на юг его полки.

Часть под командованием товарища Шурова, еще вечером форсировавшая Ворсклу, уже углубилась в немецкое расположение более чем на два километра и ведет бой среди развороченных нашей артиллерией и авиацией немецких траншей и дзотов.

Девять часов.

Радио приносит новую весть об успехе баклановцев: продвинувшись вперед, они заняли деревню Задельное, выбили немцев из одноименного лога и вышли на высоту 217,1. В районе этой высоты захвачена большая группа пленных.

Девять часов тридцать минут.

Линия фронта постепенно отодвигается на юг, хотя немцы продолжают яростно цепляться за остатки своих полуразрушенных укреплений. Генерал Бакланов посылает саперов оборудовать новый наблюдательный пункт гораздо южнее. По дорогам, ведущим к переправе, движется нескончаемый поток танков и грузовиков. Еще час назад немцы ожесточенно били по этой дороге из минометов, а сейчас только редкий снаряд разрывается на ее обочинах.

На шоссе – приятная встреча: наш старый знакомый, командир танковой бригады гвардии подполковник Александр Бурда, высунувшись из люка своей гигантской боевой машины, сигналит своим подразделениям. Увидя нас, он машет рукой, улыбаясь, и что-то кричит… Значит, катуковцы скоро вступят в бой, торопясь расширить прорыв. Дело идет хорошо!..

Двенадцать часов.

Неглубокий безлесный сухой лог. В наскоро оборудованных, но добротно укрытых настилами блиндажах разместился командный пункт танковой армии Катукова. Стрекочут телеграфные аппараты, антенны ловят радиоволны, телефонисты поддерживают надежную связь со всеми подразделениями, ушедшими вперед. Непрерывно приходят и уходят запыленные фронтовые машины офицеров связи.

Обдумывая решение, генерал достает из ножен острую финку и аккуратно оттачивает карандаш, потом точным движением наносит на карту новую стрелку. Когда он прячет финку в ножны, я читаю на ней надпись: «Без дела не вынимай, без славы не вкладывай».

Тринадцать часов тридцать минут.

200-я танковая бригада полковника Н. В. Моргунова и 49-я танковая бригада подполковника А. Ф. Бурды, представляющие собой передовые отряды двух корпусов армии Катукова, устремились вперед. Командующий фронтом приказал командующим 1-й и 5-й гвардейской танковыми армиями ввести передовые отряды корпусов в бой, нарастить силу удара стрелковых дивизий и, завершив прорыв главной полосы обороны противника, ввести в сражение главные силы, с ходу прорвать вторую полосу обороны и развить успех в глубину.

Четырнадцать часов.

С левого фланга приходит сообщение о новом продвижении наших пехотинцев, действующих при поддержке танков: взят еще один укрепленный рубеж противника, блокирована роща, превращенная немцами в сильный узел сопротивления.

Немцев теснят по всему фронту, невзирая на их яростное сопротивление. Танки идут вперед по проходам в минных полях, проложенным героическими усилиями саперов.

Семнадцать часов.

С грозным ревом в бой устремляются новые и новые танковые части.

Километр за километром наши войска прогрызают сложную оборонительную систему немецких укреплений. На ряде участков они уже вклинились в нее. По пыльным фронтовым дорогам тянутся к переднему краю колонны пехоты, танков, артиллерии. Нестерпимо жарко, но люди не ропщут – лучше пыль, чем ненавистная грязь, которая так одолевала нас в июле!

– По сухой дорожке дальше пройдем! – говорит, откашливаясь от удушливой пыли, высокий, бронзовый от загара сапер, вооруженный миноискателем, – это уже пошли вперед рабочие команды, которые расчищают от мин дороги наступления на освобожденной земле.

Наши танки уже у Томаровки – важного опорного пункта обороны гитлеровцев…

Конец белгородского направления

5 августа, 22 часа 15 минут

Как быстро, как стремительно развиваются события! Право же, военным корреспондентам становится все труднее за ними угнаться…

Только позавчера мы описывали важнейшее событие – как наши вооруженные силы, ломая долговременную оборону гитлеровцев, прорвали фронт, открывая тем самым путь к решению важнейших наступательных операций. В первый же день наши части продвинулись вперед на десять километров, а сегодня танковые части, вошедшие в прорыв, умчались далеко вперед.

Но пока развертывалась эта операция, рядом был нанесен новый мощный удар. Рано утром нам рекомендовали ехать в Белгород. «В Белгород?» переспросил я, не веря своим ушам. «Да, в Белгород, – сказал, улыбаясь, штабной офицер. – Пока вы туда доедете, наши войска, по-видимому, уже вступят в город…» И мы с Коробовым помчались на его видавшем виды вездеходе по пыльным, ухабистым проселкам на Белгород, в обход Томаровки, в которой все еще ожесточенно оборонялись зажатые в клещи гитлеровцы.

Дорога была новая, незнакомая, и мы долго блуждали, лавируя среди минных полей; к счастью, гитлеровцы бежали столь стремительно, что не успели снять установленные ими для сведения собственных солдат таблички с коротким, но многозначительным словом «Мinen» – «Мины». Наконец, во второй половине дня, вырвавшись к железной дороге, мы помчались вдоль нее на юг, туда, откуда доносился грохот канонады. Впереди белели меловые холмы.

Куда нам двигаться? Выручило старое фронтовое правило: езжай туда, где стреляют, – обязательно найдешь того, кто тебе нужен. Так и получилось. В цехе полуразбитого артиллерией и авиацией мелового завода мы встретили боевого сталинградского генерала Труфанова, который вел отсюда наблюдение за ходом боя. Еще немного погодя мы добрались до командного пункта командира гвардейского полка подполковника Прошунина, рослого богатыря со шрамом от ранения на лбу и с серебряной суворовской звездой на груди.

Гвардейцам была поручена архитрудная, но почетнейшая задача: лобовым ударом вдоль узкой полоски железной дороги, справа и слева от которой расстилаются топкие болота, ворваться на станцию Белгород, поднять над ней красный флаг, тем самым покончить с Белгородским направлением и открыть новое – Харьковское направление. Кому, как не гвардейцам, решать эту задачу? Ведь 89-я гвардейская дивизия, в которую входит полк Прошунина, имеет большой опыт уличных боев. Она дралась на улицах Гомеля, Тима,

Коротояка, прошлой зимой участвовала в сражении за Харьков – брала штурмом район Тракторного завода и вот теперь снова движется на Харьков…

Загремела артиллерийская подготовка. Над позициями гитлеровцев встали тучи пыли. Гвардейцы поднялись и пошли в атаку. Одновременно пошли на штурм и другие полки 89-й гвардейской и 305-й стрелковой дивизий. Это был жестокий и кровопролитный бой…

И вот уже перед нами полуразрушенный Белгородский вокзал, так хорошо знакомый всем, кому приходилось в мирные годы ездить поездом на крымские или кавказские курорты. Мы все помним, какой это был чистенький, аккуратный вокзал, какой порядок царил в его залах, как гостеприимно встречали пассажиров в его буфете…

Сейчас все здесь мертво. Трещит под ногами битое стекло. Тянет гарью и пороховым дымом. Лежат на перроне еще не убранные трупы. Среди скрученных взрывами рельсов зияют свежие воронки. За вокзалом горят дома, подожженные отступающими фашистами.

Гул канонады быстро откатывается на юг. Наступающая тишина как-то особенно подчеркивает значимость происходящего момента. Вот уже над полуразрушенным вокзалом кто-то поднял красный флаг. Занимают свои посты воинские караулы – завтра, наверное, они передадут вокзал железнодорожникам, а те начнут готовить станцию к приему поездов. Вдруг сквозь дым и гарь доносится медвяный аромат – цветут липы, уцелевшие в этом военном аду.

Угнетает безлюдье. Город почти пуст. На стене вокзала я читаю объявление, расклеенное фашистской комендатурой еще неделю назад. Это приказ:

1. Город Белгород эвакуируется. Население будет отправлено в тыл.

2. Начало эвакуации – 29 июля 1943 года утром.

3. Все приказания должны быть беспрекословно исполнены. За неисполнение приказа виновные будут наказаны.

Неподалеку – указатель дороги, установленный немцами. Такая простая, обыденная и вместе с тем волнующая сегодня надпись: «Харьков – 80 километров». Восемьдесят километров! Завтра в сводке Совинформбюро мы прочтем: «На Харьковском направлении завязались бои…» Нет больше Белгородского, есть уже Харьковское направление, и мы верим: придет – уже скоро придет! – день, когда и это направление исчезнет из сводок, а на смену ему придут другие. И так будет до тех пор, пока в один прекрасный день мы не прочтем: «На Берлинском направлении наши части перешли в наступление и…»

Но я, кажется, размечтался. Пока что мы в Белгороде, старом русском городе, стоящем на подступах к украинской земле, которая ждет не дождется своих освободителей. Впереди – долгая и трудная военная страда. И гвардейцы полка, которые пришли сюда с боями из-под самого Сталинграда, не собираются здесь давать себе передышку. Когда я разыскал сегодня в городе подполковника Прошунина, штаб которого разместился в маленьком домике на тихой окраинной улочке, он уже был занят подготовкой к новой операции.

– В общем, – сказал он, – все мои батальоны дрались хорошо так и запишите. Были, конечно, разные красивые боевые эпизоды, не худо бы о них рассказать, но давайте лучше условимся так: встретимся в Харькове на площади Дзержинского у здания обкома партии в девять утра в день взятия города. Там и поговорим! Идет?..[62]62
  И мы действительно вскоре встретились с Прошуниным в Харькове! Встречались с ним много раз и после этого – он с честью прошел по дорогам войны до самого конца ее. Сейчас Прошунин живет в Москве.


[Закрыть]

И он протянул мне широкую крепкую ладонь. Мы обменялись крепким рукопожатием. Эта уверенность в своих силах, уверенность в том, что теперь уже скоро мы сможем встретиться на главной площади второй столицы Украины, по улицам которой пока еще разгуливают гитлеровцы, лучше всяких отвлеченных рассуждений говорила о том, как силен сегодня боевой дух наших войск.

Сейчас, когда я дописываю эти строки, в разбитое окно пустого заброшенного дома, где мы обосновались на час, доносятся звуки военного марша. Батальон гвардейцев марширует по мостовой, сопровождая развевающееся на ветру знамя 89-й гвардейской дивизии. Гвардейцы уже покидают город, двигаясь дальше на юг…

* * *

К сведению редакции. Возвращаюсь к танкистам Катукова, чтобы осветить наступательные бои, которые они продолжают вести в другом направлении. Эта операция будет иметь важное значение в общем комплексе боевых задач, которые решаются сейчас в данном большом районе.