Текст книги "На Темной Стороне"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 5

Филипп вдруг вскочил, знаками велел всем замолчать. Пальцы нашарили пульт, звук от телевизора пошел громче. Импозантный диктор, который имитирует умного, раскатисто вещал крупным планом:

– Сенат США принял решение в условиях тяжелого состояния России помочь ей в охране уникального озера Байкал. Байкал, как известно, является самым глубоководным озером. В нем сосредототаче… сосредотаначе… гм… в нем воды намного больше, чем, к примеру, в Каспийском море! Байкальская вода является уникальной по составу, недаром ее продают в лучших магазинах Москвы, поставки от фирмы «Асс-соль», в озере живут уникальные виды рыб, что не встречаются нигде в мире и на планете тоже… Но сейчас над Байкалом нависла угроза полного уничтожения ввиду ввода в полную мощность гигантского бумкомбината. Он уже отравил промышленными и прочими отходами почти половину вод, а теперь…

Дмитрий слушал, задержав дыхание и не веря своим ушам. А голос гремел обличающе и грозно:

– …осознавая, что планета принадлежит всему человечеству, то есть всем людям, мы должны приходить на помощь тем, кто в ней нуждается, даже если тот не просит! Озеро Байкал нуждается в немедленных мерах по спасению воды и рыб. Правительство России сейчас занято более неотложными проблемами: накормить народ, дать им работу, наладить промышленность, выплатить зарплату, пенсии и долги. В этих условиях Сенат принял решение послать американских специалистов, которые остановят загрязнение вод уникального озера, возьмут под охрану запасы уникальных рыб, а как компенсация по поводу остановки бумкомбината уже есть договоренность с правительством Финляндии. Сейчас к границе с Россией направлены эшелоны с бумагой, которая превосходит по качеству выпускаемую на Байкальском бумкомбинате. Эта бумага предоставлена безвозмездно, как помощь русскому народу…

– Вот оно, – сказал Филипп мертвым голосом, – начинается. Не удалось им спихнуть власть силой, пробуют взять Россию по частям…

Дмитрий рыкнул люто:

– А полы им помыть не надо?

Слава сказал тоскливо:

– Эх, до чего же у нас самая не коллективистская страна!.. Ежели один на один, то любого бьем… как вон в шахматах, когда у тебя и противника одна доска и одни фигуры, но когда собраться группой… Потому и автомобили не можем делать, их никакой Левша в одиночку не соберет, потому и черных не можем выгнать, что они всегда помогают друг другу, а мы…

Филипп поморщился:

– Да мне плевать на все коллективы. Я – волк-одиночка!

– В коллективе бы проще, – сказал Слава мечтательно. – Чтобы кто-то прикрыл тебе спину…

– Одеялком укрыл, сопельки подтер, – издевательски протянул Филипп. Он медленно поднялся из-за стола, чуть грузноватый, но по уши налитый веселой силой, что искала выхода. – Нет уж, зато не погибнешь из-за дурости напарника.

Дмитрий проводил их до прихожей, закрыл на два поворота ключа металлическую дверь и даже поглядел в «глазок», как оба удаляются по длинному коридору к лифту: сгорбленный Слава и нарочито вызывающий Филипп, такого тоже стараются не замечать, а когда вернулся в комнату, по нервам ударил разряд электрического тока.

За его столом по-хозяйски расположился чужой человек.

Машина с желтым дипломатическим номером посольства Англии неслась, лихо подрезая иномарки с той же небрежностью, как и дряхлые шестерки. Инспектор ГАИ Воробьев поморщился, хотел было отвернуться с безнадежностью: иностранец, да еще дипломат! Тут уж ничего не попишешь. Они все ведут себя как в завоеванной стране…

Уже отворачивался, но еще видел, как машина на полной скорости пронеслась через «зебру», молодежь шарахнулась в стороны, левое крыло задело женщину. Ее отшвырнуло, как пучок тряпок, в воздух взвились две полиэтиленовые сумки, разлетелись пучки редиски, яблоки…

Машина так же стремительно и победно уносилась по Садовому. Воробьев торопливо схватился за рацию:

– Сергей, Сергей, в твою сторону идет голубой мерс с дипномером Англии. Останови!

В рации через треск и помехи прорвался унылый голос:

– Дипломат?.. А может, пусть едет, на хрен?.. Все равно ни хрена…

– Останови! – заорал Воробьев. – Он только что совершил дэтэпэ!.. Убил, наверное!

Торопливо прыгнул в машину и, включив мигалку дрожащими пальцами, ухватился за руль. Напарник, что дремал на соседнем сиденье, испуганно вздрогнул, вытаращил глаза:

– Что? А? Куды?

– На Кудыкину гору, – объяснил Воробьев со злостью. – «Скорую» вызови!

Машины неслись справа и слева равнодушные, как роботы. Почти никто дорогу не уступал, инспекцию нигде не любят, а в России еще и ни в грош не ставят, Воробьев высовывался из окна, орал, и тогда водители, словно только сейчас заметив это надоедливое насекомое с красным от гнева лицом и орущей мигалкой на крыше, нехотя и брезгливо отодвигались.

Впереди показался пост Сергея Дубова, бывшего сокурсника по милицейской школе. Тот издали развел руками, лицо виноватое, что-то прокричал, но Воробьев прибавил газу и промчался как торпеда мимо. До следующего поста еще надо добраться, он торопливо ухватил рацию, предупредил следующий пост ГАИ. Там старик Бобрищев, тоже вряд ли остановит, до пенсии тянет, скандалов избегает…

Проскочил два светофора, впереди наметилась пробка. Сердце стиснулось, опять упустили сволочь, ну что за жизнь подлейшая, тут без зарплаты, на унизительных поборах, а эта тварь людей давит и уходит…

Сбрасывая скорость, увидел голубой мерс, дергается взад-вперед, пытаясь вырулить, выбраться, а водители, высунувшись из окон, люто орут и крутят у виска пальцами.

Инспектор ГАИ Бобрищев, осунувшийся и вялый, уже пробирался к голубому мерсу. Честный и угрюмый служака, взятки берет по минимуму, мелких нарушителей даже не штрафует, но жизнь научила с сильными не бороться, себе дороже. Сейчас остановить – остановил, но помощи от него не жди…

Воробьев выскочил, пробежал к голубому мерсу, козырнул:

– Инспектор ГАИ Воробьев. Попрошу ваши документы!

Из машин высовывались водители, Воробьев слышал, как они спрашивали у Бобрищева:

– Ну что, можно ехать?

– Теперь все?

Бобрищев объяснил Воробьеву:

– Я попросил их перекрыть дорогу. У нас же не Штаты, чтоб собственными трейлерами в считаные минуты…

Воробьев умоляюще попросил водителей:

– Ребята, задержитесь еще на пару минут. Надо! Если этот гад газанет, пиши пропало. Посольство уже близко. Оттуда не достать. Он женщину сбил!

Водитель мерса, крепкий мужчина средних лет, с небрежной улыбкой подал поверх чуть приспущенного стекла документы. Это выглядело, как будто дал чаевые слуге-негру из племени мамбо-юмбо.

Воробьев отступил на шаг, оглядел крыло. Ни малейших следов, ни царапины, словно крыло бронированное. Возможно, и в самом деле даже пуля не оставит царапины.

– Павел Семенович, – попросил он Бобрищева, – проверь пока этого господина на алкоголь.

Документы в порядке, еще бы не в порядке, Воробьев чувствовал беспомощную злость и тянущую пустоту в желудке. Все бесполезно. Сейчас прибудут из посольства, скажут, что это провокация, женщина сама бросилась под колеса, сотрудник посольства ни в чем не виноват и скажут еще с наглой усмешечкой, что вообще посольство Англии заявит ноту протеста, а наглых сотрудников ГАИ, посмевших так бесцеремонно остановить англичанина – самого англичанина! – непременно накажут по всей строгости…

Водители уже выходили из машин, возбужденно галдели. Кто-то все же уехал, остальные сбивались в группки, зло и с той же бессильной яростью, так знакомой каждому русскому, бубнили о высшей расе иностранцев, что ведут себя как в завоеванной стране и ставят всех на четыре кости, как хотят и кого хотят…

Воробьев бросил зло:

– Ставят, потому что становимся!.. Семеныч, что с алкоголем?

Бобрищев развел руками:

– Отказывается. А задержать не можем, у него дипломатическая неприкосновенность.

Воробьев сказал глухо:

– Спасибо, что помог. Ладно, иди.

Бобрищев с великим облегчением спрятал трубочку и поспешно удалился. Водители галдели громче, смотрели зло, но уже так же обреченно и безнадежно, как и старый опытный гаишник. Кто-то громко и яростно лаял беспомощную власть, правительство, мудаков в Кремле и в Думе.

Воробьева взорвало:

– Да, беспомощные!.. Что мы можем? Ну задержим еще на десять минут, пока примчится какая-нибудь шлюха из их посольства. Еще и виноват буду! А ему даже пальчиком не погрозят! Ведь всего лишь русскую женщину сбил, не англичанку… Эх, мать-перемать! Я сейчас схожу к своей машине, мегафон нужен, а вы тут не убирайте машины, поняли?.. Вы все поняли?

Он повернулся и пошел к своей машине. Напарник, похоже, дремлет или балдеет от радио, даже рожу не высунул поинтересоваться. Да и что интересоваться, когда все предсказуемо, все уже повторяется с такой регулярностью, что впору с балкона бросаться…

Он был уже возле машины, когда далеко за спиной раздался звон разбитого стекла. Трое мужиков окружили машину иностранца, она вздрагивала под их ударами. Лобовое стекло покрылось белыми трещинами. Мужик остервенело рубил монтировкой, но стекло хоть бы хны, держалось, только все больше белело, будто посыпали мукой.

Подбежали еще двое, один совсем подросток, попытались открыть дверцу. Один тут же улетел, отброшенный могучим ударом в переносицу. Спины закрыли от Воробьева драку, он старался смотреть искоса, краем глаза, а сам замедленными движениями нагнулся к окну, протянул руку и начал шарить по пустому сиденью.

Напарник вздрогнул, снова смотрел вытаращенными глазами:

– Ты чо?.. Зеленых чертиков ловишь?

– Помоги, – ответил Воробьев, – вон один у тебя по рукаву бежит…

Напарник, принимая шутку, начал с отвращением хватать за крохотные хвостики и сбрасывать под ноги, но насторожился, высунул голову в окно:

– Ого! Что там за шум?

– Ты сиди, – предложил Воробьев. – Я пойду разберусь.

– Давай, – согласился напарник с облегчением. – А то я какой-то сегодня усталый.

Тут же задремал, а Воробьев с дурацким мегафоном, надо же взять, неспешно отправился обратно. Толпа распалась на миг, теперь там в растерзанной рубашке вертелся англичанин. Водители разлетались под его ударами, как кегли.

Воробьев услышал чей-то возмущенный вопль:

– Так он еще и каратист?

– Ах, падла!..

– Ну, тогда не взыщи…

Воробьев замедлил шаг еще больше. Двое водителей с разбитыми рожами отступили к машинам. В одной женщина с криком бросилась вытирать своему платком лицо, мужчина грубо отшвырнул ее на сиденье, в руке появилась монтировка, и уже как бык бросился в драку.

Англичанин как чуял, повернулся вовремя, успел встретить блоком, монтировка вылетела из рук, а водитель, с разбитым в кровь лицом еще сильнее, упал навзничь под ноги нападающим.

Воробьев уже собирался вмешаться, как вдруг еще один шарахнул англичанина монтировкой сзади. Метил в голову, но попал в плечо. Среди криков и ругани Воробьев отчетливо услышал хруст костей.

Рука англичанина повисла. Он ухитрился одной левой сшибить еще двоих. Дорогу к машине загородили двое подростков, с упоением громили ее железными прутьями, а монтировки появились сразу у троих автовладельцев…

Глава 6

За час до неприятного момента на дороге, когда он сбил какую-то туземку, Питер Холтштейн, третий секретарь посольства, вышел из здания в самом приподнятом настроении. Ему предстояло ехать в Шереметьево встречать Херберта, который должен передать ему кое-что, что пока нельзя доверить ни Интернету, ни даже засекреченным каналам. Все-таки дипломатическая почта пока что является самым надежным средством связи. После чего он должен отбыть в Англию, где ждет повышение, двойное жалованье…

Машина неслась, как ласточка над водой, все удовольствие от поездки портило только то, что дороги в Москве в самом деле как волны: машину встряхивает, руль дергается из стороны в сторону, это раздражало, а от презрения к жалким русским, даже дороги не могут сделать как следует, он готов был давить их к русской чертовой матери.

Он всегда нарушал их жалкие правила, ибо белый человек – есть белый человек, это сахиб, который сам устанавливает правила, а жалкие туземцы должны следовать им. Сам же сахиб выше этих правил. Правда, туземцы это понимают по своей рабской натуре. За все время службы в Москве, а это пятнадцать лет, его ни разу еще не останавливал патруль ГАИ!

Не раз он видел, как далеко на дорогу выходил их сотрудник, вот-вот царственно шевельнет полосатым жезлом, веля припарковаться к бровке, но, увидев желтую железку с дипломатическими номерами, поспешно брал под козырек и отступал. В последнее время, правда, под козырек не берут, но останавливать по-прежнему не решаются.

Сегодня он гнал, превышая скорость, нарушая правила обгона, подрезая, проскакивая на желтый, а то и вовсе красный свет, чувствуя себя лихим и могучим сверхчеловеком в жалкой стране трусов. Из обгоняемых машин на него бросали злобно-трусливые взгляды, дважды услышал даже оскорбительный выкрик, один раз нарочито снизил скорость, дал с собой поравняться и очень внимательно посмотрел на мужика, осмелившегося гавкнуть что-то невнятное.

Он видел, как краска сползла с толстой рожи, как мужик вцепился в баранку и смотрел перед собой неотрывно, страшась взглянуть на иностранца. Жена русского, что сидела рядом, бросала на иностранца трусливо-умоляющие взгляды.

– Я тебя поставлю, – сказал Холтштейн громко и уверенно, – тебя и твою жену, козел! Понял?.. И буду трахать, сколько захочу.

Он захохотал, наслаждаясь силой и уверенностью, газанул до упора, его вдавило в сиденье, а машина, как ракета, ринулась вперед по трассе, оставляя жалких русских в хвосте.

Когда его машина кого-то задела, он даже не прибавил газу. За все годы только трижды совершал наезды, но задерживали только раз, да и то сотрудники посольства обвинили власти в преднамеренной провокации. Правда, в посольстве ему напомнили, что даже туземные правила соблюдать желательно, ибо – ха-ха! – по возвращении в Англию придется туго, там будут штрафовать на каждом шагу, а за наезд угодит за решетку. Но слова есть слова: они должны такое сказать, а он обязан выслушать и даже кивнуть.

На следующем посту гаишник вышел на дорогу и сделал вялый знак остановки. Холтштейн усмехнулся, прибавил газу и пронесся так близко, что туземец вынужденно отпрыгнул.

Дорога изгибалась, впереди начала образовываться пробка. Он перешел из левого края на соседнюю полосу, начал срезать у менее расторопных, шел круто, лихо, проскакивая в миллиметре под носом этих туземцев, но впереди машины уже встали сплошной стеной.

Наливаясь раздражением, он смотрел, как подошли эти тупые инспектора, бессильно полистали его удостоверение, один тут же ушел, безнадежно махнул рукой, второй пытается задержать, дурак набитый, тупица, кретин…

Он смотрел в зеркальце, как тот вразвалку, как беременная утка, вернулся к своей машине, влез до половины в открытое окно, выставив широкий зад, что-то шарил, в славянской тупости пытаясь вспомнить, что же хотел взять…

Звон стекла заставил вздрогнуть. Машину окружили водители соседних машин. Один разбил зеркальце длинным гаечным ключом, еще двое попытались достать его через открытое стекло дверцы. Холтштейн с холодным отвращением смотрел на их потные немытые руки, молниеносно ухватил одного за кисть и ударил о край, с наслаждением слыша, как хрустнуло, второй только успел открыть рот для ругани, как другой рукой Холтштейн врезал ему прямо в переносицу.

Потом он не мог вспомнить, сам ли выскочил из машины, пытаясь остановить хулиганов, что калечили машину, били по стеклам, срывали антенну, брызговики, щетки, или же его выволокли. Помнил освежающую ярость, когда начал бить прицельно, мощно. Эти ублюдки разлетались, как зайцы под ударами лап британского льва, потом плечо ожгло такой острой болью, что взвыл…

…и разом протрезвел. Его окружали озверелые орущие люди. У всех в руках монтировки, гаечные ключи, обрезки труб. Он вскинул руки, защищаясь от ударов, но поднялась только одна рука. Сзади со сладострастным хаканьем ударили по печени. Свет померк в глазах, боль была дикая, режущая.

Внезапно увидел, как во втором ряду выскочила высокая, очень стройная женщина. Молодая, с высокой грудью, длинные рыжие волосы – она помчалась в сторону драки, толкая и расшвыривая зевак.

У него мелькнула суматошная мысль, что вот наконец-то пришло спасение, успел увидеть, как женщина быстро и грациозно нагнулась, а когда выпрямилась, в ее руке была изящная модная туфелька.

И последнее, что успел запомнить, это длинный острый каблук-шпилька, что надвинулся на него с огромной скоростью.

Воробьев подошел сзади, крикнул:

– Что за шум?.. Э, вы что это такое делаете?.. А ну прекратите это немедленно!

Англичанин лежал на асфальте, его пинали ногами, били под ребра, голова его бессильно моталась. То, что он этим русским свиньям молча выказывал все пятнадцать лет, они вернули, уложив в пять минут. Красивая женщина, похожая на фотомодель, торопливо воткнула изящную ступню в туфельку, стала ростом еще выше и красивее, в самом деле фотомодель или манекенщица класса люкс.

– Он хотел убежать! – сказала она с вызовом. – Мы только задержали для вас!

– Спасибо, – ответил он саркастически. – А теперь все убирайтесь!.. Вот едет их консул. Сейчас начнется…

Всех как ветром сдуло, попятились, он слышал, как хлопают дверцы, взревывают моторы. Фотомодель тоже отступила, а Воробьев с брезгливостью наклонился к пострадавшему. Похоже, что этот мужик с залитым кровью лицом в самом деле непрост. Хоть погон и не носит, но как дрался, как дрался! Сперва изображал просто разъяренного хозяина шикарной тачки, но потом, когда пошли с монтировками, вдруг превратился в умелого коммандос. Если бы не шарахнули сзади монтажкой…

Краем глаза видел, как вдали остановилась роскошная машина, торопливо бросил в рацию насчет «Скорой помощи», вытащил из машины аптечку и принялся со славянской неспешностью, какой ее изображают карикатуристы на Западе, останавливать кровь из разбитой головы.

Сзади простучали каблучки. Он решил было, что вернулась фотомодель, но к нему подбежала сухощавая и длинноногая женщина, бледная и сухая, как вобла, с короткой стрижкой.

– Что случилось? – воскликнула она с сильным британским акцентом.

– Не волнуйтесь, – ответил он участливо, – я уже вызвал «Скорую помощь». Вот-вот прибудут. У нас все быстро, вы же знаете.

Она присела на корточки перед водителем. Под ним уже натекла изрядная лужа крови. Похоже, открытые переломы были не только в ключице. Воробьев дал ей нашатырь, она скривилась, сунула пострадавшему под нос:

– Питер, Питер!.. Ты меня слышишь?

Разбитые губы зашевелились, веки задергались, и тут у Воробьева перехватило дыхание. Правая глазница заполнена вязкой слизью пополам с кровью, ох эти острые каблучки манекенщиц, тут уж никакие хирурги не помогут, это не переломанные ребра…

– Хр… хр… – вырвалось из разбитого горла, затем Воробьев услышал слова, которые не понял, но женщина напряглась, взгляд метнулся к маленьким часикам на руке.

Воробьев предложил с готовностью:

– Если хотите, я могу отвезти в больницу на своей машине. Мы, знаете ли, всегда помогаем иностранцам. Дружба народов, знаете ли!

Сквозь сочувствующий тон прорывались ликующие нотки. Женщина взглянула остро:

– Конечно же, вы не записали номера бандитов?

– Что вы, – оскорбился он. – Для нас главное – человек! Как я мог терять драгоценные минуты, когда человек поскользнулся и упал, так сильно ударившись головой о машину, а потом и об асфальт!

Она несколько мгновений смотрела ему в глаза, он ответил таким же откровенным взглядом: скоро ваша власть, сволочи, кончится. Скоро всех вас без всякой жалости. Слишком долго верили в ваши лозунги о гуманизме. Здесь не Индия, где вы боговали сто лет.

Он смотрел, как она, полуотвернувшись, бросила несколько слов по сотовому, он понял, что называют числа и цифры, а женщина ухватила пострадавшего за руку:

– Питер, потерпи чуть!.. Сейчас будем на месте. Эй, помогите же втащить в машину.

Воробьев, пачкаясь в крови, подхватил избитого, начал заталкивать в машину. Женщина крикнула раздраженно:

– Не в эту, идиот!

Воробьев в самом деле ощутил себя идиотом, машина дипломата искорежена так, словно по ней лупили рельсами, лобовое стекло все-таки раскрошили, даже передние шины прокололи, черт бы их побрал… но вообще-то, если не для печати и рапорта, то молодцы.

Женщина поддерживала Питеру голову, Воробьев дотащил до ее машины, здоровый же мужик этот Питер, одни тугие мышцы, такой выживет с разбитой печенью и отбитыми почками, вот только целиться придется учиться левым глазом: привет из России!

Искалеченного уложили на заднее сиденье, женщина торопливо села за руль. Воробьев крикнул укоризненно:

– Вы бы подождали!.. Сейчас прибудет «Скорая». У нас медицина бесплатная…

Машина ревнула и сорвалась с места. Воробьев счастливо смотрел вслед. Хоть и не по инструкции действовал, но незримые ангелы, звякая мечами и милицейскими бляхами, хлопали по плечам и говорили, что сегодня вел себя достойно, правильно, и хотя на ужин по-прежнему только картошка, сдобренная жидким подсолнечным маслом, но заснет счастливым и почти сытым.

Да, за его столом сидел крепкий матерый волчара. Правда, стул для себя придвинул другой. Ни один понимающий, к кому идет, профессионал не сядет на стул хозяина. Может и ножка отломиться, грохнешься, не успев выхватить пистолет, можешь просто прилипнуть к сиденью, а то не заметишь аккуратно закрашенный пропил…

Из расстегнутого ворота рубашки выбивались настолько густые рыжие волосы, что пуля запутается, как пчела. Он походил на трехгранный напильник, такой же прямой, серый, с холодным лицом и резкими гранями. Но грудь была широка, а сам он выглядит так, будто его выковали из большого слитка железа.

Он с холодным любопытством рассматривал Дмитрия, тот в самом деле ощущал себя так, словно по дурости сунул два пальца в электрическую розетку. А мысли так и вовсе заметались, как вспугнутые тараканы. Глаза невольно зыркнули на полку, где два швыряльных ножа, на стеллаж с безделушками, среди которых две штучки совсем не так безобидны, как смотрятся, но до них так же далеко, как и до двери.

Окно закрыто, как и дверь на балкон. Как бы ни проник в его комнату этот человек, он сделал это бесшумно и очень быстро. Показательно быстро. Даже окна и балкон прикрыл точно так, как было до вторжения.

Дмитрий кашлянул, проверяя перехваченное страхом горло. Связки работают, он сказал как можно спокойнее, хотя сердце колотилось, как у пойманного зайца:

– Да, круто. Хотя дверь на балкон я вроде бы не запирал.

– Не запирал, – согласился мужчина холодновато. – Но запоры не всегда останавливают.

Голос показался тоже скрежетом напильника, когда тот мерными движениями стачивает металл.

– Но шуму было бы, – возразил Дмитрий. Он старался говорить больше, так удается что-то узнать о противнике, отвлечь его внимание, расслабить, а к стеллажу всего четыре шага…

– Не обязательно, – сказал мужчина. – Можно открыть даже половинкой спички.

Голос был ровный, холодноватый, с оскорбительной ноткой полного превосходства. Голос человека, настолько хозяина положения, что может позволить себе держаться, как гость, и в ожидании хозяина просто сесть в его кресло. Или в соседнее.

Дмитрий замедленно прошел вдоль комнаты, сел на стул под стеной. Он старался двигаться открыто, руки держал на виду. Кем бы ни был этот гость, но и Дмитрий знал о себе, на что способен, когда загнан в угол.

– Я слушаю вас, – проговорил он тоже ровным голосом.

Незваный гость сидит спокойно, но Дмитрий чувствовал угрозу всеми фибрами тела и души, каждым кровяным шариком. Возможно, его нашли те, кого он уничтожал последние месяцы. В конце концов, у них тоже профессионалы.

– Дмитрий Човен, – сказал мужчина медленно. Его серые глаза без всякого выражения уставились в упор, голос вроде бы даже потеплел. – Сержант ВДВ, подразделение «Альфа», пять поощрений, три награды, два понижения в звании… В третьем коренном выпала пломба… Нехорошо, за зубами следить надо. При ваших-то нынешних заработках!

Дмитрий спросил недружелюбно:

– Что вы знаете о моих заработках?

Мужчина холодно улыбнулся. Их взгляды на несколько мгновений скрестились, в воздухе запахло горящим железом. Дмитрий понимал, о чем речь, и, похоже, этот странный гость знает о нем действительно много. Тогда он все-таки из тех служб, которые сами… ну, которые умеют ножом и пистолетом. И знают расценки. А разброс в расценках немал… Коммерсантик сдуру обычно обращается к «крыше», после чего тут же попадает в кабалу, а платит все больше и больше. Да и заказ в половине случаев не выполняется. Или обращается к случайному человеку, тот же расклад: в половине случаев заказ не выполнят, а если такого «суперкиллера» поймают, тут же сдаст заказчика с потрохами. Зато услуги «крыши» или доморощенных киллеров обходятся всего в 5–10 тысяч долларов. Коммерсанты покруче, да и не только коммерсанты обращаются именно через посредников к авторитетам или вожакам крупных нелегальных структур. После перепроверки самого заказчика ему дают специалиста на ограниченный срок. Это уже 20–50, зато результат почти стопроцентный. Иногда прибегают к услугам, Дмитрий об этом слыхал, к услугам террористических организаций. Эти борцы за свободу охотно берутся и за такие дела, зарабатывают неплохо. К примеру, за убийство Улафа Пальме получили два лимона, а за Листьева – четыре. Правда, миллионы получают за «коллекционные» акты, а вообще-то услуги террориста начинаются с 10 тысяч долларов. Это банальный взрыв машины или бронированной двери, офиса или просто бомбы в мусорном ящике. Стрелок – от 30 до 50, снайпер – до 70, но Дмитрий получал и больше, а за работу ножом – от 50 до 200 тысяч.

Кроме того, он ясно видел по глазам этого матерого волка, что тому известны и такие расценки: неохраняемый объект стоит от 5 до 30 тысяч, понятно, в зависимости от его статуса, хотя горла дворника и директора одинаковые, но брать за дворника неловко, как за директора. Если охраняет кто-то из неизвестных, знакомый или родственник, то за такую помеху накидывается еще несколько тысяч, зато если уже охраняют детективы из частного агентства, то заказчик раскошеливается от 20 до 50. Дмитрию приходилось иметь дело с тузами, которых охраняла собственная служба безопасности, а это от 30 до 70 тысяч. Правда, если охрана от МВД, то расценки те же, зато если у объекта профессионально подготовленная государственная охрана из бывшего 9-го управления КГБ, то расценки выполнения заказа взлетают от 50 до 200 тысяч. Выше всего ценится дичь, которую взяла под охрану сама государственная организация, это уже от 100 до 500 тысяч.

– Неплохие заработки, – сказал мужчина с насмешкой. – У нас академики столько не получают. Что скажешь?

Он обращался на «ты», но сейчас это не коробило. Дмитрий ответил так же холодно:

– Академики живут дольше.

Улыбка исчезла мгновенно. На Дмитрия смотрели холодные серые глаза, а губы сдвинулись, обозначив твердые бугорки, словно кожу натянули на каменную глыбу:

– Это верно. Особенно если учесть, что часть работы выполняешь бесплатно. По своей, так сказать, инициативе. Этакий городской Робин Гуд. А почему не скажешь, что заработанные… гм… ладно, заработанные таким образом, отдаешь вдове Коровича и своему другу Болотникову, что в госпитале?

Дмитрий напрягся, кровь бросилась в лицо:

– А вот это не ваше дело.

Мужчина сказал почти поспешно:

– Да я только сказал, что ты поступаешь… ну, непривычно благородно для нынешнего времени. Вдвойне благородно, что не трезвонишь об этом на каждом углу.

Дмитрий подумал, что здесь мужик ляпнул глупость, как же он стал бы трезвонить о своей помощи, если даже валютную икру маскирует под браконьерскую, сказал уже враждебно:

– Вы пришли, чтобы мне рассказывать мою биографию?

Он подобрал под себя ногу, уже зацепил носком за ножку, готовясь метнуть ногой… гость, конечно же, отобьет или увернется, но до полки со швыряльными ножами подать рукой. Что бы там ни рассказывали о сверхчеловеках из ВДВ, но он сам был не последним в «с любых высот в любое место» и знает, что если они и сверхчеловеки, то разве что для хилых очкариков, а не для сержанта-сверхсрочника.

– Напомнить не мешало, – спокойно ответил мужчина. – К твоему послужному списку стоит добавить и невероятную удачливость. Ты одиночка, а таким втройне труднее. И почтовые ящики, через которые работаешь, не спасение…

Дмитрий поинтересовался:

– У вас есть варианты лучше?

Мужчина усмехнулся:

– Ты их знаешь. Работать от криминальных структур. Они предоставляют информацию, выводят на цель, сами доставляют к указанному месту оружие… где ты его попросту бросаешь… Да-да, я знаю, ты стандартным брезгуешь, но зато какая безопасность!.. Нет, тебе просто сказочно везло. Удачливость есть удачливость. В других подразделениях такой графы отбора нет, но в нашем есть.

Дмитрий тут же спросил:

– В вашем?

– Нашем, – отметил мужчина без усмешки. – Где ты недавно попал в поле зрения. Я предлагаю тебе вернуться на службу.