Текст книги "На Темной Стороне"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 2

Изнурительные тренировки стали словно бы еще изнурительнее. Нагрузки увеличивались практически с каждым днем. Он снова стрелял в полной темноте, ориентируясь по звуку и даже по запаху, бегал по лесу в очках ночного видения, за спиной ранец в половину его веса, прыгал с крыш, врывался в квартиры, вышибая металлические двери, дрался на лестницах, в лифтах и на крыше.

Когда возвращался в казарму, ноги дрожали, а мышцы ныли, как у древнего старика. Медик на входе всякий раз предлагал сделать укол. Кое-кто, не выдержав боли в мышцах, соглашался, но Дмитрий стискивал зубы до ломоты в висках, проходил и падал на койку. Скрученные судорогой ноги щипал и растирал, чувствуя, как молочная кислота буквально разрывает ткани и рвет нервы.

К концу второго месяца, когда он едва тащил себя к бараку, мечтая упасть на твердую койку и помереть, его остановил инструктор по рукопашному бою:

– А, новичок!.. Ну как жизнь?

– Как в сказке, – прохрипел Дмитрий. – Как в чудной сказке.

Инструктор стоял, загораживая дорогу, улыбался, в глазах издевка, но, когда заговорил, голос звучал почти сочувствующе:

– Что-то рожа у тебя вытянулась… И сам как-то охляп, блеска не вижу. Ботинки не чищены, шнурки не поглажены… А часы, часы! Что у тебя за часы? Надо сменить, надо. Больно хрупкие. А ремешок так и вообще – позор. Позор и стыд. Сходи на склад, пусть выдадут браслет.

Дмитрий поморщился:

– Кожа мягче. Я к ней привык.

Инструктор продолжал, словно не слышал:

– Сейчас иные чудаки, что трясутся за здоровье, носят магнитные браслеты. Те вроде бы мешают… или помогают, не помню, осаживаться железу из крови. Тоже пусть Гаврилов выдаст.

Дмитрий скривился:

– Это зачем же?

Инструктор вытянул обе руки. На левой красовались внушительные часы, чисто мужские: в крупном корпусе, с крупными стрелками, толстые, а браслет тоже под стать: широкий, из толстых крупных звеньев блестящей стали. Кисть правой руки обхватывал толстый медный браслет, широкий и наглый до безобразия, прямо кричащий о трусости хозяина, который боится каких-то болезней, магнитных бурь на Солнце, солнечных пятен и озоновой дыры над Атлантидой.

– Ну как?

– Я бы сказал… – ответил Дмитрий, – если бы нашел мат круче, чем употребляет наш завхоз.

Инструктор улыбнулся:

– Вот-вот. Это уже одна победа. Вторая – подумай, как при таких часах и браслетах тебе наденут полицейские наручники? Третья – это не просто браслет. Как и часы… не только часы. Еще не понял?

– Понял, – прошептал Дмитрий. По телу прошла волна возбуждающего страха, усталость начала испаряться, словно организм зачерпнул добавочные силы из запасника. – Разрешите выполнять?

К Гаврилову он мчался со всех ног. Похоже, подготовке скоро конец. И, похоже, действовать ему не в России. Вряд ли эти штуки придумали супротив родной туповатой милиции.

Хотя пригодиться могут и здесь.

Ермаков повернулся на стук двери. Лицо полковника за последнюю неделю вытянулось, щеки запали, а скулы заострились. Сейчас в потемневших глазах таилась тревога.

Дмитрий вытянулся, Ермаков сказал с видимой неохотой:

– Возникла необходимость вашу подготовку… ускорить. Да что там ускорить, вы приступаете к обучению на пленэре.

Он видел, как радостно вскинулся этот юнец, глаза заблестели. Щенок мокроносый… Ермаков чувствовал себя тем командиром, который под Ленинградом в отчаянии послал юных курсантов-нахимовцев против наступающих фашистских войск. Они все погибли, но наступление фашистских войск не задержали. Или все же чуть задержали?

– Я готов выполнить любое задание, – выпалил Дмитрий.

– Любое, – поморщился Ермаков. – Ну да, любое… Просто сейчас политическая ситуация такова, что мы должны бросать в бой даже необученных… Да-да, это относится к тебе тоже. Будем беречь да накапливать силы – может получиться, что пользоваться ими уже будет не для кого.

– Не для кого?

– Если России не будет… – буркнул Ермаков. – Или вы готовы работать в качестве иностранного наемника?.. То-то. Империя уже держит за горло. Сжать им пальцы не дает мировое мнение. Да не Европа, это уже имперские блюдолизы, а Восток, Индия, Пакистан… Теперь это не колонии, а страны со своим ядерным оружием. Мы тоже пока что еще с ядерным. Словом, бросаем все силы. Даже такие крохотные, как твои.

При этом он оглядел его как муравья. Дмитрий только и нашелся, что прищелкнул каблуками и ответил довольно стандартно:

– Я не подведу.

– Ладно, везунчик ты наш… Я включаю тебя в качестве стажера в одну группу. Рано, конечно, но она почти повторение той, со взятием дачи. Только называющейся иначе…

Что-то в голосе полковника заставило Дмитрия спросить почти шепотом:

– А как?

Ермаков улыбнулся:

– Если скажу, то для тебя сразу отменяется любая увольнительная. Ты не будешь иметь права покидать территорию базы.

– Согласен, – выпалил Дмитрий.

Ермаков кивнул:

– Хорошо отвечаешь. Я не ошибся, когда тогда заглянул к тебе в квартиру. Ты хохол ведь, что такой черный?

– Я смуглый, – поправил Дмитрий. – У нас в роду все такие. Но мы русские. Хотя, может быть, и все хохлы. Та дача, которая называется иначе… зовется гасиендой, да?

Ермаков вскинул брови:

– Ого! Что еще вычислил?

– Вы знаете из моего личного дела, – сказал Дмитрий со счастливо стучащим сердцем, – что я знаю испанский. По виду тоже похож на испанца или латиноса. В новостях краем уха уловил обрывок разговора, что наркобароны снова налаживают крупные поставки кокаина в Россию… Меня зацепило «снова». Значит, один раз им что-то помешало. Возможно, помешаем еще раз?

Ермаков развел руками:

– Ну, в черепе у тебя есть еще и мозги, поздравляю. Прошлый раз… гм… да, в прошлый раз Колумбией правил так называемый мидельинский картель. Это было настолько мощное мафиозное государство, что все правительства Латинской Америки ничего не могли с ним сделать. Даже с помощью всех коммандос и спецназов США, Англии, Израиля и прочих всяких шведов. Но когда этот картель попробовал наладить поставки в Россию, то нам понадобилась всего неделя срока и отряд моих чижиков. Как-нибудь расскажу, как мы с ними разделались… причем так, что картель перестал существовать вовсе!.. но сейчас освежи свой испанский «а-ля Колумбия», а завтра с утра начнешь знакомиться со снаряжением.

– Что-то особое?

– Просто приспособленное для работы в тропических лесах. Можешь идти!

Дмитрий повернулся, чтобы идти, как вдруг его догнал задумчивый голос полковника:

– Да, кстати…

Дмитрий повернулся, вытянулся:

– Слушаюсь!

– С сегодняшнего дня русский язык для тебя запрещен, – сообщил Ермаков. И добавил, видя изумление в глазах молодого «каскадера»: – Разговариваешь только на испанском! Со всеми.

Едва за Човеном захлопнулась дверь, Ермаков мазнул пальцем по эникэю. Заставка исчезла, с экрана в упор смотрел крепко сбитый человек, чем-то похожий на него, Ермакова, разве что помоложе. Тот же жесткий рот, тугие складки, изломанные брови, запавшие глаза, короткая стрижка. Даже та же пятнистая форма десантника, только знаки различия элитного спецподразделения «Дельта», лучшего из юсовских диверсионных групп.

Ермаков пристально глядел в волевое лицо, увеличил, всмотрелся. С экрана человек смотрел прямо и уверенно. Мощные челюсти выдавались в стороны, придавая вид упрямый и решительный, голова прочно сидела на толстой мускулистой шее, тугие мышцы шли к плечам, широким, которые так нравятся женщинам.

– Но сейчас ты уже не таков, – сказал Ермаков вслух. – Сколько лет прошло?

Да, этому фото пятнадцать лет. Тогда шла война в Афганистане, которая именовалась войной советских войск против восставшего афганского народа, но на самом деле на той стороне сражались массы пакистанских войск, отряды арабских добровольцев, наемники из Западной Европы, все это было пронизано густой сетью юсовских инструкторов, военных специалистов, по всем каналам текли реки юсовских долларов, юсовского оружия, а тысячи юсовских профессионалов тайных и явных войн готовили как отдельных афганских боевиков, так и целые армии.

В 1982 году юсовцы направили на работу в Афганистан опытнейшего инструктора по партизанским действиям, лучшего эксперта ЦРУ по Ближнему Востоку Джима Шорта. Этого Джима Шорта прекрасно знали на всем Востоке как благодаря его связям с «Хезболлах» и «Черным сентябрем», так и особому дару входить в доверие к шейхам разных племен. Он до тонкостей знал обычаи различных племен и мог говорить о Коране, как муфтий. В тот раз, когда его направили в район будущих боевых действий, он должен был войти в доверие к новым полевым командирам моджахедов и попытаться скоординировать их действия.

Неподалеку от города Камдеш состоялась встреча наиболее значимых фигур из северного региона Афганистана. В течение трех дней вырабатывалась общая концепция ведения боевых действий, осуществлялся раздел сфер влияния, решались текущие вопросы, заключались союзы. Джим Шорт обещал помощь Империи в обучении моджахедов и снабжении их современным имперским оружием.

Весь север Афганистана превращался в арену действий хорошо подготовленных и направляемых из единого центра боевых групп. Увы, советской группе войск в то время такому напору противопоставить было нечего. Когда наша разведка перехватила кратенькое сообщение о «советнике из США», то уже утром в Кабул прилетела оперативная группа «Каскада», в которой он, Ермаков, был уже далеко не новичком.

Черт, стыдно вспомнить, для чего их тогда пытались использовать: чуть ли не для заготовок леса и перегона скота! И не удавалось вырваться, пока через свои каналы не организовали прямой приказ из Москвы.

Опрашивая захваченных моджахедов, определили, что в Афганистане работает сам знаменитый Джим Шорт. Зная его привычку держаться границы, чтобы в случае чего быстро уйти или получить помощь, «каскадники» понимали, что из этого района он не уйдет никуда, кроме как в Пакистан. Тем более что недалеко от Камдеша, по ту сторону границы, около городов Дир и Читрал, были расположены несколько учебных баз, где инструкторы из Сирии обучали моджахедов.

Было решено, что спецназ и одну тройку «каскадеров» отправят прочесывать местность вдоль реки Ярхун, по направлению к Джалалабаду, там как раз активизировались военные действия, пошуметь, пострелять, чтобы туповатая местная разведка точно знала, что Джима Шорта ищут именно там. Одновременно три тройки проникли на территорию Пакистана и стали высматривать, какие группы моджахедов переправляются через границу, их состав, вооружение и места перехода.

Через две недели было замечено десять человек, отлично экипированных, передвигающихся только ночами и ведущих разговоры не на пушту или дари, наиболее распространенных языках в Афганистане, а на арабском и английском. Среди членов группы один был практически неотличимым от араба европейцем. Это и был Шорт со своей элитной охраной из коммандос.

Сразу после перехода границы в группе стали говорить только на пушту, и к ней присоединилось еще десятеро, уже местные супермены. Группа стала двигаться ускоренным темпом, Шорт явно куда-то спешил. Оказалось, что в это время советские войска нанесли под Джалалабадом ряд чувствительных ударов по группировкам моджахедов.

Недалеко от старого места встречи, где была уже приготовлена засада, группа Шорта, то ли почуяв нечто, то ли получив указания со спутника-шпиона, вдруг свернула на юг и стала стремительно уходить к границе. Первая тройка «каскадеров» обогнула отряд с востока, вторая отрезала путь к Пакистану, а третья, которой командовал тогда он, Ермаков, открыв огонь, стала отжимать охрану от Шорта. Тот почти не сопротивлялся, но, когда его стали оттаскивать от места атаки, попытался выбросить какой-то предмет. Это был стандартный аварийный сигнализатор, входящий в комплект полевого снаряжения спецподразделений США, способный в доли секунды выбросить в эфир сигнал с просьбой о помощи.

Многочисленная охрана Шорта была уничтожена, только один сумел, отстреливаясь из двух пистолетов, чудом ускользая от пуль, нырнуть в туман и уйти, хотя Ермаков выпустил в него три пули. Однако, как потом выяснилось, две не сумели пробить бронежилет нового образца, легкий и неимоверно прочный, а третья только сорвала кожу над бровью юсовца. В свою очередь, он в прыжке выстрелил в сторону Ермакова, и он до сих пор помнит этот горячий и злой удар в грудь, когда пуля пробила навылет и вышла под лопаткой, чудом не задев сердце. Из десяти «каскадников» двое погибли, двое ранены, причем Ермаков успел понять, что двое упали от рук этого неизвестного, что сумел уйти живым, зато теперь в руках опаснейший агент ЦРУ, которого с нетерпением ждут в Москве и за которого юсовцы отдали бы целый полк своих «дельтовцев», только бы не дать тому попасть в руки русских.

Спешно связались со штабом, требуя немедленной эвакуации. И тут началась обычная расейская действительность… Из штаба сказали, что вертолеты вылететь не могут, так как с горючим всегда было плохо, а тут еще колонну с горючим сожгли моджахеды. Словом, выбирайтесь, ребята, сами. Это с двумя ранеными, в горах, не говоря уже о ценнейшем пленнике, на выручку которого спецслужбы Империи бросят все силы! Но в штабе решили, что генералам виднее: эвакуацию перенесли на 16.00 следующего дня. Местом отправки был выбран небольшой гарнизон, куда на этот случай приказали переместиться команде спецназа, осуществлявшей отвлекающий рейд. По прибытии на место выяснилось, что спецназ именно в этот момент отозвали для охраны трубопровода, где ожидалась инспекция совместной афгано-советской комиссией. В гарнизоне оказалось всего восемь «каскадеров», из них двое раненых, и пятьдесят солдат срочной службы, еще даже не обстрелянных.

Империя богата, она может держать множество военных баз по всему миру. Резервные группы «Дельта» тоже разбросаны по всему миру. Одну из таких групп, в составе шестидесяти отборнейших коммандос, спешно перебросили в Пешавар, а оттуда на двух вертолетах «Чинук» тут же переместили через границу. Ее сопровождали три вертолета AH-6F, а это шесть шестиствольных пулеметов миниган калибра 7,62 мм, тридцать шесть неуправляемых ракет калибра 70 мм, восемнадцать управляемых ракет стингер и шестьдесят противотанковых ракет «ТОУ», черт бы их побрал…

Да и сами «Чинук» не подарок: одно только автоматическое исследование местности на бреющем полете чего стоит, когда вертолет способен на огромной скорости пройти, буквально царапая дно извилистого ущелья, и обрушить в самый неожиданный момент огонь из двух пулеметов калибра двенадцать с половиной!..

Вел их, кипя местью, как выяснилось вскоре, тот единственный, кто сумел уйти живым. Его звали Фред Хорт, и в шесть утра по его указке вертолеты огневой поддержки зависли, окружив крохотный лагерь. Первый транспортник высадил часть десанта к северу от гарнизона, а второй ждал момента, чтобы высадиться прямо на плац посредине.

Первая группа скрытно проникла в лагерь, вырезала часовых и начала лихорадочно искать Шорта. В тот же миг вертолеты огневой поддержки открыли огонь по складу горючего, бэтээрам. Солдаты срочной службы заметались в панике, их АК-74 и с бронежилетами справлялись только с самыми простейшими, а тяжелые пулеметы, установленные на бэтээрах, были уничтожены в первую же минуту. «Каскадники» приняли бой всемером против шестидесяти «дельтовцев» и четырех боевых вертолетов высшего класса.

Тяжело раненный Ермаков со стажером и пленным Шортом находились в глиняной мазанке. Когда начался бой, они вытащили Шорта и, едва вторая группа «дельтовцев» высадилась в центре гарнизона на плацу, вдвоем перебили все охранение, застрелили пилота и втащили Шорта. Ермаков тут же сел за пульт управления, а стажер – за пулемет.

Когда транспортный вертолет неожиданно поднялся в воздух, «дельтовцы» решили, что пилот побаивается, чтобы свои не подбили, однако Ермаков чуть сместился к вертолету поддержки, стажер точной очередью сбил его со всеми его стингерами, управляемыми и неуправляемыми, всеми стрелками и пулеметчиками, и тяжелый транспортник ринулся в образовавшуюся щель.

Полковник Артур Бенитейл, командир «Дельты», велел догнать и сбить, по возможности вызволить Шорта, если его увозят именно на этом захваченном вертолете. Понятно, транспортник не соперник маневренному боевому вертолету, Ермаков велел стажеру прыгать, сам не то что прыгать – едва удерживал в руках рычаги управления, и, когда во время облета холма их вертолет на миг оказался закрытым от преследователя, стажер вышвырнул Шорта и выпрыгнул следом сам.

Тем временем гарнизон был уничтожен полностью, однако семерка все еще вела бой, истребляла «дельтовцев», как волки овец, даже ухитрились отобрать у вооруженных до зубов «дельтовцев» противотанковый гранатомет и сбить последний боевой вертолет. Но остатки «Дельты», используя огневую мощь, окружили «каскадеров» и, не рискуя вступать в схватки, издали растерзали их огнем, нашпиговав землю металлом так, что все было покрыто железом. За время короткого боя от самой «Дельты» осталось меньше половины…

Боевой вертолет висел на хвосте и методично расстреливал транспортник, что шел на малой высоте. Ермаков помнил, как еще две пули ударили в его тело, раскаленные и злые, рвали его плоть, а он тогда в ярости орал что-то лютое, за пулемет сесть некому, и тогда применил последнее русское средство: пошел на таран, но юсовец, естественно, в последний миг отвернул в сторону. Тогда Ермаков отстрелил ИК ловушки, поднялся над боевым вертолетом и сбросил противорадиолокационные ловушки ему прямо на винт. Винт тут же запутался, вертолет грохнулся вниз и взорвался со всеми их ракетами, бомбами, пулеметами и боевым расчетом.

Теряя сознание, в полубреду, он кое-как приземлил продырявленный транспортник, отыскал юсовскую рацию и сумел связаться со своими. Вертолеты вылетели к Камдешу с Джалалабадского аэродрома через час, а еще раньше поднялись истребители-штурмовики. Не зная, где находится стажер с пленником, они попросту барражировали над районом, пугая горных козлов.

Понятно, с АВАКС ПРО США это заметили, остатки «Дельты» спешно отозвали. Весь бой и гонки заняли меньше чем полчаса. Шорта со сломанными ногами и отбитыми гениталиями отправили в Москву, стажеру погрозили пальчиком: слишком грубо обошелся с ценным пленником, сам ведь даже не поцарапался, а его, Ермакова, отправили в госпиталь в СССР, где провалялся почти полгода.

Эта операция, широко известная в узких кругах как «Охота на Джима Шорта», унесла жизни пятидесяти необстрелянных мальчиков и восьми «каскадеров». Юсовцы потеряли тридцать «дельтовцев» при захвате Шорта, затем тридцать восемь элитных бойцов того же подразделения при попытке его освобождения, все четыре боевых вертолета и оба транспортных.

Потом, при «разборе полетов», отметили недостаточное содействие армейских специалистов, недостаточную комплектацию группы вооружением, слабую подготовку операции прикрытия отхода, недостаточную «чистоту» работы группы при захвате, преступную халатность командира группы, состоящую в допущении неполного уничтожения охраны объекта и неустановке помех для радиопередающих устройств перед захватом…

И все-таки «Каскад» выполнил задачу, как выполнял ее всякий раз. А с Фредом пришлось сталкиваться еще четырежды лицом к лицу. Несколько раз Ермаков чувствовал его присутствие за сценой, а однажды даже полчаса сидели в кафе, разговаривали, причем знали, что каждый держит направленный в его сторону пистолет.

Ему показалось, что майор с эмблемой «Дельты» в петлице иронически улыбается с фотографии. Взглянул пристальнее, майор ответил таким же прямым взглядом.

– Что ж, – произнес Ермаков вслух, – пожалуй, мы еще встретимся… Они должны послать нам наперехват лучших. А ты уже тогда был лучшим.

Майор на фотографии загадочно молчал. В глубоко посаженных глазах были воля и упрямство. Что ж, теперь лейтенант, доросший до полковника, может встретиться с самим вице-директором могущественного ЦРУ. Который руководит не одним отрядом «Дельта», а всеми операциями Империи!

Глава 3

Незнакомый сержант откозырял перед Ермаковым, испытующе оглядел Дмитрия, распахнул перед ним дверь ранее недоступного для него помещения в недоступном ранее секторе. Дмитрий заметил торжествующую улыбку полковника, решил не терять лица, зашел спокойный, невозмутимый, но внутри уже начали дрожать жилки.

Сперва показалось, что попал в помещение часового завода или даже цеха по производству чипов для сверхмощных компов. В стерильно чистом помещении вспыхивали красноватые лучи лазеров, станки работали бесшумно, хотя чувствовалось присутствие больших энергий. Всего трое, одетые в белые комбинезоны, склонились за станками, в сторону вошедших никто не повел и бровью.

Дмитрий еще не увидел, что же в зажимах суппортов, но сердце радостно екнуло. А когда приблизился, дыхание остановилось в груди. В металлическую вазу упал странно знакомый патрон. Он оглянулся на Ермакова, тот кивнул, Дмитрий жадно ухватил еще теплый после обработки цилиндр, повертел в пальцах.

Чуть тяжелее обычного, знакомая полость в наконечнике, в торце блистающая, как зеркало, поверхность с безукоризненной выемкой в центре…

– Это же мой, – прошептал он, – черт… как вы умудрились?

Ермаков кивнул:

– Ручная работа, да? И сколько ты потрудился над каждым таким патроном?

Дмитрий пожал плечами, продолжая рассматривать патрон, потом загреб из чаши еще пару, сравнил:

– Когда от удачного выстрела зависит жизнь, то не думаешь, сколько посидишь над подгонкой одного патрона… Как вам это удалось?

Ермаков повел рукой:

– Техника теперь решает многое. Не все, но многое. Что такое компьютеры, знаешь. Что такое лазеры… Ну, хотя бы с лазерным прицелом знаком. А здесь лазеры под руководством компьютеров идеально точно высверливают эти полости внутри обычных пуль… мы их получаем ящиками, но, как видишь, для особых операций модифицируем. Так, как это нужно нам. Могу добавить, что снайперы Империи тоже не очень-то придерживаются запретов Женевской конвенции насчет разрывных или несбалансированных пуль.

Дмитрий ответил рассеянно, все еще потрясенный таким богатством:

– Да плевать мне на их запреты. Я пока ни Империи, ни ее лакеям не подчинен… Но это же целая революция!

Сбоку на экране монитора поворачивалась объемная модель пули. Справа и слева бежали строки цифр, они менялись с сумасшедшей скоростью по мере того, как тончайший лучик лазера, в сто тысяч раз тоньше иглы, убирал лишний металл внутри этого грубо отлитого комка металла.

На стрельбище шел, удерживая сладкую дрожь в ногах, а ящичек с патронами прижимал к груди. Хотелось помчаться сломя голову, поскорее упасть на прокаленную солнцем землю и выпускать пулю за пулей в мишень. Нет, падать нельзя, вдруг да коснется винтовкой земли, надо опуститься бережно, и уже потом…

Из двенадцати огороженных щитами мест из троих торчали широко расставленные ноги. С другой стороны из-за щитов виднелись стволы. Иногда подрагивали, слышались сухие щелчки.

Никогда еще Дмитрий не опускался на землю так бережно. Чехол снимал, как подвенечную фату с целомудренной новобрачной, винтовку опустил на мешок с песком, как будто она была из стекла, бережно отвел затвор. Семь патронов легли в магазин легко и привычно, словно там всегда жили. Когда вернул затвор обратно, тот словно бы проскользнул как по маслу, легко повернулся в конце и закрыл канал.

Наушники остались на полке, здесь не Олимпийские игры. В бок уперлось что-то тупое, он менять положение не стал, уже дав себе задание выпустить все семь пуль не больше чем за десять секунд. Ноги его растопырились, ботинки уперлись в землю, он превратился в прочную металлическую конструкцию. Теперь только землетрясение смогло бы сбить прицел…

Уперев приклад в плечо, он поймал середину мишени в прицел, задержал дыхание. Палец коснулся курка, затем в плечо легонько толкнуло. Изображение мишени расплылось, но пальцы уже передернули затвор, патрон дослан, выстрел, снова пальцы передергивают затвор, патрон, в душе ликование, что может помешать, надо быть холодным как камень, сосредоточенным…

Когда ушла седьмая пуля, он ощутил угрызение совести, что так бессовестно тратит драгоценные патроны, он-то знает, сколько пота пролито над каждым, даже если над ним трудились лазеры, но пальцы уже снова щелкнули замочком, крышка железного ящика поднялась, а там этих патронов не меньше сотни.

Он отстрелял уже семь раз по семь, когда за спиной прозвучал удивленный голос:

– Да, это что-то… Все до единого в десятку!..

И другой голос, в котором узнал Валентина:

– Два ушли на пару миллиметров выше.

– Но в десятку, – согласился Ермаков.

– Мишени нужно отодвинуть, – предложил Валентин. – Хотя бы еще на сотню метров. А лучше – на две. Из такой винтовки да не попасть? Она ж сама находит цели. А пули сами ложатся в середку.

Дмитрий слышал, как Ермаков хмыкнул, что-то бросил в микрофон. Затопали ноги, затем голос над головой произнес:

– Переведи дух. Сейчас попробуй дистанцию посложнее.

Не отвечая, Дмитрий зарядил, дослал, на пару долгих минут опустил веки, отгораживая себя от мира с его суетой, завистью, а когда раскрыл глаза, мишени уже были на дальней дистанции. Он коснулся щекой теплого приклада, заставил сердце уменьшить тактовую частоту, поймал в перекрестье прицела центр мишени. После толчка резкость смазалась, но пальцы привычно дослали новый патрон, и второй выстрел прозвучал почти бездумно, на рефлексах.

Если внутри и осталась злость, эти двое все еще что-то говорят за спиной, обсуждают, комментируют, мешают… может быть, сознательно, надо же проверить его стрельбу в условиях легкого стресса, дополнительной эмоциональной нагрузки, но ликование от обладания такой винтовкой не давало ничему другому взять верх. Он стрелял и стрелял, выстрелы звучали как сухие щелчки, словно всякий раз ломали тонкую веточку. Потом пальцы заскребли по железному донышку, он услышал над головой довольный смешок, вздохнул, руки с большой неохотой отложили винтовку.

– Сейчас посмотрим, – сказал Ермаков. – Сейчас поглядим…

Дмитрий поднялся, разогретая его теплом винтовка ушла в чехол. Вокруг Ермакова толпились офицеры, трое рассматривали мишени в бинокли. Примчались двое, мишени разложили на широкой скамейке, тут же вместо биноклей в руках появились циркули.

Мишени остались девственно-чистыми, только десятки в самом центре были изуродованы, изорваны. Пули зачастую ложились одна в одну, серединку вырвало вовсе. Только на третьей мишени две пули чуть сдвинулись от центра вверх, но все еще оставались в десятке.

За спиной Дмитрия нарастал удивленный говор, он сам смотрел на мишень неверящими глазами. В мире не существовало пуль, которые бы ложились точнее, чем его собственные. Чем те, над которыми он сам корпел, выбирая полости где бормашиной, где самодельными инструментами, способными делать операции микробам!

И вот теперь эти пули все в десятке. Десятки таких пуль. Он оглянулся, увидел торжествующую усмешку Ермакова, кислое лицо Валентина, хохочущего Тараса, а за ним словно наяву он увидел этих сумасшедших самодельщиков, что дни и ночи просиживают не перед телевизором, не за компьютерными играми, не забивают козла во дворе и не таскаются от бабы к бабе… а растачивают, доводят до только им известного совершенства самые заурядные патроны армейского производства.

– Ты стрелял великолепно, – сказал Ермаков.

– Разве я?

– Ты.

– Это патроны, – возразил Дмитрий. – На свете не было еще таких патронов.

Ермаков улыбнулся:

– Думаешь, тебе какие-то привилегии? Такие же патроны и у других. По крайней мере в нашем подразделении. Но твои результаты – лучшие. Ладно, отдохни. Потом стрельба по мишеням, что поставят вдвое дальше. Еще вдвое.

У Дмитрия вырвалось:

– Но это невозможно! Даже ваши пули…

Глаза Ермакова горели грозным весельем:

– Ты еще не видел наших винтовок!

У Дмитрия задрожали руки, когда он увидел эту винтовку. А когда только прикоснулся, то ноги стали ватными. Он не понимал, как это у его соседа выше этажом на глаза наворачиваются слезы умиления, когда берет на руки огромного толстого кота, тупого и ленивого, но сейчас чувствовал, как от кончиков пальцев по его телу пробежало животное тепло, как от живого существа, что греет его в холодную зиму, лечит, забирает его болезни и страхи.

И словно воочию увидел старого сгорбленного человека, потомственного оружейника, что делал ее вручную несколько лет: сперва в грезах, потом являлась ему во сне, затем рисовал, комкал и выбрасывал листы бумаги – недостаточна совершенна, а значит – не прекрасна! – а потом долго и влюбленно делал в свободное от работы время там же на заводе, а то и дома в полутемном сарайчике, почти не прибегая к стандартным деталям, а все вытачивая вручную, подбирая только лучшие сорта стали и дерева.

Винтовка была прекрасна, как фотомодель на подиуме. Совершенство ее делало прекрасной, аристократичной, и Дмитрий бережно трогал приклад из настоящего орехового дерева вместо привычного силиконового, заглянул в оптический прицел и едва не отпрянул: после привычного четырехкратного это сорокакратное ошеломило.

– Но патроны, – прошептал он. – Они должны быть усиленными! Ни один ствол не выдержит.

– Металл закалили так, что его можно разорвать только атомной бомбой, но ее вряд ли кому удастся засунуть в ствол. Но ты прав, патроны для нее тоже не простые.

Дмитрий заметил, что Ермаков сам вытащил из железного ящика коробку с патронами. Похоже, в этом засекреченном помещении лаборатории и мастерской он совмещает должности кроме няньки и отца-командира еще и завхоза.

Дмитрий вытащил пару патронов, взвесил на ладони. Таких тяжелых еще не встречал, это не пули, а противотанковые ракеты. Понятно, их делают тоже только здесь, в секретной мастерской, приспосабливая самый большой размер гильз, используя свои пули с полым наконечником, набивая выверенным в лаборатории порохом.

– Это самая точная в мире винтовка, – сказал Ермаков ровно, но Дмитрий уловил в голосе полковника тщательно упрятанную гордость, – но наши умельцы поработали… еще как поработали!.. чтобы сделать ее точнее, еще точнее, еще, а потом еще и точнее намного. Видишь, родной ствол заменили на нержавейку, обработанную особым способом… словом, никакая пуля его не разорвет. Приклад из особого сорта плексигласа, хотя похож на ореховое дерево, затвор из титана…

– Ого, – вырвалось у Дмитрия, – а это зачем?

– Время перезарядки уменьшается на сорок процентов, – ответил полковник с гордостью. – Ты ведь умеешь стрелять не только точно, но и быстро?

Дмитрий чувствовал, как сердце прыгает, подбрасывает его грудь толчками. В этом состоянии он не попал бы и в корову с пяти шагов.