Текст книги "Мрак"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Эй, жабенция, – проговорил Мрак с удивлением. – Видывал я жаб болотных, видел озерных и речных, даже на деревьях зрел… но чтобы в горах?

Жаба подобралась к полоске света ближе. Орел грозно заклекотал, повел крыльями. Жаба опасливо попятилась. Одна лапа волочилась, оставляя след из слизи и белесой крови.

Мрак сочувствующе покачал головой, тут же о жабе забыл. Дыхание выровнялось, он достал из-за спины суму, на плоский камень выложил ковригу хлеба, две луковицы и ломоть жареного мяса. Острый нож красиво отхватывал ровные полоски. Орел переступал с ноги на ногу, вытягивал шею.

– Прими угощение, – сказал Мрак.

Он швырнул ломтик мяса. Орел сперва отпрыгнул, затем дотянулся клювом, ухватил опасливо. Мрак с интересом смотрел, как орел подержал мясо, словно не зная, что делать, затем подбросил и поймал в воздухе. По горлу прошел комок. Орел сглотнул и вопросительно посмотрел на Мрака.

Мрак засмеялся, отрезал еще.

– Держи!.. Я наверстаю внизу. Все равно здесь нет ни пива, ни кваса, ни меда.

Когда он бросил орлу третий ломтик, шорох у ноги привлек внимание. Жаба сидела, высунувшись из щели, и жадно смотрела на мясо. Мрак пожал плечами:

– Почему бы и нет?

Он отрезал ломтик, стараясь сделать его как можно тоньше. Жаба ухватила с жадностью, задрожала, здоровой передней лапой торопливо запихивала мясо в свою широкую пасть, явно боялась, что человек передумает и отнимет.

– Наголодалась? – спросил Мрак сочувствующе. – Ешь. Я знаю, что такое голодать.

Жаба, худая и облезлая, глотала мясо с жадностью, но уже после третьего ломтика осоловела, раздулась, смотрела на мясо мутным взором, прижималась к земле. Попыталась задом вдвинуться в щель, но та теперь оказалась чересчур узка.

Мрак засмеялся. Не надо быть провидцем, чтобы увидеть судьбу бедной жабы. Орел, даже поев лакомого мяса, не откажется от добычи. Даже такой худой и никчемной.

Мрак поднялся, напряг и распустил ноющие мышцы. Ничего, теперь дорога вниз. А там в первом же селении отыщет постоялый двор и отоспится.

Сделал шаг, услышал шорох перьев и довольный клекот. Орел уже растопырил крылья, готовился перелететь на его место. Жаба смотрела вслед Мраку выпученными глазами.

– Эх, бедолага, – сказал Мрак досадливо.

Не отдавая себе отчета, зачем так делает, он вернулся, подхватил ее и сунул в мешок. Выпустит, когда отойдет в безопасное место. Орел о ней скоро забудет. У птах все просто: с глаз долой – из памяти вон.

Дорога вниз пошла так круто, что он большей частью бежал, хватаясь за выступы скал. Холодный воздух постепенно теплел, среди мертвых глыб проступили зеленые и бурые пятна мха, затем кое-где замелькала трава, пошли зеленые уступы, ущелья. Дно приближалось, Мрак уже видел скот и людей на зеленом поле, всадников на дороге.

Собравшись с силами, он сбежал по косогору на дорогу. Справа тянулось поле с поспевающей рожью, слева шла крутая стена. Извилистая дорога вела к видневшимся вдали строениям. Над трубами поднимался дымок. Сердце Мрака подпрыгнуло. Постоялый двор!

Взбивая пыль, он вошел через ворота, чувствуя знакомые запахи коней, повозок, грубо выделанной кожи. Люди сидели на крыльце, другие поили коней, из кузницы слышался легкий стук молотка, брань, испуганное ржание.

Мрак поднимался на крыльцо, когда ощутил в мешке шевеление. Охнул, выругался сквозь зубы. Совсем забыл про бедную жабу. Спас от орла, а что ей теперь?

Холодные лапы отпихивались, жаба даже укусила за палец, но зубов еще не было, чуть придавила твердыми деснами. Мрак выудил, подержал на ладони. Она уцепилась одной передней и двумя задними за пальцы. Выпученные глаза сердито смотрели в его лицо. Дышала тяжело, с хрипами, кожа покрылась капельками пота. Как еще не задохнулась, подумал Мрак невольно.

Мужик на ступеньках выпучил глаза:

– Люди, плюйте на него!.. Он жабу обедать принес!

– Дурак, – сказал Мрак значительно, – это заколдованная тцаревна.

Глава 19

Жаба с ладони прыгнула ему на плечо, едва не сорвалась, одна лапа висела бессильно, но кое-как укрепилась, прижалась белесым пузом, стала почти неотличима от его душегрейки из звериной шкуры. Хрипы в ее груди стихли, теперь лишь похрюкивала, как крохотный поросенок.

В харчевне было дымно и жарко. За столами ели и пили люди, из которых Мрак за местных признал бы не больше двух-трех. На остальных лежала печать странствий, драк, переходов через горы, переправ через бурные реки, схваток с дикими зверьми. Да и что делать местному здесь, где все равно пахнет опасностью, ибо эти люди не знают, как жить вне ее? Местный пообедает и дома, где хоть похлебка жиже, зато зуботычины не получит вместо хлеба.

За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой. Жаба тяжело пыхтела, белый зоб часто раздувался. Темно-зеленая кожа пошла крупными пупырышками. Она прижалась к столешнице, пугливо смотрела по сторонам выпуклыми глазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание, еще когда он вошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та даже не посмотрела в его сторону.

– Смотри, не идет, – сказал он со смешком. – Будто его считает своим батей.

Второй сказал с пьяной рассудительностью:

– Жабы нас не знают. Нас… то исть отцов. Я про все зверье говорю, понимаешь? А вот маму… Ежели она, скажем, увидела бы этого лохматого первым, когда вылупилась из яйца, то его бы и сочла мамой.

– Почему? – спросил первый тупо.

– А кого любой ребенок видит первым? Всегда мать. Любой ребенок. Хоть пернатый, хоть с перепонками…

Мрак покосился на жабу. Та смотрела мутным взором. В ее выпуклых глазах было обожание. Если это не взрослая жаба, подумал он, тогда понятно, почему не оставил орлу на обед. Детей рука не поднимается обидеть. Любых детей. Всякий человек щенка приласкает, даже если собак не любит, котенка почешет, поросенку чмокнет…

Подошел толстый мужик в засаленном переднике. Хмыкнул, спросил:

– Есть аль пить?

– И песни петь, – сообщил Мрак.

– Песни хоть тресни, – сказал хозяин, – а вот с едой у нас туго. Только бараний бок с кашей да хлеб из старой муки. Малость пива осталось.

– Неси, – разрешил Мрак.

Хозяин подобрел, глаза остановились на жабе:

– А что жреть твоя подруга?

– Жаба? – переспросил Мрак. Он повернул голову к жабе. – Что лопать будешь?

Жаба пугливо вжималась в стол, кожа на спине пошла бугорками. На хозяина ощерилась и шипела, показывая красную пасть.

– У меня все есть, – гордо сказал хозяин. – Тут тараканы с кулак!.. И мухи как воробьи.

– Добро, – решил Мрак. – Подай мне бараний бок с кашей, а жабе – тараканов. И мух налови.

Хозяин посмотрел на жабу, почесал в затылке:

– Не, пусть сама охотится. Я тогда с нее ничего не возьму. Ни за тараканов, ни за ночлег.

Мрак ел рассеянно, все еще чувствовал на своей холке прикосновение божественной ступни Светланы. От нее пахло так нежно, как не может пахнуть даже в вирие. И не хотелось шевелиться, выныривать в этот мир, где только смердящая харчевня, закопченные стены.

Жаба чуть осмелела, ходила осторожно по столу, подбирала крошки. Заглянула через край миски к Мраку, но там пахло горячо и невкусно.

Хозяин принес не большой ковш пива, а пузатый кувшин вина. Наметанный глаз уже заметил тугой кошель на поясе.

Мрак успел налить первый ковшик, когда за окном послышался грохот копыт. Громкий голос велел принять коня и кормить его, как самого Додона. А поить, как Голика в гостях у покойной царицы. Затем простучали тяжелые шаги на крыльце. Мрак вскинул брови в великом изумлении. Он узнал бы эти шаги даже в темном лесу.

Когда грузная фигура появилась в дверном проеме, всматриваясь в полумрак корчмы, Мрак крикнул:

– Давай сюда! Что тебя заставило покинуть двор?

Ховрах подошел, пальцы обеих рук привычно распустили пряжку пояса. На Мрака посмотрел вопросительно:

– Я тебя знаю?.. Впрочем, сейчас познаемся.

Он рухнул на скамью, возопил зычно:

– Хозяин! Вина… и еще вина! Всех угощаю! А это что за жаба? Ладно, угощаю и жабу. Жаба тоже человек.

Мрак налил ему из своего кувшина:

– Хватит ли денег?

– Хватит, – отмахнулся Ховрах.

– Откуда у тебя вдруг?

– Не знаю. Может, зарезал кого. Или с убитого снял. Пьян был… Слушай, что-то мне твоя рожа знакома… Мы с тобой вчера не дрались?

– Вчера нет, – ответил Мрак, – а насчет завтра, не знаю.

– Кому нужно твое завтра, – отмахнулся Ховрах. – Как придет, тогда и знать будем.

Он осушил ковшик, налил снова, уже не спрашивая Мрака, снова выпил одним духом, только тогда сообщил:

– Да это и неважно. Что за пьянка без доброй драки?

Хозяин принес кувшин, смотрел вопросительно. Ховрах царским жестом высыпал на стол, пугая жабу звоном металла, пригоршню золота:

– По кувшину на столы! Сколько их у тебя? Восемь?.. Да не кувшинов, а столов! Вот и ставь на усе. Пусть пьют как мочало! За счет доблестного Ховраха, ратника царской стражи.

Из-за соседних столов к ним начали пересаживаться самые сметливые. Сюда в первую очередь ставят не только вино, но и лучшее мясо. Ховрах всякого хлопал по спине, кивком приглашал угощаться, пил и ел сразу много и жадно, на глазах раскраснелся, повеселел еще больше, попробовал запеть песню, но поперхнулся, мало смочил горло, полкувшина – это смешно для мужчины, хотел пуститься в пляс, но хозяин принес еще два узкогорлых, но с раздутыми боками, и Ховрах плюхнулся обратно на лавку.

– Вот за что я царскую службу люблю! Она полна неожиданностей. Думал ли я, что поеду искать тцаря?.. Да на биса он мне, хоть и тцар! Я хоть и сторожу его покои, но и мешок с овсом буду сторожить, если платят. Только и того, что овес буду сторожить лучше. На него много охотников. А тцар кому нужон?

– Но куда-то ж делся, – заметил Мрак.

Ховрах скривился:

– Куда мог деться? Да к бабе какой-нибудь забрел. Я-де тцар, пришел оказать тебе милость царскую, поваляться в твоей постели. Ну, дура-баба и старается.

– А мужик?

– А мужик свечку держит у постели. Это ж Куявия!

Новые сокувшинники угодливо хохотали. Вино уже разливали сами, отроки по знаку хозяина принесли еще мяса и сыра. Один подхихикнул:

– Верно, доблестный витязь!.. Где исчо ему быть?

– Баб много, – рассудил Ховрах. – Как угадать, искать где?

Мрак помалкивал, а мужик под смешки друзей посоветовал серьезно:

– А ты к колдунье сходи.

– Схожу, – ответил Ховрах с пьяной отвагой. – Где она? Подать ее сюды!

Мужик торопливо ухватил сыра. Пока жевал, объяснял, давясь и поперхиваясь от усердия:

– Как выйдешь отседа… так с крыльца увидишь треглавую… не, при чем тут мать Змея, гору увидишь!.. На самой вершине… избушка. Там и живет ведунья. Она никогда не спускается вниз.

Наступило молчание. Мужики молча пили, опуская взоры, жевали тоже как-то медленно, словно все разом задумались о чем-то высоком. Ховрах спросил после паузы:

– Та самая?

– Та, – ответил мужик негромко.

– Гм… Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется.

Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась и заснула посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не потерялся. Он раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье уже не шло. Мужики мало-помалу отлипали от их стола, отваливались, как насосавшиеся пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и в корчме постепенно пустело.

Мрак вытер ломтем хлеба остатки мясной подливы, с сожалением посмотрел в сторону окошка. Оттуда, как назло, тянуло жареным мясом и свежесваренной гречневой кашей с коровьим маслом.

– И что думаешь теперь?

– Как что? – удивился Ховрах. – Перекусим малость, потом – к ведунье!

– Вдвоем? – переспросил Мрак. – А я зачем?

Ховрах удивился еще больше:

– А ежели восхочет одного из нас того… чик ножиком по горлу – и в жертву? Я ж должен буду рассказать, как ты доблестно принял мучения! Да и чтоб жертва не пропала зазря, я просто обязан буду пойти и отыскать этого дурного тцаря!

– А-а, – сказал Мрак понимающе. – Тогда заканчивай свой перекус. Солнце уже давно село. Надо выспаться. А то дорога туда долгая.

Ховрах от великого изумления закашлялся, глаза полезли на лоб:

– Выспаться? Ты собираешься эту ночь спать?

– Ну…

– Странный ты, – сказал Ховрах сожалеюще. – Как будто и не человек вовсе… Мы идем на геройское деяние. Может быть, уже никогда не вернемся. И света белого не узрим… И он нас – тоже. А ты собираешься спать, аки барсук недобитый?

Мрак внезапно озлился на себя. Этот пропойца и гуляка больше прав, чем он, больше видевший и больше испытавший. Или это любовь так отупляет?

– Наливай, – сказал он. – Нет, жабе не надо. Она еще ребенок.

Выступили на рассвете. Коня Ховраху пришлось оставить. Хозяин обещал присмотреть до возвращения, но по тому, как по-хозяйски осмотрел бабки, похлопал по крупу, стало ясно, что уже считает своим.

– Что, – спросил Мрак, – такой уж крутой перевал?

– Да не перевал, – ответил Ховрах. – Ведунья чужаков не любит. Говорят… многое о ней говорят.

Рожа отекла с перепоя, он морщился, трогал голову с такой осторожностью, будто нес на плечах доверху наполненный вином кувшин. Но направился прямо к треглавой горе с такой устремленностью, словно только там мог избавиться от похмелья.

Мрак упрятал жабу в мешок, так и не решился бросить в корчме, устремился за царским гриднем. Злой ветер задул еще с полуночи, а когда оказались на горной тропке, небо заволокло тучами, ветер набрасывался рывками, норовил столкнуть в пропасть.

Ховрах ругался, клял небесных богов и подземных, те тоже виноваты, закрывал лицо от порывов ветра, но упрямо ломился к треглавой горе, что никак не приближалась, наоборот, скрылась в тучах.

Мрак, сильно наклонившись вперед, двигался сквозь холодный ветер, как неторопливый ледник. Кожа задубела от холода, а когда с неба посыпался ледяной дождь, что вот-вот перейдет в снег, лишь зарычал от неудовольствия.

Потом ветер стал еще злее. Темное небо грохотало, опускалось все ниже. Мрак чувствовал, как волосы поднимаются дыбом, между ними шло странное шевеление. Затем ветер усилился так, что сек кожу, как сотнями мелких ножей. Сцепив зубы, Мрак двигался вперед шаг за шагом. Впереди часто затрещало, через мгновение там камни вскипели белыми злыми бурунчиками.

Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Мрак согнулся, оглушенный, одуревший от грохота и шума льющейся воды. По сторонам замелькали белые крупинки, он не сразу понял, что так больно лупит по голове и голым плечам. А град быстро вырос до размеров ореха, затем небесные льдинки стали с яйцо голубя, и Мрак закрутился на месте в поисках хоть какого-то укрытия.

– А что там за огонек?

Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками. Град непостижимо быстро перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся, больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека:

– Ты что-то видишь? Где?

Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой:

– Вон там.

– Не может быть… А меня все чегой-то налево тянет. Но раз уж у тебя такие глазищи, то давай туда. У меня уже суставы лопаются, как сосульки.

За поворотом скалы ветер чуть утих, свистел наверху, а сзади выл отчаянно, и слышно было, как скребет когтями гранитную стену. Впереди мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул:

– Мы спасены!

– Это в самом деле факел? – крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за ураганным ветром запаха горящего дерева. – Кому это сигнал?.. Нас никто не ждет! К счастью.

Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев раздраженно и разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром, разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и полыхал багровый огонь, видимый издалека.

– Кому это сигнал? – повторил Мрак.

Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко от общего людского жилья, и этот огонь – сигнал. Ховрах угрюмо шел впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.

– Кому? – повторил Мрак.

– Никому, – буркнул Ховрах, он даже не обернулся. – Здесь живет сумасшедшая.

– Сумасшедшая? А огонь почему? Он нам был кстати… Могли бы в потемках вверх тормашками в пропасть.

Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал с неудовольствием:

– Она была из знатной семьи. Не захотела замуж за того, за кого выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла, разожгла для него этот огонь… Тогда тоже была такая же темная ночь, буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.

Ховрах угрюмо умолк. Они уже приближались к домику. Мрак спросил осторожно:

– Что-то стряслось?

– Парень не пришел, – буркнул Ховрах. – Костер полыхал всю ночь. А на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую… И так отныне делает каждую ночь.

Мрак зябко передернул плечами:

– Несчастная. И сколько так ждет?

– Кто знает? – ответил Ховрах глухо. – Когда я был маленьким, я уже видел этот огонь. А мне уже за сорок.

Бревна стены были черными, между ними забился снег. С края крыши свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое, чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.

Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся в узкую щель сразу всем грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом – не следует выпускать теплый дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной надеждой, затем в них мелькнули отчаяние, разочарование, боль, и лишь спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала тихо:

– Входите… Кто бы вы ни были, но все люди.

– Надеюсь, – пробормотал Мрак. – Спасибо, этот огонь наверняка спас наши шкуры.

По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс головой, во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения, временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет дальше.

В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода, очень немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда кажется внезапной.

Глаза женщины были огромные, страдальческие, то вспыхивающие надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать каждый камень, прежде чем поставить на него ногу…

Ховрах уже сидел перед очагом, держал над огнем красные распухшие ладони. Мрак сбросил волчовку, сел на лавку. Женщина перевела взгляд с Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.

Пока пили горячее – отвар оказался с бодрящими травами – женщина сидела молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только бушующий ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине было столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.

Он подержал пустой ковшик в ладонях, сомкнул пальцы. От толстых глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в ладонях.

– Что ищете? – спросила женщина мертвым голосом.

Мрак сказал с неловкостью:

– Не обращай внимания, мать. Наша суета – это так, пустяки…

Ховрах обиделся:

– Это тцаря отыскать – пустяки? Да ежели не найти, то завтра же… ну пусть через неделю это воронье, гордо именующее себя Орлами, Волками и прочим зверьем, слетится в Куяву, как на дохлую корову! Но на этот раз уже не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.

Женщина спросила без интереса:

– Тцар исчез?

– Давно уже, – ответил Ховрах обидчиво. – Да ты, поди, знаешь. Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и сейчас еще красавица, а в молодости была… ого!.. Да ты и сейчас еще молодая и красивая…

Женщина устало отмахнулась:

– Уймись, Ховрах. Здесь твои подкаты не сгодятся. Тцар исчез в долине?

– Да, – ответил Мрак неуклюже. – Он должен был бы добраться быстро… Лишь только скинул бы веревку.

Она чуть повернула голову, Мрак увидел бледную улыбку на бескровных губах.

– Его нет в долине, доблестный Мрак. Но в любом случае ты должен опасаться не только тцаря, но еще больше – Горного Волка.

– Этого Волка Ущелий? – воскликнул Ховрах. – Да, с тем зверюкой лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.

Мрак проворчал:

– На всякую силу находится другая сила.

Женщина долго молчала. Мраку показалось, что она забыла про них. Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:

– Горного Волка тебе не победить.

– Возможно, – согласился Мрак. – А возможно, и нет.

Она покачала головой:

– Его вообще убить невозможно.

– Ну?

– Поверь, чужеземец.

Мрак проворчал:

– Все-таки поверить не берусь. Говорят, даже боги умирают.

– Горный Волк не бог, но умереть ему не дано.

Что-то странное в словах женщины заставило его спросить настороженно:

– Почему? Умирают все.

Она с усилием повернулась от окна. Отчаяние в ее глазах было невыносимым. Но Мрак увидел, как к отчаянию добавилась еще и горечь. Мертвым, как вьюга, голосом сказала медленно:

– Горному Волку повезло… Неслыханно! Однажды, это было лет десять тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз, как все смертные. И когда бедная женщина накормила его и напоила, выставив на стол все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего хотела узнать.

– Догадываюсь, – кивнул Мрак. – Мать есть мать.

– Да. Мать сразу же спросила, где сейчас ее сын. Маржель ответил, что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила, что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками. Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну осталось жить такой жизнью… И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади подкрадываются с длинными копьями… И он честно ответил матери, что ее сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.

Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:

– Признаюсь, не знаю, как она поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь Маржелю?

– Нет, – ответила женщина. – Она бросилась к очагу и голыми руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку.

Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.

– Понятно, – сказал он с благоговением. – Только руки матери… Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не страшиться?

– Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое, правда, в самом деле велико.

Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:

– Горный Волк – подлая тварь… но не могу же прийти к старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!

– Ты не можешь, – согласилась ведунья, – но другие…

– Что? Уже приходили?

– Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется и тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу – кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что по-прежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы ни был он для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками…

А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул внутрь:

– Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом потягаться. Да и то, не знаю, не знаю…

– Брунька? – спросила женщина с бледной усмешкой. – Ты и у нее побывал? Ну, Ховрах…

– Чудесная женщина, – сказал Ховрах быстро. – Тоже почему-то в одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!

– Колдуны редко встречаются, – сказала она, – почти не дружат. Друг на друге не женятся… А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.

– Почему не женятся?

– Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес, уничтожить посевы… У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.

Ховрах задумчиво поскреб голову:

– Да, на такой лучше не жениться.

– Чародейство, – сказала женщина тихо, – это как огонь. Люди научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с того ни с сего!

Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:

– Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?

– Может.

– А бывают?

– Да. За все время я слышала про одного. Нет, даже про двух.

– Ого!

– А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?

Ховрах обиделся:

– Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?