Текст книги "Мрак"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Она чувствовала ненавидящие взгляды сзади. Как хорошо, подумала смятенно, что входит первой! Если бы после гостей, то, натолкнувшись на стену враждебных взглядов, не смогла бы даже подойти к царскому месту… и это было бы все. Сел бы кто-то из этих троих!

Но и вперед пускать их нельзя, одернула себя в страхе. Кто-то сядет раньше нее, и что она сделает? Сгонит голыми руками? Похоже, в ее дворце уже все стражи и слуги понимают, что ее дни… да что там дни, минуты!.. сочтены. Стоять на ее стороне – это потерять голову, когда кто-то другой сядет на трон. Ее пока спасает лишь то, что на престол ее отца, а теперь Додона хотят сесть сразу четверо. И слуги пока не поняли, кто же из них станет их властелином!

Медленно и с достоинством она взошла к своему месту, повернулась, чувствуя на себе десятки пар глаз, неторопливо опустила себя на сиденье. И уже сидя, как и положено тцарю или членам его семейства, произнесла спокойным голосом:

– Ешьте и пейте, дорогие гости!.. Пусть мед будет сладок, а не горек, а еда пойдет на здоровье. Пусть все присутствующие здесь будут здоровы и веселы!

В ответ было невнятное мычание, кивки, но никто не поднялся с кубком в руке и не сказал здравицу в честь Светланы, дочери Громослава, племянницы Додона. Она чувствовала напряжение в палате и понимала почему. Враги желают ей смерти, а друзья – если они есть – не осмелятся выказать симпатию: сегодня кто-то объявит себя тцарем Куявии, и тогда горе ее сторонникам!

Отроки сновали между столами, быстро меняя пустеющие блюда на полные, выставляли на столы узкогорлые кувшины с заморскими винами, вкатывали в палату и ставили под стенами бочонки с пивом, хмельным медом. Певцы и скоморохи как могли тешили собравшихся, но напряжение не спадало. Светлана все время чувствовала на себе оценивающие взгляды троих хищников.

Когда пир подходил к концу, пьяных песен и выкриков, обычных для любого царского пира, так и не было. Половина кувшинов с вином осталась нераспечатанной. В воздухе сгущалось напряжение.

Светлана задержала дыхание, поднялась. Взгляды пирующих обрушились на нее, как град камней. Едва не пошатнулась, но рассеянно-покровительственная улыбка осталась на ее губах как приклеенная:

– Продолжайте, дорогие гости!.. Продолжайте.

Она отвернулась, чтобы не видеть, что никто не поднялся, когда она встала – одним оскорблением больше, одним меньше, – медленно и с прямой спиной пошла к выходу из палаты.

Глава 11

Когда она была возле дверей, страж сказал негромко:

– Тцаревна… с тобой желает говорить Горный Волк.

– Что он хочет? – спросила она, а по спине пробежала ледяная струйка страха.

Страж пожал плечами:

– Скажет сам.

– Проводи в комнату с двумя мечами.

Страж кивнул, ушел, шаркая ногами. Не поклонился, отметила она, не выказал обычных знаков почтения как царице или даже тцаревне. А сейчас действует скорее по приказу Горного Волка, чем выполняет свои обычные обязанности.

Она намеренно прошла через палаты, остановилась в светлице, откуда был прекрасный вид на зеленую долину и близкие горы со снежными вершинами, затем неспешно прошла в комнату с умело вырезанными на дубовой двери двумя скрещенными мечами. Умельцы покрыли их неувядающей краской, мечи в свете факелов блистали особенно ярко и вызывающе.

Горный Волк уже сидел за столом, злой и нахмуренный. Светлана ощутила, как от страха кожа пошла пупырышками. Горный Волк всегда выглядел диким зверем, но сейчас был рассвирепевшим зверем.

– Ты ходишь медленно, тцаревна, – бросил он грубо. – У меня черепахи ползают быстрее.

Она холодно посмотрела на него с порога, голос держала как можно ровнее и без оттенков:

– Я понимаю, что в сражениях нельзя научиться вежливости. Но тцарям приходится общаться с… разными людьми. И не людьми тоже. Так что говори, Горный Волк. Я понимаю любой язык.

Он засмеялся, показав зубы, острые и длинные, как у волка:

– Тцарям? Ты не царица.

– Я сидела рядом с тцарем Громославом, своим отцом.

– И что же?

– Умный умеет учиться быстро. А дурак не научится никогда.

Она постаралась, чтобы он уловил угрозу, однако Горный Волк лишь посмотрел на нее как на пустое место. Голос вождя заполнил всю комнату:

– Да, я воин. Я презираю тех, кто умеет говорить красивые слова. Когда стану тцарем, я выгоню их из страны. А кто останется – повешу.

– В какой стране ты им станешь? – спросила Светлана все тем же холодным голосом.

Он снова оскалил зубы:

– Я знал, что ты дурочка… как все красивые женщины, но чтобы до такой степени?.. В этой, конечно. Она мне нравится.

Холод проник под лопатки и сжал ее сердце. Вот оно. Первый, кто сказал это открыто. Держа голос слегка задумчивым и ироничным, но стараясь не злить вождя, она спросила нерешительно:

– Значит, будущий тцар… Горный Волк, да?.. Значит, уже все решено. А могу я спросить: где в этом мире отведено место для меня?

Он показал зубы, от которых ее снова бросило в дрожь. В глазах его была победа.

– Конечно, сперва я хотел взять тебя в жены… Понятно, самая красивая женщина на свете!.. Но я стал вождем не только за силу рук. Я кое-что слышал и видел. Все войны начинаются из-за женщин, что бы там ни говорили! Найдутся, которые захотят освободить тебя из моих рук. Я их не страшусь, но у меня есть планы, как завоевать Артанию и Славию, как пойти дальше, и я не хочу ввязываться в драку с местными дураками. Я не хочу, чтобы мне мешали!

– Понятно, – сказала она мертвым голосом. – Но я хочу, чтобы ты сказал сам.

– Тцаревна, – сказал он, его глаза блеснули, словно в них отразились оголенные мечи, – ты сегодня в присутствии всех гостей откажешься от престола в мою пользу, а сама уйдешь.

– А по дороге меня зарежут, – закончила она.

В его близко посаженных глазах мелькнуло что-то вроде уважения.

– Зато не будет другой резни! Разве ради этого не стоит пожертвовать жизнью… если ты настоящая царская дочь?

В последних словах прозвучала явная издевка. Светлана поднялась. Глаза ее блистали, как две утренние звезды:

– Да, царских детей с детства учат думать о тцарстве раньше, чем о себе. И приносить себя в жертву, если это нужно для блага страны. Я уже отдала себя однажды в жертву, разве не помнишь?.. Я легла на жертвенный камень, чтобы ты мог победить пришельцев с севера!.. Но ты все равно бежал, разбитый. И только вмешательство какого-то неведомого героя… я хочу, чтобы это был человек-герой… вырвало меня из рук самого бога войны Маржеля! И ты хочешь, чтобы я принесла себя в жертву снова?

Он был взбешен, она даже отшатнулась, чувствуя, что вождь вот-вот ее ударит. С великим трудом сдержавшись, он грязно выругался, сказал, все еще дрожа от злости:

– Красивая женщина – всегда жертва!.. Не хочешь так? Тогда мои войска возьмут кремль в один наскок. Прольется кровь, погибнут крепкие воины… которые могли бы погибнуть в боях с Боевыми Топорами! Ты хочешь этого? Это будет.

Она медленно опустила голову. Отчаяние нахлынуло с такой силой, что голос упал до шепота:

– Да… я всегда была жертвой.

Она повернулась и, чтобы он не видел заблестевших в ее глазах слез, дернула дверь и выскочила за порог. Слезы освобожденно хлынули, побежали, оставляя блестящие дорожки. Страж у дверей вытаращил глаза, ухмыльнулся и отвернулся. Что он там вообразил, успела она подумать, ведь оставалась наедине с Горным Волком, который с женщинами не церемонится?

Она стояла в своей светлице, прислушивалась к голосам гостей. Уже вечер, ворвутся ли к ней ночью с обнаженными кинжалами или же за ночь сговорятся, кто сядет на трон?

Громыхая огромными сапогами, подошел толстый гридень со страшным шрамом через все лицо. Бесстыдно икнул, волна смеси запахов недожаренного лука и мяса едва не сшибла ее с ног. Светлана напряглась, неприятности явно и здесь, а Ховрах сделал вид, что поклонился:

– Тцаревна, посол Артании просит молвить слово.

Улыбка погасла на губах Светланы. Пугливо оглядевшись, она с усилием и великой неохотой шагнула из светлого сказочного мира в мир нынешний.

– Если разговор недолог, то… проводи его сюда.

Ховрах снова сделал движение поклониться, но выпирающий живот позволил только чуть склонить голову.

– Он просит сказать пару слов наедине.

Светлана сделала жест отрицания, явно страшилась остаться один на один со зловещим послом артанцев, но внезапно ее взгляд упал на Кузю, что в дальнем углу объезжала громадного волка.

– Хорошо. Проводи в комнату с двумя мечами.

– С двумя мечами в комнату? – переспросил Ховрах.

Светлана грустно покачала головой. Она тоже бы этого хотела, сказали ее глаза.

Когда Ховрах удалился, она сказала негромко:

– Мрак, ты уже однажды спас меня… Охраняй и сегодня, хорошо?

Огромный волк с готовностью помахал хвостом. Глаза его были преданные.

Посол Артании нахмурился, увидев, как вместе с тцаревной вошел огромный волк. Желтые глаза зверя холодно и прицельно задержались на его горле, обнаженных руках. Он остановился, наблюдая за каждым его движением.

– Тцаревна, – поклонился посол. Его глаза не оставляли волка. – Этот зверь… У меня важный разговор с тобой.

Она сделала приглашающий жест, грациозно опустилась в кресло со спинкой. Волк сел с нею рядом, глаза его пристально изучали дергающийся кадык посла.

– Говори, достойный Маздон.

– Тцаревна, этот волк…

Она очаровательно улыбнулась:

– Он не понимает разногласий между Куявией и Артанией.

– Да, но…

– Пожалуй, он никому не расскажет, – продолжала Светлана задумчиво, – если даже услышит что-то непристойное. Но я надеюсь, что ты сам такое не скажешь… Он очень чуток к моему настроению.

Она опустила руку и почесала Мраку за ухом. Посол сглотнул, его глаза с трудом оторвались от созерцания зверя. Глядя тцаревне в глаза, он сказал как можно более твердым голосом:

– Тцаревна, разговор пойдет о судьбах страны. Я не могу собраться с мыслями, когда этот зверь рассматривает мою глотку!

Нежные пальцы прижали Мрака к земле, вызывая сладкую дрожь:

– Ляг!.. Вот так. Теперь лежи спокойно.

– Этого недостаточно, – сказал посол мрачно.

– Тогда разговор на этом закончим, – сказала Светлана тем уверенным голосом, каким ей хотелось бы говорить чаще. – Сегодня на меня в этой комнате один уже почти… напал.

– Тцаревна!

– Он тоже, может быть, не собирался нападать… но слово за слово, а когда у мужчин доводы кончаются, то, понятно… Будь этот волк со мною, тот остановился бы раньше. И наши отношения остались бы более теплыми.

Угроза в ее словах прозвучала отчетливо. Посол несколько мгновений рассматривал ее лицо. Она умеет себя держать, эта царская дочь. Их с младенчества учат держать спину прямо, голову высоко. Если и позволяют себе выказывать истинные чувства, то разве что в запертой на два засова спальне, спрятавшись под одеялом, чтобы даже в ее комнате не подсмотрели через тайные дырочки.

– Тцаревна, – сказал он, – я надеюсь, ты сумеешь сдержать этого зверя… Но на всякий случай предупреждаю: у меня на поясе нож. Лезвие острее бритвы, но главное – в двойной борозде яду хватит, чтобы отправить к Ящеру дюжину человек.

Она смотрела пристально.

– Зачем тебе этот яд?

Он твердо выдержал взгляд ее ясных, как горные озера, глаз.

– Тцаревна… этот яд я имею право потратить только на себя.

– Зачем? – повторила она настороженно.

– На пыльных дорогах… да и не только на дорогах хватает людей, которые будут сдирать мою шкуру по лоскуткам, выдергивать ногти и ломать кости по суставу, чтобы первыми дознаться о моем задании. Всякий посол знает, что лучше успеть умереть раньше.

Ее взгляд смягчился.

– Но как же… Кто сам себя лишает жизни, тот проклят всеми волхвами. Его даже хоронят в стороне от всех! Он лишается права войти в вирий.

Посол скривил губы в горькой улыбке:

– Это тот риск, на который идем. К тому же остается надежда, что боги как-то учтут различие… Но не будем уклоняться от главной дороги, тцаревна! Мне велено передать тебе, что войско Артании готово встретить тебя на перевале.

– Зачем?

– Не стоит притворяться, твое положение… не совсем устойчиво. Все знают, что тебе не продержаться дольше сегодняшнего дня. Завтра здесь будет другой правитель. Я не стану гадать: Горный Волк, Руд или кто другой. Но главное, что тебя либо убьют, либо бросят в темницу, откуда выхода уже не будет… Не следует льстить себя надеждой, что кто-то из них возьмет тебя в жены. Они знают, что ты своевольна и умна. Понимают и то, что однажды сама запрешь их в темницы, а власть возьмешь в свои руки.

Она сказала ровным голосом:

– Это все слишком далекие предположения. Зачем меня встречает войско артанцев?

– Чтобы дать защиту. Наш тцар предлагает тебе почетное место при его дворе. Ты будешь блистать и там! А когда сама захочешь, выберешь себе по сердцу знатного мужа.

Волк беззвучно приподнял край верхней губы, показал острые длинные клыки. Желтые глаза следили за послом неотрывно.

– Понимаю, – сказала Светлана. – А что возьмет за такую доброту?

Посол поклонился:

– В доброте самой уже есть вознаграждение. Просто он полагает, что согласишься уступить земли по эту сторону перевала. Немного, всего лишь по левый берег.

У нее вырвался невольный возглас:

– Это треть наших земель!

– Всю Куявию захватит кто-то из твоих врагов, – напомнил посол. – А враги близкие всегда ненавистнее далеких. Так не лучше ли отдать хоть часть артанцам, чем Горному Волку?.. К тому же, если захочешь, наши войска могут помочь вернуть престол.

Она сказала с горькой насмешкой:

– Но за это я должна буду отдать вам уже две трети Куявии?

Посол молчал. Она ощутила, что у правителя Боевых Топоров могут быть планы и посерьезнее. Взять всю Куявию в бронзовый кулак, а ее оставить на престоле красивой куклой, окруженной его воинами-артанцами!

Мелькнула мысль, что это все же лучше, чем отдать тцарство ненавистному Горному Волку или Руду. Она дала этой мысли овладеть ею глубже, чтобы посол видел ее колебания и растущую заинтересованность. Любой человек так бы и сделал. Только царских детей всегда воспитывали в мысли, что сперва думать надо о стране, потом о себе. Но посол пусть думает, что она больше нормальный человек… даже просто испуганная девушка, трепещущая за свою невинность, чем царская дочь.

– Это интересное предложение, – произнесла она медленно. – Правда, я предпочла бы остаться не при артанском дворе, а где-то по эту сторону перевала. На своем клочке земли, со своим дворцом и своими людьми…

Посол улыбнулся, взгляд стал хозяйским.

– Я думаю, правитель Боевых Топоров пойдет на это.

– Я должна подумать.

– Тцаревна, – голос его стал предостерегающим, – это у меня много времени, но не у тебя!.. Ты уверена, что переживешь сегодняшнюю ночь?

Она поднялась, давая понять, что разговор закончен. Посол поднялся тоже. Несколько мгновений смотрели глаза в глаза, затем посол нехотя поклонился. Светлана как можно спокойнее пожала плечами:

– Кто из нас уверен в завтрашнем дне?

В голосе посла сквозило раздражение:

– Тцаревна! Дюжина людей ждет тебя за воротами дворца. Переоденут, уже завтра будешь за перевалом. Никакая погоня не достанет – кони в нашей стране самые быстрые на свете!

– Я подумаю, – ответила Светлана медленно холодеющим голосом.

Взгляд ее стал строже, но в темных глазах посла были злость, разочарование и насмешка. Светлана ощутила, как по спине побежал холодок. Посол не выказал неповиновения или угрозы, но он ясно навязывал ей свою волю, и она не знала, как поступить.

Мрак зевнул, показав страшное жерло, красное, как пламя, поднялся и пошел вдоль стены, обнюхивая углы. Посол еще боролся взглядом с тцаревной, уже ее лицо дрогнуло, в нем начали проступать страх и растерянность, но Мрак в это время подошел к послу сзади, задрал заднюю лапу. Тот запоздало обнаружил, что его роскошный халат потяжелел, стал горячим и очень мокрым. Он оглянулся, отпрыгнул в испуге:

– Этот… этот зверь намочил мою одежду!

Тцаревна с удовольствием засмеялась. Голос ее был как серебристый колокольчик:

– Он вас всего лишь пометил. Теперь он вас запомнит.

Посол с отвращением оттопырил двумя пальцами полу халата.

– Я его… тоже запомню.

– Эй-эй, – сказала тцаревна предостерегающе. – Не обижайте мою бедную собачку.

В его темных глазах плеснула ярость:

– Бедную?

– И жалобную. И добрую. Посмотрите, какие у него глаза!

Мрак повернул голову, давая возможность посмотреть в свои глаза. Заодно показал и клыки. Посол в самом деле увидел и понял, насколько тот добрый. Догадался без труда, что добрая собачка думает о нем на самом деле.

– Тцаревна, – сказал он, отступая с поклоном, – я вынужден удалиться… Мне надо сменить одежду. Это здесь такие запахи, что я мог бы и не менять… гм… но артанцев с детства приучают к чистоте! А ты пока подумай над моими словами.

Когда он ушел, Светлана смеяться перестала. Очень серьезно посмотрела на волка:

– Странно… Ведь ты еще ничего не метил!

Глава 12

В сопровождении волка Светлана спустилась в Золотую палату. Пир продолжался, хотя половина мест за столами опустела. Волк, которого она назвала Мраком, посмотрел на нее вопросительно. Светлана прошептала горько:

– И ты заметил? Они разбрелись по дворцу.

Волк потерся о ее ногу. Светлана почесала за оттопыренным ухом, мохнатым и теплым, объяснила:

– Присматриваются, где моя стража. Это может произойти сегодня ночью.

Горный Волк и Руд сидели за одним столом. Лица были злые, спорили ожесточенно. Рядом с Рудом сидел Голик, что-то доказывал с жаром, дергал за рукав, а в глаза Горного Волка заглядывал искательно.

Светлана передернула плечами. Лицо постельничего не понравилось, обычное лисье выражение уступило место жадному нетерпению.

– Боги, – вырвалось у нее тихо, – а мне и поспорить не с кем! Уже с волком говорю…

Волк лизнул ей руку. За столами подняли головы, смотрели с вопросительной враждебностью. Горный Волк помахал рукой, взревел зычно:

– Тцаревна! Хромай сюда. Здесь еще осталось вино.

Руд и даже Голик ухмылялись. Светлана ощутила, как щеки заливает смертельная бледность. Хищники уже сговорились?

Ровным голосом она произнесла:

– Я прощаюсь с вами до завтра. А вы, дорогие гости, продолжайте честной пир.

Кто-то крикнул что-то вслед, но Светлана сделала усилие, чтобы не услышать. Доброго не скажут, а отвечать на обиды сил нет.

Слезы брызнули, когда переступила порог своих покоев. Яна бросилась раздевать, руки тряслись, сама взревела в голос, жалея добрую тцаревну. Волк лизал руки, Светлана обхватила его большую голову, прижала к груди, ее слезы падали ему на широкий лоб.

– Один ты у меня защитник…

От волка сильно пахло зеленью, живицей и почему-то муравьиной кислотой. От его тела шло мощное животное тепло, но он вздрагивал, косил на нее большим глазом, в котором желтизна быстро уступала кроваво-красному пламени.

– Иди, Яна, – велела она.

– Тцаревна, – сказала Яна, – дозволь остаться в твоих покоях. Тревожно что-то мне.

– Иди к себе, – велела Светлана уже строже. – Если услышишь шум, то запрись и не выходи. Поняла?

Яна упрямо покачала головой:

– Нет. Сюда могут ворваться плохие люди.

– А ты меня защитишь? – спросила Светлана с горькой улыбкой. – Иди. Иначе и ты погибнешь. Но сперва тебя испакостят… Иди! Я так велю.

Яна с недовольным вздохом удалилась в девичью. Светлана прислушалась, но щелчка засова не услышала. Верная служанка явно решила провести ночь без сна, стеречь ее сон.

– Бедолажка, – прошептала Светлана. – В таких делах слуги гибнут первыми.

Она забралась в постель, натянула одеяло до подбородка. Светильники наполняли спальню легким запахом благовоний. Все окна, кроме одного, плотно заперты ставнями, а самое маленькое перегорожено прутьями так плотно, что не пролезет и кулак. Оттуда струился густой теплый воздух ночи, который к утру станет чистым до прозрачности. Но доживет ли она до утра?

Волк покрутился, выбирая место, понюхал, а когда лег, грохнул костями так, будто устроился не на толстой медвежьей шкуре, а на голых досках. Она слышала, как он вздохнул, поерзал, почесался.

За толстой стеной словно бы кто-то скребся, потом ненадолго затихло, а когда зашуршало снова, то звук был странным и пугающим, будто кто-то грыз камень, как жук-древоточец грызет мебель.

– Мрак, – позвала она тихонько. – Мрак…

В слабом свете она увидела, как выросла черная горбатая тень, перешла на другую стену, страшно и пугающе переломившись. Его дыхание почувствовалось совсем рядом с постелью.

– Забирайся ко мне, – скомандовала она. – Ну же!.. Ляжешь мне на ноги… Что-то зябнут.

Волк почему-то колебался, словно чувствовал некую опасность. Светлана опустила руку, ощутила горячее дыхание. Горячий язык снова быстро лизнул ее пальцы. Она запустила их в густую шерсть, потянула к себе, приговаривая:

– Иди сюда… Не бойся… Я не кусаюсь… Прыгай в мою постель…

Волк упирался, но она все-таки затащила, он забился в самый угол, словно боясь то ли ее потревожить, то ли, что в самом деле покусает. Светлана уперла в него ноги, чувствуя голыми ступнями жесткую шерсть и блаженное животное тепло. Она сразу ощутила себя защищенной, а когда волк решился пошевелиться, лег поперек поверх ее ног, на ее губы впервые за последние дни вернулась улыбка.

Так, с улыбкой, она и заснула.

Мрак осторожно, замирая при каждом движении, сполз с постели. Сердце его рвалось, никогда так не хотелось остаться, чувствовать ее тепло, слышать ее ровное дыхание. Лишь иногда она начинала дышать чаще, словно убегала через темный лес, тоненько вскрикивала, и тогда он лизал ей ногу, и она сразу успокаивалась, даже улыбалась во сне.

Надо, сказал он себе в который раз. Ради ее счастья.

Он выждал, когда по ту сторону двери затихли шаги, приотворил, выскользнул, вильнул задом, закрывая за собой, и длинными неслышными прыжками унесся по коридору.

Дворец был полон запахов. Они говорили ему намного больше, чем глаза или слух. Глаза рисуют картинку, которая прямо перед ним, даже сзади ничего не видно, слух дает намного больше, в том числе даже то, что происходит за спиной или за углом, зато запахи ко всему этому рассказывают и то, что творилось на том или другом месте часом или даже сутками раньше, что в этот момент делается внизу на кухне, что за плотно затворенными дверьми любой комнаты, ибо нет таких дверей, чтобы не выпускали запахи…

Вскинув морду и понюхав воздух, он почти безошибочно мог сказать, сколько народу во дворце и где они. Эта картинка постоянно двигалась, смазывалась, то здесь, то там выступала особо ярко, а когда человек приближался достаточно близко, чуткие уши ловили его шаги, следили и оценивали, много узнавая по походке, когда он появлялся из-за угла или из дверей, тут уже глаза лишь дополняли картину последними штрихами.

И сейчас запахи точно подсказывали, кто сейчас и где. Он без помех спустился на два поверха ниже, затаился в нише, заслышав шаги. Двое слуг тащились, будто шли на казнь. Один тер кулаками глаза – явно только что разбудили, другой зевал с таким жутким завыванием, что Мрак едва удержался, чтобы не завыть в ответ.

– Хороший был стол, – сказал один, – да гости что-то жрут мало. А уж пьют совсем чуть-чуть.

– Думаешь, прямо сегодня и случится?

– Да, у нас уже и стража разбежалась. Всех можно взять голыми руками. Только два-три воеводы хранят верность, да с полдюжины стражей, что пьянствуют с Ховрахом.

– Ну, Ховраху море по колено. Не просыхает! Вряд ли понимает, что творится. А что на пиру мало едят да пьют, так это завтра же один Ховрах все смолотит и еще спросит: нет ли чего на обед?

– Ох, этот Ховрах, – сказал первый с отвращением. – Это еще тот гусь! Недавно я его застукал… Где бы ты думал? У себя дома! С моей женой.

– Ну-ну, – подбодрил второй.

– Захожу, а он сидит с нею за столом. Глаза у обоих хитрые-хитрые. А я и сам не последний дурак, сразу все понял. Не вытирая ног, бросился к полкам… Так и есть! Мой кувшин вина вылакали досуха!

– Да, это еще тот гусь.

Мрак выскользнул из тайника, не дожидаясь, когда их шаги затихнут. Он шел, принюхиваясь, когда сбоку из прохода показался толстый дружинник. Он был навеселе, пошатывался, обеими руками прижимал к груди кувшин. В кувшине булькало, острый нос Мрака уловил аромат неплохого вина. Половину лица дружинника занимали длинные усы, падающие на грудь. Вид у воина был устрашающий.

Он сказал сурово:

– Клянусь этим шрамом, что остался от меча несокрушимого Громобоя… А-а, волчок!.. Волчик… волчашка… Тю-тю-тю, лапочка!.. Хошь хлебнуть?

От него веяло дружелюбием, он был в состоянии любить и обнимать весь мир. Глаза смотрели навыкате, рожа красная, как натертая корой, даже усы казались веселыми. Он был явно единственным человеком, которого не тревожила своя судьба завтра.

Мрак отказался хлебнуть, тогда воин, высвободив одну руку, бесстрашно потрепал волка по холке, почесал за ухом, предложил в приливе пьяного дружелюбия:

– Пойдем на кухню?.. Туда надо знать дорогу. Меня зовут Ховрах. Меня все здесь боятся!

Заинтересованный, Мрак потрусил следом. Кухня была на первом поверхе, даже в полуподвале, огромном и дымном, полном сладких запахов жареного мяса, душистых похлебок, разваренной рыбы. Повара и стряпухи суетились у огромных котлов, гостей понаехало – попробуй не прокормить, отроки бегом таскали вязанки дров, совали под котлы.

Ховрах с порога заорал весело:

– Пришла радость – отворяй ворота!.. Это я, ваша радость, со своим новым другом!

Повар, огромный мужик еще толще Ховраха, в страхе дернулся:

– Это ты – радость? Да ты как чума на наши головы!.. Когда появляешься на минутку, мясо исчезает даже из кипящих котлов.

– Жадничать нехорошо, – укорил Ховрах.

– Хоть и жадничаю, зато от чистого сердца, – сердито отрезал повар.

Ховрах ласково погрозил пальцем:

– Еще раз селезнем хрюкнешь, бивни под стол сложишь. Почему ты такой грубый? С дуба рухнул? А внизу еще и змея укусила?.. Ты лучше готовь лучше. Из-за тебя может погибнуть большое количество жертв.

Повар опасливо отступил с дороги, давая путь волку.

– Тут вам не здесь, – проблеял он, волк как раз медленно проходил мимо его ноги, остановился почесаться. – Или вы прекратите, или одно из двух… Это вам чревато боком!

– Как прекрасен этот мир, посмотри! – возопил Ховрах, он пошел вдоль рядов, принюхиваясь, нос его задергался в вожделении. – Я ведь даю вам возможность посмотреть на мое великолепие, пообщаться со мной… м-м…

Свободная рука ухватила ломоть мяса прямо со сковородки, а когда завидел другой, побольше, сунул было кувшин Мраку, перекосился от жалости:

– Эх, не удержишь… Ну хоть посторожи! А то народ здесь больно ненадежный.

Он сунул Мраку мясо в пасть, сам ухватил ломоть покрупнее. Повара и стряпухи смотрели с бессильной яростью, а те, что помоложе, хихикали и строили ему глазки. Одна пышная девка осмелилась погладить Мрака, шепнула:

– Ешь, ешь… Приходи вечером… с Ховрахом.

Мрак с удовольствием сожрал мясо, а Ховрах прошелся между котлами. Мужиков гулко хлопал по спине, гоготал зычно, баб щупал и хватал за грудь, шлепал по задницам, вслед за ним катился вал смеха, визга, шуток, воплей, а когда вернулся к Мраку, он держал обеими руками корзинку, доверху наполненную мясом, рыбой и сыром.

– Еще не выпил? – удивился он. – Ты настоящий друг!.. А то стоит отвернуться, как тебе подают пустой кувшин и уверяют, что там отродясь только дохлые мухи.

Мрак потрусил с ним из кухни. Ховрах с великой бережностью отнес свои припасы в дальнюю каморку, забитую старой мебелью, мешками с тряпьем.

– Здесь я обитаю, – объявил он гордо. – Я настоящий воин, не жел-л-лаю спать с грубым мужичьем. Хоть и зовутся дружинниками! Не всяк, кто носит меч, – мужчина. Угощайся мясом, там есть и сахарная кость… А рыбу не трожь, там острые кости, горло наколешь.

Он припал к кувшину. Мрак с великим удовольствием сожрал другой ломоть. Что-то тревожило волчье сознание, пока не уловил, что от дальней стены, где мешки с тряпками до потолка, словно бы веет прохладой. Человеку не ощутить, но волчье обоняние подсказывает, что надо проверить каменные глыбы. Похоже, нижний поверх дворца весь источен подземными ходами, как пень короедами.

Ховрах ел за троих, пил за пятерых, бахвалился за всю дружину. Осушив половину кувшина, он начал петь. Мрак крепился, но душа не выдержала, он поднял морду и завыл во весь голос. Так они и пели, давая душам простор, освобождение, которое достигается только в душевной искренней песне.

Слезы выступили на глазах растроганного Ховраха. Обнимая волка, всхлипнул:

– Как здорово!.. Когда человек поет, он соприкасается с богами. Он становится другим, лучшим. Когда человек поет во весь голос, он не способен украсть или зарезать втихую. Верно?

– У-у-у-у-у, – ответил Мрак искренне.

– Кто умеет петь, тот умеет и пить. Верно? Вся жизнь – ложь, только песня – правда. Это песней коня не накормишь, а человека – можно!.. Как вот сейчас, – он придвинул к себе корзинку, сказал вдохновенно: – Разве это я пою? Я что, я молчу и соплю в две дырочки. Это душа моя поет и каркает во весь голос!

– У-у-у-у, – подтвердил Мрак.

– А когда пою я, то вообще все вокруг становятся добрее.

– У-у-у-у, – подтвердил Мрак с энтузиазмом. Все нравилось в этой захламленной, но странно уютной каморке. Они расположились прямо на полу, на расстеленной толстой тряпке, бывшей когда-то ковром, мясо и рыба в корзинке свежие, запах от сыра просто одуряющий. Удивительно, что на аромат не сбежался народ со всего замка, роняя слюни.

– Поедим, – рассудил Ховрах, – попоем, потом опять поедим. Ты и спать можешь здесь, ежели не слишком храпишь и не будешь одеяло стягивать… Ах да, у меня нет одеяла! Ну, настоящий мужчина вообще-то должон укрываться звездным небом… ибо, когда не звездное, то могут быть тучи, а когда тучи…

Голос его затихал, голова упала на грудь. Он все еще бережно прижимал кувшин к груди. Судя по запаху, там осталось несколько капель.

Мрак прижался к полу, ощутил животом холод каменных плит. Поднялся уже в людской личине, сразу чувствуя себя полуслепым и полуглухим. Мир запахов исчез, стало тревожно и одиноко.

Ховрах лишь зачмокал губами, когда Мрак перевернул и стащил с него одежду. В плечах узковата, но все-таки лучше, чем совсем голым.

С топором в руке и круглым щитом он неслышно скользнул в тайный ход.

Узкая щель внутри стены вела в левую часть, пол постепенно опускался. Мрак протискивался медленно, чувствуя боками шероховатый камень. Здесь мог ходить только знающий эти ходы. Человеку идти неслышно вовсе нельзя: всюду сухие черепа и кости, разбросаны нарочно. Наступишь – от хруста подпрыгнут в трех комнатах за стеной. А факел не зажечь – запах горящей смолы потечет во все щели.

Это волк видит в полной тьме так же, как и при свете: запахи показывают даже то, что за углом, чего глаза не смогут и при факеле… Он не успел додумать до конца, как уже ударился оземь, снова поднялся волком, а одежда и оружие остались на полу.