Текст книги "...Для того, чтобы жить"

Автор книги: Юрий Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Но жрать-то им хочется!.. А если ни отца, ни матери?!

– Ну, а вот этот… Феодал твой? Ведь и отец с матерью есть. А ворует. Почему?

Олег замялся. В самом деле, почему Феодал и за «граками», и за макухой первый? Ведь Сенька видел, что его отец целый мешок муки привез. Что он, голодней всех?..

– Вот. И сказать-то нечего. Не только голод виноват… Дело прежде всего в человеке. Каков он… А государство, Олег, и так отдает вам все, что имеет. Мало, конечно, но больше у него сейчас нет…

– Мама идет, – с тревогой и с облегчением сказал Олег, увидев ее во дворе через окно.

***

После ухода дяди Феди Олег весь день был сам не свой. Нигде не находил себе места.

Прибежал Явор – звал играть в снежки. Олег отказался. Не до снежков ему. Потом пришел заниматься Абдул. Просидел с полчаса за столом и вдруг собрал книжки.

– Ты куда? – остановил его Олег.

– Домой пойду. Там закончу.

– Почему? Сейчас вместе решим. Прочти условие задачи.

– Вместе не решим, – сказал Абдул, – твоя голова совсем другой сторона смотрит. Условие тебе пять раз читал. Горло болит. Сам понял. Ты не понял. Заболел ты, однако. Доктора звать надо. – И ушел.

Нет. Доктора звать не надо. Олег сам должен понять и решить, как жить дальше. И он думал. И чем больше думал, тем больше убеждался, что дядя Федя кругом прав…

***

Первое, за что решил взяться Олег, – это выполнить давнее поручение вожатого Васи Яшнова. И хотя за окном уже сгущались сумерки, оделся и побежал к Сеньке Явору.

– Ты что ж это, друг ситцевый, про ликбез забыл?

Сенька захлопал белесыми ресницами, но тотчас нашелся:

– А ты? Мы же вместе к тете Наталье ходили!

– А я что? Я тоже, дурак, забыл. Пойдем сейчас. Они поздно спать ложатся.

Захватив букварь и тетрадки, которые хранились у Явора, они пошли по Лермонтовской к Нахичеванскому, где недалеко от школы жили Орловы…

Собственно, обучать грамоте тетю Наташу Орлову, модистку из артели швейников, Вася поручил Олегу. А Сенька, который очень хотел иметь общественную нагрузку, упросил вожатого назначить его к Олегу помощником.

Когда Олег с Сенькой пришли в первый раз, мать тети Наташи, маленькая бойкая старушка Фекла Григорьевна, уперла руки в бока и потребовала:

– Кладите второй прибор, учителя! Раз Советска власть всему работному люду путь к свету открыла, не хочет бабка Фекла помирать неграмотная!.. Не сумлевайтесь, детки. В девках я ух какая была способная! Может, я еще самую главную книгу товарища Ленина прочитаю и всех, кто лжу творит, на чистую воду выведу!..

Переглянулись мальчишки, положили на стол перед бабкой Феклой вторую тетрадку, и стали обучать вместе с дочерью.

Бабка Фекла оказалась смышленой, напористой. Но все буквы, хоть сто раз поправляй, называла по-своему: «А» – раскоряка, «В» – крендель, «Ф» – Фекла, «К» – колун, «Ш» – грабли, «Н» – Наташкина буква… А «Ь» и «Ъ» бабка Фекла совсем не признавала:

– А, милай! Где мягко, где твёрдо, грамотеи и без меня разберуцца! Скажем, к примеру, «голубчик» или «умница» – все одно мягко выходит. А скажи «дурак» аль «лиходей» – так ты к ним хоть тыщу мягких знаков накарябай, все одно – твердо!..

Фекла Григорьевна особенно привязалась к Сеньке. Каждый раз старалась одарить его чем-нибудь вкусненьким: то пряником, то ириской, купленной на базаре. А после занятий обязательно погладит по выгоревшим белым, как солома, вихрам:

– Ах ты, мой хохленочек дорогой!..

– А вы кто? – спрашивал Сенька.

– Я-то? Кацапка московска. Куды денешься!..

А тетя Наташа благоволила к Олегу. Правда, тут был свой секрет. Через несколько занятий эта тридцатилетняя женщина, покраснев, как девчонка, спросила:

– Олежек, а ты можешь… написать мне письмо?

– Конечно, тетя Наташа. Говорите, что писать.

Олег написал письмо наполовину и вдруг заявил:

– Дальше писать не буду.

– Почему? – удивилась тетя Наташа.

– Потому, – насупившись, ответил Олег. – Вы этому Степе из Серпухова про любовь пишете. А сами рассказывали мне, как он вас с бабушкой Феклой в голодный год бросил…

– Ах, детка, что ты знаешь про любовь?! – смутившись, ответила тетя Наташа и заплакала.

В коридоре Олега догнала бабка Фекла:

– Сынок, уважь! Не обижай Наталью. Напиши ты этому прохвосту Степке. Совсем девка измаялась. Ночей не спит… Любовь зла – полюбишь и козла! Куды денешься?!

«Странные эти взрослые», – думал Олег, но с тех пор в письмах тете Наташе он не отказывал, хотя, пока напишет, – весь красный и лоб в испарине.

***

Орловы встретили Олега с Сенькой радостно.

– Наконец-то!.. Мы уж думали, совсем про нас забыли!..

– Да нет, – оправдывался Сенька, – в школе уйму уроков задают. И нагрузок полно!.. И стенгазета!..

– Да-да, – закивала сухонькой головкой бабушка Фекла. – Так вы, сыночки, понемножку. Хоть раз в недельку, а?

От Сенькиного вранья, от сознания собственной вины перед этими добрыми, доверчивыми женщинами Олегу стало не по себе. Раздевшись, он подошел к столу, уже застланному белой праздничной скатертью, и сказал:

– Бабушка Фекла, тетя Наташа! Будем приходить два раза в шестидневку, как раньше… и до тех пор, пока вы сами и читать, и писать хорошо будете. Вот честное пионерское!..

Через полтора часа, закончив занятия, Сенька отправился на кухню разговаривать с Феклой Григорьевной, а Олег, оставшись наедине с тетей Наташей, написал очередное письмо серпуховскому «дорогому Стёпушке».

***

Возвращались от Орловых они довольные.

На углу Покровского, крикнув «до побачення!», Сенька, обутый в материны валенки, доходившие ему до паха, зайцем припустил к своему двору прямо по верхушкам сугробов.

Олег уже перешел Лермонтовскую, когда его окликнули. Прямо перед ним в сереньком пальтишке и белой пушистой шапочке стояла Нина Шамарина…

Он растерялся. Полтора месяца, с того злополучного дня, Олег всячески избегал этой встречи. В классе делал вид, будто Нину не замечает. Старался все время быть с мальчишками и тотчас после звонка убегал домой. Не остался Олег и на беседу, организованную географичкой, на которой Нина рассказывала о Дальнем Востоке. Если случалось на улице увидеть ее издали, он тотчас нырял в первый попавшийся двор. Он помнил, какая Нинка «правильная», и боялся ее вопросов…

Еще тогда, три года назад, ему не раз было с ней трудно. Как уставится на тебя. Глаза за стеклами очков кажутся огромными. Невольно отвернешься, потому что, глядя в них, ни приврать, ни скрыть что-то просто-таки невозможно…

– Здравствуй, Олег! Ты тоже гулять вышел? Вот хорошо…

– Здравствуй, – буркнул он.

Они шли по тротуару. По обе стороны расчищенной дорожки, где едва могли разминуться два человека, громоздились высоченные сугробы. Мороз чуть отпустил. Ненадолго притих ветер. С неба медленно, будто нехотя, валил крупный снег. Кругом тихо-тихо. Даже собственные шаги почти не слышны.

Никто не решался заговорить первым. Олег все ждал – вот она спросит про это: почему его тогда забрали в милицию? Если она спросит, он тотчас повернется и уйдет.

Но Нина спросила не об этом:

– Ты помнишь, как мы с тобой пионерскими галстуками обменялись?

– Конечно, помню!..

– А он у тебя сохранился?

– Есть. Старенький стал. Мама его в сундук спрятала, ответил Олег.

Он впервые глянул ей в лицо. И удивился. Глаза Нины были совсем близко. Их больше не отгораживали стекла очков. И, наверно, от этого они казались растерянными, беззащитными.

– Зачем ты сняла очки?

– Дудки! Не хочу больше быть слепандёй! – засмеялась она. Схватила пригоршню снега. Сделала вид, что хочет бросить ему в лицо. Но не бросила, а, слепив тугой шарик, ловко запустила им в тарелку фонаря, под которым они остановились.

Тенькнуло железо. Широкополая шляпа фонаря закачалась, и на снегу запрыгали их смешные вытянутые тени.

– Видишь, какая я меткая?! Очки мне больше не нужны. Вчера профессор сказал, что зрение исправилось. И теперь я до конца жизни буду видеть хорошо… Слушай. Давай к нам зайдем? Папа уже сколько раз о тебе спрашивал.

– Что ты! – испугался Олег. И тут же: «А-а, была не была!» спросил: – Ты дома говорила, что видела меня тогда?..

– Я-а?! – удивилась Нина. – Да никому я не говорила!.. Только братишке твоему… Он очень тебя любит. На меня тогда как накинулся!

Вспомнив рассказ взъерошенного Мишки о том, как он здорово «отбрил длиннобудылую очкарку», он улыбнулся. Тотчас посерьезнел и спросил то, что давно хотел узнать:

– Слушай, Нинка. Почему ты ни одного письма не прислала?

– Я присылала. А ты не отвечал. Обиделся? За что?

– Почему же я не получал? – с подозрением спросил Олег. – Постой! А адрес? Как ты писала на конверте?

– Обыкновенно. Гимназическая, шестнадцать.

– Ну, я баран!.. Осенью двадцать девятого года к нам присоединили все дома, что за Покровским кладбищем тянутся. И наш номер стал девяносто шесть! – Олег развеселился. – Знаешь что, расскажи ты лучше о ДВК…

ДОН-КОРМИЛЕЦ

Всё. Каникулы. Шестая группа за спиной.

Вчера, когда Илья Андреевич начал читать список, кто переводится в седьмую, Абдул еще больше побледнел и поспешно спрятал руки под парту, они у него дрожали. Так и сидел все время, не поднимая глаз, не шевелясь, ожидая приговора.

Когда, заканчивая список, Илья Андреевич прочел: «… и Бинеев», ребята захлопали в ладоши. Заведующий удивленно посмотрел на радостные лица:

– Насколько я понимаю, аплодисменты относятся к Бинееву. Не рано ли? Ведь Мария Дмитриевна дала ему по русскому задание на лето. Да и у меня по геометрии он пока…

– Знаем! Он все выполнит! Главное, что перевели!..

– Отрадно, что вас так волнует судьба товарища, – улыбнулся заведующий. – Да, Курганов. С пятнадцатого начинаем ремонт. А там и строительство физкультурного зала… Так что на твою бригаду мы надеемся.

– Все придем! – снова закричали в классе.

– Всем не надо, – охладил их пыл Илья Андреевич, – не пироги есть. Придут те, кто работать любит и умеет…

***

Как договорились вчера, у пристани на Богатяновском их уже ожидал Ванька.

– Здорово! Ну, как наши дела? – приветствовал его Олег.

– Дела, как сажа бела! – ответил расстроенный Ванька. – На моторку не проскочишь: Нюрка на контроле стоит. А старики перевозчики еще с вечера подались на рыбалку.

– Так чего ж долго думать. Махнем? – предложил Олег.

– Ясное дело! Не сидеть же, – согласился Толька.

Немтырь показал рукой, что согласен. Семен промолчал.

– На кого махать будем?! – удивленно спросил Абдул.

Мальчишки рассмеялись и объяснили ему, что «перемахнуть» – значит, переплыть Дон.

– Ты как плаваешь? – озабоченно спросил Олег. – Какая там у вас в Татарии самая большая река?

– Волга река. Кама река. Большая.

– И ты Волгу переплывал? – удивился Сенька.

– Зачем плавал? Есть река Волга. Далеко… Иж река называется – близко. Иж плавал.

– Ну, какой там твой Иж – мы не знаем. А через Дон ты поплывешь, не побоишься? – допытывался Олег.

– Ты не побоишься. Зачем я буду бояться?

– Правильно!.. Молодец, Абдул! – похвалили ребята.

За пятак купили один билет и вместе с ним отдали Сеньке всю свою одежду, кроме трусов. Связав ее в узел, он отправился на моторку. А остальные зашагали к Новой гавани.

Глянув с высокой пристани вниз, Абдул попятился:

– Ух как! Утонуть можно!

– А говорил, что плавать умеешь! – ухмыльнулся Толька.

– Плавать – хорошо. Нырять – совсем другое дело! – оправдывался Абдул. – Туда легко – бульк! Обратно как, а?

– Ладно, – решил Иван, – ты, Абдул, спустись по скобам. А мы нырнем сверху. Ребята, держаться вместе! Ну!..

Вынырнув, Олег увидел рядом черную голову Абдула. По другую сторону показался Иван… Так они и плыли рядом, чтобы Абдулу веселей было. Олег наставлял его:

– Главное – назад не оглядывайся! Плыви и плыви. А то, как оглянулся, сразу сил будто меньше становится. Руки тяжелеют. Дыхание сбивается… Ровней, ровней греби…

Немтырь, хоть и обещал не отрываться, все дальше уходил вперед. Самолюбивый, черт! Везде хочет быть обязательно первым. Звать его бесполезно: все равно не услышит…

– Вань! «Фанагория»! – крикнул Олег.

Иван оглянулся и сразу увидел идущую полным ходом от наплавного моста на Таганрогском «Фанагорию» – любимицу ростовской пацанвы. Но любоваться ею было некогда.

Намного опередив товарищей и уже спокойный за свое первенство, Немтырь отдыхал на спине. А течение сносило его по фарватеру все ближе к идущей навстречу «Фанагории».

– Я пошел! – крикнул Иван Одегу и, зарывшись головой в воду, сумасшедшим кролем поплыл выручать Немтыря.

Вниз по Дону плывут куски досок, полузатонувшие рогожки, пучки водорослей. Где уж тут вахтенному рассмотреть небольшое пятнышко – едва заметное лицо Немтыря! Да еще навстречу «Фанагории» снизу надвигался караван барж.

Иван доплыл вовремя. Едва он коснулся плеча Немтыря, тот встрепенулся, увидел надвигающийся нос «Фанагории» с белыми усами бурунов и кинулся назад. Иван загородил ему дорогу.

– Куда, дурак! – кричал он, будто Алешка мог услышать.

Но Немтырь понял или сам увидел баржи, повернул снова и, бешено молотя по воде руками, поплыл к левому берегу.

Вахтенный с «Фанагории», проскочившей в десятке метров, грозил кулаком и ругался самыми солеными словами…

Абдул переоценил свои силы. Это Олег увидел, едва они одолели половину пути. Когда Иван поплыл выручать Немтыря, Олег позвал Тольку. И они держались рядом, по обе стороны от выдохшегося Абдула, подбадривая его, посмеиваясь, готовые, однако, в любую минуту прийти на помощь. Предлагали отдохнуть на спине. Но Абдул, оказывается, этого не умел…

Почувствовав ногами дно, они взяли Абдула под руки, помогли преодолеть последние двадцать шагов до берега.

– Ничего! – подбадривал Олег лежавшего пластом Абдула. – Отдохнешь – и будет порядок. Главное, что переплыл, не испугался! Значит, и в другой раз сумеешь!

– Я так перелякався! – говорил испуганный Сенька. – Тут баржи прут, а навстречу – «Фанагория»! Ну, думаю, амба!..

Он суетился и говорил, говорил. Когда ребята плыли, а он переезжал на моторке, Сенька всегда чувствовал себя виноватым. Вдоль берега он мог плыть очень далеко, но перемахнуть через Дон никак не решался. И теперь смотрел на измученного, но гордого собой Абдула с удивлением и завистью.

Раньше над ним смеялись, а потом перестали, потому что во всем, что не касалось воды, он никогда не отставал от ребят, хотя был младше их на полтора года.

Чуть отдохнув, снова полезли в воду. Купались до гусиной кожи. Потом грелись: играли в чехарду, боролись, гоняли пустую консервную банку, жарили на солнце животы и спины. Слушали Олега. Он пересказывал взятую у отца Нины Шамариной книгу о знаменитом командарме товарище Блюхере.

– Ох и жрать охота! – вздохнул Сенька.

– Есть маленько, – поддержал Иван, – пошли к Бабушке!..

Вверх по течению прошли до самых больших верб. Этим вербам, наверно, лет по сто. Толстые узловатые стволы у многих от старости подгнили. Ведь после ледохода, в разлив, они долго, почти месяц, стояли по горло в воде. Но вербы очень хотели жить. И каждой весной снова и снова их гибкие, покрытые таинственным сизоватым налетом ветви, склоненные к воде, сначала одевались нежными серовато-белыми барашками сережек, а потом и продолговатыми листьями. Под таким шатром никакой зной не страшен. Олег и его товарищи любили эти вербы и не давали пацанве ломать их ветви, разводить костры близко от их стволов.

Одну из самых старых верб они прозвали Бабушкой. Это была заслуженная верба. Она уже второй год хранила их тайну. Высоко над землей в развилке ее ствола Иван обнаружил узкое дупло. Сунул в дырку удилище, и оно вошло туда чуть не все.

И тут Сеньке пришла в голову великолепная мысль:

– Хлопцы! – закричал он радостно. – Зробим хованку!

Они чуть подрезали удилища по длине дупла и стали оставлять их тут после рыбалки. А чтоб никто не нашел, сделали чок – затычку из посеревшего от долгого пребывания в воде чурбака. Сколько раз лазили по вербе другие мальчишки, но их пряталку так и не обнаружили. А котелок и банку с червями, наполненную землей и навозом, они просто закапывали в песок под кустами.

У больших верб и было их постоянное место рыбалки. Левый рукав Дона, отгороженный от правого Зеленым островом, мальчишки называли Новым. Недалеко от берега на Новом Дону из воды торчат обломки баржи, затонувшей еще в гражданскую войну. Клев тут всегда отличный.

– Ну, братцы, наловим сейчас на ушицу! – сказал Олег.

– Зачем смеешься?! – рассердился Абдул, сглатывая слюну. – Ловить рукой будешь, да? Удочка брал? Дома забыл!

– Не переводи кровь на воду! – крикнул ему Иван, успевший вскарабкаться на вербу. И к ногам изумленного Абдула одна за другой упали шесть удочек.

– Фу, шайтан! Как с неба упал!..

Посмеявшись, ребята бросили жребий. Быть костровым выпало Сеньке. Он сразу принялся за дело: установил припрятанные рогатки, стал собирать сухую траву и дрова для костра. А остальные, взяв удочки, вброд пошли к барже.

Небо нахмурилось. Начал накрапывать теплый дождичек. Клевало здорово. Час спустя Сеньку окликнули с баржи:

– Эй, кок! Двигай сюда!

Сенька забрал улов. Разделал рыбу, посолил и, приправив луком и укропом, повесил котелок над костром. А рыбаки, то и дело оглядываясь, продолжали ловить впрок…

– Го-то-во! – наконец раздался победный крик кострового.

Вмиг смотав удочки, ребята наперегонки бросились к берегу.

Ох и уха! Большой чугунный котелок. И рыбы в нем немало. А кажется, одолел бы его один… Это так сначала кажется. А потом, когда выхлебали котелок до половины, стали есть с разбором. Даже Абдул остепенился. Порозовел. Улыбается. У всех в животах разлилось приятное тепло. Уже и поговорить хочется. Но мало ли что тебе хочется! Потерпи, пока вычерпают котелок до дна. Костей-то в мелкой рыбе ой-ёй!..

Дождик давно кончился. И туч нигде не осталось. А солнце уже клонится к западу. Вот-вот коснется раскаленным диском горы, под которой раскинулась станица Нижнегниловская, та самая, куда они зимой ездили на коньках по льду.

Сытые, подобревшие, лежали они на теплом песке и глядели кто куда: на Дон, несущий, как игрушки, разноцветные лодки и яхты, белоснежные величественные пароходы и черные медлительные баржи; на поросший кустами и деревьями Зеленый остров, окаймленный желтыми песчаными отмелями; на чаек, чиркающих по воде острыми крыльями; в голубую безоблачную и бездонную глубь неба…

***

Неделю ребята пропадали на Дону. Иногда возвращались уже в темноте: трудно отказать себе в удовольствии порыбачить на вечерней зорьке, когда клюет так, что успевай только подсекать да вытаскивать.

Дома у всех повторялась обычно одна и та же сцена. Мать принималась было ругать. Но рыбак гордо протягивал кукан, тяжелый от нанизанной на него рыбы:

– Возьми, мама… Почти всю вечером поймал.

Она смягчалась, ворчала уже только так, для порядка:

– Сердце изболится, дожидаючись. А вдруг что случилось…

– А что со мной может случиться, мам? Я же не один!

– Мыслимое дело – целый день не жравши… Садись уж.

– Да я и не проголодался, мам. Мы уху варили…

– Ишь ты! А рыбешки совсем подходящие есть, – замечала мать. – Эти на ушицу пойдут. А те засолить, что ли?

– Ага. Засолить… Завтра я еще свежих принесу, – отзывался рыбак, уплетая обед, ставший поздним ужином.

Только Алешку Немтыря мать не ругала никогда. Едва повернув на Лермонтовскую, он совал два пальца в рот и… раздавался такой разбойный свист, что все собаки на улице тотчас заливались лаем. Как это у него получалось?! Сам не слышит, а свистит, как никто из мальчишек.

На сигнал тотчас выскакивали из калитки его младшие братья, Сережка и Колька. Разглядывали рыбу, прыгали, визжали. В сопровождении почетного эскорта появлялся он перед матерью, улыбаясь во весь рот. Мать знала: ругай не ругай – с него как с гуся вода.

– Явился? Живой… Ну и ладно…

На Абдула в семье стали смотреть уже как на добытчика. Жена брата, Маша, возьмет рыбу и, если ее окажется меньше, чем вчера, обязательно скажет:

– Что ж ты не постарался?

– Зато смотри, хороший! Совсем большой некоторый!..

– Все равно, – не уступала Маша. – Когда сидишь с удочкой, по сторонам не зевай. На всю ораву разве хватит?.. Ну, ладно, Абдульчик. Зато сам на даровых харчах день прожил…

Абдул не обижался. Маша не была такой уж скупой и бессердечной. Просто очень тяжело жилось ей. Совсем еще молодая, а лицо все в морщинах. Встает раньше всех и позже всех спать ложится. Четверых детей прокормить – совсем не легкое дело при одном работнике. Каждый кусок на счету.

– А ты справный становишься. Кормит тебя Дон-батюшка. Он многих кормит, – прищурится Маша, вспоминая. – Я девчонкой тоже хорошо рыбу ловила… Ох, когда это было! И Дона того уже сколько лет в глаза не видела…

А с Феодалом в эти дни у мальчишек произошел крупный разговор. Возвращаясь с рыбалки, все идут как люди. А Толька никогда не донесет улов до дома. По дороге ко всем теткам пристает: «Купите рыбку, недорого!» А сам такую цену заломит! И как торгуется – словно барыга на толкучке. За каждую копейку. Смотреть тошно. Однажды Олег не выдержал:

– Не позорь ты нас, Феодал! Иди отдельно.

– А чего я, украл?! – грудью полез на него Толька.

Но ребята тоже ощетинились. Видно, всем уже надоело.

– Зачем ловил? Спекулировать стыдно! – сказал Абдул.

– Ясное дело, не украл ты. Но если будешь у теток копейки выдуривать, смотри! – с угрозой сказал Ванька.

– Подумаешь! А что будет?! – хорохорился Толька.

– Феодал ты и есть, – ответил Иван, – куркуль ты. Понял? А будет, знаешь, что?.. Я тебе первый морду набью!

Толька попятился. Ванька Руль слов на ветер не бросает.

– И еще из своей компании выгоним! – добавил Олег, твердо глянув в Толькины ускользающие глаза. – Точно!..

Такой поворот Феодала не устраивал… С тех пор, если спросит какая женщина, – отвернется и буркнет: «Непродажная!»

***

С утра хлынул дождь, и на рыбалку ребята не пошли. А в полдень, когда чуть разошлись тучи и солнце усердно принялось наверстывать упущенное время, к Олегу прибежал встрепанный Ванька. Тотчас потребовал:

– Дай воды! Всю дорогу бежал. – Жадно выпил большую кружку и, отдышавшись, сказал: – Ну, брат, повезло так повезло! Зови всех. Да пусть с собой мешки прихватят. Понял?

– Ничего не понял. Зачем мешки?.. Говори толком.

– Толком?.. Надо галопом лететь на ту сторону Дона! Ну чего на меня смотришь? Я тебе брехал когда? Действуй!

Минут через сорок Олег, Сенька, Абдул и Немтырь с Толькой, прихватив с собой мешки, уже спускались по Державинскому к Дону. Все приставали к Ивану: зачем едем? Он только отмахивался.

Переехали на моторке. И сразу Иван повел их прочь от Дона, по направлению к Батайску.

– На Цыганские озера ведешь? – спросил Толька. – Так это пустой номер! Там еще две недели назад всю рыбу выловили. Говорят, барыги прямо подводами возили на базар.

– Не хочешь – можешь уматывать! – разозлился Ванька.

Когда подошли к озеру, Иван скомандовал:

– Скидай штаны и айда за мной!

Мальчишки разделись. Вода сначала была им по колено, потом поднялась до груди. Ноги по щиколотку вязли в иле. Вытаскивать их становилось все трудней.

Немтырь недовольно фыркал. Низкорослый Сенька шел сзади всех и, попадая в ямки, каждый раз ахал и тихонько вскрикивал:

– Ой, лышенько!.. Ой, утопну!..

– Куда его черт несет?! – бормотал недовольный Толька. – Если какая рыба и осталась, так у того берега, в камышах. А он на самую глубину лезет…

Олег уже давно посматривал туда, куда вел их Иван. Впереди виднелись черные продолговатые не то кочки, не то островки, цепочкой пересекавшие озеро посередине… Да это же остатки мостовых быков!.. В прошлом году они ходили сюда ловить дафний на корм аквариумным рыбкам. Дядя Федя сказал: «Видишь эти обгоревшие быки? Тут хороший мост был. А в двадцатом году, когда Первая Конная вышибла деникинцев из Ростова, беляки облили его мазутом и сожгли дотла…» Но зачем Ваньке быки?..

Иван подошел к ближайшей опоре и крикнул:

– Давай сюда!.. Да тихо!

Ребята подошли вплотную. Прислушались.

– Вроде бабайками шлепают где-то, – шепнул Явор.

Теперь и все услышали негромкий плеск воды. Оглянулись вокруг, кроме них, никого.

– Сам ты бабайка! – рассмеялся Иван. – Давай подсажу.

Остатки опоры моста представляли собой как бы сарай из бревен без крыши и окон. Обгорелый верх примерно на полметра над водой. Иван подсадил Явора. Тот лег животом на верхнее бревно и вдруг заорал:

– Рыбоньки мои! Якый ворог вас сюды сбигтыся навчил?!

– Что ты там бормочешь? – крикнул Толька и полез наверх. За ним стали карабкаться и остальные.

Такого ребята еще никогда не видели. В опоре бывшего моста, изнутри похожей на огромную ванну из бревен, плескались, били хвостами сотни рыб.

– Ну вот. Берите, сколько хотите. Чтоб зимой снова не бедовать, – сказал довольный произведенным эффектом Ванька. – Только не жадничать. Брать столько, сколько унести сможете. Все равно за один раз всю не утащим. И еще, ребята, – не проболтаться, чтоб спекулянты не пронюхали…

Нагруженные тяжелыми мешками с еще шевелящейся рыбой, они еле дошли до переправы.

На моторке к ним подсела ласковая опрятная старушка:

– Деточки, где вы рыбкой разжились?.. Не на озерах, случайно? Страсть как свеженькой хочется. Может, продадите?..

– Где взяли, там уже нет! – резко ответил Ванька.

Старушка приставала то к одному, то к другому. Но, как и договорились, за всех отвечал Иван:

– У рыбаков разжились!.. Может, и вам продадут…

Когда уже на правом берегу поднимались по крутому Державинскому спуску, Феодал, опустив тяжелый мешок на мостовую, с осуждением сказал Ивану:

– Жалко было тебе пару рыбок бедной старушке дать?! Где добрый. А выходит – жмот! Чего ты на меня тогда накинулся?

– Салага ты, Толька! – ухмыльнулся Ванька. – Да от этой «бедной старушки» все наши рыбаки пищат! Перекупщица Рыжикова – вот это кто! Для нее на Старом базаре десятка два баб рыбу по штучкам продают. А весь барыш – ее!.. Если б она допыталась, где мы взяли, так через час уже все чисто было б. До последней красноперки все бы вычистили!..