Текст книги "Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно"
Автор книги: Юнас Гардель
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Юнас Гардель
Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно
Днем и ночью вращается земля вокруг своей оси, как червь на крючке.
В лучах солнца, во тьме, днем и ночью – все вращается и вращается.
Мы с Конни и Давидом частенько заглядывали в секонд-хенд Армии спасения на улице Томтебу и что-нибудь покупали у старого педика-продавца. Мы перебирали все, что висело на вешалках, перекапывали содержимое ящиков – старые футболки, водолазки, рубашки, кожаные куртки, кители в стиле сороковых-пятидесятых…
Потом мы часами сидели в кафе «Мадлен», тайком подливали себе кофе из кофеварки, курили «Житан» и «Кэмел», до дыр зачитывали «Тошноту» Сартра, «Постороннего» Камю, «Процесс» Кафки, «Фальшивомонетчиков» Жида, «Дневник вора» Жене, «Беглец пересекает свой след» Сандемусе и «Степного волка» Гессе.
«Степного волка» мы особенно любили.
Книги мы покупали в букинистических лавках, одежду – в секонд-хендах. На вертушке мы крутили Ду Рида и Дэвида Боуи, купленных на музыкальных развалах. There’s a Starman waiting in the sky[2]2
В небе ждет нас Звездный человек (англ.).
[Закрыть].
Все, что мы имели, было бэушным, сильно поношенным и потертым, но мы не задумывались, что до нас всем этим владел кто-то другой. В одном мы были уверены твердо: мы первые. Таких, как мы, еще не было.
Сцена медленно приближалась к нам. Мы все еще были сокрыты тенью, но уже скоро нас должен был осветить свет рампы, и мы должны были засиять в лучах солнца.
1.
Сосед сверху купил своим детям караоке. И это настоящая катастрофа.
Дети поют целыми днями, включая колонки на полную мощность.
А по субботам их родители напиваются – и начинают петь сами.
Тоже на самой большой громкости.
Причем у них есть только одна кассета для караоке. «I will always love you»[3]3
«Я буду любить тебя вечно» (англ.).
[Закрыть] Уитни Хьюстон.
И так – раз за разом, день за днем, ночь за ночью – «а-а-ай уилл олуэйз лав ю-у-у-у» на полной громкости. А голоса при этом – один кошмарнее другого.
Хоть бы она сдохла уже, эта Уитни Хьюстон!
Сосед снизу держит канареек. Штук десять, не меньше.
Когда наверху заводят караоке, канарейки начинают верещать.
Между птицами и Уитни Хьюстон живет Пия. Здесь проходит ее жизнь и отсюда ее в любой момент могут выселить.
Дом построен в восьмидесятые годы. Три стены из четырех – бетонные, и в них невозможно вбить гвоздь.
Поэтому картины у Пии стоят на полу возле стен. Кажется, что она только что сюда въехала или, наоборот, собирается переезжать.
Да так оно и есть. Не только жилье у Пии временное. Вся ее жизнь – временное явление.
Ее душа похожа на огромный холодильник в съемной квартире. Уж сколько раз она пыталась забить холодильник мороженым, но все без толку…
Сейчас Пия пребывает в настроении «мне-уже-за-тридцать-а-я-до-сих-пор-не-замужем-надо-успеть-родить-пока-еще-не-поздно».
Пии уже за тридцать, а у нее даже нет своего угла. Тринадцать лет она переезжает с одной съемной квартиры на другую.
Крадучись выходит на лестничную площадку, тайком спускается в прачечную, невидимым призраком проскальзывает в подъезд.
«Ищу квартиру: В центре. Не новостройка. 3–4 комнаты. Высокие потолки с лепниной. Балкон. Камин. Недорого. Имеется: 1-ком. кв. в Зап. Флемингсберге. Тел.: ххх-хх-хх. Спросить… Чего там спрашивать, пересплю с кем угодно за квартиру, без посредников!»
Люди в этом мире делятся на доноров и реципиентов. Реципиенты – это старики, инвалиды и безработные.
Именно для них предназначена дневная программа телевидения. Повторы передач, невозможное старое шведское черно-белое кино и прямые трансляции парламентских заседаний. Реципиентам приходится довольствоваться тем, что им дают.
Пия – реципиент. И это уже навсегда. Прошлой весной она закончила факультет культурологии, но это не помогло ей найти работу.
– Я училась на культуролога.
– Да? И на какой же станции метро ты работаешь контролером?
Теперь Пия размышляет, не пойти ли ей учиться дальше, не написать ли диссертацию.
Надо же чем-то заниматься, пока живешь.
Только для этого нужно получить докторантскую стипендию. Потому что ее долг по кредиту на учебу и так уже превысил двести тысяч.
А все эти идиотские спецкурсы!
Кто-то должен предупреждать человека о последствиях, когда он по молодости и глупости записывается на бесконечные спецкурсы. Усмехнуться, покачать головой: «И зачем тебе это нужно? Ведь ты не сможешь вернуть кредит. Залезешь в долги на всю жизнь ради одного семестра теории кино – оно того стоит? Кому он вообще нужен, твой Орсон Уэллс?»
Когда человек молод и думает, что никогда не станет старше. Кто-то должен предостеречь, что пройдет лето, осень, Рождество, потом пару раз все повторится – и все! Сейчас Пии уже за тридцать, и она почти умерла. Что ей теперь делать?
Она не может себе позволить купить синий лак для ногтей! Нужно соблюдать приличия. Пия все-таки взрослая женщина, с подобающими ее возрасту вкусами. Ей нравится театр «Унга Клара», она пересмотрела все роли Этьена Гласера.
А синий лак для ногтей – это для девочек-подростков, нервно жующих жвачку, пытаясь определиться: то ли они не научились выражать свои мысли, то ли мысли у них начисто отсутствуют как таковые.
«Dress your age!»[4]4
«Одевайся по возрасту!» (англ.).
[Закрыть] – говорит себе Пия.
В тридцать лет ты уже слишком стара для синего лака, но еще слишком молода, чтобы делать подтяжку лица. Проклятый возраст, который почему-то считается самым прекрасным в жизни.
Лет десять назад Пия бы с удовольствием отправилась прожигать время в какое-нибудь кафе, но ее время прошло, сейчас там сидят толпы нынешних старшеклассников, которые украдкой подливают кофе из кофеварки, курят и делают уроки. Они умудряются заполнить все пространство, куда бы они не пришли, – своей жизнью, куртками, пакетами и учебниками, – не замечая при этом, что вокруг есть и другие люди. Например, Пия, которая сидит с книгой, в одиночестве, и потягивает остывающий кофе Латте за самым маленьким столиком, окруженная со всех сторон кишащей толпой подростков. Она будет их ненавидеть потом весь оставшийся день.
Она ненавидит их за то, что они такие наглые и вальяжные, за то, что, сколько бы они ни курили, рак для них – пустой звук. Но больше всего – за то, что они могут безнаказанно транжирить время.
У них этого времени – как дерьма, они тянут и пережевывают его, как коровы жвачку, переваривая во всех четырех желудках сразу. Время для них пока еще бесконечно, и за это Пия особенно их ненавидит.
Смерть их еще не загнала. Не вымотала. Не сделала жалкими и трусливыми.
Они неуязвимы. Они могут тратить время ни на что, могут красить ногти в любой цвет, сидеть месяцами без копейки денег, стрелять сигареты и не брезговать чужими грязными чашками, чтобы бесплатно выпить кофе.
Когда Пия последний раз была в кафе «Стринг», рядом с ней сидели три отвратительные девицы, которые проходили тест на свойства личности в еженедельнике «Веку-Ревю». Они громко зачитывали вопросы, визжали, курили, жевали жвачку, ржали и так тряслись, что не могли ровно нарисовать крестик в опроснике.
Как можно проходить тест на свойства личности, если личность у тебя отсутствует как таковая! – хотела выкрикнуть Пия, но не сделала этого. Вместо этого она уставилась в свою чашку, чувствуя себя двухсотлетней старухой.
Теперь Пия сидит дома на кухне, в комнате за стеной орет телевизор, она пытается что-нибудь сочинить. Ведь должен человек как-то самореализовываться, если ему за тридцать и он почти умер. Ну хоть как-то. К примеру, написать рецензию на чью-нибудь статью о Фрейде, а может быть – собственную статью о Витгентштейне. И потом послать ее неизвестно куда.
Пия старается взять себя в руки, изо всех сил противится искушению помыть холодильник или разобрать белье; ее убивает мысль, что годы все идут, а монография о Фрейде написана не ею, а каким-то ее ровесником, который успел больше, гораздо больше, чем она; ее убивает, что никому на свете не нужна еще одна статья про Витгенштейна, которая к тому же никогда не будет написана.
Ее жизнь занесло не туда. Но другой дороги что-то не видно.
У ее матери в этом возрасте было трое детей. Отец к тому времени прожил больше половины отведенного ему срока. И все самое важное в их жизни с ними уже случилось – они получили образование, создали семью, купили дом, пустили корни.
У Пии есть фотографии родителей, где им как раз около тридцати. Они выглядят там ужасно старыми. Старыми в смысле «взрослыми». Старыми в смысле «зрелыми». В отличие от нее, старой в смысле «не понимает половины пятничного приложения к газете «Экспрессен», хотя очень хотела бы».
Как же быстро она прошла, эта жизнь! Если бы Пия была американкой, можно было бы хоть привлечь кого-нибудь к суду. Черт подери!
Только что она была молодой. Сейчас ей хотелось бы думать, что она еще молода, но это совсем разные вещи. А еще через несколько лет она начнет говорить: «Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует». И как только она это произнесет – тогда она окончательно пропала.
И зачем только она бросила курить! А все этот Мартин Тимель[5]5
Шведский телеведущий, снявшийся в рекламе антиникотиновых средств «Никотинель».
[Закрыть], пропади он пропадом. Она тогда набрала пятнадцать килограммов – буквально заплыла жиром с ног до головы. Дрожащий, отовсюду свисающий, отвратительный жир. Когда Пия смотрит в зеркало, она себя не узнает. Она видит толстую некурящую женщину и тянется к пульту, чтобы переключить канал.
В том же «Веку-Ревю» она прочла, что в этом сезоне модно носить прозрачные блузки. То есть чтобы грудь просвечивала через ткань. Отличная идея, ничего не скажешь. Может, заодно и задницу всем показать? Или у них не хватит прозрачной ткани на ее зад?
Как она дожила до такого? Пия до сих пор не знает ответа. Единственное, что осталось от нее прежней, – это волосы, да и то потому, что последние пятнадцать лет она красит их в один и тот же тон. Но все остальное! Остальное…
Где та девушка с высокой грудью и тонкой талией, исполненная уверенности в себе? Та, что сидела на плечах у незнакомого парня и громко подпевала Роллингам, когда они пели «Time is on our side»[6]6
«Время на нашей стороне» (англ.).
[Закрыть] на стадионе Уллеви в 1982-м, – она знала, что Мик Джаггер пел про нее: «Time-time-time is on our side, yes it is!»
Дети, зачатые той ночью в парках Гетеборга, уже скоро станут взрослыми.
Черт подери. Что поражение подкрадется так незаметно… Этого она не знала.
2.
Анна лежит на водяном матрасе и составляет план на завтра. Электронные часы показывают 23:48.
За всю жизнь Анна так и не научилась определять время по часам со стрелками.
Еще она вечно путает право и лево. Когда ей надо поздороваться с кем-нибудь, Анна всегда медлит, соображая, какую руку подать. От этого ей становится каждый раз ужасно неловко, поэтому она краснеет и смущенно улыбается во весь рот.
Удивительно все-таки. Ей казалось, что подобные навыки с возрастом приходят сами по себе. Она считала, что каждый взрослый человек умеет определять время по стрелкам, различать право и лево, не краснеть, грамотно писать и все такое прочее.
Когда человек становится взрослым, он действительно знает, умеет и понимает многое, а не делает вид, что понимает. Анна же притворяется всю свою жизнь. И очень боится, что в один прекрасный день ее разоблачат.
Например, когда священник спросил: «Берешь ли ты в мужья Класа Хокана и будешь ли ты любить его, пока смерть не разлучит вас?», она ответила «да».
Как будто была хоть сколько-нибудь уверена.
На самом деле ей хотелось воскликнуть: «Идите к черту, я откуда могу знать?»
Но вместо этого она сказала «да», покраснела и смущенно улыбнулась своей глупой улыбкой, похожей на лошадиный оскал.
Одна мысль об этой улыбке заставляет Анну краснеть. Как же ей не повезло с этим оскалом! Черт, черт, черт!
Она долго пыталась научиться улыбаться с закрытым ртом – спокойно и немного загадочно, как Джоконда.
Но стоит ей смутиться, как она тут же краснеет, на глаза наворачиваются слезы, губы растягиваются в улыбке, обнажая зубы и десны – и она снова выглядит как полная идиотка.
Все-таки удивительно. Анна всегда считала, что взрослые люди всегда уверены в себе, чем бы они ни занимались.
Но вот она лежит в постели и составляет список дел, который никто, кроме нее, не увидит, – и старается писать как можно более неразборчивым почерком, чтобы кто-нибудь не обнаружил, что она пишет с ошибками.
Составление списков – это способ навести порядок в окружающем хаосе. Вместо того чтобы кричать в голос от ужаса и страха – а боимся мы буквально всего, – мы составляем списки. Во всяком случае, так поступают зрелые, ответственные люди.
Анна вычитала это в журнале «Амелия».
Иногда Анна на мгновение задумывается – и не может поверить в происходящее. Вот она, лежит на водяном матрасе, а на столике рядом стоят электронные часы. У нее двое детей, которые спят в своей комнате, и муж, который бродит где-то там, внизу.
Откуда все это взялось?
В детстве Анна часто думала о том, что в 2000 году ей будет 37 лет.
Будущее тогда казалось далеким и непостижимым.
А сейчас оно почти наступило. И все сложилось так, как сложилось.
В данный момент в голове Анны – ни одной хоть чем-либо примечательной мысли. Она надеется, что завтра утром не придет уведомление о неверном заполнении бланка для страхового взноса, потому что всю документацию надо сдавать до первого января.
Вот что занимает сейчас Анну. Ничего более примечательного.
Зато сегодня она взяла и купила себе лак для ногтей. Ярко-красный.
Впервые за последние пять лет она накрасила ногти красным лаком. Надо же время от времени себя чем-то порадовать. Следить за собой немного.
А еще надо ложиться спать пораньше, бросить курить, чаще красить ногти и есть побольше шоколадок «Марабу», чтобы располнеть, и тогда можно будет сесть на диету.
Этот год знаменателен тем, что они с Хоканом купили себе мобильные телефоны.
Теперь они всегда на связи.
Правда, остается неясным, кто им будет звонить.
Но это наверняка очень важно – быть на связи.
По крайней мере, они оба в этом убеждены.
Хокану понадобился мобильник по работе, Анна не хотела отставать от мужа и завела свой. Из принципа.
Как когда они покупали факс. Они хотели идти в ногу со временем. А не плестись где-то в хвосте.
Для этого также важно ходить в стильные дизайнерские бутики, покупать металлические торшеры и кухонные полотенца с лосями. Во всяком случае, нужно стремиться к этому.
А еще надо постричь себе челку, чтобы быть похожей на Уму Турман в «Криминальном чтиве», надо выращивать базилик и любить всякие модные теле– и радиопрограммы типа «Найлсити» и «Хассан», даже если не понимаешь и половины, и вообще надо быть стильным, модным, остроумным и раскованным, но при этом иметь собственное мнение по разным поводам, – на это у Анны никогда не хватает времени, поэтому она, как правило, придерживается мнения Хокана, – надо, надо, надо… столько всего надо, а как успеть, если до Рождества осталось два дня и больше всего на свете хочется сдохнуть? Остается только надеяться, что на Эллагорд упадет атомная бомба и все это, наконец, провалится к чертовой матери, но даже на это надеяться бесполезно, потому что холодная война закончилась и что теперь будет – непонятно.
Семья Анны состоит из мужа (1 шт., Хокан), детей (2 шт., Йеспер, 4,5 г. и Никлас, 3 г.) и, конечно, Оскара – это их дымчатый восьмикилограммовый кот-кастрат с неприятным писклявым голосом.
Они выплачивают кредит за красный типовой коттедж в Эллагорде, неподалеку от Стокгольма. У них есть «Форд» какой-то цвета «серебряный металлик» и ржавый старый пассат 1980 года, который у них проходит под названием «мамина машина».
В «Форде» есть CD-плеер, а в пассате – какой-то допотопный агрегат, издающий вместо музыки дикий треск.
На часах сейчас 23:52, а уже в 5:44 Анне придется первый раз нажать на кнопку отсрочки будильника. Потом ей надо будет встать, принять бодрый вид и погрузиться в производственные отчеты и страховые документы – проверять, не закралась ли ошибка в выставленные счета.
Слышно, как Хокан бродит по первому этажу и щелкает выключателями.
Анна откладывает список и гасит лампу над кроватью. Пусть Хокан думает, что она уже спит, – у нее нет сил решать, хочется ей сегодня секса или нет.
Анна с головой накрывается одеялом и притворяется спящей.
У Хокана болят глаза. Он жмурится и трет виски, пытаясь снять напряжение. День кончился, пора спать. Кап, кап, кап – капает в гроте. Вода сочится с каменных стен, капает с потолка. Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно, думает Хокан, массируя виски.
Круговые движения пальцев. Кап, кап, кап. Я не хочу больше жить, я хочу умереть.
Целый вечер он просидел в чате. В Интернете. В чате можно притвориться, что ты не тот, кто есть на самом деле, и общаться с другими людьми, которые тоже притворяются кем-то еще. Все врут, врут всем. И в этом вся фишка.
Кстати, Анне Хокан сказал, что ему надо поработать за компьютером в кабинете.
Все врут. Врут всем.
Уже 23:48, Хокан выключает компьютер и становится прежним собой – с той лишь разницей, что теперь он еще на 3 часа и 27 минут приблизился к своей смерти.
В доме тихо. Дети уже давно спят. Йеспер, как ни странно, даже ни разу еще не просыпался. Анна, должно быть, тоже легла, потому что в ванной тихо, а на первом этаже никого нет. Хокан выключает повсюду свет, который весь вечер освещал пустые комнаты.
Это даже кстати, что Анна уже спит, потому что у Хокана нет сил решать, хочет он сегодня секса или нет.
Если они будут заниматься сексом, то придется идти в душ, а ему так этого не хочется, потому что всякий раз, как он ложится с мокрой головой, он просыпается наутро простуженным. Хокан вообще очень легко простужается.
Иногда Хокану кажется, что он слишком уж позволяет себя контролировать своему супер-эго. Он не особенно любит свое супер-эго. Он назвал его Хеннингом. В честь отца.
Хокан поднимается на второй этаж, где спит его семья. Скрип-скрип-скрип, скрипят ступеньки под ногами. Кап-кап-кап, капает в гроте. Я не хочу больше жить. Я хочу умереть.
В этом году нам исполняется по тридцать три года.
Столько же было Христу, когда его распяли.
Христос успел изменить мир. У него неплохо получилось. Браво!
А что успели мы? Когда мы хоть что-нибудь начнем успевать?
Надо, впрочем, учитывать, что средняя продолжительность жизни во времена Христа была гораздо меньше.
Ему надо было торопиться.
А у нас еще есть время. Вроде бы есть.
3.
Это рассказ о людях, которые жили в небольшой стране в северном полушарии на планете Земля, незадолго до наступления нового тысячелетия – третьего после того, как Сын Божий родился, жил, умер и вознесся на небеса, чтобы однажды явиться вновь и судить живых и мертвых.
На что похожа их жизнь?
Всякий раз, как Хокан расплачивается кредитной карточкой в ближайшем супермаркете «Ика», ему приходится предъявлять удостоверение личности. На этом настаивают, какой бы незначительной ни была сумма, как бы часто он ни заходил в этот супермаркет и как бы хорошо его там ни знали.
Кассир в ближайшей «Ике» утверждает, что это для его же – Хокана – безопасности.
Но Хокан знает: эта процедура нужна лишь затем, чтобы его унизить. Ради сладостного осознания своей власти, которое на мгновение испытывает кассир в «Ике», он в сотый раз требует доказательств, что Хокан это Хокан.
Такое же наслаждение властью видится Хокану в словах «к сожалению» из объявления, которое висит в «Ике»: «чтобы покрыть наши расходы, мы, к сожалению, вынуждены взимать комиссионный сбор в размере 2 крон с каждой покупки, оплаченной кредитной карточкой».
Как-то раз Хокан попытался воспротивиться требованию предъявить удостоверение. Он заявил, что регулярно совершает покупки в этом магазине и можно не сомневаться в его личности, тем более когда речь идет о восьмидесяти кронах.
– Ну что вы, дело не в том, что мы вам не доверяем! – говорит кассир, и Хокан видит, как он покрывается гусиной кожей. – Просто так у нас заведено.
Возможно, кассир «Ики» тайком нюхает клей на складе. Возможно, он правда подозревает, что кто-то убил Хокана, выкрал его кредитную карточку и сделал пластическую операцию – все ради того, чтобы обмануть супермаркет «Ика» на пакет молока, кило картошки и говяжий фарш-по-самой-низкой-цене. Возможно, кассир в «Ике» считает, что Хокан заключил сделку с дьяволом, чтобы разрушить концерн «Ика» – крупнейшую в Швеции сеть магазинов товаров ежедневного потребления. Да, пожалуй, кассир действительно не исключает такой мысли.
Так думает Хокан, хотя на самом-то деле он знает, что кассир просто не хочет упускать ни малейшей возможности унизить ближнего своего. Так же, как и все остальные.
Вот и сейчас кассир аккуратно ввел данные Хокана в кассовый аппарат и вернул ему карточку только после того, как убедился, что подпись совпадает. После этого он одарил Хокана самой обворожительной из своих улыбок и произнес:
– Спасибо, ждем вас снова!
Это и есть миг его триумфа – когда, полностью унизив Хокана, он напоследок говорит ему «спасибо и ждем вас снова».
Хокан внимательно изучает чек, чтобы найти там ошибку и отомстить кассиру, унизив его в ответ.
Кассир изображает беспокойство и спрашивает, все ли в порядке. Но все в полном порядке, это знает кассир, знает и Хокан. Оба знают, что возмездия не воспоследует. На чеке даже отчетливо напечатан персональный код Хокана – чтобы Хокан точно знал, что это он, и никто другой, и что униженным всегда будет он, и только он.
Возле касс висит объявление с просьбой к покупателям складывать товары в ряд, штрихкодом вверх, призывая тем самым беречь здоровье кассиров.
Когда Анна замечает это объявление, ее сразу начинает мучить совесть. Всю свою жизнь она сваливала продукты на ленту около кассы, не задумываясь о такой простой вещи. Ей не приходило в голову, что она, как несознательный покупатель, все это время наносила непоправимый ущерб здоровью кассиров. До чего же она черствый, нечуткий человек! Могла бы и сама догадаться, что товары нужно класть в ряд, штрихкодом вверх, чтобы облегчить работу кассира. Это же очевидно!
Анна начинает судорожно переворачивать все покупки в поисках штрихкода. Подходит ее очередь, а она все еще возится с продуктами. От смущения она начинает задыхаться и суетиться еще больше. Кассирша недовольно барабанит пальцами по стойке кассы. За Анной вырастает очередь. Анна потеет в теплом пуховике, застегнутом под самое горло.
Люди в очереди начинают переминаться с ноги на ногу, демонстрируя, что им надоело ждать. Анна оглядывается и понимает, что очередь ее ненавидит. Люди безмолвно смотрят на нее, злобно сверкая глазами. Анне хорошо знакомы такие взгляды: эти люди желают ей смерти.
Они хотят организовать общество по борьбе с ней.
Ей хочется немедленно извиниться, что она столько всего покупает, что она вообще занимает столько времени и места. Что она не такой профи по обнаружению штрихкодов, каким ей следовало бы быть.
И зачем она набрала столько еды? Кассирша наверняка подумает, что у нее булимия. Наверное, стоит объяснить, что у нее муж и двое детей.
Наконец, Анна сдается и начинает выкладывать продукты, не глядя. В ее пуховике – паровая баня. В висках стучит. Очки натерли переносицу. И всюду мерещатся штрихкоды.
Она не осмеливается заглянуть в глаза кассирше. Ведь это Анна виновата, что у кассирши будет искривление рук, плеч и позвоночника.
Анна – неудавшийся покупатель и неудавшийся человек.
Война в Югославии – тоже на ее совести.
Последнее время Анна и Хокан не бывают в кино. Вместо этого они берут фильмы в видеопрокате, а потом их не смотрят. Возвращают кассеты, в лучшем случае просмотрев их на быстрой перемотке. А иногда они включают фильм и засыпают на диване.
Из-за этого бывает сложно поддержать разговор в буфете.
– Ты смотрела «Жареные зеленые помидоры»?
– Нет, но я видела обложку.
Иногда кажется, что единственные фильмы, которые они смотрели от начала до конца, – это «Покахонтас», «Бамсе» и «Король-лев».
Последний раз, когда они были в кино, они хотели посмотреть «Людей в черном» с Уиллом Смитом и Томми Ли Джонсом, но все билеты оказались проданы. Поэтому они пошли на первую часть криминальной серии «Бек», которую ни Хокан, ни Анна смотреть не хотели. Но, поскольку дети остались с няней, было глупо возвращаться домой.
Они никогда ничего не успевают. Когда Анна умрет, на диване в гостиной, скорее всего, будет валяться куча неразобранного белья из стиральной машины. Все, чем они занимаются, это наполнение и опорожнение. Наполнить желудок – опорожнить кишечник, загрузить стиральную машину – разгрузить стиральную машину, наполнить посудомоечную машину – освободить посудомоечную машину, – бесконечная череда наполнений и опорожнений. Из этого состоит их жизнь, этим она ограничивается и на том заканчивается. Господи Боже наш, смилостивись над нами!
Когда он начинается, этот «средний возраст»? В тридцать или в тридцать пять? Можно ли отсрочить его до сорока?
– Мы еще молоды! – раздражается Хокан, когда Анна заводит об этом разговор. Этой фразой, как правило, разговор и заканчивается.
Они не заметят, как наступит средний возраст. Они проспят его наступление перед включенным телевизором.
В этом году им обоим исполняется по тридцать три года. Столько же было Христу, когда его распяли. Пульт управления выскользнул у них из рук. Да и никогда они ничем не управляли. Им так только казалось.
У них есть системы торможения и подушки безопасности, но нет ничего, чем бы они управляли. Весь их вклад в развитие человечества – пассивное членство в Гринписе и то, что они выбрасывают мусор в помойку.
Анне очень хочется изменить этот мир. Она хочет быть за него в ответе. Хочет охранять окружающую среду. Как-то раз она даже купила экологически чистый стиральный порошок, но он очень плохо отстирывал, так что теперь Анна покупает «Аякс Ультра» в экономичной упаковке и пересыпает его в пустую коробку от экологически чистого. И надеется, что ее не разоблачат.
Так выглядит их жизнь.
