Текст книги "Фатальное трио (СИ)"
Автор книги: Юля Белова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Как сомнамбула, как неприкаянный зомби шатаюсь я по своей квартире, не находя ни дела, ни утешения. Я пытаюсь забыться сном, но он не идёт, а от подушки пахнет Робом.
***
Работа меня не отвлекает и весь день я провожу в таком же состоянии как и вчерашний вечер. Просто мне нужно время, уговариваю я себя, чтобы перестать бояться, что тот, кого я полюбила на самом деле, преступник, который может быть добр со мной и жесток со всем миром.
.
Я выхожу из школы и молюсь чтобы Роба здесь не было, чтобы он не приехал меня встречать, как всегда. Я даже стараюсь не смотреть в ту сторону, где он обычно паркует свою машину, но не заметить её невозможно.
Я вижу его автомобиль и хмуро взирающего на меня Роба. Он здесь. Но со вчерашнего вечера прошло так мало времени, и я ещё совсем не готова к встрече. Я не знаю, что могу ему сказать, я не знаю кто он. Единственное, что я знаю, то что мне плохо без него.
Стараясь не смотреть в его сторону я спускаюсь с крыльца и иду мимо. Я ускоряю шаг и прямо и целеустремлённо двигаюсь подальше отсюда. На какой-то момент мне кажется, что мой глупый план может сработать, и я даже думаю, что я молодец, я правильно поступила, но в этот момент я слышу приближающиеся шаги. Он меня догоняет.
– Алиса! Алиса, постой!
Я замираю останавливаюсь, но не поворачиваюсь в его сторону.
– Алиса, что происходит? Объясни мне. Ведь так нельзя. Почему ты избегаешь меня? Я звонил тебе, я приехал к тебе, но ты даже не смотришь на меня. Поговори со мной. Что с тобой случилось, что произошло? Мне нужно понимать. Я схожу с ума. Что такого могла сказать тебе Катя, что ты стала меня бояться? Что такого произошло между нами, что теперь ты боишься даже говорить со мной?
Я поворачиваюсь к Робу и смотрю на его встревоженное лицо. Он выглядит расстроенным и печальным. Под глазами появились круги, наверное он не спал эту ночь так же как и я. Мне хочется сказать ему что он в моём сердце, в моей голове, что он везде внутри меня, что когда я закрываю глаза то вижу его, но вместо этого я говорю совершенно не то, о чём думаю совершенно не то, что меня волнует.
– Пожалуйста, – говорю я, – пожалуйста, Роб, ничего не делай Кате, она ни в чём не виновата и она здесь совсем ни при чём.
– А что по-твоему я мог бы с ней сделать?
Я вижу как в его глазах сгущается сумрак. Шоколад становится практически чёрным и чуть мутная корка льда такая, же как вчера, только ещё более толстая и непробиваемая, затягивает его глаза.
Моё сердце глухо стучит и кровь приливает к щекам, и я не знаю что мне сказать. Я сама не своя. Может быть у меня что-то с головой? Да точно, я повредилась рассудком. Это прекрасное объяснение, благодаря которому всё сразу становится на свои места. Точно, ведь я сумасшедшая. Я сама не знаю что делаю, что говорю и чего хочу.
Хочу я, безусловно, его, но говорю какую-то ахинею чтобы он не трогал Катю. Разве мне не должно быть плевать на всех, когда он рядом со мной?
– Послушай Роб, – медленно и неуверенно говорю я. Я просто должна во всём разобраться.
– В чём? В чём ты хочешь разбираться? В чём ты ещё не разобралась? Разве ты не видишь, что ты для меня всё? Разве ты не видишь что ты создана только для меня и никто не сможет понять тебя так как понимаю я, и никто не сможет сделать тебя счастливой? Никто! Разве ты не понимаешь, что делаешь несчастными нас обоих? Мне больно понимать, что я причиняю тебе страдания. Я не знаю, как такое произошло. Это самое ужасное, что могло произойти с нами.
– Пожалуйста, Роб, пожалуйста! Не нужно! Не дави на меня! Мне очень тяжело сейчас, и я не хочу тебя терять. Просто мне нужно разобраться в самой себе.
– Ты не хочешь меня терять, но делаешь всё, чтобы я потерял тебя. Ты делаешь всё, чтобы обоим нам было как можно больнее. Ты разрушаешь нашу связь, и я не знаю почему. Такое чувство, что нас больше нет.
Он медленно разворачивается и медленно идёт прочь. Какое-то время я смотрю ему вслед, в тайне надеясь, что он обернётся, но он идёт и идёт удаляясь от меня всё дальше. Я тоже разворачиваюсь и медленно бреду в противоположную сторону. Только я не знаю, куда идти и есть ли такое место, где сейчас мне будет хорошо…
Я возвращаюсь в свою пустую и унылую квартиру и всё так же не нахожу места, но говорю себе, что нужно дождаться из командировки Реутова или даже позвонить ему и выяснить все подробности этого дела. И тогда уже принимать решения как быть и что делать дальше. Я ложусь в постель забираюсь с головой под одеяло накрываю голову подушкой пытаясь защититься от собственных мыслей.
Пока я пытаюсь уснуть, раздаётся телефонный звонок. Вряд ли Роб после сегодняшнего расставания будет звонить мне. Я не хочу брать телефон, но он звонит и звонит и его звон раздаётся прямо у меня в голове. Наконец, я решаю прекратить это, встать и отключить звонок.
Я встаю и иду на звук. Телефон, оставленный на кухне, разрывается. Я беру его в руку и чуть не роняю. Александр Реутов написано на экране.
– Алло, – настороженно говорю я.
– Алис, не спишь?
– Нет, Саш, не сплю. Что-то случилось?
– Ну как случилось, сейчас объясню. Я по делу, короче. Меня тут из командировки специально выдернули, и не только меня, весь отдел на ушах. Это всё по делу Роба. В общем, надо поговорить. Если ты не против, я бы приехал прямо сейчас.
37. Настоящий герой!
Время течёт так медленно, а я буквально дрожу, сгораю от нетерпения, и былой ужас и страх начавший было отступать, снова поднимается до предела.
Поговорить о Робе… поговорить о Робе… он едет поговорить о Робе… Да что же это такое! Как я всё это выдержу! Нет-нет-нет я должна, я должна всё это пережить и вынести.
Я хожу по комнате роняя взгляд то на диван то на стул то на стол и понимаю, что каждое место в этой квартире, напоминает о Робе. Это настолько меня удивляет, что я даже на какой-то момент останавливаюсь. Да каждое место в этой небольшой квартире связано с Робом. Здесь он лежал, здесь мы занимались с ним любовью – на диване, на стуле, на этом столе, в душе и даже на кухне…
Я мечусь из угла в угол и чуть не заламываю руки, как в дешёвой мелодраме. К тому моменту, когда раздаётся звонок в прихожей, я совершенно чётко знаю, если он принёс мне плохие вести, то я ни за что не буду давать никаких показаний которые могут повредить Робу.
– Извини что поздно, но у нас там такой шухер из-за этого всего, что просто не было другой возможности. Что-то ты выглядишь не очень. Ты здорова? У тебя всё нормально? Ничего не случилось?
– Да всё нормально, – вздыхаю я, – устала просто. Проходи, Саш, проходи. Что будешь, чай или кофе? Извини, особо угостить нечем.
– Да ничего не надо, Алиса, ты что, я ненадолго. Мне только поговорить и всё.
Мы проходим на кухню и я включаю чайник, а Саша садится за стол. Я отстранённо так замечаю, что на этом столе мы тоже занимались с Робом любовью. Он буквально повсюду в этой квартире.
– Саша, послушай, я хочу тебя сразу попросить, если Роб виновен в каких-то тяжких преступлениях…
Он как-то странно хмыкает.
– Что это тебе в голову взбрело? Роб твой не только не виновен, но наоборот он очень и очень помог следствию. Я тебе больше скажу он устроил у нас такой ураган, что сегодня в комитете, несмотря на то что ночь на дворе, все бегают от младшего лейтенанта до самого большого генерала.
Сердце учащается и я не сразу улавливаю смысл того, что говорит Саша.
– Погоди, что-то я не пойму, то есть ты здесь не потому что Роба в чём-то обвиняют?
Мне кажется, я сейчас взорвусь от напряжения.
– Роба? Нет, ты что шутишь, Алиса? Это Роб обвиняет! Ну, как бы там есть нюансы, я тебе расскажу, но вообще-то всё дело обстоит совсем по-другому. Никто не мог такого ожидать, но именно он, твой Роб очень сильно помог следствию. Он не просто предоставил важную информацию, но самолично собрал кучу доказательств и проделал невероятную работу, которую мы сейчас всем отделом перепроверяем и доводим до ума. Он сам собрал доказательства виновности вашего Кузьмищева во множестве сексуальных преступлений.
– То есть Роб собрал доказательства вины Кузьмищева?
– Да, Алиса, именно об этом я тебе и говорю.
Дальше можно уже не слушать. Больше меня ничего не волнует. Одним махом вся моя тяжесть улетучивается и я боюсь взлететь от чувства бесконечной лёгкости. Я ощущаю такое облегчение, такую радость, что на глазах появляются слёзы.
– Во-первых, – продолжает Реутов, – Роб записал на камеру признания Кузьмищева о том, что он напал на тебя и пытался склонить к противоестественному половому акту.
– Что? – я вскакиваю и щёки мои начинают гореть.
– Я понимаю, насколько это было ужасно, тем не менее, это не самое страшное преступление которое он совершил. После того как Кузьмищев сознался, Роб поговорил с вашим завучем и некоторыми другими учителями, нанял детектива и тот разыскал всех, кто мог сталкиваться с подобными ситуациями. Он даже нашёл некоторых учеников, пострадавших от деяний Кузьмичёва, и уговорил их подать заявления. В общем, все эти материалы легли в основу уголовного дела и теперь вашему козлищу светит лет 15, а то и пожизненное.
– Но я не понимаю, почему Роб занялся этим, только из-за меня? Я ему даже ничего не рассказывала.
– Ты может быть знаешь, у него было неблагополучное детство, и в юности у него был друг, которого он ценил и уважал. И этот парень тогда ещё, в детстве покончил с собой. Это была ужасная история. Он покончил с собой из-за того что в спортивной секции, куда он ходил, против него совершались преступления со стороны тренера. Защитить парня никто не смог, и единственным выходом для него стало самоубийство. Эта история ужасно потрясла Роба и когда он узнал, что здесь рядом находится человек который долгие годы творит подобные деяния, он не смог бездействовать.
Я едва перевожу дух от всего этого.
– Вот такая история. Роб твой настоящий герой, а я здесь потому, что нам очень нужны твои показания. Я понимаю насколько это неприятно, насколько это может быть болезненно для чувства собственного достоинства, но пойми что это важно для следствия, и если ты не дашь если ты не напишешь заявление то обвинение против Кузьмищева может забуксовать.
Я то краснею, то бледнею. Как я могла! Как я могла так усомниться в нём и почему я допустила, что он чудовище в то время как он охотился на чудовищ и пытался сделать этот мир чище и лучше! Какая же я дрянь! Ну что со мной не так и почему я сама всё порчу!
– А негативный момент? – вспоминаю я.
– Какой негативный момент? – не понимает Саша.
– Ну ты сказал, что есть какой-то нюанс, что есть какие-то обвинения против Роба или что-то
в этом роде.
– А, это… Есть встречное заявление от Кузьмищев, в котором он обвиняет Роба в нападении и нанесение тяжких телесных повреждений. Но это заявление он написал уже после того как был извещён, что является фигурантом уголовного дела и после того как написал заявление в котором указал что на него напали неизвестные наркоманы когда он гулял с собакой. Поэтому, ну и по разным другим причинам шансов у Кузьмищева ноль. Волноваться нечего, со всей ответственностью заявляю.
– А сильно ему досталось? – спрашиваю я в лёгком замешательстве.
– Кому, Кузьмищеву? Да мало ему сволочи. Ты не представляешь, сколько он судеб переломал. Согласись, очень мало приятного, когда сталкиваешься вот с такими мразями в пору пожалеть об отсутствии смертной казни. Ну так что, Алиса, будешь показания давать против Кузьмищева?
– Да, Саша, да. Я дам показания, напишу заявление, всё что нужно. Можешь на меня
Рассчитывать.
Когда я закрываю дверь за Сашей, у меня трясутся руки и стучит сердце, от того что я не могу дождаться, когда снова услышу голос Роба. Трясущимися руками я набираю его номер и знаю что скажу ему я скажу ему то что чувствую сейчас. Я скажу, что не могу без него прожить и одного дня, одного часа и одной минуты. И мне совсем не важно, совершил ли он что-то ужасное или просто читает мои сообщения и мои мысли, потому что я люблю его и не хочу больше оставаться одна.
Я подношу телефон к уху и слушаю долгие гудки. Они кажутся мне бесконечными, как будто время растянулось, и теперь мне никогда не дождаться ответа. Я выслушиваю гудок за гудком и с каждым новым сигналом, мне кажется что я отдаляюсь от Роба всё дальше и дальше.
Лишь когда я набираю номер Роба в десятый или в двадцатый раз я понимаю что он не отвечает… не ответит…
38. Вы спрашиваете случилось ли у нас что-то?
Я звоню ему целую ночь, каждую минуту. Едва прекращаются гудки в трубке, как я набираю его снова. Я чувствую ужасное разочарование, от того что едва обретя Роба, я тут же его потеряла и теперь не представляю как снова его обрести.
Я забываюсь на пару часов, а потом снова и снова набираю этот номер. Я посылаю сообщения, пишу ему SMS, но единственное что слышу в ответ – это длинные, безразличные гудки. Я их ненавижу. Они попадают мне в мозг и разрушают его, отзываются холодом в сердце и превращаются в сигналы отчаяния, сигналы SOS, которые никто и никогда не услышит.
На работе я чувствую себя как в бреду лица учеников и коллег проходят мимо беспилотными тенями, и я их не различаю. Я способна различить только долгие гудки, но вскоре и они покидают меня, и мне остаётся лишь участливые сообщения оператора: «абонент временно недоступен».
После уроков я вызываю такси и мчусь на Якиманку. Я почти уверена что никого там не найду, но что мне ещё остаётся. Единственная ниточка, связывающая меня с Робом, это набор цифр его телефонного номера, и эта ниточка, которую я дёргаю со вчерашнего вечера уже оборвана.
Я забегаю в подъезд его дома и бросаюсь к портье. Он уверяет, что Роба нет, но я умоляю его сделать звонок и он звонит по интеркому, но на затейливые трели внутреннего телефона также не приходит ответ.
Я выхожу из дверей и бреду не разбирая дороги, не замечая начавшегося весеннего дождя и озноба, сотрясающего мои плечи и не замечая горячих слёз, текущих по щекам.
Я иду долго и добредаю до ресторана «Ароми». Я прижимаюсь лбом к холодной витрине и всматриваюсь вглубь. Там темно, никакого движения. За этим стеклом больше нет жизни. Я отступаю на несколько шагов назад и вижу табличку «извините, мы закрыты».
Я не знаю такого человека которому могла бы позвонить и узнать где сейчас Роб и как можно с ним связаться. Разве что позвонить президенту Италии, горько усмехаюсь я. При этой мысли у меня рождается идея, новая вспышка надежды, я тороплюсь домой, к своему ноутбуку.
Я захожу в интернет и начинаю разыскивать рестораны принадлежащие Робу. Я думаю, что он мог уехать, чтобы оказаться подальше от той, кто разбил ему сердце. Поэтому планомерно начинаю обзванивать все рестораны его империи. Италия, Испания, Франция…
Один за другим я набираю все эти номера, я звоню и звоню, и снова слышу длинные гудки или сообщения на автоответчике произнесённые на неизвестных мне языках. Иногда ответом мне служит просто шуршащая тишина.
Мне начинает казаться что всё в моей жизни было лишь сном, просто привиделась, а сейчас я проснулась и обнаружила, что никаких ресторанов не существует и никакого Роба тоже нет. Когда весь список оказывается пройден, я пытаюсь разыскать в интернете хотя бы какую-то информацию о Робе.
Через некоторое время я случайно нахожу координаты швейцарской компании которая, управляет всеми ресторанами и является их владельцем. Там несколько телефонных номеров и первым указан телефон президента компании, то есть Роба.
Я набираю его номер и с замирающим сердцем прислушиваюсь к холодным насмешкам длинных гудков. Я понимаю что это было бы слишком просто и мне придётся пройти весь этот путь. Поэтому я без ропота двигаюсь по списку номеров, но когда он оказывается пройденным, я чувствую настоящую тоску в сердце. Потому что это финальная точка, и дальше двигаться уже некуда.
Скорее машинально, чем ожидая услышать ответ, я снова набираю первый номер в списке, номер Роба. И когда гудок прерывается, моё сердце обрывается и летит в бездонную пропасть.
– Алло, – доносится до меня усталый женский голос.
От неожиданности я даже на секунду теряю способность говорить.
– Вас не слышно, – несётся из Швейцарии этот голос.
Я выхожу из оцепенения и теряясь от волнения, начинаю лепетать на английском языке. Я совершенно растеряна, поэтому говорю немного бессвязно, но на той стороне меня кажется понимают.
– Если хотите, – предлагает моя собеседница, – мы можем говорить по-русски. Я говорю по-русски.
– Да, спасибо большое, я ищу Роба. Я не могу ему дозвониться уже несколько дней.
– Я сожалею, но его здесь нет, и я ничем не могу вам помочь.
– А вы не знаете, – умоляющим голосом говорю я, – где он может быть? Где его можно найти?
– Нет, боюсь и в этом я вам не помогу.
– Но может быть вы знаете, как с ним можно связаться? Дело в том что на мобильный я не могу дозвониться. Сначала он не отвечал, а сейчас телефон просто выключен… ну или не знаю, что с ним такое… абонент временно недоступен.
– Ну если у вас есть даже его мобильный, то большим я и не смогла бы помочь. Мы не предоставляем информацию о своих сотрудниках. А кто вы, могу я поинтересоваться?
– Я Алиса, – на другом конце трубки недоуменно молчат. – Я его… жена, мы поссорились и теперь я не могу его найти.
Моя собеседница некоторое время молчит, будто не знаешь что что ответить, а потом говорит уже другим, более мягким и тёплым тоном:
– Мне очень жаль, Алиса, но я действительно не знаю как вам помочь. Признаюсь, я сама не могу связаться с Робом, а мне очень нужно поговорить с ним. Жена… Он никогда не говорил, что у него есть жена.
– Наверное это потому, что я на самом-то деле боялась становится его женой, а сейчас очень жалею что его нет рядом.
– Понимаю вас. Роб не простой человек и любить его наверное тоже непросто. Но сейчас он нужен не только вам. Мы все остро нуждаемся в нём потому что просто не представляем, что нам делать.
– А что-то случилось? – взволнованно спрашиваю я.
– Да уж, хороший вопрос…
– Простите, а могу я тоже узнать, кто вы?
– Я Елена, директор этой компании. И я впервые совершенно не представляю, что мне делать. – Вы спрашиваете случилось ли у нас что-то? Пожалуй, можно и так сказать. Дело в том что мы со вчерашнего дня распродаём все наши рестораны, но где находится наш владелец, никто из нас не имеет ни малейшего представления. Могу вам пообещать только одно, Алиса. Как только я услышу и или увижу Роберта, я немедленно сообщу ему о вашем звонке.
39. Сладкий туман
Я много раз слышала что человек может привыкнуть к чему угодно. Может быть это и так, может быть. Наверное, можно смириться с потерей близкого, но боль от этой потери никогда не уйдёт из сердца и привыкнуть ней, к этой жестокой и неумолимой боли невозможно.
Я сижу в парке и ем мороженое. Сегодня жарко, но внутри меня холодно, настоящий арктический лёд. Я ем мороженое только для того, чтобы что-нибудь делать, чтобы не сидеть просто глядя в точку перед собой. Вот уже почти месяц разглядывание этой несуществующей точки моё основное занятие.
До моего выступления в ЦДЛ ещё два часа, но Сысуев просил, прийти пораньше, чтобы можно было настроить микрофон, выставить свет и что-то там ещё, что он не знает, но о чём его попросили технические работники. Поэтому я поднимаюсь со скамейки и иду навстречу славе.
– Алиса, что с тобой случилось, ты на себя не похожа? Я тебя совсем не узнаю, ты такая потерянная и совершенно измученная. Как ты себя чувствуешь, у тебя всё в порядке? – волнуется мой литагент, увидев меня.
– Да, спасибо, всё отлично. Я в порядке. Вот, попробовала модную диету.
– Что же ты творишь над собой, зачем? Не надо, не надо! Побереги здоровье. Посмотри на меня, какой я толстый и то ни на какие диеты не сажусь. Нет, Алиса, это нужно срочно отменить.
– Да не беспокойтесь, я уже отменила, так что скоро начну набирать вес. И всё у меня будет хорошо.
Правильнее было бы сказать и всё у меня было хорошо. Было. Вот именно, и уже не будет, ведь судьба даёт не слишком много шансов. Получил один и держи его крепко, не выпускай из рук, потому что другого уже не будет. И всё, что могло быть хорошего, я уже испытала, а теперь нужно радоваться тому что есть и не гневить судьбу.
– Алексей Вильямович, – беру я его за руку. – Я хотела вам что-то сказать. Я знаю, вернее, я догадываюсь, что Роб говорил с вами обо мне и, возможно, об этом вечере сегодняшнем тоже. Я хотела попросить у вас прощение. Он иногда бывает несдержан излишне резок или даже груб, и если вы почувствовали это по отношению к себе во время того разговора с Робом, пожалуйста извините его, он сделал это единственно из-за своей любви ко мне, из-за того, как он представляет свой долг по отношению ко мне. Очень вас прошу, не сердитесь.
– Что ты, Алисочка, мне не за что на него сердиться. Да, мы разговаривали, и под впечатлением от того разговора, я звонил тебе и может быть был как-то превратно истолкован. Так за это я сам готов попросить у тебя прощения. Мы тогда с твоим женихом хорошо поговорили, и я понял насколько ты важна для него.
А ещё я впервые задумался насколько важна для тебя поэзия, и тогда же я осознал что был не слишком хорошим партнёром. Я часто тебя подводил часто тратил твои деньги не раздумывая и полагая, что они слишком легко тебе даются. Я был даже не всегда до конца честен с тобой. Именно поэтому я понял, что не должен тормозить твой путь и сдерживать твой творческий рост. Я мешаю тебе, и именно поэтому я принял решение что тебе нужен кто-то помоложе, лучше интегрированный в современную культурную среду.
– Ну что вы, Алексей Вильямович, вы столько сделали для меня и я вам так благодарна. Даже одно сегодняшнее выступление, ведь это настоящий поворотный пункт в моей поэтической карьере, – я улыбаюсь, потому что стараюсь не называть себя поэтом, это слишком огромное слово для меня.
– К сегодняшнему мероприятию я-то как раз практически и не имею отношения, дорогая моя. Ведь это именно Роб всё пробил и обо всём договорился с нашими, так сказать, литературными воротилами. И пиар, и банкет, и критика – всё это его рук дело. Разумеется, я кое-что тоже сделал, но первенство в организации твоего концерта безусловно принадлежит твой мужу… или жениху.
Это известие буквально придавливает меня. Роб, ты повсюду, и даже сейчас когда тебя нет рядом, я чувствую твою силу и твою заботу. Прости меня, я знаю мы больше не вместе, но спасибо тебе, за то что был в моей жизни.
Я выхожу на сцену совершенно безумная и ошалевшая. Мой разум полон одной лишь мыслью, и эта мысль – Роб.
Я читаю стихи запланированные по программе но в каждом из них я кричу именно об этом, я кричу о своей любви об ужасе потери и горечи осознания своей ошибки. Я кричу о том, что тяжело и горько не встретить свою любовь, но вдвойне горько встретить её и отринуть от себя.
В моих глазах стоят слёзы, они преломляют лучи прожекторов и рисуют причудливые картины света и тени. Я не вижу публику, я не вижу зала, я не вижу ничего, кроме Роба.
И потому как замирает публика, и потому что все звуки исчезают, будто я оказалась в абсолютном вакууме, и потому как вибрирует и нервно реагируют на каждое слово на каждый звук зал, наполненный людьми, я понимаю что со мной происходит что-то неординарное.
Я читаю свою программу, стихи, многие из которых читала сотни раз, но никогда до сегодняшнего дня я не наполняла их такой лавиной эмоций и переживаний. Никогда ещё слова написанные мной не превращались в реальное проявление жизни, никогда они не становились такими объёмными и живыми.
Зал взрывается овациями, и сотни глаз пожирают меня, но я сегодня одержима Робом и ничего не замечаю. Стихи – это голос моего сердца, и он отзывается в аплодисментах моих слушателей.
Моё последнее стихотворение я читаю лично Робу. Я представляю его сидящим в зале и обращаюсь прямо к нему. Я говорю о своей любви, о том что я поняла, о том как сильно я его люблю и о том, что без него жизнь стирается и исчезает, превращаясь в тающее воспоминание.
Я кричу о том, как страдаю без него и медленно погибаю. И ещё я прошу его чтобы он простил меня и хоть когда-нибудь снова появился в моей жизни.
Я читаю стихи и по моим щекам льются ручьи слёз, мои плечи дрожат от едва сдерживаемых рыданий, а моё сердце колотится так, будто это последние секунды жизни. Я вся в огне, и я не знаю что мне делать.
Ждать тебя на рассвете или на закате
Глядеть в тусклое небо, я больше не буду
Знаю, ты уже не придёшь и на этой кровати
Меня не коснутся твои горькие губы
Но незачем больше об этом… хватит…
.
Незачем больше помнить, кто вспоминает…
Новая жизнь начнётся помимо нашей воли
Незачем помнить. Всё без следа навсегда исчезает
Не оставляя места для слез и боли
Не помнить, не знать и время как снег растает
.
Не чувствовать, что больше не будет тела
И боли не станет и никто не увидит
И не узнает, что стёрлось или сгорело
Поблекло, исчезло или сошло с орбиты
Померкло, разрушилось и охладело
.
И вдруг происходит чудо. Роб, которого я представила сидящим в зрительном зале, оживает. Он поднимается с кресла и делает несколько шагов к сцене. Я так хорошо и точно представила его, что он точь-в-точь как настоящий, как настоящий живой Роб из плоти и крови. Я даже опасаюсь, что могу перепутать его и действительно принять за настоящего. Впрочем, сейчас я плохо вижу из-за слёз, и моя голова как-то подозрительно кружится.
– Алиса, – говорит мой придуманный Роб, поднимаясь ко мне на сцену.
Он подходит ко мне вплотную и обнимает закрывая от зрительного зала.
– Алиса, – повторяет он, – я здесь, я люблю тебя. Я больше никогда тебя не отпущу.
Я тоже обнимаю его и прижимаюсь к нему так крепко, как только могу. Я чувствую огонь его тела и железные мускулы под костюмом. Я вдыхаю знакомый и ни с чем не сравнимый аромат мирры и пряностей и начинаю догадываться что он, этот выдуманный мною Роб, на самом деле настоящий, тот самый живой Роб, которого я уже не надеялась увидеть.
Головокружение становится невыносимым и я погружаюсь в сладкий туман, из которого на меня смотрит прекрасное лицо. Лицо Роба.
***
Я крепко держу его руку и не выпускаю из своей ни на секунду, он бедный даже в туалет не может сходить.
– Разве ты не чувствовал, что я тебя искала и что мне было очень плохо без тебя?
– Прости меня. Я думал тебе так будет лучше.
– А мне не было. Мне было очень и очень плохо.
Он ничего не говорит и снова прижимает к себе, а потом целует моё лицо, мои влажные глаза и сухие, потрескавшиеся губы.
– Роб… – шепчу я и глажу его руку.
Мы сидим в приёмном покое, куда меня привезла скорая помощь. Видано ли, упала в обморок прямо во время выступления.
– Это всё нервы, это всё нервы! – причитал Сысуев, когда меня укладывали на носилки. – И дурацкие диеты. Аккуратнее, прошу вас…
Меня привезли сюда, осмотрели, сделали анализы и велели ждать. Ну и хорошо, я могу ждать целую вечность, не выпуская руку Роба. Я разглядываю его глаза и снова вижу в них тёплую тягучую карамель с кусочками золота. Я трусь щекой об его шершавый и колючий подбородок и пытаюсь унять внутреннее ликование и радость. И почему, всё-таки, я такая дурочка…
– Я тебя искала, – шепчу я. – Где ты был?
– Больше тебе никогда не придётся искать меня, родная. Я обещаю.
От этого «родная» у меня щемит сердце и увлажняются глаза. Чтобы он этого не заметил, я меняю тему:
– А почему ты закрыл рестораны?
– Да, решил, нечего больше буржуев кормить. Вот, орден получил и всё. Хватит.
Я улыбаюсь. Это потому что я в обморок упала он теперь со мной, как с ребёнком?
– И что теперь делать будешь?
– Русский национальный гурмэ-фастфуд.
– Ты и фастфуд?
– А что, доступная еда может быть качественной и вкусной. Вот запущусь через месяц, сама увидишь, буду тебя только бутербродами кормить, – он едва заметно улыбается.
Да я вообще могу не есть, лишь бы с тобой, думаю я и прижимаюсь к нему ещё теснее.
– Лисицына, – раздаётся резкий голос медсестры.
Я вздрагиваю и начинаю подниматься.
– Проходите к доктору. А вы, мужчина здесь подождите. Только Алиса Вадимовна.
– Я с ней, – суровеет Роб.
– А вы родственник?
– Муж, – твёрдо заявляет он.
– Ну раз муж, заходите.
Доктор внешностью и манерами напоминает сериального врача в исполнении Максима Аверина. Он кивает на стул:
– Присаживайся. А это кто?
– Муж, – несмело отвечаю я.
– Понятно. Ну что, Лисицына, здорова ты. Всё у тебя в норме, анализы отличные.
– Подождите. Как в норме, а откуда тогда обморок? – напористо вступает Роб.
– Да, – небрежно машет рукой доктор Аверин, – ничего же страшного не случилось, к тому же не обморок, а головокружение. Обычное дело. Правильно питаться, чаще гулять, побольше свежего воздуха – всего делов-то.
Доктор мне весело подмигивает, и я чувствую, как лицо заливает румянец. Что?! Неужели?! Я прикрываю рот ладошкой и чувствую, как под сердцем разливается приятное тепло.
– Ага, – подтверждает он мою догадку и расплывается в улыбке.
– То есть как это ничего не случилось?! – вскипает Роб. – Вы в своём уме?!
– Да вы не нервничайте, папаша, вон стульчик берите, присаживайтесь. Строгий он у тебя, какой. Ну что? Что так смотрите? Беременна жена ваша!
Эпилог
– Кать, положить ещё салата с крабом?
– Алис, не могу больше, всё бы у вас съела, но уже сил нет. Роб, как же ты готовишь! Просто божественно! Я конечно не Мишлен, но даю тебе сто тысяч звёзд.
Роб снисходительно улыбается:
– Спасибо за высокую награду. Ешь, Катя, тебе за двоих нужно стараться.
– Лучше за троих, – смеётся Саша Реутов и гладит Катю по прилично округлившемуся животу, – а то я тоже не могу больше.
– Вот вечно вы мужики за счёт женщин выезжаете! – шуточно сердится она.
Ласковый ветер играет тонкой тканью белых занавесок и приносит в просторную гостиную солёный воздух и шум прибоя.
– Реутов, – вздыхает Катя, – ты видишь красота кругом какая, а? И почему у тебя нет дачи в Геленджике? Ты куда наследницу на лето отправлять будешь? В пионэрский лагерь?
– Катюша, – говорю я с улыбкой, – в этом доме для вас всегда готова комната. Приезжайте, когда…
«Когда захотите», – хочу сказать я, но меня прерывает ожившая радионяня. Я слышу самый прекрасный голосок в мире. Он пищит и у меня сжимается сердце от нежности. Проснулся! Я вскакиваю со стула, но Роб берёт меня за руку и тоже поднимается.
– Посиди, родная, я сам схожу.
Через пару минут он появляется с Кирюшкой на руках. Тот ещё не отошёл ото сна и выглядит немножко сердитым.
– А кто это у нас проснулся? А кто это у нас проснулся, а? – смешно лепечет Катя.
Кирилл оттопыривает нижнюю губёшку и смотрит на неё недоверчиво, а потом выдувает смешной пузырь. Затем он отыскивает взглядом меня и тянет ко мне свои ручки.
