Текст книги "Избранные произведения в двух томах.Том 2.Стихотворения (1942–1969)"

Автор книги: Юлия Друнина

ГОЛЫЙ КОРОЛЬ

 
В городе праздник:
Горланят фанфары.
Давит друг друга народ.
Это король,
Кривоногий и старый,
Голый, как в бане, идет.
Кажется он неприличным и жалким,
Не помогает божественный сан.
Брюхо имеет, что твой барабан,
Палочки ног – барабанные палки.
Но повторяет без устали свита:
– Что за камзол!
Как изысканно сшито! —
Юная фрейлина с ангельским взглядом
Тощим его восхищается задом:
– Что за изящные панталоны! —
В нос повторяет она умиленно.
Маршал – седая, как лунь, голова —
Хвалит «брабантские кружева».
И мадригалит без устали свита:
– Мило!
               Прелестно!
                                  Изысканно сшито! —
Божий помазанник
(Ну и дела!)
Гордо шагает в чем мать родила…
 
 
Только не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете:
Что идиота с надутым лицом
Мы величаем порой
                                   мудрецом,
Что спекулянта венчаем
                                         поэтом
(И «эпохальным» нередко при этом!),
Что превозносим за верность
                                                  Иуду, —
В жизни
Не встретишь подобного чуда.
Так что не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете,
Что по дорогам
Реальной земли
Голые
           шествуют короли.
 

1965

АЛЛО, ПОЭЗИЯ!

 
Красотки серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так пикантны,
                              вы так модерны,
Так модны
                   линии длинных глаз!
И лишь одно,
                       согласитесь,
                                            скверно:
Различать
                  трудновато вас…
Меня, признаться,
                               оторопь берет,
Когда косяк
                     «Бабетт» безликих прет.
Нет,
        я не против подведенных глаз,
Губные
             не браню
                             карандаши.
Но, девочки,
                      а как насчет души,
Куда
         она запрятана у вас?
Скучны
              конвейерные сделанные девы…
Своеобразье, самобытность,
                                                где вы?
Где та,
           с «лица необщим выраженьем»,
Что каждым жестом
                                   и любым движеньем
Так выделяется
                          из косяка?
Незаурядность —
                               это дарованье,
Незаурядность —
                               это обаянье,
Хотя не видимы они
                                   для дурака…
 
 
Поэты серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так техничны,
                              вы так модерны,
Так ловко
                 лезете на Парнас!
И лишь одно,
                       согласитесь,
                                            скверно:
Различать трудновато вас.
Скучны конвейерные поэты.
Алло,
          Поэзия,
                       Муза, где ты?
 
 
…Она блистает редко
                                    на афишах,
Ей не по сердцу
                            показной успех,
Претит ей болтовня —
                                        не часто слышишь
Ее скупую речь,
                            ее негромкий смех.
И все-таки
                   «необщим выраженьем»,
И каждым безыскусственным движеньем
Так выделяется она
                                  из косяка!
Пусть не кричаще
                                это дарованье,
Пусть не блестяще
                                 это обаянье,
Пускай не видимы они
                                       для дурака.
 

1965

НА ЭСТРАДЕ

 
Аудитория требует юмора,
Аудитория,
                    в общем,
                                   права:
Ну для чего
                    на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше,
                                              слова?
И кувыркается бойкое слово,
Рифмами,
                 как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю
                     все снова и снова:
Это занятие
                    не для меня…
 
 
Требуют лирики.
                             Лирика…
                                              С нею
Тоже встречаться доводится мне.
Но говорить о любви
                                     я умею
Только наедине.
Наедине,
                мой читатель,
                                        с тобою,
Под еле слышимый шелест страниц.
Просто делиться
                             и счастьем и болью,
Сердцебиеньем,
                            дрожаньем ресниц…
 
 
Аудитория жаждет сенсаций.
А я их,
             признаться,
                                 боюсь как огня.
Ни громких романов,
                                     ни громких оваций
Не было у меня.
Но если
               меня бы расспрашивал Некто
Чем я,
           как поэт,
                          в своей жизни горда?
Ответила б:
                    – Тем лишь,
                                           что ради эффекта
Ни строчки
                    не сделала никогда!
 

1965

ПЕЩЕРА СПИТ

 
Спит племя,
Тесно сгрудившись в пещере,
Детенышей преследует кошмар:
Вот саблезубый тигр
Ползет, ощерясь,
Вот на дыбы встает Ихтиозавр.
Мужчины дико вскрикивают что-то —
Приснилась им
На мамонта охота.
Спят женщины.
Их не тревожат сны,
Под низким лбом
Не движутся извилины.
Клыками человечьими распилены,
В углу – горой – звериные мослы.
В пещере дымно.
А снаружи ветер,
Студеный дождик
Переходит в снег.
Спят наши предки.
Первобытный век,
Ссутулившись, шагает по планете.
Спят предки.
Только одному не спится,
Лежит с закушенным сухим листом.
Все ниже, ниже
Огненные птицы
Взлетают и кружатся
Над костром.
Что Человек
В тиши пещеры слышит?
Что видит Человек
В кромешной тьме?..
Сын века он.
Вот только лоб повыше
Да взгляд предупреждает
Об уме.
Ему удачи на охоте нет —
То отвлекут его вниманье тени,
То привлечет вниманье лунный свет
То околдует красота оленя.
Его собратья упрекают в лени,
Им дела нет,
Что в мир пришел Поэт…
 

1965

БЕДНЯГА

 
После правильных,
                                 но скучноватых речей
Теплым ветром
                           повеяло на меня:
В замороженный зал,
                                     как весенний ручей,
Ворвалась возбужденная ребятня.
 
 
Ух, как зубы сверкают,
                                        как щеки горят!
Нам вручает цветы
                                 пионерский отряд.
До чего же
                   мелодия горна чиста!
Здравствуй, Искренность мира,
                                                      его Прямота!
 
 
Наконец-то
                     услышу живые слова,
От штампованных фраз
                                         отдохнет голова.
Вот курносый пацан
                                   выступает вперед,
Открывает щербатый,
                                     застенчивый рот,
 
 
И дрожащим,
                        тонюсеньким голоском
Вдруг —
                 о ужас! —
                                   длиннющую речь говорит.
Речь,
         что рифмами
                                местный украсил пиит,
Завизировал зав
                           и одобрил местком…
 
 
Ох, бедняга
                    с тонюсеньким голоском!
 

1965

МОТОЦИКЛИСТЫ

 
Эти пыльные боги
Двадцати – восемнадцати лет,
Эти сильные ноги,
Укротившие мотоциклет!
Куртка из поролона,
Алый шлем
Вместо будничной кепки,
Под прозрачным забралом
Черты современнейшей лепки.
Я смотрела, гадала —
Кто они? Что они? В чем их суть?
Влюблены, вероятно, в Ландау,
Презирают поэтов чуть-чуть.
 
 
…Ради мальчиков в шлемах алых
Наша молодость умирала
В обожженном войной снегу,
Пулей сбитая на бегу…
 
 
Эти пыльные боги
Двадцати – восемнадцати лет,
Эти сильные ноги,
Укротившие мотоциклет!
Совершенные, как торпеды,
Напружиненные тела —
Новой молодости полпреды,
Новой юности вымпела.
Жмите!
В вас бесконечно верю я.
К звездам!
К людям других миров!
В ваших юношеских артериях
Бродит дерзкая кровь отцов!
 

1965

НА АТОЛЛЕ БИКИНИ

 
На атолле Бикини
Вас мистический ужас объемлет:
Там ослепшие чайки,
Как кроты, зарываются в землю.
Из лазурной лагуны
На прибрежные скользкие глыбы,
Задыхаясь, ползут
Облученные странные рыбы.
Из коралловых рощ
Удирают в паническом страхе
Исполинские твари —
Океанские черепахи
И бредут по атоллу —
Раскаленной пустой сковородке,
Спотыкаясь, крутясь,
Как подбитые самоходки.
А уже под броню их
Нацелены клювы, как жерла:
Грифам некогда ждать,
Чтоб навеки затихла их жертва.
Вот одна отбивается
Сморщенной лапою странной,
Все мучительней дышится
Беженке из океана…
Не вода, а песок
Заливает пустые глазницы,
И вокруг – батальонами —
Черные жирные птицы…
Ах, экзотика тропиков!
Южное буйство природы!
Зараженные стронцием
Вечно лазурные воды!
 

1965

ПАМЯТИ ВЕРОНИКИ ТУШНОВОЙ

 
Прозрачных пальцев нервное сплетенье,
Крутой излом бровей, усталость век,
И голос – тихий, как сердцебиенье, —
Такой ты мне запомнилась навек.
 
 
Была красивой – не была счастливой,
Бесстрашная – застенчивой была…
Политехнический. Оваций взрывы.
Студенчества растрепанные гривы.
Поэты на эстраде, у стола.
 
 
Ну, Вероника, сядь с ведущим рядом,
Не грех покрасоваться на виду!
Но ты с досадой морщишься: «Не надо!
Я лучше сзади, во втором ряду».
 
 
Вот так всегда: ты не рвалась стать «первой»,
Дешевой славы не искала, нет,
Поскольку каждой жилкой, каждым нервом
Была ты божьей милостью поэт.
 
 
БЫЛА! Трагичней не придумать слова,
В нем безнадежность и тоска слились.
Была. Сидела рядышком… И снова
Я всматриваюсь в темноту кулис.
 
 
Быть может, ты всего лишь запоздала
И вот сейчас на цыпочках войдешь,
Чтоб, зашептавшись и привстав, из зала
Тебе заулыбалась молодежь…
 
 
С самой собой играть бесцельно в прятки,
С детсада я не верю в чудеса:
Да, ты ушла. Со смерти взятки гладки.
Звучат других поэтов голоса.
 
 
Иные голосистей. Правда это.
Но только утверждаю я одно:
И самому горластому поэту
Твой голос заглушить не суждено, —
 
 
Твой голос – тихий, как сердцебиенье.
В нем чувствуется школа поколенья,
Науку скромности прошедших на войне —
Тех, кто свою «карьеру» начинали
В сырой землянке – не в концертном зале,
И не в огне реклам – в другом огне…
И снова протестует все во мне:
Ты горстка пепла? К черту эту мысль!
БЫЛА? Такого не приемлю слова!
И вновь я в ожидании, и снова
Мой взгляд прикован к темноте кулис…
 

1965

КОМСОМОЛЬСКИЙ ТВИСТ

 
Я на стройке, под Братском,
Порою смотрела часами,
Как в штормовках и кедах
До рассвета студенты плясали.
Комарье надрывалось,
Радиола хрипела,
Твист давали ребята
С полным знанием дела.
Современные ритмы!
В них пульсация новой эпохи,
Юмор юности
И океанов тропических вздохи.
В них и вызов ханжам,
И дыхание южного зноя.
Африканские ритмы
Под степенной сибирской луною
Всю-то ночь напролет
Проплясать комсомольцы готовы
Что с того, если утром
Надо вкалывать снова?
Улыбнется студентка
Губами, от извести серыми.
«Ничего, отдохнем еще…
Пенсионерами!»
А пока эта ночь
И дыхание южного зноя,
Этот твист работяг
Под степенной сибирской луною.
 

1965

ГИМН ДВОРНЯГАМ

 
Ленивы, горды, мордаты,
С достоинством ставя ноги,
Собаки-аристократы —
Боксеры, бульдоги, доги —
Хозяев своих послушных
Выводят на поводках.
Собачьей элите скушно,
Пресыщенность в злых зрачках.
Живые иконостасы —
Висят до земли медали —
Животные высшей расы,
Все в жизни они видали.
Гарцуя на лапках шатких,
Закутанные в попонки,
Гуляют аристократки —
Чистейших кровей болонки.
На них наплевать дворнягам —
Бродягам и бедолагам.
Свободны, беспечны, нищи,
Они по планете рыщут…
Не многие знают, может,
Что в пороховой пыли,
Сквозь пламя, по бездорожью
В тыл раненых волокли
Отчаянные упряжки —
Чистейших кровей дворняжки…
Эх, саночки-волокуши,
Святые собачьи души!..
Товарищи, снимем шапки
В честь всеми забытой шавки,
Что первая во вселенной
Посланцем Земли была.
В межзвездной пустыне где-то
Сгорела ее ракета,
Как верный солдат науки,
Дворняжка себя вела.
И снова, чтоб во Вселенной
Опробовать новый шаг,
Шлем к звездам обыкновенных —
Хвост кренделем – симпатяг.
Им этот вояж – безделка,
Они ко всему готовы —
Красавицы Стрелка с Белкой,
Предшественницы Терешковой.
 

1965

«Когда проходят с песней батальоны…»

 
Когда проходят с песней батальоны,
Ревнивым взглядом провожаю строй —
И я шагала так во время оно
Военной медицинскою сестрой.
 
 
Эх, юность, юность! Сколько отмахала
Ты с санитарной сумкой на боку!..
Ей-богу, повидала я немало
Не на таком уж маленьком веку.
 
 
Но ничего прекрасней нет, поверьте
(А было всяко в жизни у меня!),
Чем защитить товарища от смерти
И вынести его из-под огня.
 

1966

«Особый есть у нас народ…»

 
Особый есть у нас народ,
И я его полпред:
Девчонки из полков и рот,
Которым нынче —
Жизнь идет! —
Уже немало лет…
 
 
Пора, пожалуй, уступать
Дорогу молодым…
 
 
Клубится в памяти опять
Воспоминаний дым —
Девчонка по снегу ползет
С гранатами на дзот.
 
 
Ах, это было так давно —
Гранаты, дзоты, дым!
Такое видеть лишь в кино
Возможно молодым…
 
 
Девчонкам из полков и рот
Уже немало —
Жизнь идет! —
 
 
И все ж моложе нет
Той женщины, что шла на дзот
В семнадцать детских лет!
 

1966

ПОЗЫВНЫЕ ВОЙНЫ

 
Не вернулись с полей
Той священной войны
Миллионы парней —
Цвет и гордость страны.
Материнские слезы,
Отчаянье вдов
И скелеты обугленных городов,
Миллионы обугленных
Детских сердец,
Беспощадное черное слово —
«Конец»…
 
 
Четверть века прошло,
Но не могут сердца
Примириться со словом
«Конец»
До конца.
Вздрогнешь,
Встретив в газете:
«Ищем близких, родных…»
Безнадежней
На свете
Не найдешь позывных —
Это дряхлые матери
Кличут сынов,
А седые невесты
Зовут женихов.
То своих сыновей
Окликает страна.
Это рация юности нашей —
Война…
 

1966

«До сих пор, едва глаза закрою…»

 
До сих пор,
Едва глаза закрою,
Снова в плен берет меня
Война.
Почему-то нынче
Медсестрою
Обернулась в памяти она:
Мимо догорающего танка,
Под обстрелом,
В санитарный взвод,
Русая, курносая славянка
Славянина русого ведет…
 

1966

«Над ними ветра и рыдают, и пляшут…»

 
Над ними ветра и рыдают, и пляшут,
Бормочут дожди в темноте.
Спят наши любимые, воины наши,
А нас обнимают… не те.
 
 
Одни – помоложе, другие – постарше,
Вот только ровесников нет.
Спят наши ровесники, мальчики наши,
Им всё по семнадцати лет…
 

1967

«Я опять о своем, невеселом…»

 
Я опять о своем, невеселом, —
Едем с ярмарки, черт побери!..
Привыкают ходить с валидолом
Фронтовые подружки мои.
 
 
А ведь это же, честное слово,
Тяжелей, чем таскать автомат…
Мы не носим шинелей пудовых,
Мы не носим военных наград.
 
 
Но повсюду клубится за нами,
Поколеньям другим не видна —
Как мираж, как проклятье, как знамя
Мировая вторая война…
 

1967

ЛЕВОФЛАНГОВЫЙ

 
На плацу он был левофланговым:
Тощ, нелеп – посмешище полка.
На плацу он был пребестолковым,
Злился ротный:
«Линия носка!»
И когда все на парадах «ножку»
К небесам тянули напоказ,
Он на кухне очищал картошку,
От комдивовских упрятан глаз…
 
 
После – фронт.
В Клинцах и Сталинградах
Поняла я:
Вовсе не всегда
Те, кто отличались на парадах,
Первыми врывались в города…
 

1967

ОПОЛЧЕНЕЦ

 
Редели, гибли русские полки.
Был прорван фронт.
Прорыв зиял, как рана.
Тогда-то женщины,
Подростки,
Старики
Пошли на армию Гудериана.
 
 
Шла профессура,
Щурясь сквозь очки,
Пенсионеры
В валенках подшитых,
Студентки —
Стоптанные каблучки,
Домохозяйки —
Прямо от корыта.
 
 
И шла вдова комбата,
Шла в… манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто
В ополченье звал ее?
Никто.
Никто, конечно, не считая сердца.
 
 
Шли.
Пели.
После падали крестом,
Порою даже не дойдя до цели…
Но я хочу напомнить
Не о том —
Хочу сказать о тех,
Кто уцелели:
Один на тысячу —
Таков был счет,
А счетоводом —
Сорок первый год…
 
 
На Красной Пресне
Женщина живет.
Нет у нее
Регалий и наград,
Не знают люди,
Что она – солдат.
И в День Победы
Не звонит никто
Пенсионерке
В стареньком манто.
 
 
Ей от войны на память —
Только шрам…
Но женщина обходится
Без драм.
«Я, говорит, везучая:
Жива!»
 
 
…Далекая военная Москва.
Идет в окопы женщина в… манто —
Придумала, чудачка, как одеться
Кто
В ополченье звал ее?
Никто.
Никто,
Конечно, не считая сердца…
 

1967

«Мы зажигаем звезды…»

 
Мы зажигаем звезды
В грозной ночи Вселенной,
А на земле остались
Ханжество, ложь, измена.
 
 
Как бы придумать, чтобы
Не было горя на свете,
Не распадались семьи,
Не сиротели дети,
 
 
Чтоб на земле не стало
Ханжества, лжи, измены?..
 
 
Мы зажигаем звезды
В грозной ночи Вселенной.
 

1967

«Мысль странная мне в голову запала…»

 
Мысль странная
Мне в голову запала:
Как было бы,
Когда б узнала я,
Что в этом мире
Мне осталось мало —
Допустим, лишь полгода —
Бытия?
 
 
Ну, поначалу
Страх от этой вести.
А дальше что?..
И вдруг я поняла,
Что, в общем,
Все осталось бы на месте —
Любовь, стихи,
Заботы и дела.
 
 
И книги недописанной
Не брошу,
И мужа на другого
Не сменю,
И никого ничем
Не огорошу,
И никого ни в чем
Не обвиню.
 
 
Не потеряю
К тряпкам интереса,
Порой убью над детективом ночь.
Помочь
Одна просила поэтесса —
Могу ли я
Девчонке не помочь?
 
 
И лишь в одном
Наступит перемена —
Путевку заграничную
Продам,
Да и пойду,
Пешочком непременно,
По древнерусским
Милым городам.
 
 
Давно я это
Сделать собиралась,
Меня влекла
Родная старина.
И лишь теперь…
Мой бог, какая жалость!
А может, и не жалость,
А вина…
 
 
Я на ночлег
Остановлюсь последний
В какой-нибудь
Из дальних деревень.
Душа-хозяйка
Выскочит на ледник
И разную притащит дребедень.
 
 
Мы чокнемся,
По-бабьи пригорюнясь,
Она утрется
Краешком платка
И вдруг забьется,
Вспоминая юность
И павшего на Эльбе мужика.
 
 
И у меня вдруг
Затрясутся плечи,
Вопьются пальцы
В грубое стекло.
Бесстрастно, как телефонистка,
Вечность
Мне скажет:
«Ваше время истекло…»
 
 
В сенях девчушка
Звякнет коромыслом,
И, босоножке заглядевшись вслед,
Я постараюсь
Примириться с мыслью,
С которой смертным
Примиренья нет…
 

1967

«А годы, как взводы…»

 
А годы, как взводы,
Идут в наступленье…
Ворчит мой комбат:
– Опухают колени,
И раны болят,
И ломает суставы…
 
 
А ты поднимись,
Как у той переправы,
У той переправы,
В районе Ельца,
Где ты батальон
Выводил из кольца!
 
 
Комбат мой качает
Висками седыми:
– Мы были тогда,
Как щенки, молодыми,
И смерть, как ни странно,
Казалась нам проще —
Подумаешь,
Пули невидимый росчерк!
 
 
– Комбат, что с тобой?
Ты не нравишься мне!
Забыл ты, что мы
И сейчас на войне:
Что годы, как взводы,
Идут в наступленье…
А ты примиряешься
С мыслью о плене —
О плене,
В который
Нас время берет…
А может,
Скомандовать сердцу:
«Вперед!»,
А может быть, встать,
Как у той переправы?
Плевать, что скрипят,
Как протезы, суставы!
 
 
Он чиркает спичкой,
Он прячется в дыме,
Он молча качает
Висками седыми…
 

1968

ЗВАНЫЙ ОБЕД

Екатерине Новиковой – «Гвардии Катюше»

 
Над Россией шумели крыла похоронок,
Как теперь воробьиные крылья шумят.
Нас в дивизии было шестнадцать девчонок,
Только четверо нас возвратилось назад.
Через тысячу лет, через тысячу бед
Собрались ветераны на званый обед.
Собрались мы у Галки в отдельной квартире.
Галка-снайпер – все та же: веснушки, вихры.
Мы, понятно, сварили картошку в мундире,
А Таисия где-то стрельнула махры.
Тася-Тасенька, младший сержант, повариха.
Раздобрела чуток, но все так же легка.
Как плясала ты лихо!
Как рыдала ты тихо,
Обнимая убитого паренька…
Здравствуй, Любка-радист!
Все рвалась ты из штаба,
Все терзала начальство:
«Хочу в батальон!»
Помнишь батю?
Тебя пропесочивал он:
– Что мне делать с отчаянной этою бабой
Ей, подумайте, полк уже кажется тылом!
Ничего, погарцуешь и здесь, стригунок! —
…Как теперь ты, Любаша?
Небось поостыла
На бессчетных ухабах житейских дорог?..
А меня в батальоне всегда величали
Лишь «помощником смерти» —
Как всех медсестер…
Как живу я теперь?
Как корабль на причале —
Не хватает тайфунов и снится простор…
Нас в дивизии было шестнадцать девчонок,
Только четверо нас возвратилось назад.
Над Россией шумели крыла похоронок,
Как теперь воробьиные крылья шумят.
 
 
Если мы уцелели – не наша вина:
У тебя не просили пощады, Война!
 

1968

«Почему мне не пишется о любви?..»

 
Почему
Мне не пишется о любви? —
Потому ли,
Что снова земля в крови?
Потому ли,
Что снова земля в дыму?
Потому ли?..
Конечно же, не потому:
На войне,
Даже в самый разгар боев,
Локоть к локтю
Шагала со мной Любовь —
Не мешала мне,
Помогала мне
Не тонуть в воде,
Не гореть в огне.
Что ж теперь
Замолчали мои соловьи?
Почему
Мне не пишется о любви?..
 

1968

«Когда, казалось, все пропало…»

 
Когда, казалось, все пропало —
В больнице или на войне,
Случалось, часто закипало
Веселье странное во мне.
Впрямь неуместное веселье,
Когда под сорок ртуть ползет
Иль вражеский взбесился дот…
Но поднималась я с постели,
Но шла на чертов пулемет!
И что же – ртуть бежала вниз,
И отворот давали пули…
 
 
О, смелость сердца! Сохраню ли
И пронесу тебя сквозь жизнь?
Чтоб снова в трудную минуту —
В любви, в работе, на войне —
Вдруг закипало почему-то
Веселье юности во мне!
 

1968

«Взять бы мне да и с места сняться…»

 
Взять бы мне да и с места сняться,
Отдохнуть бы от суеты —
Все мне тихие села снятся,
Опрокинутые в пруды.
И в звенящих овсах дорога,
И поскрипыванье телег…
Может, это смешно немного:
О таком – в реактивный век?
Пусть!.. А что здесь смешного, впрочем?
Я хочу, чтоб меня в пути
Окликали старухи: «Дочка!
До Покровского как дойти?»
Покрова, Петушки, Успенье…
Для меня звуки этих слов —
Словно музыка, словно пенье,
Словно дух заливных лугов.
А еще – словно дымный ветер,
Плач детей, горизонт в огне:
По рыдающим селам этим
Отступали мы на войне…
 

1968

«Били молнии. Тучи вились…»

 
Били молнии. Тучи вились.
Было всякое на веку.
Жизнь летит, как горящий «виллис»
По гремящему большаку.
 
 
Наши критики – наши судьбы:
Вознести и распять вольны.
Но у нас есть суровей судьи —
Не вернувшиеся с войны.
 
 
Школьник, павший под Сталинградом,
Мальчик, рухнувший у Карпат,
Взглядом юности – строгим взглядом
На поэтов седых глядят.
 

1968