Текст книги "Роковое наследие"

Автор книги: Юлия Скуркис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В академии уже давно сложилась традиция отсылать провинившихся студентов в кабинет магистра Слэга – переписывать старые свитки. Как показывала многолетняя практика, хулиганы действительно раскаивались, у них появлялись зачатки усидчивости и терпения. Ко всему прочему это давало руководству право отказать магистру в новом помещении: «Гибнут находящиеся в вашем ведении документы? Но позвольте, любезнейший Слэг, не в прошлом ли месяце были переписаны сто двадцать шесть свитков из вашей коллекции? Ну хорошо, не вашей! Ценные? Все действительно ценные свитки хранятся в другом месте».

С этим можно было поспорить, но Слэг прекрасно понимал: делать этого не стоит. История целительства преподавалась как общеобразовательная сопутствующая дисциплина в курсе «Зельеварение» и в два счета могла стать необязательной.

Слэг опять закашлялся и, прижав пораненную руку к впалой груди, ушел в хранилище. Разумнее было бы отправиться на воздух, но стоит начальству заметить, что он прохлаждается, как пить дать прогонят со службы. Шустрых да быстрых много развелось, а место в Академии – лакомый кусочек, даже в таком подземелье.

Слэг привалился к стеллажу, доверху заваленному свитками, согнулся в три погибели. Кашель был хриплый, даже лающий, и в груди от него пламенело, точно кто-то раздувал уголья. Магистр, измученный приступом, присел на корточки. По щекам потекли слезы. Он вытер лицо рукавом заношенной мантии, пошарил в кармане, разыскивая коробочку с пилюлями. Но вдруг замер, уставившись на растрескавшийся пол.

Складывалось впечатление, будто что-то хотело пробиться наружу из-под каменной плиты. Трещины разбегались от ее центра, где вспучился небольшой бугорок.

Слэг ковырнул ногтем этот выступ, и камень легко раскрошился. Магистр почувствовал, как по спине пробежали мурашки: порой у него случалась такая реакция на сильные магические эманации. Под землей что-то было, что-то необычайно мощное, раз уж оно смогло подняться к поверхности через древний монолит под Эридой.

– Атранкас! Лебериус! – позвал магистр подопечных и снова зашелся кашлем.

Студенты прибежали в хранилище.

– Копните-ка вон там, – указал Слэг.

Студенты стали ковырять пол. Плита крошилась, как трухлявое дерево. Вскоре в образовавшемся углублении показался угольно-черный камень величиной с кулак.

* * *

Утро наступило так быстро, что Анаис засомневалась: спала она или просто моргнула и обнаружила, как высоко поднялся Лит? Но в памяти всплыли обрывки сновидения. Казалось, что под ногтями застряло крошево эридского монолита.

Спина затекла. Девушка встала с лежака, потянулась и прислушалась. Жизнь в замке уже кипела: туда-сюда сновали люди, чем-то гремели, перекрикивались. Анаис попыталась разобрать, о чем судачат слуги, но в этот момент загремел ключ в замке. Вчерашняя горе-отравительница отперла дверь. Бледная, с синяками под глазами, она молча бухнула на лежак поднос и хотела уйти, но Анаис ее остановила:

– Проводи меня к отцу…

Больной непрерывно стонал и, судя по всему, уже дошел до той стадии, когда перестают узнавать окружающих, а реальность становится неотличимой от бреда. Его мышцы настолько усохли, что лежавшие поверх одеяла руки казались состоящими из костей, обтянутых кожей. Анаис склонилась над медленно и мучительно умирающим человеком. Его дочь стояла рядом хмуро смотрела на нее.

– Принеси кипятка, – велела Анаис.

Девушка передернула плечами и молча вышла из комнаты. Конечно же, она давно утратила надежду и не верила, что кто-то способен помочь. Анаис подождала, а когда шаги затихли в конце коридора, положив на грудь больного ладони, постаралась притушить свое сознание, чтобы приоткрыть щелку для чужого.

«Питайся, Шшахар. Ешь, мерзкая тварь…»

Девушка вернулась с котелком и замерла на пороге. В комнате царила тишина. Анаис оторвалась от разглядывания двора, закрыла ставни и обернулась. Она не знала, что следует говорить в таких случаях. Соболезнования – не по ее части.

Анаис взяла у девушки котелок и, пристроив его на подставке, зачерпнула кипятка глиняной кружкой. Порылась в карманах, вытащила маленький сверток и высыпала его содержимое туда же, в кружку.

Девушка на негнущихся ногах подошла к постели отца.

– Он умер?

– Умер, – подтвердила Анаис. – Отмучился.

Поднесла кружку к губам, подула и сделала небольшой глоток. Поморщилась. Жуткая гадость, зато бодрит. Когда слабость отступила, Анаис поднялась, прихватила со стола потрепанную книжицу «Секреты красоты» и молча вышла из комнаты.

Сейчас ей хотелось чего-нибудь жизнеутверждающего. Анаис добралась до кельи, переставила поднос с завтраком на пол и прилегла. Полистала книжку, но это разжижающее мозг чтиво нужного эффекта не оказало. Одна мысль не давала покоя: как она сможет удерживать демона, когда его сущность дополнится? Ведь даже сейчас малейшее пробуждение этого паразита валит ее с ног.

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, распахнули.

– Хозяйка зовет, – коротко бросил стражник.

В покоях госпожи Лебериус были те же люди, что и вчера, за исключением горожанина Кафириса с женой. Анаис поприветствовала хозяйку и покосилась на Рубиуса, державшего пяльцы с незаконченной вышивкой. Он ей улыбнулся.

– Мне доложили, что ты работала до глубокой ночи и выполнила все заказы, – обратилась к Анаис хозяйка, – однако я не могу тебя отпустить.

– Почему? – воскликнула Анаис.

– Только что горожанин Рубиус предъявил нам договор, заверенный нотариусом, согласно которому ты обязалась выполнить для него художественную вышивку.

Анаис стиснула зубы и кивнула: мол, было дело.

– В контракте сказано, что горожанин Рубиус в качестве платы за работу обязан предоставить кров и пищу. Но, с учетом всех обстоятельств дела, я настаиваю, чтобы травница оставалась в замке.

Анаис ничего не имела против, проповедями она была сыта по горло.

– Рубиус будет приносить пищу, чтобы исполнить свои обязательства по договору, – сказала госпожа Лебериус, и писарь все тщательно запротоколировал.

Анаис, получив в свое распоряжение незаконченную вышивку, не спешила возвращаться в келью. Она вышла во двор понежиться на солнышке и, наверное, долго бы так просидела, не подбеги к ней давешний юноша.

– Госпожа отравительница! – обратился он к Анаис, от чего та подскочила, как ужаленная.

– Ну, что ты несешь? – возмутилась она. – Какая я тебе отравительница?

– Сами же вчера сказали…

– Да ты, я вижу, совсем шуток не понимаешь, – перебила она его. – Травница я. Усвоил?

– Угу, – кивнул он. – Вы у нас еще поживете, да?

– Поживу, – буркнула Анаис.

– Хотите, я вам замок покажу?

– А можно?

– Мы потихоньку, – улыбнулся он.

– И что ты за это попросишь? – прищурилась Анаис. Не приведи Нэре встретить еще одного бескорыстного харандца-литария.

– Научите мою сестру, как веснушки сводить, а то она никак замуж выйти не может из-за того, что рябая.

– Тебе-то какая радость от ее замужества?

– Уйдет к мужу, не будет больше меня за уши драть.

– Хм. – Анаис склонила голову к плечу и спросила: – А с чего ты взял, что я веснушки умею сводить?

– Вон у вас вчера их сколько было, а сегодня ни одной, – отрапортовал он.

Анаис сделала брови домиком, но благоразумно промолчала. Не просить же паренька срочно принести ей зеркало, чтобы убедиться в отсутствии веснушек.

– Ладно, показывай замок, – милостиво согласилась она, вручив ему пяльцы с вышивкой и корзинку с нитками.

«Авось попадется где-нибудь по дороге зеркало», – с надеждой подумала Анаис, скользнув следом за пареньком в прохладные недра замка.

– Я вам покажу комнаты хозяйских сыновей, – с гордостью сообщил провожатый.

– И что же в них интересного?

– Ну-у-у. – Юноша задумался, возвел глаза к потолку и поскреб в затылке. – Там сейчас никого нет.

– А когда вернутся, будет нам нагоняй, – предположила Анаис.

– Не, – расплылся в улыбке паренек. – Господин Тарик в Эриде теперь живет, в академии работает, а господин Тамерон… Нехорошо о хозяевах дурное говорить, – помотал он головой.

– А ты мне на ушко шепни, – хитро сощурилась Анаис.

– Вот, кстати, его комната, – юноша толкнул дверь, и та с тихим скрипом отворилась.

Анаис с интересом заглянула в покои младшего хозяйского сына.

– Заходи, не бойся, – подбодрил ее экскурсовод. Он осторожно притворил дверь и плюхнулся на кровать. – Вот, здесь он и жил.

Анаис удивленно вздернула брови:

– Так он умер?

– Типун тебе на язык, травница! Он, конечно, позор всего рода Лебериусов, но смерти ему никто не желает.

В комнате царил художественный беспорядок: на спинке стула и на столе лежала одежда, повсюду валялись нотные листы. Складывалось впечатление, что хозяин только что вышел.

– Почему здесь не убирают? – удивилась Анаис.

– Нет нужды зря время тратить, – отмахнулся подросток. – Гостевых комнат в замке полно, а сюда никто не ходит.

На полке примостились несколько фолиантов по философии и теологии, но не было ни одной книги по магии. Девушка сделала шаг к давно примеченному зеркалу и зацепилась за что-то носком сапога. Наклонилась, подняла с пола рубашку из тончайшего ханутского шелка, не удержалась и понюхала. Одежда еще хранила запах владельца с нотками хвои и цитрусовых. «Дорогая туалетная вода», – оценила Анаис.

Она подошла к зеркалу и, словно испытывая собственное терпение, сначала перебрала пузырьки и флаконы, стоявшие на полке.

Девушка отвинчивала крышечки, принюхивалась к запахам и украдкой рассматривала свое отражение. Действительно, ни единой крапинки на идеально гладкой коже. К ее удовольствию, за компанию с веснушками исчезла и россыпь гадких прыщиков. «Так вот как платит Шшахар своему носителю. Знает, гад, чем подкупить! А вообще, надо меньше заглядывать в книжки о красоте, а то вырастит он мне полуметровые ресницы».

Анаис оторвалась от зеркала и глянула на паренька.

– А, – спохватился тот, – про господина Тамерона. Он плюнул на образование и заделался менестрелем. Бродит по свету. Магии он обучался из рук вон плохо, только и знал, что на лютне бренчать да песни петь. Одно время думали, что господин Тамерон станет жрецом, но из этого тоже ничего не вышло. И вот однажды…

Анаис поняла, что среди слуг этот Тамерон – неиссякаемая тема для сплетен, но ее гораздо больше интересовал Тарик.

– Эй, послушай, – прервала она словоизлияния паренька, – у меня еще полно работы, расскажи лучше не про паршивую овцу.

– Ладно, пошли дальше, – легко согласился он.

Девушка сама распахнула дверь комнаты господина Тарика. Книги, книги и еще раз книги. Она взяла первую попавшуюся, раскрыла наугад и замерла с открытым ртом над красочной картинкой. Паренек заглянул ей через плечо и охнул. Анаис захлопнула потрепанный фолиант, залилась румянцем.

– Господин Тарик большой любитель… э-э-э… женщин, – промямлил подросток, внимательно следя за тем, куда девушка положит книгу.

– Не сомневаюсь, – пробурчала Анаис, борясь с желанием пролистнуть еще пару страничек для общего образования и попутно рассматривая перспективу отправить увлекательное чтиво в камин, дабы не развращать малолетних.

– Но, кроме этого, господин Тарик большой маг, – с серьезным видом покивал парнишка.

– Значит, он в Эриде? – уточнила Анаис и положила книгу на полку.

– Ага, – кивнул подросток, жадно приглядываясь к засаленному томику. – Не всякому предлагают место в тамошней академии, – с гордостью заявил он.

– Отец, наверное, им гордится.

– Еще как!

– Спасибо за экскурсию, – поблагодарила Анаис. – Пора к делам возвращаться.

– А как насчет веснушек сестры?

– Видишь ли, дружок, у нас в Рипене веснушки сейчас в моде, вот мы их и рисуем где ни попадя. – Анаис развела руками. Затем понаблюдала за процессом вытягивания лица парнишки, усмехнувшись, потрепала его по щеке и ушла. Не стоило дожидаться, когда ее провожатый в красках представит себе все те места, где можно рисовать веснушки.

Девушка вернулась в келью, бросила на лежак ненавистную вышивку и села сверху. Нет, она вовсе не глумилась над великими заповедями Лита, просто выражала отношение к сложившейся ситуации. В таком положении Анаис провела около получаса, дожидаясь, когда солнечные лучи проникнут в скромное жилище, и она сможет приступить к работе при сносном освещении. Не сидеть же во дворе, бросая вызов нэреитскому обществу.

Бабушка Вергейра была большая искусница, и дело спорилось: вновь стежок за стежком ложились на канву. Когда Анаис вышла из транса, то с ужасом обнаружила в нижнем углу своего творения инициалы В. С. Н. А. Как, спрашивается, теперь объяснять, почему ее подпись так длинна и не соответствует имени Анаис Кхакай? Девушка провела пальцами по выпуклостям стежков. Вергейра Сирин Натэна Атранкас – вот что означала эта монограмма.

– Ну, спасибо, бабуля, – процедила Анаис сквозь зубы, – удружила.

Если бы камни замковой кладки умели говорить, много интересного узнали бы слушатели. Если бы Анаис прилегла в комнате менестреля, удивительные навестили бы ее сны. Придется мне исправить эту высшую несправедливость и поведать историю о братьях Лебериусах.

Тамерон

– Тамерон! – Окрик наставника заставил мальчика вздрогнуть. – О чем я только что говорил?

Букашка, ползущая по подоконнику, была куда интереснее того, что нудно излагал высокий, худой, злобный старик. Горошина пульсара пронеслась у плеча, подпалив очередную косичку. Мальчик беззвучно застонал.

– Тарик! – обратился наставник к его старшему брату, прилежному ученику, любимцу родителей и преподавателей. Конечно, тот знал ответ на вопрос и, презрительно глянув на Тамерона, в подробностях изложил тему урока. Выражение лица наставника потеплело. Еще бы! Тарик – надежда всего клана Лебериусов, будущий великий маг. Тамерон – недоразумение и ошибка природы.

– Урок окончен, – провозгласил наставник.

Эти слова для Тамерона были самыми лучшими из всех, что учитель произносил за день. Традиционный взаимный поклон, и наставник покинул помещение. Маска почтительности на лице Тарика продержалась недолго.

– Вот старый дурак, – обронил он.

Тамерон промолчал. Ему не было дела до того, что брат считал себя гораздо талантливее наставника на магическом поприще. Только молодость и подчиненное положение не позволяли Тарику вознестись. К тому же, ему хватало ума не показывать свое истинное лицо. Он знал, когда и кому следует поклониться, а кого можно пнуть. Тоже ведь способ возвыситься.

– Если бы только посмел швырнуть в меня пульсаром, от него бы остались одни обгорелые сапоги! – надменно произнес Тарик. – А ты, сопляк, носишь эти дурацкие косички, как девчонка, и терпишь, что над тобой, потомком Лебериусов, издеваются! Скоро он спалит все твои космы.

– Такие косички носят менестрели, – насупившись, сообщил Тамерон.

– Ты не менестрель, а сопливая девчонка! Та-ами-ия, – скорчив рожу, завел Тарик старую песню.

– Не называй меня девчачьим именем! – процедил мальчик, сжимая кулаки.

– И как ты меня остановишь, малявка?

– Я тебя ударю! – угрожающе сказал Тамерон, заставив брата расхохотаться.

– Да ты ко мне даже приблизиться не сможешь, а вот я…

Тамерон едва успел отклониться от летящего прямо в лицо пульсара размером с куриное яйцо. Но косички над правым ухом уберечь не удалось, да и само ухо пострадало. Боль, гнев и крик сплелись в единую волну, которая, обретя неконтролируемую свободу, ударила во все стороны. Тарика дернуло, словно марионетку, и впечатало в стену.

Размазав по щекам слезы, Тамерон с ужасом воззрился на рухнувшее на пол тело. Подбежал к нему, перевернул на спину и в отчаянии уставился на мертвенно-бледное лицо с алой струйкой крови, сбегавшей из носа.

Когда Тарик пришел в себя, то обнаружил рядом плачущего брата.

– Я не хотел, – всхлипывал тот. – Ненавижу магию!

– Ты псих, Тами! Учись контролировать свои силы, – возмутился Тарик, отмахнувшись от попытки помочь ему подняться. – Никому об этом не говори, и я смолчу.

С тех пор он больше не дразнил младшего брата и посматривал на него с опаской. Нет, Тарик не боялся, что Тамерону вздумается повторить опыт, его поразила сила выданной братом эманации. Если этот природный дар отточить, отшлифовать… Более всего удручало, что Тарику не досталось того, чем обладал младший брат и что совершенно не ценил. Втайне он пытался сотворить нечто подобное, но то легкое дуновение, что у него получалось, не шло ни в какое сравнение со взрывом, учиненным Тамероном, который мог бы блистать и, самое ужасное, затмить Тарика.

«Хорошо, что амбиции ему чужды, и становиться магом он не желает, – думал старший из братьев Лебериусов. – Этому парнишке на все плевать, кроме лютни и песен».

* * *

Пасмурным осенним днем Тамерон слонялся по замку. Занятия отменили, Тарик тут же уехал в город, принарядившись. Тамерона же наставник завалил заданиями и велел охране ни под каким предлогом не выпускать из замка нерадивого ученика. Несмотря на скуку смертную, мальчик упорно игнорировал уроки, хотя знал, что ему непременно влетит. Музицировать и слагать баллады в такой мрачный день тоже не получалось. Казалось, вдохновение навсегда оставило его. Тамерон закутался в плед и уселся у бойницы, чтобы погрустить в свое удовольствие, глядя сквозь серую пелену вдаль.

Сумерки уже уступали место ночи, когда под стенами замка появился небольшой отряд. В круге света у ворот Тамерон разглядел отца, наставника и шестерых охранников. Поперек седла Краца – самого главного в секстете – лежало замотанное в плащ тело. Тамерон насторожился. Подкрался ближе, чтобы рассмотреть, что же происходит внизу.

Пленник был жив, но жестоко избит и, судя по одеревенелости тела, находился под воздействием парализующих чар. Его сбросили прямо на камни под ноги скакунам.

– Больше не сбежишь, мразь! – Крац пнул беззащитного человека по ребрам.

Тамерон отшатнулся, а когда выглянул вновь, незнакомца волокли к двери, ведущей в подвалы под северной частью замка. Когда двор обезлюдел, мальчик спустился вниз и, подбежав к окованной металлическими листами двери, дернул за ручку. Но каково же было его удивление, когда в непроглядной темноте узкого коридора он не услышал ни звука удаляющихся шагов, ни малейшего шороха.

Тамерон сотворил маленький пульсар – кое-чему наставник все же сумел его научить, – и тот медленно поплыл в подземные недра замка. Коридор попетлял немного и закончился небольшим помещением, заваленным всяким хламом. Тяжело вздохнув, мальчик вернулся во двор и, поднявшись по лестнице, вошел в северную часть замка, принадлежащую отцу. В западной жили они с Тариком, в южной – мать.

На материнской половине были залы для приемов и целая галерея фамильных портретов. Тамерона всегда бросало в дрожь от суровых лиц, глядевших на него с потрескавшихся полотен. Он так и не удосужился выучить имена и титулы своих предков. Про себя он называл их: Заносчивый, Подозрительный, Суровый, Презрительный, Хищный… Женские портреты украшали стены материнских покоев. Ими Тамерон мог любоваться часами, угадывая в чертах то затаенную грусть, то непомерный груз долга, то отчасти понятную ему горечь. Изображенные на полотнах дамы были строгими, даже чопорными, но мальчику казалось, что стоит только провести по портрету рукой, как ненужные наслоения опадут, и под ними засияют улыбки.

Родители виделись редко. Мама никогда не покидала свои покои, не выходила на прогулки. Однажды, когда старая нянечка задремала, маленький Тамерон выбежал на лестницу. Играя, он старался не очень шуметь, потому что во время бодрствования старушка не отпускала его от себя, не давая вволю побегать. Ей тяжело было уследить за мальчиком, поэтому няня предпочитала держать ребенка в поле зрения, но иногда ее подслеповатые глаза ненадолго закрывались.

Госпожа Лебериус вошла в зал как раз в ту минуту, когда Тамерон, оступившись, балансировал, размахивая руками, на верхней ступеньке спиной к лестнице. Мать бросилась к нему, но у выхода из зала резко остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду, и закричала, как раненый зверь. Тамерон выровнялся, испуганно посмотрел на мать, которая каталась по полу и выла. Кожа на ее лице и руках покраснела, начала пузыриться, местами лопнула, и запахло горелым мясом.

Нянька, в отличие от госпожи Лебериус, беспрепятственно выбежала на лестницу и, подхватив мальчика на руки, стала звать на помощь. После того случая старушка куда-то пропала, а ее место заняла молодая девица.

С тех пор неотъемлемой частью маминого гардероба стали густая вуаль, скрывавшая изуродованное ожогами лицо, и ажурные перчатки. А в душе Тамерона поселилось гнетущее чувство вины.

Иногда он бывал в отцовских покоях и часто забавлялся тем, что кричал в огромный камин и слушал эхо. В этом колоссальном не только по детским меркам сооружении никогда не разводили огонь. Однажды из камина раздалось: «Как же ты мне надоел, шмакодявка!» Тамерон перепугался и долгое время плакал навзрыд, когда его пытались оставить на отцовской половине.

Дарг Лебериус уезжал рано утром на мануфактуры и возвращался к вечеру. Весь день его комнаты пустовали, что позволяло молодой няньке выкроить несколько часов для общения с конюхом. Нельзя сказать, что она плохо заботилась о маленьком Тами, просто ей хотелось наладить личную жизнь, поэтому ребенок часто оказывался предоставленным самому себе.

Через некоторое время страхи, связанные с камином, забылись, а игры как-то сами собой перекочевали в область подстолья. Укрытый от всех свисающей до пола скатертью, мальчик наблюдал за окружающим миром. Однажды отец, не зная, что сын прячется под столом, открыл ему тайну камина. Дарг Лебериус вошел в комнату, бросил на стол какие-то бумаги и, ступив в прокопченные недра, исчез. Мальчик не понял, что произошло, но догадался о потайном ходе.

Тамерону захотелось во что бы то ни стало туда попасть. Искать замаскированную дверь в длинном подвальном коридоре – занятие неблагодарное, камин обследовать проще. Мальчик обнаружил скрытую пружину. В лицо дохнуло сыростью, и как только он вошел внутрь, потайная дверь захлопнулась у него за спиной.

Стены прохода оказались усеяны пучками люминесцирующих лишайников. Их тусклое свечение сопровождало Тамерона, пока он спускался по винтовой лестнице, которая привела его в маленькую комнату. Внимание мальчика сразу привлекло смотровое окошко, за которым плясали в отсветах пламени чьи-то тени. Он приблизился и увидел ярусом ниже большое помещение. Там, прикованный к решетке над жаровней, корчился человек. Тамерон отшатнулся, уловив запах горелой плоти.

«Почему пленник не кричит? – удивился мальчик. – Как может он терпеть такую страшную боль?» Тамерон невольно потянулся к уху, которое в детстве поджарил ему старший брат.

– Они очень упрямые, – услышал он хриплый шепот из угла, – эти проклятые Атранкасы.

– Кто здесь? – испугался Тамерон и создал маленький пульсар, чтобы разглядеть говорившего.

– Ну, здравствуй, шмакодявка. Пра-пра-пра… много раз… внучек.

Зрелище оказалось немногим лучше того, что мальчик только что видел внизу: доведенное до крайней степени истощения тело, прикованное к скамье, соединялось трубками с прозрачной емкостью, в которой что-то плавало. Тамерон шумно сглотнул и осторожно приблизился. Потрескавшиеся губы живой мумии шевельнулись:

– Тамерон, у нас немного времени. Ты удивлен и напуган, не каждому удается повидаться с таким далеким предком. Я Хотар Лебериус, прошу любить и жаловать.

– Я, конечно, плохо учил свою родословную, – прошептал мальчик, словно боясь, что немощное тело рассыплется в прах от звука его голоса, – но припоминаю, что Хотар жил около тысячи лет назад. Ни одно тело так долго не сохранится, особенно в этой жуткой сырости.

– Кхы-хы-хы, – послышался смешок, более сходный по звучанию с сиплым кашлем. – Тело не мое. Я здесь, в банке.

Тамерон присмотрелся к сосуду, стер с него пыль и с ужасом отступил.

– Да, остался лишь мозг, – выдохнула полумумия. – Не пугайся, Тами. Я уже давно догадался, что мои милые потомки сговорились не переносить мозг в новое тело, так им удобнее меня использовать. Знания – дорогой товар.

Из нижнего зала донесся стон, заставивший Тамерона вздрогнуть.

– Как видишь, Лебериусы продолжают биться над загадкой моего дорогого Андо Атранкаса, – поведала полумумия.

– Кто такой этот Андо? – спросил Тамерон.

– Друг мой и враг мой, – выдохнуло усохшее тело-кормилец. – Ты хочешь узнать историю величия и низости нашего рода?

– Не уверен, – поморщился Тамерон. – Видишь ли, больше всего на свете я хочу уйти из этого замка и позабыть, что я Лебериус. Не подскажешь, как свести клеймо?

– Я в тебе не ошибся, – задумчиво просипела полумумия. – Именно ты-то мне и нужен.

– Для чего? – удивился мальчик.

– Для освобождения. Ты убьешь меня.

– Скажи, ты сошел с ума еще при жизни, или уже плавая в банке? – прошептал Тамерон с возмущением. – Я не собираюсь этого делать! И не буду вмешиваться в ваши с отцом дела.

– Позволишь Даргу и дальше мучить невинных? – возмутилась полумумия.

– Ты о телах, что используются для поддержания твоей жалкой жизни, или о том человеке внизу? – поинтересовался Тамерон.

– Внучек, ты не заметил, у него радужки были серебристые? – проигнорировал вопрос Хотар.

– Не заметил, – пожал плечами Тамерон.

– Не хотелось бы снова упасть со стола из-за тряски. Да и кладка может обвалиться.

«Безумный мозг», – подумал мальчик, а вслух произнес:

– Ты же мечтаешь покончить с жизнью! Чем не выход? Завалит тебя камнями, и делу конец. Я, пожалуй, пойду.

– Постой! Очень тебя прошу.

– Дедушка Хотар, скажу тебе честно – ты гадко выглядишь и болен на весь мозг, а посему позволь мне откланяться, – с этими словами Тамерон направился к лестнице.

– Книга! – натужно прошептала полумумия. – У меня есть книга. Мои мемуары.

– Представляю, какое это занимательное чтиво, – усмехнулся Тамерон. – Дай-ка угадаю название… м-м-м… «Записки сумасшедшего», да?

– Ее поисками занимается каждое поколение Лебериусов, – игнорируя выпады мальчика, продолжил Хотар, – но я хорошо спрятал этот фолиант и сделал вид, что забыл о его существовании. Я уже давно и успешно изображаю маразматика.

– Да, очень успешно.

– Не перебивай! Так вот… О чем это я?

– Книга, – напомнил Тамерон.

– Ах да, три последних поколения Лебериусов пребывали в полной уверенности, что я все позабыл о своей жизни. Но иногда я поражал их откровениями и советами, – полумумия вздохнула и надолго замолчала.

Тамерон некоторое время переминался с ноги на ногу в ожидании продолжения.

– Эй! – наконец не выдержал он.

– Ты кто? – спросила полумумия.

– Так и знал, – махнул рукой Тамерон и поднялся на несколько ступеней.

– Не уходи, я пошутил. Ты не представляешь, мальчик, как скучно прозябать взаперти.

– Еще как представляю, – нахмурился Тамерон и, вернувшись, присел на край скамьи рядом с телом-кормильцем.

– Я, конечно, позволяю себе иногда прошвырнуться по окрестностям, но много ли забавы в бесплотном путешествии? Есть у этого и свои преимущества: я всегда в курсе всех дел. Взгляни-ка, внучек, они уже сцеживают кровь?

– Что? – ужаснулся Тамерон.

– Полагаю, и этот Атранкас ничего не рассказал, а значит, вот-вот попрощается с кровью и жизнью, – прошептала полумумия.

Тамерон подошел к окошку и осторожно выглянул.

– Ну, что там происходит?

Мальчик отвернулся и прикрыл лицо ладонями.

– Тебе ведь интересно, зачем все это делается? Ты ведь любопытен, – сказал Хотар.

– Ты чудовище! – прошептал Тамерон, отведя ладони от бледного лица. – И те, что внизу, – тоже!

– Нет, я уже не такой, – вздохнула полумумия. – Если найдут мою книгу, это принесет много вреда. Сделай одолжение этому миру, Тамерон, уничтожь записи. Только не читай страницы, помеченные знаком церопуса, иначе их содержание можно будет легко из тебя извлечь. Вырви эти листы и сожги, другие оставь, там предостережения, доказательства и расчеты. Ты единственный Лебериус, который способен это сделать.

– Ладно. Уговорил, – сдался Тамерон. – Но убивать я тебя не стану!

– Придется, малыш, – возразила полумумия. – Книга находится в подставке под моим сосудом, она вся в отверстиях, через которые проходят питающие трубки. Не просто проходят, они проросли сквозь фолиант тысячами нитей, как нервы, как капилляры. Я все предусмотрел. Кхе-хе-хе. Если бы мои дорогие потомки предоставили мне тело, то ни я, ни книга не пострадали бы. Я обещал, что передам записи тому, кто раскроет секрет Андо Атранкаса, чтобы продолжить мое дело. Теперь я понимаю, что пожелал невозможного, хоть перспективы открывались головокружительные. Нужно было только немного доработать то, чего достиг Андо. Я шепну тебе заклинание, и ты освободишь меня. Устал я, очень устал.

– Маг из меня никакой, – замотал головой Тамерон. – И я не разделяю твою точку зрения о смерти как о свободе. А книга, которая находится у всех под самым носом, и дальше будет в безопасности, раз уж никто до сих пор не догадался, где она.

– Сделай это! – потребовал Хотар. – Пришло время. Иначе никто не будет в безопасности, и ты – в первую очередь. Не бойся, Дарг не сразу обнаружит, что меня не стало. Я в последнее время с ним не разговаривал.

Тамерон отрицательно покачал головой, глядя в тусклые, запавшие глаза полумумии.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Хотар и повысил голос: – Дарг! Да-арг!

– Что ты делаешь? Замолчи! – испуганно зашептал Тамерон, пытаясь зажать телу-кормильцу рот.

– Лезь под скамью, – пробубнила полумумия сквозь пальцы мальчика.

Не успел Тамерон забиться к самой стене, где тень была гуще, как каменная плита повернулась, и вошел отец.

– Ты звал меня, Хотар? – с удивлением произнес он. – Хочешь сообщить мне, где книга?

– Нет, Дарг, хочу сказать, что ты идиот, – прошелестела полумумия.

– Проклятый комок слизи! – закричал хозяин замка. – Снова будешь рассказывать мне свои бредни о конце света?

– Ты приближаешь его, притягиваешь собственными руками, алчный кретин.

– Если бы ты не был мне нужен, Хотар, раздавил бы собственными руками содержимое твоей давно сгнившей черепушки! – взревел Дарг и, приподняв сосуд, как следует его встряхнул.

Когда отец вернулся в пыточную, Тамерон выполз из-под скамьи.

– Зачем ты это сделал? – возмутился он.

– Хотел показать тебе истинное лицо Дарга и припугнуть разоблачением, конечно, – скривилось в подобии улыбки пергаментное лицо.

– Знаешь, Хотар, а я его понимаю, – кивнул Тамерон в сторону окошка. – Ты умеешь вывести человека из себя.

– Так ты возьмешь книгу? Но помни, любопытная шмакодявка, прочесть можно только те страницы, на которых нет знака церопуса. Сожги, сожги их…

Тамерон смутно помнил, как выбрался из подземелья. Только закрывшись в своей комнате, он вытащил из-под одежды увесистый фолиант с пожелтевшими от времени страницами. У него не укладывалось в голове, что он совершил убийство, за которое был одарен искренней благодарностью. То легкое, шелестящее: «Спасибо», что вылетело из уст многострадального тела, питавшего мозг Хотара, до сих пор звучало в ушах Тамерона. Он уселся у камина, в свете трепещущего пламени, открыл книгу и прочел: «Хотар Лебериус. Великий труд моей жизни».