Текст книги "Что, если? (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 9

– Как ангина? – недоумевает Глухов, глядя на уставшую фельдшерицу.

– Вот так, – пожимает плечами та, не отрываясь от своих бумажек. – Клиническая картина однозначная. Следуйте назначениям, и через пару дней состояние пациентки улучшится.

Герман косится на Иману, лицо которой на фоне белоснежной наволочки кажется серым, и с сомнением закусывает щеку:

– Вы уверены, что ей не нужно в больницу?

– Зачем?

– Легкие просветить, например! У нее температура под сорок, сами же мерили.

– Высокая температура при ангине – норма. Легкие у пациентки чистые. Я послушала. Вот это, – тычет пальцем в бумажку – купите и сразу же начните принимать. Ну и про полоскания не забывайте. Это важно. Сложно будет только первые три-четыре дня.

Герман переглядывается с начбезом и от души чертыхается. В таком состоянии пытать Иману не только негуманно, но и бессмысленно. А между тем время катастрофически быстро уходит, играя на руку его потенциальным врагам.

Пока он размышляет, что делать, фельдшерица собирает свой чемодан и откланивается.

– И что теперь? – растерянно интересуется Михалыч, потирая широкой ладонью плешь.

– Ума не приложу, – бурчит Глухов.

– Оставишь ее здесь?

– А у тебя какие предложения? Может, выгоним ее в таком состоянии за ворота?

– Да я ж не к этому, Герман Анастасыч!

– А к чему? – рычит Глухов, которого все сильнее напрягает сложившаяся ситуация. Ну, никак он не может отделаться от ощущения надвигающейся катастрофы. Но понятия не имеет, откуда она нагрянет.

– К тому, что мы вообще не знаем, что у этой девки на уме! А она с тобой под одной крышей.

– И? Девчонка еле на ногах держится. Кстати, вот… Пошли кого-нибудь в аптеку.

Глухов протягивает начбезу рецепт, а как только тот уходит, подходит к кровати. Имана спит. Глазные яблоки под веками быстро-быстро бегают. Бледные губы чуть приоткрыты. Лицо страдальчески сморщено. Будто боль в горле не отпускает ее даже во сне.

– Деда, дед…

– Тщ-щ-щ! Молчи. Не напрягай горло.

Да только кто бы его послушался! Девчонка в беспамятстве мечется. И то бормочет что-то, то жалобно всхлипывает, беспокойно дергая руками. Она сейчас выглядит совсем маленькой и беззащитной. И, наверное, от этого в Глухове включается мощный защитнический инстинкт.

Герман ловит руки Иманы и осторожно, чтобы она себя не поранила, прижимает их к туловищу. Девчонка дергается, будто в попытке встать. Рубашка, в которую он ее переодел перед приездом врача, расходится, демонстрируя простой трикотажный топ, под которым отчетливо просматриваются розовые сморщившиеся от озноба соски.

– Деда… Я упаду… Упаду!

– Тихо. Все хорошо, – шепчет Герман, застегивая пуговички. Имана хватает его за худи и тянет на себя. – Все хорошо, не бойся, – повторяет Глухов растерянно.

– Все равно страшно.

Она не отпускает его. Приходится лечь рядом. Свои действия Глухов оправдывает тем, что в бреду девчонка может заговорить, а он тут как тут. Не придется даже прибегать к более жестоким методам. Этого Герман хочет избежать всеми силами. Но с другой стороны, если придется, он ни перед чем не остановится. Потому что на кону сейчас запредельно высокие ставки.

– Гер… – окликает Михалыч.

– Иду, – тихонько встает, выходит из комнаты.

– Ребят в аптеку послал. А теперь, Христа ради, расскажи, что тут у вас случилось.

Герман кивает на соседнюю с гостевой комнату, где как раз располагается его кабинет. Михалыч тяжело опускается в кресло, Глухов идет к бару, чтобы налить себе коньяка. И пока начбез прокручивает записи камер видеонаблюдения для полноты картинки, подробно рассказывает ему свою версию произошедшего.

– Как будто и впрямь совпадение, – резюмирует Михалыч.

– Как будто, – соглашается Глухов. – Но что-то с ней не то, Коль.

– Я уже и в школу полиции, где она училась, ездил. И с ее одногруппниками говорил…

– И что узнал?

– Да ничего нового. Только положительные характеристики.

– Это ни о чем не говорит, – фыркает Герман, остервенело растирая лицо.

– В том-то и дело. Дальше тоже копал. Мать у нее была непутевой, растила тетка.

– И дед, – вспоминает Герман девчоночье бормотанье.

– И дед, да. Здешний, но местные не особенно его помнят. Он в дремучей глуши жил. Ни с кем особенно не общался…

Михалыч еще хочет что-то добавить, но его прерывает громкий вой.

– Жизни нам не даст эта зверюга, попомни мои слова, – досадует Михалыч, крепко выругавшись.

Глухов равнодушно кивает. А сам думает о том, как бы ему по своим каналам Иману проверить. Не хотел он прибегать к этой теме, чтобы не привлекать к ней ненужное внимание, но теперь, видно, придется. На проверку уйдет несколько дней. Если все будет хорошо, к этому моменту девчонка как раз поправится.

С другой стороны, велик риск, что с Иманы уже не слезут. А ведь он до сих пор не уверен в том, что хочет ее в это впутывать.

В конечном счете Герман решает дать девке последний шанс. Если ей обозначить расклад, возможно, она сама заговорит как миленькая. Осталось только дождаться, когда температура спадет. А это, если верить врачам, три-четыре дня всего. Ну что за них может случиться?

– Николай Михалыч, здесь таблетки вот… – рапортует один из парней от двери. – Одних не было, я взял аналог. Это лучше, чем ждать, когда привезут нужный препарат. У них раз в неделю поставки.

Юра, а это именно он, показывает, о каких таблетосах речь.

– Надо бы ей их принять, как думаешь? Может, Татьяну Ивановну разбудить? – предлагает Михалыч.

Глухов отрицательно дергает головой. Он не видит никакого смысла в том, чтобы будить экономку.

– Я сам. Уже поздно, Коль, езжай домой.

– Шутишь? И тебя с ней оставить?

– Ну, ты уж не перегибай. В таком состоянии она не опасна. Лучше поищи на нее еще чего-нибудь интересного.

Наверное, что-то по его лицу прочитав, Михалыч не берется спорить.

– Как хоть твоя встреча прошла? Она видела, с кем ты общался?

– Из машины? Ну, нет. А встреча… Нормально прошла, Коль. Есть с чем работать.

– И то хорошо.

Когда Михалыч уходит, Герман возвращается в гостевую, где теперь непонятно на какой срок поселилась Имана. Пока его не было, она сгребла отброшенное в сторону одеяло и зарылась в него, как в кокон.

– Эй! Отдай. Тебе нельзя кутаться.

– М-м-м…

– Давай лучше вставай. Надо прополоскать горло. И таблетки выпить.

К удивлению, его команду Имана исполняет без разговоров. Садится резко, словно марионетка, которую потянули за ниточки, спускает ноги на пол. А вот сил подняться ей не хватает.

– Так, сиди!

Герман убегает, чтобы сначала развести раствор. И только когда все готово, возвращается к Имане.

– Сначала таблетки, – выдавливает пилюли на ладонь. Девчонка послушно тянется губами к его руке. Касание обжигает. И не только тем, что ее губы горячие, как кипяток. Просто как-то неожиданно она это делает… слизывает и пытается сглотнуть. На глазах выступают слезы. – Больно.

– Потому что запить надо! – рычит Глухов. На себя, дурака, рычит.

– Глотать больно, – уточняет Имана, поднимая на него расфокусированный взгляд льдисто-голубых глаз. А его чем-то горячим окатывает из этих ледников.

– Надо проглотить, – сипит Герман. И она, все так же не отводя от него глаз, сглатывает. В этом и близко нет ничего эротичного. Просто глотка дергается, и слезы текут по щекам от боли, а он почему-то пялится и пялится на это все непотребство, не в силах отвернуться.

– Теперь надо как-то дойти до ванной…

Глухов едва ли не на руках ее тащит. Его рубашка насквозь пропитана ее потом.

– Сможешь стоять? Я принесу переодеться.

Имана кивает, но осмысленности в ее взгляде нет. Чертыхаясь, Герман усаживает ее на унитаз.

– Две минуты. Постарайся не свалиться, ладно?

Он практически бегом несется к гардеробу, вытаскивает первую попавшуюся майку и возвращается. Иману застает повисшей на двери душа.

– Какого черта? Ты что делаешь?!

– Искупаться хотела…

– Нельзя тебе купаться! – цедит сквозь стиснутые зубы. – Дай сюда! – быстро ее переодевает, с сомнением глядя на топ. – Это тоже все мокрое.

Похоже, рывок к душевой отнял у девчонки последние силы, потому что когда он принимается и тот с нее стягивать, она даже не пытается вырваться. Герман старается ее покладистостью не злоупотреблять, но взгляд все равно ненадолго вниз соскальзывает. На нежную девичью грудь… Голубые вены на белом.

«Все же надо было будить Татьяну Ивановну», – мелькает у Глухова мысль.

– Давай. Прополощи… Врач сказал, от этого легче будет.

Назад в комнату он ее несет. Старательно отгораживаясь от происходящего, Глухов все же ловит себя на том, что животная его часть непослушно к девчонке принюхивается. Он как тот Волк, которого сколько ни дрессируй, все даром. Так что на хрен. От греха подальше… Опускает Иману в кресло, перестилает постель, а наутро без всякого зазрения совести перепоручает болящую домработнице.

После вчерашнего его охрана переходит на военное положение. Никто, конечно, перед ними не отчитывался, как так вышло, что Глухов ушел от наблюдения, и по какой причине. Они сами ищут объяснение происходящему и в конечном счете сходятся на том, что это была еще одна проверка со стороны начальства. Правда, так и не приходят к единому мнению касательно того, кого проверили. Иману или самих ребят.

Жизнь закручивает. Встречи, переговоры, редкие разговоры с Еленой, которая улетела на очередные гастроли. Его рейтинг медленно, но неумолимо тащится вверх. Бутов по данным, которыми располагает Глухов, дергается. Но еще больше дергаются те, кто его на это место «поставил». И про девчонку ведь ничего нового… Домработница, и та не радует. Все стабильно плохо. Только к пятому дню ей становится немного полегче.

– Покушала! – докладывает Татьяна Ивановна. – А то ужас же, Герман Анастасыч. Ничего не могла в себя протолкнуть – так горло распухло.

К шестому дню он впервые с того самого вечера ее видит. Кутаясь в куртку и пошатываясь на ветру, Имана о чем-то горячо спорит с одним из его телохранителей. Герман даже хочет уточнить, о чем они разговаривали, но его отвлекает звонок телефона. А дальше у него ни минуты свободной нет.

– Что там? Почему останавливаемся?

– Дорожные работы. Что за херня посреди зимы?

– И как дальше?

– Говорят, в объезд ехать. Не нравится мне это, Герман Анастасыч.

– А еще какие-то варианты есть?

– Если только через свалку.

– Давай лучше так. Мне тоже не по душе, что нас на объездную сгоняют.

Юра мнется, словно ему что-то сказать хочется, а он не решается.

– Что-то не так? – недовольно дергает бровью Глухов.

– Да нет. Поедем.

Денек замечательный. Легкий морозец. Белки с ветки на ветку скачут, солнце искрит на снегу. Глухов в кои веки отвлекается от телефона и просто смотрит на эту красоту. И она его уносит далеко-далеко. На годы, десятки лет назад. Тогда был такой же погожий день. И ничто не предвещало беды. Наоборот, у него внутри все трепетало от радости и ожидания чего-то необыкновенного. Потому что он к своей девчонке в самоволку чухнул… Никому ничего не сказал, даже единственному другу, которого обрел уже здесь, в тренировочном лагере, и так быстро сроднился, что тот ему за полгода службы стал ближе родного брата.

Из мыслей его выдергивает громкий окрик:

– Тормози…

Машина останавливается так резко, что Германа по инерции отбрасывает в кресле вперед. И это последнее, что он успевает отметить, прежде чем его мир взрывается. Хлопок, вспышка, грохот, с которым в металл машины летят осколки льда и… чего-то еще. Более серьезного, если судить по звукам. Стекло разбивается. Сидящий рядом с Глуховым охранник падает на него, прикрывая своим телом, и лежит так, пока вновь не становится относительно тихо.

– Все целы? Герман Анастасыч?

– Я в норме. Слезь с меня.

У парней на такой случай имеется протокол. Они действуют четко по предписанию. Даже будучи оглушенным, Глухов фиксирует в голове этот факт. Другое дело, совсем непонятно, почему они вообще остановились? Он воспроизводит в голове последние минуты раз за разом… Неужели боец что-то заметил? Но что? И каким образом, если сам он ничего подозрительного не увидел.

Юра, тот самый парень, который его и окликнул, будто почувствовав взгляд Глухова, на короткий миг замирает. Поднимает взгляд, явно готовый к допросу. Но Герман головой качает:

– Дома расскажешь.

Сейчас, когда они в таком уязвимом положении, не до этого совершенно. Как бы Глухову не хотелось поскорей докопаться до правды.

Глава 10

Юру, конечно, от Глухова изолируют. Он под подозрением. И хорошо, что взрыв прогремел в глуши. Люди Германа успевают осмотреть место преступления до того, как наезжают менты. Их всех допрашивают. И, видно, с отмашки Бутова, делают это максимально предвзято и долго. Герман злится. Особенно потому, что это время он мог бы провести с гораздо большим толком для дела.

Мужики сильно не болтают. Они предусмотрительно договорились, что будут говорить. Одна машина проехала, вторая не успела. О том, что они предварительно остановились – ни слова. С этим Глухов планирует разобраться сам. Хотя с чем и кем тут разбираться, он понимает чем дальше, тем хуже.

Они сидят в кабинете. Глухов, серый от беспокойства Михалыч и Юра. На том тоже лица нет.

– Как ты понял, что нужно остановиться?

– Увидел на обочине муравейник, – сипит охранник и неосознанным жестом похлопывает по карманам, словно надеется в них что-то найти.

– Ты издеваешься? – сощуривается Михалыч.

– Да нет же! Я просто не знаю, как это объяснить. Бред какой-то…

– Как-как, Юр, блядь, словами! Ты же взрослый мужик, понимаешь, наверное, как встрял.

– Это все девка.

– Что? – вскидывается Глухов.

– Ну… Имана. Она была в курсе! – вскакивает Юра, однако Герман нажатием ладони настойчиво возвращает бедолагу в кресло. Нечего тут мельтешить.

– С этого момента подробней.

– Ей что-то было известно! Нет… все. Все известно. Она мне даже место, где будет заложено взрывное устройство, обозначила. Крыса…

– Она обозначила, а ты не посчитал нужным об этом сообщить?

– Поначалу нет. Понимаете, Николай Михалыч, со стороны это прозвучало полнейшим бредом. А у нее температура сорок сколько дней держалась?! Она так и сказала – «мне привиделось».

– И? Дальше что?

– Ну… Она описала мне это свое видение. Про муравейник опять же. Снег, искрящийся на свету, белок этих… Потребовала, если вдруг я похожую картинку увижу, немедленно остановиться. Сказала, что только это спасет нам жизнь.

Глухов с Михалычем недоверчиво переглядываются. Герман вспоминает, что своими глазами видел, как они перед выездом о чем-то спорили. Если поднять камеры на входе и пригласить специалиста, по губам можно будет прочитать, о чем. Но что-то ему подсказывает, что он не узнает для себя ничего нового. То есть боец не врет. И конечно, ему можно предъявить тот факт, что он не поставил в известность начальство об их разговоре с девчонкой, но это – максимум.

– Я всю дорогу дергался как идиот, а когда мы съехали на грунтовку… В общем, накрывать меня стало. Уже когда муравейник увидел, засомневался – а вдруг она мне это все неспроста шепнула? Вдруг где-то киллер засел и только и ждал, что мы остановимся? А потом будто щелкнуло в голове… И я закричал, чтоб Кирилл затормозил. Остальное вам известно.

– Еще раз. Отчетливо. Что сказала Имана?

– Что у нее плохое предчувствие! – выплюнул Юра. – Мне что, надо было передать этот бред дальше?!

– Выходит, не бред.

Юра открывает рот. У него полно аргументов. Но их разговор прерывают звуки драки из коридора.

Глухов вместе с Михалычем вскакивают со своих мест и бегут к двери.

– Ах ты ж сука, мы из-за тебя чуть не погибли! – рычит Палыч, наступая на Иману. Это ее он, похоже, швырнул в стену. Оглушенная ударом и еще не отошедшая от болезни, та стоит, придерживаясь рукой за комод и мягко покачиваясь. – Ты на кого работаешь, мразь? Думаешь, я не узнаю? Думаешь, поведусь на глазки твои невинные?! Да у меня семеро по лавкам… Их бы кто растил, если бы что-то со мной… По твоей вине…

– Прекратить! – рычит Михалыч. – Разошлись все.

– Да вы че, Михалыч? Я из-за этой твари чуть богу душу не отдал!

«Может быть, – мелькает у Глухова мысль. – Но тогда зачем она их предупредила? Что-то не сходится».

Герман мог, конечно, предположить, что в последний момент у девчонки взыграла совесть, но он в это не верит. У идейных совести нет. Они отбитые на всю голову фанатики. Тогда что? Может, ее припугнули чем-то? Заставили?

– Сюда иди, – командует Глухов. Парни из охраны все стоят, не торопясь исполнять команду. И это неповиновение напрягает. Да, стресс. Но так и они знают, на что идут, устраиваясь в охрану. Только чудо, что сегодня никто не пострадал.

Встряхнувшись, Имана делает шаг от комода. Глухов залипает на начавшейся запекаться в уголке ее рта струйке крови. Поднимает взгляд к остекленевшим глазам. Переводит на разъяренного Палыча.

В животе что-то мерзко ворочается… Он может понять, почему по отношению к девчонке была проявлена такая жестокость. Но от этого ему не становится легче.

– В кабинет.

За пределами дома раздается громкий пробирающий до костей вой. Имана, чуть пошатываясь, проходит в приглашающе распахнутую дверь. И зябко ежась, останавливается у стены.

– Рассказывай, – поторапливает девчонку Михалыч. – Откуда ты прознала о готовящемся? Кто это сделал? Какова твоя роль в случившемся?

О том, что непосредственно Имана заложила бомбу, речь, конечно, не идет. Она действительно все эти дни не вставала с кровати. И уж конечно, не выходила за пределы дома. Да она и сейчас, если честно, непонятно, за счет чего на ногах держится. Сил в ней нет. Иначе бы она смогла дать отпор Палычу. Вместо того чтобы быть им избитой.

– Вы мне все равно не поверите, – повторяет уже однажды озвученное опасение.

Видя, что его начбез закипает, Глухов выбрасывает вперед руку, призывая того к молчанию. И вступает в диалог сам:

– А ты все же попробуй.

– Мне порой снятся сны. Вещие. В первый раз я увидела взрыв еще пару месяцев назад. Тогда еще было не до конца понятно, смогу ли я изменить судьбу. Но я решила попытаться. Ну и вот... Я рада, что никто не пострадал.

Речь девчонки звучит тягуче. Будто ей каждое слово дается с трудом. Может, горло еще не восстановилось после ангины, а может, так на нее повлияли страх и встряска.

– Ты серьезно полагаешь, что я поверю в этот бред? – изумляется Михалыч. – Гер, да она просто издевается над нами!

Взгляд Глухова становится тяжелей, неуютней. Имана ежится под ним. Осторожно трогает тонкими до прозрачности пальцами ранку в уголке губ. В глазах мелькает и тут же гаснет изумление. Будто она не может поверить, что пропустила.

– Ваше дело – верить мне или нет. Но мне больше нечего добавить к сказанному, хоть убейте.

– Ну что ты. Смерть – это слишком просто. Есть гораздо более действенные способы заставить женщину говорить. – Михалыч растягивает губы в приторно-сладкой улыбке и, пользуясь гарнитурой, сгоняет всю команду в кабинет.

– Как думаешь, на какой палке ты у меня запоешь?

Жестоко? Да. Но Герман не вмешивается, только внимательно наблюдает. За тем, как страх по капле вытесняет недоумение из ее взгляда. И практически тут же сменяется пустотой. Ее глаза – безжизненная ледяная пустыня.

– Ну? Выбирай. Кто будет первым?

Герман знает, что Михалыч блефует. А девка – как будто бы нет. Видно, насчет этого видений у нее не было.

Сотрясаемая крупной дрожью, она делает шаг вперед. Ну, точно не в себе. Иначе бы заметила, что выстроившиеся в ряд мужики вообще-то находятся в неменьшем шоке! Стоят, орлы, рты открыли. Друг к дружке жмутся. И это взрослые, блин, битые жизнью вояки.

Имана, как всегда, покладиста. Ее даже не приходится поторапливать, отправляя на казнь. Она делает еще один шаг. И еще. Придерживаясь за стол. А Глухов ждет непонятно чего. Какого-то взрыва. И только из-за этой своей настороженности он не упускает момента, когда девка сметает лежащий на столе канцелярский нож и, ни секунды не медля, рубит себя по яремной вене.

Лишь в последний момент находящийся в полном шоке Глухов успевает блокировать силу удара. Комнату заполняет совсем не мужское аханье. А в девку будто бес вселяется. Она уходит из захвата и что есть сил лупит его с разворота. Цепляет. Мужики кидаются на помощь. Глухов рычит:

– Всем оставаться на местах…

И пока болтает, снова чуть не пропускает. А ведь он думал, что они в прошлый раз не на жизнь, а на смерть бились. Нет! Выходит, ни черта подобного. Сейчас же другое дело. Сейчас же на кону в самом деле жизнь. Ну, или… возможность самой ей распоряжаться. Например, умереть красиво. Нетронутой. Почему-то он уверен – нетронутой.

Теперь лед в ее глазах искрится так сильно, что запросто может поджечь. В ней больше и близко нет покорности. Только ожесточенная ярость. На которую нужно ответить. Глухов делает бросок. Имана уверенно отклоняется, отвечая ему серией точных ударов. Покатываясь по крышке стола, опускается на ноги с противоположной стороны. Бой на такой скорости требует от Германа предельной концентрации. А он какого-то черта отвлекается на текущую по ее шее кровь – Имане хоть и не удалось перерезать вену, но царапина на ее шее глубокая. И явно требует обработки. Или даже пары стежков.

Кто же ты, Малышка? Фанатик? Или…

Пока он мечется, Имана швыряет вазу в окно. То бронированное. Но откуда ей знать? Да и это ли важно? Когда она, прокатившись по полу на животе, вооружается черепком битой вазы, Глухов не раздумывает ни секунды. Бросается следом. С этой дурочки станется. Убьет себя. А ему перед выборами меньше всего нужно как-то объяснять наличие трупа в доме.

Герман почти с ней равняется. Именно почти, это важно. Когда она по-солдатски вскакивает на ноги и взмахом руки с невероятной для женщины силой отталкивает его прочь. Он летит вперед спиной, отмечая только эту несоразмерность… Ну, то есть даже мужик не смог бы его так красиво нокаутировать. Если только этот мужик – не Халк. А она смогла. Вообще его не касаясь.

Время в полете растягивается, замедляясь почти критически. Он все видит словно со стороны. И все-все слышит. Как от увиденного замирает воздух в легких парней, как на вопрос «Кто тебя тренировал?» она ровным голосом отвечает «Дед»… И звук, с которым его тело шмякается на дубовую поверхность стола.

Глухов успевает сгруппироваться. Это спасает его от сотряса. Как девчонка секундой ранее, он из положения лежа вскакивает на ноги и в прыжке валит Иману на пол. В ее сжавшихся пальцах – злосчастный черепок.

Одной рукой Герман фиксирует руки. Другой – придавливает ее за горло к полу.

Может, он и в подметки ей не годится в плане мастерства… Даже скорее всего! Но… Она ничего не может противопоставить его грубой силе. Хотя Глухов и понимает, насколько это шаткий расклад. Что стоит ему отвлечься, как он тут же поменяется кардинально. Настолько хитрая эта бестия. Даже теперь, вон, лежит спокойно, не трепыхается. Экономит силы, точно уверенная, что сейчас их расходование будет абсолютно напрасным. А глаза почти черные, колдовские из-за расширившихся максимально зрачков. Так недолго и в видения поверить. Глухов трясет головой, чтоб избавиться от наваждения.

Их тяжело вздымающиеся грудные клетки сталкиваются. Дыхание смешивается. Гоняемый туда-сюда воздух наполняется ароматами разгоряченной кожи, крови и адреналина.

– Кто тебя послал, Малышка? Ты, блядь, вообще понимаешь, что делаешь?

Да, такие бабы обычно пропащие. Но ему ее жалко. Он ей восхищается. Ведь в Имане в полной мере раскрылся исключительный дар, который он в себе так и не успел как следует выпестовать. По собственной дурости не успел. Винить некого.

А еще она красивая очень. За решеткой ей будет сложно. Так, может, позволить ей осуществить задуманное? Ну, ведь не случилось непоправимого. К тому же она сама их предупредила. И значит, ничто человеческое ей не чуждо.

– Я спасаю вам жизнь.

– Сначала ставишь ее под угрозу, а потом спасаешь? Ты так развлекаешься, или что? – сощуривается Глухов. Он еще немного оглушен тем, что произошло. И, наверное, впервые в жизни не знает, как быть. Это секундная заминка. Но, выкрутившись, она ей почти успевает воспользоваться. Только чудом Герману удается удержать девку под собой. Он не замечает, что раздраконенный борьбой, начинает ее душить:

– Почему?! – орет, брызжа слюной. – Почему, мать твою?!

– Не могла… иначе, – сипит, выжимая последнее из связок.

– Почему?! – еще сильнее сжимая руку.

– Потому что вы мой отец.