Текст книги "Что, если? (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 23

Герман сидит в позе лотоса и безуспешно пытается очистить разум, чтобы выйти чуточку за… И хоть так, хоть в своих мыслях коснуться ее души своею. Но где там? Волк за дверью воет так, что попробуй сосредоточься на чем-то, кроме этих его завываний. Смирившись, что ничего у него не получится, Глухов встает и с психом открывает дверь.

– Ну что еще?!

– У-у-у-у.

И то в лес смотрит, то на него…

– Хочешь со мной побегать?

Соглашаясь, подросший зверь тычет мохнатым лобешником в бедро Глухову.

– Тебя когда-нибудь там сожрут, ты это понимаешь?

– У-у-у…

Сил бегать у Германа нет. Совсем. И, наверное, этому есть рациональное объяснение – будни после выборов слились в один нескончаемый день сурка, наполненный встречами и работой. Он спит от силы три часа в сутки. А в остальное время пашет как проклятый. Но разве он в первый раз существует в таком режиме? Да нет, конечно. Иррациональное подсказывает Герману, что дело тут в другом. Он просто без нее не может. Не может ни-че-го. Не может собраться, не может себя мотивировать, не может понять зачем? И просто медленно по чуть-чуть умирает.

Волк подпрыгивает, ставит передние лапы ему на плечи. Опрокидывая Глухова на задницу:

– Да тише ты, слон! Фу!

И глюк, вероятно, ловит. Притягивает морду зверя к себе.

– Ты что, у нее был? У нее был, да? Вот же гад.

Псина пахнет псиной. А еще ею… Будто она его погладила по загривку, а шерсть каким-то чудом сохранила нежный девичий запах. Герман обнимает Волка за шею, притягивая зверя к себе. И тянет носом.

Глухов знает об Имане все. По крайней мере, все то, что можно нарыть, задействовав имеющиеся в его распоряжении ресурсы. И то, что она согласилась водить тупоголовых туристов за деньги, он знает тоже. Это как-то позволяет ему примириться с тем, что она не приняла его помощи. Раз у нее есть работа, значит, и какие-то деньги есть. То есть она не голодает, не бедствует и не мечется. А просто живет дальше…

Означает ли это, что она не сломалась? Не факт.

Означает ли это, что он может себя простить? Да никогда в жизни.

Глухов даже извиниться не может. Не потому что гордый. Какой там… Он бы в ногах у нее валялся, если бы тому, как он с ней обошелся, можно было найти прощенье. Просто не знает как. Или скорее даже не представляет, как он, извинившись, снова ее отпустит. Сейчас ему кажется, стоит только ее увидеть, и все. Тормоза откажут, предаст здравый смысл. И он ее тупо на поводок посадит, чтоб никуда от него… Никогда больше. Герман ведь на полном серьезе размышляет над таким вариантом. Вот до чего дожился!

– Эй-эй! – слышится обеспокоенный голос нового начбеза, который, взлетев по ступенькам, не придумал ничего лучше, чем попытаться оттащить Волка от Глухова. В ответ зверь, кто бы сомневался, едва не цапнул того за руку.

– Да мы просто дурачимся. Отпусти пса. Волк, фу!

– Виноват, Герман Анастасыч. Преувеличил проблему.

– Да уж лучше перебдеть, – отмахивается Глухов, по привычке пристально вглядываясь в новое лицо в своем окружении. Спецов ему из столицы подогнали. Заверили, что парни – профессионалы высочайшего уровня. Не верить у Германа нет оснований. Он сейчас ценный кадр, беречь его будут еще с большим рвением. Глухов бросает взгляд на часы: – А ты чего еще не отдыхаешь, Андрей Валерьич?

– Осматриваюсь, что-то неспокойно.

Герман понимающе кивает. Времена и впрямь еще те наступили. Бутову вот-вот предъявят обвинения на основе показаний Елены. Ничего больше ему предъявить нельзя – тертый калач, грязную работу он, конечно, делал чужими руками. Не факт, что его удастся призвать к ответу за все грешки. Да и не стоит перед Германом такой цели. Бутов для него – в прошлом. Теперь бы с остальным разобраться. Со всеми бутовскими подельниками. И схемами. Это более кропотливая работа. А учитывая, каким людям он уже перешел дорогу, еще и опасная. К бабке не ходи – по его душу еще придут. Пока все не примут новые правила игры, не перераспределят капиталы, не привыкнут жить по закону, и так далее. Бурлить будет долго. И в этом смысле даже хорошо, что Имана выведена из игры. Герман ни за что бы не смог расслабиться, зная, что ей угрожает опасность. А так она защищена. И только это не дает ему наворотить уж совсем какой-нибудь дичи.

– Осмотрись. И отдыхай. Это тоже важно.

Охранник, соглашаясь, что-то там говорит и уходит вверх по дорожке. Прежде чем вернуться к себе, Глухов отводит Волка в абсолютно бесполезный вольер. После расставания с Еленой он затеял в своей спальне ремонт. А сам пока живет в гостевой на первом этаже. Очень удобно. И кабинет под рукой, и спортзал, и не надо карабкаться вверх по лестнице в конце рабочего дня, когда его единственным желанием становится поскорее принять горизонтальное положение.

Ему бы немного притормозить. Отдохнуть. Вырваться из этой круговерти хотя бы на пару дней. Уйти туда, где никого кроме него не будет. В глухую тайгу. И просто ничего не делать.

Развалившись поперек постели, Глухов принимается гуглить предложения. Как насмешка судьбы – первым выпадает скромный сайт небольшой фирмочки, в которую подвязалась работать проводником Имана.

Пальцы, дрогнув, жмут на календарь. Можно заказать любую экскурсию. Хоть сейчас. Искушение страшное. Пусть возможности программы и не позволяют ему выбрать сопровождающего. Мысль о том, что это может быть она, заставляет мучительно пульсировать внутреннюю пустоту, затягивающую в себя все живое. Глухов смотрит на дату на часах. На экран… И снова на дату, убеждая себя в том, что если в проводники ему попадется Имана – значит, это судьба.

Отправляет заявку. На следующий день получает ответ.

Сложней всего, как это ни странно, согласовать свое отсутствие с охраной. Уж больно принципиальный ему попадается начбез. Даже увольнения как будто бы не боится. Хотя, зная его ситуацию, удивляться этому не приходится. Ну кому охота из столицы срываться вот так, к черту на рога?

В конечном счете приходится даже рявкнуть. И в морду ткнуть тем, что с ним будет девочка, которая сделала весь их отдел безопасности.

– Это и пугает. Какие-то они… ненормальные.

– Они?

– Ну, эту я не видел, не знаю, а вот сестра у нее еще…

– Кто?

– … предсказательница! – выплевывает начбез с едва контролируемой злобой. – Абсолютно точно не в себе!

– Я не пойму, у вас что-то личное?

– Да вы что? Я ее просто допрашивал. Между прочим, культурно. А не вот это все…

И то ли кажется, то ли в самом деле лицо взрослого мужика краснеет. Глухов внимательно наблюдает за тем, как меняется, вытягивается его физиономия, и вдруг хмыкает.

– Если сестра у Иманы хоть немного на нее похожа, пришлось тебе нелегко.

– Нормально. И не с такими справлялись, – набычивается начбез. Ну-ну.

– Вот и славно. Моя вылазка не обсуждается. Завтра свинчу. Один, – поднимает тяжелый взгляд. – Как прикрыть – сам придумай. Даю тебе полную свободу действий.

Но одному не получается. В нескольких километрах от дома Глухов вынужден притормозить, чтобы не сбить, к чертям, выросшего будто из-под земли Волка.

– Тебя еще и доставить надо? – ворчит Герман. – Сам к месту встречи прийти не мог?

Почему-то у него нет сомнений, что Волк откуда-то знал, где его проводник будет ждать.

Стоит, хвостом как метелкой машет. А сам аж подпрыгивает от нетерпения. Усмехнувшись, Глухов разворачивается, чтобы достать плед с заднего сиденья. Накидывает на рядом стоящее кресло и хлопает ладонью:

– Ну, давай. Жратву на тебя не брали. Что в тайге найдешь – то и твое. А ты ж и не умеешь, поди, охотиться?

Волк презрительно молчит, глядя прямо перед собой на дорогу. Весеннее солнце светит. Едва распустившиеся листочки, размером с ноготь, колышутся на ветру. Глухов возвращает солнцезащитные очки на нос и трогается дальше, предвкушая встречу. Уже даже не сомневаясь, что проводником будет она.

– Привет.

Как он и думал. Тонкая фигура в камуфляже. Толстая коса…

Оборачивается, и как будто не дышит даже.

– Привет. Я… А ты…

– Твой клиент. Или как это в туризме зовется? Будем выдвигаться? Мне сказали, первым делом у нас будет сплав.

– Да, – болванчиком кивает Имана. – Т-там лодка. Привет, Волк…

Плюхнувшись на землю, девушка прячет лицо в волчьей шерсти. Обнимая зверюгу, почесывая за ушами. Давая и ему, и себе немного времени. Чтобы… что? У Германа нет ответа. Да и неважно это сейчас. Он тупо рад ее видеть. Рад так, что сердце захлебывается, а пауза уж больно затягивается. Пока он на нее смотрит. И смотрит… Во все глаза. Потом подходит как зачарованный. Неуклюже опускается на колени. Волк мечется. Скачет туда-сюда, закрывая своей глупой башкой обзор.

– Ты один?

Глухов кивает. Поднимает руку, тянется пальцами, но, так и не коснувшись, сжимает ладонь в кулак. Потому как… разве он достоин ее касаться?

– Устал сильно. Поможешь по старой дружбе немого проветрить голову?

Сглотнув, Имана кивает.

– Конечно. Да… Пойдем. Я свою поклажу уже загрузила. Осталась твоя.

– А то, что Волк увязался, ничего? Лодка выдержит?

– Лишь бы он ее не проткнул когтями.

– Слышал? Не проткни. Ну что? Выдвигаемся?

Имана, похоже, в шоке, потому как первое время она не может выдавить из себя ни слова. Впрочем, он и сам не особо-то разговорчив. А ведь столько речей заготовил, столько отрепетировал слов. Чтобы теперь, сидя напротив нее в надувной лодке, молчать как рыба, тупо отогреваясь, напитываясь жизнью, каждой клеткой ее вновь ощущая…

– О боже, – задыхаясь от этой наполненности, Герман опускает голову на колени. – Имана…

– М-м-м? Тебе плохо, да? Укачало?

Его волос несмело касаются пальцы. Герман трясет из стороны в сторону головой.

– Нет. Скажи… Ты когда-нибудь меня сможешь простить?

– Куда я денусь с… лодки.

В ее голосе смех сквозь слезы. В его груди – мед и яд.

– Я умираю без тебя. Не уходи больше.

Она не уходила. Он сам ее… Нет. Об этом он вспоминать не будет. Тем более что Имане как будто и не нужно ничего разъяснять. Она все знает. Чувствует… Принимает. Пальцы зарываются в отросшие волосы у него на затылке.

– И правда очень устал, – шепчет, утыкаясь носом ему в макушку. – Бедный…

– Твой.

– Бедный мой.

– Продолжай.

– Что?

– Говорить… Я так соскучился по твоему голосу. Расскажи что-нибудь. Расскажи, как… ты выжила?

Его голос ломается, выдавая с головой чувства.

– Давай лучше я расскажу о том, чего мы не увидим? – голосом сирены нашептывает Имана. И в красках ему расписывает экскурсионную программу.

– Звучит как моя мечта.

– А то. Ты в руках профессионала.

– Одно неясно. Почему ты оговорилась, что мы этого не увидим?

– Потому что у нас не останется времени. Мы будем страшно заняты.

– Да? – Глухов, наконец, поднимает голову с колен Иманы. Заглядывает в ее цвета весеннего неба глаза. – И чем же мы будем заниматься?

– Мы будем спа-а-ать.

– Спать? – кривит губы.

– Угу. Спать и наполняться. Ты же на нуле, Герман! Ты вообще себя видел в зеркале?! На тебя смотреть страшно.

Имана впервые на его памяти злится. Он все-таки касается ее лица. Приближает свое.

– Нет, не видел. Не мог.

Не мог смотреть в глаза ее палача. Этого тоже не приходится пояснять. Имана считывает мельчайшие оттенки его эмоций. Отворачивается, направляя лодку к тихой заводи. Глухов обхватывает ее запястье пальцами:

– Ты сможешь меня простить? Пусть не сразу, я понимаю… Но когда-нибудь сможешь?

– Я на тебя не держу обиды.

– По моему приказу тебя ломали, – рявкает он. Волк, недовольный тем, что кто-то посмел потревожить его сладкий сон, открывает глаз. Имана проводит по морде серого, успокаивая. И парирует с легкой улыбкой:

– Меня нельзя сломать. У людей нет такой власти. А то, что произошло, произошло для чего-то…

– Ты пытаешься найти мне оправдание, я не пойму?!

– Не пытаюсь. Сейчас мне вообще кажется, будто я знаю, зачем нам был дан этот опыт. – Лодка с мягким всплеском причаливает к берегу. Имана стаскивает обувь, подворачивает штаны… Глухов залипает на ее маленьких беззащитных пальчиках.

– И зачем же? – сглатывает он.

– Возможно, чтобы мы поняли, кто есть кто, прежде чем окончательно раствориться друг в друге.

– Для меня не имеет значения, кто ты.

– Для меня тоже. Может, именно это нам и нужно было понять?

Глава 24

Программа тура включает ночевку в охотничьем домике. Настоящем, а не таком, что облагораживают под вкусы городских. Фирма, в которой Имана работает, ориентирована как раз на организацию вот такого, дикого отдыха.

В этом домике они с Германом и останавливаются.

Он спит. Темные ресницы ложатся тенями на скулы. Осунувшееся лицо на глазах разглаживается. Глухов действительно походил на живой труп, когда она его увидела. А сейчас, рядом с ней, он буквально преобразился.

Имана никогда прежде не задумывалась о том, какие ей нравятся мужчины. По правде, у нее вообще довольно странный вкус. Свое внимание она обращает совсем не на то, на что обычно смотрят другие девушки. Но если бы кто-то прямо сейчас спросил Иману, красив ли ее мужчина, она бы без колебаний сказала – да. Для нее он во всем идеален. Ей нравится в Германе, как он смотрит, как стряхивает упавшие на лоб волосы. Нравится его улыбка, и как трогательно льнут мизинцы к подушечкам на его длинных стопах…

Закусив губу, Имана спускается ниже. Чуть южнее пупка у нее в животе происходит что-то неведомое ей и странное. Она легонько, боясь разбудить, касается заросших щек. Знать, что он тоже по ней скучал, оказывается, так сладко. Хотя слово «скучал» и на сотую долю не передает того, что этот мужчина чувствовал. Теперь Имана знает это наверняка. Потому что ощущала плюс-минус то же самое. В ней не было только вины, что кислотой разъедала его нутро. Но было ли в ней прощение? Имана, затаив дыхание, ведет пальцем по выступающим венам на его предплечье.

Идиотский вопрос. Она им не задавалась. До тех пор, пока Герман сам не поднял эту тему.

– Имана, детка, ты что это делаешь? – голосом, хриплым со сна, спросил он.

– Не надо? – пугается Имана, отдергивая руку. Глухов со стоном закатывает глаза. Перехватывает ее ладонь, понуждая продолжать.

– Еще чего! – ворчит.

– Ты сейчас похож на Волка. Он так же бока подставляет под ласку.

Герман улыбается, демонстрируя красивые белые зубы. Она знает, что ему приходилось менять свою внешность. Но у нее нет любопытства к тому, каким он был. Гораздо важнее то, каким он ей был послан.

– Ты ласкай, ласкай. Только осторожно.

Так же, как Волк, открывает один глаз… От сходства Имана тихонько смеется. И вдруг, смутившись, закусывает щеку.

– Что?

– Не знаю. Почему осторожно-то?

– Из чувства жалости, конечно. Я ведь не железный.

Имана хлопает глазами, далеко не сразу понимая, куда он клонит. А потом просто заводит руки за голову и стаскивает с себя футболку, топ… Оставаясь по пояс голой.

И вот в этой точке смущения в ней на удивление нет абсолютно. Она обнажила душу. Она себя ему отдала. Он видел гораздо более потаенное и интимное… Но почему-то сейчас моргает, как если бы вдруг прозрел. И пялится прямо туда, где под его темнеющим взглядом мучительно твердеют соски.

Мужчины… Что с них взять?

Имана берет ладони Германа в свои и неторопливо прижимает к упругим холмикам. Глухов зажмуривается. Сжимает руки, пропуская между пальцев тугие вершинки. Это гораздо приятнее, чем она могла бы представить. Герман сжимает их, а отзывается между ног… Тягучей сладкой истомой. Имана откидывает голову, призывно приоткрыв губы. Герман торопливо стаскивает с себя свитер и осторожно прижимает Иману к себе. Они замирают, прислушиваясь к собственным ощущениям. Кожные рецепторы сходят с ума... А мурашки разбегаются кто куда... На контрасте с этими дурными зверями Имана с Германом никуда не торопятся. Она просто сидит на нем, обвив его бедра ногами, и, прижавшись щекой к щеке, познает прежде незнакомый ей мир чувственного наслаждения.

У Глухова на груди растут волосы. Немного, но их прикосновение здорово все обостряет. Волны светлой радости омывают тело Иманы и сходятся в одной точке.

– Ты такая красивая. Такая… – шепчет Герман, расплетая косу.

– Какая?

– Такая совершенная для меня… Сожру же тебя… Ничего не оставлю. Ты это понимаешь?

Глухов прихватывает губами подбородок девушки. Она смеется. Откидывает голову, подставляет ему горло… В природе это движение символизирует высшую степень доверия. Германа немного ведет, когда он опускается вниз к трепещущей голубой жилке. Как она может ему доверять после всего?

– Жри, – дразнит Имана, зарываясь пальцами в волосы у него на затылке. Глухов мягко опускает ее на подушку, глядя в глаза, сползает вниз и вот так, ни на миг ее взгляда не отпуская, накрывает сосок губами. И это такое пронзительное ощущение... Такое глубинно-интимное. Кислород воспламеняется в легких. Имана выгибается, хватая ртом воздух, а ловит его жадные губы…

Целоваться она не умеет. Совсем. Это вряд ли вообще можно назвать поцелуем… Скорее она прикусывает его, как зверь, обводит языком, изучая, пробуя. Она его лижет. Неторопливо и со вкусом. Потому кажется, будто ей не хватает смелости. А на самом деле все совсем не так – Имана просто боится что-нибудь упустить. Недодать. И не выбрать то, чем ее так щедро одаривают.

Пока у нее еще есть такая возможность.

Глухов гладит ее нежно. Едва касаясь. Большими пальцами водит по дугам ребер. Касается резинки на белье. Но стоит ей затаить дыхание от накатывающих ощущений, как он опять отступает. И она всхлипывает, и она ерзает, не понимая, откуда взялось это чувство незавершенности.

– Герман…

– Да, любимая… Что?

– Я не знаю, – теряется вдруг. Глухов мажет по Имане внимательным взглядом. Зажмуривается, прижимаясь к ее виску горячими губами.

– Иногда я не верю, что ты реальная. Иногда мне кажется, что я не выбрался из очередной передряги, и все происходящее – просто бред больного воображения.

– С ума сошел? Ты будешь жить долго-долго…

– Мы будем… – поправляет Глухов. – Я тебя не отпущу. Ты же понимаешь это? Скажи, что понимаешь… Имана…

– Что?

– Если это произойдет, дороги назад не будет. Ты вернешься со мной. Черт… Кого я обманываю? Ты в любом случае вернешься!

– Хорошо, – кивает в полубреду и снова неосознанно толкается бедрами. – Герман… – сипит жалобно.

Глухов, чертыхаясь, стягивает с Иманы остатки одежды. Облизав пересохшие губы, косится вниз. На чистый розовый разрез, поблескивающий от влаги. Касается большим пальцем выступающего бугорка. Имана тихонько вздыхает. Герман же, не давая ей опомниться, приникает губами... там. И одним только этим доводит ее до края.

Как же звонко она кричит. Как чисто…

Взлетает вверх, чтобы сожрать все… все ее эмоции подчистую. С наслаждением слизывает ее стон.

Имана никогда не представляла, что это может быть так.

– Иди ко мне. Хочу с тобой…

Не может сформулировать! Но он-то, он понимает.

Осторожно придерживая ее под коленку, Глухов безошибочно находит вход.

– Потерпи, ладно? Больно будет только один раз.

Имана, светло улыбаясь, кивает. Он делает резкий выпад. Разве это больно? Больно ей было без него. А это… Трепещущих век касаются его губы. Боясь пошевелиться, Герман слизывает ее слезы. Хотя напряженное до дрожи тело требует двигаться дальше.

– Не останавливайся. Пожалуйста…

Глухов со стоном подается вперед. Она чувствует болезненную наполненность. На кончиках нервов танцует вечность. Их жизни сливаются в этот момент. Телом прокатываются искрящиеся разряды чистой энергии.

– Снежочек мой, я тебя люблю…

Мокрый лоб. Частые поцелуи… Блаженство с горькой ноткой тоски. Горло перехватывает:

– Да.

Вот и все, что она может выдавить из себя, но он понимает.

– Тебе же будет хорошо со мной? В моем доме? Там тоже кругом лес…

– Да.

– Эй! – смеется с облегчением и таким… сытым мужским довольством. – Ты вообще как, жива?

– Да, – улыбается, потираясь носом о его грудь.

– Просто я тебя залюбил?

– Да.

– Но тебе понравилось? Хочешь, повторим?

Улыбка Иманы расползается до ушей. Все же ей подвластно большое чудо – она умеет быть счастливой в моменте.

– Угу…

– Угу? Не «да»? У тебя есть сомнения? Сильно болит? – Глухов рвется проверить. Но его кое-что останавливает. – Ч-черт.

– М-м-м?

– Я не предохранялся. Ты, очевидно, тоже.

– Не волнуйся, – вздыхает Имана. – Это не будет иметь последствий.

– Как раз меня последствия волнуют меньше всего. Я бы хотел. Только не уверен, что ты готова.

В его глазах ее космос. Имана пальцами прикасается к трогательной ямочке у Глухова на щеке и мягко улыбается.

– Давай не будем о будущем. Давай насладимся тем, что у нас есть сейчас…

– Почему? Ты все-таки уйдешь?

– Да нет же!

– И после ты честно-честно поедешь со мной? Я в спальне ремонт делаю!

– Я поеду с тобой, если хочешь.

Но Глухов как будто бы не верит ее слову. Он расслабляется, только когда приходит черед возвращаться, и Имана действительно едет с ним. Ну, то есть они сначала к ней заезжают. Собирают кое-какие вещи. Подготавливают дом к длительному отсутствию. И возвращаются в его резиденцию.

Герман хвалит себя за то, что сменил охрану. Никто из парней кроме Андрея не в курсе, кто такая Имана. Это хорошо. Она и так, будучи настолько красивой, привлекает к себе повышенное внимание. А если бы кто-то еще прознал, что она не только глазками стрелять может… Короче, совершенно неожиданно на пятом десятке жизни Глухов вдруг понимает, что он ревнивый и жадный – просто до безобразия. Ему Иманы мало всегда… Он к ней рвется. Что бы ему ни приходилось делать, чем бы он ни занимался теперь, все для того, чтобы он мог поскорее освободиться и вернуться к ней. Домой.

Иногда Имана ездит с Глуховым по делам. Но чаще, конечно, она остается дома. Лес вокруг изборожден ее следами. Ее и Волка, который повсюду следует за хозяйкой. К щенку Герман не ревнует. У них вообще складываются довольно странные отношения. Волк им с Иманой как ребенок. Всему учи. Во все планы вписывай. Воспитывай и вовлекайся эмоционально. А чтобы побыть вдвоем, подбирай время, ибо эта скотина так и норовит примчаться в самый неподходящий момент. Глухов мечтает о тех временах, когда они переедут в спальню на втором этаже, куда зверь точно не доберется.

Примерно через неделю после их воссоединения с Иманой Германа ждет знакомство с ее сестрой. Он возвращается пораньше и застает девушек врасплох. В отличие от Иманы, Айна ему случившегося с сестрой так просто с рук не спускает. Впрочем, Глухов этому даже рад. Будет кому постоять за его девочку, если вдруг что… На едва скрытую агрессию Айны он отвечает небывалой покладистостью. Та, кажется, удивлена. Но не это заставляет Глухова насторожиться.

– Айна, – окликает Глухов ту, когда Имана скрывается в кухне, чтобы накрыть стол к чаю.

– Да?

– Я не привык о таком говорить… Но видя твое беспокойство… В общем, ты расслабься, ладно? Я никогда ее не обижу. Я жизнь за нее отдам, если понадобится, понимаешь? У нас все серьезно.

Брюнетка кивает, глядя то на пальцы ног в сандалиях, то куда-то в сторону, и этим почему-то его нервирует.

– Тогда что не так?

– Я не знаю. Может быть, дело в том, что она тоже… Жизнь отдаст за вас, – шепчет Айна и убегает вслед за сестрой, бросив напоследок что-то невнятное. Надо ли говорить, что спокойней Глухову от ее сбивчивого объяснения не становится. Скорее даже наоборот. Имана хоть и не считает себя в праве делиться секретами сестры, как-то вскользь обронила, что в наследство от Алтаная Айне достался дар. Вдруг она что-то видела? Что-то… плохое?

Глухов приглядывается к Имане и Айне весь вечер. Да и потом… А Имана так улыбается! Буквально светится его девочка. И ведь он тому причина. Появляется в поле ее зрения, и чем бы Имана ни занималась, все бросает и с улыбкой к нему бежит…

Ну, нет. Все у них хорошо. Хорошо настолько, что даже понятен его суеверный страх.

– Герман, а давай ты не поедешь на праздник?

Глухов отрывается от бумаг, удивленно приподняв брови. Речь идет о празднике лета, который в их краях празднуется с не меньшим размахом, чем Новый год.

– Почему?

– Там будет много народу. У тебя куча врагов. Организовать безопасность на уровне будет сложно.

– Губернатор всегда выступает на площади. Это мой первый такой большой выход…

– А если я попрошу? Ради меня, пожалуйста.

– Если ты попросишь, я сделаю все что угодно. Иди ко мне, Снежок…