Текст книги "Что, если? (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Что, если?
Юлия Резник

Глава 1

Свет в кабинете включается одновременно с тихим щелчком взведенного курка. Этот звук Герман ни с чем не спутает – столько раз он его слышал. Да и не исключал Глухов покушения. Не зря же вокруг него столько охраны вертится. Странно только, что и она недоглядела. Кажется, ребята все делали по уму. Герман каждый их шаг отмечал и анализировал, хотя вроде давным-давно делегировал вопросы собственной безопасности. Тем нелепее, что все именно так закончилось. Он бы еще пободался. Тут же в мгновение все просчитав, Глухов как-то сразу понял, что попал по полной: он безоружный, киллер, судя по звуку, где-то в глубине комнаты. Броситься на него с голыми руками, конечно, можно, да только выстрелить он, один черт, успеет. С такого расстояния хороший спец даже в движении не промажет, а плохой в его кабинет не попал бы.

Так почему же тогда он медлит? Когда за дверью все отчетливей слышны голоса…

– Бум. Убит, – раздается вдруг… женский голос. И вроде ничего нового в этом нет. Кому как не Герману знать, что среди конченых отморозков порой и бабы встречаются. Но все равно это каждый раз удивляет. И почему-то сейчас особенно. Может, потому что Герман приблизительно понимает, какой подготовки от бойца требует такая вот операция. Он даже уважением проникается. К ней… Той, кто хочет его убить.

Голоса за дверью приближаются, а она, кем бы ни была, ничего больше не говорит. И не делает. Секунды растягиваются как густой таежный мед. Волосы на загривке Германа приподнимаются, пульс долбит, адреналин стремительно мчит по венам. Секунда, две… В голове знакомые мысли бродят. Ведь когда ходишь краем, нет-нет да и догоняет вопрос, а как ты сам уйдешь, когда придет время? С достоинством примешь смерть или сломаешься. Герман на своем веку повидал всякое. И теперь, замкнутый со своей смертью в одной комнате, он довольно отстраненно замечает, что держится, в общем-то, хорошо. Даже несмотря на то, что неторопливость киллера его страшно бесит. Чего он ждет, то есть она… То есть… Чертыхнувшись под нос, Глухов медленно поднимает руки над головой и оборачивается, раздираемый любопытством.

Она сидит за его столом. Не особенно высокая. В темной неброской форме, похожей на форму штурмовика. И черной же шапочке. Руки свободно покоятся на крышке стола. Пистолет лежит рядом. Он был бы дураком, если бы этим не воспользовался.

В два прыжка равняется со столом. Подсечка. Удар, блок. Захват… Красивый выход. Двигается девка – просто загляденье. Он испытывает настоящий визуальный экстаз. И в какой-то момент даже похер становится, что она вообще-то по его душу явилась. Глухов, кажется, даже школу ее узнает, но этого быть не может. И потому снова удар, блок, выход. Как танец. В котором они, выкладываясь на все сто, потеют. Да и дыхание сбивается по чуть-чуть. У него быстрей, у него возраст. А девке сколько? Двадцать хоть есть? Когда ее завербовали? На что, гады, давили? И сколько ей было лет, чтобы успеть вот так натаскаться?

Столько вопросов. И ни одного ответа.

Герман бьет с эффектного разворота. Чертов костюм за пару штук баксов трещит по швам. Кто ж знал, что ему, как ребятам из охраны, надо брать на пару размеров больше, чтобы при случае удобней было махать конечностями? Девке в этом плане сподручней. Ее костюм вообще не сковывает движений. «Ну да, давай, Гера, оправдывай себя, старый хер. Да ты просто разжирел и расслабился. Поэтому и только поэтому все никак ее не уложишь. Нет, ну какая…» – проносится в голове у Глухова.

Он проводит очередной прием. Даже вскользь задевает противника. С головы которого слетает шапка. Заплетенные в косу волосы белые-белые. Как у альбиноски. А ресницы и брови на пару тонов темней, что создает довольно странный контраст.

Не успевает он ее как следует рассмотреть, как происходит две вещи сразу. Она отскакивает к стене, и в кабинет с пушками наперевес таки вваливается охрана. Приходит черед девицы сдаваться. Она поднимает руки над головой, точно как Герман несколькими минутами ранее.

– Поздно. Объект убит. Хреновая работа.

Глухов отмечает, что дыхалка у нее все же сбивается. И переводит взгляд на Михалыча – своего начбеза. Недоуменный поначалу, тот на глазах затапливается яростью и беспокойством. Михалыч подлетает к Герману, чтобы его осмотреть.

– Я в норме.

– Она могла использовать отравляющие вещества, – агрессивно парирует тот.

– Могла, но не использовала, – ровным, даже скучающим голосом замечает альбиноска. Михалыч, осознав, что по всем фронтам облажался, глядит на нее волком. – Надеюсь, теперь вы понимаете, что вашу команду нужно усилить?

Головы сразу всех охранников поворачиваются в сторону смертницы. Михалыч прищуривается:

– Точно, – кивает он. – Ты приходила к нам на отбор.

– Ага. Теперь-то я прошла конкурс? – в голосе девицы могла бы быть ирония, но ее нет.

– Хочешь сказать, все это лишь для того, чтобы устроиться на работу? – вклинивается в разговор Глухов, с трудом подавляя эмоции: недоверие и какое-то идиотское, совершенно ничем не оправданное веселье.

– А зачем бы еще? Хотела бы убить – уже бы убила. Вы в курсе, – равнодушно пожимает плечами барышня. Михалыч ловит взгляд шефа. Тот нехотя кивает. Уже бы убила – факт, с которым им всем придется смириться.

– В следующий раз используй более традиционные способы самопрезентации, – рубит Герман, давая понять своим, что проверить девку все-таки надо, как бы красиво она ни стелила. Как-то он сомневался, что девчонка в одно рыло могла выявить проебы его охраны, чтоб вот так ими воспользоваться.

– Я пыталась. Но у вас здесь всем заправляет замшелый сексист.

Эх, сильна девица, сильна… Глухов закусывает щеку, чтобы не заржать. Михалыч багровеет. Мужики опускают взгляды в пол, с трудом сохраняя невозмутимость на лицах. Парни на него работают хорошие, да и Михалыч, каким бы сексистом он не был, тоже мужик нормальный. Это запросто подтвердит и жена его, и две лапочки-дочки, в которых тот буквально души не чает.

– Да я тебя щас… – начинает Михалыч, но осекается, вспомнив, что он все-таки офицер. А офицерам не пристало угрожать женщинам. Как бы те их ни бесили.

Герман наблюдает за разворачивающимся спектаклем не без интереса. Не так уж часто с ним случаются подобные встряски. И девочка эта его волнует. Непонятно чем. Но что-то в ней есть. Что-то странное.

– Кто тебя тренировал? – вычленяет главный свой интерес.

– Я окончила школу полиции. И сейчас заочно учусь в…

– Я не об этом. Кто бою учил?

– Дед, – пожимает плечами.

– Дед, значит?

– Дед. А что, с этим какие-то проблемы?

– Да нет. Михалыч, ты ее все же проверь. И если ничего не нароешь, возьми девочку на работу. Так и быть. Зовут-то тебя как?

– Имана.

Неожиданно. Нет, здесь как раз такие имена никого не удивляют. Малые народы, и все такое, но… Имана на местных аборигенок похожа как день на ночь. То есть вообще никак. Совершенно.

– Местная?

– Да.

А он пришлый. По крайней мере, для посторонних. И потому избирательная кампания, в которую он ввязался, такая, какая есть: грязная и бескомпромиссная.

Посчитав, что разговор и без того сильно затянулся, Герман указывает парням на дверь. Вслед за собой те выводят и девицу. Имана идет послушно, не дергаясь. Хотя наверняка, если бы захотела, могла кого-нибудь уложить.

– Нет, ты серьезно? Взять ее?! – возмущается, еще больше побагровев, Михалыч, когда они остаются одни.

– А что? Нам девочка не помешает. Приставлю ее к Елене. Вдруг подружатся?

– Где ее, кстати, носит? Твою Елену? – переключается Михалыч. Активирует переговорное устройство, о чем-то там говорит.

– И где? – вскидывает бровь Глухов.

– Да как мы и думали, дорогу, на хрен, засыпало. Едут за грейдером. Но там метет не хуже, чем в январе. Машины еле тащатся. Вот тебе и весна.

Герман достает мобильник, размышляя, стоит ли вообще пробовать дозвониться. Здесь, посреди лесов, устойчивая связь и в хорошую погоду – роскошь. А в такую, как сегодня – вообще. За окном света белого не видно. Снег метет стеной. Тяжелый мокрый снег…

– У тебя вообще есть понимание, как она могла сюда добраться? – вернув телефон в карман, Герман кивает на дверь, за которой скрылась девчонка.

– Только с запада, – бурчит Михалыч.

– Там отвесная скала.

– Вот именно. Чертовщина какая-то. Говорю тебе – ее подослали. Какая нормальная баба стала бы так рисковать ради работы?

– Может, она ненормальная. Твое дело выяснить.

– Уже. Но снег замел все следы, – сплевывает Михалыч.

– Есть и другие способы. Не мне тебя учить. Так что пойду я, Коль, меня, наверное, потеряли.

– Что ты вообще здесь делал? Просил же – не исчезай из поля зрения, – нудит тот.

– Пришел чуть отдохнуть от шума. Знаешь ведь, как я это все не люблю.

Глухов и впрямь не любит подобные сборища. Но что поделать? До губернаторских выборов рукой подать. И прямо сегодня он собирался представить местным князькам свою невесту. Внизу его возвращения дожидались ключевые фигуры региона. Главный прокурор, несколько судей, разных мастей менты, представители общин и многочисленных религиозных конфессий. Ему нужно было заручиться поддержкой. Убедить как можно больше народа, что он на своем посту сделает куда больше предшественника. И пусть основные переговоры ведутся, конечно же, кулуарно, официального рода мероприятия игнорировать тоже не стоит. Так, по крайней мере, нашёптывали Глухову политтехнологи. А за те деньги, что он им платил, не верить этим ребятам было бы глупо. Вот, теперь мается.

Пока охрана разбирается с девчонкой, Герман спускается вниз. Обводит взглядом разношерстную толпу, среди которой был даже настоящий шаман, как его заверили. Глухов человек светский. Но это не означает, что он не верит во что-то высшее. Более того, он не раз сталкивался с тем, что нормальному человеку не объяснить без риска быть поднятым на смех. Что, впрочем, также не означает, будто он верит, что присутствующий в его доме шаман способен на что-то, кроме как стучать в бубен. Да это и неважно. Главное, что он пользуется авторитетом среди людей. Это единственное, что сейчас имеет значение.

Глухова окликают. С Глуховым что-то обсуждают. Он – кандидат, одобренный наверху. Из самой столицы. С одной стороны – это плюс. С другой – довольно жирный минус. Вот, например, его конкурент – из местных, и, конечно, он давит на то, что ему хорошо известно обо всех проблемах людей. И кого волнует, что за предыдущий срок он с этими проблемами не разобрался? Местные охотнее голосуют за своего. Каким бы он ни был.

Но Герман не собирается так просто сдаваться.

Кроме прочего у него полно компромата. Правда, если Глухов его задействует, полетят головы. Здесь же как? Рука руку моет. Все хоть как-то, да с предыдущим губером связаны. Так что нужно действовать аккуратненько. Пользуясь тем, что и недоброжелателей у того полно. А уж зачистку потом, потихонечку, помаленечку, чтобы ни опомниться не успели, ни замести следы. На этот счет у Германа имеется отдельный план.

Который сегодня мог запросто сорваться.

Имана…

Глухов гуглит. Имана с одного из здешних наречий означает снежная, родившаяся во время снегопада. Теперь понятно, откуда имя. Девчонка, которая вполне могла его грохнуть, так-то беленькая-беленькая. Убила бы, и растворилась в метели.

– Елена Александровна приехала, – сообщает Герману один из охранников.

– Наконец-то.

Глухов дежурно улыбаясь каждому, пересекает гостиную, проходит через холл и оказывается у двери ровно в тот момент, когда та распахивается.

Елена местная на все сто. И толку, что уже лет пятнадцать она по большей части живет в столице? Раскосые глаза, высокие скулы, темные гладкие волосы, которые он любит наматывать на кулак, когда ее трахает.

– Уф, еле добралась! – задорно смеясь, падает ему в руки. Наверное, не сломайся в нем что-то давным-давно, он бы мог ее полюбить. Но Глухов больше не позволяет себе такой слабости. И на брак, который затевает, смотрит как на сделку, расчетливо.

– Привет.

– Скучал?

– А как же…

Глава 2

Елена – звезда. Оперной сцены. Не прям первого эшелона, но вполне себе. А если верить ее соцсетям, так и вовсе... Герман про себя посмеивается над таким тщеславием, но считает его безобидным. А Елена в ответ на его легкие подколы уверенно заявляет, что мы – это то, как нас видят. Вот почему так важно уметь правильно себя подать.

В родном регионе в Елене видят женщину, которая прославляет культуру их края. Она и впрямь в своих интервью довольно регулярно педалирует тему корней. Но только лишь потому, что прямо сейчас на этой теме легко заработать личностный капитал. Мало кто знает, как она это все ненавидит на самом деле…

Елена родилась в семье оленеводов-кочевников на осколках уходящей эпохи. На изломе старого мира и нового. Совсем скоро и до них дойдет прогресс. Появятся мобильники, генераторы и снегоходы. Но Елена успеет вдоволь «насладиться» еще той настоящей дикой кочевой жизнью, о которой вспоминала при Германе всего пару раз, после нескольких бокалов вина, выпитых вроде для настроения, а на самом деле заставляющих ее еще больше загнаться.

– Все говорят – романтика севера, кочевой жизни… А я прямо из себя выхожу, Гер. Что они в этом понимают, скажи?! Я с рождения пахала как проклятая! Матери помогала, отцу. Всех обстирай без воды, электричества и стиральной машины, накорми без плиты, баню натопи, пока отец с братьями со стадом управляется, подои оленей… Только устроишься на стоянку, как опять нужно сниматься. Каторжный труд день и ночь. Легче стало, лишь когда пошла в школу. Они у нас по типу интерната. Хоть кожа немного отошла, а то… Была бы как мать. Старухой в тридцать.

Тема красоты и увядания для Елены довольно болезненна. Вот и сейчас она бросает беглый взгляд в зеркало, сбрасывая в руки Глухова меховое манто. Елена нарадоваться не может, что меха снова в моде. Ей ужасно к лицу все эти шапки и шубы. И вообще она влюблена во всяческие там роскошества, а что может быть роскошнее мехов, ну правда?

– Вот скажи, Герман, что тебе мешало выдвинуться где-нибудь на юге? Поближе к матушке-столице? Там уже весна чувствуется, а здесь?! Еле добралась.

– Добралась же.

– Медвежий угол. Холодрыга. Снег-снег-снег. Все серое. Ненавижу.

– Ненавидь, конечно. Только не вслух, – чуть хмурится Глухов.

– Прости, – виновато улыбается Елена. Щелкает пальцами. – О-оп! Господи, как же я соскучилась. Как тут хорошо! Едем, а снег такой лохматый метет-метет, все белым-бело – красота. То ли дело дома – соли насыпали, грязища!

Несколько удивленный такой резкой переменой, Герман осматривается. В стороне стоит пара местных чиновников, и, конечно, они все слышат. Понятным становится, для кого Елена устроила этот спектакль! Глухов усмехается. Особенно ему весело потому, что озвученные невестой восторги самому Герману, без дураков, близки. Он влюблен в тайгу. В ее невероятные просторы. С ними у него связано столько воспоминаний… Стертых, вычищенных для других поправками в официальную биографию. Так что лично его все устраивает. А Елена рано или поздно смирится. Да и кто сказал, что ей нужно сидеть безвылазно возле мужа? Герман таких целей точно для себя не ставит. Он по сути своей – одинокий волк.

– Ох, Дмитрий Константинович, кажется? – оживляется Елена, разглядев знакомое лицо в толпе, и, вытянув царственно руку, шагает навстречу грузному мужику, в котором Герман узнает одного из приглашенных судей. В ответ на такое внимание мужик растягивает губы в улыбке. Глухов про себя довольно оскаливается. Все-таки Елена свою роль на все сто знает. Вот умеет она обаять, отыграть, где нужно, все правильно вывернуть. И даже каких-либо дополнительных инструктажей не надо. Идеальная спутница для политика. Собственно, этим Герман и руководствовался, делая ей предложение. А еще рекомендациями политтехнологов, которые жужжали, что холостой политик вызывает меньше доверия. Да и чего таить, он и сам все чаще стал задумываться о вечном. Неожиданно в нем взыграло тщеславие. Захотелось передать, пока есть силы, гены свои, скопленный за годы жизни опыт. И в идеале хоть половину жизни пожить как все. По-человечески пожить. Раз уж как-то ему сказали, что жизнь его будет долгой.

Вечер проходит достаточно плодотворно. Как он и просчитывал. Глухов в принципе все просчитывает. Так привык. Все у него по полочкам.

Герман верит в судьбу. Но он так же верит и в то, что люди способны ее корректировать своими действиями, мыслями и образом жизни. Он старается жить достойно. По совести.

Наконец, последние гости уходят.

Елена падает на диван. Закидывает ноги на банкетку, чтобы не мешать домработнице устранять последствия вечеринки. В холле шуршит охрана. У них пересменка. Интересно, нарыли ли что-нибудь на Иману? Глухов опускается в кресло и прикрывает глаза.

– О чем думаешь?

– О том, что надо себя чаще гонять. Кажется, я теряю форму.

Махач с Белоснежкой и впрямь не прошел даром. Он потянул руку. Так глупо. И надо бы перевязать. Но почему-то стыдно, что кто-то увидит.

– Правда? Дай-ка посмотрю… – прямо при домработнице Елена тянется к пуговичкам на рубашке Германова. Она немного пьяна. Глухову это не нравится.

– Перестань. Мы не одни.

– Ну, так пойдем, уединимся. Я соскучилась, родной.

Елена подмигивает и провокационно облизывает пухлые губы. Герман не железный. Он откликается. В паху тяжелеет, становится очень тесно – брючина давит.

Глухов встает. Сжимает ладонь невесты и ведет ее за собой. Но стоит выйти в коридор, им преграждает путь Михалыч с Иманой, шагающей у него за спиной.

– Герман Анастасыч, на два слова…

Глухов стреляет глазами в сторону лестницы, задавая невесте вектор. А когда та с проказливой улыбкой скрывается, нетерпеливо цокает:

– Ну что еще?

– Что-что, – бурчит Михалыч, – куда я ее поселю? К мужикам? Они ж… – рукой досадливо машет. Глухов переводит взгляд на девчонку. Далась ему эта головная боль! Выпихнуть бы с волчьим билетом за такие фокусы, чтобы ни в одном приличном охранном агентстве для нее не нашлось работы. Но ведь тогда это будет выглядеть как месть. Мелочная, гадкая месть проебавшегося человека.

– Ты сама-то что думаешь?

– Ничего. Я работать пришла, а не… – пожимает плечами. – Если ваши бойцы – профессионалы, с их стороны тоже проблем не будет.

Ох, какая, да… Это ж надо так вывернуть. То есть, если вдруг что – это он вокруг себя собрал всякий сброд? Интересно.

– Гер… – багровеет Михалыч.

– Испытательный срок три месяца, а если только кто-то попытается развести здесь… кхм… неуставные отношения, ты знаешь, что делать.

Глухов говорит со своим начбезом. Девчонка – слишком мелкая сошка, он и так уделил ее вопросу необоснованно много времени. И это тоже, кстати, проверка. Хороший охранник молчит, пока к нему не обращаются. Следуя этому негласному правилу, Имана помалкивает – стоит, глядя прямо перед собой, будто ее их разговор не касается. Покер-фейс – на зависть.

Напоследок Герман чуть ведет бровью. В воздухе повисает неозвученный им вопрос: что проверка? Михалыч едва заметно ведет головой. Значит, все чисто. Пока… Впрочем, это не означает, что они не будут копать дальше. Просто если у девчонки какие-то свои цели, лучше чтоб она была на виду. Как говорится, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Ощущение возможной опасности неожиданно будоражит. А он-то всерьез верил, что слез с адреналиновой иглы. Ага, как же.

Глубоко вдохнув, Герман толкает дверь в спальню. Елена дожидается его в шикарной ванне, установленной тут же у панорамного окна. Ее смуглая кожа поблескивает золотом в мягком свете. Почувствовав его взгляд, женщина вскидывается. С неприкрытой жадностью смотрит, как Глухов разоблачается. А после вольготно закидывает ногу на бортик и, абсолютно бесстыже глядя ему в глаза, начинает лениво поглаживать себя пальцами между ног. Герман замирает, в очередной раз пораженный ее раскованностью. Хотя Глухов сам далеко не ханжа, в поведении невесты ему иногда чудится какая-то отталкивающая разнузданность. И он сам себе не может объяснить, что же его настораживает. Чувствуется в ней некая червоточина, странный надрыв. Но он никак не успевает углубиться в это мимолетное ощущение. Не успевает его проанализировать. Потому что оно улетучивается так же внезапно, как и появляется. Чертовщина какая-то.

– Ну чего стоишь? Разве ты не соскучился?

Глухов дергает краешком губ в усмешке. Забирается в ванну к невесте. Вода, качнувшись, льется на пол. Елена хихикает. И вот опять становится непонятно, что же его насторожило.

– Соскучишься тут, Лен. Голова кругом.

– А я скучала.

Она приподнимается, меняя положение. Укладывается Герману на грудь, придавливая бедром стремительно наливающуюся плоть. Над шапкой пены показываются два маленьких почти черных соска. Змеи мокрых волос струятся по груди, аж до самой задницы. По которой Глухов с удовольствием распластывает ладонь. Позволив себе, ведь можно представить, что последних двадцати трех лет не было. И не было предательства той единственной, кого он любил… Что она жива. И в его руках. Теперь, когда его чувства находятся в контролируемой коме, даже и не верится, что когда-то было иначе.

– Гер, ну что ты молчишь? Я тебя сейчас ревновать начну!

– К кому? К шаману? Или главе департамента природоохранных ресурсов? – лениво тянет Глухов. Женщина в его руках прыскает. Легонько бьет кулачком в живот. А у него пресс сокращается как по команде, пружинит. И отдает ощутимой болью там, где он пропустил сильный удар ногой.

– Да что – не к кому? Вон хоть бы к той белобрысой, что с Михалычем расхаживала. Что это за мадам, кстати?

– Боец. Думаю ее в твою охрану поставить.

– Вот эту? Шутишь? Нет уж. Давай все оставим как есть. Парни на фотографиях с красных дорожек эффектнее смотрятся. А эта моль, Гер, как-то несолидно выглядит. Ее же соплёй убьешь.

Глухов вздыхает. Да, многие звезды нанимают охрану для большего пафоса. Но в его случае наличие охраны – насущная необходимость. Хреново, что Елена не понимает, что хорошим специалистом телохранителя делает не шкафоподобный размер, а аналитический ум.

– Кстати, спасибо, что приехала. Это было важно.

– Я же обещала.

Елена игриво прикусывает Герману ухо и, оседлав его, по воде скользит вверх-вниз, вверх-вниз. Он позволяет. Касается темных сосков пальцами. Щиплет. Ей нравится грубость. Раскосые глаза заволакивает туман, пухлые губы приоткрываются, демонстрируя маленькие белые зубки. Те хищно блестят в лимонном свете, льющемся из окна. Бушующая весь день метель постепенно стихает. С улицы доносится смех кого-то из его пацанов. И неожиданно громкий вой…

Елена вздрагивает. Резко отшатывается.

– Испугалась?

– Ненавижу этих тварей. Всю жизнь меня ими пугали.

– Тебе ли не знать, что волки предпочитают держаться в стороне от людей.

– Не тогда, когда ты посреди оленьего стада.

Момент упущен. Елена выбирается из воды, кутаясь в огромное белоснежное полотенце. Глухов следует за ней. Проходит к зеркалу, у которого она останавливается, чтобы нанести сразу несколько средств из огромной косметички, без которой, кажется, не выходит из дома. Вглядывается в отражение, представляя, как они вместе состарятся... Но тут в приоткрытую форточку снова проникают посторонние голоса. Герман хмурится. Обычно во время обхода ребята помалкивают. Глухов подходит к окну. На противоположной стороне, откуда можно разглядеть двор, тонкая фигура в шапочке мелькает и скрывается за воротами.

– Уволь ее.

– Кого?

– Девчонку.

– С какого это перепуга?

– Она мне не нравится.

– Нет.

– Нет?!

– Нет. Я не собираюсь никого увольнять из блажи. Мне в твоем окружении тоже много кто не нравится, Елена. Я же как-то с этим живу.

– Но…

– Ни слова больше, я дьявольски устал. Иди сюда… – Глухов отходит к кровати и легонько постукивает рукой по матрасу. – Ты уже допила свои таблетки?

Секундная заминка, но он ее замечает.

– Угу.

– И? Что говорят врачи?

– Врачи дают нам зеленый свет. – Елена улыбается, устраиваясь на Гере верхом. – Только лучше все равно не спешить. Подождать, когда гормональный фон нормализуется. Это раз. И второе…

– М-м-м?

– Сначала тебе бы не мешало сделать меня честной женщиной.