Текст книги "Огненное сердце (СИ)"

Автор книги: Юлия Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11

Все заканчивается ровно тогда, когда мне уже начинает казаться, что ожидание будет вечным. За эти дни я успеваю рухнуть на дно пару раз и столько же раз соскрести себя во что-то адекватное и приемлемое. Неизвестность так сильно давит, что я ловлю себя на остром желании сдаться. Не дает Муса. Точней, страх, что я и его подставлю. Вслух, конечно, об этом я ни полслова. Не хочу его разочаровать. У меня определённо какая-то разновидность стокгольмского синдрома. Мне кажется жизненно важным бесконечно ему угождать.

Так вот, когда телефон звонит во второй раз за эти бесконечные дни, я едва не подпрыгиваю:

– Да!

– Привет. У меня хорошие новости…

Колени слабеют. Просто в один миг перестают держать. И потому инструктаж Гатоева о том, что мне делать дальше, я выслушиваю лежа на полу в позе эмбриона.

Бесконечные часы вынужденного затворничества тычут носом в то, что я вовсе не такая сильная, какой себя мнила. Просто после развода с Сидельником я не давала себе поблажек. Ни единого шанса раскиснуть. Планка требований, которую я для себя установила, была так высоко задрана, что я не расслаблялась, кажется, ни разу за эти годы. Потому и сама в какой-то момент поверила, что выковала в себе стальной стержень. Что мне все уже нипочем. Но… Нет. Ничего подобного. Такие встряски ломают кого угодно. Глупо отрицать, что я уже никогда не буду прежней.

Поднимаю взгляд к зеркалу заднего вида. Я совершенно не знаю эту женщину в отражении.

Громкий шум за окном заставляет втянуть голову в плечи. Внешний мир кажется пугающим и незнакомым. Похоже, мне придется заново учиться жить среди людей. За пределами мира, в котором только я и Гатоев.

Дрожащими руками завожу мотор. Чуть опускаю стекло, впуская в салон больше звуков. А вместе с ними в окно врывается дурманящий аромат весны. Сейчас расквитаюсь с делами и уеду. Как пить дать уеду в какую-нибудь деревню. Тупо смотреть на реку, дышать цветущими садами да густым сдобренным навозом черноземом.

Четко следуя инструкциям, оставляю тойоту на парковке одного из торговых центров и с бордюра беру другую тачку. В следующем ТЦ переодеваюсь. И снова еду. И меняю машину опять. Только четвертому водиле я называю родительский адрес. Родная сталинка. Знакомая дверь.

– Амалия!

– Пап… Папочка…

Надо быть сильной. Родители совсем старенькие. Иногда я забываю об этом – они у меня очень современные и какие-то невероятно легкие, но волновать их нельзя. Волнения в таком возрасте категорически противопоказаны. Все вроде получается, только губы сильно дрожат…

– Господи, ребенок, давай же! Проходи! Света, смотри, кто здесь… Мы как раз лепили манты. Сейчас на стол накроем. Ты голодная?!

– Конечно. Только умоюсь, ага? – смеюсь я и шагаю к расположенной по правую руку ванной комнате.

– Я всех на уши поставил, – шепчет отец мне в ухо, чуть придержав. – Всех. Ярика – так просто за грудки взял.

– Спасибо большое, пап.

– Показалось, он чего-то темнил.

Мои глаза встречаются с отцовскими. У нас они одной формы, одного цвета. Я хочу… я так хочу их передать своей дочке или сыну.

– Может, просто не хотел тебя волновать?

– Без понятия. Вот ты нам сейчас расскажешь, что тебе известно, и подытожим.

Ну не знаю. Даже если Сидельник и был готов меня слить, он этого не сделал. Не хочу, чтобы родители разочаровывались в нем. Все по той же причине – в их возрасте любые разочарования, а тем более разочарования такой силы, сказываются на здоровье. С другой стороны, если они порвут все отношения с Яриком, мне будет гораздо легче вытеснить его фигуру и из своей жизни.

– Амалька!

– Мам…

Обнимает, неуклюже выставив перед собой грязные от муки руки. Плачет.

– Я ночей не спала, так за тебя переживала.

– Ну ты что, мам? Что мне будет? Все-все. Не расстраивайся. Я умоюсь, и к вам. Ставь кастрюлю.

– Голодная, – шмыгает носом мама. – Осунулась вся…

– Мамуль, все уже хорошо. Я мигом в ванную.

– Если хочешь переодеться – на крючке чистый халат.

В итоге я еще и под душ забираюсь. Обманчиво кажется, что это реально – смыть с себя события последних дней. Но в горячей воде только размаривает. Сегодня я решила переночевать у родителей, поэтому халат – то, что нужно. Натуральный шелк, цветы сакуры на алом. Кажется, папа купил это кимоно в одной из командировок в Японию. Вообще, если пройтись по родительскому дому, можно составить летопись их жизни. Здесь полно всяких вещиц, купленных во время их путешествий по миру.

Я уже готовлюсь выйти, когда в дверь звонят. Опускаюсь на бортик ванны. Сердце колотится. И первая мысль – пришли по мою душу. Но потом я слышу знакомый голос, и паника отступает так же стремительно, как накатила, оставляя в теле неприятную слабость. Стиснув зубы, выхожу. Сидельник собственной персоной! И это прямо посреди рабочего дня.

– Привет. Ты чего здесь? Что-то случилось?

Мама с папой тактично удаляются, прикрыв ведущую в кухню дверь. Стискиваю на груди кимоно.

– А то ты не знаешь. Черт… – Яр проходится по волосам пятерней. – Прости, Амаль. Я где-то что-то недосмотрел.

– Бывает. – Пожав плечами, прохожу дальше по просторному коридору к гостиной. – Надеюсь, ты сделал выводы, и я могу спать спокойно. Как-то не хочется, знаешь ли, попадать в такие ситуации впредь.

– Какие такие?

Спиной я, конечно, его не вижу. Но готова поспорить, что он, сощурившись, шарит по моей спине взглядом.

– В том-то и дело, что я не знаю! Одно понятно – без тебя здесь не обошлось. На что меня хотели обменять? Какие уступки от тебя требовались? И смогла бы я выйти сухой из воды, если бы вовремя не залегла на дно?

Так и не повернувшись к нему, открываю бар и плещу себе коньяка ровно на палец.

– У меня к тебе тоже есть вопросы.

– Да? Удивительно, учитывая, что ты наверняка в курсе, что я абсолютно чиста перед законом.

– Речь не об этом, – в голосе Сидельника звенит с трудом подавляемое раздражение. Если бы я не знала его так хорошо, то, может, и не заметила бы…

– А о чем?

– О том, что тебя предупредили. Кто? Если даже я не сразу узнал.

– Какая разница? Разве важен не результат? Или ты бы хотел, чтоб меня на том обыске повязали?

– Не пори чушь!

Теперь раздражение Яр выплескивает на меня, не таясь. Его агрессия только подтверждает, что я не так уж и далека от истины. Делаю выводы и молчу, сцепив крепче зубы. Упрекать его в чем-то – не вариант. Он лишь обозлится. Мне такие враги на кой? Если бы еще так дьявольски внутри не болело…

– Тогда чего ты бесишься? Все хорошо, Яр.

– Мне не нравится, что у меня под носом происходит то, о чем я понятия не имею.

– Мне тоже, – делаю глоток коньяка. – Я хочу тихой спокойной жизни. И чтобы наше совместное прошлое не аукалось мне теперь. Я ничего у тебя не просила, Яр, но уж это ты должен мне обещать, тебе не кажется?

– С тобой не случилось ничего непоправимого.

Да. Но что ты для этого сделал, Яр?

– И на том спасибо. У тебя ко мне все? Я эти дни на нервах, хочется поесть и, наконец, выспаться.

В подтверждение своих слов закидываю над головой руки и сладко потягиваюсь.

– Что ты делала в центре репродукции?

Руки безвольно падают.

– А какое отношение это имеет к этой ситуации?

– Никакого. – Снова злится. – Я что, по-дружески спросить не могу?

– Можешь. Просто это как-то странно. Не помню, чтобы ты раньше интересовался моей личной жизнью.

– Это неправда. Ты мне не чужая.

Ярик шагает мне за спину и обнимает, крепко прижимая к себе за талию.

– А еще я чувствую себя таким виноватым… До сих пор.

Выкручиваюсь из его рук.

– Прекрати, пожалуйста. Все давно в прошлом.

– Да брось. В прошлом. Как будто я не вижу, как ты на меня смотришь. – Яр потирается лицом о мою скулу, волосы. А я, кажется, впервые за всю свою взрослую жизнь ничего кроме возмущения таким поведением не испытываю. – Да я и сам к тебе тянусь, девочка. Не могу забыть, сколько ни пытался.

– Яр, перестань. Это неправильно.

– Да и похер. Давай еще раз попробуем? – шепчет он, а я застываю в шоке, не веря тому, что слышу. – Хочешь ребенка? Будет… Все сделаем. Лучшие врачи, все передовые технологии… Я в этот раз так просто не сдамся.

Ну, просто охренеть!

– Не боишься, что развод разрушит твою карьеру? – вылупившись во все глаза, оборачиваюсь. Взгляд у Сидельника бешеный. Но даже сквозь него проступает вина. Охренеть, вот просто охренеть. – А, постой. Никакого развода не будет, верно? Ты хочешь, чтобы я согласилась стать твоей любовницей, Яр?

– Я тебе предлагаю семью, – набычивается Сидельник. Мне знакомо это выраженье лица. В конце концов, я знаю его всю жизнь. Ярослав долго запрягает, но если уж он на что-то решится, то потом его не остановить. – Все, как мы и хотели.

– За исключением того, что мне тебя придется делить с другой? – В полнейшем охренении от происходящего я зарываюсь руками в волосы. Руки немного дрожат. – Знаешь что? Давай-ка я сделаю вид, что не слышала этого. Ты просто перенервничал, ляпнул, не подумав. Бывает, так?

– Нет, Амалия. Я все для себя решил.

– И за меня, выходит, решил тоже? Напрасно. У меня давно своя жизнь. То, что ты предлагаешь, унизительно. У меня нет ни малейшего представления, почему ты решил, что я на это соглашусь.

– Ну а зачем еще ты бы стала окучивать моего сына?

– Что? – холодею я.

– Думаешь, я не в курсе, что он на тебя слюни пускает? Прибежал ко мне, поставил весь офис на уши.

– Кто прибежал? Когда?!

– Когда у вас начались обыски! Нет, конечно, спасибо ему большое, что он меня так оперативно вызвонил, но…

– К тебе пришел Дима? – перебиваю. – Серьезно?

– Дима, Дима, – сощуривается Сидельник, хищно на меня наступая. – Скажи-ка, милая, у вас с ним что-то было? Рвал он за тебя, как за свою. Что смотришь? У вас с ним что-то было, я спрашиваю? Ты спецом его охмурила, да? Чтобы мне насолить? И как? Он уже успел тебе присунуть?

Я не успеваю поймать свою руку. Она просто взлетает вверх и со всей силы впечатывается в его щеку, оставляя багровый отпечаток на пол-лица. Я в шоке. А вот Сидельник, наоборот, трезвеет. Его взгляд приобретает какую-никакую осмысленность. Он трясет головой. Я сжимаю дергающуюся от боли руку в кулак и осторожно убираю за спину. Эмоции между нами такие сильные, что, кажется, их можно пощупать.

– Извиняться не буду, – сиплю. Ярослав стискивает зубы и отходит на шаг. Прежде чем я успеваю хоть что-то добавить к сказанному, в гостиную заглядывает мама:

– Дети, манты готовы. Давайте скорей за стол. Тебе, Ярусь, со сметанкой? И чуть-чуть уксуса?

– Извините, Светлана Анатольевна, в другой раз. Мне бежать надо.

Мама переводит растерянный взгляд с меня на Сидельника. И, конечно, замечает яркий след от моей руки.

– Я провожу? – замечает растерянно.

– Да что, я выхода не найду? – кривит губы в натужной улыбке Яр. – А вы обедайте. Вон как Амалька похудела на нервах. Всего хорошего.

Я не дышу, глядя в его удаляющуюся спину. А стоит двери закрыться, без сил оседаю в кресло.

– Амалька, это ты ему врезала, что ли? – вздергивает брови мама, нарисовав пальцем в воздухе круг у щеки.

– Я.

– Ну и ладно. Ничего. Значит, заслужил, – треплет меня по плечу.

– Что тут у вас происходит? Где Ярик?

– Он уже ушел, пап. Пойдемте, там, наверное, все остыло.

– Амалька ему врезала, – сдает меня с потрохами мама. Истерика, с которой я с таким успехом боролась, становится поперёк горла. Я всегда думала, что мы расстались красиво. Как интеллигентные, разбежавшиеся, да, но все же родные люди. Но так вышло исключительно потому, что Сидельник ни на йоту не сомневался, что остается главным мужиком в моей жизни. А как только его уверенность в этом пошатнулась, все и полезло… Мстительная сволочь. Он рисовался передо мной: вот я женился, вот родил. Одного, и второго, видишь? Я ок. Это ты бракованная. И я жила с этим. Я его любила. Я соглашалась с тем, что сама виновата, да…

– Отлично, – как ни в чем не бывало, кивает отец. – Надеюсь, ты удовлетворена, и мне не придется бежать за ним, чтобы добавить.

Истерика прорывается громким влажным от слез смехом. Я обнимаю отца. Утыкаюсь носом в его плечо, вдыхаю вообще, кажется, никогда не меняющийся аромат папиного одеколона и заверяю со всей уверенностью:

– Я просто в восторге, да.

На деле же я до чертей напугана. Ясно же, что Сидельник никогда мне такого не спустит с рук.

Глава 12

О своем возвращении в офис я предупреждаю заранее в надежде как-то сгладить реакцию. Но все равно, когда я появляюсь, работа идет по одному месту. Все выходят из своих кабинетов. Взбудораженные, радостные, обеспокоенные по поводу будущего. Что-то тараторят, рассказывая, как это было. Жалуясь и ругаясь. Киваю каждому, говорю что-то ободряющее. Слов у меня в избытке, я полночи, блин, репетировала. А сама глаз не свожу с Димки, который тоже выглянул в опенспейс.

– Ребят, для волнений нет никаких причин. Серьезно. Давайте-ка соберемся через час в совещательной и подобьем итог. Что мы потеряли по технике, если компьютеры изымались, на каких участках в связи с этим встала работа, и так далее. От начальников отделов жду краткую сводку. Вы в курсе, что делать. Я хочу понимать, какие цепочки на данный момент нарушены. Дим, а ты ко мне сейчас зайди, ладно?

А тот стоит, и ни полслова от него. Уж не пошутил ли Сидельник, когда рассказывал, как тот за меня бился? Приятно, черт его дери. И по-настоящему ценно. Я же его отшила, а он, несмотря ни на что, не бросил меня в беде. Как будто всерьез воспринял мое предложение о дружбе. Или все еще надеялся на что-то большее. Но ведь это теперь, когда я с Мусой, еще более невозможно. И в какой-то мере даже жаль. Дима – отличный парень. Его в пример можно ставить. Ну, знаете, как сына маминой подруги. А какой красавчик! Ну, просто ведь загляденье. Вязну на секунду в его синем взгляде, гоню, гоню от себя ненужные мысли. Иду по коридору вперед. Здесь я знаю каждый угол, каждый поворот, каждый миллиметр пространства. Меня не было всего пять дней, а кажется, что я отсутствовала вечность. Не могу надышаться, не могу поверить в реальность того, что я здесь. И все как будто по-прежнему. Но ведь нет. В моем кабинете хоть и убрались, все совсем не так, как я оставляла. Папки не в том порядке, стулья стоят не там. Награды, дипломы и памятные сувениры расставлены как придется.

– Сидельник сказал, что ты за меня просил, когда здесь начался беспредел… – замечаю я, ставя сумку на стол.

– Ну… Наверное, можно и так сказать, да.

– Спасибо, – сипну. – Я это очень ценю, Дим. Правда.

Дима морщит нос. Будто ему ни к чему мои благодарности. И вдруг в лоб интересуется:

– Что между вами происходит?

– В каком смысле?

– Я думал, ты неприкосновенная.

Наши взгляды на секунду сталкиваются и отскакивают в разные стороны.

– Выходит, неправильно думал.

– Ему что, не хватает сил тебя защитить? – дергается агрессивно. – Что он за мужик?

– Мы давно не вместе. Твой отец не обязан меня защищать.

– Почему? Если вы дружите. Или ты нужна, только когда надо зарабатывать очки?

Пожимаю плечами. Чернить Сидельника в глазах сына все еще кажется мне неправильным. Но и оправдывать я его не могу. А еще меня больно царапает то, что Дима так быстро понял все, что я сама по глупости не понимала.

– В общем, я хотела тебя поблагодарить. Ты сам-то как это пережил?

– Нормально. Что мне будет? Не по мою же душу приходили. А тебя, выходит, кто-то предупредил, раз ты слилась.

– Без комментариев, – с улыбкой выставляю перед собой руки. Красивые Димкины брови сталкиваются над переносицей. Несколько секунд он меня пристально разглядывает. Потом хлопает себя по лбу, будто, наконец, понял что-то важное, и растягивает губы в широкой заговорщицкой улыбке:

– Да ты не бойся. Твой кабинет чистый. Я попросил знакомых ребят здесь все прошерстить на предмет прослушки.

– Спасибо, – сипну я. – Но все равно без комментариев.

Какой же он… Заботливый. Умный. Внимательный. Это так трогает. А еще почему-то отправляет мысли куда-то не туда, ведь повезет же кому-то, а? С ним повезет.

Душу сковывает необъяснимая совершенно тоска. Чтобы занять руки, подтягиваю манжеты на рубашке. Берусь навести порядок в папках. А он все стоит и смотрит на… Ауч. Одергиваю манжеты назад, но толку-то? Димка уже увидел почти зажившие ссадины, оставленные наручниками.

К горлу подкатывает истеричный смешок. Наверняка теперь он решит, что я адепт БДСМ. Хочется одновременно спрятать горящее от стыда лицо в руках и в то же время заржать от идиотизма ситуации, в которую я попала.

– Амалия, ты точно в порядке?

Не знаю почему, это необъяснимо, но ему я отвечаю как есть:

– Нет, Дим. После такой встряски невозможно быть в порядке. Но я справлюсь.

– Это, – он кивает на мои руки. – Один из способов?

– Это… не твое дело.

Он хмурится. Весь такой обнаженный в своих эмоциях… Смотрит на мои губы. А потом трясет головой и, словно что-то для себя решив, отрывисто кивает и уходит. Думает, умный. Думает, что-то понял. И в этой самоуверенности наша проблема. Потому что в большинстве случаев люди переоценивают себя. И ошибаются самым жестоким образом. Но мне ли судить? Я тоже постоянно делаю ошибки. Взять хотя бы наши отношения с Сидельником.

Стараюсь сосредоточиться на работе. Провожу обещанное совещание, старательно делая вид, что все под контролем. А ведь это такая ложь, господи. Другое дело, что я не могу дать слабины и это показать. Иначе вся работа надолго встанет. Чего нельзя допустить, потому что последние события и без того отбросили нас назад.

Каждого успокаиваю. Для каждого нахожу те самые слова. На автомате отвечаю на вопросы, киваю на возмущения. Это то, что я им должна. Под конец даже шутим. И больше всех веселится академик. Зря я о нем переживала, все же самые продуктивные годы Красицкого пришлись на совок. Это его закалило.

Когда все расходятся, позволяю себе немного слабости. Опускаюсь щекой на столешницу и зачем-то проверяю телефон. От Мусы – ничего. Пытаюсь убедить себя, что так лучше. Он – живое напоминание об ужасах, что я пережила. Но… Моя душа все равно отчаянно к нему тянется.

– Устала?

– Мозг кипит после долгого бездействия, – отвечаю я, выпрямляясь. Димка стоит, опираясь задницей о стену. Руки сложены на груди.

– У меня есть один верный способ его отключить. Хочешь попробовать? Только для этого мне нужно будет тебя украсть на пару часов.

– Не думаю, что это удачная идея.

– Почему? Тебя кто-то ждет?

– Нет, но…

– Смелей, Амалия. Я не предлагаю тебе ничего такого, – закатывает красивые глаза. – Ты в любой момент сможешь уйти.

– Работы много, – поморщившись, вношу последний аргумент.

– Если мозг кипит, ему нужен отдых, а не нагрузка. Так что? В шесть будет нормально?

– Давай я решу ближе к вечеру?

Я все еще не теряю надежды, что Муса объявится. Но он не пишет мне ни в обед, ни после. И естественно, ровно в шесть часов ко мне в кабинет заглядывает Дима.

– Готова? Давай на моей, я тебя потом сюда подброшу.

– Куда хоть едем? Я не хочу в толпу, – признаюсь.

– Там, куда мы едем, ее не будет.

– То есть мы будем одни? – настораживаюсь я.

– Переживаешь за свою честь?

– Нет. За нее переживать уже поздно. Просто гадаю, что ты придумал.

Димка таинственно молчит. И уверенно ведет машину. Я благодарна ему за то, что он ничего у меня не выспрашивает и не касается рабочих тем. Потому что у меня действительно перегруз. Изредка то он, то я вставляем какие-то фразы. О том, что родной город становится все красивее, о том, какая пьянящая в этом году весна. И все хорошо, лишь одно неприятно – Димка поневоле косится на мои руки.

– Что?! – не выдерживаю в какой-то момент.

– Оно не болит? – кивает. – Вопрос непраздный. Руки тебе сегодня понадобятся.

– Не болит, – бурчу я.

А вот зачем мне понадобятся руки, становится понятно, когда мы останавливаемся.

– Нам сюда.

– Студия керамики «Колокол», – читаю я вслух. – Ты серьезно?

– А что? Такого рода времяпрепровождение недостаточно солидно для такой барышни, как ты?

Стою, хлопаю глазами. Интересный вопрос.

– Нет. Просто мне вообще не доводилось бывать в местах вроде этого.

– Значит, и с глиной ты не работала?

– Нет, – бормочу я, с удивлением оглядываясь по сторонам. Мы проходим в небольшой зал, в котором оборудована рецепция. В помещении очень светло. И аутентично. А еще здесь царят незнакомые странные ароматы. Я невольно принюхиваюсь.

– Дед! Привет. Амалия, познакомься с моим дедом Ладо Геловани. Это его студия.

В смущении протягиваю руку пожилому грузину, а сама корчу ужасную рожу, чтоб гаденыш Димка боялся. Это ж надо! Притащить меня в семью!

– Ох, какая красавица! Дай рассмотрю… Я уж и не думал, что доживу до тех времен, когда этот оболтус приведет девушку.

– Эм… Мы просто друзья, – мямлю я. Ладо такой обаятельный, что этим проникаешься сходу. Губы невольно растягиваются в ответной улыбке.

– А еще она мой босс. Так что ты поосторожнее.

Димкин дед примерно ровесник моего отца. Ну, правильно. Я – поздний ребенок, он – ранний внук. Интересно, как история Димкиного появления на свет выглядит со стороны этой части семьи? Что-то я уже сомневаюсь в правдивости версии Яра. Каково это было? Тому же Ладо? Дочь еще совсем девчонка, и такое… Хоть убейте, не верю, что Сидельник от них откупился. Одного взгляда на Ладо достаточно, чтобы понять – гордость не позволила бы ему принять подачку.

– Ясно, понятно, – смеется в усы Ладо. – Ну, вы проходите-проходите. Аня, давай-ка, для дорогих гостей сообрази чего-нибудь на стол.

– Нет-нет, что вы. Так неудобно!

– Тс-с-с, – шикает на меня Дима. – Это бесполезно. Грузинское гостеприимство, ну?! – шевелит бровями. – Дед, можно мы займем маленькую мастерскую?

– Конечно, дорогой. Там никого нет. Сейчас вам все организуют. Амалия, ты уже имела дело с глиной?

– Нет. Я новичок.

– О-о-о, глина – отличное лекарство для души.

– Правда?

– О, да. Пойдем-пойдем. Я все тут покажу.

– Привел, называется, девушку, – смеется Димка. – Все внимание тебе, дед.

Я улыбаюсь. Ладо грозит узловатым пальцем внуку. Мы рассаживаемся за большим сбитым из простых досок столом. Здесь куча каких-то красок, кисточек и трафаретов. Дима объясняет, что это все пока нам не понадобится. Потому что раскрасить изделие можно будет, лишь когда то пройдет обжиг. А это, наверное, подразумевает еще одну встречу. Что не может не радовать. Потому как я моментально проникаюсь атмосферой этого места. И смешливой улыбкой Димки. Теперь я понимаю, как он получился такой. Мальчик, выросший в семье, где его обожали. Я же и сама была на Диму похожа. До того, как меня Сидельник сломал. Вот почему это парень кажется мне таким близким. Вглядываясь в его глаза, я могу увидеть себя такой, какой уже никогда не буду.

Мы болтаем и то и дело смеемся. Ладо выдает мне жирный колобок глины и показывает, как ее для начала отбить. Чуть позже Димка зачем-то набирает воду в специальную плошку и садится за гончарный круг, демонстрируя мне волшебство придания материалу формы. Из всего разнообразия того, что можно вылепить новичку, я выбираю турку. Но я не слишком уверена, что у меня получится, как бы Димка ни пытался меня убедить, что это легко.

– Теперь ты. Давай. Я сяду рядом и буду страховать.

Сажусь. Наши лица так близко…

– Втыкай палец в середину.

Точно такие же ощущения я испытывала, когда девчонкой купалась в озере. Берега там были крутые. Дно илистое. Спрыгнешь – и пятки как будто засасывает.

Улыбаюсь своим воспоминаниям.

– Теперь смотри… Начинаем раскручивать круг. Этой рукой чуть поддавливай, да? А этой успокаивай глину.

Конечно, с первого раз ничего не получается. Димка садится мне за спину и накрывает мои руки своими, направляя движения. Мы один в один – Патрик Суэйзи и Деми Мур в фильме «Привидение». Сижу, затаившись мышкой. Боюсь вдохнуть глубже.

– Смотри, получается.

Его глаза лучатся детским восторгом. Я сглатываю огромный распирающий глотку ком.

– Д-давай, я дальше сама попробую.

– Окей, – ничуть не смутившись, Димка встает. – Дед! – кричит. – Что там с угощениями? Мы голодные после работы.

Без его контроля я тут же все порчу.

– Дим! – пищу жалобно.

– А… Погоди. Вот так. А здесь вот так феном подсушивай… Ага.

Киваю. Процесс захватывает, несмотря ни на что. Навязчивые мысли и страхи уходят. Я здесь. В этом моменте. Беру от него по максимуму. Заряжаюсь покоем, который исходит от Димы. Его улыбкой. Так что даже немного жалею, когда нас зовут к столу. Накрытому хоть и на скорую руку, но такому щедрому!

– О, мамуль, и ты тут? Знакомься, это Амалия.