Текст книги "Помощница ангела"

Автор книги: Юлия Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Нет. Ещё зелёный чай.

– Алёна, мне не нравится, что ты не ешь мяса. Растущему организму необходимы белки, а не только углеводы, поверь. Как насчёт йогурта?

– Попробуй хамон, – сказал папа, – отличная вещь. Мой зам из Испании привёз.

– Игорь, – мягко улыбнулась мама, но в голосе звучала тревога, – зачем ты предлагаешь девочке канцерогенный продукт? Алёна, там в холодильнике на обед возьми отварную телятину.

– Спасибо, я не хочу.

– Канцерогенный продукт? Испанцы столетиями едят. И что такое канцерогены, ты в курсе вообще-то?

– Папа, я не ем никакого мяса, – попыталась не дать разгореться ссоре Алёна, – я не могу есть друзей.

– Так что такое канцероген, Наталья? Уж коли делаешь заявления, будь добра, включай голову!

Мама покраснела, а папа внимательно посмотрел на Алёну.

– Друзей? – хмыкнул он, – ладно, это китч[5]5
  Китч – здесь: дешевая показуха.


[Закрыть]. Вполне нормально для твоего возраста. А вот одёжку можно было и глаженую надеть.

– Это индийский хлопок, папа.

– Ну, тут я поддержу дочь, – сказала мама, – синтетика – мёртвый материал.

– Очередной китч, – отмахнулся папа, подливая себе кофе. – Подростковый возраст. Родители – дураки. Сбросим Пушкина с парохода современности! Да что я буду тебе говорить, я и сам такой был. И мама.

– Я не была, – улыбнулась мама, аккуратно собрав на ложку остатки йогурта из стеклянной баночки, – я всегда была послушной девочкой. Ходила в том, что разрешали родители. Никуда не сбегала. Не общалась с дурной компанией. Никогда не врала.

– Вау, – сказал папа с насмешкой.

– Да! Никогда! – голос мамы зазвенел.

Алёна быстро прожевала салат. Она не переносила родительских ссор. Вообще Алёна не переваривала любые конфликты. В мире и так много всего плохого, зачем ещё что-то от себя лично добавлять на чашу Зла? По литературе что-то рассказывали про чашу Добра… Вот на эту чашу бы и добавить гирьку. Найти себе маленькое хорошее дело и выполнить его.

– Повезло твоим родителям с такой идеальной дочерью, – снова хмыкнул папа.

Тут Алёна встала из-за стола и заторопилась к выходу. Зачем он всегда её клюёт, как ворон? Почему она не спорит, а только проглатывает обиды?

– Алёна, подожди меня на улице, – велел папа, а мама всё скребла и скребла ложечкой пустую банку. Дзынь-дзынь-дзынь…

У Рининого вольера Алёна присела на корточки. Рина ткнула в сетку влажный нос и с подозрением зарычала.

– Глупая, это же я, – улыбнулась Алёна, но в Рининых глазах свернуло что-то такое, отчего Алёне расхотелось гладить её по носу.

– Бедненькая, – прошептала Алёна, – зачем они тебя так обозлили? Ведь посёлок охраняется. И в доме сигнализация.

Рина не сводила с Алёны хмурого взгляда, а потом нажала лапой на сетку вольера так сильно, что сбоку на рейке отлетел гвоздик. Получилась дырка. Если так пойдёт и дальше, она прорвёт сетку и выскочит. Надо сказать папе.

Алёна услышала стук колёс по дорожке. Папа катил чемодан – улетал в Швецию на неделю. А может, на другую планету.

– Папа, у Рины…

– Погоди, Алёна, со своими животными и спасением мира. Хочу с тобой серьёзно поговорить. Во-первых, такой стиль одежды неприемлем. Я хочу, чтобы ты выглядела нормально.

– Если мы поедем куда-то вместе, я оденусь так, как вы хотите, – сказала тихо Алёна, – мне это неважно, правда.

– Отлично. Теперь о важном. Я хочу отправить тебя учиться в Англию.

– К-когда?

– В сентябре. Возражения есть?

– Не знаю…

– Значит, нет.

– Папа! – попыталась Алёна пробиться к нему через стекло, из-за которого он с ней разговаривал, – папа, я уже спрашивала у мамы. Она сказала, спросить у тебя. Под Смоленском есть детский экологический лагерь. Там читают лекции по биологии, экологии, проходят практику, обсуждают способы защиты окружающей среды…

– Нет.

– Но почему?

– Я был в лагере подростком и уверен – это не для тебя. Ты у нас домашний цветочек. Тепличный. Ни к чему тебе экстремальные условия. А если тебя похитят по дороге? Дочь у меня одна. И я слишком много в тебя вкладываю, во всех смыслах. Так что сиди дома, а в сентябре поедешь в частную школу под Лондоном, где за тобой будет глаз да глаз. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – прошептала Алёна. Как был папа за стеклом, так и остался. А вопросы были. Почему он не слушает то, что говорит она, Алёна? Зачем «тюкает» маму, она ведь и так его слушается? Почему у него глаза не улыбаются, когда улыбается рот? Он вообще-то, ей родной папа или так… Пришелец из космоса?

Он ведь не похож на них… Алёна была рослая, в маму. Как говорила Милочка: «Сибирская порода». А папа – ростом чуть выше Алёны. И ходит сгорбившись, напряжённо глядя под ноги, словно боится нечаянно наступить на что-то по дороге.

Вот он сгорбился ещё больше, залез в свой автомобиль (или космический корабль?), поднял стекло, кивнул Алёне.

Погружённая в раздумья, она проводила машину взглядом и вдруг спохватилась, что не сказала про Рину. Надо найти садовника и сказать ему. Но садовник придёт только в двенадцать, а сейчас половина десятого. В десять её ждут Вик и Энджи. Ладно, она скажет насчёт Рины садовнику, когда вернётся.

Глава 4
Зинка Кабанова

Ангелина сидела на обочине и пересыпала песок с руки на руку. Солнце на минутку прикрылось тучей, запахло луговой травой, с речки задул ветерок.

Мимо толкала коляску толстая мамаша. Она говорила в мобильный телефон:

– Нет, таки, вы думаете, что-то есть в моей груди? Таки вы ошибаетесь. Она пустая, эта грудь. Молока вы там не найдёте. И этот паршивец всё равно её требует. Таки это соска, а не грудь. Но я не могу быть соской, я занятая женщина.

Ангелина поморщилась и дала себе слово никогда не заводить детей и уж точно не кормить их грудью. Она пробьётся в люди и станет заколачивать бабки. Чтобы никогда в них не нуждаться.

Потом прошли две тётки в обтягивающих шортах-велосипедках и грязных, измазанных землёй, растянутых футболках. Они пели песню. «Не слышны в саду даже шо-орохи».

– Ой, – одна остановилась, поправила очки и всплеснула руками, – это же Таткина внучка. Гелюшка? Как ты выросла…

– И правда выросла, – подхватила другая, – эх, Гелюшка.

Она явно не помнила Ангелину, но ей всё равно было, что подхватывать – хоть «Подмосковные вечера», хоть «Гелюшку». За «Гелюшку» Ангелина с удовольствием врезала бы обеим, но тут подошёл шатающийся усатый мужичок, и они втроём ни с того ни с сего расхохотались. Ангелина сообразила, что все трое – пьяные.

Она проводила их глазами и подумала, что странно всё-таки слышать про бабку – Татка. Бабка и есть бабка. Старая, больная и вредная. А Татка – это как будто про девчонку говорят. А бабка, по мнению Энджи, девчонкой не была. Такой вот и родилась, старой, больной и вредной.

Наконец на велике подъехал Вик. Он посигналил.

– Брюссель! – бросила ему Ангелина.

– Лондон! – ответил Вик и слез с велика.

– Найроби!

– Иерусалим!

Он аккуратно прислонил велик к забору старой Кабанихи и махнул подошедшей Алёне.

– Минск.

– Канберра.

– Была уже вчера.

– Тогда… К… К…

– Пожалей его, – попросила с улыбкой Алёнка.

– Обойдётся, – усмехнулась Ангелина. Ещё чего – жалеть Вика. У него мамаша работает в музее. А он хвастал, что историю уважает. Так пусть отвечает! Сам, между прочим, предложил в столицы поиграть. Теперь вон пыжится.

Вик и правда даже покраснел от напряжения. Краснота проступила сквозь веснушки, и он со своими пухлыми щеками стал похож на синьора Помидора.

– Сейчас я вспомню… я вчера атлас смотрел.

– А я не смотрела.

– Врёшь? – поразился Вик.

– Не-а.

Ангелина смотрела столицы в интернете (специально сгоняла на местную почту), но не говорить же об этом синьору Помидору. Пусть лучше думает, что она гора-а-здо умнее.

– Ладно.

Вик почесал голову.

– Вик, а чего ты с нами все шерохаешься? – вдруг спросила Ангелина, – шел бы к парням.

– Так все разъехались, – пробормотал Вик, – лето же… Мишка к бабке под Тулу уехал…

– А Димка рыжий?

– Он же мелкий. Чего мне с ним делать-то?

– Зануда ты, Вик, – скривилась Ангелина, – слова доброго у тебя не допросишься!

– А! Ты про это? Мне с вами очень интересно!

– А нам с тобой нет! – отрезала она, – потому что ты даже в города нормально играть не можешь.

– Я сейчас… К… Алёнка, книжку мне принесла?

– Ага. На багажник тебе прикрепила.

– А что рисуешь?

Девочка сидела на корточках и палочкой чертила какое-то подобие ключа.

– Да вот, загадку про принцессу пытаюсь вспомнить. Что-то типа гуляла она по лесу и что-то потеряла. Не помните?

– В моём детстве не было загадок про принцесс, – хмыкнул Вик.

– А ты, Энджи?

– А чего это ты вспомнила?

– Не знаю. Я вообще люблю вспоминать детство. Здоровское было время. Во всё веришь… Я тогда была счастливее, чем сейчас.

– А по-моему, мы в детстве были идиотами, – сказала Ангелина, – именно, что во всё верили. Такие наивняги… Ничего не знали. Как дети делаются, не знали. И взрослым верили. А они всё врут.

– Ты бы не хотела снова маленькой стать? – спросил Вик.

– А ты что, машину времени собрался изобрести?

– Нет, но если бы мне предложили…

– Не, ни за что. Я в детстве фишку не секла. А сейчас насобачилась. Так что – нетушки, мерси, идите в баню…

Алёна же подумала, что она, к сожалению, в детстве «секла» слишком много «фишек». И про то, что родители всегда разговаривают друг с другом, как будто фехтуют. И что у Милочки под Орлом болеет племянница, а лекарство приходится привозить из Германии, потому что в России оно не продаётся. И про собак, которых сначала приучают к себе, а потом, когда надоедают, отвозят за три деревни и бросают. И вообще про всю несправедливость…

Но всё равно – она была счастлива. Потому что Картория была рядом, близко, стоило запереть дверь ванной и – оп! В зеркале вместо Алёны появлялась Элен в серебристом костюме, готовая к битве со всеми несправедливостями сразу.

– А я думаю, что в детстве… – начала Алёнка, но не закончила, потому что к воротам Кабанихи подкатила машина.

Ангелина впилась глазами в новенький «Фиат». Ладный, синенький, блестящий, как леденец. Так это Зинка Кабанова, дочка Кабанихи! Вылезла из машины и говорит:

– Привет, молодёжь! Как урожай в этом году?

«Издевается, – поняла Ангелина, – догадалась, что бабка полоть заставляет. Вот зараза. Её-то учёная мамаша за всю жизнь ни одной грядки не вскопала. Только и знает, что чужих мужей отбивать».

Ходили слухи, что муж старой Кабанихи сначала ухаживал за Ангелининой бабкой. А потом появилась эта. И захапала чужого жениха. Ангелине плевать было на чувства, ну не поделили бабки деда какого-то, он уже помер давно. Зинка ещё ребёнком была. Но дом-то вон какой Кабанихе оставил.

На пальцах у Зинки – колец семь, наверное. А волосы паршиво покрашены. У них там, наверное, в Москве нормальных парикмахеров нет. Не зря Жанка к тёте Наде в Звенигород записывается. И нос у Зинки картошкой. Да целой репой. Как у мамаши, у старой Кабанихи. Уродки обе, и старая, и молодая.

«Однако ж умудрилась эта уродина себе мужа в Москве надыбать, – подумала со злостью Ангелина, – может, он, конечно, на ней беременной женился. Но сын-то Колька уже в пятый класс ходит, а муж эту репоносую не бросает! Ну почему у Жанки, такой красивой, не выходит никого нормального из Москвы подцепить?! В чем прикол, а?»

Зинка достала из машины пакеты, поставила их на землю и стала рыться в карманах в поисках ключа от калитки.

«Фу-ты, ну-ты, какие мы занятые, – раздражённо подумала Ангелина, – сколько у нас пакетиков!»

Она разглядела надпись «duty free» на одном из них. Ага, это дорогие шоколадки из командировок для старой Кабанихи!

– Ребята! Помогите! – позвала Зинка.

Вик подошёл. Зинка дала ему ключи, а сама продолжила рыться, теперь – в сумочке. Вик с важным видом подошёл к «Фиату», пикнул ключами, поднял крышку багажника и вытащил коляску. Инвалидную.

– Разложи её, – попросила Зинка.

Вик тряхнул коляску, и она растопырилась посреди дороги.

Ангелине страшно хотелось уесть молодую Кабаниху, щёлкнуть по носу-картошке и за «Фиат», и за колечки, и за «duty free». Но в голову ничего не приходило, кроме…

– Вик! Прокати-ка меня на этом скейте!

Вик даже рот открыл, но Зинка ничего не успела возразить, потому что Алёнка подскочила и выпалила:

– Не надо, Энджи! С этим не шутят.

– Да ладно, – усмехнулась Ангелина, – я ничего не боюсь.

– А почему ты Энджи? – спросила вдруг Зинка, – ты же Ангелина была.

– Это прозвище, – буркнула Ангелина и про себя добавила: «Пояснение для тех, кто в танке».

Она отвернулась и поняла, что картошконосая тётка с кольцами всё-таки уела её.

– Вот он, – с облегчением воскликнула Зинка, найдя, наконец, ключ.

Щёлк! Она вставила ключ в калитку и открыла. Вик подкатил коляску к калитке. Но она не пролезла.

– Сложить обратно? – спросил у Зинки Вик.

– Не надо, – сказала Зинка, – мне она в разложенном виде нужна, мне понять надо, сможет она тут проезжать или… Дай-ка я сама, короче!

Зинка поставила пакеты на землю и принялась вертеть туда-сюда коляску. Но коляска наотрез отказывалась проходить сквозь узкую калитку.

Зинка поджала губы. Ангелинина бабка такой рот называет «куриной гузкой». А нос-картошка ещё больше раздулся.

– Тьфу, чёрт! – выругалась Зинка.

Сама сложила коляску и кинула её в багажник. А потом подхватила пакеты и вошла в калитку. Поднялась по ступенькам дома и хлопнула дверью. Ни «спасибо» тебе, ни «до свидания».

– Бе-бе-бе! – сказала ей вслед Ангелина, а потом развернулась к Вику, – на «К» – Кишинёв. Столица Молдавии.

Вик почесал шею.

– Слушай, точно. Блин. Ты молодец.

– Вик, а чего мы с тобой всё даром играем? Давай на что-нибудь. Так интереснее.

– На что?

– На деньги, тупица.

– Слушай, я это… насчёт денег не очень. Папаня всё на образование откладывает.

– Он же вроде хотел из тебя охранника сделать.

– Охранника для начала. А потом, говорит, я должен буду фирму свою организовать, охранницкую. А тут много в чём соображать надо. Документацию там вести. Законы знать.

– Ну ладно, – миролюбиво сказала Ангелина, а у самой в голове вдруг засверкала, как гирлянда на ёлке, отличная мысль, – может, к магазу двинем? Там вроде привоз сейчас. Мороженого возьмём.

– У неё памперсы там были, в пакетах, – проговорила тихо Алёнка.

– У неё же взрослый пацан вроде, – удивился Вик, – старше нас.

– Для взрослых памперсы. У моей бабушки такие были.

– Она же умерла давно, твоя бабка, – сказала Ангелина, – откуда ты знаешь?

Алёнка не ответила. Всё смотрела на калитку, в которую не пролезла коляска.

– Небось себе их купила, – тихонько ухмыльнулась Ангелина, – ей вломак по ночам до толчка ковылять.

Вик засмеялся. Ангелина чуть улыбнулась и кивнула. Но сама быстренько додумала мысль. Вот оно. Деньги были у Вика. Просто надо правильно их забрать. Буквально заставить его принести их. А сделать это просто. Надо, чтобы Вик в неё влюбился. Вряд ли будет сложно всё устроить. Вик странно поглядывает, когда они с Алёнкой переодеваются за деревом перед купанием в речке. Надо просто направить его мысли в правильную сторону.

Ангелина уже целовалась с местными парнями на деревенской дискотеке и приобрела некоторые познания в том, как привлечь мальчика. Сами по себе эти познания её не интересовали. Она думала только о том, как пробиться в Рублёвскую гимназию и свалить из тупой деревни и от тупой бабки.

Ангелина сунула руку в карман и нащупала несколько десяток. Последние. Но для дела – надо.

– Кому мороженого за мой счёт? – спросила она, – угощаю в честь выигрыша.

– Мне, – обрадовался Вик.

– Знаешь, – сказала Ангелина, – а я думаю, из тебя шикарный охранник выйдет. У тебя вид такой… быковатый. Алёныч, ты идёшь, а?

– Сейчас… Идите… я вас догоню.

Они уже дошли до магазина, а Алёна всё смотрела и смотрела на стену дома старой Кабанихи. Красную кирпичную стену, увитую зелёным плющом.

Глава 5
Старая Кабаниха

Через некоторое время Зина вышла из калитки. Она сердито говорила по мобильному:

– Конечно, я злая. Ты же знаешь маму. Она умеет всё испортить. Бумаги подписала, но что я выслушала…

Не заметив Алёну, Зина заперла калитку. Наклонилась, приподняла большую тяжёлую вазу с рыжими ноготками и сунула под неё ключ. Села в машину, хлопнула дверью и укатила.

Алёнка огляделась, извлекла ключ из-под вазы и открыла калитку. Перед ней был двухэтажный дом, красный, кирпичный, с каменными ступенями и высоким крыльцом. Где-то наверху залаяла собака. Алёна подняла голову и увидела на подоконнике чердачного окна стопки книг. Стекла были мутными, словно их давно никто не мыл.

Она позвонила в дверь. Никто не открыл. Тогда она дёрнула за ручку, и дверь поддалась. Алёна очутилась в маленькой прихожей. Дверь направо вела в кухню. Прямо наверх уходила широкая лестница. Сердце бухало в груди.

«Я как Алиса перед кроличьей норой, – подумала Алёна, – или как Люси перед дверью платяного шкафа. Или как Мэри перед Таинственным садом».

Застучало в висках, слегка намокли ладони.

– Эй, – позвала Алёна.

– Зина! Ну так же нельзя! – крикнули со второго этажа, – ты же забыла снять меня с тормоза!

Алёна поднялась по лестнице. Путь ей преграждала невысокая загородка с крючком снаружи. За нею был холл.

Там, за большим круглым столом, который был покрыт чёрной с золотой вышивкой скатертью и завален разными коробочками, сидела женщина в инвалидной коляске.

К Алёне бросился, перебирая кривыми лапками, маленький светло-серый мопс. Кончики его ушей, мордочка и хвостик были тёмными. Сам он был ладным и крепким – от лапок до складок на животе. Мопс лаял, но одолеть загородку не мог.

Пахло лекарствами, наверное, от тех коробочек на столе; из комнаты слышалось радио. За столом, прямо напротив Алёны, стоял высокий холодильник, рядом с ним висело зеркало, и Алёна могла разглядеть своё отражение. Вид у отражения был довольно неуверенный. Даже испуганный.

– А вы кто? – удивлённо спросила женщина.

– Добрый день. Меня зовут Алёна.

Губы у Алёны пересохли от волнения. Сердце по-прежнему бухало. Беда в том, что она не совсем понимала, что ей говорить.

– Я же вам звонила ещё зимой. Мне не нужна медсестра. Я сама колю себе инсулин.

– Я не медсестра.

– М-да? А похоже. Вы одеты, как медработник.

Алёна улыбнулась.

– Да нет, это индийский хлопок. Мне одноклассница привезла из Гоа.

– Так вы… ты ещё ребёнок? И кто тебя прислал? Зина? Или какой-то фонд?

– Я сама пришла, – сказала Алёна и тут же пожалела о своих словах. Надо было сказать, что она от Зины, а лучше – из фонда. Тогда бы у неё было полное право остаться. Тем более, что женщина ей понравилась. Она была полная, но не слишком толстая. Скорее, широкая. Кисти её рук, вцепившихся в подлокотники кресла, были крепкими, пальцы – узловатыми, как у учительницы по творчеству в начальных классах их гимназии. Учительница всё вздыхала, что у неё руки «как у прачки», но Алёне всегда нравилось, как умело она обхватывает своими узловатыми пальцами кусок глины или пластика и превращает его в грушу или кошачью мордочку.

На хозяйке дома со стеной, увитой плющом, была плотная тёмно-синяя юбка и такая же плотная белая рубашка с вышитым воротником.

Волосы очень светлые, распущенные, стрижка-каре, но не уложенная, а торчащая в разные стороны, и оттого причёска напоминала пирамидку. Один глаз у женщины чуть косил, и потому она смотрела на Алёну, слегка повернув голову в сторону. А ещё… Ещё у неё не было левой ноги.

– Так что тебе нужно? – спросила женщина очень строго.

И мопс тявкнул. Алёна вздохнула и решила сказать правду.

– Можно, я буду вам помогать?

– В чём?

– Просто приходить к вам… общаться.

– Тебе не с кем общаться?

– Есть. У меня есть друзья. Энджи, то есть Ангелина, и Вик. Он сын охранника нашего посёлка…

– Ах, ты из ЭТОГО посёлка. Из «Боярских палат». А кто твои родители?

– Можно, я не буду вам говорить?

– А они знают, что ты тут?

– Нет. Но я живу через несколько домов. Думаю, я могу уходить от дома на такие расстояния.

– Но почему тебе надо общаться именно со мной? Вам дали в школе задание найти одинокую старушку?

Женщина спрашивала без раздражения. Она как будто хотела исключить все варианты, которые могут ей не понравиться.

– Вы же одна живёте.

– Одиночество – это мой выбор, поверь мне, – улыбнувшись, сказала женщина, – я вовсе не брошенная старушенция.

У неё была довольно честная улыбка. И Алёна бы поверила, если бы не бабушка. Когда они навещали её, страдавшую жуткими болями, в клинике в Германии, она улыбалась так же. То есть искренне, но на самом деле эта искренность означала не «мне не больно», а «не волнуйтесь, ребята». Потому что глаза у неё улыбались не до конца. В них прятались капельки боли.

– А я думала, вас все бросили, – медленно сказала Алёна.

– Ну что за ерунда? Ты же видела Зину. Она только что уехала.

– Ну, хорошо, признаю, – сказала женщина с той же улыбкой, – общаться она со мной точно не хочет. Не понимаю, почему этого хочешь ты. И что мы с тобой будем делать?

– Читать. Чай пить. Разговаривать.

– Вообще-то, на лекарстве, которое я только что приняла, написано, что побочный эффект – возможные галлюцинации.

Алёна улыбнулась.

– И вот это будем делать, – сказала она, – смеяться вместе.

– Ты умеешь смешить?

Алёна подумала и сказала:

– Нет. Смешное часто само получается. Без всяких усилий. Но посмеяться-то лучше вдвоём.

– Знаешь, а ты мне нравишься. Такие студенты, как ты, в нашем университете были редкостью. Я говорю о паузах, которые ты делаешь, перед тем, как что-то произнести. Это значит, ты думаешь над словами. Обычно все торопятся. Болтают первое, что приходит в голову. Потому что боятся меня рассердить. А ты меня не боишься. Погоди-ка!

Женщина прищурилась и склонила голову набок. Голубые глаза смотрели с хитринкой.

– А ты в МГУ не собираешься случайно поступать? Многие приезжали, пытались со мной договориться. Так что сразу предупреждаю – я все связи растеряла.

– Нет. Меня папа в Англию отправляет учиться. В частную школу под Лондоном.

– Я не пойму тогда, почему ты пришла делиться своим обществом именно со мной?

– Вы живёте рядом. По соседству.

– Ах, вот в чём я провинилась! А разве с тобой по соседству не живёт какая-нибудь бедная и одинокая ДРУГАЯ бабуля, нуждающаяся в помощи? И у которой нет ни дочери – владелицы рекламного агентства в Москве, ни домработницы? Почему я?

– Я видела вашу стену во сне.

Они помолчали. По радио, которое по-прежнему вещало в комнате самому себе, пробило двенадцать часов.

«Радио «Маяк», – подумала Алёна, – как у бабушки. Интересно, тут тоже под приёмником вязаная салфеточка?».

– Ладно, романтичное существо, – наконец сказала женщина, – не знаю, каких книг ты начиталась. Вряд ли «Тимура и его команду», это для вас уже старье. Но придётся тебя пустить. Потому что надо же кому-то коляску с тормоза снять. Бэлла, фу! Это дружественная нам особа.

– Хотя, – вскинула она руку, стоило Алёне снять крючок с загородки и войти, – если ты надеешься, что я перепишу на тебя дом, потому что ты мне скрасишь одиночество, то зря. Зина как раз сегодня подписала со мной все бумаги. На оба участка. И на этот, и на старый. И за это подарила коляску. Не то чтобы она так ставила вопрос… бумаги или коляска… Но так и вышло. Так что на дом не надейся.

– Если вы позволите скрасить вам одиночество, – повторила Алёна странную книжную фразу, опускаясь на корточки и проводя рукой по коротенькой шерсти Бэллы, – то я получу гораздо больше, чем дом. Хотя он у вас и красивый.

Когда Алёна ушла, женщина, а её звали Лидия Матвеевна, сказала мопсу Бэллочке:

– Она пришла помогать. Бэлка, ты это слышала? Она считает, что мы ей поверим, да? Она думает, что мы с тобой вчера родились. Она ведь бежит от кого-то, эта Алёна. Прячется. Ищет защиту. То ли от друзей своих. То ли от кого-то ещё. Это интересно, Бэлка.

Она помолчала.

– Бэлка, а ты её точно видела? Я не галлюцинирую?

Мопс хрипло хрюкнул и тявкнул. И Лидия Матвеевна улыбнулась по-настоящему.