Текст книги "#партия(СИ)"
Автор книги: Юлия Кова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Кова Юлия
#партия
От автора
Имена, характеры, места действия, как и все аналогии с действительными событиями и компаниями, вымышлены или творчески переработаны. Все совпадения – фантазия автора, и только.
Глава 1. Раунд первый
'...Случай – всегда чей-то слуга! Вопрос в том – чей?'.
(Наталья Солнцева, 'Золото скифов')
5 сентября 2016 года.
– 1 -
' – Всё, Олег, разговор закончен. Через пятнадцать минут мне надо выйти из дома, чтобы не опоздать на собеседование. – Устало произнеся эту высокомерную фразу я тоскливо перевожу взгляд на зеркало и начинаю с показной тщательностью наносить на губы вишнёвую помаду. Из серебристой глади на меня смотрит двадцатидевятилетняя шатенка с бледно-голубыми глазами и белой кожей (поверьте, в жизни это выглядит не очень красиво!), с худощавой фигурой, тонкими ногами и полной грудью (что, на мой взгляд, смотрится ещё хуже), зато в хорошо сидящем на ней офисном тёмно-синем костюме.
– Наташа, ну не надо, – скулит Олег, мой бывший муж, неловко переминаясь с ноги на ногу в квадратной, отделанной испанской плиткой прихожей. Рядом с моим 'бывшим' стоит пухлый кожаный чемодан, набитый механическими клавиатурами, разнообразными джойстиками, 'мышиным' зоопарком от 'Cougar' и прочими геймеровскими 'девайсами', из-за которых я два последних года ощущала себя ничем иным, как игровой приставкой к компьютерным играм моего мужа.
Вы уже поняли, что мой 'бывший' – геймер, игроман? А знаете, в чём наша проблема? Если нет, то представьте себе двадцатисемилетнего здорового молодого мужчину, который каждую ночь проводит за ноутбуком и с сумасшедшими, красными, как у кролика, глазами, до одури режется в 'Overwatch', 'The Witcher' и прочие ИТ-продукты нашей компьютеризированной эпохи. 'Ну подумаешь, переболеет и утихомирится', – пожмёте плечами вы. Не переболеет. И не успокоится, потому что игромания – это болезнь, перерабатывающая кору головного мозга быстрей любой мясорубки. За то время, что я жила с Олегом, я уже выучила, что игромания имеет затяжной характер и вылечить игромана невозможно до тех пор, пока он сам не захочет избавиться от своей зависимости. А Олег не хочет. Именно поэтому два года назад он уволился из 'Микрософт' ('достал этот график!'), перешёл на аутсорсинг ('буду программировать дома') и наши отношения в конце концов вылетели в трубу.
– Олег, я всё сказала. Уходи, – прошу я, старательно игнорируя укоризненный взгляд моей мамы.
– Наташа, – помедлив, мама делает шаг ко мне, – ну может, не надо вот так, сразу?
Олег оживляется и бросает на мою маму кроткий взор, который можно перевести как 'премного благодарен вам за поддержку, Тамара Васильевна'.
– Сразу? – Я резко разворачиваюсь к этой парочке. – А как тогда надо, мам? Нужно, чтобы он, – небрежный кивок в сторону Олега, – продолжал и дальше катиться по наклонной прямой и при этом кататься на моей шее? Надо снова сделать так, чтобы я была вынуждена уволиться с респектабельной работы только потому, что над моим мужем гоготал весь офис?.. Знаешь, что, мама? – Я грозно упираюсь кулаками в бока, – а ты забери Олега к себе. И живи с ним вместе, ага? Корми его, пои. Воспитывай. Слушай по ночам идиотские выкрики: 'да, да, ещё одна жизнь, йес! ПиЭс-три рулит!' – и жди, когда у Олега наступит просветление в его заср... прости, напрочь выжженных играми мозгах.
Олег испуганно сглатывает. Мама ошарашенно глядит на меня.
– Да что ты такое говоришь, Наташа? – наконец, подаёт голос она.
– А мне надоело молчать, понятно? – Я срываюсь на крик и, сбросив маску Снежной королевы, которую носила последние полчаса, обречённо опускаюсь на крохотный пуф. – Мам, напоминаю, что мы с Олегом были вместе пять лет. Три года, что я была за ним замужем, я с радостью возвращалась к себе домой, потому что я шла к нему. Я помню, как мы засыпали вместе. Как просыпались. Как он произносил моё имя, когда... – Я безнадежно машу рукой. – Впрочем, уже неважно. А два года назад наш общий мир рухнул. Только я всё не верила, что это болезнь. Я, как всегда, пыталась всё починить... Напомнить тебе, как я с ним, – ещё один кивок в сторону Олега, – прошла все возможные клиники и лечебницы? Как мы расходились и снова сходились, потому что я верила, что у нас всё получится? А потом выяснилось, что он, – новый кивок в сторону Олега, замершего в углу прихожей, – что он перешёл на 'домашний' график только затем, чтобы никто не мешал ему играть в игры?.. Играть, играть, играть! – От безысходности я снова повышаю голос и отчаянно бью кулаком о серебряную поверхность зеркального столика.
Стекло жалобно дребезжит. Мама ахает. Олег прячет от меня униженный взгляд, а я неимоверным усилием воли беру себя в руки.
– Два года назад во мне умерла женская суть, – уже своим нормальным голосом заканчиваю фразу я. – У меня пропало всякое стремление к близости. К любви. К элементарному сексу... Мама, я больше не хочу продолжать. Я устала. А теперь, – бросаю взгляд на наручные часы с забавной мордочкой Микки Мауса, украшающей красный циферблат, – а сейчас у меня вообще осталось ровно пять минут на то, чтобы привести себя в порядок, отправиться на собеседование и постараться не провалить его из-за утренних разборок со своим бывшим мужем и – прости, мама, – из-за твоего незапланированного визита ко мне во имя спасения нашего, уже развалившегося брака, с Олегом.
– Павлова, – тихо, интимно шепчет мой 'бывший'.
'Как странно, – замираю я, – раньше то, как Олег произносил мою фамилию, вызывало у меня мурашки по коже, которые вихрем неслись по спине и отзывались в каждой клеточке моего тела. А сейчас это не вызывает ничего, кроме злобы и раздражения'.
– Уходи, Олег. – Впервые за всё время нашего разговора я смотрю в его простодушные, глубокие карие глаза, опушенные по-детски густыми ресницами. – Если у тебя осталась ко мне хотя бы малейшая капля уважения или квант элементарной благодарности, то просто уходи. Возвращайся к своим родителям, к своим друзьям-геймерам, отправляйся куда ты хочешь, но только оставь меня в покое. Навсегда.
В квартире повисает звенящая, неприятная и неприязненная тишина. Я заполняю пустоту, встав со стула и судорожно продевая руки в рукава тёмно-синего жакета.
– Уходи, – непреклонно повторяю я.
– Прости, Павлова, – шепчет Олег. Помедлив, ломаным, измученным и покорным движением подхватывает собранный мной чемодан и отпирает задвижку входной двери. Помедлив, кладёт свою связку ключей от моей квартиры на столик в прихожей и поворачивается к моей маме: – Простите, Тамара Васильевна. Я так не хотел.
Мама грустно кивает. Олег распахивает дверь и исчезает за порогом. Я слышу, как на лестнице в темноте подъезда глохнут его шаги.
'Вот и всё, – думаю я. – Вот и всё. Кончено'.
– Ну и что, теперь ты довольна, Наташа? – вырывает меня из пустоты усталый голос мамы. – И что сейчас ты, позволь спросить, собираешься делать? Одна, без мужа... в свои почти тридцать. И без ребёнка.
– Зато я свободна, мама, – отзываюсь я. – Не знаю, как насчёт первого и второго, но я нашла новую работу. И сегодня постараюсь обязательно устроиться на неё.
– Ну-ну, – усмехается мама. – Карьера, это всё, что тебе остаётся. Да, Павлова?
Я молчу: мне нечего ей ответить.
Мама и я выходим из квартиры. Я запираю дверь. Мама бросает на меня быстрые, задумчивые взгляды бледно-голубых глаз, цветом похожих на топаз. Точно такие же глаза и у меня – они точно выцвели от обрушившегося на нас одиночества. В своё время мама упустила моего отца. А я только что отпустила Олега. Ёжась от холода (или образовавшейся внутри меня пустоты), я застёгиваю жакет на все пуговицы. Мама вызывает лифт. Мы молча доезжаем до первого этажа, я сбегаю вниз по ступеням, толкаю тяжёлую входную дверь и выпускаю маму на улицу.
– Тебя подвезти? – очень вежливо предлагаю я и бросаю взгляд на часы (последний подарок папы). До собеседования у меня есть ещё час и тридцать минут, а мама живёт всего в трёх остановках от улицы Кржижановского.
– Не надо, Наташа, я просто пройдусь до метро. Мне есть, о чём подумать. – Мама кусает губы, вздыхает и всё-таки подставляет мне свою гладкую, пахнущую пудрой и изысканными цветочными духами щёку. Она такая красивая, моя мама. И всегда переживает за меня больше, чем я этого заслуживаю. – Удачи, – холодно прощается мама, когда я предлагаю ей свой виноватый поцелуй.
– Спасибо. – Я осторожно трогаю маму за локоть. Это – моё извинение за утреннюю сцену, за всё, что мама вытерпела от меня, своей единственной и очень упрямой дочери, которая так и не оправдала её надежд: не создала собственную семью, не подарила ей внуков и не удержала мужа.
Сажусь за руль, давя в себе клубок отчаянной, солёной горечи, пристёгиваю ремень. Мама поднимает ладонь и вяло машет мне, заглядывая в окно со стороны левой дверцы моего 'форда'.
– Удачи, – шепчут её губы.
'Удачи, мама? – горько улыбаюсь я. – Удача не любит серьёзных и целеустремлённых людей. Бесшабашные головы, безумцы и игроки – вот её принцы и короли. А я – не такая. Мне не нужна удача, потому что я знаю, кто я, что я могу и почему на собеседование вызвали именно меня'.
С этой мыслью киваю маме, жму на педаль газа и выезжаю со двора. Через час и тридцать минут меня ждут в офисе фирмы, которую я, повторяя за человеком, выбравшим меня из десятка соискателей, называю так же просто и ёмко: Контора'.
– 2 -
' – Лизон, вставай, – Вытирая мокрую голову белым полотенцем, я выхожу из душа и произношу имя своей юной сожительницы на французский лад. – Лизон, вставай, я кому говорю?
– Отстань, Сашка, – вяло отбивается Лиза.
– Ах, так? – Я наклоняюсь и тяну свою принцессу за пятку, игриво выглядывающую из-под одеяла. 'Лизон' немедленно приоткрывает правый глаз, хлопает ресницами, её взгляд становится осмысленным и фокусируется на нижней части моего тела.
– Ого, – плотоядно тянет она и переворачивается на спину, – а ты ещё ничего, Васильев.
– Чего? – усмехаюсь я и направляюсь к шкафу, отлично сознавая, что женские глаза сейчас впиваются в мою голую задницу. – Да я ещё ого-го!
– Ну, тогда иди сюда. – 'Лизон' приглашающе распахивает одеяло.
– Нет уж, – хмыкаю я, выдёргивая из шкафа вешалку, на которой висит мой сегодняшний костюм: тёмно-синие брюки, бледно-розовая рубашка и свитер цвета ультрамарина. – Кстати, ты кофе будешь?
– А если 'да', то что? – прищуривается 'Лизон'.
– А если что, то я оставил тебе полпорции робусты. Только сама подогреешь, – отзываюсь я и вытягиваю нижнюю полку в шкафу.
'Так, туфли у меня сегодня тёмно-синие, замша, стало быть, и носки должны быть в тон...'
– Гад ты, Васильев, – жалобно отзывается Лизка. – Пять лет живу с тобой и вечно одно и тоже. Утром ласки вообще никакой.
– Тебе вчера ласки не хватило? – насмешливо отзываюсь я, застёгивая на запястье тёмно-коричневый браслет дорогих наручных часов. – Кстати, где я запонки оставил, не помнишь?
– В прихожей, – ухмыляется Лиза и игриво вскидывает вверх тонкую бровь. – Не забыл, как мы вчера из гостей домой возвращались?
Я смеюсь:
– И как пришли, тоже помню.
Надеваю брюки, рубашку, просовываю голову в ворот свитера. Вставляю запонки в узкие петли манжет, аккуратно застёгиваю серебряные крючки. Продвигаюсь к прихожей и ищу взглядом чёрную лайковую куртку.
– А поцеловать? – догоняет меня голос Лизы.
Покорно возвращаюсь и чмокаю её в тёплые розовые губки, призывно и совершенно по-детски сложенные буквой 'О'. 'Она такая красивая. И вся моя', – думаю я, разглядывая поддёрнутые влагой желания юные карие глаза, приподнятые к вискам, как у кошки.
– До вечера и удачи на работе, Васильев, – шепчет Лиза и нежно гладит меня по аккуратно выбритому подбородку. – Я буду держать за тебя кулачки. Ты их всех сделаешь, правда?
– Как всегда. – Я на секунду прижимаю Лизу к себе и, прихватив сумку-портфель, исчезаю за входной дверью.
Пятнадцатисекундная пробежка вниз по лестнице, и я оказываюсь рядом со стеклянной 'коробкой' нашей новой консьержки.
– Александр Владимирович, доброе утро! – смущённо кивает из-за окошка молоденькая татарка Гульнара, старательно, буквально по слогам выдыхая моё имя и отчество.
– Привет, – улыбаюсь я. – Ну, как твои дела? Женихом ещё не обзавелась? Не говори 'да', а то я расстроюсь.
– Нет, не обзавелась... ещё... – тянет Гульнара и мажет по мне глянцево-чёрными глазами. Но в её зрачках то самое выражение нежной задумчивости, которое моя всеведущая 'Лизон' называет не иначе как 'исконно женским томлением'. Я же бросаю быстрый взгляд в зеркало, которое висит за спиной у Гульнары. Пятерней зачёсываю назад упавшую на лоб прядь тёмных волос. Мне очень нравится, как я выгляжу. В меру высок (метр восемьдесят пять), не 'раскачан', но с хорошей фигурой, с широкими плечами и узкими бёдрами, с висками, ещё не испорченными ранней сединой. Правда, губы чуть-чуть тонковаты, но, на мой взгляд, это придаёт моему лицу эдакую аристократичность. Но то, что всегда беспроигрышно привлекает ко мне внимание, это цвет моих глаз – тёмно-синий, почти васильковый. Он ярко и броско смотрится на моём смуглом лице.
'Какой глупый, самовлюблённый павлин', – усмехнётесь вы. Увы, я вас сейчас разочарую: несмотря на мой внешний вид и любовь к хорошим шмоткам, парень я жёсткий. Мой IQ составляет ровно 170 баллов, что на десять пунктов выше показателей Билла Гейтса. Я – кандидат технических наук. За мной числятся сто двадцать пять изобретений. В свои тридцать пять я уже возглавляю 'ТОП 50 ИТ-директоров ведущих российских телекоммуникационных компаний'. И у меня хватает ума, чтобы понять: в сегодняшнем мире внешность играет огромное значение. Да, одежда не делает мужчин и женщин лучше или умней, щедрей или добрей, но в своих первых суждениях мы ориентируемся именно на внешность. На то, как выглядит человек, на то, как он двигается, на то, как смотрит на нас. И если красивая женщина просто привлекает внимание, то красивый мужчина находится в более выигрышной позиции: ему не надо прилагать особых усилий, чтобы начать разговор, удержать и развить интерес собеседника – или же получить женщину. В последнем случае я вообще могу ничего не делать, а просто благосклонно кивать в ответ на смущённые женские взгляды. Так было с Леной – так было и с Лизой, которые знают, что я из той породы мужчин, что редко хранят верность. Впрочем, последнее вовсе не означает, что я готов 'во все тяжкие' или же просвещать 'Лизон' относительно моих похождений. И если подобная забота называется 'любовь', то да, я очень люблю Лизу. К тому же, положа руку на сердце, 'Лизон' устраивает меня больше других: податлива, молода, красива. В меру чувственна, в меру умна. Но самое главное – до конца она преданна только мне.
'Кстати, о женщинах и об их преданности...'
Небрежно кивнув Гульнаре и подарив ей дежурную улыбку (от которой татарочка засветилась как лампочка в сотню мегаватт), толкаю тяжёлую дверь подъезда и выхожу на улицу. Оглядевшись по сторонам (нет ли знакомых с ослиными ушами?), достаю из кармана телефон. Набираю хорошо знакомый мне номер. Пока моя собеседница ищет трубку, быстро шагаю к машине. Через пять секунд гудки ожидания в моём сотовом обрываются под хрипловато-чувственное:
– Алло... Сашка? Ну что, ты за мной заедешь?
– Слушай, солнышко, я не успеваю, – извиняющимся тоном отвечаю я, и, прижав плечом телефон к уху, хлопаю себя по карманам, чтобы найти ключи от своей машины. – Скажи лучше, у тебя получилось организовать то, что я просил?
– Свинтус ты, Васильев... А у меня – да, у меня всё получилось, – вредным и одновременно кокетливым тоном отзывается женщина. – В общем, смотри: я поставила этой Павловой собеседование на девять утра. Павлова же не знает, что шефа в офисе в это время никогда не бывает? Так что обставим раннее время её визита как мою ошибку. В итоге, Павлова сначала встретится с тобой, а потом уже с большим боссом. Ну, как тебе мой расклад?
– М-м. Супер. Ты просто супер, солнышко. – Снимаю машину с сигнализации, распахиваю дверцу 'BMW', зашвыриваю в салон сумку.
– С тебя причитается, Васильев, – немедленно намекает женщина.
– Хочешь, сегодня на обед сходим? – Я попытаюсь увильнуть от ожидаемого с меня 'алаверды'.
– Только на обед? – Моя собеседница явно обиделась. – Но я думала, что ты... что мы... ко мне... или, на худой конец, в гостиницу.
– Моя вторая половина дома, – стараясь не раздражаться, напоминаю я. – Ты же знаешь, какая Лиза, – всё в миг учует! Вот через месяц Лизон к матери в Питер поедет, тогда и наверстаем.
– Ладно уж, – вздыхает женщина. – Ты как всегда верёвки из меня вьёшь.
– А ты не жалуйся: что хотела, то и получила, – хмыкаю в трубку я. – Ну всё, минут через сорок увидимся.
Не дожидаясь ответа, отбиваю звонок, сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания. 'Зло ездит на 'BMW'', – скажете вы. И как ни странно, в этот раз окажетесь правы. Улыбнувшись своим мыслям, выжимаю педаль газа в пол и отправляюсь на улицу Кржижановского, где находится офис Конторы'.
– 3 -
'Улица Кржижановского представляет собой узкое асфальтовое полотно, разделённое трамвайными путями, по которым раз в пятнадцать минут пробегают звенящие красные трамвайчики – уже редкость для Москвы. С обоих сторон улицу подпирают пятиэтажные дома красного кирпича. Они – как часовые, стоящие плечом к плечу, поэтому основная проблема здесь – это найти место, где пристроить автомобиль, потому что парковочные 'карманы' всегда забиты, а отыскать лазейку в каком-нибудь дворе практически невозможно. Но мне везёт: покружив, я нахожу свободное место в 'мешке' рядом с домом под номером пять. Осторожно втискиваю свой 'форд' между тёмным 'паджеро' и доисторической 'волгой', выбрасываю на асфальт ноги, роюсь в сумке и выуживаю на свет модные туфли. Ненавижу обувь на каблуках, но собеседование – это всегда корпоративный тон, где предпочтение отдаётся не удобству, а тому, что кандидат обязательно 'должен соответствовать'.
Сунув ступни в 'испанские сапожки' (в изящные кожаные 'лодочки' от 'Феррагамо'), осторожно встаю на ноги и желаю себе не упасть. Воровато оглядевшись, подтягиваю вверх бежевый чулок на правой ноге и ловлю на себе чей-то заинтересованный взгляд. 'Так я и знала!' Злобно прищуриваюсь и поднимаю голову. На втором этаже, в окне, в доме напротив пристроился курить какой-то дедок в майке-'алкоголичке', сейчас явно ошарашенный моим небольшим стриптизом. Делаю невозмутимое лицо, запираю машину и, независимо помахивая сумкой, устремляюсь во двор, где находится офис Конторы.
Пройдя шлагбаум, толкаю стеклянную дверь бюро пропусков. Сейчас без пятнадцати девять, поэтому очередь из визитёров в Контору состоит всего из пяти человек. Отмечаю, что охрана на пропускном пункте работает слаженно и чётко: на 'обработку' одного посетителя уходит ровно десять секунд. Пользуясь небольшой передышкой, немного выдвигаю правую ступню из жёсткой 'лодочки'. Разворачиваюсь к огромному, в пол, окну. Рассматриваю, как по выделенной для пешеходов дорожке проходит стайка девиц лет восемнадцати в белых рубашках и коротеньких чёрных юбках. 'Секретарши', – мысленно усмехаюсь я. За девчонками грозной поступью следует грузный, неуловимо похожий на школьного 'трудовика' мужчина в плохо подогнанном костюме (кладовщик или, как сейчас говорят, офис-менеджер – мужчина из той породы старых 'служак', у которых на учёте не только каждый дырокол, но и любая скрепка).
Охранник выписывает пропуск уже третьему посетителю, а к шлагбауму подъезжает похожий на дорогую игрушку 'BMW' – одна из тех моделей, при взгляде на которых у женщин, по идее, должны подогнуться колени, а у мужчин развиться комплекс неполноценности. Но у меня один вопрос: 'И как такая игрушка по нашим ухабам ездит?'.
Между тем предмет моих мыслей останавливается у шлагбаума, со стороны водителя плавно опускается окно, из которого доносится 'Je suis malade' Лары Фабиан, и к датчику протягивается хоть и узкая, но явно мужская ладонь с зажатым между пальцами пропуском. В глаза бросается блестящий ободок часов, бледно-розовая манжета, звёздочка серебряной запонки. Мужчина небрежно машет пропуском, а мне почему-то очень хочется разглядеть его лицо. 'Не бойся, он не привлекательный. А если даже и симпатичный, то он не для тебя, – ехидно подаёт голос моё подсознание. – Потому что твой крест – это неудачники и ничтожества. Вспомни Олега, Павлова'.
– О, смотри-смотри, Владимирович на новой 'бэхе' приехал, – долетает до меня возбуждённый голос одного из охранников. – Ай-восемь, 2015 года. Видел такую?.. Следующий, пожалуйста. – А это сказано уже мне.
Прихрамывая, подхожу к бюро пропусков.
– Где? – в это время второй охранник, забыв обо всём, бросается в прорезь окошка и практически утыкается носом в мою левую грудь. Судорожно сглатывает и медленно поднимает вверх голову.
– Павлова, – с тихой угрозой произношу я, глядя ему в переносицу. Сую покрасневшему служащему свой паспорт.
– К-к кому? – Охранник пытается говорить связно и старательно отводит глаза от выреза моей блузки.
– К Тарасову. – Я называю фамилию всемогущего шефа Конторы. Кажется, это возымело должный эффект, потому что оба постовых немедленно делают серьёзные и скорбные лица, которыми младшие по должности обычно приветствуют старших. Документ благосклонно принимается из моих рук, в компьютер молниеносно вносится соответствующая запись, а мне возвращают паспорт, аккуратно заложенный белой пластиковой карточкой с надписью 'посетитель'.
– Через турникет, главный вход и на ресепшен, – произносит охранник и бросает последний взгляд то ли на мою выдающуюся грудную клетку, то ли в окно, за которым мелькнул и скрылся серебристый багажник 'бэхи'.
Небрежно фыркнув, киваю и прохожу через турникет. Оказавшись на улице, с неудовольствием отмечаю, что, во-первых, до входа в парадные раздвижные двери Конторы мне топать ещё метров двадцать; во-вторых, 'путешествовать' мне придётся по вымощенному плиткой двору; в-третьих, 'бэха' уже преодолела это расстояние и теперь намеревается припарковаться на квадрате, обозначенном как 'vip'. 'Ну, а я для Конторы пока ещё не вип'. Тяжело вздыхаю и делаю первый осторожный шаг по серой узорной плитке. Никогда не ходили в жару по булыжной мостовой на каблуках, в узких, ещё не разношенных туфлях? Ощущение сравнимо только с болью хрестоматийной Русалочки, которой злобная ведьма подарила две ножки. А голос, видимо, отобрала для того, чтобы бедная девочка на каждом шагу не орала от боли.
Морщась от упрямо впивающейся мне в пятку туфли, расправляю плечи и уговариваю себя не кривить лицо, не морщить лоб и не грызть губы. Чтобы отвлечься, рассматриваю высокое крыльцо Конторы, на котором сбились в стайку пятеро мужчин и две молодых женщины. Вся 'семёрка' громко переговаривается, бурно жестикулирует и временами хохочет. Я же, страдая от впившейся в мою плоть туфли, перевожу мученический взгляд в сторону. Сделав ещё десять шагов, замираю на месте, давая передохнуть измученной ноге. За это время серебристый 'BMW' мастерски вписывается в отведённый для него 'карман', и дверца со стороны водителя открывается. От меня до владельца машины – ровно десять шагов. Расстояния вполне достаточно, чтобы я смогла разглядеть хозяина этой 'игрушки'. К моему удивлению, это не чахлый субъект метр пятьдесят в прыжке, а высокий, хорошо сложенный темноволосый мужчина, примерно моих лет. ''Два' тебе за аналитику, Павлова', – хмыкает моё подсознание. Между тем незнакомец смахивает с лица зеркальные 'авиаторы' и жизнерадостно улыбается группе, оккупировавшей крыльцо.
– Привет, – доносится до меня его негромкий и очень приятный голос.
– Саша, ну чего так долго? – Одна из девушек отбрасывает сигарету в сторону и грациозно сбегает по ступеням, после чего прикладывается поцелуем к щеке мужчины.
– А я трамвайные пути объезжал, – смеётся 'Саша'.
''Саша?'.. 'Владимирович новую бэху купил...' Стоп: а не тот ли это Александр Владимирович Васильев, из-за которого меня пригласил всемогущий хозяин Конторы?'
Я замираю, пытаясь разглядеть мужчину, про которого много слышала, но вживую не видела никогда (если, конечно, не считать найденную мной в сети фотографию. Но электронный снимок был из той категории изображений, на которых не разглядишь ни носа, ни глаз, ни лица человека).
Пока я раздумываю о превратностях судьбы и слабостях Интернета, звучит нестройный хор голосов:
– Доброе утро, Александр Владимирович!
– Как выходные?
– А день рождение ваше когда будем отмечать?
– Будем, мы всё будем, – смеётся Васильев. Собственно, эта его улыбка и заставляет меня опомниться, взять себя в руки и даже сделать вперёд пару шагов.
– А мы, кстати, как раз обсуждали, что тебе на день рождения подарить, – произносит девушка, которая секундой ранее сбежала к Васильеву с крыльца.
– Всё, что ты ни придумаешь – всё будет прекрасно, Ленок... Ну ладно, тунеядцы-коллеги, подчиненные-алкоголики, давайте в темпе докуривайте, а мы с Леной пойдём. У нас через пять минут собеседование с очередным кандидатом.
– Так у вас всё-таки будет второй зам? – оживляется невысокий плотный блондин.
– А это мы, Вадик, посмотрим, – загадочно отвечает Александр Владимирович.
– А он красивый?
– Кто?
– Кандидат, – подсказывает кто-то.
– Лучше бы кандидатка, – мечтательно тянет 'Вадик'. – Устал я от нашего коллектива: одни мужики. Поухаживать не за кем.
Пауза – и дружный смех.
– Ленок, скажи, так кто к нам придёт, кандидат – или кандидатка?
– Соискательница, – смеётся 'Ленок'.
– Слава те господи, – Вадик истово крестится. Новая пауза – и новый взрыв хохота. Я же поджимаю губы, смотрю по сторонам, на часы – да куда угодно.
– Так красивая соискательница, Саш? – звучит чей-то голос из толпы.
Перевожу дыхание. Почувствовав позади движение и мой лёгкий вздох, Васильев оборачивается и утыкается взглядом в меня. А я замираю. И, кажется, даже забываю, как дышать, увидев глаза чистого василькового цвета. Короткое, острое томление бьёт меня в кончики пальцев, перемещается прямо под дых – и мой мир моментально сужается до небесной радужки, до знающего взгляда – и до очень мужского, тонко-вырезанного рта, приоткрытого в необидной насмешке.
– Ну так что, она симпатичная? – слышу я сквозь назревающий шум в ушах. Васильев отводит от меня равнодушный взгляд:
– Думаю, что не очень.
Секунда – и группа на крыльце корчится от смеха. А моё наваждение обрывается как сон – как растоптанная действительностью мечта.
'Да, я – не красивая...Ну и что?' Сделав усилие, независимо расправляю плечи, поправляю сумку, и, приказывая себе не хромать, захожу в стеклянные двери'.
– 4 -
'Минут пять спустя, приобняв Ленку за талию, преодолеваю стеклянные двери, прикладываю карточку к турникету. Пропускаю Лену вперёд и вызываю лифт. На втором этаже мы прощаемся. 'Ленок' (наша тридцатилетняя директор по кадрам и, как вы уже поняли, моя напарница и любовница) осторожно чмокает меня в щёку, подмигивает и направляется в блок, где находятся переговорные комнаты. Я же доезжаю до четвёртого этажа, захожу в свой кабинет, захлопываю двери и отправляю куртку и сумку на вешалку. Включаю компьютер, устраиваюсь в кресле, привольно вытягиваю ноги и начинаю просматривать входящую почту. Ленка, пусть криво и косо, но сыграет отведённую ей роль. Всё остальное возьму на себя я: отделаю неизвестную кандидатку по-полной и выставлю её за дверь до прихода Тарасова, который появляется на работе ровно в десять утра, следуя незыблемому правилу 'я – барин, мне всё можно'.
Впрочем, вас, наверное, уже давно интересует, что я задумал?
Штука в том, что наша фирма – один из самых успешных разработчиков телекоммуникационных продуктов. Год назад владелец компании ушёл на покой и посадил нам на шею 'антикризисного' менеджера – управленца и генерального директора, которого зовут Тарасов Вячеслав Андреевич. Тарасову хорошо под шестьдесят и он из той категории людей, с которыми две минуты общаешься, а потом пять лет от них бегаешь. Впрочем, пока уважаемый Вячеслав Андреевич старался 'держать марку' и завоевать репутацию у нас, своих служащих, всё было совсем неплохо. Но полгода назад Тарасов освоился и стал понемногу прижимать нас к ногтю, требуя результативности, продуктивности, 'тимспирита ', 'мозговых штурмов' – в общем, всей той ерунды, от которой у меня моментально начинают болеть зубы. А ещё месяц назад Тарасов раздобыл где-то сведения, что наша космическая отрасль готовит крупный заказ на микропроцессоры, которые станут 'мозгом' для новых спутников, и загорелся сразу двумя идеями: а) во что бы то ни стало, выиграть этот тендер, и б) для усиления моей команды (ха!) подсунуть мне заместителя по стратегическим проектам (ха-ха два раза). Двух первых кандидатов я отшил при помощи Ленки (каким образом – вы уже поняли). А сегодня меня ждала встреча с последним кандидатом. Причём, соискательницей была дама двадцати девяти лет, ранее работавшая в 'Микрософт'.
Раздумывая, как развернуть разговор с девицей и как ловко выставить её из Конторы коленом под зад до прихода Тарасова, встаю из-за стола и подхожу к окну. Окно частично выходит во внутренний двор, куда постепенно стекаются все наши сотрудники. Кто-то с вороватым любопытством разглядывают мою 'бэху' (знали бы они, как мне надоела эта машина), кто-то морщится, но всё равно жадно курит одну за одной (видимо, пробухал все выходные). Я же ищу глазами в толпе худенькую 'балерину'. Нет-нет, я не оговорился: именно так я назвал про себя бледную девицу со страдальческим лицом и длиннющими ногами, которую видел в нашем дворе минут пять назад. Развёрнутые плечи, хорошая грудь, ровная, абсолютно прямая спина – и дёрганная походка, при виде которой мне захотелось не то засмеяться, не то заплакать, не то пожалеть 'балерину'. Поймав мой взгляд, девчонка, которая секундой ранее мучительно морщила лоб и кусала в кровь губы, тут же сделала скучающее лицо и преобразилась в Снежную королеву. Но меня сложно обмануть: парень я наблюдательный. 'Туфли жмут', – догадался я и отвернулся, чтобы скрыть усмешку и не терзать девочку. Правда, на секунду насторожился: 'балерина' явно хромала в нашу Контору. Вопрос: к кому? Но поскольку с приходом Тарасова Лена и её менеджеры (читай 'подружки-сплетницы') чуть ли не каждый день собеседовали секретарей, продавцов и менеджеров, я успокоился: невзрачная 'балерина' могла, в лучшем случае, претендовать на позицию в нашей бухгалтерии (там у нас все с такими лицами), – в худшем, в административном отделе ('сбегай-подай-принеси').
От размышлений меня отвлекает барабанная дробь каблуков, бьющая по ламинату пола. Поворачиваюсь лицом к двери, опираюсь о стол ладонями и присаживаюсь на край стола. Вежливый стук в стеклянную дверь – и в проёме показывается возмущённое лицо Ленки. Причём вид у 'кадровички' такой, точно её пятнадцать минут возили морд... лицом об стол. Склонив голову к плечу, непроизвольно фыркаю.
