355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлия Андреева » Карл Брюллов » Текст книги (страница 3)
Карл Брюллов
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:14

Текст книги "Карл Брюллов"


Автор книги: Юлия Андреева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

Выглянув за дверь, я поздоровался с гостьей. Ею оказалась Леночка Солнцева, двоюродная сестрица художника Федора Солнцева по отцовской линии, после чего предупредил Уленьку, что присоединюсь к ним через несколько минут. На самом деле нужно было пролистнуть бегло законспектированное за Карлом и надеть более подходящую для приема гостей дорогую домашнюю куртку, которых на Рождество я получил в подарок две штуки, невозможная, по прежним годам, роскошь.

Прежние годы… как странно складывается судьба, как непредсказуемо сложилась она у каждого из нас. Впрочем, я ни в коем случае не причисляю себя к счастливцам, с раннего детства обучавшимся в Академии художеств.

В Омске, где мы жили, ничего подобного не было, так что я был лишен счастья постигать азы под мудрым руководством прославленных учителей. И вообще, отец готовил меня к карьере военного, но судьба… судьба распорядилась иначе.

С чего же я начал? Вот ведь неумеха! Карл надеется на мой дар составлять рапорта, а я даже о себе толком ничего рассказать не могу. Нет, определенно так не годится. Нельзя все время пропадать в мастерской или Литейке, иногда необходимо и в обществе бывать, да и писать… непременно нужно писать хотя бы по полстраницы в день, иначе скоро со мной невозможно будет нормально общаться и Уленьку своим занудством, не дай боже, в могилу сведу.

Так что попробую, пока Карл Павлович с дамами в шарады играет, изложить сначала свою жизнь, а потом уже и за Карла возьмусь.

Итак, разрешите представиться, мое имя – Пётр Карлович Клодт барон фон Юргенсбург. Впрочем, все мое баронство – пшик… Титул и больше ничего не оставили мне мои некогда владевшие замками в Курляндии предки, титул да, пожалуй, еще память. Память переживает нас, если, конечно, люди были стоящие. Достойные вечности.

Я младше нашего Карла, Великого Карла, как прозвал его Василий Андреевич Жуковский, почти на шесть лет. Все мои предки, сколько я их знаю, были военными. Прапрадед – генерал-майор шведской службы, герой Северной войны, длившейся двадцать один год между Россией и Швецией за господство на Балтике; отец носил генеральский мундир и прославил имя свое в Отечественной войне 1812 года. Его портрет занимает достойное место в галерее Зимнего дворца.

Я родился в Петербурге в 1805 году. Сразу же после моего появления на свет по службе отец был вынужден перебраться со всей семьей в Омск, где прошли мои детство и юность. Отец занимал должность начальника штаба Отдельного Сибирского корпуса, я же рос тихим, застенчивым мальчиком, любимым развлечением которого стали резьба по дереву, лепка и рисование. Родители не видели в моих занятиях ничего опасного, тем более что я любил изображать лошадей. Это не могло не радовать папеньку. Сам же я честно стремился сделать военную карьеру на радость домашним, еще не понимая, что не она есть мое настоящее призвание, истинное предназначение в жизни. В семнадцать лет я вернулся в столицу, где и поступил в артиллерийское училище, которое закончил в чине подпоручика. До 23 лет служил в учебной артиллерийской бригаде, после чего оставил службу навсегда, сменив блестящий мундир на неприметную штафирку, приняв окончательное и бесповоротное решение стать художником.

С тех пор скопленные деньги я благополучно прожил, а вот устроиться как-то в жизни не получалось. И вместо баронских замков моим пристанищем на долгие годы стал подвал, через окна которого я видел ноги спешащих мимо прохожих. Ни приличного платья, ни сытного стола… даже любовь… в то время я был безнадежно влюблен в хорошенькую Катеньку Мартос, дочь академика Ивана Петровича Мартоса, о которой я грезил днем и ночью.

Кстати, Иван Петрович Мартос – мой учитель по Академии, куда я поступил в тридцатом году на правах вольного слушателя. 1830 год – особенный, для многих судьбоносный год. Начало новых реформ в Академии художеств. В тот год неожиданно для всех было приказано подать в отставку любимому учителю Карла – Андрею Ивановичу Иванову и еще нескольким старым академическим профессорам. Все официально, вызов к Оленину через посыльного с приказом: «по высочайшему повелению», парадные мундиры, дрожащий голос читающего приказ Оленина множится многоголосым эхом. В рескрипте значилось: «с куском хлеба». Но все равно было так страшно и так несправедливо, что, добравшись до своей квартиры на Васильевском, Андрей Иванович свалился на постель на глазах провожавшего его академического полицмейстера – потерянный, опустошенный, насмерть обиженный.

Потом ему еще будут перепадать заказы, радовать визитами бывшие ученики и коллеги, будут приходить из Италии письма сына Александра, но это будет уже совсем другая, отличная от прежней, жизнь.

Зато в Академию пришли новые учителя. Кроме того, брать на обучение стали уже не детей, как это происходило во время ученичества братьев Брюлловых, а взрослых мужей вроде меня.

Когда Карл спросил меня, встречались ли мы с ним в Академии, я не смог сказать, что он уже успел покинуть ее, когда я там только появился. Так что он понятия не имеет, учился ли я вообще чему-либо или самоучка, каких немало.

Каждое воскресенье я шел в академическую церковь с единственной надеждой – увидеть прекрасную Катеньку. Но, пока я мечтал да вздыхал, родители выдали ее замуж за архитектора Василия Глинку, который через год после свадьбы благополучно скончался от холеры, оставив Катерину богатой вдовой с капиталом в сто тысяч рублей. Тут же в двухэтажную квартиру при Академии, занимаемую Мартосами, к Авдотье Афанасьевне и Ивану Петровичу, куда вскоре после похорон мужа перебралась дочь, начали захаживать охочие до вдовушкиных денег женихи. Без утайки и излишней скромности я упал в ноги к почтенной Авдотье Афанасьевне и открылся в своей давней любви и нежных чувствах.

Признаться, я ведал о богатстве Катеньки, но рассуждал так: сто тысяч – огромная, по нашим временам, сумма, и если подлинное чувство и баронский титул смогут обрадовать мою невесту, то о деньгах можно будет вообще забыть, ибо на деньги покойника мы сможет жить долгие годы.

Все это я честно изложил перед Авдотьей Афанасьевной, надеясь, что ее сердце не устоит перед истинно влюбленным мужчиной, но неожиданно почтенная дама подняла меня на смех. «Катенька моя росла, точно принцесса, в холе и неге, дочь академика. Много ли прибыли с ваших лошадок? Чем собираетесь вы, любезный Петр Карлович, кормить семью? Как обеспечите моей Катеньке жизнь, к которой она привыкла? Нет! Пришла охота жениться – выбирайте невесту, равную себе, такую, как племянница моя, дочь брата, покойника, Уленька Спиридонова. С одной стороны, мастерица на все руки, с другой – такая же нищая, как и вы. Правильно люди говорят: «Два сапога – пара». Вот, кабы вы просили у меня ее руки, не моргнув глазом, отдала бы, только берите!»

Уленька! Мне, барону, было предложено жениться на прислуге своей возлюбленной! Не знаю, как я не рухнул тут же, получив столь бесцеремонный, столь наглый и не вязавшийся с правилами хорошего тона и поведения в обществе отказ, но в этот момент я вдруг понял, что моя любовь умерла навсегда. Я поднялся с колен и, смерив нахалку уничижительным взглядом, произнес: «А ведь вы нравы, Авдотья Афанасьевна. Мы с Уленькой как нельзя лучше подходим друг к другу. Уленька в делах и заботах с утра до вечера, я тоже трудолюбив. Следовательно, чего бы мне и не жениться на вашей племяннице?», после чего велел немедленно позвать эту самую Уленьку, и та прибежала в байковом домашнем платье и фартуке. Ровесница моей Катеньки, Иулиания, была двоюродной сестрой Екатерины Мартос по матери и с самого детства жила в их доме на правах приживалки и прислуги. Я много раз видел эту девушку в компании с Катенькой, но не обращал внимания.

Вот, Уленька, барон делает тебе предложение, – заикаясь от волнения и ожидая, что я в любой момент обращу все в шутку, захихикала Авдотья Афанасьевна. – Что же, и теперь не передумаете, Петр Карлович? Ведь на всю жизнь?..

Меня в баронессы?! – зашлась задорным смехом Спиридонова. – Меня?!

Я взял за руки хохотушку и, нимало не смущаясь комичности происходящего, глядя ей прямо в глаза, произнес свое предложение, после чего был назначен день свадьбы, и Авдотья Афанасьевна поспешила скрепить наше решение «родительским» благословением.

Вскоре мы повенчались в крохотной церкви, недалеко от моего дома, и Уленька перебралась в мой подвал. На следующее утро, проснувшись раньше меня, Уленька побежала было на кухню стряпать нам завтрак, но в буфете и в чуланчике было пусто. Не зная, где следует искать хотя бы чайную заварку или кофейные зерна, она дождалась моего пробуждения и, уже причесанная и хорошенькая, скромно приблизилась к нашему нищенскому ложу и спросила, чего бы я желал на завтрак.

Так ничего же и нет, – ответил ей я, заранее хмурясь и готовясь к слезам и попрекам.

Ничего так ничего. Сейчас водички вскипячу, похлебаем тепленького, а то пить с ночи хочется. – Она весело убежала на кухню и вскоре действительно вернулась с двумя кружками.

Внутренне проклиная себя за то, что обрек ни в чем неповинное создание на нищенское существование, я крепился, не желая до поры говорить на столь неприятные темы. Уленька же смотрела на меня большими влюбленными глазами, весело щебеча разные приятные пустяки.

К слову, хозяйкой она оказалась отменной с весьма легким веселым нравом. В первый же день Уленька вымыла и привела в приличный вид мое холостяцкое жилище, восторгаясь каждой глиняной лошадкой, каждым незначительным наброском и, как казалось, считая свою жизнь за мной вполне удавшейся.

«Ты просто люби меня, Петя. А больше мне ничего и не надобно, – словно говорили ее теплые, добрые глаза. – Только люби». Впрочем, с приходом в мой дом Уленьки в нем поселилось счастье, коего я не знал никогда прежде. Для начала, перебирая свое приданое в сундучке с бельем, она обнаружила серебряные рубли, которые тетушка Авдотья Афанасьевна, по старинному русскому обычаю, припрятала ей между вышитых простыней. «Со мной не пропадешь, – повеселела Уленька. – Гроша не было, а тут сразу рубли завелись». Выложила она передо мной на стол свой нежданный капитал. «Верю, что ты принесешь мне счастье…» – с чувством ответил ей я, поцеловав в щеку. Мы тут же оделись и собрались в лавку, так как Уленька еще не знала, где у моего дома что находится и в какие места заходить не стоит. Но не успели мы выйти за порог, как в дверь громко постучали: «Барон Клодт фон Юргенсбург здесь проживать изволит? Его императорское величество пожелало пригласить вас в гвардейский манеж»…

Государь Николай I, заинтересовавшись моими лошадками, поручил мне изваять шестерку коней для колесницы Победы на Нарвских воротах. Там же, в манеже, он с видом знатока в лошадином вопросе изволил показать мне в качестве образца английских жеребцов и распорядился выдать весьма приличный задаток.

Пьяный от счастья и окрыленный небывалой удачей, я ворвался в дом, где уже приятно пахло свежезаваренным кофе и теплой выпечкой. В тот же день мы отправились по магазинам и купили Уленьке самое красивое и дорогое платье, какое только сумели отыскать. К слову, в ее жизни это было первое платье, не перешитое с чужого плеча, а купленное специально для нее! «Так и только так должна выглядеть баронесса Клодт фон Юргенсбург», – сказал я, понимая, что Уленька выглядит, словно сказочная принцесса или скорее пришедшая мне на помощь фея.

Через пару месяцев мы, не выдержав, нанесли визит в дом Мартосов, при этом Уленька вела себя простодушно и непринужденно, я же радовался, наблюдая, как вытягивается лицо у добрейшей Авдотьи Афанасьевны и как злобно чернеет Катенька Глинка.

Впрочем, что интересного я находил в ней все это время? Даже после того, как до меня дошел проверенный слух о том, как после нашего визита Екатерина Ивановна бранилась с матерью, что та, не посоветовавшись с ней, отказала мне, я не испытал сожаления о содеянном.

В то время Уленька уже носила под сердцем нашего первенца Михаила, мы переехали в новый дом и строили себе дачу в Павловске.

Благодаря Уленьке наш дом постепенно приобретал славу светского салона, хотя под его крышей так и не поселилась чопорность и холодность. Но самое главное – я еще больше сблизился с людьми искусства, многие из которых полюбили бывать у нас. Сам академик акварельной живописи, муж сестры Карла, Юлии, Петр Соколов, как-то сделал весьма удачный портрет с Уленьки, сообщив, что писал ее девочкой, а теперь желает изобразить баронессу такой, какой она стала, – милой и простой, с букетом цветов, который в тот день она принесла с собой с прогулки. Великий Карл обожал заходить к нам без предупреждения, играя с детьми и весело болтая с Уленькой, да всех и не упомнишь.

Глава 5

Я отложил перо, когда моя младшая – Машенька – неожиданно распахнула дверь в кабинет, закричав с порога, что из конюшни опять пропал ослик, на котором так любили кататься дети. За Машенькой семенила, переваливаясь, точно старая утка, нянька. Вообще-то, нянька не должна была допускать, чтобы дети без сопровождения взрослых проникали в кабинет или, упаси боже, мастерскую, но разве ж уследишь, тем более, когда старше ее всего-то на год Мишка летит в одну сторону, а Маша в другую.

Взяв малышку на руки, вместе мы спустились во двор. Как и следовало ожидать, вся семья – Карл и недавно приехавшая Лена – собралась у конюшни.

– Надо бы следы поискать, – деловито предложил смешной в своей детской серьезности Михаил. – Может, Жорка рисует его где-нибудь за домом, – Жорка, или Георгий, сын одного моего дальнего родственника, нот уже с полгода жил у нас, действительно увлекался живописью, отдавая предпочтение пейзажам и изображениям живности.

– За домом уже искали, к тому же Георгий с утра к приятелю в соседний дом отпросился. Не на осле же он туда поехал? – с недоумением уставилась на нас Уленька.

– Я побегу. – Машенька попыталась высвободиться, но я обнял егозу, взяв ее на руки.

– Незадача, – почесал в затылке Карл, – цыгане свели?

– Цыгане скорее бы коней свели, вот какие красавцы нынче у Петра Карловича позируют, – улыбнулась Леночка.

– Да уж, на цыган не похоже, – я беспомощно оглядел стойла.

– Дворника нужно спросить, его дело – за двором доглядывать. Вот если бы в доме что потерялось, тогда… – нянька придвинулась к Мише, вытерев подолом его вечно сопливый нос.

– Дворник с утра пьян и спит в людской, – пожала плечами Уленька, – впрочем, я спозаранку в город выезжала. А никто, часом, не слышал, не было ли похорон где-нибудь поблизости?

– Как же, было-было! – затараторили дети.

– Ну, тодыть все ясно, – сразу же заулыбалась нянька. – Тоды он к процессии пристроился, окаянный, такая уж у него прихоть. Чуть заслышит похоронный марш, тут же из стойла вон, и покуда покойника до кладбища не проводит, нипочем домой не вернется.

Все рассмеялись.

– Вот если не вернется серый по собственному желанию, я с дворника да и с тебя за беглеца ушастого взыщу. Мне, может быть, еще сегодня лепить желание придет, что я тогда буду делать? Пьяного дворника вместо осла ваять?

– Ваяй, ваяй, коли твоей модели к вечеру не обнаружится, я тебе нескольких академиков, так и быть, позировать сосватаю, – залился добродушным смехом Карл, – они точь-в-точь твой осел. Только без музыкального слуха, уж не обессудь.

Впрочем, все уже понимали, что я шучу, так как самые удобные часы для такого занятия, как рисование и лепка, – на рассвете или днем. Меж тем близился вечер [11]11
  Запись в альбоме Клодт фон Юргенсбург, баронессы Иулиании: «Сегодня Карл Павлович ни с того ни с сего заторопился написать с меня портрет: «Сиди вот так. Буду рисовать… – важно скомандовал он. – И не надо тебе наряжаться. Пусть об этом другие дуры думают, а ты прекрасна всегда. Я люблю тебя, твоего Петю, ваших гостей и зверей, которые живут в доме на правах хороших людей… Не двигайся. Перестань хохотать. Я начинаю…»


[Закрыть]
. Карл проснулся среди ночи от ощущения переполнявшего его счастья. Во сне он снова видел ту женщину – женщину, приходящую к нему в самых прекрасных и удивительных снах. Женщину, созданную из ночи и огня. Темноволосую жрицу опасной ночной богини, которую боготворил маленький Брюлло.

Иногда, когда Карлу было особенно плохо, женщина приходила каждую ночь, укачивая больного мальчика и напевая ему на ухо песни. Карл прижимался щекой к ее теплой груди и засыпал.

Она лечила его, поила горячим сладким вином с травами, ласково массировала поясницу и ноги.

Доктор прописал тепло. Карл сидел на куче разогретого солнцем песка, развлекаясь тем, что закапывал в песок свою руку, а затем раскапывал ее, стараясь не дотронуться до кожи.

На самом деле я хохотала совсем не из-за того, что никогда не позировала. Это в доме-то скульптора, где, что ни день, художник или ваятель? Рисовали меня и прежде, не однажды. И меня, и красавицу нашу и умницу Катеньку. Просто смешно вышло, что Великий, как прозвал его пиит Жуковский, вроде как всех женщин разделил на дур, которым нужно наряжаться, и дур, которым это не обязательно.

В отношении меня он, скорее всего, прав. Но только сдается мне, кого-кого, а Юлию Павловну он нипочем дурой бы не осмелился назвать. Но про то я никогда не узнаю.

Отец сделал деревянные формочки и принес их в песочницу. Но Карлу не нравились формочки и вообще обычные детские игрушки. Что в них интересного? Разноцветные формочки было приятно рассматривать, расставляя их по цветам. Когда удавалось выстроить формочки правильным магическим порядком, в награду мальчику спускалась с самого неба женщина из сна; черные, точно южная ночь, волосы которой развевались по ветру, а легкие одежды, накидки и шарфы делали ее похожей на диковинный цветок. Она обнимала маленького Карла и уносила его на берег моря, где они подолгу бродили по кромке воды, играя с волнами.

Когда приходило время обеда, из Академии возвращался отец, брал сонного Карла из песочницы и нес домой. Однажды старший брат Саша заметил, как при виде его Карл быстро засунул что-то за пазуху. Александр подошел к брату и потребовал показать ему спрятанное.

С неохотой мальчик пошарил за воротом рубашки и извлек оттуда ракушку. В любой другой семье, наверное, задались бы вопросом, откуда не могущий встать на ножки мальчик вдруг взял эдакую диковинку, но в семье Брюлло никого не интересовало, что и откуда. Вместо этого отец водрузил ракушку на стол, после чего вся семья по очереди начала разглядывать ее через увеличительное стекло. Затем Павел Иванович принес из мастерской коробку с красками и вместе с Александром и Федором они занялись выписыванием ракушки.

Глава 6

В тот день Карл остался спать в комнатах, и я попросил, чтобы его не тревожили без дела. Гости в нашем доме – дело вполне обычное. Иногда друзья собираются в столь великом количестве, что класть их абсолютно некуда. Для такого случая давным-давно разработано правило – особ женского пола устраивать дома на кроватях, диванах, топчанах и вообще везде, куда только можно бросить перинку или тюфячок, мужчины же спят в сарае или на сеновале. Зная простоту нашей жизни, свычаи и обычаи, никто до сих пор не обижался и не куксился.

И если барон фон Юргенсбург, баронесса и их дети не гнушаются сидеть за столом с рабочими из литейного цеха, с чего же гостям нос воротить? И так во всем.

В летние месяцы, когда в городе жара, пыль да вонь, милое дело – отправиться на природу. Друзья-художники везут на себе ящики с краской, бумагу, холсты, пялки [12]12
  Пялки – подрамники.


[Закрыть]
и… а дальше, как любит говорить моя Уленька, начинается легенда… история о том, как кто-то, живя летом пару недель в доме барона Клодта, писал дивное озеро; как кто-то выписывал степь широ-о-о-кую; третьему досталась извилистая река… Что же такое? Ведь не мог дом барона фон Юргенсбург стоять сразу же на озере, в степи, на реке, в густом лесу или пустыне? Ан мог! И те, кто в дом наш вхожи, знают, что несколько лет назад, по совету любимой Уленьки, поставил я домик наш крошечный на колеса надежные, и ездим мы теперь, передвигаемые лошадиной или, чаще, бычьей силой по всей нашей необъятной родине! А скоро и в другие земли, даст Бог, поедем. Вот только бумаги выправим да и поедем, ей-богу!

Со всеми нашими дорогими «квартирантами», копытными нашими гостями, моделями моими, что позируют неустанно и уже запечатлены многие в скульптурах [13]13
  Из воспоминаний Михаила Петровича Клодта, старшего сына Клодтов фон Юргенсбург: «Как приезжали гости, так дом по швам трещал. Дамы спали в комнатах, а мужчины – вповалку на конюшне или сеновале. И никто не обижался. Потом отец изобрел дома на колесах. Когда мы на этих тарантасах передвигались, детишки бежали следом и кричали: «Смотрите, цыгане приехали!»


[Закрыть]
.

– Выпускная золотая медаль давала право на поездку за границу с пенсионом. Штука более чем привлекательная, – начал Карл, едва я оторвал его от чаепития и призвал заняться делом. – Отчего же всякий учащийся Академии, да и не учащийся, но художественным делом занимающийся, – покосился в мою сторону: не обидел ли ненароком? Не обидел. Продолжает дальше. – Отчего же все мечтают об этой командировке, ради которой приходится отрываться от всего привычного, от семьи, друзей, и тащиться… – он несколько раз махнул рукой, как бы заранее зарекаясь рассказывать о превратностях судьбы и о тех неприятностях, которые в дороге путешественнику встретиться могут. – По окончании Академии, что может ждать свободного художника? Если за время обучения он стал знаменит, завел необходимые знакомства или добрейшие учителя стремятся ему потрафить в этом деле, стало быть, будет он получать заказы от частных лиц или от обществ, малевать портреты, возможно, совершенно неинтересных ему людей, расписывать церкви, писать образа. А нет… начнет бегать по урокам или пристроится к какому-нибудь художественному ремеслу – по дереву резать, ткани для театра раскрашивать, да мало ли что еще.

Пенсион для того и платят, чтобы ты, о хлебе насущном не заботясь, учился и творил! Свой почерк, свою индивидуальность выказал, чтобы потом уже и…

Одно плохо: в Европе в то время было неспокойно. В Неаполе карбонарии (угольщики) устроили военный бунт. Некто Лувель во Франции зарезал герцога Беррийского, племянника короля Людовика XVIII, когда тот, покинув зал парижской Оперы, собирался уже уехать домой. Герцог едва успел усадить супругу в карету. Поговаривали, что, пронзая герцогскую печенку длинным ножом, Лувель держал жертву за шиворот. Что было сразу же отражено в карикатурном изображении, которое после тиражировалось во множестве.

Во Франции и Италии народ требовал конституцию, шествуя по городам с трехцветными кокардами карбонарских цветов (красного, черного и синего). Австрия наносила удары по неаполитанской армии, и в это же время над Турином поднялось и затрепетало в воздухе национальное знамя. Разбуженная князем Александром Ипсиланти Греция выступила против турецкого владычества.

В Испании Рафаэль Риего во главе батальона шел по Андалузии, провозглашая конституцию. Был разбит и с сорока пятью оставшимися от батальона воинами засел в горах, ожидая, когда брошенная им искра разгорится в пламя и когда это пламя охватит всю страну.

Мощные волны революционных взрывов достигли пределов отечества, взбаламутив мыслящую молодежь:

 
Друзья! нас ждут сыны Эллады!
Кто даст нам крылья? полетим!
Сокройтесь, горы, реки, грады!
Они нас ждут: скорее к ним!
Судьба, услышь мои молитвы,
Пошли, пошли и мне минуту первой битвы!
 

Вильгельм Кюхельбекер приветствовал греческих повстанцев. Через три года, в июле 1823-го, Байрон оставит Италию, чтобы присоединиться к греческим повстанцам, ведущим войну против Османской империи за свою независимость.

В это время нашему выпуску угораздило закончить свое обучение, я посватался было к дочке моего учителя Иванова, получил отказ, а стало быть, рвался поскорее убраться из Петербурга, дабы снискать немедленной славы.

Не желая нарушать закона, но одновременно с тем понимая, что, отпустив такого человека, как я, за границу, он невольно посылает меня в мир, в котором я либо сгорю заживо, оказавшись на пути несущихся коней свободы, либо сам примкну к карбонариям, Алексей Николаевич Оленин оказался лицом к лицу с непростой задачей.

Карл снова покосился на меня, лукаво подмигнув. Дело в том, что ходили упорные слухи, будто бы, ваяя коней для колесницы Славы [14]14
  Нарвские Триумфальные ворота – памятник архитектуры стиля ампир в Санкт-Петербурге. Расположены на Площади Стачек. Построены в 1827–1834 гг. (архитектор Василий Стасов, скульпторы С. С. Пименов, В. И. Демут-Малиновский (колесница в группе Славы, фигуры воинов и двух коней), П. К. Клодт (первая серьезная работа) в память о героях Отечественной войны 1812 года. Высота – более 30 м, ширина – 28 м, ширина пролета – более 8 м, высота пролета – 15 м.


[Закрыть]
, я вложил в это произведение столько вольнодумия, сколько его не было ни в стихах Кюхельбекера, ни нашего общего друга, покойного ныне Пушкина. Впрочем, животные есть животные, и их не спросишь, на чьей они стороне и какого мнения придерживаются об устройстве общества, желают ли конституции или ратуют за старый порядок.

– Оленин боялся, что меня либо убьют повстанцы, либо я, что не лучше, и сам заражусь бунтарскими идеями, – продолжил Карл. – Поэтому он вызвал меня в свой кабинет, где в свойственной ему сдержанной манере объявил о невозможности отправить ни меня, ни Александра за границу прямо сейчас, предложив вместо командировки остаться еще на три года в Академии для дальнейшего усовершенствования. Практика более чем обычная.

Но и это еще не все. Было принято решение, что всех медалистов этого года Академия отдает под надзор исполнительного академического инспектора. Это было ужасно!

Возможно, следовало смириться, как смирились другие, как смирились Александр и уже давно дожидавшийся своей очереди Федор, и согласиться пойти под надзор, но попросить, чтобы этот самый надзор осуществлял один из любимых учителей: Иванов, Егоров или тот же Угрюмов, писавший на исторические сюжеты. Со всеми профессорами я был в приятных или даже дружеских отношениях, и их надзор вряд ли перерос бы для меня в диктат и тиранию. Но… я уже сказал свое решительное «нет». Отступать было поздно.

С другой стороны, теперь я должен был слушать бесконечные попреки отца и выговоры матушки, для которых мой отказ Оленину был мальчишеской глупостью и необоснованным бунтом. На счастье, брат Александр как раз в ту пору пожелал отделиться от семьи. Давно, еще в Академии, Саша склонялся к архитектуре и теперь, живя под надзором профессора Михайлова, создал проекты конюшен, фонтана, павильона у воды, а также был определен в комиссию по перестройке Исаакиевского собора с чином художника четырнадцатого класса и квартирой!

Вот эта-то квартира и манила меня больше всего, хотя вру, не только это. Еще возможность попробовать жить без матушки и батюшки, поглядеть на строительство, подышать свежей краской, полазить по строительным лесам… да мало ли что еще.

Собрав свой скарб, который по большей части составляли ящики с красками, палитры, свернутые в рулоны чистые холсты, альбомы, карандаши, всевозможные чертежные приспособления и все, что было пригодно для занятий живописью, мы переехали из дома на Средней линии Васильевского острова к подножию перестраиваемого французом Монферраном собора.

Я не оговорился, сказав, что жить нам предстояло у подножия Исаакия. Дело в том, что для удобства прямо на площади были возведены временные деревянные мастерские, в которых жили и работали все, кто трудился над этим проектом. Александру были выделены две комнаты, что нас вполне устраивало. Кроме нас, во временных мастерских, скроенных на манер длинных казарм, жили рабочие, тут же были устроены склады и сараи, художественные мастерские и различные конторы.

Изначально рабочих планировали заселять из расчета по одному погонному аршину на человека, но в результате там, где было запланировано триста коек, каким-то чудом было всунуто целых пятьсот.

Мастерская, где должен был служить Александр, располагалась буквально у нас за стенкой, так что лишний раз задумаешься, когда решишься с Яшкой Хмельницким домой притащиться или привести веселую девку…

Так бы я и жил у Александра, возможно, помогал бы ему, чем мог, писал бы или сидел в кабаках да кухмейстерских с друзьями, но буквально через год после моего выпуска было организовано «Общество поощрения художников» [15]15
  Учредители Общества – статс-секретарь Александра I Петр Андреевич Кикин, автор любительских зарисовок на тему Отечественной войны 1812 года; полковник в отставке Александр Иванович Дмитриев-Мамонов; ученый астроном и геодезист, составитель первого топографического плана Петербурга Федор Федорович Шуберт; флигель-адъютант Лев Иванович Киль; князь Иван Алексеевич Гагарин.


[Закрыть]
, возглавил которое статс-секретарь Кикин, которое и постановило отправлять молодых людей за границу на деньги меценатов. Первым пенсионером Общества был назначен я.

Я поднял голову от листа, пытаясь понять, отчего Карл вдруг начал говорить со мной на вы, и только теперь приметил смирно сидящих у дверей Уленьку и Машеньку. Обе с замиранием сердца слушали Брюллова, боясь лишний раз вздохнуть.

Поняв, что они замечены, Машенька бросилась ко мне в объятия, а Уленька сообщила, что чай уже готов и пироги поспели. Так что мы тут же решили прерваться, дабы вкусить дивные Уленькины творения – пироги круглые с капустой и яйцом в виде изящных корзиночек с грибами и луком, и, наконец, венец творения – огромные оладьи-рыбники! Пряники – разной формы свежие, душистые. Этого добра в любой день навалом, в мастерской на особом столике под крышкой и платком от пыли, чтобы лишний раз никого не беспокоить, когда охота подкрепиться настанет. Недалеко от пирогов – вазочка с красной икрой и масленка с горкой желтоватого масла. Свиной копченый окорок заранее нарезан ломтями в ладонь шириной.

Чай – только китайский, к нему топленые сливки нежно желто-розового оттенка, так и хочется зачерпнуть чайной ложкой и отправить в рот. Вкусно!..

Дети перешептываются, толкают друг дружку локтями, самостоятельно угощаются ароматными пирогами, прихлебывают чай со сливками или сливки с несколькими каплями чая. Никто ни за кем не следит, никто никого не обслуживает. Волчку Кайзеру – всеобщему любимцу – то и дело достаются щедрые куски со стола. Запретишь – дети специально начнут ронять пироги на пол, желая усладить серого.

Впрочем, какой там запретить, когда он умильной, лоснящейся от чрезмерного чревоугодия мордой, тычется в коленки, просительно заглядывая в глаза.

А тем временем, на холодке в подполе, уже несколько часов томится черное портерное пиво по двадцать копеек серебром бутылка. Я оглядываю стол – ну и ловко же подчищает мое семейство всякого рода вкусности… буквально минуту назад думал захватить с собой пару грибных корзиночек и рыбник для икорного бутерброда – ан, нет. Ничего, Карл уже сыт и не откажется вкусить похожую на алые драгоценные камушки красную икорку на теплой булочке с золотой хрустящей корочкой, а не на горячем пироге, как это он предпочитает. Простит великодушно, когда увидит мою последнюю работу. А не простит, так надобно распорядиться, чтобы нянька достала буженины.

Ну, все, перекус закончился, хлопаю себе по ноге, и волк поспешно заканчивает трапезу и встает рядом. Чудесный зверь! Красивый и невероятно добрый. Вот с кем детям и в лесу сам черт не страшен. Волк у нас в семье с щенячьего возраста – деревенские дети притащили да за несколько печеных яблок и продали. Поначалу думал нарисовать его, да и отдать в цирк, а потом прикипел душой, полюбил.

Мы с Карлом возвращаемся в кабинет, я киваю прислуге Дарье, чтобы принесла нам пиво. Английское пиво – незаменимая вещь для задушевных бесед.

Пиво пенится в стаканах, темно-коричневое, почти черное. Карл пьет с чувством, делая выразительные паузы, точно актер на сцене. Когда-то его сравнивали с золотокудрым Аполлоном, но сегодня он всесильный, роскошный Бахус. Красавец мужчина, титан, великий Брюллов.

– Август Августович издал подборку своих рисунков будущего Исаакия и пустил их в свободную продажу. Рисунки были хороши и их покупали. С шумом и треском рухнула старая, не вписывающаяся в новый ансамбль колокольня, французик раздавал подряды на разного рода работы. Говорили, что только на этом деле он получил свои первые тысячи, а может быть, и миллионы. Да, именно что миллионы, – поймал он мой недоверчивый взгляд. Во всяком случае, так следует из донесения подполковника Петра Борушникевича, возглавлявшего комиссию по выявлению злоупотреблений на строительстве нового собора. А по его честным солдатским расчетам, из пяти направленных на строительство из государственной казны миллионов два растаяли бесследно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю