355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлия Гордон-Off » Карелия (СИ) » Текст книги (страница 2)
Карелия (СИ)
  • Текст добавлен: 20 октября 2019, 21:30

Текст книги "Карелия (СИ)"


Автор книги: Юлия Гордон-Off



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19. 10-е октября. Первый день в лесу

Катер крался сквозь злую тревожную темноту. На палубу было не высунуться, потому что разбитые носом злые ладожские волны взлетали брызгами и окатывали всё небольшое судёнышко, которое на этих волнах болталось как поплавок из пробки. А мы сидели укрытые брезентом в двух узких длинных вырезах глубиной и шириной около полуметра прямо в покатой палубе, как сказали, это место у них под две торпеды изначально. Вниз нам подложили тоже чехлы наверно и казалось внутри перемешались не только потроха, но даже мысли. Нас так капитально уболтало, что даже не тошнило, а потрясённый организм неспособный поверить в такую каверзу со стороны владельца просто взял самоотвод. Видеть радостно скалящегося, скачущего как мартышка, периодически заглядывающего к нам матроса было чем-то запредельным. Но тем не менее катер нас куда-то вёз, как мне когда-то говорили, ШЁЛ согласно всем своим и старинным морским правилам и уложениям…

После кормёжки, мы пошли с Митричем, как я не хихикала про себя, что Митричи – это профессиональная каста старшин для армии и флота, до меня начало доходить произошедшее в моей жизни изменение и меня начало потряхивать. Может и мои внутренние хихиканья по поводу старшины были подспудными попытками отвлечься. Во владениях старшины я бы не сказала, что было много всего, но первое впечатление – это абсолютный порядок и понимание, что в этом порядке спрятано куда больше, чем видно лежащим открыто. В помещении раза в три большем, чем то, в котором размещается группа, явно сделанные на скорую руку стеллажи вдоль стен и два в середине во всю длину и от пола до потолка. На полках в кажущемся беспорядке разложено всё самое разное и вроде совершенно не сочетаемое и неуместное. Мне в глаза сразу бросилась явно женская соломенная шляпка с ярко красной лентой и искусственными маками, висящая на торце одного стеллажа. На стоящем в углу столе громоздится большой глобус, на северный полюс которого надета будёновка. Ещё почему-то зацепилась взглядом за ряд винтовок у стены с наваленными перед ними валенками и бурками. И почти шедевром была явно комсоставовская шикарная шинель со старшинскими уголками-петлицами на плечиках, по длине, явно кавалерийская. "Надо полагать, что шинель – это маленькая слабость вашего старшины…" – заметил мне Сосед. "И чего это старшина только мой, НАШ он, дорогой Сосед! Куда же ты теперь от меня денешься?" – тут же автоматически парировала я это его "вашего". Долго оглядываться мне не дали. Старшина о чём-то ещё раньше пошушукался с Никитой, поэтому сразу взялся за дело:

– Так, дочка! Давай в тот проход, там простынка на полке лежит и палка вверху поперёк. Иди, простынку на палку накинь, и кабинка для переодевания тебе выйдет. А я тебе пока одёжку подберу… И где ж вас таких мелких только находят? Спасибо начальству! И пусть живёт оно долго и счастливо…

Он ещё чего-то бурчал про то, что всё время находят то обломов, которым сапоги сорок шестого размера не найдёшь, то теперь мелкое подавай. Ивана с Никитой выставил из каптёрки сразу, они мяукнуть не успели. Я же сделала, как мне велели из палки и простыни занавеску, и присела на какой-то тюк. Раздеваться мне ведь не велели, а надо, так это и не долго. Ещё чего-то бурча, старшина пришёл ко мне и перекинул через палку-загородку нательное бельё:

– Ты, это… Скидовай всё и бельишко примерь, а там дальше смотреть будем.

Бельё стандартное солдатское, вроде бы тёплое и не новое, на завязках и без штампов. Надела, стою…

– Ну, ты скоро? Оделась ужо поди…

– Оделась…

– Так выходь, погляда ничего лучше нет! А меня стесняться неча. У меня старшая уже двух пострелят в подоле притащила, а сынок теперь батькой командовать может, лейтенант понимашь, фу ты – ну ты, сабли гнуты! – Выхожу на свет, оглядываю себя. Да-а… Картинка, надо думать.

Старшина деловито меня оглядывает и поворачивает:

– Ты, девонька, нос то не морщи! Бельё я тебе специально стираное и ношеное нашёл, потом, если умная, поймёшь… И спасибо старику скажешь. А что просторное, так оно и хорошо даже, двигаться мешать не будет. Тебе в дело идтить, а не на танцы со свиданкой. Ты, это… Лифчик под бельё на дело не надевай! Сотрёт чего, оно тебе лишним будет. И бельё на голое тело надевай, только трусы можешь оставить, хотя лучше и их не надо. Да! Чуть не забыл! Память уже не та. Ты, когда другой раз одеваться будешь, бельё всё навыворот надевай, швы чтоб наружу были, тогда страх, что сотрёшься меньше будет, а то у вас – девчонок кожа такая нежная, вмиг до мяса слезет. Ты, давай иди перенагишайся, а я пока верх тебе подберу, потом уже подгонять всё разом будем… – И ехидно подмигнув, чувствительно шлёпнул меня по попе, придав ускорение к моей раздевалке, я даже возмутиться не успела.

В загородке переодела, как велено, не переставая удивляться странным советам, да и что лучшего, если бельё ношеное, так бы и сказал, что жалко ему на меня новое тратить. Против надевания белья швами наружу восстало всё внутреннее естество. Как же это так? Ведь нельзя так, срам то какой для девушки! У девушки всё должно быть правильно и красиво! И не дай Бог, где хоть тютельку что-нибудь не так! А здесь велят специально навыворот как распустёхе какой:

– Ми-и-итрич! А можно я не буду бельё навыворот?

– Вот говорила моя бабка Прасковья – покойница, Царствие ей небесное! – Я почти увидела мысленно, как Митрич перекрестился. – Что ум бабе дан только для одного понимания, чтобы поумнела, глянула, какая она дура и больше не высовывалась людям на смех. Тебе старшие умные люди говорят, тебе мало? Я и приказать могу, вот ещё неслух на мою голову! Я ж тебе бельё стираное ношеное зачем искал?

– Жалко новое?…

– Вот ей же Богу, ума нет – рот зашей! Это что ж ты такое удумала? Тьфу! Даже говорить не буду! Я же об тебе дурёха заботу стараю! Чтоб новое необмятое тебе кожу не содрало! И швы за тем же! Сама не заметишь, как всё сотрёшь, а потом какой из тебя боец будет? Вот наказанье на мою голову! – Мне стало очень стыдно и быстренько всё переодела. Выскочила босыми ногами по зябкому полу и подбежав к сидящему на табурете Митричу, пока он не успел ничего сказать, обняла и чмокнула в колючую щёку:

– Ну, не сердись! Митрич! Я же не знала…

– Вот знаете, что вам ласковым всё прощается… А зла нет… Кх-хм… Так! Ну, повернись! Вот теперь всё правильно. Не смотри, что длинно и завязки перешьём. Так, вот тебе нашёл, примерь ка…

Он протянул мне комплект солдатской формы. Я уже не уходя стала натягивать, штанины подштанников задрались, Митрич успокоил, что это не важно сейчас, что пришьём штрипки и не будет задираться. В галифе и гимнастёрке мне до колен я наверно выглядела как клоун. Но Митрич чего-то себе бурча явно остался доволен и велел всё с себя снимать и пока не одеваться, а завернуться в одеяло и пока посидеть. Когда я завёрнутая в байковое одеяло вынесла свою одёжку, он уже достал Зингеровскую машинку и деловито слюнил и снаряжал в неё нитку. После этого ловко стал на ней строчить, чего-то отрезать, а в других местах пришивать. А я с удовольствием смотрела на его ловкую работу, явно не первый раз он таким делом занимается, в руках почему-то оказался мой пояс, который мне ещё мама шила. Как же я радовалась тогда ему, ведь это был первый у меня настоящий, как у взрослых женщин, а не с лямками на плечах, как у детишек. И хорошо помню. Как мама мне на него эту оборку шёлковую голубенькую пришивала и пуговицы эти перламутровые. Я ещё тогда удивлялась, что такие красивые пуговицы в пору на кофточку нарядную пришивать, а тут пояс, который под платьем и не увидит никто. На, что мама мне неторопливо объясняла, что я теперь девушка и должна понимать, что к себе нужно относиться правильно, с заботой и любовью, а потому если есть возможность, то носить красивые вещи, чтобы себе самой нравиться, а не как прости-господи мужчин завлекать. И если я сама знаю, что у меня внизу всё красиво, так и чувствовать себя буду уверенно, себе нравиться, а значит, и другим на меня будет приятно смотреть. Вот поэтому и пуговки такие мы выбрали, для красоты, как и оборочка эта… Так задумалась с воспоминаниями, что не заметила, как Митрич закончил, а он уже протягивает готовое, опять мерить.

Теперь всё осталось широкое, но уже не болталось безумно, а было просто чуть великовато вширь. Внизу у белья и галифе появились мягкие штрипки, а на поясе вместо завязок я сама пришила пуговицу. Гимнастёрка потеряла часть длины и стала только попу прикрывать. Подумав, я натянула поверх нижней рубахи свою тёплую тельняшку, при виде которой Митрич скривился, но ничего не сказал. Поглядев мои сапоги, Митрич хмыкнул, потом вдруг спросил:

– А ведь Амаяк шил? Если знаешь…

– Да, дядя Амаяк, а вы откуда знаете?

– Так я тоже местный почти. Ты вроде из ленинградских, а я Мартышкинский, не слыхала? Моряки многие знают…

– Нет, не слыхала… А это где?

– А это, милая! Деревня наша так называется ещё с царских времён, недалече от Ораниенбаума, Мартышкино, много есть сказок, почему её так назвали, а я, стало быть, в ней вырос. А моряки, потому, что паром из Кронштадта рядом и в увольнение к нам в клуб заходят часто, так считай половину наших девок замуж и уводят. Вот… Про сапоги я тебе так скажу. В дело лучше тебе в них идти, эти не подведут и не развалятся. А как вернёшься, так тебе новые спроворю! Давай только ножку твою на бумаге нарисуем. – Я поставила ногу на кусок картона и он жутко щекотно обвёл её карандашом. Потом обмерил подъём и подписал картонку. – Теперь и не сомневайся! Обязательно обратно вернёшься живая. Примета есть, что за хорошими долгами судьба вернуться помогает… Ладно! Это я так… Не думай о таком перед выходом…

В результате, через час с небольшим, старшина привёл меня в нашу комнату всю в зелёном, но не в шинели, а в ватной зелёной телогрейке и в будёновке без звёздочки. Как углядела в небольшом зеркале, выглядела я как колобок, перетянутый ремнями на двух помочах спереди и одной сзади. Ещё со мной был сидор с запасными портянками, сменой белья, ложкой, кружкой, каким-то плоским котелком. Сзади сбоку ремень непривычно оттягивала кобура с настоящим новеньким наганом. В комнате были все вместе с майором и каким-то почти лысым толстеньким живчиком со шпалой в петлице. Все дружно уставились на меня, как на явление Христа народу. Майор выдержал паузу и озвучил:

– Значит так! Обстоятельства непонятные, но быть может по всякому. Поэтому, я вас прошу, мужики, давайте поспешайте медленно! Митрич! Одел, всё нормально?

– Так, что смог, вроде нормально должно быть…

– Хорошо! Только ещё гражданку приготовь, что-нибудь не броское, под местную селянку…

– Так, где же я возьму то? Товарищ майор!

– Часа два, думаю, у тебя есть! Напрягись! Старшина! И кончай мне это…

– Есть, напрягаться… – И Митрич вышел.

– У вас по плану, что там дальше?

– Сейчас отстреляем, посмотрим…

– Мою машину возьмите, время дорого!

– Хорошо! Товарищ майор! А командир с нами?

– Сами уж давайте. А потом рацию проверить! Я Николая пришлю. Всё! По коням!

Дальше всё завертелось, меня подхватили, и мы поехали в посадку стрелять. Оказалось, что наган одной рукой мне удержать очень трудно и его сильно подкидывает, а двумя руками я даже несколько раз попала в пустые банки на расстоянии метров двадцать. Иван оказался очень хорошим учителем. Я поначалу пыталась целиться, что он пресёк едва заметил, и стал объяснять, что из пистолета так стрелять нельзя, надо просто наводить, как пальчиком понарошку прицеливаются, когда дети в войнушку играют. Вот я и прицеливалась мысленно, словно пальцем показывала, и едва у меня перестало при выстреле наган подбрасывать, я стала попадать, не всегда, иногда пуля пролетала мимо и щепила бревно, на котором банки стояли. В общем, оглохла, настрелялась, ведь меня ещё заставили несколько раз выстрелить из "ТТ", который мне ужасно не понравился, в моей ладони рукоять едва помещалась и неудобная она и подкидывает его сильнее. Постреляла и из "ППД", мне показали, как его к стрельбе приводить, как пружину взводить. Ещё показали "Суоми" и немецкий автомат, который Сосед назвал "Шмайсером", но тут же добавил, что вроде это неправильное название, но из них не стреляли, только показали, как взводить и куда нажимать. На вытащенные из машины пулемёт Дегтярева с плоским дырчатым диском и второй с лентой Иван посмотрел как-то очень грустно и на этом мои мучения почти закончились.

Напоследок мне вручили маленький пистолет, какой-то "Браунинг", ещё сказали, что он "дамский" и в нём всего шесть патронов. Авдей, который, мне его вручал, жутко краснея, сказал, что буржуи его так и называют срамно "Браунинг-Бабы".[2]2
  Авдей Матяшов немного путает. Речь идёт про доработку модели «Браунинг» 1906 года калибра 6,35 мм, названного «Браунинг-Бэби», который был разработан позже, имел вес 275 грамм (на 100 грамм меньше первого) и вообще стал миниатюрнее и изящнее. Его судьбу предрешил слишком слабый патрон 6,35Х15, при выстреле с расстояния он порой даже не пробивал мужской массивный череп или плотное зимнее пальто. Но около пятисот штук всё-таки было выпущено… Сама его в руках держала, только пострелять не вышло. Прелестная игрушка. А что у ротвейлера пули от лба отскакивают, так я собак люблю и в ротвейлера стрелять ни за что не стану.


[Закрыть]
Стреляли из него только два раза, потому, что кроме тех, что в нём, патронов всего двенадцать штук. С каким презрением на него смотрел Иван, но мне пистолет жутко понравился, хотя отдача у него оказалась достаточно сильная и при первом выстреле едва не выронила его и никуда не попала. Второй выстрел, а стреляла я из него метров с десяти, весело продырявил жестяную банку. Даже не верится, что это оружие, а ещё у него такие гладенькие перламутровые накладки с узорами на затворной раме и ниже неё по белого цвета металлическому матовому покрытию. Мне показали, как передёргивать затвор и как отводить вниз предохранитель. Очень понравилось, что его можно без боязни хранить взведённым и с патроном в стволе, только предохранитель нажать и можно стрелять. И если пистолет уже взведён, то сзади торчит металлически шпынёк – сигнализатор взвода. Правда, хоть пружина у затвора достаточно мощная и долго не ослабнет, но держать патрон в патроннике всё равно не стоит. Как сказал Авдей, всегда перед выстрелом есть полсекунды взвести пистолет. Ещё у него калибр меньше, чем у нагана, и стрелять лучше почти в упор. Носить его посоветовали в кармане, кобура к нему не предусмотрена… По возвращении сама чистила своё оружие, Наган и Браунинг. Маленький пистолет оказалось довольно сложно разбирать, надо отвести при снятом предохранителе затвор, потом нащупать момент, когда можно ствол повернуть и только тогда весь верх вместе со стволом снимется. Зато чистить, когда всё доступно гораздо легче. Мне мой пистолетик всё больше нравился, ну и пусть, что «Бабский», зато красивый и гладкий такой, как карамелька…

Дальше я пару часов с Николаем разбиралась с рацией. Ну, что сказать, почти не пользованная, новенькая рация. Батареи к ней тоже новенькие и свежие. Развинтили корпус, все проводки и пайки пинцетом подёргали, проверили питание, как держит частоту, по командам Николая установила связь без антенны с каким-то радистом, который где-то здесь в посёлке, обменялись квитанциями и разорвали сеанс. Не прикрученный к столу ключ поначалу был очень неудобен, но оказалось, что его можно закрепить на внутренней крышке радиостанции, в углу для этого место есть, а это его отсоединил бывший радист, ему так больше нравилось. Правда, оказалось, что закрепленный ключ торчит немного и упирается в переднюю панель и крышка чуть отстаёт, но решили, что это терпимо. Антенное хозяйство оказалось явно пользованное, в мешочке где лежала свёрнутая антенна были листья и кусочки веточек, а на самом тросике антенны налипла смола. К концу тросика был привязан линёк со шкертиком, если я правильно поняла, как у моряков называли тонкую верёвочку с грузиком. Да и фиг с ним, не думаю, что тут есть специалисты по морской терминологии. У меня это будет линёк со шкертиком для забрасывания антенны на ветки. Со слов Николая, расстояние здесь небольшое, в принципе, возможно, что даже в режиме радиотелефона достанет за счёт озера неподалёку, но так как мы будем из финского тыла работать, то придётся морзянкой. Мне пришлось заучить позывные и частоты, а так же график выхода на связь основной и резервный. К счастью, мне не нужно разбираться с шифроблокнотом и текстом, за это отвечает командир, у него же часы, чтобы ориентироваться во времени. Вообще, часы оказались ещё у Ивана.

Едва закончили с рацией, пошли ужинать, а после ужина меня к себе утащил Митрич, оказалось, что он где-то всё-таки нашёл мне гражданскую одежду. Которую мы и пошли выбирать и мерить. Нижнее бельё у меня своё, потом рубаха нижняя короткая, верхняя тёплая из фланели и длиннее, почти до колен. Я выбрала кофточку-блузку приталенную, жилетку, как у бабушки видела, юбку нижнюю тёмно-коричневую из плотной ткани и верхнюю тоже плотную синюю. Сверху полупальто чёрное приталенное и два платка, нижний белый хлопковый и верхний шерстяной чёрный с вышитыми контурами цветов и бахромой по краю. Всё мне велико немного, но Митрич жутко рад. Юбки чуть укоротили, а то они до пола почти, рукава подвернули, и я их приметала. На моё возражение, что всё не по размеру, он стал мне радостно объяснять, что так в деревне многие ходят, а я не должна вызывать интерес, наоборот, чем невзрачнее, тем лучше. А так, ну, девка, одёжка вроде ничего, но явно с чужого плеча, может за старшей сестрой донашиваешь или мамкино надела на выход, значит не из богатых, раз своего нет… И чтобы я главное не вздумала платок на комсомольский манер повязывать сразу на затылке. Заставил меня правильно повязывать, сначала нижний, а потом верхний, но чтобы нижний чуть по краям выглядывал. Даже зеркальце мне красивое в чехольчике золочёном презентовал.

А когда пришли к нам, там все носятся. Как сказал Иван: "у нас как всегда, хватай мешки вокзал отходит! Думали, что у нас ещё три дня есть, а сейчас выясняется, что вокзал не отходит, а уже вчера отошёл и его догонять нужно! Сейчас командир придёт и всё окончательно прояснится, а пока у нас готовность пять минут и на выход!"

Меня опять схватил Митрич, оказывается все свои вещи и документы я перед выходом ему должна сдать, а то пропадёт или потеряется, а у него как в камере хранения. Я успели подумать про тетрадку заветную, но если что случится и мои вещи разбирать станут и найдут, то это может самый удачный вариант, а мне уже будет всё равно. Оставила все вещи, в частности форму свою морскую. Из своего осталось только часть белья и сапожки, всё остальное оставила. А дальше нас погрузили в грузовик с рваным тентом и куда-то повезли, при чём водитель гнал так, что мы по кузову разве, что не кувыркались и не вылетели через задний борт только потому, что друг друга ловили. В темноте, только подсвеченные одинокими фонарями погрузились на торпедный катер, это мне Сосед сказал, он по палубе покатой узнал, сказал, что их вроде по молодости Туполев проектировал[3]3
  К созданию торпедных катеров Г-5 кажется, действительно приложил руку Андрей Николаевич Туполев и катер вроде даже считался рекордным и имел скорость в 56 узлов, а это больше ста километров в час. Но в целом катера довольно неудачные в эксплуатации. Капризные на воде, очень чуткие к волне, сложные в применении, две торпеды находятся в специальных кокпитах палубы позади рубки и сбрасываются по бокам от идущего катера, что не только усложняет их пуск, но и отрицательно сказывается на прицеливании. При использовании их в качестве десантных средств десант размещали как раз в упомянутых торпедных кокпитах, а высадка по покатому борту вообще превращается в сеанс эквилибристики…


[Закрыть]
, хотя я не успела ничего толком разглядеть, ведь нас сразу провели, посадили куда-то вниз и накрыли толстым тяжёлым брезентом.

Вот потом и началась наша болтанка. В затоне тронулись плавно и ровно, со стороны наверно красиво выписав дугу, а вот на открытой воде Ладога нам дала прочувствовать свой капризный характер. Впрочем, как сказал один из матросов, это ещё не штормит, самая лучшая для нас погода, на лодке никто в озеро не сунется, да и катер не всякий выйти рискнёт, так, что доставить обещают с гарантией. Вот только в каком виде…

Через несколько часов началась наша высадка, оказалось что при такой волне к камням не подойти, моряки буквально вброд по плечи в воде ногами искали подход к берегу и нашли, но всё равно до берега оставалось ещё больше десяти метров, а по скруглённой палубе я чуть не полетела в воду, когда меня рация перевесила и качнуло. Всю нашу группу на руках матросы перенесли на берег. Когда я ещё ждала своей очереди, я вслух удивилась, чем ещё больше удивила командовавшего рядом командира катера:

– Вы же в тыл к финнам идёте, вам мокрыми никак нельзя, сейчас уже не лето, а мы вернёмся и обсушимся… Вы главное, дело сделайте, чтобы не зря всё было!..

Хоть мы оказались на камнях, не замочив ног, но вставать и бежать, после нескольких часов болтанки было неимоверно тяжело, земля под ногами не качалась, она бодалась в ноги и вот теперь, наконец, подступила тошнота и было единственное желание тихо лечь и замереть хоть на пару часов. Но Никита и командир нас гнали вперёд. Периодически звучало, что от Салми всего в паре километров и надо до рассвета уйти в глубину леса, что тут хутора натыканы на каждой поляне. И мы бежали… Хотя, надо быть честной перед собой, ту "иноходь", которую мы тогда были в состоянии изобразить, бегом наверно даже самый отъявленный оптимист бы не назвал.

В темноте, постоянно спотыкаясь, с хлещущими по лицу иногда ветками я пыталась перебирать ногами, и чтобы поменьше спотыкаться повыше поднимать колени. Но самое противное лично для меня были не бугорки и корни возникающие на пути и попадающие под подошвы, гораздо противнее были ямки, когда и так поднятая нога опускается на всей траектории готовая встретится с бугорком или просто землёй, но не встречает сопротивления и проваливается в предательскую глубину и не готовое к этому тело уже почти готово нырнуть вперёд, но надо успеть удержать равновесие, а ухватиться в темноте не за что. И если бы я была налегке, то удержать равновесие смогла бы легко, но на спине болтается рация, которую даже встряхивать сильно нельзя, не то, что падать с ней, а если я не выйду на связь, чтобы передать и получить подтверждение встречи, то всё с самого начала было зря и не имеет смысла, то есть если я сейчас умру тут, провалюсь в болото, но успеют вытащить рацию, а потом худо-бедно командир сможет выйти в эфир и передать всё положенное и выполнят задачу, то рация будет для нашей Родины важнее моей жизни…

Не знаю сколько я шла-бежала ещё осознавая, что я делаю, мне кажется, что не останавливаясь я это делала несколько недель непрекращающейся ночи. Вообще, поймала себя на предательской мысли, что молю о том, чтобы скорее пришёл рассвет, ведь при свете мы носиться по финским тылам не сможем, а значит остановимся и смогу тихонечко свернуться личинкой и дать отдых избитому нагрузками телу. Несколько бесконечных недель у меня в ушах бухал мой пульс, а ночь никак не хотела заканчиваться и если мы бежали куда-то на север, то мы уже давно должны были сорваться с крутых скал Баренцева моря или Белого, не очень сильна я в географии. Ноги уже давно одеревенели, и я только едва угадываю, что под ногой мох или коряга, ямка или заросший черникой бугорок, да и подниматься они не хотят, в них уже давно нет сил… В моём мешке не рация, а какой-то злой медведь, который оседлал меня, такой большой и тяжёлый. Ведь пусть она и неудобная, и квадратная, но рация должна вести себя смирно, а не скакать по моей спине, как живая и пинать меня изо всех сил, всё время сильно дёргая в разные стороны. Борьба с этой взбесившейся поклажей отнимает последние силы и порой так удачно приходятся толчки, что колени подламываются, но кто-то из темноты протягивает руку, которая помогает встать и не упасть, а потом сделать ещё один шаг…

Но через какое-то время я наверно выключилась, я уже не пыталась бежать или двигаться, я уже особенно и не соображала, меня даже тошнить перестало, я просто брела куда-то или топталась на месте, меня поворачивали, направляли и я снова тупо шагала, вернее вздрыгивала ногами… Сколько раз я падала, я тоже не знаю, но ощущений, что я валюсь куда-то в памяти сохранилось предостаточно и я даже каждый раз успевала обрадоваться, что сейчас я наконец упаду и буду лежать… Но лечь мне так и не дали, и я снова куда-то брела сквозь хлещущую меня по лицу мокрыми холодными ветками темноту…

Когда я начала приходить в себя, то осознала себя в какой-то заросшей мхом и вереском ямке в елово-осиновом диком лесу, где напротив меня едва поместились командир и наш сибиряк Авдей, ногами мы не упирались друг в друга только потому, что раскинули или подогнул их каждый. В наступающем рассвете они словно проявлялись из сумеречной полутьмы. Где ещё двое я не видела, но главное, я лежала! И не надо было никуда бежать!.. Под одеждой у меня всё хлюпало как в болоте, только горячем и очень хотелось из этого душного компресса вылезти, голова горела, кто-то опустил клапаны у моей будёновки и застегнул её мне на шее. И я первым делом едва слушающимися пальцами после нескольких неудачных попыток всё-таки расстегнула пуговицы и стянула её с головы и мокрые спутанные волосы облепили лицо, но мне было всё равно, голову обдуло прохладным ветерком и мысли прояснились.

– Так, Авдей, Иван с Никитой ушли, надо определиться куда мы выйти успели. Вернутся, порешаем и тебя разбужу в дозор. Сейчас я побуду и ребят дождусь. Ты и радист спите, только сначала рацию проверьте, не стряхнули ли. Чёрт! До чего не люблю с этой хрупкой машинерией дело иметь…

– Сделаем! Командир! Вроде не должны, я смотрел…

– Проверить! Сказал! – Почти рыкнул он, и как это у него шёпотом получается, не знаю. Извернулся как ящерица, мелькнул ногами и уполз. Ещё несколько секунд было слышно его тихое шуршание, а потом затихло, и лес снова застыл в тишине, только вверху с шелестом ветерок трепал листья и кроны. Это такая особенная тишина наших северных лесов, в конце осени на несколько недель устанавливается после отлёта птиц, лес словно затаился и отдыхает от летнего щебета и гомона. Больше такой тишины не будет ни зимой, ни весной, и уж тем более летом. Зимой, даже в самую тихую погоду тихо позванивают осыпающиеся снежинки, звонко стукают замёрзшие веточки, где-то чего-то хрустнет, где-то сорвётся и осыпется вниз с громким шелестом или глухим бухом снежная шапка с ветвей или от сильного мороза будут потрескивать земля и деревья. А сейчас как раз такая глухая тишина…

– Мета! Давай рацию…

Только теперь до меня дошло, что же мне так неудобно, это у меня сзади косо приткнулся куб рации в мешке и вдавился углом в спину. Я завозилась и выпуталась из лямок, передвинув мешок в сторону. Сил его поднять не было. Авдей тоже завозился, а я наклонилась и попыталась развязать узел на горловине мешка. Вроде ведь петлёй завязывала, а вот ведь гад такой, затянулся узел. Пальцы цепляют узел, но сил сжать их нет и ногти соскальзывают чуть дрожа. Я снова пытаюсь, и опять не ухватить… Авдей тихо отводит мои руки и одним движением развязывает мешок, оказывается петля и осталась, просто я не увидела хвостик её и стала дёргать узел.

– Ничего! Меточка! Не робей! Ты молодцом у нас! Выдержала! Не каждый мужик бы смог, а ты дошла! Сейчас я вытащу. А ты уж проверяй свои радистские дела…

Он ловко стянул с рации мешок, даже стало смешно, словно не вынул, а как чулок с ноги, так ловко снял с неё мешок. Я развернула одеяло, и тряпки в которые рация завёрнута, внимательно оглядывая прежде всего, не промокло ли где-нибудь, по тряпкам это лучше всего видно будет, ведь у меня ещё и щель есть, хотя про герметичность крышки говорить глупо. Потом осматриваю крашеный фанерный корпус от сколов и трещин, и для надёжности не только смотрю, но и оглаживаю ощупывая, ведь на ощупь иногда быстрее трещину почувствуешь. Но не сейчас наверно, пальцы деревянные и подрагивают, чувствительность как сквозь вату, но я упрямо продолжаю со всех сторон. Вроде всё нормально. Можно попробовать включить. Щелчок тумблера включения такой громкий и звонкий, что, кажется, на весь лес треснуло. От неожиданности чуть не вскрикнула, едва сдержалась. И в тот же миг задержала дыхание, со страхом ожидая пока прогреются лампы и как завороженная смотрю на ожившую стрелку вольтметра. Внутри корпуса тоненьким писком запела какая-то нагревающаяся лампа, где-то сухо щёлкнула искра статического разряда, и даже не описать какое это счастье слышать звуки пробуждающегося механизма, наконец ожила, загорелась лампочка готовности к работе, я надела на ухо наушник, воткнула в гнездо антенны конец отвёртки и чуть повернула верньер настройки, услышала шелест, треск и какую-то далёкую морзянку… Уф! Работает! Улыбаюсь и киваю напряжённо глядящему на меня Авдею, он тоже расплывается в улыбке. Выключаю. У нас всё хорошо! Он споро помогает снова упаковать наш драгоценный кубик в тряпичные вещи и одеяло, я развожу горловину мешка, и он её ловко опускает внутрь. Быстро завязывает горловину и, сунув мне в руку, чёрный сухарь посыпанный солью, поворачивается, и тут же слышу его сонное сопение…

А меня ещё потряхивает возбуждение и волнение и мне ведь тоже велено спать, но я сейчас точно не засну. Хорошо, хоть в туалет не нужно, да я столько воды потеряла, что наверно до завтра не захочу… Лежу, сосу каменный сухарь, грызть его – дураков нет, я уже пробовала как-то, чуть зубы не переломала. Понемногу тело начинает приходить в себя, пальцы уже начинают слушаться, и дрожания противного как от натянутой внутри верёвки нет. Подумала, стянула верх камуфлированного комбинезона, потом ватник и стянула с себя тельняшку. Слишком она тёплая и сырости в себя впитала достаточно. Лезу в мешок, достаю гимнастёрку, надеваю на рубаху, а ветерок уже начинает тело холодить, но это скорее приятно. Накидываю сверху ватник, чтобы не успел остыть, комбинезон можно и позже, там ведь ещё все эти помочи и ремни застегнуть надо. Пока упакую тельник, чуть вывернула ящик рации и аккуратно разгладила и положила тельняшку вдоль спины. Теперь можно и остальную экипировку в порядок привести.

К слову, я одна у кого комбинезон поверх всего одет, у остальных ремень с ножом, пистолетом и какими-то подсумками сверху. Эх, если бы не спешка, Сосед предлагал быстро всем разгрузочные жилеты сделать, тем более, что у нас старшина так ловко шьёт, но с этой спешкой, я даже не заикалась. Так, вот только решить, портянки лучше сейчас перемотать или потом перед тем, как трогаться в путь? Перемотаю сейчас, а то, вдруг там чего постёрла. Вообще. Между ног как-то не очень приятно кожу печёт, и это не смотря на все старания старшины, да и вообще. За время этого кросса, уже прочувствовала свою одёжку, которую кожа ощущает как дерюгу, которая тело обдирает. Видимо у нас действительно кожа намного нежнее, ведь мужчины в этой одежде постоянно ходят и выход у них не первый… Перемотала портянки на сухой конец, сапоги все нагрузки выдержали с честью, а за голенища ничего не насыпалось, потому, что сапоги сверху штанинами комбинезона закрыты. Надо бы ещё расчесаться, но не хочется просто разгребу пальцами и перезаплету косу. Вот, всё, я готова, да и заснуть уже получится. Помню, Настя подружка школьная рассказывала, что когда в поход ходили им говорили при первой возможности ноги повыше держать, так они быстрее отдыхают. Даже смеялась, что они на привалах ноги друг на друга закидывали и так валялись. И если я сползу вниз ямки, то ноги на её склоне вверх будут и лучше отдохнут…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю