355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлия Гордон-Off » Карелия (СИ) » Текст книги (страница 13)
Карелия (СИ)
  • Текст добавлен: 20 октября 2019, 21:30

Текст книги "Карелия (СИ)"


Автор книги: Юлия Гордон-Off



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Откуда я знала, что у меня очень не много времени, не скажу, но действовала как автомат, направила лодку поперёк волн, чтобы найти любое укрытие, в котором смогу пересидеть разгул стихии, я откуда то знала, что в этот раз это шторм, а не просто сильный ветер, как был в прошлый раз…

В устье Тулоксы вошла с такой радостью, как входят домой после возвращения из дальнего странствия. То, что это Тулокса узнала позже, когда посмотрела карту и сопоставила все имеющиеся факты, вернее, это Сосед сопоставил. На входе в устье чиркнула днищем о намытую речкой банку, как раз лодка между волнами просела и нас укрыл от ветра высокий обрыв на северном берегу. Внизу под обрывом я и причалила…

Где-то вдалеке шумели поезда на железной дороге, гудками и свистками отмечались паровозы, дороги вообще не было слышно. Где-то по речке было изредка едва слышно заполошное кукареканье странного петуха, который плевал на время суток и голосил как попало. За изгибом русла и высоким обрывом на берегу ярилась Ладога, словно старая скандалистка, которая никак не могла успокоиться, что упустила меня и не может теперь достать. А здесь в тихом плеске несущей свою уже студёную воду речки и удивительном безлюдье я словно впала в какую-то прострацию. Я вытащила лодку на небольшой плёс, по которому немного прогулялась в первый день, но не носом или кормой, а боком. Глубина речки на повороте это позволила сделать, а цепь на всякий случай привязала к торчащему из обрыва корню…

Потом долго доедала остатки тушёнки. Последнюю банку я растянула на все эти дни. Она оказалась свиной, то есть почти полная банка белого перетопленного жира с редкими прожилками мяса. Вот и не стала я есть его половинами. А есть голый жир без хлеба и гарнира, к тому же холодный и застывший, это наверно не самое прекрасное блюдо, но я наслаждалась вкусом, мне так хотелось есть, что эта, в обычной жизни неудобоваримая еда едва бы в горло в таком виде полезла, сейчас с удовольствием я её рассасывала и слизывала с ложки и ужасно расстроилась, когда в банке больше ничего не осталось, хоть я скребла банку ещё минут двадцать, если не больше, выковыривая из углубления закаточного шва кажущиеся мне в нём остатки вкусняшки. Потом я не менее старательно со всех сторон облизала свою ложку и убрала её к часам и карте сверху в вещмешок. Больше у меня кушать нечего и ложку можно пока отправить в бессрочный отпуск… После еды мне показалось в корне неправильным просто выкинуть банку от такой вкусной тушёнки, и я вылезла, отошла в сторону и отбирая самый чистый песок насыпала им банку, после чего закопала в обрыве, но делать ещё бОльшую глупость пытаясь отметить место, куда я закопала банку мне показалось кощунственным, словно могила получится…

А потом в лодке я забылась полудремотой-полусном. Иногда я выныривала из этого состояния, прислушивалась к буйству стихии за обрывом и снова проваливалась в глубину своих снов-видений. В какие-то моменты я вспоминала какие-то события из своей жизни и переживала их заново, иногда я видела сны-фантазии, в которых со мной происходят вещи, которых со мной никогда не было, в своих снах я плакала и смеялась, я грустила и веселилась, но я точно знала, что это всё происходит со мной. А вот в других снах я вдруг чувствовала себя мужчиной, я вдруг ехала куда-то за рулём своей машины, то одна, то со мной в машине были мои друзья, я знала, что они мне друзья, то моя дочь, то женщины, разные. Но я их точно любил, а вернее, хотел, Сосед мне как-то объяснил разницу, когда я пыталась укорить его многочисленными связями. И я целовал этих женщин и был с ними в разных постелях и спальнях, а то и без постельных излишеств стоя или сидя в самых непригодных, с моей точки зрения, для этого местах. А потом мы сидели у костра на рыбалке и от булькающего котелка восхитительно пахло свежей ушицей… А потом я оперировал, я не понимала, что делаю в красных, пропитанных кровью тканях обложенных кровавыми тряпками многочисленными блестящими сверкающими в ярком свете инструментами, но я чувствовала, что у меня получается и внутри всё пело или не получается и я стараюсь и сержусь, и в результате добиваюсь своего… А потом отхожу от стола, сбрасываю в полную бросалку свои грязные перчатки, громко благодарю всех и выхожу из операционной, успев сбросить в предоперационной грязный халат, сполоснуть руки и накинуть не застёгивая свой обычный халат. И какое удивительное чувство этой дороги по пустому гулкому коридору от операционных до комнаты отдыха или по простому раздевалки, где можно сесть на продавленный дежурными хирургами старый диван, откинуться на спинку и закурить первую после операции самую вкусную на свете сигарету… И помнится разговор в раздевалке:

– Вот вы сосудологи – мазохисты, с утра одну операцию и только вышел…

– Это ты меня в общую хирургию агитируешь?

– А что тебе в общей не нравится? Вон сегодня моя операция четвёртой в очереди стояла, сорок минут, и я уже закончил. А в вашей операционной всё идёт и идёт первая операция…

– Зато ты никогда не сможешь понять наслаждения самой вкусной сигаретой, когда после такой операции закуриваешь…

– Ну, это и поспорить можно. Я в конце девяностых в Джанелидзе на Будапештской[9]9
  Санкт-Петербургский институт скорой помощи имени Юстина Юлиановича Джанелидзе по адресу Будапештская – 4. Раньше находился на Большом проспекте Петроградской стороны – 100. Традиционно в институт везут всю самую сложную ургентную хирургию со всего города. Исключение для огнестрельных ранений, часть из которых на себя забирает госпитальная хирургия Военно-Медицинской академии имени Кирова.


[Закрыть]
работал, когда за ночь иногда по несколько огнестрелов и проникающих ножевых привозили. Вот тогда после суток выходишь из оперблока и ноги подрагивают и честно сказать, даже не до сигареты…

– А помнишь анекдот про доктора, который много лет работает дежурным по скорой помощи?

– Расскажи…

У хирурга корреспондент берёт интервью:

– Скажите пожалуйста, а о чём вы мечтаете при такой работе?

– Что когда выйду на пенсию, я уеду на дачу, сяду на веранде в кресло-качалку и два года в нём буду сидеть не шевелясь даже…

– А потом?!

– А потом начну раскачиваться…

Иногда я выныривала из этих видений, спохватывалась, высовывалась наружу, предварительно схватив наган, и слушала или осматривалась, в зависимости от наличия света, но тревога не оправдывалась и я успокаивалась. Тихо сидела и слушала буйство стихии, радовалась про себя, что так хорошо от неё укрылась и снова уплывала в тёплое уютное забытьё… В одно из пробуждений, когда я вынырнула из какого-то тревожного сна я выскочила из лодки и почти сразу растянулась на камнях, больно ударив левое колено. А когда попробовала встать, то в серых сумерках разглядела, что камни блестят, как лакированные и ужасно скользкие и я едва удержала равновесие, больно дёрнув ушибленную ногу. Оказалось, что всё вокруг покрыто тоненьким слоем льда из-за которого под ногами так скользко…

Балансируя на этом гололёде, отошла в сторону, сделала свои дела, я вернулась в ковчег, уж очень зябко в такую погоду голой попой сверкать. Залезла в лодку и попыталась сообразить, а сколько дней я уже здесь нахожусь, но вспомнить определённо что-либо кроме первого дня запомнившегося похоронами пустой банки из-под тушёнки не смогла. Как не смогла даже вспомнить какое было число, когда я сюда приплыла. Сначала я пыталась вспоминать и пришла к числам между двадцать седьмым и двадцать девятым октября, а если к этому добавить два или три дня здесь, то выходит, что возможно на дворе уже ноябрь… Но вскоре мне стало совершенно не интересно думать про число и какой день. Я попила воды и снова отключилась… Вспоминала ли я в эти дни про нашего лейтенанта? Вспомнила однажды, когда он вдруг начал тихо кашлять, так словно на концерте человек пытается не шуметь и давит кашель, Но не может его подавить и получаются такие тихие, словно игрушечные звуки. Услышав, я испытала дикий стыд, благо было светло, я полезла в нос смотреть, что с ним. Но он тихо лежал и перхал, на мои попытки его расшевелить не реагировал и оставался в беспамятстве. Я даже не поленилась проверить его температуру своими давно растрескавшимися обветренными губами. Мне показалось, что высокой температуры у него нет и главное, что его беспокоит, а может это меня беспокоит, это резкая вонь фекалий и застоялой многодневной мочи. Буквально сразу я потеряла к немцу всякий интерес и снова отключилась…

Глава 30. 1-е ноября. «Сибирский стрелок»

Меня словно выбило из полудрёмы, я огляделась и попыталась понять, что же произошло, что послужило таким толчком. Кругом вроде никаких необычных звуков. Уже ставшим в последние дни привычным движением хватанула наган и, продолжая старательно вслушиваться, тихонечко выглянула в свой смотровой люк. Снаружи было светло, как в разгар дня. Кругом всё, как и во все предыдущие дни, береговой обрыв, тихо текущая мимо Тулокса, наверху в лесной поросли никаких подозрительных движений, вдали гугукнул на железке паровоз и лязгнула сцепка… Всё как и было, ничего необычного… И чего тогда меня так подбросило?…

Уже несколько дней чешутся ноги под чулками. Надо думать, если не снимала их уже больше недели, так просто от грязи обязано чесаться, а ещё если к этому добавить постоянные физические нагрузки, влажность и не менее постоянное переохлаждение, то в таком винегрете я должна не просто чесаться, я должна уже исчесаться вся неделю тому назад. Ещё болит и ноет ушибленное левое колено. Желания снимать чулок и смотреть, что с ним нет, холодно и оголять почти целиком на морозе ногу не хочется. Я её только ощупала, вроде бы ничего не сломано, болит, но нога нормально гнётся. Правда в месте удара выступила кровь и засохла на чулке коростой, я смотрела на это и картинка не вызвала во мне никаких эмоций… Мне вообще последние дни всё стало как-то совершенно всё равно. И эмоции стали какими-то пластиковыми или словно за толстым стеклом от меня, словно я просто понимаю, что я должна их испытывать, но не всегда могу понять, что именно я должна испытывать…

И вдруг, словно вспышка в голове! Я не слышу уже ставшего привычным рёва штормового наката за береговым обрывом. Неужели шторм закончился? Я ещё не до конца веря себе, полезла в лодку, как сообразила, что она у меня в какие-то веки привязана и ещё вытащена на плёс. Пришлось сначала отвязать цепь, которая успела смёрзнуться, но пару раз дёрнула и ледышки поотлетали. Уложила цепь на крышу и столкнула нос на воду, залезла в люк и оттолкнулась от берега. Усаживалась как-то специально медленно и неспешно, словно боясь спугнуть, словно моя суета сделает недействительной хорошую весть. Высунулась в верхнее отверстие и смотрю, как лодку течение неторопливо выносит в озеро, по которому катятся остаточные пологие волны, но они не помешают мне плыть и почти нет ветра.

Устроила побаливающую в колене ногу, берусь за вёсла и начинаю грести. Если раньше я могла грести сильнее или слабее, то по своему сегодняшнему состоянию я гребу, как могу. По скорости это наверно раза в два медленнее, чем когда я гнала изо всех сил, но для меня главное, что я двигаюсь к цели…

Левой, правой, левой, правой! А теперь двумя, и-и-и р-р-ра-а-аз! И-и-и р-р-ра-а-аз! Всё равно стараюсь вложить в гребок силу спины и лодку проталкиваю вперёд. Уже отплыв наверно с полкилометра и не вдоль берега, а по прямой в сторону виднеющегося вдали выступа берега, я понимаю, что мне совершенно всё равно, что сейчас середина дня, что я вылезла в озеро и если кто-нибудь с озера появится, то я не успею спрятаться. И дело даже не в каком-то приступе пофигизма или отчаянии обречённой, просто я на каком-то глубоком нутряном уровне понимаю, что сил у меня осталось совсем чуть-чуть и красивые тонкие ходы и выжидания уже мне не по плечу. А с другой стороны, самое трудное место мы уже миновали. Дальше вроде есть по карте какие-то обозначенные на берегу отдельные сараи и избушки, но поселения, как и Тулокса на одноимённой приютившей меня речке, находятся в глубине. А касательно финского озёрного патруля, мне думается, что южнее Видлицы он не лезет, потому, что встреча почти с любым военным кораблём Ладожской флотилии практически наверняка будет не в пользу наспех переделанного рыболовного баркаса. То есть риск, конечно, есть, но он минимальный. Так, что, для меня сейчас наоборот есть смысл подальше в озеро вылезать, чтобы быть подальше от случайных глаз на берегу и при этом увеличить вероятность встречи с нашими кораблями.

Сил у меня уже нет, и гребу я на одном упрямстве или ещё чём-то. Я последний раз ела, да чего там ела, долизала остатки жира из банки свиной тушёнки в первый день на речке Тулоксе. С этого дня прошло три или четыре дня, пока я там пережидала шторм на озере. И все эти дни я только пила воду. Мои порывы попробовать залезть на обрыв и полазить по лесу, может удастся собрать немного остатков перезревшей черники и брусники, Сосед очень жёстко пресёк, объяснив, что любая подобная дурость нанесёт непоправимый вред моему здоровью, а сейчас мы фактически хоть и грубо, но вошли в режим лечебного голодания, а обычный человек без вреда для здоровья может спокойно выдержать до десяти дней без еды, при условии наличия воды без ограничений, а главное правильного выхода из голодания, вот здесь важны любые мелочи. Но мне жутко повезло, что со мной умный и знающий врач с учёной степенью, который не даст сделать какую-нибудь глупость. Как говорит Сосед, если бы у меня не было перед этим изнуряющего сафари с неподъёмной рацией на загривке, а потом больше недели изнуряющих нагрузок при более, чем скромном и неправильном питании, то я сейчас в режиме лечебного голодания даже могла бы не снижать привычные нагрузки. Но у меня всё перечисленное было и поэтому через несколько дней голода я фактически не могу выдавать значимые физические усилия, да какие на фиг значимые, я вообще любые движения из себя выжимаю только на силе воли или упрямстве, что такое сила воли мне не совсем понятно, а вот упрямство вернее и понятнее…

Вот и гребу потихоньку, пусть не так сильно и эффектно, но ведь двигаюсь… Не зря ведь в одной из любимых поговорок бабушки Веры говорится, что "курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор засрала"… Вот и я потихоньку, полегоньку, тише еду – дальше буду… При том, что всё моё тело словно одеревенело и эмоции притупленные какие-то, но голова соображает удивительно ясно и мысли чёткие, словно каждая чертёжной тушью на ватмане выписана. Сосед по карте высмотрел, что от Тулоксы до Габановского маяка километров сорок, а от него до Сторожевского, который уже на том берегу Свири и на территории точно занятой нашими, всего двадцать с небольшим. Тут для меня важнее, чтобы хотя бы несколько дней погода продержалась…

Гребу и не особо заморачиваясь останавливаюсь и отдыхаю прямо на ходу, вернее в дрейфе, кажется так называется, когда судно не прилагает усилий от своего движителя для движения. Во как загнула! Это на меня влияет общение с Соседом. Думаю, может мне его из "Соседа" в "Доктора" переименовать?

– Слышишь? Сосед! Ты как к такому отнесёшься?

– Слышу и думаю… Знаешь, мне Сосед гораздо больше нравится. Докторов много и вообще, ещё со времён своей врачебной практики не люблю это обращение. За годы его использования оно стало каким-то вульгарным и затасканным. И вообще, это обращение в отношении меня унизительно!

– Это как?

– Обращение "Доктор" к медицине вообще никакого отношения не имеет. Это обращение говорит только о том, что тот, к кому так обращаются имеет законченное гуманитарное университетское образование. Вообще, это вывернули для себя хитрые стряпчие, установив, что фактически только врачи и юристы сразу без защиты являются "докторами". В моём случае я после института закончил двухгодичную клиническую одинатуру, а это делает моё образование уже не высшим-медицинским, а академическим, тем более, что я имею хирургические навыки, а это уже много выше статуса "доктора". А у меня ещё и диссертация защищена, к тому же по клинической теме, а не по прикладному направлению, то есть это фактически защита профессорского звания.

– Как у вас всё сложно…

– Да, не бери в голову. Словом, я согласен на "Соседа", тем более, что хорошие соседи это фактически родственники… А если хочешь уважение лечащему медику выказать, то называй его "Лекарь" или "Целитель". Про "Доктора" мы уже поговорили, а вот "Врач" – это от слова "врать", но не в смысле "лгать", а от старорусского смыла который теперь у слова "заговаривать", то есть это лечение на уровне сельского знахарства. Я не хочу ничего плохого сказать про народные методы лечения, но в плане образования это малограмотные самоучки, и лечат на уровне почти инстинктов и по большому счёту им нет разницы кого, человека или стельную корову. То есть большая полостная операция им уже не по силам в принципе…

– Хорошо, Сосед! Договорились. Не буду я тебя "Доктором" обзывать…

– Знаешь, ты можешь, как угодно меня обзывать, ты только продержись, девочка! Мы столько уже смогли, обидно будет в самом конце сорваться…

Так я и гребла, иногда болтая с Соседом. Я удалилась от берега уже километра на два, я чётко держала курс на видимый выступ берега. Сосед сказал, что на таком расстоянии с берега нас едва ли кто разглядит, да и бинокль не сильно поможет. А вот мы на этом удалении минуем устье реки Олонки, в устье которой могут быть невольные зрители… А гребём мы если он не путает к острову Сало. И если до вечера успеем, то в проливе у острова спокойно переночуем…

Я впала в состояние какого-то транса, руки сами без моего осознанного внимания гребли, при чём силу в гребки почти не вкладывали, а вкладывала вес спины, отклоняя которую, я и делала гребки. Конечно, скорость упала, но я пусть и тише, но гребла уже часов пять и, мне кажется, я преодолела уже гораздо больше половины расстояния до видимого острова Сало. Ко времени заката я оставила справа от себя несколько небольших островов, а скорее скал, и уже приблизилась к отдельному острову справа от берега, но Сосед сказал, что нам нужно чуть дальше и до темноты мы успеем подойти к протоке у Сало. И что плыть там в сумерках опасно из-за большого количества подводных скал и камней. В общем, дошли и не насадились ни на одну из обещанных скал, хотя пару я видела. Погода продолжала баловать, хотя и похолодало, не смотря на начавшийся в середине пути дождик перешедший в небольшой снегопад.

Притёрлась к берегу и выскочила скорее делать свои дела. Вообще из-за холода и наверно обильного питья я использую наш осназовский котелок со всем усердием, но каждая такая процедура барахтанья в сене не доставляет никакого удовольствия, поэтому и пользуюсь каждой возможностью сделать это привычно. Заодно, на берегу могу вытряхнуть из одежды набившееся в неё колкое и щекочущее сено. В сгущающихся сумерках успела осмотреть место нашей стоянки. Ничего подозрительного не обнаружила, если не считать такими следы старых кострищ. Многие камни на берегу и скалы в воде обильно украшены потёками белого птичьего помёта. Ну, вот вроде и всё необычное из окружающей действительности. Походила, размяла ножки, хоть колено и побаливает, но терпимо, хожу. Хоть и прихрамываю. Мелькнула мысль, что если бы я могла сейчас грести не руками, которые уже все последние силы исчерпали, а ногами, то это было бы очень здорово… После залезла в гнездышко спать…

Не могу вспомнить, что мне снилось, но что-то удивительно хорошее и приятное, поэтому проснулась едва ли не с улыбкой на лице. Вылезла на берег, как говорят военные, оправилась и отчалила. От пролива сразу взяла курс западнее, чтобы отойти от острова метров на сто, уж очень не хотелось ещё раз испытывать на прочность своё плавательное средство… С утра на берегу лежала слоем снежная крупа, ну не назвать снежинками круглые белые комочки миллиметра по два в диаметре. В самом деле, больше всего на крупу типа пшена похоже, только цвет белый…

А дальше началась уже знакомая епитимья: гребок, гребок и снова гребок. Так и гребу, пока спина окончательно не одеревенеет, тогда наклоняюсь вперёд, буквально ложусь грудью на коленки, встряхиваю руками и отдыхаю, когда пять минут, когда десять. Потом снова берусь за вёсла… Силы даёт понимание, что я уже на финишной прямой, если это можно так назвать. Сосед по карте сказал, что вчера я проплыла больше десяти километров. А до Габановского маяка нам осталось всего около тридцати километров, а это можно в таком ритме пройти всего за два дня… Правда там на маяке должен жить смотритель, но вроде как маячные смотрители традиционно вне политики. Ну, в крайнем случае, мы ведь к нему не полезем… Хотя не известно, работает ли маяк сейчас, финны могли специально его выключить, чтобы затруднить нашим судовождение в этом довольно сложном районе…

Я гребла и думала, какая я раньше была наивна и беспечна и не отдавала себе отчёта в том, что такое на самом деле километр и как это много… Как мы однажды плыли на какой-то барже, которую тащил с грузом старый угольный буксир в Вознесенье, это посёлок в самом начале Свири. И мы носились по ней, а мама загорала на корме и возилась с ещё грудным Васькой. И нам казалось так долго и скучно плыть, и что баржа почти не двигается, а ночью мы спали в маленькой смешной каютке в надстройке с круглым окошком – иллюминатором. А потом в Вознесенье мы целый день ждали попутный транспорт и это оказался большой грузовой пароход, который шёл по Волго-Донскому каналу и мы скоро приплыли к бабушке и дедушке. Это было так далеко и так много километров, но они тогда меня совершенно не пугали, а сейчас каждый километр приходится отвоёвывать своими руками и спиной…

Так и гребла, периодически сверяя своё направление вдоль побережья, я уже давно миновала южную оконечность приютившего меня на ночь острова, он довольно большой оказался и проплыла мимо ещё одного острова от которого Сосед посоветовал держаться подальше и я как-то увлеклась и плыла фактически точно на юг, когда вдруг поняла, что я очень сильно отдалилась от берега, который предательски ушёл на восток и сейчас был от меня уже едва виден слева на горизонте. Я уже решала, стоит мне сейчас резко поворачивать на восток или просто чуть принять левее и двигаться ввиду берега постепенно приближаясь, когда случайно кинула взгляд направо и с запада увидела в озере дымок…

Первой реакцией был конечно испуг и понимание, что убежать от этого судна или корабля у меня не получится, слишком далеко я от берега отдалилась… Когда в голове раздался голос Соседа:

– Не дури! Мета! Здесь, тем более с западной стороны может идти только наш корабль или судно, так, что нужно не удирать от него, а наоборот поворачивать ему навстречу.

– Ты даёшь в этом гарантию?

– Гарантию я дать не смогу. Но вероятность, что это финны не больше десяти процентов по моему мнению. Тут гораздо опаснее, что он пройдёт мимо и нас не увидит, особенно если повернёт куда-нибудь…

– Так куда мне сейчас грести?

– Давай пока навстречу, мы же не знаем пока, куда он идёт, виден только дымок…

Я повернула в сторону дыма и выглядывала по нескольку раз в течение одной минуты. Иногда мне вдруг казалось, что этот дым мне только привиделся, когда бросив взгляд я не обнаруживала его на горизонте. Но потом снова находила тёмное пятнышко, и каждый раз удивлялась тому, как это мне удалось такую маленькую фитюльку разглядеть в самый первый раз? Я выглядывала, а ничего не менялось, я уже даже почти успела испугаться, когда Сосед попросил меня не дёргаться, что между нами сейчас может быть больше десяти километров. А суда и корабли в обычных условиях ходят с экономичной скоростью в районе десяти-двенадцати узлов, а это примерно двадцать километров в час. Значит, чтобы при такой скорости преодолеть разделяющие нас километры ему потребуется больше получаса, а ты выглядываешь каждые пять секунд и хочешь увидеть какие-то изменения.

Это действительно помогло, я успокоилась и даже грести стала сильнее. Примерно через четверть часа стало ясно, что корабль идёт мимо нас южнее, и я повернула на юго-запад. Ещё через десяток минут я уже могла разглядеть надстройку и две прямые трубы за ней, спереди и сзади вроде бы орудийные башни и мне кажется, что мы сблизились на самое малое расстояние и дальше он так и пройдёт мимо на расстоянии примерно трёх километров. Я достала наган и пару раз выстрелила в сторону корабля, под уговоры Соседа, что таких кораблей у финнов на озере точно нет! А после выстрелов достала свою нижнею юбку, которую с того памятного дождя я так и не надела и она у меня болталась то на скамейке, то в вещмешке. Не знаю, может стоило махать портянкой, она более светлая, чем тёмно-коричневая тёплая нижняя юбка, но меня привлекло, что она прежде всего большая. Я взмахнула ею несколько раз и поняла, что вытянутая рука с юбкой, это не высоко и видно плохо. Я спустилась вниз, отвязала одно из вёсел и надев на него юбку привязала к рукоятке верх около пояса, тем же куском сети, что держал привязанным весло, получилось почти как знамя. Вот весло с юбкой я высунула и стала махать из стороны в сторону. Корабль продолжал спокойно идти мимо. Я ещё пару раз выстрелила, с тоской подумала, что у меня кажется, осталось только три выстрела, и снова стала махать своей юбкой. Мне бы любую самую завалящую ракету или даже шашку дымовую…

Когда у меня от усталости мокрое весло уже едва не выпадало из рук, и отчаянье уже душило слезами, ведь корабль так и продолжал идти мимо и уже почти прошёл, как вдруг я заметила, что он стал разворачиваться в мою сторону. Вообще на таком расстоянии я скорее видела его боковую проекцию и когда он начал разворот, то я увидела не подробности маневра, а то, что его силуэт стал укорачиваться и даже показалось, что он поворачивает, но не ко мне, а в противоположную сторону. Когда я точно поняла, что он идёт ко мне, я опустила своё юбочное знамя и выстрелила теперь уже чётко вверх оставшиеся выстрелы и засунула наган за отворот курточки. А после просто стояла и плакала, нет, я не тряслась в рыданиях, у меня просто текли по лицу горячие счастливые слёзы ведь скоро я увидела бегающих по палубе матросов, бело-синий военно-морской флаг с красной звездой, пушку на носу в башне или за щитом и угловатую какую-то рубку.

– Мета! Это "Сибирский стрелок"! – Радостно взвыл Сосед. – Чтоб я так жил! Это флагман Ладожской флотилии! Сейчас он должен называться "Конструктор", если мне склероз не врёт! Это легендарный корабль! Я его модель в детстве делал по чертежам из журнала "Моделист-конструктор"… А четвёртого или пятого ноября ему оторвёт нос возле Осиновца после попадания с Юнкерса двухсот килограммовой бомбы, но капитан его сможет выбросить на мель… Метка! Это НАШИ! Мы с тобой ДОШЛИ!!!! Ты СУМЕЛА! Девочка!..

Корабль величественно надвигался на нас, вернее оставляя нас чуть в стороне. На борту не меньше десятка человек во все глаза смотрели на меня, а я улыбалась слизывая кровь из треснувших обветренных губ. До борта осталось всего метров пять, когда с останавливающегося корабля донеслось усиленное жестяным рупором:

– Кто такие? И что здесь делаете? – Я хотела ответить, даже открыла рот, чтобы крикнуть, но смогла только шептать:

– Старшина Луговых. С задания мы… – Само собой меня не услышали и снова рявкнул рупор:

– Боцман! Лейтенант Морозов! Лодку на тали и поднять на палубу!

По палубе разбежалась дробь каблуков. Кто-то уже зацепил нашу крышу длинным шестом и проталкивали нас вдоль борта, вторым с крюком как у багра на конце. Напротив второй трубы сверху спустили две верёвки с широкими лентами петлями внизу. Я пыталась говорить, но голос пропал и в горле было сухо как в пустыне и слова выходили только свистящим шёпотом. Какой-то матрос деловито ухватившись за верёвку заводил петлю спереди, а другие шестами заводили сзади. Мне спустили пояс с какой-то петлёй и первый матрос потянулся ко мне, но я в последний момент сообразила и перелезла к люку открыв его полностью, уже не жалея мох, который может осыпаться. Матрос перескочил на вторую верёвку и ловко накинул на меня пояс и закрепил его. Меня как морковку из грядки выдернули вверх, и через секунды я лишь раз махнув ногами над головами матросов уже стояла на палубе. На такой твёрдой, железной и надёжной палубе. На НАШЕЙ палубе! Тут я увидела перед собой командира в звании капитана третьего ранга, я встала смирно, приложила руку к виску и хоть и шёпотом, но отрапортовала:

– Товарищ капитан третьего ранга!..

– Доложите нормально и нечего руку к пустой… А ладно! Докладывайте!

– Голоса нет! Товарищ капитан! Старшина Луговых, радист разведгруппы штаба округа, возвращаемся с задания! Со мной раненый командир группы старший лейтенант Викулин, ему срочно требуется медицинская помощь. Остальные погибли, уводя погоню. В моих вещах пакет с секретными бумагами. Наши вещи нужно под охрану. Мне бы помыться… – добавила я увидев как он невольно поморщился от моего амбре…

– Понятно… Воняет то чего так?

– Не до мытья было… Товарищ командир…

– Так! Вещи все отдельно и… Морозов! Ты и отвечаешь! Обеспечь постоянную охрану! Командир где?

– Там в носу, он раненый, без сознания…

– Достаньте там старшего лейтенанта! И врача сюда! Старшину обогреть, накормить, помыть, переодеть!

Лодка тем временем уже встала на палубу, петли стянули и перекорёжили крышу. Я подёргала мичмана – боцмана:

– Вы крышу срежьте, там я всё верёвочками завязала, она теперь точно не нужна, иначе лейтенанта не достанете, товарищ мичман!

– Ты не волнуйся, дочка! Всё сделаем. Ты иди лучше вон баталер, сейчас тебя мыться отведёт…

– Там в мешке пакет секретный, не могу без него идти! Отвечаю, пока командованию не сдам!

– Ладно! Сейчас достанем всё! И командира твоего и пакет тоже… Да ты не плачь! Всё уже хорошо…

– Мне бы водички тёплой попить, а то в горле сухо…

– Сейчас тебе чаю горячего с сахаром сделаем…

– Нельзя мне, неделю не ела… Мне только воды пока, а потом чаю очень жидкого и сахара пол-ложки, если можно… – в горле от попыток говорить и шёпота, уже всё было разодрано и горело. От напряжения перед глазами мутилось, я ухватилась за какую-то торчащую железку, чтобы не упасть…

Дальше, как в полусне я смотрела, как моряки быстро сковырнули нашу крышу и из сена вынули лейтенанта, как положили на носилки и вокруг него захороводил местный эскулап с белыми лейтенантскими нашивками, это вроде как военфельдшер… Я как-то отстранённо подумала, что если бы пациент был мёртв, то медик бы не колготился, а прикрыл чем-нибудь лицо и может фуражку снял. Это значит, я довезла своего первого и единственного пациента вопреки всему. Видимо ответственность за судьбу лейтенанта была одной из ниточек заставлявших меня держаться, потому, что я почувствовала, как силы буквально покидают меня, как воздух из проколотой камеры, я оттолкнулась от железки, сделала пару шагов к нашему раскуроченному ковчегу, протянула руку и падая, в последнюю секунду ускользающей ясности сознания, удовлетворённо ощутила, как мои пальцы ухватили горловину вещмешка…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю