Текст книги "Рим. Цена величия"

Автор книги: Юлия Голубева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

III

Солнце клонилось к закату, бросая золотые отблески на палатинские дворцы. Крыши храмов форума ярко сияли, заставляя жмуриться прогуливающихся. Начались вечерние чтения на ростральных трибунах, множество зевак стремилось на форум – поглазеть, послушать последние сплетни, встретить знакомых. Карманники выискивали жертвы среди пестрой толпы, зазывалы тянули к себе в лавки, ювелиры нахваливали украшения, менялы звенели монетами на весах, тут же фокусники показывали затейливые трюки в надежде заработать ассы на выпивку и ночлег. Слышались окрики и хлопанье бича, которыми награждали охранники простой люд, не успевший уступить дорогу носилкам знати.

Но лишь одного человека в Риме не волновала вечерняя суета. Раб, подготовивший тогу, был отослан прочь, парикмахера велели выпороть за плохую прическу. Настроение господина было ужасным, и все слуги затаились в страхе.

Но никто не знал причины, кроме самого хозяина. Он сидел в темной комнате с потухшими светильниками и не желал видеть даже своих друзей.

«Ну почему, почему так долго нет Ботера? Я убью его своими руками, если этот негодяй не придет до захода солнца. Я же приказал привезти ее как можно быстрее, иначе сердце мое разорвется от долгого ожидания. О боги, приблизьте миг свидания, прошу вас!»

Но никаких шагов не слышно в коридоре, во дворце по-прежнему тишина, лишь доносятся с форума неясные отрывистые звуки. Калигула откинул голову на подушки, и вновь жаркий день в Антиохии залил ярким солнцем его истерзанную бесконечной разлукой душу.

…Жара стояла страшная, казалось, солнце навеки застыло в зените, и ни капли дождя уже месяц.

Сегодня должны вернуться родители. Маленький Гай стоит на коленях перед домашним алтарем и молит богов, чтобы они задержали родителей в пути. Пусть их корабль перевернется в море, пусть на них нападут разбойники, только бы подольше их не видеть. Здесь он совсем один, хозяин в большом доме, все рабы боятся. И зачем вчера он вздумал играть с мечом? Он не хотел убивать старую Хрису, но так было весело, когда алая кровь потоком хлынула из раны. Наставник хотел выпороть его и запереть, но Гай убежал и спрятался в темном подвале, где и провел ночь. Утром, разбуженный криками и беготней, он понял: приезжает Германик. А теперь придется отвечать за все – за забитых кур, исколотые булавками лица служанок, перебитые ноги любимой лошади Германика, перевернутую спальню матери и… за смерть рабыни. Все равно она была старой, и пришло ее время умирать, он не виноват, что ускорил события. Маленький бог волен распоряжаться, как и взрослые боги, жизнью смертных. Но ненавистный отец не верит ему и бьет за все проделки.

Гай отправился на кухню. Рабы молча застыли. Как они ненавидят «маленького звереныша»! Пусть ненавидят, лишь бы боялись!

– Если кто-нибудь скажет отцу хоть слово, я убью его, как Хрису. – Голос Сапожка звучал твердо. – Лучше вам послушать меня.

Топнув ножкой, он убежал. Страшный миг ближе и ближе, и Гай, не в силах в бездействии ждать, отправился в казармы. Легионеры всегда рады его появлению. Старый Камилл, центурион, любит его без памяти.

– А, Сапожок, садись с нами, тут прохладно. – Раб машет раскидистым опахалом. – Выпьешь холодного вина? Вот фрукты. Слышал, прибывает наш командир?

– Посланец привез известия рано утром. Отец, сказал, немного не в духе из-за выговора Тиберия и выступления его в сенате. И еще везет с собой каких-то гостей из Александрии. – Гай был горд, что знает так много. – Я побуду у тебя, Камилл, пока наставник не придет за мной.

– Конечно, Сапожок, тут все тебе рады. Бери еще яблоки. Надеюсь, твой отец разберется с новым наместником. Много же тот натворил после его отъезда в Египет. Одна жена его чего стоит. Чистая ведьма.

Гай ошибся – ни одна из его проделок поначалу не открылась. Германик в первый день приезда даже не позвал его к себе – слишком много неприятностей ожидало его по возвращении. Все его распоряжения, отданные войскам и городам, не были выполнены или заменены обратными Гнеем Пизоном. Много часов ушло на то, чтобы подготовить новые.

Встреча с матерью вышла радостной. Агриппина соскучилась по сыну и с радостью слушала его торопливый, сбивчивый рассказ о том, как много времени проводил он с легионерами, учился маршировать и скакать на лошади.

– Пойдем, Гай, – вдруг сказала Агриппина. – Я кое с кем тебя познакомлю. Твой отец пригласил в гости Марка Юния Силана с маленькой дочкой. Она тебе ровесница, будете вместе играть.

– Но, мама, ты же знаешь, что я ненавижу девчонок. И не буду я с ней играть.

– Ох, Гай, я прошу тебя, не нарушай священных законов гостеприимства. Я много рассказывала ей о тебе, и… она так похожа на нашу Друзиллу. Ты ведь скучаешь по сестрам?

Гай поморщился. С чего вдруг он стал бы по ним скучать? Но матери перечить не решился, и они вместе отправились в покои, отведенные Силану.

Девчонка, к которой подвела его мать, была слишком худая и большеглазая. Ее длинные ножки трогательно ступали, словно по воде, настолько робко она приблизилась к Сапожку.

– Ну и чего ты притащилась вслед за моими из Египта? – грубо спросил ее Гай, когда их оставили одних.

Губы у девочки задрожали от обиды, но она все равно ответила:

– Из-за тебя.

Калигула удивленно поскреб грязной пятерней давно не чесанную рыжую голову.

– Хотелось познакомиться с тем, кто усмирил в одиночку целое войско мятежных легионеров, – робко пояснила она.

– Конечно, я расскажу тебе об этом, – улыбнулся польщенный мальчишка. Девчонка сразу ему понравилась, и он тут же задумал подвергнуть ее испытанию. Стоит ли с ней дружить?

– Так уж и быть, пойдем со мной. Я покажу тебе мое тайное убежище. Я прячусь там от наставника, он толстый и не может слезть по узкой лестнице. Там я храню свои доспехи и боевой меч. Но если ты, конечно, не боишься темноты и мышей.

Девочка, стиснув зубы, решительно покачала головой, стараясь, чтобы этот растрепанный рыжий мальчишка с измазанными сажей щеками не заметил, как страшно ей на самом деле. Она по-прежнему молчала.

Гай втайне надеялся, что девчонка откажется, и тогда он с чистой совестью скажет матери, что она сама не стала с ним играть. Но он ошибся.

Ловко, как обезьянка, она спустилась по шаткой лестнице в самую тьму подвала и, прижавшись к нему, застыла, услышав мышиный писк.

– Здесь обитают лемуры прежних хозяев, – шепнул он, стараясь испугать ее. – Меня они уже знают, а вот ты…

И Юния вдруг почувствовала, как чьи-то липкие пальцы сдавили ей шею. Глупая мальчишеская выходка! Значит, не мышей надо бояться!

– Кажется, один схватил меня, – с преувеличенным страхом прошептала она, – но я знаю, что сделать, чтобы он меня не задушил.

С этими словами она развернулась и изо всех сил двинула кулаком. Гай согнулся пополам и закашлялся.

– Эй, осторожнее! – обиженно крикнул он.

– Не вижу, кто там кричит, – спокойно сказала девочка. – Мстительный лемур или маленький негодник, решивший, что сможет напугать меня?

Озадаченный Калигула зажег светильник, потирая грудь. Свет выхватил бревенчатый настил, накрытый изорванным старым покрывалом.

– Надеюсь, ты не прячешь тут девчачьих кукол?

Ничего себе, острая на язык.

– Еще чего! Вот смотри, это мой боевой меч! – Калигула выудил из-под досок короткий кинжал. – С ним я усмирил целое войско бунтовщиков и спас Рим. Мне сделал его мой боевой конь – Кассий Херея.

– Почему ты назвал его конем?

– Он часто возил меня на плечах.

– От твоей матери я слышала о мятеже. Знаешь, сколько труда пришлось потратить, чтобы уговорить отца приехать сюда? Он до смерти боится моря.

Сапожок купался в лучах славы. Родители терпеть не могли, когда он вспоминал о тех событиях. И Юния ему нравилась все больше и больше.

– Неужели из-за меня ты тащилась в Сирию? Я думаю, мы подружимся, несмотря на то что ты девчонка. Я ценю тех, кто мне предан. Ты же предана мне? Когда я стану всемогущим императором, подарю тебе большой дворец.

– Ну вот еще! Не нужен мне твой дворец! – резко ответила Юния и принялась крутить в руках меч. – Ой, смотри, он в крови!

Гай смутился и отвернулся:

– Понимаешь, произошел несчастный случай! Никому не говори, просто я ткнул им одну старуху. Ох, и визжала она, как свинья!

Юния расхохоталась. Они поняли, что одного поля ягоды.

– Хочешь, признаюсь тебе еще кое в чем? – спросил Сапожок.

Юния кивнула, придвинувшись ближе и затаив дыхание.

– Я подсыпал немного яду отцу в вино. Мне дала его одна здешняя колдунья. Интересно, подействует ли он?

– Молодец, ты – смелый и умный. Я тоже хочу отравить свою мачеху. У тебя не осталось яда?

– Нет, я слишком много растратил его на домашний скот, мне нравилось смотреть, как дохнут в муках глупые твари.

– Ты здорово повеселился. А мы сможем достать еще?

– Да запросто, как-нибудь сходим к Мартине вдвоем. Она умеет предсказывать судьбу. Мне она сказала, что я стану очень могучим и что я – бог.

Юния побледнела.

– Гай, ты не поверишь, – она даже на миг перестала дышать, – но, услышав о тебе от Агриппины, я сразу поняла это. Чудеса! Они с Германиком запретили мне так тебя называть и больше не говорили о тебе при мне. Пыткой для меня стало жить без рассказов о тебе.

– Ты тоже будешь богиней, потому что красивая, мы будем царствовать вместе над всем миром.

Дети пожали друг другу руки и вдруг решительно поцеловались в губы.

Послышались звуки гонга.

– Обед! – вскричал Гай. – Я голоден как волк. Пошли в дом.

Он взлетел по лестнице, чудом не расцарапав коленок. Юния была более грациозной; придерживая тунику, она медленно взобралась наверх к Гаю, который великодушно протянул ей перепачканную ручонку. Совсем как взрослый, он обнял ее, нежно прикоснулся, поправляя выбившуюся из прически прядку, и неожиданно для себя горячо поцеловал ее пухлые губки.

– Ты теперь моя невеста. Я люблю тебя. Надо сказать отцу и матери, что мы поженимся.

Юния покраснела и улыбнулась, положив руки на его худенькие плечи.

Их внезапное заявление вызвало бурю смеха у обедающих. Силан разозлился и увел Юнию, оставив в наказание без еды. Калигула даже расплакался от злости, Агриппина, смеясь, утешала его. А отец пообещал после обеда выпороть его, наслушавшись от наставника о его проделках.

Однако намерениям Германика не суждено было осуществиться. Вечером, выпив вина, он почувствовал себя плохо, у него расстроился желудок, начались понос и рвота. Все в ужасе метались по дому, Агриппина рвала на себе волосы от горя. Состояние больного ухудшалось. Кто-то произнес слово «яд».

Пока взрослые были заняты, Калигула пролез через окно к Юнии, не забыв прихватить хлеба с куском сыра, несколько раздавленных оливок и сладкой воды.

– Ты не представляешь, какой поднялся переполох! – рассказывал он, размахивая руками. – Отец обещал выпороть меня, но теперь долго не сможет подняться. А когда выпустят тебя? Я скучаю один.

– Не знаю, мой отец очень зол. Надо было скрыть наши чувства. Если бы я сказала твоей матери еще в Египте, что люблю тебя, мы никогда бы не встретились и ты не узнал обо мне.

– Нет, я бы почувствовал, что ты есть. Я же бог! А теперь мне надо идти, чтобы твой отец не застал нас вдвоем.

– Прощай, мой возлюбленный!

Две недели пролетели быстро. Германик постепенно выздоровел, желудок перестал его мучить. Юнию выпустили из заточения еще на третий день. Своим примерным поведением они убедили близких, что глупая шутка ими забыта, и вскоре им даже разрешили спать в одной комнате. Агриппина неотлучно была при муже, сама готовила пищу, не подпуская слуг, поэтому наблюдать за Сапожком ей было некогда. По ночам Гай и Юния неизменно оказывались в одной постели, спали в обнимку и целовались, подражая взрослым. Они уже не мыслили жизни друг без друга.

Как-то вечером, когда Германик, едва оправившийся от болезни, и Агриппина устраивали обед для друзей, Сапожок зашел к Юнии с таинственным видом.

– Гай, где ты был? Мать уже присылала справиться о тебе. Велено было спать еще полчаса назад.

– Тише, тише. Собирайся, мы должны потихоньку улизнуть из дома.

– Куда? А если заметят?

– Ну и пусть. Ты боишься порки?

– Вот еще. – Юния поморщилась. – С тобой я не боюсь ничего. Мачеха и так бьет меня за малейшую провинность, не привыкать.

– Я отведу тебя к Мартине…

Юния подскочила на кровати от радости и схватилась за тунику.

– Красота твоя несравненна, – величественно сказал Гай, видимо, подслушанную где-то фразу и быстро коснулся рукой худенькой коленки девочки. – Мы маленькие и не можем по-настоящему быть мужем и женой, но совсем скоро станем взрослыми. Я хочу, чтобы Мартина предсказала наше будущее.

Крадучись, они выскользнули из дома. Тьма уже опустилась, не видно было ни зги, но предусмотрительный Гай захватил фонарь. Юния тряслась от страха, и, видя ее состояние, Сапожок по-взрослому обнял ее и прижал к себе. Одиночные прохожие не обращали на детей внимания, и им удалось без приключений добраться до низкой лачуги на окраине. Гай решительно отворил скособоченную дверь, и они очутились в маленькой задымленной комнате. Девочка закашлялась.

– Проходи, Сапожок, ближе к очагу, – раздался пронзительный голос, – и подружку свою тоже заводи. Перестань, милая, бояться, здесь никто не причинит тебе вреда.

Юния увидела старую женщину в грязном хитоне и с нечесаными волосами.

– Я – Мартина, – представилась она. – А ты, смотрю, милашка, подрастешь и затмишь всех римских красавиц. Многие позавидуют тебе, когда ты вступишь в Вечный город.

– Ты предскажи нам нашу судьбу, – нетерпеливо переступил с ноги на ногу Сапожок, – у нас мало времени, пора возвращаться.

– А что говорить? Любовь уже засияла на вашем жизненном пути яркой звездой и не угаснет никогда в ваших сердцах. Все, больше мне нечего прибавить. Подожди за дверью – свою судьбу ты уже узнал, а я хочу задать твоей подружке один вопрос.

Сапожок поморщился.

– Иди, иди, – стала настаивать Мартина, – иначе я не скажу больше ничего, а девчонка должна еще кое-что узнать.

Гай вышел, но приник к двери, прикрыв ее неплотно.

– А теперь, девочка, – тихо проговорила Мартина, но так зловеще, что Юния невольно задрожала, – я спрошу тебя вот о чем. Любишь ли ты Сапожка так сильно и верно, как он мне расписал?

Юния кивнула, не в силах вымолвить ни слова от страха.

– Ты должна знать, что эта любовь станет причиной твоей гибели. Твой возлюбленный переживет тебя, но ненадолго. У тебя есть возможность избежать этого, вернувшись в Александрию и забыв Гая.

– Ни за что я не брошу его. Я клянусь, что всю жизнь буду верна только ему и не оставлю своего нареченного, даже если все боги ополчатся против нашей любви. С ним смерть не страшна!

– Не торопись произносить вслух опрометчивые клятвы. Они могут быть услышаны. В Риме вас ожидает непомерное величие, но цена его окажется чересчур высока. И эту цену придется заплатить тебе одной. Поэтому я и предложила тебе вернуться…

– Прощай, Мартина, я ничего больше не хочу знать.

Юния резко распахнула дверь, с наслаждением глотая свежий ночной воздух. Перед ней из тьмы появился Сапожок, потирая ушибленный лоб.

– Я слышал все, – деловито сказал он. – Ты не разочаровала меня. Теперь я уверен, что ты навек моя. Пойдем!

– А мы разве не домой? Обед, верно, закончился, и нас в любой момент могут хватиться.

– Здесь недалеко.

Дети, поспешно убегая, не заметили, как приоткрылась дверь лачуги. Мартина с горькой усмешкой вглядывалась во тьму, прислушиваясь к удалявшимся шагам маленьких ножек. «Эта любовь несет в себе страшные беды Риму. Я вижу объятый огнем безумия Вечный город, и этому пламени не угаснуть во веки веков. Искры его уже мерцают в глазах того, кто стремится стать живым богом…»

Они поплутали еще немного по темным улицам и вышли на площадь. Гай повел Юнию прямо к воротам храма Астарты. Минуя спящую охрану, они тихонько проникли внутрь и подошли к алтарю.

– Астарта, перед твоим алтарем я приношу вечную клятву любви и верности Юнии Клавдилле. Запомни ее, и пусть покарает меня твой страшный гнев, если я нарушу ее.

Волна счастья обдала Юнию – столь серьезна была клятва Гая.

– Астарта, могущество твое неизмеримо! – произнесла она голосом, срывающимся от волнения. – Я клянусь перед тобой в верности и любви Гаю, клянусь в том, что никогда меня не коснется ни один мужчина, и, если судьба разлучит нас, я покончу с собой, но никогда не познаю чужих объятий.

И, скрепив клятву поцелуем, они, взявшись за руки, вышли. Юния уже и не вспоминала о словах старой колдуньи.

– Ну вот, теперь мы навеки вместе.

Дома обед еще не закончился, гости и не думали разъезжаться. Дети потихоньку пробрались в свою комнату. Сапожок потушил лампу и быстро разделся:

– Иди скорей ко мне, любимая. Я согрею тебя своим божественным теплом. Ты, верно, замерзла.

Юния принялась отстегивать фибулу на плаще.

– Нет, не трогай! Я сам хочу раздеть тебя. Теперь это будет моим правом. Когда мы поженимся, я сам буду натирать тебя маслами, завивать твои роскошные волосы, не хочу, чтобы руки рабынь касались тебя. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь видел красоту моей богини.

Принесенная в храме чужеземной богини клятва верности заставила взглянуть на окружающую жизнь по-взрослому, детские забавы кончились. Пора было убирать с дороги людей, которые не хотели, чтобы они были вместе. Жизнь близких потеряла значимость перед вечной любовью…

Калигула застонал. Муки страсти и желание еще неизведанной близости с долгожданной любимой сжигали его сердце. Он рисовал себе ее образ, несравненно прекрасный, сотни, тысячи раз, но так ли она окажется красива? В принципе это не так волновало его – важно, оставалась ли она верна ему все эти годы, в чем клялась тогда в храме великой богини. Не смог ли кто-то другой завоевать ее сердце за долгие годы разлуки? Сам он познал много женщин, но сохранил свою детскую любовь нетронутой. Он пережил смерть матери, братьев от рук тирана, казни друзей, и выжить среди притворства и лицемерия ему помогла лишь Юния, надежда на встречу с ней.

Торопливые шаги в коридоре прервали его размышления. Сердце забилось, как пойманная в силок птичка, когда откинулся занавес и вбежал Ботер. Калигула посмотрел в окно. Последний тоненький лучик солнца погас на его глазах, скользнув напоследок по золоченому шлему Капитолийского Юпитера.

IV

Теплая безоблачная весна наполнила душистыми цветами сады благословенного острова. Воздух благоухал, напоенный дивным ароматом. Золоченые крыши роскошных вилл ярким огнем сияли под щедрыми лучами солнца, тенистые гроты в скалах манили сладостной прохладой, а внизу искрилось переливами синее море.

Тиберий любовался ленивой игрой волн с террасы, выступающей далеко в море, и с высоты пытливо оглядывал окрестности. Его цепкий взгляд выхватил белое пятнышко на горизонте. Корабль. Новости из далекого Рима или корабль с провизией? Он уже несколько дней ждал письма от Калигулы. Звереныш собрался жениться.

Бескровные губы цезаря тронула усмешка. Несколько лет уже Калигула испрашивал разрешения, с тех пор как тога совершеннолетнего легла на его плечи. Тиберий тогда предложил ему несколько кандидатур, но неожиданно встретил решительное сопротивление со стороны приемного сына. Скольким унижениям подверг он Гая, сколько сладких речей выслушал о какой-то старой любви и давней клятве верности. Калигула на коленях ползал перед ним, целовал края тоги, как верный пес, спал на пороге и преследовал бесконечными просьбами. Но Тиберий ловко увиливал от объяснений, наслаждаясь отчаянием Калигулы. Но стоило тому лишь раз произнести имя отца неизвестной Риму невесты, как буря возмущения всколыхнула настроение цезаря. Марк Юний Силан. Тиберий помнил это имя. Оно и еще много других огненными буквами вмиг вспыхнули в мозгу среди печальных воспоминаний молодости.

Юлия. Прекрасная, взбалмошная, сумасбродная Юлия. Лишь его сердце оставалось холодным к ее несравненной красоте. Она долго тщетно добивалась его внимания, влюбленная до безумия, пока не упросила отца поженить их своей волей. Сердце старика тоскливо заныло, стоило вспомнить строчки письма Августа и боль в глазах любимой жены Випсании, когда он отправлял ее обратно к отцу. Лишь спустя несколько лет им довелось однажды увидеться среди многолюдной улицы и расстаться, теперь уже навсегда.

Холодным презрением он отплатил капризной Юлии, чья перемена настроения не заставила себя долго ждать. Она быстро охладела к прежде желанному супругу и пустилась в разгул, дав волю грязным порокам, гнездившимся в ее душе. Ее скандальные похождения смачно обсуждал весь Рим, над Тиберием издевались открыто, подбрасывали злобные пасквили и вывешивали их на форуме. И Тиберий смалодушничал, возмущенный безнаказанностью безумств жены, и, несмотря на протесты матери, бежал на Родос.

Это подтолкнуло Ливию начать открытую борьбу с дочерью мужа. Потрясенный Август проклял дочь, навлекшую на него столько позора и уронившую честь семьи и самого Рима. Даже статуя Марсия, на которую она каждую ночь водружала венки, свидетельствовавшие, сколько раз она отдавала свое тело разным любовникам, была разбита на форуме. Все участники ночных оргий, все, с кем она делила ложе, были привлечены к ответу. Семпроний Гракх, Криспин, Клодий, Сципион, Юлий Антоний и многие другие поплатились за связь с порочной женщиной. Кто жизнью, кто позорной ссылкой.

Марк Юний Силан, единственный отпрыск и надежда знатнейшего семейства Римской империи, был самым молодым среди длинной череды любовников стареющей красавицы. Взбешенный Август, увидев среди видных мужей безусого юнца, забыв об императорском достоинстве, набросился на него в гневе и избил палкой. Громкое возмущение оскорбленного Силана тем, что сам Август нарушает им созданный закон о наказании за прелюбодеяние, заставили императора устыдиться и запереться в отчаянии в дальнем покое дворца. Может, именно из-за этой недостойной вспышки гнева приговор Юнию оказался мягче, чем остальным. Его лишили звания патриция, римского гражданства и сослали не на глухой островок, а в Александрию, столицу римской провинции Египет.

Мстительный Тиберий, едва Калигула произнес имя Силана, сразу не ответил Гаю, а, изрядно протомив в неизвестности, отказал, надеясь, что тот успокоится. Но Калигула неожиданно оказался настойчив и без конца донимал старика, безропотно терпя яростное сопротивление и даже оскорбления. Из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день он просил, заклинал, молил, требовал, писал, умоляя вернуть из ссылки семью невесты. На все расспросы, откуда появилась такая блажь жениться на малознакомой девушке, Калигула беспорядочно врал и вновь униженно упрашивал.

И цезарь сдался, утомленный и опустошенный непонятной настойчивостью наследника. В конце концов, есть возможность расквитаться с забытым Силаном в Риме. Пусть пройдет немного времени, и возмездие настигнет последнего из оставшихся в живых любовника публичной девки.

Белая точка на горизонте выросла. Нет, это не грузовой корабль! Значит, везут послания из Рима. Макрон молчит уже вторую неделю, и Тиберий истомился в подозрениях. Он и так не доверяет этому бывшему рабу, ставленнику и другу Калигулы. Но только Макрон смог разрубить гордиев узел заговора Сеяна, и поэтому Тиберий все еще благосклонен к нему, закрывая глаза на растущее могущество нового префекта претория.

Усмешка пропала с губ цезаря, грусть тяжелыми складками залегла на челе, едва закралась в голову горестная мысль. С кем ему теперь обсуждать новости и советоваться по поводу новых эдиктов? Вот уже неделя прошла с тех пор, как его покинул Нерва. Жилистая рука Тиберия безвольно соскользнула с резного подлокотника солиума, и непрошеная слезинка заблестела в уголке глаза. Единственный верный друг! Надежный как скала, мудрый и преданный. Будь Тиберий повнимательнее, он успел бы спасти Кокцея. Ни малейшего подозрения не зашевелилось в душе, когда месяц назад тот отказался на обеде от еды, затем ссылки на новое лечение от желудочной болезни, «надо пока воздерживаться от пищи», затем еще ложь и еще. Он просмотрел беду, поглощенный любимыми забавами с мальчишками, затуманенный миррисом и погрязший в распутстве. А Нерва, благородный Нерва умирал один в своем доме, добровольно отвергнув самое великое благо – жизнь. Он не позвал Тиберия проститься с ним.

В воздухе завеяло долгожданной прохладой, подул ветерок, принесенный на крыльях быстрого Зефира. Всплеснула и разбилась о скалу волна, рассыпавшись сверкающими брызгами.

Тиберий со вздохом поднес к лицу зеркало и поправил пластырь на щеке. Старость не красила его: тощий, сутулый, лысый, с негнущимися суставами, язвы на лице болели, доставляя беспокойство. Размахнувшись, он швырнул зеркало за перила террасы. Дюжий раб-германец кинулся следом. Нашел и бережно спрятал за пояс.

Цезарь дал знак унести его с террасы. Веющий ветерок мог стать причиной простуды, выслушивай потом причитания Харикла.

Не успели рабы подхватить тяжелый солиум с сидящим стариком, как послышалось нестройное пение и на террасу выбежали странные существа, бледные и размалеванные, в прозрачных хитонах. Спинтрии беззаботно развлекались. Пританцовывая и похотливо изгибаясь, они приблизились к Тиберию, и один из них ласково возложил на него венок из нарциссов.

– Пойдите прочь! – Цезарь, притворно гневаясь, замахнулся, и спинтрии с криками бросились прочь, сверкая голыми ляжками.

Тиберий расхохотался, германцы, стоящие поодаль, тоже заухмылялись, настолько комичным было зрелище.

Вслед за мальчишками появился управляющий. Дождавшись знака цезаря, он несмело приблизился и почтительно пал ниц перед принцепсом.

– Ну что тебе, говори, Сегест.

– Цезарь, прибыл из Рима необычайный подарок для тебя. Не будет ли угодно посмотреть?

Тиберий устало махнул рукой, Сегест убежал. Рабы подхватили солиум и понесли к воротам виллы. Там стояла огромная клетка, накрытая покрывалом. Челядь суетилась вокруг нее, громко крича и размахивая руками. Завидев приближающегося цезаря, слуги затихли и сорвали покрывало. Желтые глаза с узкими прорезями черных зрачков глянули на него из-за толстых прутьев. Тиберий вздрогнул, испуганно и резко отпрянув. Рабы едва удержали натянувшиеся на плечах поручни – насколько сильным был испуг цезаря, и опустили солиум на землю.

– Откуда этот змей? В жизни не видал твари огромней, – сказал он.

– Его привезли откуда-то из страны эфиопов, – ответил управляющий, – это подарок, присланный из Рима.

– Кто прислал?

– Гай Цезарь тебе на потеху.

– Не приехав сам, послал своего двойника, – мрачно пошутил Тиберий.

Рабы угодливо заулыбались.

Змей поистине был огромен, чешую его сплошь покрывали черные неровные пятна. Его желтые глаза внимательно изучали старика. Но в них не было злобы, лишь мудрая усталость. Тиберий тяжело поднялся, опираясь на палку и плечо раба, медленно приблизился, не обращая внимания на поднявшийся ропот среди слуг, и смело просунул руку сквозь прутья. Плоская голова потянулась к нему, доверчиво ткнулась тупым носом в ладонь. Змей неожиданно разинул пасть, и раздвоенный язык лизнул руку. Тиберий счастливо улыбнулся:

– Разместите его в моих покоях, но не выпускайте, я лично буду кормить его. И отнесите меня в спальню, я выпью вина и посплю. Сегест, вели все приготовить к обеду и прикажи германцам поискать моих деток, я слегка напугал их. Пусть потешат меня вечером новыми танцами. И пошли кого-нибудь к Фрассилу, пригласи его на обед. Что там, есть известия от Макрона из Рима?

– Нет, мой цезарь.

Тиберий поморщился. Макрон, похоже, пытается проявить самостоятельность, забыв об участи Сеяна. Рабы подхватили солиум со стариком и понесли в дом. Сегест засеменил следом:

– Цезарь, Гай прислал письмо с подарком. Угодно ли будет прочесть?

– Разверни и зачитай.

Сегест быстро пробежал свиток глазами:

– Он сообщает, что в Рим возвращается его невеста, и приносит горячую благодарность. Спрашивает, угодно ли цезарю будет самому назначить дату их свадьбы?

Тиберий вяло махнул рукой – сон уже завладевал им, голова тяжелела, мысли путались.

– Отпиши, пусть действует сам, как хочет. Мне все равно. Денег не дам.

Голова старика безвольно свесилась на грудь, и он забормотал едва слышно себе под нос:

– Ах, Кокцей Нерва, мой старый друг, почему ты бросил меня, теперь тяжело без твоих советов и дружеских слов. Я бы доверил Рим тебе, а не сыну раба. Да и на старых сенаторов нельзя уже положиться, мало устранил я недовольных, у доносчиков, вон, еще полно работы. Надо отписать Макрону, чтоб затеял новые дела, список сенаторов я подготовил, хватит им наслаждаться покоем. У меня сильные руки, я придушу ими всех недовольных. Пусть ненавидят, лишь бы уважали!

Однако сон прервал его мысли вслух, рабы едва успели донести Тиберия до постели. Он ни разу не проснулся, настолько ловкими были движения молоденьких рабынь, менявших его потный синфесис. Тело старика воняло так нестерпимо, что девушки принялись опрыскивать комнату нежными духами. После сна у императора будет свежая голова и хорошее настроение.