Текст книги "На изнанке чудес (СИ)"
Автор книги: Юлия Флоренская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
21. Первое предупреждение
Рину встретили холодные, неприглядные поля. Стога убрали, земля была непахана. Сбоку от полей чернел лес. А вдали однообразно тянулись изгороди, за которыми угодья обрывались откосами из красной глины. Ветер безжалостно рвет осенние листья, на клочки раздирая драгоценные убранства клёнов и лип. Низкие, неповоротливые тучи нависают с немой угрозой. Бежать, бежать от всего этого за горизонт! К недосягаемым тёплым берегам, где круглый год светит солнце, а горы готовы предоставить уютный выступ с видом на море и очистить твою жизнь от мусора бесполезных забот. Сводные брат с сестрой всегда презирали Рину, добрых слуг отчим рано или поздно выгонял. Ей не нужны богатства, если они нажиты подлостью, лицемерием и обманом. Если приобретены такой ценой. Пусть это семейство и владеет несметными богатствами, каждый из них начисто лишен способности любить кого-то кроме себя. Уж лучше Рина уедет, прежде чем станет подобной им. Наймется к морякам на судно драить палубу, заработает денег на жилье и поселится в какой-нибудь бедной лачуге неподалеку от полосы прибоя. Мысль начать самостоятельную жизнь давно зрела у нее в уме и только теперь прорвалась наружу. И если ее желание пламенело подобно факелу в ночи, то мысли-терзания Пересвета, который в ту самую пору брел по опушке, метались, как бабочки у запотевшего стекла. Он узнал от Василисы, что его статья имела успех. То есть, в понятии Пересвета, потерпела полнейший провал. О Пелагее начали судачить злые языки.
Третьим лицом, вернее, мордой, которая пробегала поблизости, оказался суровый, туповатый кабан с достаточно прозаичными интересами. Никто из троих и понятия не имел, что спустя всего каких-то несколько минут судьба столкнет их лбами. Но вот кабан выскакивает из чащи со злорадным хрюканьем. Бурые метелки трав вдоль дороги клонятся долу от сильного порыва ветра, и лошадь Рины встает на дыбы. Итог: наездница на земле, Уска-Кала вполне оправдывает свою кличку. Кабан готовится к новой атаке. А Пересвет глядит на происходящее, разинув рот.
Рина хватается за лук и натягивает тетиву. Если попасть вепрю между глаз, он тотчас рухнет. Так говорил учитель по стрельбе. Что ж, теперь главное не промахнуться. Но ее стрелы имеют странную особенность пролетать мимо цели в самый ответственный момент. Промашка. Еще одна. Кабан разъярен до предела, остервенело бросается на девушку. И той ничего не остается, кроме как использовать кинжал, подарок отца, которого она никогда не видела. Когда Рине исполнилось шесть, в Сельпелон из города Измериуса прибыла некая знахарка, которая втайне передала ей кинжал, сообщив, что отца девочки так и не нашли. Теперь же сокровище, бережно хранимое у сердца столько лет, покидает футляр, вонзается в кабанью плоть и распарывает брюхо с такой легкостью, словно лезвие было заточено только вчера. Незаменимая вещь. Но прежде в кинжале никогда не возникало нужды. Может быть, это знак?
Выдержка подводит Рину, когда схватка окончена. Тяжесть кабаньей туши, скверный запах внутренностей, свинцовое небо над головой – всё это давит, вселяя чувство безысходности и странное желание плакать без остановки. Рине делается дурно.
Сколько Пересвет себя помнил, никогда еще такой прыти не развивал. В него словно дух Киприана вселился: как иначе объяснить, что ему удалось догнать лошадь, которая несла во весь опор? И не просто догнать, а остановить, взять под уздцы и привести к хозяйке. Хотя перво-наперво следовало бы саму хозяйку от кабана спасти. Правда, после того как она столь ловко разделалась с вепрем, Пересвет и не думал беспокоиться на ее счет.
Лишь увидав, в каком она состоянии, он с досадой хлопнул себя по лбу и принялся оттаскивать тушу.
– Ничего себе, сколько кровищи! – поразился он. – И тяжелая какая! – Это высказывание адресовалось уже самой Рине. Пересвет поднял ее на руки, чтобы перенести на траву, подальше от злополучного места.
– Кто это тут тяжелый? – приоткрыв один глаз, поинтересовалась Рина.
– О! Пришли в себя! – обрадовался Пересвет. И, вместо того чтобы бережно поставить ее на ноги, как подобает джентльмену, чуть ее не уронил. А потом принялся объяснять: – Иду я, значит, мимо, гляжу – вепрь! Ну, думаю, тут вам и крышка. А оказалось, вы любому нос утрете!
Неожиданно для себя Рина расхохоталась. Она согнулась пополам и смеялась – заразительно, звонко, без остановки. У Пересвета тоже внезапно начался приступ неукротимого хохота. Они держались друг за дружку и помирали со смеху, пока, наконец, не спохватились. На них из зарослей прибалдело таращился медвежонок.
Пересвет утер лоб.
– Уф, мне, наверное, пора.
– Мне, видно, тоже, – сказала Рина и вспомнила, что спешить ей, в общем-то некуда. Путь на юг долог, за день верхом не доскачешь. Да и за два дня вряд ли.
Она поймала себя на том, что мыслит в слух.
– На юг?! – удивился Пересвет. – Холода грядут, а у вас даже теплой одежды нет. Погодите-ка минутку. – Он снял с себя поношенный пиджак с заплатами на локтях и смущенно протянул девушке. – Хотя бы кое-что. И всё-таки нехорошо барышне в одиночку да налегке путешествовать.
– Есть причина, – хмуро сказала Рина. Пересвет словно прочел ее невеселые думы.
– Если некуда податься, милости прошу в мое убогое жилище. Сам я пропадаю на двух работах, в гостях у Пелагеи, так что…
– У Пелагеи?! – воскликнула Рина. – Это ведь ее Грандиоз хотел ведьмой выставить! Против нее горожан настроить! Он даже человека нанял.
Внезапно Рина поняла, что на юг ей никак нельзя, и потянула Пересвета за рубашку, когда он уже собрался уходить.
– Ты говорил, у тебя можно пожить?
– Конечно! – просиял тот.
– Я согласна. Только вот с платой туго будет…
– Для вас бесплатно! Пойдемте, покажу. – И Пересвет повел Рину сквозь лес, раздвигая перед ней ветки, словно она была принцессой, которую ему поручили оберегать. Рина повела за собой взмыленную, всё еще напуганную лошадь. А медвежонок – любопытная, потешная зверушка – пробирался за ними следом, изредка вставая на задние лапы. Куда только смотрела его мама!
– Я здесь очень редко бываю, – признался Пересвет, когда они подошли к покосившейся хижине среди высоких разлапистых елей. – Прибраться не помешает. И чайник придется на улице кипятить.
– Пустяки, – заверила его Рина. – Я не какая-нибудь кисейная барышня. Видел же, да? – И она, смеясь, крутанула в руке кинжал. В следующую секунду лезвие кинжала впилось в дерн рядом с замшелым порогом. Метнулся в сторону и исчез во тьме быстрый зверь.
– Кривая росомаха, – недобро проговорила Рина, пряча футляр в карман Пересветова пиджака. – В народе считают, это плохое предзнаменование.
Пересвет задрожал, как желе в руках суетливого повара.
– Она и к Пелагее скреблась, – сказал он. – Еды хотела. Только вот Пелагея не дала.
– Дал кто-то другой, – заключила Рина и с предосторожностями приблизилась к закопченному окну избушки. – Там внутри кто-то есть.
Ветер раскачал верхушки мрачных елей и сбросил на землю пару шишек. Рина в ужасе отскочила от окна, бросилась к Пересвету и потянула его прочь от проклятой хижины.
«Я видела ее лицо, – не переставая, твердила она. – Лицо Мерды!»
В доме у Пелагеи (а куда еще было податься?) она извела немало воды и душистого мыла, выпила добрую половину успокоительного травяного чая из заварника, после чего слёзно молила Пелагею предпринять что-нибудь против наветов Грандиоза.
– А что я могу? – развела руками та.
– Ой, вот только не надо строить из себя беспомощность, – вмешалась Юлиана, вышагивая в своей длинной зеленой юбке, точно по подиуму. – Она у нас много чего умеет. Да-да.
Рина поразилась ее красоте и невозмутимости. Создавалось впечатление, что в этом добротном бревенчатом доме никого и ничего не боятся. Словно есть у них что-то, что надежно оберегает их от злого рока. Не пугала их ни Мерда, ни кривая росомаха, ни даже всемогущий и влиятельный Грандиоз. А ведь по одному его щелчку пальцев многие отправлялись туда, откуда нет возврата. Рину усадили на диван в гостиной, пропахшей столькими запахами, что и не сосчитать. Запах куриного пирога и сухих трав, висящих пучками на балках, запах надменного кота Обормота и двух маленьких пушистых псов с глазенками-пуговками. Витал здесь и аромат розмарина, и праздничный запах корицы. Обоняние у Рины обострилось самым невозможным образом. А вслед за ним усилились и остальные чувства. Она ощущала кожей мягкий ворс обивки, ногам вдруг стало тесно в неудобной, тяжелой обуви. Рина чувствовала даже волосы у себя на голове. А еще чьи-то изучающие взгляды, словно через каждую щель за нею наблюдали невидимые мудрые существа.
Первым «мудрым существом», которого она заприметила, была Майя – застенчивая девчушка с косичками. Она жевала хлебную горбушку, свесив ноги с библиотечного балкончика и положив локти на перила. Другой – немного колкий, недоверчивый взгляд – принадлежал остролицей черноволосой Марте, которая ни минуты не сидела без работы. То она мыла полы, то хлопотала на кухне, то протирала пыль и шикала на вечно веселых Кекса с Пирогом.
«Забавные имена, – подумалось Рине. – О чем думала их хозяйка, когда сочиняла эти клички?»
Юлиана прошуршала своей юбкой, пересекая гостиную вместе с рыжеволосым юношей и не прерывая горячего спора. Она настаивала на том, чтобы Теора – еще одна неприметная, но очень примечательная особа – перестала, наконец, «причинять добро» и «наносить пользу», а занялась своей прямой обязанностью по искоренению зла.
– Лезет везде со своей помощью, – негодовала Юлиана. – И ладно, если б помогала. А то из рук всё валится! Вчера, вон, например. Просила ее оставить в покое мой бедный прикроватный столик. А она – нет, надо прикрутить эту несчастную гайку. В итоге у столика ломается жизненно важный пропеллер. Ну, каково, а?!
Юноша пытался Теору защищать:
– Не ворчи ты на нее. Лучше представь себя на ее месте. Ведь она из кожи вон лезет, чтобы угодить.
– Так пусть не старается!
Зеленая юбка ушуршала прочь. Голоса сделались приглушенней. Рина повернулась, чтобы встать и попрощаться, но тут на нее в упор без малейшего стеснения глянул кот Обормот. Зрачки большие, глубокие, с блёстками, словно на дне колодца сияют обманные звезды. В уме у Рины тотчас стало так пусто, как если бы из ее собственного колодца вычерпали всю воду. Но сеанс гипноза не удался. Откуда ни возьмись, появилась Пелагея, подняла разгневанного, шипящего Обормота на руки и сообщила Рине, что она может остаться. Рина вежливо отказалась. Ей следует вернуться в особняк за вещами. Она подыщет себе дом и не будет никого обременять.
… Она переступила порог и обнаружила, что не сказала Пелагее самого главного: Грандиоз вовсе никакой не Великий. И гребет он деньги лопатой лишь потому, что его пока не разоблачили. Теперь Рине известно всё. Неужели влиятельный, всемогущий Грандиоз не попытается закрыть ей рот?! Впору было опасаться худшего.
Два дня подряд после угрозы «толстого человека», как прозвала его Теора, погода стояла мягкая. Ни завываний ветра, ни унылых дождей. Сквозь пелену туч изредка прорывался солнечный лучик, расцвечивая золотом листву дубов. Дикие гости из чащи не жаловали. Пелагея сказала, что пришло «бабье лето». Юлиана надеялась, навсегда. Но два тихих дня закончились без предупреждения. В ночь на третий раздался резкий, требовательный стук в дверь. В доме тотчас поднялся переполох. Кто-то отдавил хвост коту Обормоту, и тот, как ошпаренный, заорал во всю глотку. Кекс с Пирогом принялись лаять, проверяя, кто громче. Юлиана храбро приподняла занавеску и прильнула к окну. На крыльце не было ни души, хотя стук продолжался. Марта не без содрогания выглянула в форточку и пришла к заключению вполне в своем духе:
– У нас во дворе поселилась барабашка. Мистика, понимаете?!
– А вдруг не б-барабашка, а М-мерда? – пробормотала Майя и спряталась под столом.
Той ночью решили не отпирать ни барабашке, ни тем более Мерде. Пелагея посчитала, что это чья-то злая шутка. Потому как кот – опознаватель всевозможной нечисти – вёл себя на удивление спокойно. Лишь на Киприана шипел за отдавленный хвост.
Утром обнаружилось, что все кадки с фиалками и эмалированная чаша, где обычно настаивалась хвоя для умываний, перевернуты во дворе ровнехонько вверх дном.
– Зелень сушеная! – высказалась Пелагея.
– Чистая работа, – хмуро проговорила Марта. – Не придраться. Как думаете, это полтергейст, души умерших или чьи-то злодейские козни?
Юлиана поглядывала на беспорядок, скрестив на груди руки и закусив нижнюю губу. Она склонялась к версии со злодейскими кознями.
– И двух мнений быть не может, – заявила она погодя. – Грандиоз, будь он неладен!
Тут на крыльцо вышла заспанная Теора. Кожа – кровь с молоком, волосы пышные, волнистые. Сорочка до пола – точно одеяние княгини. Тут Юлиана на нее и взъелась: юбку, мол, почем зря просиживаешь, за чужой счет кормишься и хоть бы что полезное для Пелагеи сделала. Грандиоза бы, например, проучила. Чего с такой внушительной второй тенью по избам прятаться?!
Теора покраснела, как маков цвет, виновато поглядела по сторонам и убежала обратно в дом.
– Не трогай ее, ей и без того тягостно, – сказала Пелагея, тронув Юлиану за плечо. – Давай подождем и посмотрим, что будет.
– А как же нападение? Ведь это лучшая защита! – возмутилась та.
– У Пелагеи свои методы, – сказал Киприан, тактично уводя Юлиану по тропинке в березовую рощу. – Пойдем, поищем следы ночного хулигана.
– Следы! – мячиком подпрыгнул Пирог.
– Разнюхаем! – обрадовался Кекс и завилял хвостом, как будто внутри у него завели моторчик.
Псы рванули мимо Юлианы раньше, чем она скомандовала: «Сидеть!». Иногда ей страшно хотелось дать обоим по команде: «Умри!», – но Кекс с Пирогом всё равно бы не послушались. Когда она ушла в лес в сопровождении своего кленового друга, Пелагея совершенно случайно обнаружила в высокой выцветшей траве у огорода несколько натянутых между кольями струн.
* * *
Ребенок захлебывался криками. То ли оттого, что ему было холодно на улице в тонком одеялке. То ли оттого, что его неумело укачивала мать. Причин могло быть сколько угодно. Но почему матери приспичило принести свое чадо именно к оперному театру? Охранники, не пустившие ее с младенцем внутрь, недоумевали и поглядывали друг на друга с легким беспокойством.
– Им не хватило денег на билеты, – сказал кто-то. – Всего какой-то пары сотен.
– Цену велено не снижать. Нынче радость дорого обходится, – пробурчала билетерша. – А у матери-то, небось, хандра.
– А отец-то, небось, на заводе спину гнёт, и вся зарплата уходит на еду, – прокряхтела уборщица, натирая тряпкой мраморные плиты. – Знаем мы таких. Не впервой.
– Бедноту тянет к искусству, как к наркотику, – сказала билетерша, задумчиво подсчитывая выручку. – Но за всё надо платить. Одни расплачиваются сейчас, другие – после.
Грандиоз, как и всегда, был в лучшей форме. Сначала он спел «Арию победителей», затем исполнил «Ночь в саду роз», сорвав бурные овации и получив с дюжину букетов вышеупомянутых роз от восторженных почитателей его таланта. Следом должны были идти «Куплеты у фонтана», но Грандиоз их подзабыл и надеялся, что во время антракта пробежится по тексту еще раз. Три места в ложе, предназначенные для его отпрысков, пустовали. Хотя правило присутствовать на концерте отца считалось нерушимым. Но Грандиоз был спокоен. Распоряжение оставаться в поместье исходило именно от него.
Рина была уверена, что правильно подгадала время. Она прискакала к особняку поздно вечером, полагая, что большинство слуг в это время уже спит, а всё семейство, по обыкновению, уехало на концерт. Спешилась, отвела лошадь в кусты, где ее не заметят, и прокралась под окнами к черному ходу. Окно ее спальни, всегда открытое ветрам, было наглухо заперто и вдобавок заколочено тяжелой решеткой. Но в поздний час решетку было не так-то легко разглядеть.
Рина пробралась черным ходом мимо пустующей кухни, где днем повара лезли из кожи вон, чтобы угодить тонкому вкусу Грандиоза. Преодолела витую каменную лестницу с многочисленными проёмами и арками. Быстрым шагом миновала костюмерную, где Грандиоз любил покрасоваться перед высоким зеркалом. И очутилась у собственной двери. В комнате, на кровати, разложенное сухопарой служанкой, ее ожидало платье. Дорогое, роскошное. Иным о таком только мечтать. Служанка, которая его караулила, при виде Рины всплеснула руками.
– Молодая госпожа! Где же вы пропадали?! Господин извелся, пока вас искал. Просил за него извиниться.
– А это что, извинения? – поинтересовалась Рина, указав подбородком на платье. – Спорю на что угодно: оно посыпано ядовитым порошком, который разъедает кожу.
Служанка собралась снова всплеснуть руками, но тут на пороге спальни нарисовался Гедеон – весь из себя благожелательный, любезный. Прямо тошно.
– Чего тебе? – отогнав незваный испуг, буркнула Рина. – И почему не на концерте?
– Да вот. – Гедеон небрежно вынул из грудного кармана ключ на цепочке. – Мы подумали, стоит подарить тебе безлошадный экипаж. Колёса у него будь здоров! По любой колее проедут. И без колеи не подведут.
– Сдались мне ваши экипажи, – фыркнула Рина. Но оказалось, что и на этот случай у Гедеона кое-что припасено. Новая конская сбруя с разноцветной вышивкой буквально вплыла в проход на руках лакея. Уска-Кале наверняка бы понравилось. Мягкое, лёгкое седло, прочная подпруга, трензельное оголовье. У Рины вдруг возникло неодолимое желание принять все подарки, а заодно и извинения Грандиоза. Но что взамен? Ей будет велено молчать. За нею начнут следить. Ее обяжут отчитываться о каждом шаге, сделают, в конце концов, соучастницей ужасного обмана. И будет ли она тогда счастлива?
22. Сумасшедшая
Борьба с искушением оказалась недолгой. Рина подошла к кровати, схватила платье под приглушенный возглас старухи-служанки и нацепила его Гедеону на голову. Выпроводив его и обоих слуг, защелкнула замок изнутри и принялась паковать вещи, какие пригодятся в странствии по Вааратону. Как только она выведет отчима на чистую воду, ноги ее здесь не будет. Рину приютит теплое южное побережье с ракушками и чистым морским песком.
«Именно так всё и случится», – сказала она себе. И в этот момент кто-то с обратной стороны тихо задвинул щеколду.
Сначала она думала, что замок сломался, ковыряла его ножом, сетуя на горе-мастеров и умельцев, которые замок установили. Затем раздвинула шторы, решив, что вылезти через окно будет делом пяти минут. Но за шторами зловеще чернели узоры решетки. А за решеткой, в свете фонаря, она увидела, как ее лошадь, ее любимую Уска-Калу уводит какая-то девушка. Селена! Рина узнала ее по походке, и сердце затрепыхалось, как арния в клетке. Ее поджидали. Она попалась в ловко расставленные сети, ни о чем не подозревая. Рина несколько раз ударила себя по лбу.
– Глупая! Глупая! Вот как теперь быть?!
Она снова попыталась открыть дверь, атаковала ее с разбегу, но только сильно ушибла плечо. Кричала Гедеону, чтобы не дурил. Гедеон, похоже, в это время как раз изобретал новые засовы и запоры, чтобы пленница не сбежала. Пока она колотила в дверь, его молоток тщательно, удар за ударом, забивал гвозди в прочную древесину.
– Прекрати! – прозвучал сталью голос Селены. Приказ был адресован Рине. – От того, что ты будешь тут горло надсаживать, ничего не изменится. Сотрудничать ты отказалась. Поэтому советую приготовиться к худшему. Вот вернется отец…
– Хотел бы я на это посмотреть, – неприятно хохотнул Гедеон. – Суд над сводной сестрицей.
– Вам всем место за решеткой, подлые проходимцы! – крикнула Рина.
– Ой-ой! Подлые, да еще и проходимцы! – рассмеялась Селена. – Давай, и что ты можешь? У нас деньги и власть. Если мы в тюрьму и отправимся, то лишь по собственной воле. И то если захочется острых ощущений.
– Как будто она не знает, кто Грандиоз на самом деле, – издевательски вставил Гедеон.
Рина стала кричать, что Грандиоз на самом деле обманщик, вор и браконьер, а еще бесполезное ярмо на шее у народа, но ее уже никто не слушал. Она не сразу заметила, что из глаз текут слезы. Расплакаться от бессилия – как это сейчас просто! Убьют ее, или до конца жизни заточат в сырое подземелье, или поместят в заведение для психически больных – от нее совершенно точно избавятся. Так что же теперь? Сдаться, покориться судьбе и ждать, когда последует расправа? Ну уж нет. Она как-нибудь выберется. Она позовет на помощь. Кроме того, у нее имеется какое-никакое холодное оружие.
Рина выбила стекло ножкой табуретки – и в комнату ворвался свежий, никем не укрощенный ветер. Просунула руку с ножом в окно и принялась пилить решетку. Наверняка бесплодное занятие. Но разве у нее есть выбор?!
Вскоре из свежего ветер сделался промозглым, пробирающим до костей. Пальцы у Рины закоченели, спину пронзила боль, и нож, лязгнув по металлу решетки, выпал из рук. Комнату окутала тишина, если не считать свиста и завывания непогоды. Потом по отливу застучали капли дождя. А за дверью по-прежнему ни звука. Что же Грандиоз так долго не возвращается? А может, уже вернулся и обдумывает, как бы ее, Рину, побыстрее устранить?
Она сползла на пол, и ее затрясло. Гусиная кожа, озноб по всему телу, сухой, отвратительный кашель. Неужели простуда? Досадное препятствие на пути к свободе. Ни в коем случае нельзя простывать, если замыслил побег.
Рина опять зашлась сухим кашлем, стянула с кровати одеяло, и накрывшись с головой, мелко задрожала. Чай с имбирем и лимоном был бы сейчас настоящим спасением. Но кто станет носить ей чаи, когда основная цель – ее молчание, и желательно гробовое? Грандиозу представился уникальный шанс отправить ее на тот свет, даже не замарав рук. Достаточно пустить болезнь на самотёк – и дело в шляпе.
Когда к ней вошли, она даже не подняла головы. Сидела, обняв себя за плечи, стучала зубами и грезила о недоступном юге.
– А ну-ка вставай, – сказали голосом Гедеона, после чего ее без резких движений подняли с пола. – Отец зачем-то велел перевести тебя в верхние покои.
Верхние – значит самые роскошные, удобные и тёплые. У Рины не хватило сил, чтобы как следует удивиться. Она лишь усмехнулась.
– А я думала, ваш Великий хочет сгноить меня в подвале с крысами.
Дверь в холодную комнату с разбитым окном закрылась для нее раз и навсегда.
* * *
Стоял густой, бархатный мрак. Казалось, протянешь руку – и коснешься мягкой пустоты, которая, как тёплый кот, дышит и едва слышно сопит в полудреме. За окнами настороженно бродила лесная тишина. Юлиане не спалось. Она ворочалась в своей летающей кровати, зависшей между первым и вторым этажом, вздыхала и боролась с мыслями, на которые следовало бы попросту не обращать внимания. Едва слышно вращались под основанием винты. Часы с кукушкой на стене мерно стучали маятником. В этом уставшем, сонном мире Юлиана одна никак не могла успокоиться и ужасно завидовала остальным. Ее друзья сейчас, вернее всего, сладко спят у себя в кроватях и набираются сил для грядущего дня. А она завтра опять встанет разбитая и будет склеивать себя по кусочкам, как расколотую скорлупу.
В первый миг она решила, будто грозу пробудило ее беспокойное сознание. Откуда молниям взяться осенью?! Но вот сверкнула одна, полыхнула другая – и в черном небе пророкотал гром.
«Уже веселее», – подумала Юлиана и приготовилась к зрелищу. Не спать во время грозы гораздо приятнее, чем не спать просто так. И вроде бы даже оправдание есть. Вон как гремит!
Чего она не учла, так это того, что кроме обычных молний бывают и шаровые. Но шаровая молния гораздо более редкое явление. Когда ворота в лето давным давно на запоре, а зима вот-вот нагрянет, никто не ждет в своих владениях огненных шаров. Поэтому, увидав у притолоки шипящую огненную массу, Юлиана первым делом подумала на кота Обормота. Если он умеет переправлять людей в иные измерения и двигать предметы силой мысли, отчего бы ему не обратиться эдакой плазменной субстанцией и немножко пошипеть? В свой самый черный день на это имеет право любой кот.
Но огненный шар внезапно пришел в движение и направился к Юлианиной кровати. Она единственная из всего в доме парила в воздухе и разгоняла винтами воздух. Конечно, был еще и прикроватный столик, но его весьма некстати сломала Теора. Будь столик в исправном состоянии, кровати, возможно, удалось бы избежать удара молнией. С криком: «Мамочка-а-а!» Юлиана перекатилась на бок и свалилась на первый этаж, сильно ударившись головой и локтем. Раздался взрыв – и от кровати осталось подобие пережаренного гигантского ломтя ветчины. Запахло паленой пластмассой. Зато разящего плазменного сгустка как не бывало.
Весь дом в единый миг поднялся на уши. Пелагея вскочила и запалила фитиль в лампе. Видок у нее был растрепанный и сонный. Проснулась Марта. Включили оглушительную собачью «сирену» Кекс с Пирогом. Теора и Майя обеспокоенно высунулись из тайной комнаты. Пересвет решил, что приключилось стихийное бедствие, и бросился к рукописи – самому ценному, что у него было. По ступенькам сбежал Киприан. Сорвав с вешалки широкий вязаный шарф, он подлетел к дрожащей, забившейся в угол Юлиане и набросил шарф ей на плечи.
– Что случилось?! – спросил он.
У Юлианы зуб на зуб не попадал.
– Ш-шаровая м-м-молния, – с трудом вымолвила она. Ее трясло так, словно она вышла из морозильной камеры после долгого заточения.
– Обычно шаровая убивает наповал. Тебе повезло, – сказала Пелагея, поднося ей огромную чашку с настоем мелиссы и мяты. – Возьми вот, попей.
От мелиссы с мятой Юлиана отказалась. Зато горячий шоколад, приготовленный лично Киприаном, пришелся ей по вкусу. Пока она пила, дрожа всем телом, Киприан обнял ее со спины и стал успокаивать, как ребенка:
– Всё позади, всё хорошо. Что болит? Голова? Сейчас перестанет.
Взяв ее голову в руки, он снял боль всего парой прикосновений. В затылке больше не кололо. Мысли не метались, подобно суетливой мошкаре. Юлиана приказала себе не плакать. Но что слезам приказы?! Стоит лишь издать «сухой» закон, как их не остановить.
… Они заснули в обнимку на диванчике в гостиной. Бесконечно прекрасный, полный загадок человек-клён и взбалмошная Юлиана, которая только хотела казаться сильной. Увидав их вместе, Марта нахмурила брови и собралась было разбудить. Но Пелагея мягко загородила ей путь.
– Оставь. Ты всё равно никогда не сможешь их разлучить. Так что даже не пытайся.
Марта хотела возразить, но Пелагея приложила палец к губам. Сухие травы – в высоких вазах, на окне, под потолком – усыпляюще зашелестели на ветру, прилетевшем из потаённых глубин дома. Каждый вернулся к тем снам, которые не успел досмотреть. Завернулась в тёплое одеяло Майя, Теора задремала под неусыпной защитой Незримого. Пересвет полюбовался парочкой внизу и тоже завалился спать – в обнимку со своей ненаглядной рукописью. Кекс отправился в сон доедать мясной пудинг, Пирог – охотиться на вредного зайца, который никак не давал себя поймать. А Пелагея устроилась на кухонной лежанке, думая о том, что через два часа уже рассвет и нужно будет идти в курятник за свежими яйцами. Она надеялась хотя бы чуть-чуть вздремнуть, но мысли постоянно вращались вокруг этой странной шаровой молнии. Не связано ли ее возникновение с угрозой Грандиоза? Вчера – перевернутые горшки, сегодня – гроза неведомого происхождения, завтра – пожар. Да всё, что угодно, может случиться завтра! И ладно, если б дело касалось только Пелагеи. Но ведь, скорее всего, пострадают ее друзья. Она впервые начала беспокоиться. Страшные картины будущего лезли ей в голову и сменяли одна другую, не давая ни малейшей передышки. Кутерьма оборвалась, когда запел петух. Он устал стоять на левой ноге, сменил положение и сообщил об этом миру.
Марта только-только провалилась в сон, в котором молнию породили блуждающие огни, томящиеся в шкатулке на чердаке. Она как раз намеревалась выпустить их на свободу, когда бодрое, хрипловатое «ку-ка-ре-ку!» возвестило начало нового дня. И день обещал быть далеко не безоблачным.
Пересвет обнаружил, что опаздывает на работу, и носился по дому, как угорелый. Его зубная щетка непостижимым образом очутилась в кувшине с компотом, тарелка с завтраком словно бы сама собой опрокинулась и стала дополнением к сытному завтраку Обормота. Кот вылизал тарелку дочиста и удалился с чувством выполненного долга.
Пелагея как раз доставала из печи пирог, когда Пересвет в спешке покидал дом.
– Посиди с нами! – крикнула ему Майя.
– Да ты что! Я же тороплюсь!
– Ты сперва чаю попей, а потом торопись, – миролюбиво посоветовала Пелагея.
Ее слова возымели неожиданное действие. Спешка была отложена. Пересвет, как ни в чем не бывало, выпил чая с куском пирога, беззаботно поболтал ногами под скамейкой, послушал рассказ Пелагеи о белке, которая поселилась в дупле неподалеку. И только выйдя за порог, осознал, что опоздал окончательно и бесповоротно. Ему грозил выговор от Василисы и огромный штраф впридачу.
* * *
– Давай, бери зонтик. Не этот. Он дырявый. Возьми сиреневый.
Пелагея твердо намерилась прогуляться по городу, хотя Пересвет предупреждал, что о ней пошли скользкие слухи. Ей вдруг стало любопытно, что о ней говорят. Теору она позвала с собой за компанию.
– Да куда же мы пойдем? – упиралась та. – Сейчас дождь как зарядит!
– А у нас зонтики! – настаивала Пелагея.
– Но моя тень… Я имею в виду Незримого.
– Подумаешь, тень! Люди заняты своими проблемами. А если начнут теней пугаться, значит, у них всё в порядке и можно за них порадоваться. К тому же, коль скоро будет дождь, на Незримого никто даже не взглянет.
Теора согласилась скрепя сердце. До калитки она шла по росистой траве, жалея, что роса не бисер, из которого можно сплести ожерелье. Затем – по лесной тропке, цепляясь волосами за ветки. Дождь начался, когда они вышли на лужайку. Перед ними лежал Сезерский тракт, и до города было подать рукой. Зонтики повырастали, как разноцветные грибы. «Хлоп!» – Пелагея раскрыла свой, зеленый. «Хлоп!» – Теора даже засмеялась, когда раскрылся ее сиреневый зонт. За трактом она заметила пару желтых, один пятнистый, несколько черных и на удивление красивый малиновый зонтик, которые куда-то целенаправленно двигались.
– Там рынок, – объяснила Пелагея. – А там, на окраине, – она указала в противоположную сторону, – дома отверженных.
– Отверженных? – переспросила Теора.
– Они выступили против сноса своих старых хижин и отказались переехать в многоэтажные дома. Три и пять этажей – это сейчас для горожан привычно. Еще отверженные ведут собственное хозяйство и не работают на фабриках с утра до ночи. Говорят, они все с особенностями. Ну, ты понимаешь.
Теора кивнула, хотя ничегошеньки не поняла.
