Текст книги "Каллиграфия (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Завидев догорающую свечу, он подался было назад, но потом набрался храбрости и, взведя курок, визгливо крикнул:

– Выходи, подлец! А не выйдешь, так я тебя живьем из-под земли достану!

Кристиан затаил дыхание. Очень надо, чтобы его доставали из-под земли! Отворившаяся дверца выгодно скрыла его убежище, и когда трясущийся от страха Деви вышел на середину комнаты, «подлец» прошмыгнул в коридор за его спиной.

«Хорошо, что это был всего-навсего старый чудак, а не его заместитель Туоно, – с облегчением подумал Кристиан. – Тот ни за что не выпустил бы меня, не обследовав предварительно каждый сантиметр и каждую вмятинку у входа. А с его феноменальной быстротой реакции я был бы уже трупом, издай я хоть звук».

Последующие часы он провозился с единственной уликой – изношенным пальто, изведя на него уйму реактивов из вытяжного шкафа. В итоге ткань изменилась до неузнаваемости, и можно было смело пускать ее на тряпки.

Развалившись на кровати, Кианг изнывала от безделья. Она уже десять раз за этот вечер расчесала свои волосы, перемерила весь гардероб Розы Соле, пока та отсутствовала, да и своим гардеробом не погнушалась, в результате чего пол был усеян одеждой всех цветов и фасонов, а виновница беспорядка лежала, закинув ногу за ногу, и плевала в потолок. Потом ей взбрело на ум перебрать содержимое косметички – и тени для век, три губные помады, пудра и румяна оккупировали туалетный столик соседки, потому что тумбочка китаянки уже была завалена журналами мод.

Вернувшись с празднования своего дня рождения, Роза испытала настоящий шок при виде этого разгрома. Она чуть не лишилась чувств и на первых порах не могла вымолвить ни слова. Только открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Кианг оставалась невозмутима даже тогда, когда в ее адрес была произнесена членораздельная обличающая речь, и только пожала плечами: мол, а что мне еще прикажете делать? Впервые в жизни Роза рассвирепела. Она набросилась на лентяйку с кулаками, и с тех пор Кианг окончательно отбилась от рук. Теперь она не ладила ни с кем из четвертого апартамента, огрызаясь на робкие замечания Лизы и разражаясь руганью в ответ на порицания Джейн. Она была потеряна для общества, а общество перестало существовать для нее. Мирей, как самая предприимчивая, решила не откладывать в долгий ящик и обратиться к психиатру с просьбой о проведении групповой терапии, так как полагала, что каждая из жительниц апартамента сыграла роль в «одичании» китаянки.

Однако назначенный сеанс Кианг нагло прогуляла, и психиатр заявил, что случай чрезвычайно запущенный, а последствия могут быть непредсказуемы. Все пятеро, в конечном счете, усмотрели в этом угрозу для своих жизней и наскоро забаррикадировали окна и двери, чтобы защититься от вторжения «дикарки».

Но, к счастью, в планы «Черной Розы» нападение не входило. Теплые сентябрьские деньки вдохновили ее соорудить себе дом на дереве, где она и поселилась без ведома директора. Преподаватели тоже ни о чем пока не догадывались. Только Донеро, географ и астроном в одном лице, регулярно наблюдал за ней в подзорную трубу.

* * *

Джулии не составило труда отпроситься с урока чистописания, чтобы подоспеть на помощь хранительнице. Она и еще трое мальчишек-индийцев окружили внушительной величины бутылочное дерево с реденькой цветущей кроной и гадали, как бы так выгоднее сделать надрез на коре, чтобы и сакуре не повредить, и того, кто внутри, не поранить. Японка держала увесистый нож и уже замахнулась для удара, когда ее окликнули:

– Подождите! Без меня не начинайте! Можно мне попробовать?

– Ну что ж, режь. Вот здесь и здесь, – показала Аризу Кей. Маленькие индийцы приготовились встречать друга по несчастью.

Кора поддалась на удивление легко, и из образовавшегося отверстия на траву брызнула жидкость. Джулия в испуге отшатнулась и выронила нож, а ребятишки захлопали в ладоши.

– Вылезай, Вазант! Вылезай же!

– Он там не задохнулся?

– Будьте покойны, милые мои, – заверила их Аризу Кей. – Дерево обеспечивает плод всем необходимым, в том числе и воздухом.

– Как ты сказала? Плод? – переспросила Джулия. – Разве человек внутри рождается заново?

– Не совсем. Но его мысли обновляются, а от мыслей обновляется и организм. Это своеобразная терапия. Пострадавший помнит о своих злоключениях, но не так, как если бы пережил их наяву. Нет того груза негативных эмоций, которыми полнится сознание сбежавшего из преисподней. Минувшие бедствия представляются ему не более чем сном.

– Но что же получается, деревья выхватывают беженцев из их мира, буквально как пылесос всасывает в себя…э-э-э… мусор? – Джулия устыдилась за свое неудачное сравнение.

– Именно, – подтвердила Аризу Кей, и в этот момент из дупла высунулась чья-та взъерошенная голова. Потом оттуда собственной персоной вывалился Вазант и неуклюже растянулся на земле. Он был мокрый, словно побывал под дождем, и ошалевший, будто упал с другой планеты.

– Добро пожаловать! – ласково сказала японка.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! – затараторили мальчишки и на радостях чуть не разорвали его на части.

– Я покажу тебе пагоду! – рвался один.

– А я – холм, откуда видны горы! – настаивал другой.

– Дайте же ему обсохнуть и прийти в себя! – возвысила голос японка. – Джулия, побудь с ними, пока я приготовлю Вазанту тонизирующий коктейль.

– А как же каллиграфия? – растерялась та.

– О, я попрошу Кристиана присоединиться к тебе.

Пламенный монолог Джулии о том, как отвратительно похищать детей, прямо-таки обескуражил синьора-в-черном, который чувствовал себя не в своей тарелке под невинными, чистыми взглядами спасенных. Полная негодования речь, казалось, поколебала его основание – так он изменился в лице. Твердая самоуверенность пошла трещинами, и он попросту сник за какие-то пять минут гневного выступления.

– Что с вами? Вам дурно? – спохватилась Венто, когда он неожиданно сполз на землю по гладкому стволу. – Я, наверное, наболтала чепухи…

– Пустяки, – ответил Кристиан. – Мне уже полегчало. Ой, а это что? – Заведя руку за спину, он обнаружил квадратную табличку с черным витиеватым иероглифом. Табличка выпала из углубления в той самой сакуре, которая приютила Вазанта, и теперь на ее месте белела нежная ткань. Надо было пригнуться к самым корням, чтобы приладить ее обратно, но дерево раз за разом отторгало находку.

– Каково, а? – изумилась Джулия.

– Мне никогда раньше не доводилось сталкиваться с таким количеством необъяснимых фактов, – честно признался Кимура. – Это выбивает из колеи.

– Если чаша полна, в нее не добавишь вина, – пропела Аризу Кей, поднося Вазанту обещанную микстуру. – Понадобится какое-то время, прежде ты избавишься от балласта в твоей голове, чтобы постичь нечто новое.

– Моя чаша переполнена, не так ли? – саркастически отозвался Кристиан.

– Увы, – сказала японка, глянув на него с грустью, так ей несвойственной. – Я видела, как ты занимаешься тайцзи на взморье. Ты стремишься усовершенствовать тело, а ум оставляешь напряженным. Так ты едва ли опорожнишь свою чашу.

– Стоит задуматься… – невзначай проронила Джулия.

– Лучше я пойду, – отчужденно сказал Кристиан, стряхивая с плаща лепестки.

– Куда? – опешила Аризу Кей.

– Совершенствоваться.

Джулия с хранительницей переглянулись.

– Он обиделся, – заключила студентка.

– Кто же любит, когда его поучают? Но без горьких пилюль болезнь не вылечить…

– Болезнь? Разве кто-то болен?

– Каждый страдает своим недугом, потому и пилюли нужны разные, – отвечала Аризу Кей. Ее философское настроение отчасти передалось и окружающим: детвора приутихла, а итальянкой завладела печаль. Но омрачения в волшебном саду непродолжительны, они проходят в мгновение ока.

– Пособирайте-ка, ребятушки, хворосту, чтобы нам вечером снова разжечь костер, – вкрадчиво проговорила Аризу Кей, а сама увела Джулию в сторону, чтобы кое-что ей доверить. – У меня к тебе просьба, можно даже сказать, поручение. Не надпишешь ли ты на тех дощечках, что в беседке, имена будущих моих подопечных? О туши и кистях я позаботилась.

– Будущих подопечных?

– Ты не ослышалась. Табличка, которая выпала из ячейки в дереве, являлась как бы неким проводником, связующим звеном между Вазантом и «утробой» сакуры. Иероглиф – ключевая деталь, это его имя. Когда две недели назад ты нагрянула в красную пагоду, оторвав меня от кропотливого процесса, знай, по твоей милости один из этих счастливцев, что бродят сейчас по саду, чуть было не лишился избавления.

– Я всё еще не понимаю, – пробормотала Джулия. – Разве от правильного написания иероглифов зависят судьбы людей?

– Хм, судьбы, – усмехнулась японка. – Точнее и не выразишься. А имена – ключи к спасенью. Дощечки, с которыми тебе предстоит иметь дело, вырезаны из древесной коры, и каждой сакуре соответствует своя дощечка. Нет ничего проще, чем перепутать таблички местами, поэтому-то я принимаюсь за письмо лишь на свежую голову. Мало лишь грамотно вывести символ, надо еще и безошибочно «привить» дощечку.

– Вот почему ты ежедневно медитируешь! – догадалась Джулия. – При выполнении обряда разум должен находиться в абсолютном покое. Но мой разум далек от того, что называется mediis tempestatibus placidus[4]4
  Спокоен среди бурь (лат.)


[Закрыть], – поспешно заметила она. – А характер… кому как не тебе знать, что он неуравновешен?!

– Чем не повод укротить бурю? – пошутила Аризу Кей. – Для почина дам тебе одно имя. Его мне прочирикала синичка, спорхнув на перила балкона. Клеопатра.

– Знатное имя! И ты доверишь мне сей важный шаг?

– Потренируйся-ка вначале на бумаге. Как осмелеешь, подзови меня, – сказала Аризу Кей, вручая ей толстую кисть. – И не нервничай, тебе ведь не картину заказали! Монах Шубун из Киото провел вдали от родины долгие годы за изучением китайской живописи, прежде чем изобразить знаменитое «Чтение в бамбуковой роще». Что такое два-три часа по сравнению с этим огромным периодом?

– Ты права, – вздохнула студентка, макая кисточку в чернила.

Она промучилась с заданием до зари, а хранительница то и дело подбегала и справлялась, как продвигается работа, на что Джулия мрачно показывала ей исписанные листки, и все вопросы тотчас отпадали. Она умудрилась испачкать тушью лицо, руки и даже блузку.

– Ничего, я отстираю, – утешала Аризу Кей. – Ты, главное, не сдавайся.

Но после тысячной попытки она таки сдалась и с досады опрокинула чернильницу. Кисточка полетела в траву. Пыхтя, как паровоз, девушка откинулась на спинку бамбуковой скамьи и прикрыла глаза.

– Отныне меня будет мутить от одного только упоминания о каллиграфии, – объявила она сбивающимся голосом.

– Всё не так плохо, – прозвучало над ухом приглушенное сопрано японки. – Ты справилась!

– А? Что? – осовело спросила Венто.

– Твоя табличка! Она готова! А теперь следуй за мной: организуем (хи-хи) гнездышко для Клеопатры.

Итак, дерево приняло дощечку, и та намертво срослась с корой, как если б была промазана клеем. Воодушевленная событием, студентка открыла в себе второе дыхание и небывалую прыгучесть. Она исполнила вокруг сакуры ирландский танец, и, ничуть не запыхавшись, сообщила, что с этого дня берет на себя ответственность по уходу за растением, после чего резво ускакала за ограду – оповестить сэнсэя.

Кристиан пытался обрести равновесие. Он был разбит, как покромсанный бурей корабль. Разломан на куски. Мысли толклись в его бедной голове подобно тому, как суетятся матросы, впопыхах покидая судно.

– Прекратится это когда-нибудь?! – простонал он, застыв в позе «Журавль расправляет крылья». И тут за соснами замаячила фигурка Джулии.

«Мой ненаглядный, иссушающий сирокко, – подумал он, завидев развевающиеся на ветру кудри ученицы. – Ведь ты виной всему, что со мной происходит».

Она выбежала на пляж, и ей в лицо дохнул вечерний бриз.

– Синьор Кимура! Я вас повсюду разыскиваю! Никогда не поверите! Это нечто грандиозное! – запрыгала она.

Человек-в-черном невольно заулыбался.

– Что ты еще натворила?

– У меня получилось, получилось! Аризу… посвятила меня в свою тайну, и теперь я счастливая хозяйка целого дерева,… дерева Клеопатры!

– А кто такая Клеопатра?

– Та, которая избежит силков работорговцев! – выпалила Джулия, и Кристиану сделалось не по себе. Ее слова обладали поистине магической силой!

– Ай-яй, вы снова увяли. Не к добру, – молвила студентка, утратив задор. – Сегодня вы мне определенно не нравитесь.

«Работорговцы… От них столько вреда, столько страданий. Зачем я связался с ними?!»

Внезапно Кристиан сжал ее руки и устремил на нее долгий, пронзительный и безмерно глубокий взгляд.

– Я бы так хотел быть откровенным с тобой, но… – он запнулся. – Вот что: если однажды ты намеришься отыскать логово этих преступников, можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Бесконечно вам признательна, – пробормотала Джулия, высвобождая руки. – Я и не помышляла об этом. Очистить улицы от негодяев, от рыскающих в человеческом образе волков… Вы подали мне блестящую идею!

Она оглянулась на море: солнечный диск утопал в невесомой дымке. Ярко-розовые облака – точно такие, как на одном из фотографических пейзажей Паулу Флопа, – застелили полнеба, а на сатиновый берег лениво наползали потемневшие волны.

– День на исходе. Как бы не хватились нас в Академии… – сказала она, затрепетав под его пристальным взором.

Глава 4. Выбор Лизы

Взмокшего и всклокоченного Франческо швыряло из кабинета в кабинет, в отведенной ему лаборатории штормило, а его самого видели то с огромным термометром в кармане, то с непомерного объема цилиндром под мышкой. В его калькуляторе села батарейка, часы барахлили, а крыса, которую он собирался зарезать в целях эксперимента, забилась под громоздкую установку для получения дистиллированной воды и ни в какую не желала вылезать.

– Беда, ох беда! – голосил Франческо, носясь по коридору, как полоумный. Он поднял на уши кафедру биофизики, а товарищей с кафедры генетики озаботил просьбой добыть ему длинную палку для отлова крысы. Несчастное животное скреблось по линолеуму и жалобно пищало, а через стойку от водяного фильтра булькала и плевалась кипятком кастрюля на электроплитке. Горе-экспериментатор забыл снять с водяной бани пробирки, и часть из них полопалась. В общем, ему ничего не оставалось, как сетовать на свою неорганизованность, с чем он успешно справлялся всю первую половину дня. А после обеда его стали атаковать тревожные мысли, среди которых непостижимым образом затесались мысли об Аннет. Выяснилось, что она вегетарианка.

– Ну и что с того? – недоумевала Роза. – Тебе-то какая разница?

– Мне?! Да как же? Я ведь…э-э-э…

– Не надо, не говори. Я поняла по твоему виду: ты потерял голову.

– Еще не потерял! – возразил было Франческо.

– Но всё к тому клонится. Здравомыслие, друг мой, это такая тонкая вещь, которая нет-нет да и просочится между пальцев, если ее не беречь. А Веку, будь она хоть сама Антонелла Муларони[5]5
  Глава правительства Сан-Марино


[Закрыть], не заслуживает твоих жертв.

– Да ладно, не преувеличивай! Я всего-навсего откажусь от своей любимой ветчины, куриных ножек, паштета, мясных рулетиков,… пельменей… О-ох! – он чуть не прослезился. – Как тяжко-то!

Роза скрестила на груди руки и торжествующе откинулась на спинку стула.

– Хлебнешь ты еще с ней лиха, – авторитетно заявила она.

Франческо гордо выпрямился.

– Как бы ни так! К твоему сведению, у жителей Родоса любители рыбы были в почете, не в пример охотникам до мясных блюд, коих без зазрения совести именовали обжорами.

– Прибегаешь к утешительным страницам истории? В добрый час! – съехидничала Соле. – Посмотрим, сколько дней ты продержишься на рыбе.

Франческо показал ей язык.

Спустя сутки он выглядел так, словно объелся кислых яблок, что, конечно же, не укрылось от всеведущей Мирей. Новость, облетевшая общежитие на хвосте сороки-Розы, потрясла и возмутила ее.

– Предатель! – бросила она Росси в лицо, когда тот заявился в гостиную четвертого апартамента. – Ты исключаешься из нашего союза.

– Но ведь союз уже и так трещит по швам, – вмешалась демократичная Джейн. – Кианг мы выгнали, на Джулию ты злишься. Не удивлюсь, коль скоро ты одна в апартаменте нашем воцаришься…

– Отставить пререкания! – вскипела Мирей. – А даже если воцарюсь, чем плохо? Установлю строжайшую дисциплину, и будете ходить по струнке!

Не ответив, Джейн с силой захлопнула дверь в свой номер.

Франческо оказался между двух огней и не знал, куда себя деть. С одной стороны – непримиримая Джулия, подхватившая от француженки вирус под названием жестокосердие. С другой – Аннет Веку, гордая и неприступная, как крепость Фенестрелле[6]6
  Крупнейшая крепость Европы, строившаяся с 1728 по 1850 годы на итало-французской границе, в Альпах


[Закрыть]. Безбелковая диета подорвала его здоровье, и он шатался по коридорам, как подстреленный, рискуя заработать тебе дурную репутацию. На глаза научному руководителю он старался не попадаться, потому как побаивался дополнительной нагрузки на свои и без того хлипкие плечи. Товарищи от него отвернулись, а те немногие, кто составлял ему компанию дождливыми осенними вечерами, отзывались на его иеремиады дружным хохотом, чем повергали его в еще большее уныние. В итоге он задумал сделаться отшельником – его к этому, видите ли, вынуждало тоскливое существование, с которым он вознамерился покончить раз и навсегда, изобразив из себя жертву. В последний (предположительно последний) день своего пребывания в общежитии он тайком пробрался в кухню, где услужливые поварихи загодя приготовляли мясной бульон, выхлебал этого бульона с полкастрюли и был таков. Надо полагать, прежний рацион больше не соблюдался.

Самым примечательным стало то обстоятельство, что безутешный итальянец избрал местом своего отшельничества то же дерево, что и колючая Кианг. Звездочет Донеро понадеялся было, что среди ветвей гигантского вяза эти двое не уживутся, и, наладив подзорную трубу, приготовился насладиться зрелищем скандала. Но здесь он прогадал.

Они мирно поделили утлый домишко, и теперь через дырявую крышу дожди щедро поливали их обоих. Однако, когда Франческо заикнулся о реконструкции их бедного жилища, Кианг внезапно открыла в себе дар убеждения, чем не замедлила воспользоваться. Она убедила нахлебника в нелепости противопоставления себя миру и спровадила его без драк и распрей. В общежитие он вернулся с понурой головой, не представляя, как залатать бреши в отношениях с однокурсниками.

– Если б я строил дом, то сколотил бы его по аналогии с хижиной Робинзона Крузо… – пробурчал Франческо, плюхаясь на диванчик рядом с Розой. К тому времени страсти поулеглись, и только Джулия да Мирей по-прежнему на него дулись.

– Пять дней! Ты отсутствовал целых пять дней! – воскликнула рыжая сплетница. – Такого прецедента еще не бывало. И о каком доме ты говоришь?

– Как, вы разве до сих пор не в курсе перемещений Черной Розы? Она забралась на разлапистый вяз и прекрасно себя чувствует.

– На тот, что в парке?

– Ну, да! Я гостил у нее, и мы даже перекинулись парой словечек. Так что не такая уж она и дикая.

– С ума сойти! – сказала Роза, хватаясь за голову. – Куда загнала ее наша враждебность! Что, если она захворает?

– Здоровье отменное! – парировал Франческо.

– А пища? Откуда она берет пищу?

– Не припоминаю, чтобы мы испытывали недостаток в провианте…

– Но тетради, учебники! Они наверняка отсыреют!

– Как пить дать!

– Сообщу-ка я директору, – вознамерилась было Соле, но тут в гостиной без всякого предупреждения возник Кристиан. У Розы от волнения подкосились ноги, и она рухнула обратно на диван, а Франческо поледенел.

– Ах, вот вы где! Молодой человек, прошу за мной, – тоном, не терпящим возражений, произнес Кимура. Тот кое-как поднялся и, содрогнувшись, засеменил к выходу. Надо было видеть его искаженную физиономию! В осознании своей беззащитности он оглянулся, рассчитывая хотя бы на ободряющий кивок, но Розы уже и след простыл. Она сочла за благо убраться подобру-поздорову.

Те, кто не ходил у Кристиана в учениках, старательно избегали с ним встреч, ибо он вселял в них ужас и какое-то смутное предчувствие скорой гибели. Во всем его безукоризненном облике, в отточенных движениях и кратких высказываниях, попадающих точно в цель, угадывалось влияние некой могущественной, неземной силы, способной свернуть горы и раздробить континенты. Нет, положительно, в Академию брали лишь студентов с богатым воображением и сверхразвитой интуицией!

Франческо отчитали по всем параграфам; его курсовая застоялась, сам он невесть где пропадал, поэтому часть его обязанностей свалилась на Джейн. Бедная, безотказная Джейн! Она не упрекнула «отшельника» ни единым словом, хотя пахала, как настоящая ломовая лошадь, в течение почти целой недели.

– Я у тебя в долгу, – пристыжено пробубнил Франческо, представ перед нею в лаборатории.

– О, да что там! – снисходительно отозвалась англичанка. – Я приобрела ни с чем не сравнимый опыт. В кои-то веки научилась обращаться со спектрофотометром!

* * *

Затаившись в слоновой траве, девушка-ночь бормотала на суахили отрывки из молитвы к горе Кения. Белые туристы устроили себе сафари. Они решили поохотиться на нее, словно она была антилопой! Девушка-ночь в облаве – где это видано?!

– Меня выручат мораны, они уже наверняка пересекли реку, – думала она, даже не подозревая, что европейцев на нее натравил именно воин-охотник. Но разве мог ее преданный друг, ее Бапото, стать вдруг Иудой? Она не допускала даже мысли об этом. Нет, Бапото не продал бы ее за палку, извергающую огнонь…

За панданусами, на западе, медленно катилось кровавое солнце. Белые люди с ружьями наперевес раздвигали высокую, трехметровую траву, продвигаясь наугад.

Девушка-ночь стиснула зубы: сейчас! Она вырвалась из зарослей и со спринтерской скоростью помчалась к реке, крича, что есть мочи:

– Ila mimi, Kenya! Pepo mbaya kutoka nchi yao![7]7
  Спаси меня, Кения! Изгони злых духов из своей земли! (суахили)


[Закрыть]

Кто-то выстрелил, и в тот же миг она почувствовала острую боль в плече. Второй выстрел повалил ее навзничь – оказалось, другие охотники сидели в засаде на противоположном берегу. Ее не собирались убивать, хотели лишь позабавиться. Позабавиться и пленить. Не так давно красавица Зери, самая миловидная из племени масаев, подверглась той же участи. В тот день, у колодца, девушка-ночь обнаружила ее сережку.

Ей вспомнилось, как когда-то шаман их племени читал над нею заклинания, дабы исцелить ее от смертельной болезни: «Будь храброй, впитай бесстрашие, как мох впитывает воду. Будь крепкой, как прядильное волокно джута. Живи, живи, живи!». Она выздоровела и с тех пор стала самой выносливой среди женщин масаев. Однако ей никогда не приходилось иметь дело с огнем, выжигающим плоть, с этими молниеносно поражающими орудиями. И если первая пуля впилась в плечо, то вторая задела берцовую кость, лишив девушку возможности спастись бегством. Но она всё еще верила, всё еще надеялась…

Охотники взнуздали ее, как непокорного мустанга, и поволокли прочь. Она плакала, умоляла их на своем, дикарском наречии. Куда там! Чужеземцы видели в ней не более чем зверя, ценили не больше, чем трофей. И тогда изнемогшая пленница сообразила, что умолять следует совсем не этих бледнокожих, но ее божество, ее святыню. С новым тщанием направив свои мысли к горе, она неистово зашептала:

– О, приди мне на помощь, дух могучей Кении! Разорви путы, заживи раны! Оh, kuja na misaada yangu, roho ya Kenya hodari! – снова и снова, размыкая запекшиеся губы, молила она.

И вдруг – исчезла, разлилась в воздухе сумерек, растаяла, словно призрак. Добытчики потрясены, побеждены суеверным страхом: у них остались лишь веревки, а на веревках – кровь невинной. И кровавого солнца алеет след, погружается в ночь саванна…

* * *

Синьор Кимура сидел, подперев подбородок, и переводил задумчивый взгляд то на Джулию, то на стол, где разворачивалась настоящая баталия: иероглиф «судьба» упорствовал и ни в какую не желал отображаться на бумаге. Первый успех в написании заветного имени уже утратил для студентки свою значимость, поскольку сегодняшний иероглиф был на несколько порядков сложнее.

– Позволь, я покажу, – сказал Кристиан, мягко охватив ее руку. – Надо держать кисточку пустым, открытым кулаком, который не напряжен и не вял. Вот так, расслабься. Теперь макни ее в чернила, но так, чтобы все волосинки образовали острый кончик. Держи кисточку вертикально, перед собой, а теперь аккуратно опусти на полотно, – он принялся водить ее рукой по бумаге, и злополучный кандзи мало-помалу вырисовался среди сонма исковерканных, корявых значков. – Повторяй за мной: «судьба» звучит как «ун».

– «Ун», – неохотно повторила Джулия.

– Если приглядеться, иероглиф состоит из двух частей: тележки, груженой всяческим скарбом, и дороги, по которой она катится. А поездка со скарбом во все времена была сопряжена с большими опасностями: если купец и отправлялся в путь, то ему ничего не оставалось, как уповать на свою судьбу, потому что опасность подстерегала его на каждом шагу.

– Какое красочное описание! – подивилась студентка. – Словно вы и есть автор этого кандзи!

На лице Кристиана мелькнула улыбка.

– После того как Аризу Кей указала на недостатки моего тайцзи, я кое-что уяснил: нужно присутствовать здесь и сейчас, что бы ты ни делал, будь то опыты в ламинар-боксе или чтение лекций. Когда ты полностью поглощен занятием, когда отдаешься ему всецело, здесь и сейчас, оно становится легким и приятным, и ты чувствуешь себя в родной стихии. Поэтому-то и объяснения получаются исчерпывающими. Слейся с каллиграфией, постигни ее философию – и очень скоро из «гусеницы чистописания» превратишься в бабочку. Ты откроешь в себе такие дарования, о которых даже не помышляла, сможешь контролировать эмоции… и, кто знает, как повернется твоя судьба.

– А судьба Клеопатры? Я не перестаю думать о ней. Когда пробьет час? Когда заветная сакура сбросит листья, чтобы направить все соки к «плоду»? Я умираю от нетерпения!

– А я жду часа, когда ты научишься укрощать свои порывы и существовать в гармонии с природой, никуда не торопясь и поминутно не умирая, – усмехнулся синьор Кимура.

– Всё ваши шуточки, – проворчала Венто. – И всё-таки, схожу-ка я, проверю, как там мое деревце.

Ствол вишни заметно раздался вширь, и девушка вначале даже оторопела: а не обозналась ли она? Нет, ошибки быть не могло – это сакура, отданная ей на попечение. Это ее Джулия поливала и окапывала, вносила в почву чудодейственные удобрения. Под ее кроной наслаждалась трелями азиатских лазурных птиц. Вокруг нее водила хороводы с маленькими индийцами…

– Я отправлю мальчиков назад, в их дома, – поведала студентке Аризу Кей за одним из чаепитий. – Как-никак, засиделись они в раю. Пора и честь знать.

– Что, даже не устроишь им прощального вечера?

– Помилуй! Они не должны знать момента своего отбытия! – всплеснула руками хранительница. – Однажды они проснутся в своих кроватях и решат, что им привиделся сон. Сон, понимаешь?

– Как это печально, – промолвила Джулия. – Печально вернуться в суровую действительность, пусть даже из сна…

– Если бы все, кого я уберегла от худшей доли, поселились здесь, то в один прекрасный день сад предстал бы перед тобой голым, вытоптанным и многолюдным. Он ведь не резиновый! А те, кто попадает сюда, далеко не ангелы, – сказала Аризу Кей.

– И ты не делаешь исключений?

– Никогда!

* * *

Затмение солнца – вещь редкая, что уж говорить о затмении в гостиной четвертого апартамента? Елизавета Вяземская грустила! Ее привычным девизом было «Проснись и пой!», отнюдь не «Проснись и роняй слезы». Из ряда вон выходящее событие. Джейн присматривалась к ней всё утро и не могла взять в толк, отчего она не в духе. «Если ее кто-то обидел, то этому кому-то точно несдобровать», – подумала англичанка, намерившись отомстить задире, если таковой существует. Но прежде чем отработать кое-какие боевые приемчики перед вендеттой, Джейн подобралась к подруге и попыталась прояснить ситуацию.

– Почему у русских всё не как у людей? – всхлипнула Лиза. – Сентябрь подходит к концу, а я до сих пор не определилась с кафедрой. Беспризорная, ы-ы-ы… – взвыла она и разразилась потоками слез.

– Ладно тебе, не хнычь, – сжалилась Джейн. – Это далеко не трагедия. У нас в прошлом году бывали казусы и посерьезнее. Моя прежняя соседка, ныне проживающая на третьем этаже, как-то раз села в галошу, запутавшись с ответом на экзамене. А Декстер, Декстер Уайт, – тот вообще завалил защиту курсовой.

– Куда вам, старшим, вникнуть в горе младших? – патетически изрекла Лиза, отирая слезы. – Вон, Франческо с Джулией уже с августа усердствуют под крылом человека-в-черном, Роза пристроилась у мадам Кэпп – нет-нет, я не утверждаю, что горю желанием разделить их участь. Просто мне тоже пора уж выбрать тему. Но в том-то и проблема: я вечно испытывала затруднения, когда предстояло сделать выбор, будь он неладен!

Джейн на минуту задумалась – и в эту минуту ее осенило:

– Я знаю, как тебе помочь! – воскликнула она. – Пункт назначения – Зачарованный неф!

– Что?! Туда? – струсила Лиза.

– Проверенный метод! – непринужденно отвечала Джейн. – В самый раз для таких нерешительных, как ты.

Зачарованный неф был не чем иным как концертным залом с колоннадами по обе стороны от зрительских мест. Над сценой тускло горели зеленые лампочки, неслышно колыхался занавес, а из оркестровой ямы густо валил пар. Тонко позванивал трензель. Черный рояль укрылся в темноте от посторонних глаз и наигрывал какие-то мотивчики, сам, без чьего бы то ни было вмешательства.

Лиза застыла на ковровой дорожке, между рядами сидений и продолговатым шкафчиком, где на полках скопилось множество разных коробок. Здесь были и круглые шляпные картонки, и крохотные бонбоньерки, и плетеные корзинки, до отказа набитые гирляндами и блестками.

– Ущипните меня кто-нибудь, – заворожено прошептала она. – Я в стране грез…

– Нет, всего лишь в Зачарованном нефе, – отозвалась Джейн, и ее голос прозвучал как-то неестественно, магически. В глубине зала, за роялем, она различила барную стойку и несколько высоких табуретов. – Пойдем, позовем официанта. Я хочу пить.

Но за стойкой толкового официанта явно не хватало: белые голуби в забавных жакетиках да смышленый енот не в счет.

– Что будете заказывать? – по-итальянски осведомился енот, не переставая грызть крекер. – У нас есть свежайший мартини, греческий бренди, мерло и портвейн, а также несколько видов ликера и ламбруско. Чего изволите?

– А воды у вас нет? – по-деловому справилась Джейн. Енот аристократично развел лапами:

– Увы.

– Какое безобразие! Нет воды! Вы только подумайте! – принялась возмущаться англичанка, потешаясь над ситуацией. Лиза давилась со смеху.

– Очевидно, этот зал не предназначен для людей, – сказала она наконец. – Ни одной живой души!

– Ну, одна душа все-таки есть, – беззлобно раздалось из партера. Когда рассеялась очередная порция пара, девушки разглядели высокого господина весьма представительной наружности, который встал и снял котелок специально затем, чтобы их поприветствовать. Те, в свою очередь, поднялись, а Лиза даже присела в реверансе. Она не могла отделаться от мысли, что очутилась в сказке.