Текст книги "Каллиграфия (СИ)"
Автор книги: Юлия Власова
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
«Наши страхи делают полдела за наших врагов, – усмехнувшись, подумал Кимура. – Стоит поддаться страхам, как ты уже одной ногой в могиле…»
– Люси! – окликнул он, когда они продирались сквозь заросли. – Люси… Не говори никому, почему мы уезжаем. Если спросят, скажи, что долгие походы излечивают лучше всякого лекарства. И ни слова о мафии.
– Понятно.
Виноградник от виллы отделяла полоса плотно посаженных кустарников, молодых, гнутких фикусов и поросли дрока. Люси шла бойко, не озираясь, и ветки то и дело хлестали Кристиана по щекам.
«Я доверяю ей больше, чем кому-либо, а ведь и у нее-то рыльце в пушку, – думал он. – С таким же успехом я мог бы поведать о своих планах Моррису… Хотя нет, ей ведь тоже грозит расправа, оттого она и боится. Нет, она не предаст».
«Правда, она может приревновать к Джулии, – рассуждал он, пересекая площадку для мини-гольфа, – если уже не ревнует. Нужно объяснить ей, отчего происходит свечение и почему я прибегаю именно к такому методу врачевания; убедить ее, что между мною и Джулией ничего нет».
– Синьор Кимура! Она не сможет! Вы же видели, в каком она состоянии! – заступался за англичанку Франческо, споря с учителем на пороге. – Давайте повременим с походом.
– Никак нельзя. К тому же, путешествие пойдет ей на пользу, – возражал тот. – Я почти уверен, что сейчас она лежит там, у себя, уткнувшись в подушку, и предается беспросветному унынию.
– А как же сад? Разве сад не самое верное средство?
– Не вечно же нам сидеть на шее у Аризу Кей и вешать на нее свои проблемы?! Поднимайся наверх и предупреди, чтобы завтра в шесть утра все были готовы. Актеона я извещу сам.
Актеон воспринял новость довольно-таки бурно и почти целый час допытывался у Кристиана, чем ему не угодил и в чем провинились слуги, строил из себя обиженного и предрекал, что навсегда утратит репутацию гостеприимного хозяина.
– Кто, – вопрошал он, конвульсивно тряся руками, – кто теперь остановится в моем жилище?! Все будут показывать пальцем и говорить: вот тот дом, откуда сбежали не только слуги, но и постояльцы. Не диво, если в скором времени я буду попивать кофе в компании пауков и моей верной Люси, а гостевые комнаты облюбует моль!
– Люси тоже уезжает.
– Как?! – вскричал грек, покрываясь пятнами. – Она не может, не имеет права! Так и передай: никуда я ее не отпущу. Если вы заразились, как ты пошутил, духом путешествий, то извольте мою Люси в это не впутывать!
Кристиан решил, во что бы то ни стало, не открывать Актеону истинного положения вещей. Узнай грек о нависшей над его друзьями опасности, его бы не остановили уже ни просьбы, ни увещевания, и полиция уже была бы в курсе всех дел. А полиция мафию только раззадорит да заставит действовать сгоряча. Что Моррису запреты? Что ему угрозы? Люди в форме для него что садоводы-неумельцы: они землеройку лопатой, а землеройка – в нору. Выроет себе обходной путь и чище, и просторнее.
– Итак, ты по-прежнему настаиваешь на своем? – скривив губы, произнес Спиру.
– Это не столько моя прихоть, сколько желание Люси.
– Подтверждаю, – прозвучал металлический голос. Толкнув дверь ногой, помощница Актеона бесцеремонно вошла в кабинет. – Отправиться в путешествие изначально было моей задумкой.
– Что ж, самовольный уход с работы равнозначен прекращению трудового договора. Ты будешь уволена.
– Переживу, – вызывающе ответила та. – А вот Кимура и его студенты не переживут, если после первой трагедии произойдет вторая: Джейн срочно требуется смена обстановки, иначе она зачахнет от тоски. Я, как никто другой, знаю окрестности. Я проведу их самыми живописными маршрутами, познакомлю с утесом Вечности и покажу такие красоты, от которых захватывает дух!
– Ну, наверное… Наверное, ты права, – капитулировал Актеон. – Ай, ладно, да что там! Езжайте, коль вам приспичило! Но чтоб вернулись! Чтоб непременно вернулись!
* * *
В шесть утра Франческо был свеж, как огурчик. Дважды сбегал в ванную умыться, сделал гимнастику, уложил рюкзак и бодрым шагом направился в комнату к Джулии и Джейн. За день англичанка так исхудала, как не худеют ни от одной диеты, а бледна была, словно ее год продержали в мрачной пещере.
– Оставьте меня, – надтреснуто произнесла она. – Я никого не хочу видеть.
– Джейн, ты не должна упускать такой шанс! Хандра пройдет, а шанса может больше и не представиться, – сказала Джулия.
– О да, великий шанс! – подхватил Франческо, закусив в улыбке нижнюю губу. – С нами будет говорить сам утес Вечности! Само море нашепчет нам свои тайны! А ты будешь прозябать здесь, в четырех стенах, убиваться по тому, чего не изменить, и глотать чай из собственных слез. Зарастешь мхом, а там, гляди, и травка повылазит…
– Франческо, что за чушь ты несешь?! – вскинулась на него Джулия.
– Тсс! Я использую метод абсурда. Действует безотказно. Главное, чтобы чушь была качественной.
В конце концов, не выдержав под напором качественной чуши, Джейн прыснула со смеху, наскоро оделась и принялась упаковывать вещи.
Люси старалась выглядеть в глазах Кристиана беззащитной, взывая к его жалости и снисхождению, особенно когда речь заходила о Моррисе. Разумеется, они не затрагивали эту тему в присутствии ребят, а вот наедине Люси не гнушалась тем, чтобы смачно расписать, какие зверства ждут ее, обреченную, в пыточных камерах на острове Авго. Кристиан, казалось, проникался к ней сочувствием, однако не проходило и минуты, как лицо его светлело, а мысли уносились прочь от злополучного маяка. Люси наверняка могла определить, что думал он о Джулии.
С тех пор, как они, пробороздив изрядные колеи, покинули виноградную плантацию, прошло, ни много ни мало, полдня, и за эти полдня Люси несколько раз останавливала машину на пыльной обочине, чтобы размяться, или подкрепиться вином, или утолить любопытство ненавистной Джулии, вдруг обнаруживавшей близ дороги диковинные цветы, или же унять беспокойного Франческо, который то и дело ссорился с Джейн. А однажды, уходя от мнимой слежки, Люси едва не сломала коробку передач.
К вечеру они были уже далеко от Ираклиона, и следовало подумать о ночлеге. Франческо расхрабрился, сказав, что будет спать на голой земле, в пустоши. Огни незнакомой деревни в сгущающихся сумерках мерцали не ярче млечного пути, а дорога начинала всё больше петлять и стлаться вдоль пропастей. Люси отказалась рисковать и предложила остановиться за купой невысоких, важно топорщившихся кедров. Напротив, у подножия крутого обрыва, усыпляюще шумело море.
– Знать бы, где мы находимся, – зевая, проронила Венто и, сунув руки в карманы своих широких брюк, зашагала по тропе к близлежащему холму. Она решила взобраться на самую его верхушку и, пока еще не совсем стемнело, осмотреть местность. Назойливо хрустел под ногами щебень, косые лучи солнца золотились в волосах, и подувал легкий ветерок.
– Мы тебе надоели, да? – послышался голосок взбиравшейся по откосу Джейн. – Сбежала от нас, стоишь здесь совсем одна, а одному ведь неуютно.
– Кому как, – пожала плечами Джулия. – Глянь, какой закат!
– Брр, – поёжилась англичанка, шмыгнув носом. – После пожара я как-то болезненно воспринимаю закаты, особенно такие алые, как этот. Если честно, мне очень стыдно за мое недавнее поведение, – вздохнув, добавила она. – Я была точно одержимая, мечтала, чтобы весь мир полетел в тартарары, чтобы все страдали так же, как и я. Скажи, это эгоизм?
– Наверное, – неохотно отозвалась Венто.
Воздух полнился стрекотанием кузнечиков, жужжанием мух, шепотом отдаленного прибоя, и почти осязаемыми казались последние, малиново-красные лучи солнца.
– Да, эгоизм того, кто любит, самый страшный, – развила свою мысль Джейн. – Эгоистичная любовь обращается во вредоносное оружие. Это ли не парадокс?! А ведь я помнила предсказание, помнила – и всё ж пренебрегла им. Никто не заставлял меня бросаться с головой в любовный омут… Теперь, когда всё позади, и горестно, и легко.
Она еще что-то говорила, вздыхала, роняла слезы, однако речи ее постепенно отошли для Джулии на второй план. Великолепие вечера: кобальтово-красный шар заходящего светила, синие тона небес, шелест травы и ласкающий ветер – всё это очаровывало, запечатлевая в душе неповторимый облик тишины.
Глава 19. Названная сестра
Прилла Айн, она же Аннет Веку, без колебаний относительно участи своих недругов, торжествующе предстала перед Туоно, когда тот, сидя за ресторанным столиком, ковырял вилкой греческий салат и с предвкушением поглядывал на кружку пенящегося пива.
– Моя роль в этой пьесе сыграна, – сказала Веку. – Я заслужила вознаграждение.
Часто моргая, Туоно поднял на нее свои свинячьи глазки, словно бы не понимая, о чем она толкует, и почти механически вручил официанту чаевые.
– Вознаграждение? – переспросил он, сощурившись так, что от глаз остались одни щелки. – Это что ж ты такого особенного сделала? Ты мстила, потому что так было угодно тебе. Разве ж я тебя принуждал?
– Не открещивайтесь, не надо, – с нажимом проговорила Аннет. – Вы тоже были заинтересованы в их смерти.
– А доказательства? Где доказательства? – понизил голос Туоно. – Можешь ли ты утверждать, что кости наших врагов погребены под обломками института? Ведь нет! Я с самого начала был против. Поджог – палка о двух концах, но ты железно стояла на своем, так что теперь пожинай плоды собственной глупости. Вот, каково твое вознаграждение! Гадай теперь, спаслись они или нет, гадай и мучайся. Если Кимура избежал огня, на что угодно ставлю, в Ираклионе его уже не сыщешь. А прояви я инициативу, человек-в-черном валялся бы сейчас где-нибудь на окраине с пулей во лбу или корчился бы от колик, вызванных сильнодействующим ядом. Но ты, отличница, меня опередила. Хоть и медалистка, умишко всё равно куцый. В одном ты права: здесь тебе делать нечего, так что возвращайся сию же минуту в Академию, да своим ходом. Вот, на авиабилет должно хватить, – Он небрежно отсчитал стопку купюр и, видя ее замешательство, продолжил: – Скажешь: так-то и так-то, негодяй Туоно держал меня взаперти, а я сбежала. Навешай Деви лапши на уши. Небось, экзамены только так и сдавала! На случай, если наши «славные» путешественники вернутся невредимыми, ты уж постарайся, представь их перед директором в неблаговидном свете, очерни хорошенько, так, чтоб не отмыть было.
– Будет исполнено исправнейшим образом, – уязвлено вздернув подбородок, отчеканила Аннет.
* * *
Хранительница расчесывала свои длинные, блестящие волосы, чтобы уложить их в скромный пучок; улыбалась сама себе, погожему утру и прыгавшей по подоконнику птичке – пересмешке, когда клетчатая дверная створка вдруг отъехала в сторону и на пороге, переминаясь с ноги на ногу, возникла Клеопатра.
– Не стесняйся, проходи, дорогая! Не правда ль, цвет сакуры сегодня необычайно ярок?
– Да я как-то не обратила внимания, – призналась кенийка, глядя в пол. – Прости меня, Аризу-сан, всю ночь я промучилась, не давали покоя мысли… И пространен твой Сад, и пригож, да только не могу я без Джулии. Всякий раз, как она приезжает, сердце радуется, а как прощаться пора, такая наваливается грусть, такая кручина! И ничего с этим не поделаешь. Мы словно сестры друг другу.
– Родных, пусть даже не по крови, негоже разлучать, – покачала головой японка. – Но и воссоединиться вы пока не можете. Твоя названая сестра сейчас на очень опасном задании. Кто знает, каков будет исход?!
– Не говори, не говори! Зачем пророчишь ты несчастья?! – Глаза Клеопатры расширились, а смуглая, шоколадная кожа приобрела камелопардовый оттенок. – Она меня согрела, приютила, когда я в том нуждалась. Так неужели ж дожидаться, пока над нею грянет гром? И если уж грозит опасность, то пусть грозит обеим нам!
– Твоя готовность мне не чужда, я тоже буду помогать, но издали, не вмешиваясь в схватку. Похвально жизнь свою отдать за жизнь другого, но поразмысли: может быть, полезней ты в саду?
– Я поразмыслила, – сказала Клеопатра, надувшись, как индюк. – Хочу на Крит.
– Тебя удерживать, я вижу, смысла нет, – смиренно проговорила Аризу Кей, и на ее прекрасном лице мелькнула тень. Так легкая рябь пробегает по глади пруда. – Всё равно ведь не усидишь.
Внезапно она оживилась, взглянув на Клеопатру с хитрецой:
– Раз ты так рвешься в Грецию, не передашь ли Джулии кое-что? Самой мне отлучаться недосуг, поэтому, я подумала…
– Рада служить! – поспешно отозвалась африканка. – А что за бандероль?
– Телепортатор.
– Опять?!
– Нет-нет, то новая, усовершенствованная модель. В предыдущей версии обнаружились серьезные неполадки, и я корпела над нею семь ночей, прежде чем добилась более или менее сносных результатов.
– Давай, давай сюда скорее новую модель! – заплясала Клеопатра. – Эта штука несомненно облегчит Джулии жизнь, а то, может статься, и выручит когда-нибудь.
– Терпение, мой друг! Мне осталось наладить кое-какие механизмы и написать инструкцию, а тебе – убраться в библиотеке, потому как беспорядок ты навела там невообразимый. Запомни: после прочтения книжку нужно тотчас ставить на полку.
С такими словами Аризу Кей завершила, наконец, свою прическу и удалилась, увлекая за собой шлейф накидки из тончайшего пурпурного виссона. Спорхнула с окна резвая птичка-попрыгунья, заколыхал занавеску ветерок. Слегка озадаченная, Клеопатра провела пальцем по гладкой дверной панели.
– Надо же, я-то полагала, что раз волшебница, то и комар носу не подточит. А тут – неполадки… Странная, всё-таки, хранительница: сил у нее, что воды в океане, а она эту воду экономит. Точно как у нас в племени: каждой капелькой дорожит.
«Милая Джулия, – писала японка, подложив под ладонь промокашку. – Надеюсь и верю, что вам сопутствуют добрые ветра, а неудачи обходят вас стороною. С письмом посылаю тебе сей миниатюрный телепортатор. Я мастерила его при луне семь ночей кряду, поэтому за его надежность ручаюсь. Иероглиф по центру корпуса береги от дождя – если чернила расплывутся, телепортатор утратит работоспособность. Я сконструировала его таким образом, что, помимо сада, ты сможешь перенестись в любое безлюдное место, будь то альпийский луг или заснеженная вершина Бирюзовой Богини.[41]41
Гора Чо Ойю на границе между Непалом и Китаем. Название переводится как «Бирюзовая Богиня».
[Закрыть]] Круглая кнопка, покрытая слоями золота вперемежку с пергою, та, что слева внизу, приведет тебя прямиком в сад сакур. А кнопка с алмазным напылением в правом верхнем углу действует как переключатель: нажми на нее, чтобы сбежать от городской суеты. Это устройство будет слушаться только твоего голоса, и произнесенное тобою название луга, леса, горы сработает незамедлительно. Плоская оранжевая клавиша под микрофоном вернет тебя в действительность. Не перепутай ничего, мой свет!Искренне надеюсь и верю, что в свитке Судьбы ваши имена начертаны черным[42]42
Нельзя писать имя человека красным карандашом – накличешь на него беду (японское поверье). А черный цвет в Японии – цвет радости.
[Закрыть].Твоя Аризу Кей.
P.S. Клеопатра выразила стойкое желание следовать за тобой, куда бы ты ни шла, поэтому отправляю это послание с нею. Не отсылай ее, прошу, а, по возможности, обеспечь всем необходимым».
* * *
– Кошачий концерт, – ворчал Франческо, положив подбородок на согнутую руку и мрачно уставившись в дальний угол кафе. – Не голоса, а визги электропил!
Подняв попутчиков ни свет ни заря, Люси затащила их в этот трактир, намереваясь, вероятно, познакомить с местным колоритом и попотчевать деревенскими блюдами. Однако она не учла, что все четверо выходцы из интеллигенции, а интеллигенция со скрипом переваривает подобные выступления. На подмостках в национальных костюмах танцевали и пели артисты. Сцена трещала и прогибалась, настил был немыт, а портьеры, какие удалось раздобыть владельцам забегаловки, отдавали сырой рыбой.
– Безвкусица, – еле шевелил губами Росси. – От этой музыки я потерял аппетит.
На самом деле аппетит у него пропал гораздо раньше, когда он, бахвальства ради, расстелил спальный мешок на голой земле. Ночью его донимали насекомые, пугал писк каких-то тварей, тогда как Джулия и Джейн, не говоря уже о Люси и человеке-в-черном, видели десятый сон в теплом и уютном внедорожнике. Пробормотав что-то вроде «не так я представлял себе каникулы в Греции», Франческо рывком расстегнул спальник и, грузно ступая, направился к обрыву. К тому времени солнце только-только подобралось к горизонту, робко выглядывая за кромку неба, и Росси сумел отыскать более или менее пологий спуск. Освежиться, смыть с себя усталость – вот, о чем он мечтал, когда, съезжая по крошащемуся камню, ненароком порвал ботинок об острый выступ.
… Джейн с завидным усердием расправлялась со взбитыми сливками, чтобы уплести затем бисквиты, которые Франческо не удостоил и взглядом. Зачем привезли их в эту глухую, неказистую деревеньку? Единственно ради утеса Вечности, обещанного сегодня пополудни? Цветы на балкончиках белых двухэтажных домов, словно некая претензия на роскошь; бездвижная морская гладь – лужа лужей; придорожный мусор, вездесущие кошки; концерты – жалкая пародия на культурность. Как угнетало его всё это! Какая-то всеобщая вялость, оторванность от пульсации большого города… На вилле Актеона, по сравнению с деревушкой близ Ретимно, было и то больше жизни! Здесь же, стоило поднять глаза от побитой уличной брусчатки, как взгляд упирался в гряду затянутых дымкой гор, а бесприютные холмы неизменно ассоциировались у Франческо с пустошами старой Англии, где Шерлок Холмс вел охоту на собаку Баскервилей.
Джулия видела иное. Она видела игру солнечных бликов на зеркальном полотне залива, величие в простоте людей и свободу, которой дышало всё вокруг. Холмы манили ее, призрачные горы сулили отдохновение и покой, а разбитые вблизи построек садики необыкновенно умиляли, напоминая ей о детстве, о спелой землянике и теплых маминых руках с запахом смородины…
«Хотела бы я жить так же беззаботно, как живут эти крестьяне, – думала она, поднося ко рту бокал пузырящегося шампанского. – Или бродить по свету, как бродят цыгане, с песнями и танцами. Или сделаться вольным поэтом, гулять по освещенным фонарями улицам, декламировать и строчить, строчить в своем блокноте. А то, может, и вовсе поселиться в лесу, вставать рано-рано по утрам и, в прохладе, под зелеными кронами, воздевать руки к лучезарному солнцу…»
Ей вдруг стало до такой степени тоскливо и неуютно, что, отставив бокал, она выбежала из кафе, преследуемая вечно проницательным взглядом Кристиана; выбежала на свежий воздух, под деревянные вывески, откуда виднелся бриллиантовый краешек моря. Она яростно пыталась совладать со своими чувствами, но слезы душили ее, а свечение, идущее из глубин ее существа, не на шутку встревожило судачивших напротив старушек.
Случались периоды, когда она рвалась ввысь, когда мечтала улететь, умчаться в необозримые дали, и именно такой период наступил для нее сейчас. Эта деревушка пробудила в ней воспоминания, заставив время словно бы идти вспять. Стрелки часов наматывали круги в обратном направлении, когда Джулия стояла там, у входа в кафе, и жадно впитывала глазами бирюзовое небо. Она запретила себе плакать и, стиснув зубы, с трудом уняла свечение. Болезненный приступ был побежден. Медленно, сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, она проследовала узкой улочкой к забору, за которым кончалось поселение и развертывалась удивительная панорама. Вода цвета берлинской лазури с отраженными в ней лучами, казалось, была средоточием славы земной и небесной, а птичьи перепевы – хвалой творцу и гимном жизни. Освежающий бриз дул в лицо, расслабляя затвердевшие мышцы и разглаживая черты.
Ей значительно полегчало, и теперь она размышляла уже об этой незапланированной, спонтанной поездке, которая должна была якобы помочь страдалице Джейн вернуться в прежнее русло. Безусловно, причина веская, однако срываться с места вот так, без предупреждения, Джулия считала нелогичным и полагала, что для столь рискованного предприятия должны иметься более серьезные основания. Без провианта, без проработанного маршрута, они тронулись в путь, отдавшись на волю случая. Задавать вопросы не имело смысла: Люси уходила от темы, Кристиан ссылался на свою прихотливость, хотя подобного за ним не водилось вовек. Сплошь утайки да недомолвки. Конечно, студентов уверяли, будто поездка им же во благо, что нужно развеяться, разнообразить их пребывание на Крите. Но зачем, в таком случае, тащиться за сотню километров, да еще и петлять при этом, уходя от надуманной погони? Зачем снимать домик в деревне, не оговорив сроки? Почему им запретили заводить знакомства с местными жителями?
«Какая-то глупая игра в прятки, – подумала Венто. – Если они увозят нас, скрываясь от мафии, то, молчат, вероятно, затем, чтобы не травмировать и без того неустойчивую психику Джейн. Но мне-то уж могли сказать, я бы не разболтала… Интересно, удастся ли Франческо выведать у них правду? Он парень настырный. Кто-нибудь – или Кристиан, или Люси – обязательно сдаст».
Однако Франческо, несмотря на свою настойчивость, так ничего и не разузнал. За завтраком Люси специально набивала рот, чтобы не отвечать на его вопросы; Кимура, которому кусок не лез в горло, притворялся глухим. Какая-то певичка истошно вопила на сцене, когда он отодвинулся от столика, сухо произнес: «Не расходиться», – и стремительным шагом направился к дверям.
– Куда это он? – оторопел поначалу Росси. – Ах, да ведь наша Джулия уж пятнадцать минут как отсутствует! – ехидно добавил он.
При этих словах помощницу Актеона как-то странно перекосило. Точно ужаленная, вскочила она со стула, и, бросив мимолетом: «Встретимся на улице», – заторопилась к выходу.
– Эх, нипочем не расколются! – подосадовал Франческо, расслабленно откинувшись на спинку.
– Раскалываются только орехи, да и то если на них хорошенько надавить, – назидательно сказала Джейн, услыхав его последнюю реплику. – А то ж люди! И чего ты от них добиваешься? По-моему, всё предельно ясно: после пожара нам нужна реабилитация, приятные впечатления, вот они и взялись нам эти впечатления обеспечить. Синьор Кимура и Люси настоящие ангелы во плоти!
– Э-э-э, кабы тут всё просто было! Тут далеко и всё непросто, – загадочно молвил Франческо.
Кристиан строго-настрого запретил ученикам гулять в одиночку, а потому был очень зол, не обнаружив Джулии снаружи.
«Если найду, непременно отчитаю, – сказал он себе, внимательно поглядев по сторонам. – Только найти бы…»
Старушки-сплетницы, гревшиеся на лавочке напротив кафе и работавшие вязальными спицами ничуть не хуже, чем языками, попросту обомлели при виде этой статной черной фигуры в длинном, как у клирика, плаще, с четко вычерченным профилем и острым, орлиным взглядом.
– Приезжие, – осуждающе выговорила первая.
– Ни дать ни взять, с другой планеты, – дребезжащим голосом подхватила вторая.
Слева деревенская улица визуально уводила в тупик. Многочисленные белые постройки там утопали в садах и лепились по обрыву, соперничая за лучшее место у моря. Справа же брусчатка вскоре заканчивалась, и за изгородью, вздымаясь и опадая, зеленели волны холмов, в их изумрудной оправе недвижно дремало берилловое озерцо, а на границе между небом и землею, в редеющем тумане, проступала сизая корона горного хребта. Вот, где следовало искать Джулию!
Остановившись на том самом пригорке, где она несколькими минутами ранее любовалась морем, Кимура всем телом ощутил прилив восхитительного тепла и какой-то несказанной радости. Теперь он был уверен, что движется по горячим следам.
Люси догнала его на спуске к пустынному пляжу, чуть не промочив ноги в стекавшем с возвышенности ручейке.
Процитировала она, поравнявшись с Кристианом, и на лице ее обозначилась улыбка. – Променял наше общество на тишину и плеск прибоя?
Кимура собрался было возразить, но она приложила палец к его губам.
– Тсс, ничего не говори. Я знаю, кого ты ищешь, – шепотом сказала она, заглядывая ему в глаза. – Позволь девочке побыть в одиночестве. По-моему, это как раз то, что ей сейчас нужно. А мне хочется побыть с тобой.
Она помолчала в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки перемены, хоть какую-нибудь реакцию, однако реакции не было и в помине: ничто не могло растрогать Кристиана, и он оставался всё таким же бесстрастным и равнодушным.
– Ты выбрал отличное место, мой друг, – переборов неловкость, выговорила Люси.
– Место для чего? – несколько удивленно спросил тот.
– Для нашего с тобой свидания, – по-лисьи заискивающе произнесла она, кладя руки ему на плечи.
– Не забывайся, моя дорогая, – Кимура отступил на шаг. – Ни о каких свиданиях речи не шло и идти не может.
– Но почему?! – вскричала та, побагровев от гнева и безысходности. – Неужели из-за нее?
– Не понимаю, о ком ты. А отношения между нами невозможны по той простой причине, что ты убийца. Именно ты покушалась на моего друга Актеона, и я прекрасно это знал, знал с самого начала, с первой твоей неудачной попытки. Лишь память о том, что мы пережили вместе, удерживала меня от донесения.
– Как? Не может быть, не верю! Это ложь!
– Я очень хорошо изучил тебя в прошлом, чтобы судить о тебе теперешней, – хладнокровно парировал Кристиан.
– Ты лжешь, лжешь! – в припадке ярости вскричала Люси, принявшись колотить кулаками ему в грудь. – За тобою грехов не меньше! Мы все катимся в одну и ту же бездну!
– Прекрати! – процедил он сквозь плотно сжатые зубы. – Уймись! Если тебя увидят в таком состоянии…
– Ты беспокоишься за Франческо и Джейн… и за Джулию? Мне на них на-пле-вать!
Вдруг Кристиан схватил ее за руки, да так крепко, что она взвыла от боли.
– Пусти! – взмолилась Люси.
– Тогда обещай, что будешь вести себя тихо. Никаких скандалов, никаких претензий.
Та с готовностью закивала. В какое кроткое и послушное создание превратилась она всего за один миг! Ее было не узнать.
– Возвращайся в кафе, возьми ребят и ждите меня в машине, – повелительным тоном произнес он. – И чтобы без глупостей!
Он прекрасно осознавал, что его влияние на Люси велико лишь до поры до времени. Стоило ему ослабить бдительность – и он тут же очутился бы на лопатках.
«Как с кошками, – подумал Кимура, прыгая с камней в рыхлый песок. – Они царапаются и кусаются, пока им не показать, кто в доме хозяин».
Он имел серьезные опасения относительно намерений Люси. Что, если она его раскусила? Что, если задумала погубить Джулию? Хотя открытой враждебности по отношению к ней Люси и не проявляла, назвать его тревогу беспричинной было нельзя. Этот напряженный разговор, вынужденная покорность светловолосой ревнивицы, ее манерность и угрожающий тон вполне могли служить признаками той злокачественной метаморфозы, которая рано или поздно должна была с нею произойти.
Кристиан ступил на галечный берег, отделяемый от моря широкой, светло-голубой лагуной, и, по наитию определив направление, зашагал вдоль воды. Джулия сидела на песке, прислонившись спиной к неровной скале, и швыряла камешки в бурлящие волны.
– В саду воздух настолько чист, что от него пьянеешь, – сказала она, не глядя на Кристиана.
– А здесь?
– А здесь пахнет кальмарами и тиной… Знаете, я так хочу улететь, куда-нибудь далеко-далеко, – с внезапной откровенностью прибавила она. – Построить воздушный шар и взмыть… эх… в бескрайнее небо!
Она умолкла, по-прежнему не удостаивая учителя взглядом. Пенистые волны лениво вползали на берег, шипели и, распадаясь на дрожащие потоки, нестройно скатывались в лагуну.
– С воздушным шаром чуть позднее, ладно? А сейчас прошу, – И Кимура нарочито изысканно протянул ей руку. – Вставайте, синьорина. Я ведь просил не убегать, но для вас мои просьбы, похоже, пустой звук.
Джулия посмотрела на него с укоризной и, отвергнув предложенную помощь, поднялась самостоятельно.
* * *
Прозанимавшись математикой всю ночь напролет и неприкрыто зевая теперь, Мирей рисковала пасть в глазах профессора ниже кайнозойской эры. Начитывать лекции по геологии к ним приставили Донеро, и он уже в который раз отходил от темы, пускаясь в рассуждения куда более увлекательные, чем основной предмет.
«Самой древней книгой, – рассказывал он, – считается так называемый папирус Присса, найденный в одной из пирамид города Фивы. Датой его написания считают три тысячи триста пятидесятый год до нашей эры. И вот что любопытно: автор древнейшей из рукописей затрагивает вопрос, актуальный даже по сей день! Он, представьте себе, жалуется на невоспитанность и порочность молодежи! Порицает лень и дурной вкус. Будь у меня эта книга, я непременно рекомендовал бы ее как пособие по этике. Из вас вышли бы первоклассные древние египтяне, мда… Так о чем бишь я?»
Мирей больше не могла сопротивляться: ее голову неотвратимо притягивало к парте, и Донеро уже бросал в ее сторону настороженные взгляды, покашливая чаще обыкновенного и нервно поправляя шарф. Когда на его лекциях засыпали, он выходил из себя.
– Эй, имей совесть! – француженку беспардонно пихнули в бок. – Дрыхнуть будешь ты, а двойное задание получит вся группа!
Мирей издала какой-то странный, лошадиный звук, после чего пихнула соседку в ответ.
– Позорище! – шепнула ей Роза с верхнего ряда. – Бери лучше пример с Елизаветы: какая осанка, какая сосредоточенность!
– Тьфу, – сказала Мирей. – Она в географе души не чает. Втрескалась, небось, по уши! А мы простые смертные, нам бы хоть как-нибудь высидеть.
Донеро рассерженно кашлянул:
– Мирей Флори, встаньте! – визгливо потребовал он. – За болтовню на моих лекциях полагается штраф в виде доклада на десять страниц и получасового пребывания в вертикальном положении.
– О, загнул! – пробурчала под нос та. Нисколечки не стыдясь, она медленно поднялась из-за парты и обвела аудиторию надменным взглядом, с особой неприязнью уставившись в затылок Лизе. В последнее время Лиза почему-то очень ее раздражала: то ли оттого, что ходила у Донеро в любимчиках и, следовательно, могла рассчитывать на его снисхождение, то ли из-за так несвойственной ей показной утонченности. Русской, открытой душе не пристало напускать на себя многозначительный вид, а тут вдруг недомолвки, двусмысленные намеки, пренебрежительные позы. Лизе это не шло и, если она думала прослыть дамой из высшего общества или представительницей голубых кровей, то избрала явно неверный сценарий поведения. Мирей вспомнила маскарад, который из-за зимнего траура перенесли на более поздний срок, вспомнила, как прихорашивалась Лиза в костюмерной, как примеряла маски и придирчиво осматривала туники. Уже тогда в россиянке жило это чувство превосходства, эта неуместная горделивость и вызывающая самодостаточность. Весь праздничный вечер она протанцевала с одной-единственной маской, и студенты догадливые сразу смекнули, что к чему.
Географу и географии она уделяла гораздо больше внимания, чем своим подругам, и, возвращаясь с занятий за полночь, неизменно запиралась в комнате, откуда, как сумела подслушать Мирей, доносилось журчание воды и тихие возгласы. Любой другой на месте француженки уже вообразил бы себе невесть что, но она-то знала: Лиза экспериментирует. С тех пор, как в руках у россиянки оказались бутылки из Зачарованного нефа, она сделалась немногословной, стала таиться и, вообще, выказывать ко всем какое-то необъяснимое недоверие. Широкие, обильные потоки радости и дружелюбия, некогда проистекавшие из ее сердца, теперь истощились, и утрата была столь ощутимой, что Мирей невольно сравнивала Лизу с полноводной рекой, которая возомнила, будто способна пересечь пустыню, и русло которой, едва образовавшись, обнажилось под палящими лучами солнца. Замкнутая и отчужденная, она уподобилась китаянке Кианг. Роза, однако ж, надеялась, что явление сие недолговременно и что, по окончании своих опытов с вином, Лиза вновь станет милой и общительной.
