Текст книги "Каллиграфия (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

Глава 16. Донеро защищает неф

События в Академии Деви[34]34
  Де́ви или Дэви (дев. देवी, devī IAST) – санскритское слово, означающее «богиня» и синонимичное с Шакти. Используется преимущественно в индуизме для обозначения женской формы Бога или богини-матери.


[Закрыть] текли своим чередом. Лекторы нагружали студентов, студенты прогуливали занятия и рисовали на лекторов шаржи; кафедры закупали новую лабораторную утварь; директор дышал по ночам свежим воздухом, зевая на собраниях и в открытую храпя за столом в рабочее время. А четвертый апартамент прославился необыкновенными картинами Розы, которая теперь устраивала выставки в парке. Пользовалась популярностью и Мирей: она настолько отточила свои интеллектуальные навыки, что умудрилась победить на международной олимпиаде по математике, снискав уважение мадам Кэпп и вызвав белую зависть у остальных «несчастных» однокурсников, ибо она до конца учебного года освобождалась от домашних заданий.

Для подруг настала пора покоя и процветания, и всё бы ничего, если бы Лиза не вбила себе в голову, что из Зачарованного нефа можно каким-то образом попасть в то чудесное место, которое она видела в бокале. Она буквально помешалась на этой идее, обсудив ее со всеми, начиная от Донеро и кончая китаянкой. И если географ отнесся к подобной возможности с сомнением, помноженным на пессимизм, то Кианг тотчас загорелась азартом и страстно возжелала исследовать «кроличью нору».

– За нею нужно присматривать, – сказала рассудительная Мирей. – Я пойду с вами.

– А я что, рыжая что ли? – подала голос Роза, расчесывая перед трельяжем свою огненную шевелюру.

Так, к еноту-бармену вскоре нагрянула целая толпа любопытствующих, куда, по милости китаянки, затесалось еще несколько незнакомых людей. Завидев в дверях ватагу студентов, тот немедленно ретировался, то есть попросту нырнул в погреб, предоставив голубям, беспечно клевавшим крошки, действовать по собственному усмотрению. И они не придумали ничего лучше, чем подняться в воздух, шумно хлопая крыльями. Лиза была уже в десяти шагах от заветного бара, когда с десяток птиц стрелою пронесся у нее над головой. Тем, кто повыше, пришлось пригнуться, чтобы избежать столкновения с пернатой компанией.

– Вишь, дали тягу! – сказал кто-то.

– Струсили, – подхватил другой. – Ты заметил, они вроде как были во фраках?

– Ага, ни дать ни взять, голубиная делегация!

– Они здесь в роли помощников, – буркнула Лиза. – Надо же, все разбежались! Енота тоже след простыл, – вздохнула она, обводя взглядом полки с бутылками.

– Знаешь, а я ведь до последнего думала, что ты выдумщица и про енота, ну, того… насочиняла. Но после голубей во фраках я поверю во что угодно, – сказала Мирей. – Извини, что сомневалась.

– Да что уж там! – махнула рукой россиянка. – Всё равно от них теперь никакой пользы. А полосатый наверняка забился в подвал. Зуб даю, что он носа не высунет, пока мы отсюда не уберемся. Гром и молния!

– Еще немного, и она разразится матросской руганью! – шепнула француженке Роза.

– Неудивительно! Ее отец всё-таки служил во флоте! – вполголоса ответила та.

Отставив приличия, Лиза полезла на перекрытие, коим служила барная стойка, и вскоре очутилась на месте официанта.

– Так, – бормотала она, шаря в коробках и по шкафчикам, – где-то здесь должен быть волшебный бокал и вино, в котором отображается параллельная вселенная…

– Что? Параллельная вселенная? – насторожилась Мирей. – Наша подружка, похоже, маленько свихнулась!

– Тссс! – зашипела на нее Кианг, которая неотрывно следила за передвижениями Лизы. Вдруг из-за стойки послышался треск, и на пол с грохотом обрушилась хрустальная ваза, предварительно подмяв под себя пару бокалов. Россиянка в испуге отпрянула от шкафа, уставившись себе под ноги.

– Недурно, недурно, – прокомментировал кто-то. – Из этой вазы получится превосходное толченое стекло. Мне для эксперимента такое позарез нужно!

Будь эта реплика произнесена чуть тише, возможно, владелец нефа и простил бы студентам инцидент с разбитой вазой.

– По-за-ррез?! – взвыл он леденящим душу голосом, от которого стены зала затряслись, а никем не управляемые скрипки синхронно испустили звук, очень напоминающий крик мартовских котов.

Вместо того чтобы сплотиться, ученики бросились врассыпную. Роза нашла свое убежище между роялем и баром, где обнаружилось одеяло, которое как нельзя лучше подошло для маскировки. Мирей заползла под парту, заваленную реквизитом. Лиза затаилась в углу, под стойкой, а зеваки, которых пригласила Кианг, со всех ног помчались к выходу. Но двери захлопнулись перед самым их носом, и бедолагам не осталось ничего другого, кроме как колотиться от страха под аккомпанемент жуткого, безымянного хохота.

– Ой, – сказала Роза, опасливо глянув вверх. С потолка со змеиным шуршанием посыпалось конфетти. – Если так будет продолжаться, нас заметёт!

А конфетти, и правда, всё прибывало. Оно падало и падало, так что вскорости им до отказа наполнилась оркестровая яма. Паутина из бумажных шариков и спиралек оплела мебель и затруднила всякое передвижение. Перестали различаться проходы между зрительскими рядами, а ковровая дорожка совершенно исчезла под блестящими пластами серпантина.

Ошибся тот, кто подумал, будто на этом «представление» завершится. После бумажного дождя студентов здорово побило градом из прошлогодних карамелек, а напоследок зал обесточило: лампочки истерично замигали и погасли, все как одна. Заголосил ветер.

– Бутафория! – фыркнула Кианг, успев перебраться к Лизе в бар.

– Знать бы, кто за этим стоит! – приглушенно ответила россиянка.

– Если он еще стоит, ему же хуже, – процедила китаянка, хрустнув пальцами. – Он у меня ползать будет, на коленях, и молить о пощаде!

Вряд ли Донеро опустился бы до такого унижения, ибо виновником бед, обрушившихся на головы непрошеных гостей, был именно он.

«Задали они мне работенку! В любую щель нос просунут, особенно туда, куда их не просят! – вгорячах думал географ, вертя колесо, управлявшее софитами. – Хороша моя ученица: нет, чтобы втихаря сюда пробраться, так она с собой целую когорту притащила! Знайте же, господа: не видать вам портала, куда бы он ни вел! Я призван охранять тайны нефа, я же вас отсюда и выпровожу!»

Настроен он был весьма воинственно, и, если бы не Елизавета Вяземская, которая нужна была ему живой и здоровой, студенты очень скоро сделались бы заиками. Зал был буквально напичкан всевозможным оборудованием для спецэффектов, а воображение Донеро фонтанировало неиссякаемым гейзером, и полет его фантазии сдерживался одной лишь мыслью о Лизе.

А Лиза напрасно времени не теряла. Спрятавшись под барной стойкой, она наткнулась на деревянный ящик с бутылками, из которых откупорено было всего две.

«Этот запах… Его ни с чем не спутаешь, – подумала она. – Но вино пить нельзя. Тут хватит и капли, чтобы погрузиться в глубокий сон».

– Эй, Кианг! – окликнула она китаянку. Та с выпученными глазами слушала дикий вой ветра и бесшумно шевелила губами, не замечая ничего вокруг. Пришлось Лизе ее ущипнуть.

– Что ж ты творишь, лаомаоцзы![35]35
  Так китайцы называют русских за глаза


[Закрыть] – выругалась Кианг. – Wо zhеme huаi![36]36
  Мне и так уже плохо! (кит.)


[Закрыть]

– Будь другом, помоги, а? – извинительно улыбнулась Лиза. Под люстрой нефа, между тем, загремели фейерверки. – Эти бутылки нужно донести до апартамента, я без тебя не справлюсь.

– Ого! – обрадовалась Кианг. – После маотай[37]37
  Китайская водка


[Закрыть] красное вино снимает напряжение лучше всего! – С такими словами она вырвала у Лизы бутылку и опрокинула себе в рот.

– Стой, нет! Только не это! – простонала та.

– А что? – с вызовом спросила азиатка. – Какая разница, где нести – в руках или в животе?

Через минуту она уже вовсю храпела над ящиком, и на быстрое ее пробуждение можно было даже не рассчитывать. Лиза развела руками, вздохнула, после чего устроила китаянку на ворохе цветного конфетти и, когда последний фейерверк распался на бледно-синие ленты, тихонько позвала Розу.

Роза увлеченно доедала невесть откуда взявшуюся сахарную вату. Другая такая вата красовалась у нее на шевелюре, еще одна прилипла к крышке рояля. Россиянка осмотрелась: над сценой вновь зажглись лампочки, и зал был усеян белыми пятнами, точно поле созревшего хлопка.

– Такой обстрел мне ох как нравится! – облизываясь, сказала Роза. – Надо будет как-нибудь повторить!

– Ну уж нет, – перекрестилась Лиза. – Давай-ка лучше делать ноги.

Выбралась из своего укрытия Мирей и, кое-как преодолев мишурные заносы, присоединилась к подругам.

– От этих взрывов у меня порядком разболелась голова, – пожаловалась она. – Кстати, а где Кианг?

Все трое молча перегнулись через стойку.

– Ну вот, – сказала француженка. – А моя приятельница на днях убеждала меня, будто зло не дремлет. Дремлет оно, да еще как сладко!

Им удалось покинуть зал без серьезных происшествий лишь потому, что у Донеро истощились запасы пиротехники и снарядов. Сахарная вата была последним средством обороны, а производить обстрел дорогим швейцарским шоколадом географ посчитал накладным. Пока же он бегал в кладовую за «твердокаменным» грильяжем и шариками жвачки, все, кроме Кианг, благополучно улизнули, не преминув захватить с собой бутылки усыпляющего вина. На эти бутылки Лиза сразу наложила табу: не открывать, не пить и даже не нюхать. Огнеупорный шкаф послужил для них надежным пристанищем.

– Буду экспериментировать, – степенно сказала она и в тот же вечер без спросу оккупировала ванную комнату. Роза хотела принять душ, Мирей приспичило покрасить волосы, поэтому они долго и упорно стучались в закрытую дверь, правда, без особого успеха. Лиза разбавляла вино водой.

«В каком соотношении, – гадала она, – нужно смешивать эти субстанции? Какова должна быть концентрация вина, чтобы выявилось четвертое измерение? И каковы шансы, что, нырнув в ванну, я перенесусь туда?»

– Я подозревала, что умопомрачение передается воздушно-капельным путем, – угрюмо произнесла Мирей, опершись о дверь. – Сначала буянила Кианг. Теперь вот Лиза. Как бы следующей не оказалась ты…

– Я? Это почему? – вздрогнула Роза.

– Видишь ли, просто моя психика устойчивее, – ухмыльнулась француженка.

* * *

Донеро проводил инспекцию Зачарованного нефа: пересчитал музыкальные инструменты в оркестровой яме, заглянул в самые потаенные, темные уголки за кулисами и направился прямиком к бару, где енот ретиво сгребал конфетти миниатюрными граблями. Он бросил на географа укоризненный взгляд, потоптался на месте и вновь принялся за работу.

– Не споткнитесь там, сэр, – мрачно предупредил он. – Одна из «этих» напилась моего вина, так что теперь ее даже с фанфарами не разбудишь.

Донеро издал неопределенный звук, поправил шарф и, приподняв подбородок, несколько минут разглядывал Кианг. Рядом с нею стояла полупустая бутылка.

– То самое вино, верно? – спросил он, нагибаясь к спящей.

– Вот именно! – отозвался енот. – Раритетное и очень, очень…

– Действенное? – подсказал географ.

– Ценное! – фыркнул зверек. – Его и на краю света не отыщешь! А они взяли и всё унесли. У, ворюги!

– Но как оно попало в неф? Откуда оно взялось?

– Когда неф находился на реставрации, (вы в те годы исследовали пустыню Калахари) бар и кладовую соорудили в первую очередь, – поведал енот, отложив грабли. – И вот тогда к нам пришел человек. Мужчина в черном плаще до колена и с абсолютно неподвижным лицом. Он принес пакет с дюжиной бутылок, которые нужно было пристроить. Я, понятное дело, согласился, однако человек потребовал, чтобы берег я этот пакет пуще собственного хвоста и никого, ни при каких условиях вином не угощал, потому что даже в малых дозах оно вызывает привыкание. Новая тайна, подумал я, и, пообещав хранить молчание, тотчас по его уходе стал экспериментировать, – он бегло огляделся по сторонам и шепотом продолжал: – Выяснилось, что напиток обладает удивительным свойством: при добавлении лишь нескольких капель любая прозрачная жидкость окрашивается в густо-малиновый цвет, и с жидкостью этой начинают происходить странные вещи…

– А человек? Ты его еще когда-нибудь видел? – допытывался Донеро, облокотившись о стойку.

– Да какое там видел?! Я же вечно в баре прозябаю! Кабы не голуби, помер бы со скуки!

Донеро погрузился в раздумья. Он знал всего одного человека с непроницаемым лицом, который в придачу носил черный плащ.

* * *

Кристиан и Аризу Кей пили чай на пригорке, за красной пагодой, и играли в сёги[38]38
  Японские шахматы


[Закрыть], лукаво поглядывая друг на друга. Сторонний наблюдатель мог бы заключить, что знакомы они с незапамятных времен, и оказался бы прав.

– Мой серебряный генерал стреножит твоего коня в два счета! – смеялась хранительница. – Вот так. И так.

Щурясь под лучами закатного солнца, она отклонилась на спинку стула.

– Потеря коня ничто по сравнению с потерей ладьи! – парировал Кристиан.

– Ах ты, мастер комбинаций!

– Меня устроит просто мастер. Благодарю, – хитро улыбнулся Кимура. В обществе Аризу Кей он позволял себе расслабиться, и уж тогда от него можно было ожидать любых проделок.

– Скажи-ка, мастер, как Джейн с Франческо отнеслись к «винному порталу»? Это, хм… Это ведь не совсем обычный портал. Капля вина не техническое устройство, ее и в карман не положишь, да и осязать ее проблематично…

– Сдается мне, они вообще ничего не поняли, – ответил Кристиан. – Не успели понять. Всё произошло за считанные секунды.

– Эй, тебе мат, дружище! – воскликнула Аризу Кей, победоносно передвинув фигурку копья на клетку перед королем.

– Заговорила мне зубы! – с притворной обидой сказал Кимура. – Я так не играю! – И в отместку он опрокинул шахматную доску японке на кимоно. Фигурки полетели в траву.

– Безобразничаешь, точно мальчишка! Вот иди теперь и собирай. Я одежду пачкать не стану.

Кристиан неохотно полез под стол, когда на горизонте появилась Джулия. Электрические разряды на фоне черных туч, торнадо в грязно-оранжевом небе, песчаная буря в отдалении – они и то производили бы меньшее впечатление, чем ее блистающий среди деревьев силуэт.

– Внимание, – объявила Аризу Кей. – Приготовься давать показания, потому что у твоей ученицы вид как у мирового судьи.

От неожиданности человек-в-черном даже ударился головой о столешницу.

– Если это была шутка, то очень неудачная. Изволь больше так не делать.

– Да не шучу я, сам посмотри: вышагивает, что твой генерал. А сияет, сияет-то почище шаровой молнии!

Когда Джулия поравнялась с пагодой, у Кристиана мелькнула мысль о бегстве, но он тотчас же совладал с собой, восстановив свое прежнее, невозмутимое состояние.

– Будем надеяться, что твой сад не сгорит из-за нее дотла, – обронил он.

– Всё-таки странно, что недуг овладел ею вновь, – проговорила Аризу Кей, нагнувшись за фигурками сёги. – Конечно, еще три дня в постели – и она будет как огурчик, но уж лучше бы не горячиться ей понапрасну.

– Не горячиться? М-да… Кстати, поторопись, если не хочешь, чтобы твои шахматы оплавились. Скоро здесь будет жарко, – сказал Кристиан, ослабляя воротник плаща.

Когда Джулия предстала перед ним и, тыча ему в грудь светящимся пальцем, потребовала объяснений, японка сунула игральную доску под мышку и благоразумно испарилась.

– Что за лазейка, спрашиваю я вас? – напирала Венто. – Каким путем вы проникли в сад? И почему мои друзья не могут ничего толком рассказать?

Тот молчал, устремив на нее холодный взор. Она была охвачена огнем.

– Отвечайте! Отвечайте! – неистовствовала Джулия. – По вашей вине сад может погибнуть! – Она трясла Кристиана за плечи, и ее жар опалял его.

– Послушай, ты не должна так напрягаться. Ты нездорова, – сказал он наконец.

– Нет, это вы послушайте! – она перешла на угрожающий шепот. – Вы, предатель, изменник, вы поставили под удар Академию, а теперь подбираетесь к Аризу Кей. Но ничего у вас не выйдет! Я никогда вам не верила и впредь не поверю!

Поддавшись ярости, он резко отвел от себя ее руки и сжал их, как ему показалось, с нечеловеческой силой. Однако, обжегшись, он тут же отпустил Джулию, тогда как она, похоже, совсем не почувствовала его железной хватки. Ее глаза пылали гневом, гневом, который делал ее столь же прекрасной, сколь и недосягаемой.

– Ты судишь обо мне превратно, – сказал Кристиан, едва сдерживая эмоции. – Аризу Кей мне как сестра, а ты… – внезапно он оборвал речь, и взгляды их скрестились, словно рапиры на дуэли.

– Иди, собирайся, мы отправляемся на Крит, – выдержав паузу, добавил он, после чего отвернулся, оправил плащ и стал выжидать.

«Будь я мужчиной, – озлобленно подумала Джулия, – мы бы уже стрелялись».

«Будь ты мужчиной, я бы дал тебе пинка», – усмехнулся про себя Кимура.

Они поняли друг друга без слов.

Кристиан долго смотрел ей вслед, замечая, как мало-помалу угасает ее сияние.

– Ей нужно контролировать себя, – сказала хранительница, возникнув с ним рядом. – Иначе на Крите у нее будут проблемы.

– У нас у всех тогда будут проблемы, – невесело отозвался тот.

– Ты зря умолчал о вине, – вздохнула Аризу Кей.

– К чему ей знать о нашем с тобой давнем союзе? Ведь вместе с вином из мехов моих воспоминаний вытечет и сей неизбежный факт. Пускай считает первооткрывательницей себя, пусть думает, будто знакомством с тобою я обязан ей. Ее опасно лишать розовых очков, по крайней мере, сейчас. В конце концов, правда не так уж и важна…

А правда состояла в том, что, помимо различного рода телепортаторов, к калитке на небесном острове существовал еще один ключ. До того как Кристиан увез Джулию из Рима, хранительница была помешана на виноградарстве. И ее кладовая просто ломилась от бутылок с волшебным кагором, когда, одним росистым утром, перед пагодой предстал незнакомец в черном плаще. Их встреча была подобна раскрывшемуся цветку пиона, майскому ветерку над лугом, радостному плеску волны. В те беззаботные, свежие дни их дружба цвела и крепла, как крепнет с годами вино. И хотя они не делились друг с другом своими планами, им было очень хорошо вдвоем.

О глобусе-телепортаторе знали лишь единицы, и он не представлял собою угрозы до той поры, пока до него не добрались студенты. Поэтому Кристиан беспрепятственно проникал в сад и возвращался в Академию, не вызывая подозрений. Джулия и Франческо всё испортили. Из-за них местоположение глобуса стало известно шпионам Морриса, и японке грозило серьезное вторжение, поэтому Кимура вынужден был своими же руками разрушить мост, соединявший два измерения. Он рассказал о телепортаторе директору.

Во время последней прогулки вдоль побережья Кристиан с тяжелым сердцем поведал хранительнице о невозможности дальнейших встреч и выразил глубокое сожаление по поводу расставания. Аризу Кей была опечалена, однако после минутного раздумья она вдруг потащила его за собой, с вечернего пляжа, через лес, в сад. Она заставила его ждать возле пагоды и вскоре вернулась с увесистым подарком.

«Не пей, – коротко проинструктировала она. – Смешаешь с водой, коснешься пальцем – и ты снова здесь. Трех капель на стакан будет достаточно, но их действие завершится, не успеешь ты сосчитать до десяти. Поэтому будь бдителен. А теперь прощай!» – сказав так, она взмахнула своим веером, и Кимура растаял в сумерках вместе с заветной ношей.

Глава 17. Обезоруживающий свет

Под мостом бурлил ручей. Примыкавшую к пагоде рощу оглашали радостные крики и детский смех, и к этому звонкому, серебристому смеху изредка примешивался более низкий голос Клеопатры.

– Я обжегся сегодня, – немного помолчав, сказал Кристиан. – С Джулией творится что-то противоестественное, и, боюсь, ее превосходство надо мной очевидно.

– Да, – проронила Аризу Кей. – Это как раз тот случай, когда ученик оказался способнее учителя…

– Но не допускаешь же ты, будто занятия каллиграфией и ежедневные тренировки пробудили в ней скрытую энергию? – с опаской спросил человек-в-черном.

– Я в этом уверена, – с достоинством ответила японка. – Как и в том, что через секунду зажгутся фонари.

Она простерла руку – и вдоль аллеи один за другим, точно передавая эстафету, вспыхнули лампионы.

– Даю вам еще четверть часа, – сказала она. – Вы не должны оставаться в саду на ночь, иначе сон свалит вас с ног. Я договорилась с цветами, и теперь ночной порой они источают особый, дурманящий аромат. Многие из спасенных испытывают повышенную тревожность, и, вместо того чтобы спать, разгуливают по насаждениям, насвистывают, ломают ветки. Эдак невозможно медитировать! Вот я и придумала маленькую хитрость. На меня-то дурман не действует!

* * *

Джулию сложно было уговорить, а отобрать ветку-телепортатор и подавно. Она настаивала, чтобы Кристиан провел их «лазейкой», о которой он так упорно молчит.

– Лично мне, – говорила Джейн, нетерпеливо потопывая ногой, – совершенно безразлично, что синьор Кимура использует для прохода в сад. – Я не хочу валяться здесь до утра, а деревья вот-вот примутся расточать сонный газ.

– Пожалуйста, смилуйся над нами, о свет очей наших! – Франческо, который любил переводить всё в шутку, прибег к театральному жесту.

– Действительно, погасни уже! – взъелась на нее Джейн. – Анджелос говорит, что тот, кто не управляет собой, быстро скатывается на дно жизни.

– Что еще говорит твой Анджелос? – ехидно поинтересовался Росси. – Честное слово, она талдычит мне о своей новой пассии целый день без передышки, – поведал он Джулии.

Неожиданно та расхохоталась, и всё ее свечение как рукой сняло.

– Как ты сказал? Без передышки? Ха-ха-ха! Бедняга! – надрывалась она, согнувшись пополам.

Франческо не стал выяснять, кто же из них двоих бедняга – он или англичанка, потому что глубоко обиженная Джейн насупилась и издала звук, отдаленно похожий на рычание.

…Ветвь сакуры лихо перенесла их к вилле Актеона, оштукатуренные стены которой подсвечивались яркими огнями. Солнце еще не взошло, однако Люси бодрствовала, поставив локти на подоконник и рассеянно глядя во двор из окна своей комнаты.

– Вовремя ты смилостивилась, – сказал Франческо, хлопнув Джулию по плечу. – А то меня уже стали одолевать снотворные пары. Хороший способ придумала японка, чтобы нас выпроводить!

Человек-в-черном кашлянул.

– И вовсе не затем, чтобы выпроводить, – пылко возразила Джейн. – Ты же слышал, что сказал синьор Кимура: дело в беженцах.

– Пустая отговорка, – отмахнулся Росси. – Я-то знаю…

«Хм, любопытно, – подумала Люси, приспустив штору. – То они пропадают, то появляются из воздуха. Чудеса!»

«У них секреты, – думала она, застегивая блузку. – А я терпеть не могу, когда от меня что-то скрывают».

«Сколько лиц у Кристиана Кимура? – гадала Люси, подводя перед зеркалом веки. – Хоть мы друзья, он всё равно таится. Его, как книгу, и не прочитаешь. Не книга он, а запертый сундук. Сундук! Как метко! А-ха-ха-ха!»

Рассмеялась она вслух, да на удивление громко, и Актеон, который занимал комнату по соседству, недовольно заворочался в своей кровати.

– Какая рань, ох, какая рань! – зевнул он. – А помощница уж на ногах. Выписать ей, что ли, премию?

Белесый туман стелился по обочинам, скапливался в оврагах и наползал дырявой вуалью на луга, когда Люси, одна одинешенька на своем коне, выехала на дорогу. Прокукарекал петух; в псарне, за пышным особняком напротив, залаяли гончие, и в этот миг на востоке заблистала заря…

– Хотите верьте, хотите нет, а намедни я видела Аннет, – задержавшись на лестнице, сообщила Джейн.

– Где?! – хором воскликнули Франческо и Джулия.

– В лаборатории, той самой, куда мы сейчас направляемся.

– Невозможно, – отрезал Росси.

– Только этого не хватало, – проворчала Джулия. – Но… Может быть, ты обозналась?

– Ага, может, ты нанюхалась эфира, и тебе померещилось? – поддакнул Франческо.

– Как бы ни так! – отозвалась англичанка. – Вытяжки у нас в кабинете работают исправно, так что версия с эфиром отпадает. К тому же, у меня острый глаз!

– Катастрофа, – заключила Венто.

По ее соображениям, Аннет Веку никак не могла оказаться на Крите. Будь поблизости Донеро, он бы подтвердил, что в момент отлета она находилась на земле, в толпе провожающих. Однако если принять во внимание ее умение завязывать знакомства и очаровывать людей, то новость Джейн не так уж и фантастична.

«Но с чего бы Аннет следовать за нами? – рассуждала Джулия, шагая с друзьями по глянцевым плитам коридора. – Видно, ей понравилось портить мне жизнь… Ох, нет, сама мысль о том, что она здесь, до ужаса абсурдна! Джейн нафантазировала, вот и всё».

Итак, последние сомнения с ее стороны были отметены, тогда как Франческо отважился взлелеять в своем сердце мечты и воскресить столь нелепо угасшую влюбленность. Именно влюбленность, а не любовь, поскольку настоящей любви он ни к кому и никогда не испытывал.

«Я встречу ее и подарю ей огромный букет роз, – грезил он. – Ох, если бы она и вправду была на Крите!»

* * *

Джейн и Анджелос стали не разлей вода – в лаборатории о них шушукались все, кому не лень. Даже холодильники, казалось, гудели об этом; об этом распевали провода под потолками; об этом, а ни о чем другом, деловито жужжали центрифуги. Анджелосу грозили увольнением, потому что он чуть ли не каждый час отлучался с рабочего места, а Джейн страдала редкостной рассеянностью, путая реактивы и забывая выключать приборы. Эту «сладкую парочку» встречали повсюду. То их, непростительно счастливых, заставали в вестибюле, то – шепчущихся – на лестничной площадке, то – умильно глядящих друг на друга – в буфете. Пресыщенный слухами, Франческо вел себя крайне раздражительно и ворчал на англичанку больше обыкновенного, не переставая думать об Аннет. Желание отыскать ее становилось всё навязчивее и несноснее, и чувство собственной ущербности лишь усугублялось, когда в лабораторию впархивала Джейн. Она пребывала на седьмом небе от счастья, тогда как Франческо варился в котле, где-то в седьмом кругу ада, и он умудрялся низводить ее до своего состояния всего-то набором отрепетированных едких фраз. Джулия была вынуждена слушать их пререкания и мелочные ссоры вот уже пять дней кряду.

– Можно подумать, ты ревнуешь! – говорила она итальянцу, надеясь его усмирить.

– Анджелос то, Анджелос сё! – передразнивал тот. – Этот Анджелос у меня в печенках сидит! Нет, чтобы помолчать, так она трещит, что твоя сорока! – спесиво добавлял он.

За время выяснения отношений Джейн успела разбить несколько пробирок, пару стеклянных стаканчиков и плоскодонную колбу, которую она изо всех сил обрушила на стол при последней размолвке.

– Ты ужасно склочный, тебя срочно надо женить! – взвизгивала она, выбегая из кабинета. Джулия могла почти с полной уверенностью предсказать, что точно так же она взвизгнет и завтра, и послезавтра, и через неделю…

«Какая жалость, – думала Венто, – что нам троим выделили всего одну лабораторию, куда и лаборанты-то захаживают нечасто!»

Когда ссоры затягивались, ее начинало мутить, и она с беспокойством замечала, как вспыхивает и распространяется по ладонным линиям золотое сияние, как начинают светиться ногтевые пластины на пальцах рук. Забывая об осторожности, она вылетала из кабинета и мчалась к своему учителю, который выполнял эксперимент в предоставленном ему отдельном помещении.

– Сэнсэй! – вскрикивала она, задыхаясь. – Сэнсэй, я опять свечусь!

В его, лишь в его власти было остановить развитие недуга. При очередном «приступе» Джулия могла рассчитывать только на его помощь, поскольку все снадобья и эликсиры Аризу Кей оказались бесполезными. В обширной кладовой японки не нашлось ни травинки, ни листочка, которые устраняли бы симптомы этого диковинного заболевания, и, несколько разочаровавшись в себе, хранительница сказала Кристиану следующее:

 
  – Известно, что от собственного яда
  Не гибнут ни растения, ни гады.
  А ветры, разгулявшиеся в шторм,
  Как перестанут дуть, так шторм утихнет.
  Кто направляет, тот отчет дает,
  На том лежит ответственность и долг.
  Ее болезнь – твой недосмотр, ошибка,
  А ты ошибки исправляешь шибко.
 

В более простой формулировке это прозвучало бы как «сам виноват – сам и расхлебывай».

… – Рецидив? – осведомлялся Кимура, откладывая работу.

– Угу, – кивала Джулия. У нее пылали щеки, горели глаза и пульсировало в месте солнечного сплетения.

– Обязательно таким способом? – робко спрашивала она.

– Я пока не придумал ничего другого, – отвечал человек-в-черном, бережно заключая ее в объятия. – Часть твоей энергии перетекает ко мне, что предотвращает распространение света по твоему организму. Мне не нужно было долго ломать голову, чтобы до этого додуматься.

Джулия чувствовала исходивший от него тонкий аромат хвои, прохладу, идущую от плаща, и в бессилии смежала веки. Внутреннее горение изматывало ее, как изматывает пилигрима бесконечная дорога в дюнах под палящим солнцем, и будь вокруг нее хоть тысяча оазисов, они не смогли бы утолить ее жажду. Органы, сосуды, ткани – всё иссушалось зноем, который в ней воцарялся. И сколько ни противилась ее гордость, сколько ни восставал разум, она цеплялась за Кристиана, как за спасательный круг, и только рядом с ним находила отдохновение.

«Проклятущая болезнь! – досадливо думала она, прижимаясь щекой к его плечу. – Прогрессирует ведь! Эдак я сгорю, как сгорают в атмосфере метеориты».

* * *

Моррис Дезастро медленно спускался в подземелье, водя фонарным лучом по отсыревшим ступеням. В его катакомбах томились предатели, воры и «гости». Предателей он подвергал жестоким мучениям, после чего казнил на виду у своих единомышленников, чтобы тем было неповадно. Числившиеся в банде взломщики и карманники попадали за решетку в том случае, если имели несчастье польститься на добро крестного отца или же поживиться за счет его приближенных. С «гостями» Моррис тянул канитель, запугивая их пытками и выведывая номера их банковских счетов.

Гости на остров Авго допускались лишь по предварительно разосланным приглашениям, целью которых было заманить в ловушку богачей со всего мира. Причем приглашения эти составлялись таким образом, чтобы удовлетворить предпочтения и капризы каждого клиента. Сердобольным знатным дамам писали, что на острове такого-то числа пройдет благотворительная вечеринка; зажимистые миллионеры-холостяки велись на предложение бесплатно провести вечер в компании вышеупомянутых знатных дам; ценителям искусства предлагалось посетить аукцион, поклонникам спорта – похвастать кубками, пустить пыль в глаза или просто сыграть партию в гольф. Любителей вкусно поесть ждали кулинарные изыски греческой кухни, а зажиточным модницам предоставлялась возможность пощеголять нарядами перед своими конкурентками.

Весь этот бомонд собирался в атриуме так называемого Моррисового особняка, связанного с маяком при помощи подземного хода. Снаружи особняк представлял собой памятник античной архитектуры, нежилое, полуразрушенное, однако не потерявшее своей привлекательности строение. Местная полиция не замечала, чтобы кто-нибудь входил или выходил оттуда, за исключением тех дней, когда на остров приезжала толпа разодетых чванливых богачей. Фуршеты Моррис специально организовывал в туристические сезоны, дабы ни одна живая душа не заподозрила, что древнее здание является стратегически важным объектом. Там, внутри, он вытряхивал из посетителей деньги. Иногда сбор дани проходил без шума, а иногда приходилось прибегать к оружию, что незамедлительно действовало даже на самых упрямых. Правда, находились и такие закоренелые сквалыги, которые дорожили мошной больше, чем собственной жизнью. Этих, последних, Моррис бросал в затхлые камеры подземелья, где проводились пытки.