Текст книги "Каллиграфия (СИ)"

Автор книги: Юлия Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Глава 25. Шаг навстречу

Тут, конечно, не помешало бы совершить стремительный бросок и загородить ученице путь, чтобы не вздумала соваться к злополучному тетрапеду, но тот, кому хоть раз приходилось двигаться с поврежденной ногой, знает, каково это – бежать наперерез, когда у самого болезненная рана. Закатав рваную штанину, Кристиан оглядел ожог: зрелище, надо заметить, не из приятных. Аптечки поблизости нет, дружеского плеча и подавно. Джулия улепетывает со всех ног – только пятки сверкают. Уж на ее дружеское плечо нечего и рассчитывать. Предательница высшей пробы. Знать бы, что она затеяла…

Их разделяла всего-то небольшая полоска разнотравья, и Кристиан, чуть вытянув шею, мог свободно наблюдать происходящее у тетрапеда. Наблюдать не без тревоги.

Вот беглянка нырнула в расширенное отверстие купола и через минуту вновь появилась в поле обозрения с портфелем в руках. Может, в ней всё-таки заговорила совесть, и она решила смилостивиться над пострадавшим? Такие, как Джулия Венто, наверняка повсюду носят с собой аптечки. Но не тут-то было: портфель итальянка опустошила в мгновение ока, и, вместо аптечки, вниманием ее завладел некий миниатюрный прибор, какой человеку-в-черном прежде на глаза не попадался. Переговорное устройство? Датчик уровня токсичности? На ум приходили самые разные предположения, однако, несмотря на множество версий, Кристиан попал пальцем в небо.

Джулия занервничала, а всё потому, что он поднялся – кое-как, через силу – и, прихрамывая, направился к ней. Побледнела, задрожала – в общем, сердце ушло в пятки. А когда сердце в пятках, опростоволоситься раз плюнуть. Ткнула она не в ту кнопку, ткнула – и дематериализовалась. И вот тогда только Кристиан догадался, что у прибора за назначенье.

«Телепортаторы, – подумал он с тоскою, – у Аризу Кей просто мания к изготовлению телепортаторов! С другой стороны, когда знаешь, откуда дует ветер, разыскивать ветреную девчонку гораздо удобнее. Надеюсь, на дне флакончика осталось несколько капель…»

Пошарив в карманах брюк, он с удовлетворением обнаружил заветную склянку с вином, ценность которого теперь беспредельно возросла, взлетела, можно сказать, до заоблачных высот, поскольку эти гранатовые капельки были единственным шансом попасть в сад к японке и заручиться ее помощью.

«Надо лишь вытряхнуть их в какую-нибудь лужу – и дело в шляпе», – рассудил Кристиан. Но вот досада: никаких луж поблизости. Еще бы, в такое-то пекло! Под знойным, уже почти летним солнцем испарялось всё, что только могло испаряться. На лбу у человека-в-черном выступил пот, а затылок нагрелся так, словно к нему поднесли включенный утюг.

«Аризу Кей ничего не говорила о прямом контакте кожи с вином, но что если попробовать?» – И Кристиан, аккуратно, чтобы не выронить, откупорил флакон, таящий неизменный аромат сладковато-терпкого кагора и гвоздики.

* * *

– Ну, догадался – так догадался! – ругала его хранительница, по которой точно проехался паровой каток: растрепанные волосы, перекрученное набок кимоно, грязные сандалии. Непривычный в своей серости, сад чахнул, а деревья, будь они одушевленными, непременно бы кряхтели, чихали да сетовали на жалкую участь. – Ты бы еще опрокинул склянку себе в рот! С концентрированным волшебным вином шутки плохи! Никогда не знаешь, какой эффект оно окажет.

– Одним ожогом больше, одним меньше, – философски отозвался Кимура, разглядывая распухший палец. – А с тобой что стряслось? Неурожай, да?

Хранительница пожала плечами:

– Удобрения здесь ни при чем, разве я чуть переборщила с фосфором… Дети заняли обе пагоды, поэтому мне пришлось пойти на крайние меры, – вздохнула она, указав на разбитую под сморщенной вишней палатку. Кристиана поразило не столько запустение, сколько сам факт того, что хранительница вздыхает. Волей-неволей засомневаешься в ее могуществе.

– Зря я, видно, нагрянул, – сказал он, поправляя на японке вышитый алым пояс. – Тут у тебя настоящий хаос, торжество энтропии, если так выразиться. Тебе сейчас не до чужих проблем…

– Это почему же? Выкладывай! – оживилась та. – А ожоги твои я залечу. Глянь, сколько снадобий припасено! На черный день заготовила.

Позвав его за собой, к палатке, Аризу Кей не без гордости представила ему обширную коллекцию всевозможных бутылочек и совсем уж крохотных пузырьков, усадила на верхнюю ступеньку заросшей мхом лестницы и принялась его врачевать.

– А как насчет сердечных ран? – полюбопытствовал Кимура.

– О, соболезную, мой друг. К прискорбию, не мастер я по части сердечных недугов. Но позволь поинтересоваться, кто она? Имею ли я честь ее знать?

– Вы встречались во времена изобилия под сенью этих сакур, – ответил он, и губы его тронула тень улыбки.

– Так-та-ак, – протянула хранительница. – Значит, тебя покорила твоя светящаяся подопечная?

– Абсолютно верно.

– И что же ты намереваешься предпринять?

– Как что?! Перво-наперво выудить ее оттуда, куда ее занесло. Она ведь сбежала от меня! Точно в воду канула. Без твоего содействия наверняка не обошлось, – с укоризной заметил Кристиан и, предвидя, что она начнет отпираться, добавил: – Тот новый телепортатор ведь твоих рук дело?

– Такое ощущение, что, если б не было у нее телепортатора, она бы от тебя не удрала! – обиженно проговорила Аризу Кей. – Уж, верно, ожог ты заработал не на солнцепеке!

– Ох! – только и сказал тот.

– Девушки не убегают просто так, – развивала свою мысль японка. – У них всегда имеется какой-нибудь, пусть захудалый, но мотив. Чем ты ей не угодил?

Скрюченная сакура застонала под ветром, бесцеремонно стряхнув на головы собеседников черные, точно опаленные, цветки.

– По-моему, все дело в личном пространстве, – задумчиво изрек Кимура. – И, сдается мне, я проявил излишнюю настойчивоть, пытаясь снять ее с дерева.

– Она слишком свободолюбива, – подвела итог Хранительница.

– Вот именно, чересчур.

Оба они вздохнули.

Палатка из розового атласа выгодно выделяла их на фоне поблекшего, омертвелого Сада, и вскоре, невзирая на запрет, дети-беженцы – смуглые и светленькие, высокие и низкие – обступили их со всех сторон, лупя глаза на человека-в-черном.

«Их теперь не прогнать, – шепнула ему Аризу Кей. – Больно уж ты занимательная личность».

– Пускай себе смотрят! Побег Джулии окончательно меня доконал, – устало произнес тот.

– Но ты ведь любишь ее?

– Да если б она была при смерти и требовалась бы пересадка сердца, я б, не задумываясь, отдал свое.

* * *

– В гробу я видала этих клеветников! – запальчиво говорила Мирей, сминая студенческую газету. – Надо же, чего понаписали! Многострадальная Аннет повествует о плене, справедливая Аннет дает показания, принципиальная Аннет ратует за поддержание престижа Академии! Она, представьте себе, не хочет ударить в грязь лицом! Да попадись она мне, я уж ее в грязи вываляю! Основательно вываляю! Будет знать, как бесславить наших друзей!

Далее филиппика ее переходила в цепь неразборчивых французских выражений с примесью едкостей на итальянском, где эвфемизмами даже и не пахло. За крепкими обличительными высказываниями следовал шквал отборных ругательств, к счастью для Розы, тоже на французском, поскольку всё негодование подруги целиком обрушивалось на ее солнечную головку. В этот послеполуденный час Мирей посчастливилось застать Розу в гостиной за вышиванием, пустым, по ее разумению, занятием.

– Бросай, – сказала она, – свое шитье и посмотри, до чего мы докатились! Синьор Кимура у нас теперь лицедей и заговорщик, Жюли и Джейн – в категории «неприкасаемых», а Франческо – передаю дословно – «легкомысленный и слабовольный чудак». Ну, каково?!

– Для Росси наказание смягчат, – кротко заключила та.

– Нет, ну ты подумай! – кипела Мирей. – Безобразники! Каких людей опорочили!

– Да, непростительная халатность, – подтвердила Роза, – пускать такое в печать.

– Надо пойти и накостылять проныре Аннет по первое число! – сжала кулаки француженка. – Как ты считаешь?

– Накостылять? – испугалась Соле. – Мне кажется, твой план требует доработки.

– Осторожничаешь! – презрительно ввернула Мирей. – Вот выловим Кианг, наденем маски и в темноте… того… подкрадемся. Ух, потеха будет!

– Ерунда, – уверенно сказала Роза. – Эдак мы только хуже сделаем. Ты хочешь мстить в открытую, а надобно деликатно. Дипломатический, понимаешь ли, нужен подход.

– De quoi?[50]50
  Что-что? (фр.)


[Закрыть]

– Напишем в редакцию студенческой периодики, что, мол, так-то и так-то, к вам поступили ложные сведения. Опровергнем, так сказать, гнусную ложь.

– Анонимно?

– Ну, разумеется! Помнится мне, Арсен Люпен[51]51
  Арсен Люпен – известный персонаж книг Морриса Леблана, джентльмен-взломщик, грабитель и расследователь в одном лице.


[Закрыть] ловко манипулировал людьми при помощи газетных объявлений.

– А что? – просияла Мирей. – Идея, достойная Наполеона! Как она мне самой в голову не пришла?

– И главное, руки марать не придется, – торжествующе заключила советчица.

Последний аргумент окончательно перевесил чашу весов, склонив француженку к методу тактичному и куда более результативному.

Роза, бесспорно, не могла оставаться равнодушной к событиям, касавшимся хоть и не ее непосредственно, но всё ж бросающим тень на четвертый апартамент. Однако много более волновало ее отсутствие Елизаветы, одной из тех искренних и доброжелательных критиков, которые могли по достоинству оценить художественные ее работы. Вот уж третьи сутки от нее ни слуху ни духу! Поначалу думали обратиться к Донеро, но тот, услыхав скверные вести о Лизе, так разнервничался, что даже сломал грифель карандаша, которым чертил карту. Мирей упирала на то, что во всем виновато вино из Зачарованного нефа, и утверждала, будто с вином отыщется и россиянка. Но так как кагор исчез столь же бесследно, сколь и его обладательница, утверждение сие не могло считаться состоятельным. Даже «всевидящая» подзорная труба дала маху! Она указала около двадцати различных Елизавет Вяземских, которые не шли с Лизой ни в какое сравнение: то слишком худая, то чересчур полная, то нос кривой, то разрез глаз не тот.

– А ваша труба под землею искать умеет? – осторожно поинтересовалась у профессора Роза, не имея на уме ничего худого.

– Прикуси язык! – процедила Мирей, ущипнув ее за руку. – Что несешь, а?!

Донеро с тех пор пребывал в глубокой печали, и казалось, смысл жизни для него навеки утрачен. Лишиться любимой ученицы! Что ж, сперва она горевала по географу, теперь он по ней. Вполне закономерно.

– Я, – говорила Роза, шагая по яркому весеннему парку, – как раз начала пробовать абстракционизм. По ее наставлению, кстати! А она словно бы нарочно пропала! Подевалась невесть куда!

– Молись, чтобы из твоего «невесть куда» она воротилась живой и невредимой, – ворчала Мирей, грузно ступая рядом. Когда у нее портилось настроение, она всегда топала, как слон.

– Да уж буду, и не сомневайся! Мало того, что моя, не побоюсь этого слова, муза сгинула, так с весною еще и аллергия обострилась. Вот что сейчас цветет?

– Алыча, – без выражения произнесла Мирей.

– Апчхи!

– Пусть исполнятся твои желания! – таким же бесцветным тоном проговорила она, озвучив сие несуразное высказывание затем лишь, что так принято в Провансе. – Еще слива, по-моему… И вишня.

– А-апчхи!

– Любви тебе! – мрачно сказала француженка, искоса взглянув на Розу. – Ах да, и сирень, под окнами химической лаборатории.

– А-а-апчхи! – расчихалась Роза и полезла в карман за платком.

– Пусть дни твои длятся вечно… – совсем уж хмуро присовокупила Мирей.

– Как странно ты выражаешься, – прогнусавила художница, принявшись сморкаться.

– Отдаю дань традиции, ничего личного, – понурившись, буркнула та.

«Милая, добрая Франция! Как скучаю я без тебя! Без твоих песен, т в о и х абстракционистов и без моего Жана!» – с болью подумала она, ощутив, как подкатывает к горлу жгучая волна, а на глаза наворачиваются слезы.

* * *

У Морриса Дезастро день с утра выдался пренеприятнейший. Всё у него не клеилось: с подручными он повздорил, бутыль лучшего шампанского расколотил вдребезги, и, по последним сведениям, его незаменимого консильери застрелили на собственной шхуне при входе в порт Пиреи. Сидя в дорогом эбеновом кресле, он в бессильной ярости комкал полу своего пальто, и на лбу его пролегли морщины под стать американским каньонам.

Тот, кто топтался у двери, похоже, понятия не имел, что как раз в эту минуту Моррис целится дротиком в подвешенную на перекладине мишень для дартс, причем яблочко мишени располагалось точь-в-точь на той же высоте, что и нос известителя. Войди он мгновением раньше, и нос его расквасило бы немилосердно.

– Босс, босс! – стуча зубами, проговорил он.

– Ну, чего еще?! Если очередная паршивая новость, то не обессудь, коль физиономию раскрашу так, что мама родная не узнает, – пригрозил Моррис, покручивая в пальцах следующий дротик.

– О нет, босс! Никак нет! – заюлил тот. – К вам посетитель, босс!

– Вот заладил! Босс-босс-босс! Тащи его сюда, гром и молния! И перестань колотиться, как черепушка на шесту! Раздражает!

В кабинет немедленно ввалился упитанный субьект в темных очках и с натертой до блеска лысиной. Моррис вытаращился на него, точно на пришельца из преисподней.

– Где вас носило, уважаемый синьор Каско?! – приторно-учтиво справился он. – Или я не поручал вам очитываться о каждом вашем шаге?!

– Да дело в том, – промямлил лысый, – что один шаг мой, хм-хм, растянулся на довольно длительный период…

– Чушь! – взревел Дезастро, подлетев к нему голодным коршуном. – Вам на выбор была предоставлена любая форма отчетности, а вы ни стенограммы, ни электронного сообщения накарябать не потрудились! Да за такую расхлябанность у нас в карцер сажают!

– Виноват, виноват! – по-собачьи угодничая, пролаял Каско. – В будущем обещаю докладывать по два раза на дню.

– В будущем, – растягивая слова, проговорил Моррис, – мои ребята живо переломают вам ребра, поступи вы иначе. Ну, так что там у вас? Кимура раздавлен? Покоится на морском дне?

– Не совсем.

– Значит, разобран на составные части, как какая-нибудь игрушечная модель? Или… А, понимаю! Вы скормили его останки пираньям!

Лысый усиленно замотал головой.

– Как?! Вы что, за дурака меня держите?! Являться в неположенный час, да еще и без результатов! А ну-ка, снимайте ваши глупые стекла! – вскинулся Дезастро, сдернув с него очки. Там, под оправой, прятались уже всем знакомые поросячьи глазки заместителя директора.

– Я… Я старался, – сбивчиво проговорил Каско-Туоно. – Очень старался! Кто ж знал, что у него отменная выправка? Он прострелил мне руку!

– Ай-яй-яй! – язвительно отозвался Моррис. – И вы не помазали йодом? Бедолага! Надо было к маменьке бежать, чтоб провела дезинфекцию!

Он стремительно подошел к окну, сквозь которое едва пробивался дневной свет, и, заложив руки за пояс, несколько минут стоял молча.

– Один недоумок сегодня прикончил моего лучшего агента, другой – упустил легкую добычу. Похоже, недоумки плодятся, как тараканы. Так надобно, чтоб и дохли с той же скоростью! – Он резко развернулся, и перед Туоно поплыли стены: прямо на него глядело слепое дуло револьвера.

– Пощадите, босс! – взмолился он, безвольно падая на колени. – Я ведь не с пустыми руками! Я… У меня в челноке связанная негритянка! Она была с ними!

– Негритянка?! – издевательски переспросил Моррис. – На что она мне?! Я прикажу ее утопить.

– Но она обладает ценными сведениями! Я думаю, ей известно, где скрывается Кимура.

– С ним уже работают мои сообщники. Слыхали что-нибудь об изобретателе Праксисе?

Туоно в отчаяньи развел руками.

– Значит, хорошо конспирируется, – усмехнулся Дезастро. – Раз уж вам не удалось прикончить вашего злейшего врага, это сделают люди компетентные. Но отныне за вашу жизнь я и гроша ломаного не дам. Шавка на привязи, хе-хе! Отведите его в камеру! – крикнул он громиле-охраннику.

– Что? – привскочил Туоно. – Нет! Не надо! Смею вас заверить, у меня грандиозные планы! Да я нафарширован планами!

– Подите, Стэйпл, нафаршируйте его чем-нибудь на ваше усмотрение, чтоб не вякал, – лениво распорядился Моррис.

Туоно при его словах заметно сник.

– То-то же!

Туполобый громила долго соображал, отменяется ли этим «то-то же» предыдущий приказ или команда «нафаршировать» по-прежнему в силе, но, когда Моррис бросил на него негодующий взгляд, счел за благо покинуть помещение с пленником в наручниках и уж на коридоре размышлять, каким бы содержимым его напичкать. В конце концов, выбор пал на котлеты и картофельное пюре, так что заместителю в его новых «покоях» был оказан поистине королевский прием.

«Черномазую – ко мне!» – скомандовал в трубку Моррис, когда недоумка под номером два увели с глаз долой. Дитя третьего мира, она оказалась куда приятней и миловидней, чем он ожидал. Густая копна черных, мелко вьющихся волос, матовая шоколадная кожа, выразительные глаза, пухлые губы… В общем, у «крестного отца» потекли слюнки, и он приказал отвести Клеопатру в свои апартаменты, чтобы вскорости к ней присоединиться. Но он даже не подозревал, с кем связался. Эта хитрая девчонка вскружила ему голову до потери пульса, заставила ходить за собой чуть ли не на четвереньках, и вот тут-то вся Моррисова организация запросто могла полететь в тартарары.

* * *

Аризу Кей искренне сопереживала своему корейскому другу, от души одобряя его сердечную склонность, однако ложкой дегтя, как всегда, был непокладистый характер Джулии. Попробуй, ублажи ее!

– Обещай, что будешь предусмотрителен, – сказала хранительница, передавая Кристиану очередное свое транспортирующее устройство. – Если она заартачится, хватай ее и без дальних разговоров – на виллу к вашему греку. Чует мое сердце, ему крайне необходима поддержка. В твоей табличке имеется голосовое устройство. Просто назови адрес, и она перенесет вас в нужное место.

– От всей души благодарю! – поклонился Кристиан. – Знать бы еще, как извести это неистребимое чувство вины, которое гложет меня с тех пор, как мы отправились в экспедицию по пустошам и деревням Крита. Образ Джулии неизгладимо запечатлелся в моей душе, но я не могу отделаться от мысли, что все мои попытки упростить затянувшееся наше путешествие, напротив, всё только усложняют. И стоит лишь на секунду в уме моем промелькнуть уверенности, что вот, ты ее покорил, ты можешь положиться на ее привязанность, как Джулия вновь выкидывает фортель.

– Понимаю, понимаю. Но не падай духом! Однажды вы помиритесь, станете не разлей вода, тогда ты и попомнишь мои слова.

– Они как бальзам на рану!

– Что еще я могу для тебя сделать? – раздумчиво сказала Аризу Кей, оглядывая его с ног до головы. – Кристиан Кимура – и без плаща… – она поцокала языком. – Не комильфо! Помнишь, ты как-то привозил мне свой старый френч? Я его заштопала, отутюжила – он теперь как новенький.

– О, не стоило беспокоиться!

– Бери, пока дают, – изобразив милую улыбку, сказала хранительница, и, едва она махнула рукой, перед Кристианом на вешалке повисло его давнишнее облачение.

– Твоя щедрость не знает границ, ты всегда отдаешь, – чуть ли не с укоризной заметил он. – Но я никогда не видел, чтобы ты что-нибудь брала…

– Ой-ой-ой, вот только не надо причислять меня к лику святых!

– Я испытываю серьезное беспокойство за твой сад. Он буквально разваливается!

– Восстановим! – беспечно отозвалась японка.

– Может, тебе нужны ресурсы извне? Какая-нибудь помощь? Хорошенько подумай, прежде чем отказываться.

– У нас тут свой круговорот в природе, так что восстановимся мы самостоятельно. Когда вы упечете за решетку этих ваших мафиози, добро пожаловать на ханами[52]52
  Праздник цветения сакуры (яп.)


[Закрыть]. Праздник будет грандиозный, побей меня гром!

Детвора вокруг них оживилась и загомонила – видно, заразилась энтузиазмом хранительницы. Кристиан пожал плечами.

– Что ж, ладно, будь по-твоему, – и, обратившись к беженцам: – Не поминайте лихом, друзья!

А те, как один, пожелали ему счастливого пути и на прощанье понасовали в руку засохших цветов.

– Обязательно возвращайтесь на виллу! Слышишь? Дай слово! – встрепенулась Аризу Кей, когда он приготовился жать на кнопку.

– Как только, так сразу, – пообещал Кимура, недоумевая, отчего она так на этом настаивает, и растворился в насыщенном влагой воздухе.

Материализовался он на каком-то безымянном взгорье, откуда видать было окрест на десятки километров. За косогором, догорая, рдело солнце, а в сосновом лесу, что тянулся вниз по склону холма, разухались совы да тоскливо завывал волк.

«И куда эта Джулия запропастилась?» – нервничал Кристиан, оглядывая долину. Ему совсем не улыбалось провести здесь ночь. Вокруг вились полчища комаров, и от их нескончаемого писка гудела голова, а с востока на лес надвигалась внушительная туча.

Он бегом спустился на луг, освещаемый бардовой полоскою над частоколом крон, и, споткнувшись о кочку, чуть не вспахал носом землю. Трава доставала ему по пояс, оранжевые соцветия ударялись о плащ, оставляя пятна пыльцы; а сиреневые метелки иван-чая колыхались от ветра и заслоняли обзор. На миг Кристиану показалось, будто на противоположном конце луга кто-то движется. Он ускорил шаг. Успокаивающе прожужжал над ухом и удалился в чапыжник величавый шмель, хлестнула по лицу раз-другой плетка душистого иван-чая. Движение, которое приметил поначалу человек-в-черном, прекратилось. Кто-то всматривался в него, всматривался опасливо и недоверчиво.

«Что ж, подожду, – решил он, не без тревоги наблюдая за скатывающимся в ельник багровеющим шаром. – Не хочу ее спугнуть». В том, что в зарослях притаилась Джулия, он уверился, будучи от нее еще на порядочном расстоянии.

Минута обоюдного молчания и бездвижия протекла для него, как час. Бешено колотилось сердце. Потом, сквозь мерное стрекотание сверчков и непрекращающийся комариный звон, он услыхал, вернее, ему почудилось, будто со стороны окутанного тенью кустарника не него мчится суховей. Зашуршали, пригибаясь, кипрей и полынь; легко-легко коснулись земли торопливые шаги, и вдруг что-то теплое и мягкое припало к нему, прижалось и обняло изо всей силы. И он, настигнутый волною неизъяснимой нежности, сомкнул объятия в ответ, погрузившись лицом в почти невесомую копну вьющихся волос.

– О, как же я извелся, пытаясь тебя найти!

– Я поступила глупо, ужасно глупо и непоследовательно! Простите меня, сэнсэй! – всхлипнула Джулия, чувствуя, что сжимают ее точно стальным обручем, и впервые радуясь этому ощущению.

– Будет, любовь моя! Теперь всё позади. Теперь я с тобою.

Стоит ли описывать, как перепугалась она, попав в местность, доселе ей не знакомую, как взбудоражил ее воображение дикий рев медведя, набредшего на малинник, как заставил прирасти к земле леденящий душу вой койота и каркающее лаянье лисицы. Девушка тысячу раз пожалела, что сбежала от учителя, тысячу тысяч раз – что заставила его страдать.

– Вы, наверное, и на край света последовали бы за мной…

– С телепортатором Аризу Кей это не так уж и сложно, – обмолвился Кристиан, гладя ее по голове.

В траве натужно стрекотали кузнечики, сновали взад-вперед деловитые жуки, по-прежнему надрывался комариный хор, но ни синьора-в-черном, ни красавицу-итальянку нимало сие не заботило: они были поглощены друг другом и друг в друге находили успокоение. Разноголосица ночного луга – а солнце уже давно село за горизонт – расцвела для них упоительной симфонией, невдалеке глухо ворчала так и не посмевшая пролиться дождем туча, да убаюкивающее шумел не враждебный теперь лес.

– Ты жизнь моя, – оглушительным шепотом проговорил Кимура. – И я б не мог вообразить с собою рядом никого прекрасней. Позволь же мне сопутствовать тебе.

– Совсем-совсем повсюду? – подняла глаза Джулия.

– Так, чтоб тебя не тяготить.

– Нам всё же стоит договориться, – проронила она, дрогнув от предстоящего объяснения. – Я потому так долго вас чуждалась, что не была уверена… – она запнулась, подыскивая слова. – Вы согласитесь быть мне просто братом?

– Братом? – переспросил Кристиан, и ей не удалось уловить его интонацию, отчего волнение ее заметно возросло.

– А я для вас – сестрой. Что ж тут такого?

Она зажмурилась, предвидя, к чему приведет столь неуклюжее и рискованное откровение, ведь иного подобное высказывание изрядно бы озадачило, ввело бы в заблуждение и, вернее всего, охладило бы любовный пыл настолько, насколько мороз побивает преждевременно распустившиеся почки. Но, вопреки ее предчувствию, Кристиан лишь крепче сжал ее в объятиях.

– Идеально! – прошептал он, и, несмотря на темноту, Джулия могла бы поклясться, что он светится от счастья. Ибо его «идеально» не отдавало ни каплей фальши и содержало в себе в равной степени безоговорочное согласие и граничащий с самозабвением восторг.

– Ты будешь восхитительной, безмерно обожаемой моей сестрою!

Тут уж настал ее черед засветиться от ликования.

– Как? Вы… Вы не против?

– Еще бы не против! – звонко рассмеялся Кристиан. – Да я и мечтать не смел о столь дивном предложении! Что может быть желанней и чище этого?!

Ночь блистала мириадами звезд; проплывали, минуя месяц, седые облачка. Луг преобразился и замер, завороженный убранством небес и непорочностию той любви, коей стал он свидетелем. Свежо и просторно было там. «Ш-ш-ш», – танцевали на ветру ветви ивы. «Р-р-ш, р-р-ш», – гнулся у озерного берега тростник. Где-то заунывно прокричал и метнулся к земле чеглок.

Безвестные путники условились дождаться рассвета. Они пересекли низменность, взобрались на холм, и в свете луны перед ними расстелилась бескрайняя степь.

– Где мы? – с придыханием спросила Джулия.

– Не берусь предположить, – сказал Кимура. – Хотя… Быть может, это Сирия. А может, Ливан. – И потом, отвечая скорее своим мыслям: – Думаю, Аризу не станет возражать, если я выполню обещание чуть позже.

– Какое обещание? – вскинула голову Венто. Но тот лишь ласково привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

Шел пятый час, когда на востоке заалело небо. Озарились макушки заспавшихся деревьев, отступила тьма, и то, что открылось нашим пилигримам, превзошло все их чаяния: степь, насколько хватало глаз, сверкала золотом, подобно драгоценному слитку непомерной величины. Нетронутая, густо колосилась пшеница, да разливалась в воздухе беззаботная песня жаворонка. На широком, предваряющем ниву тракте лежала глубокая пыль; казалось, ступишь в нее – провалишься по колено. Теплый ветер гнал золотые волны, проникал под кожу, вливал золото в артерии, и новое, безудержное стремление к свободе зарождалось в душе. Вдохнув полной грудью, Джулия обернулась к учителю и, встретив его восторженный взгляд, схватила за руку.

– Быстрей, туда!

Кристиан последовал за ней с готовностью, с почти детским увлечением, как если бы она звала его в сказку. И вспомнилось ему, как не в совсем благополучные годы отрочества он вот так же гулял в рапсовых полях Южной Кореи, и, как позднее, в юности, убегал в девственные леса Сихотэ-Алиня, чтобы забыться, побороть уныние и стряхнуть ярмо гнетущих забот. Но теперь всё обстояло совершенно иначе: теперь он шел не утолить печаль, но приобщиться к торжеству природы и разделить переполнявшую его радость с самым дорогим для него человеком.

Они удостоили желтую дорогу несколькими парами следов, и Джулии представлялось, будто ступает она в бархатных башмаках, а дорога вымощена рахат-лукумом. Как отрадно было стоять потом в океане из спелых колосьев, легко-легко касаться ворсистых соцветий и вдыхать теплый и пряный аромат злаков! Они танцевали и смеялись, не замечая ничего вокруг: ни того, как по тракту прошел в тяжелых сапогах черный от загара пахарь, ни воловьей упряжки, везшей с бахчи оранжевые дыни, ни взвившейся над полем стаи грачей с лоснящимися от солнца крыльями…

Они были счастливее всех на свете, и этот мир по праву принадлежал им.