Текст книги "«Битлз» in the USSR, или Иное небо"

Автор книги: Юлий Буркин

Соавторы: Алексей Большанин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Наш русский менеджер, – пояснил Пол Ольге. – Бывший. Замечательный человек!

– А на западном фронте подняла знамя разоружения и борьбы за мир другая весьма известная в кругах шоу-бизнеса особа.

Появилась фотография Йоко. Она сидела за столом перед микрофоном и давала кому-то интервью. Джон вздрогнул и впился взглядом в экран. В лице Йоко появилось что-то новое. Она, как всегда, носила свои черные очки, своеобычно сдержанно улыбалась, но… Оказалось, что это вовсе не фотография, а кадр кинохроники. Йоко качнулась к микрофону и сказала:

– То, что делает сейчас в России мой муж и его друзья, не должно иметь преходящий характер. Если все, кто любит их песни, будут бороться за мир, мир изменится.

– Миссис Леннон, а когда наконец выйдет ваша, анонсированная еще месяц назад пластинка? – задал вопрос невидимый телезрителю журналист.

– Альбом готов, – отозвалась Йоко. – Но есть большая вероятность, что он останется в нашем семейном архиве. Хорошенько подумав, я решила, что из нас двоих музыкой все-таки должен заниматься Джон, у него это получается немного лучше.

За кадром раздался одобрительный смех нескольких человек.

– А я, – продолжила Йоко, – буду заниматься тем, к чему чувствую настоящее призвание – миротворческой и благотворительной деятельностью…

– Слышь, Джон, – повернулся к другу Харрисон. – А она изменилась. Просто другая стала. Даже внешне.

– Разберемся, – пообещал Джон и отвернулся, чтобы Джордж не заметил слезу, которую он не смог сдержать. Он и сам не мог понять, что заставляет его плакать – тоска, радость, или домашняя настойка фантаста…

Передача закончилась.

– Интересные дела заворачиваются, – заметила Валентина Александровна, выключая телевизор. – Так, глядишь, мы и до лучших времен доживем.

– Не доживем, а создадим, – поправил ее муж. – Мы сами построим эти лучшие времена. Ты посмотри, что делают с миром вот эти ребята, – указал он на «битлов». – Они меняют его. И он станет таким, каким должен быть.

– Каким? – заинтересовался Джон. – Таким, как СССР?

– Да не приведи господи, – даже перекрестился атеист Колупаев. – И не таким, как США или Англия. А таким, как Мир Полудня у Стругацких. И я вам объясню, что это такое, дам нужные книги, познакомлю с людьми. Вы действительно не случайно у меня оказались.

Его перебила Ольга, которая куда-то выходила и потеряла нить разговора:

– Кстати, не одного моего папу заметил правитель его страны. Вы ведь вроде какие-то ордена из рук своей королевы получали?

– Орден Британской империи, – с гордостью отозвался Пол. – И автоматически стали баронетами.

– Я свой обратно вернул, – сообщил Джон с ухмылкой.

– Достойный поступок, – похвалил Виктор Дмитриевич. – А вот у меня квартиру вернуть духу не хватило.

– А вы? – спросила Ольга у Пола.

– Еще чего, – отозвался тот, доставая из кофра гитару. – Награда заслуженная, и я свой орден никому не отдам. Потому что я пишу отличные песни. Лучшие в мире. Вот так-то. – И он принялся вполголоса напевать «Little Lamb/ Dragonfly»*, одну из самых лиричных своих вещей, способных растопить сердце любой женщины. [* «Ягненок/ Стрекоза» (англ.) – песня Пола Маккартни из альбома «Red Rose Speedway».] По его, во всяком случае, мнению.

Джон только покачал головой и обратился к Колупаеву:

– Виктор, Джулиан сказал, что вы не только писатель, но ученый и философ. Вот Джордж у нас тоже философствует в свободное от музыки время. И нас к этому склоняет.

– Как ученый я, пожалуй, эмереттист, – сообщил Колупаев Харрисону.

Тот кивнул и отозвался:

– Эмереттизм мне тоже близок. Я верю в мультиверсум, в теорию струн. Допускаю, что с атомом водорода учеными был достигнут физический эквивалент «Кошки Шредингера».

– С атомом гелия, – поправил Колупаев.

Джон поворачивал голову то к одному, то к другому собеседникам.

– Да, пусть, – согласился Джордж. – Но я-то не ученый. Вы основываетесь на логике, квантовой теории, ищите порталы. А я уверен, что параллельные миры доступны при помощи иррациональных методов. Например, по Кастанеде – при помощи сдвига «точки сборки» в области наибольшей частоты самофиксации.

Теперь кивнул Колупаев:

– То есть во время медитации. Что ж, я также принимаю эту теорию.

– Эй, алё, – не выдержал Джон. – Я, конечно, дико извиняюсь, но я тоже здесь как бы присутствую. И хотел бы поучаствовать в диспуте. Что это за кошка, объясните мне, пожалуйста. И заодно, что за «теория струн»? Это ведь не про гитару, я чувствую?

Джордж и Колупаев засмеялись.

8

– Насчет кота, – начал Виктор Дмитриевич, – тут дело гакое. В квантовой механике есть такой термин «суперпозиция», го есть необычное, сверхобычное положение. Ну, например, когда ядро атома находится в состоянии полураспада, то принято считать, что оно одновременно и распалось и не распалось. Потому что может быть и то, и другое. Физика Шредингера такой подход не устраивал, и он предложил мысленный эксперимент. Представьте себе закрытый ящик.

Колупав обрисовал руками контур, и Джон кивнул:

– Представил.

– Хорошо. А в ящике – кот. И механизм, который устроен так, что, если ядро распадется, откроется емкость с ядовитым газом, и кот, бедолага, подохнет. А если ядро не распадется, то кот останется жив.

– Живодёрство какое-то, – заметил Джон.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Виктор Дмитриевич. – Эксперимент умозрительный, на самом деле никто котов не обижает.

– Умозрительное живодёрство, – кивнул Джон.

– Так вот, – продолжил писатель. – Если ядро атома находится в состоянии суперпозиции, то есть если ядро одновременно и распалось и не распалось, то выходит, что и кот находится в состоянии суперпозиции – он одновременно и живой и дохлый. Живодохлый.

– Бред, – сказал Джон и допил кружку одним большим глотком.

– Вот и Шрёдингер посчитал, что это бред.

– И зачем это все нужно было?

– Чтобы найти истину. Ведь признавая возможность состояния суперпозиции, а в квантовой механике это общее место, физики практически признают существование параллельных реальностей. В одной ядро распалось, а в другой – нет. В одной кот жив, в другой – что называется, склеил ласты.

– А вы в параллельные миры не верите? – уточнил Джон.

– Я-то верю. Очень даже верю. Но кот Шредингера тут ни при чем.

– А что при чем? – Джон заметно заволновался.

– Вот смотрите, мы говорим «линия жизни». Что это значит? Это значит, что наш трехмерный мир движется по еще одной линии, по еще одному измерению под названием «время». Так?

– Допустим.

– А прямая состоит из точек. И прямая времени состоит из точек времени – из бесконечно малых, нулевых, отрезков времени. Из «стоп-кадров», так сказать.

– И что теперь?

– А сколько линий может пройти через точку?

– Сколько? – повторил Джон озадаченно.

– Ёлки-палки, молодой человек, вы в школе учились? – возмутился Колупаев. – Это же элементарная геометрия для начальных классов!

– Бесконечное количество, профессор! – выкрикнул Пол, прекратив играть на гитаре.

– Молодец, студент Маккартни, – ободряюще кивнул Виктор Дмитриевич. – Вам зачет. А вот ваш однокашник Леннон сегодня совершенно не готов.

– Это потому, что он вместо того, чтобы готовиться, рок-н-ролльные пластинки слушал, – поябедничал студент Маккартни.

– Ну, может, это ему в жизни пригодится больше, – примирительно сказал профессор Колупаев.

– Я все понял! – воскликнул Джон. – Через каждую точку нашего времени проходит бесконечное количество других времен! Так, что ли?

– А через каждую точку этих времен также проходит бесконечное число других? – предположил Джордж.

– Я знал, что вы сообразительные ребята, – заметил Колупаев. – Все эти линии – это бесконечное число возможностей дальнейшего или параллельного развития событий. Только правильнее говорить не о линиях, а о «лучах». То есть в каждой последующей точке время как бы разветвляется на бесконечное число вероятных продолжений.

– Тогда я не понимаю, почему для нас всегда существует одно-единственное продолжение? – спросил Джон.

– Потому что мы так устроены, – ответил писатель. – Мы – трехмерные существа в четырехмерном мире. На самом же деле измерений бесконечное множество, а мы ползем от одной точки к другой, прокладывая свою ниточку судьбы в океане событий, происходящих в других измерениях, в других временах, и океан этот состоит как раз из таких ниточек, или «струн».

– Океан времен, океан миров, океан судеб… – пробормотал Джон.

– Похоже на наш мультик, – заметил Пол.

– На какой мультик? – заинтересовался Виктор Дмитриевич.

– Это Пол говорит про «Желтую подводную лодку», – просветила дочь. – Знаменитый мультфильм.

– Его, говорят, даже в голливудской киноакадемии изучают, – похвастался Пол. – Там с нами происходят разные невероятные события. Мы то старимся, то превращаемся в детей, то летим, то плывем под водой, попадаем в другие миры, превращаемся в других существ… Никакой логики.

– Как в «Алисе в стране чудес», – подсказал Колупаев.

– Вот именно, – кивнул Пол. – Никогда не понимал эту книгу.

– А я всегда любил ее, – заметил Джон.

– А вы знаете, что Льюис Кэролл был математиком? – спросил Колупаев с улыбкой. – И философом. Я думаю, он был гением и значительно опередил свое время в понимании мира. Но выразить это понимание языком тогдашней науки не мог, вот и написал эту сказку.

– А еще он бывал в России, – сообщил Джордж. – Я читал его российский дневник.

– Ты все-таки странный, Джордж, – сказал Пол, вновь отключился от разговора и тихонечко заиграл «Бип-Боп», исподтишка поглядывая на занятую переводом Ольгу.

– То есть вы хотите сказать, что возможно все? – с напором спросил Джон.

– Даже больше того. Все уже есть, – уточнил писатель. – Для меня это совершенно очевидно. Но на каких-то иных линиях, в иных местах. На каких-то иных струнах судьбы.

– А как на них попасть?

– Вы спрашиваете меня, как попасть в параллельные миры?

– Вот именно. – Джон вдруг помрачнел, лицо его побледнело и заострилось.

– Что это с тобой? – забеспокоился Джордж.

– Ты помнишь тех цыганок на Красной площади? – закуривая, спросил Джон.

Джордж кивнул.

– Так вот. Мне кажется, я тогда этим вашим котом и был. И где-то, куда заглянула эта цыганка, меня уже нет.

Джон вкратце рассказал Колупаеву о том диком московском эпизоде. Писатель задумчиво посмотрел на Леннона сквозь сизый дым от «Примы».

– Что ж, вполне может быть. Только не понимаю, почему это вас беспокоит. В этом мире вы живы и здоровы. И слава богу.

– Не знаю. Мне всегда хотелось выйти за рамки, заглянуть за горизонт. Узнать, какого цвета вещи в темноте. Чем пахнут звезды.

– И о чем разговаривают дельфины, – подсказал Джордж. Колупаев уважительно покачал головой.

– Так как попасть в параллельный мир? – настойчиво спросил Джон.

– Индейцы курят для этого кактус пейот, – сообщил Джордж.

– Да-да, – кивнул Виктор Дмитриевич. – Есть такие методы. Только невозможно точно сказать, действительно ли люди при этом бывают в параллельных мирах, или просто галлюцинируют. Хотя…

– Вы ведь фантаст? – вновь отвлекшись от гитары, сказал Пол чуть пренебрежительно. – Что значит, «есть всё»? Вы хотите сказать, что есть и такие миры, где у нас вместо носов хоботы, а есть – где мы все осьминоги?… Ерунда!

– В отличие от вашего друга, вы крепко стоите на земле, Пол, и это тоже достойно уважения, – усмехнулся писатель. – Скажите, а присниться вам такое может – мир, где у вас есть хобот или где у вас восемь рук?

– Присниться что угодно может.

– А я как раз хотел сказать, что опыты с пейотом не такие уж бессмысленные. Возможно, наши галлюцинации, наши сны, это тоже путешествия в параллельные миры. – Виктор Дмитриевич прикурил новую сигарету от старой и загасил окурок. – Мир состоит из вероятностей, какие-то из них долгие, а какие-то купируются, так сказать. И наша психика, находясь в пограничном состоянии, во сне или под действием галлюциногенов, способна бывать даже в самых маловероятных нестойких мирах… Понимаете, Джон, наше сознание – это прибор, созданный для того, чтобы двигаться по нашей линии времени и не соскальзывать с нее в бездну. А если ты все-таки станешь воспринимать иную реальность, это будет означать, что твоя психика не в порядке.

– То есть, что я сошел с ума?

– Вот именно.

– Черт! И наша реальность – единственная, имеющая бесконечное продолжение?

– Да нет же! – Виктор Дмитриевич затянулся сигаретой. Валентина Александровна помахала всем рукой и ушла спать.

– Конечно же, нет. Существуют и жизнестойкие линии. Другое дело, я не верю, что с линии на линию можно перескакивать. Я не верю разговорам о путешествиях в параллельные миры… Но кое-кто считает, что это возможно. Есть, например, в Томском НИИ оптики атмосферы один персонаж…

И писатель с легкой иронией в голосе стал рассказывать о своем знакомом, Вилене Петровиче Корнееве, кандидате технических наук, который уже несколько лет в свободное от работы (а часто и в рабочее) время занимается тематикой параллельных миров.

Особенно Корнеева заинтересовали так называемые «зеркала Козырева», о которых он узнал, когда писал диссертацию о вполне безобидных «глухих зеркалах», применяемых в лазерах. Он был бы рад и сам построить «зеркало Козырева», но где взять необходимые материалы?

Однако на ловца и зверь бежит. Однажды институт по чьей-то ошибке вместо заказанной латуни получил полтонны прекрасного полированного алюминия. Сначала его попытались сбагрить подшефному заводу, а когда не вышло, раздали по лабораториям, и внезапно Корнеев оказался счастливым владельцем того самого дефицитного материала, о котором не смел и мечтать.

Засиживаясь на работе до ночи, он стал мастерить «зеркало Козырева», и через две недели конструкция была готова. Чтобы проверить ее работоспособность, нужно было поместить в нее что-нибудь органическое и посмотреть, что будет. Под рукой оказалась только непонятно откуда взявшаяся пачка дрожжей. Недолго думая, Вилен сунул дрожжи в аппарат и ушел домой спать.

А наутро его вызвали на ковер и строго спросили, зачем ему понадобилась в промышленных масштабах, около сотни килограммов зимаза (результат брожения дрожжей) и не пытается ли он использовать достижение немецкого химика с говорящей фамилией Бухнер в каких-то иных, вовсе не научных, целях.

Вилен с трудом, но оправдался, однако ему пришлось просидеть четыре часа у своего друга, вахтера и бывшего филолога, Саввыча, пока его лабораторию отмывали и тщательно проветривали.

Он утвердился в мысли, что зеркала определенно влияют на ход времени объекта испытаний. Той же ночью он самолично сел в кресло и проторчал в нем два часа, но ничего не почувствовал. Потом он поочередно провел опыты почти со всеми сотрудниками института, но всё безрезультатно.

Корнеев впал в отчаяние. Вот уже два года каждый вечер он проводит испытания «зеркала» – на мышах, на кошках, на собаках и на людях, изыскивая все новых и новых волонтеров, но ничегошеньки сверхъестественного с ними со всеми не происходит.

Если бы не «дрожжи первой ночи», Вилен решил бы, что «зеркала» – пустышка, фикция, и прекратил бы попытки. Но откуда-то они появились, эти десятки вонючих килограммов! Значит, имела место какая-то флюктуация времени!

– Параллельно, – заканчивал свой рассказ Виктор Дмитриевич, – Вилен подводит теоретическую базу под существование иных миров, и тут он преуспел значительно больше, нежели на практике. Собственно, все, что я вам по этой теме рассказал, – дилетантские выжимки из его работ. Еще один только раз повезло Вилену. Когда в кресле подопытного оказался некто Коновалов Сергей Александрович тысяча девятьсот тридцать шестого года рождения. Сел и тут же потерял сознание. А когда, спустя полчаса, очнулся, рассказал, что ему сорок три года, он живет в городе Снежинске, работает в телеателье и имеет двоих детей. Возраст Коновалова совпадал с реальным, но он был бездетным и нигде не работал уже восемь лет.

Вилен Корнеев был готов поздравить себя с победой, если бы не одна подробность: Сергей Александрович Коновалов потерял работу и до времени стал пенсионером в связи с болезнью. Все эти восемь лет он регулярно проходил стационарное лечение в психиатрической больнице «Сосновый бор» с диагнозом диссоциативное расстройство идентичности. Так что победа была пирровой.

– Но если нет внятного экспериментального подтверждения, то теория ничего не стоит, – покачал головой Джордж.

– Но дрожжи-то были, – возразил Виктор Дмитриевич. – Институт пропах насквозь.

– Дрожжи – не люди, – философски заметил Джордж.

– Не может быть! – засмеялся Колупаев.

Джордж, не поняв шутки, озадаченно на него посмотрел.

– Виктор, – словно очнувшись, прервал его Джон. – Ты можешь нас свозить к этому своему другу? Как волонтеров.

Колупаев нахмурился.

– У нас что сегодня? Суббота? – Он виновато развел руками. – Очень сожалею, Джон. Сегодня дежурит Саввыч, то есть Владимир Саввович Сухотин, а у нас ним… Не то чтобы вражда, но… Затаил он на нас обиду, в общем. Считает, что его из партии и из университета из-за нас выгнали. И докторскую его завалили.

– Папа, не из-за нас, а из-за меня! – покраснев, возразила Ольга.

– В общем, долго рассказывать, неприятная история, – махнул рукой Виктор Дмитриевич. – Вы уж извините. Хотя… Есть вариант. Я позвоню Вилену, усажу вас в такси, а он встретит вас у входа в институт.

– Atlishna! – блеснул Джон русским словом. – Джордж, ты как?

– А долго ехать? – поинтересовался осторожный Харрисон.

– Если таксист честный попадется, минут пятнадцать.

– А мне все это как-то неинтересно, – улыбнулся Пол своей фирменной улыбкой. – Я бы остался тут, если вы не против, Виктор. Не возражаете, Ольга?

– Пол, я не возражаю, – потупилась она, – ноя как раз собиралась сказать, что иду спать. С вами ужасно интересно, и такое бывает раз в жизни, но мне завтра с утра в университет.

– Зато я с удовольствием посижу с вами еще хоть час, хоть два, – заверил Виктор Дмитриевич. – Да хоть всю ночь. Наливка еще имеется, кроме того, у меня, между прочим, есть мандолина, и если мы сыграем что-нибудь дуэтом, я буду хвастаться этим всю жизнь.

– Папа отлично играет, – заверила Ольга и поднялась. – Спокойной ночи. Я надеюсь, мы еще увидимся.

Она ушла, Пол поскучнел, а Виктор Дмитриевич подошел к телефону.

– Виль, – сказал он, набрав номер. – Привет. Не спишь? Ну, я так и думал. Прости, что поздно. Ты, пожалуйста, не удивляйся и много вопросов не задавай, но сейчас к тебе приедут «битлы» – Джон Леннон и Джордж Харрисон. Хотят в твои зеркала. Да нет, какой розыгрыш! Для розыгрыша глуповато как-то, нет? – Он немножко постоял молча с трубкой у уха, выслушивая собеседника, потом сказал: – Ну, все, встречай у дверей института.

– Did your friend believe you?* – спросил Джон. [* Твой друг поверил тебе? (англ.)]

– He believes in other worlds…** – усмехнулся Джордж. [** Он верит в другие миры… (англ.)]

– Билив… билив… – наморщил лоб Колупаев. – А! – понял он, о чем речь, и, с трудом подбирая английские слова, пояснил. – Yes! He watch TV, and know, that you…*** э-э…1п Tomsk now****. [*** Да! Он смотрит телевидение и знает что вы… (англ.)**** В Томске (англ.).]

Пол сообразил, что ему предстоит куковать тут не только без женского общества, но и без нормального общения и сказал Джону:

– Я все-таки тоже поеду с вами.

– Это правильно, – кивнул Джон. – Мне тогда и Линде в глаза как-то проще смотреть будет.

Пол укоризненно покачал головой, но ничего не ответил. Вместо этого обернулся к хозяину и сказал:

– I'll go with them*. [* Я пойду с ними (англ.).]

При этом он указал на себя, на дверь, на Джона с Джорджем, потом показал сначала три пальца, а потом двумя изобразил бегущего человечка.

– Ну, что ж, – развел руками хозяин. – Жаль, конечно. Стало быть, не получится у меня дуэтом нашим хвастаться…

Вчетвером, точнее, впятером, если считать собаку Нельму, они вышли на улицу Красноармейскую. Гитару Пол не взял – будет повод зайти еще. Колупаев поймал такси, сунул водителю десять рублей и листок с адресом Вилена Корнеева, его и своим телефоном.

– Отвези их в Академгородок к НИИ оптики атмосферы. Знаешь, где он?

– Обижаешь, – скривился таксист.

– Если что, звони сюда, – показал писатель номер на листке. – Или сюда – мне, – показал он другой номер. – Они иностранцы, сами могут не сообразить.

– Добро, командир, – кивнул таксист, и машина рванула с места.

Виктор Дмитриевич постоял еще немного, глядя ей вслед, и двинулся домой, отпустив Нельму с поводка.

Доехали быстро. Остановившись перед зданием института, таксист написал на листочке с адресом число «25» и показал сидящему рядом Джону.

– Наш друг уже заплатил тебе! – возмутился Джон.

– А? Что? Не понимаю! С вас за ночной тариф причитается. Читать умеете? Еще двадцать пять рублей!

– Чего ему надо? – спросил Джордж, который продремал всю дорогу.

– Деньги вымогает, сукин сын. Nyet! – отрезал Джон и стал вылезать из машины.

– Я те покажу «нет», хиппарь недорезанный, ща-ас… – Рукой с наколкой водитель начал нашаривать что-то под сиденьем.

Раздался скрип шагов по снегу. В водительское окно постучала фигура в мохнатой шубе. Постучала стволом берданки.

– Эй, ну-ка открывай.

Водитель ругнулся и приоткрыл дверь.

– И что мы тут делаем, возле режимного объекта за полночь? – грозно поинтересовался сторож в ушанке и в тонких дорогих очках.

– Вот, не хотят платить за проезд, а с них еще четвертной! – пожаловался таксист. – И не понимают по-нашему ни хрена, а мне порожняком из Академа тащиться.

Сторож заглянул на заднее сиденье и присвистнул от удивления, потом перевел взгляд на панель приборов.

– А на счетчике-то восемь рублей или не по глазам? – спросил он водителя с насмешливой угрозой.

– Так это, тариф ночной, двойной!

Пол вынул из кармана пачку денег и сунул водителю под нос купюру с цифрой «десять». Троица выбралась из машины.

– Эх ты, олух необразованный, – сказал сторож таксисту. – Знал бы хоть, кого вез!

– За базаром следи, – запихивая деньги во внутренний карман, отозвался водитель. – Мне кого везти – до лампочки, хоть папу римского.

Он хлопнул дверцей, дал по газам и юзом выехал на дорогу. А сторож на хорошем английском поприветствовал:

– Ну, гости дорогие, господа Леннон, Маккартни и Харрисон, добро пожаловать в томский научный центр. Я уже все знаю – и про концерт ваш потрясающий, и что на барабанах наш паренек отличился, все только об этом и говорят. Вы, конечно, в гостиницу ехали, а этот уголовник вас завез черт-те куда? Ничего, я его номер запомнил. Кстати, меня зовут Владимир Саввович.

Джон, Пол и Джордж пожали сторожу руку. Леннон протянул листок с адресом и телефоном. Владимир приподнял очки, вчитываясь.

– Вот как! Так вы к Вилю нашему, то есть к Вилену Петровичу! Тогда – никакой ошибки. Еще раз добро пожаловать. У меня пока подождете, погреетесь.

Они вошли в здание, сторож запер дверь ключом из громадной связки и провел гостей вниз, в комнатушку в цокольном этаже. Тут были топчан, стол с электроплитой и два стула. В углу на табуретке покоился маленький телевизор, на стене перед столом висели график дежурств и календарь уходящего года с олимпийским мишкой в центре. На столе стояли стеклянная банка с кипятильником внутри и что-то закрытое чайной варежкой.

– А я тут чифирю помаленьку, – смущенно сказал Владимир. – Сменщик научил.

– Chifiroo? – не понял Джон.

– Чифирь – это очень крепкий чай, – пояснил Владимир. – Просто повергающий в уныние крепкий чай. Напиток заключенных, заменяет в тюрьмах спиртное.

– Опьяняет? – усомнился Джон.

– Скорее, взбадривает. – Сторож снял варежку. – Но и не без этого. Рискнете?

Он достал из тумбы стола четыре стакана и плеснул в каждый по глотку густой, черной как нефть, исходящей терпким паром жидкости. Поднял свой стакан.

– Макка, ты как? – посмотрел Джон на товарища.

Тот пожал плечами и взял стакан в руки. Джон последовал его примеру. Джордж помедлил. Джон, Пол и сторож, чокнувшись, выпили. Глаза у британцев полезли на лоб. Владимир поспешно протянул им по кусочку рафинада, и они судорожно сунули сахар в рот.

– Взбадривает? – уточнил Джордж.

– Мем-мым, – кивнул Пол.

– Очень, – перевел сторож.

– Ну, тогда… Мне бы надо. Джордж удар чифирем выдержал лучше товарищей.

– Четверть часа примерно надо подождать, пока эффект проявится, – сообщил Саввыч. – Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.

Все уселись на топчан и немного посидели молча. Новичкам хватило и пяти минут.

– Вот скажи, Вальдемар… – Джон враз сильно опьянел, снял очки, стал их протирать, уронил на стол в лужу чифиря, опять нацепил на нос. – Вот живем мы на Земле, а зачем? – Он испытывал подъем и нездоровое возбуждение. Хотелось то ли обнять кого-нибудь, то ли набить ему же морду.

Пол захихикал, увидев возле календаря собственное черно-белое фото очень плохого качества, явно вырезанное из какого-то журнала.

Джордж переживал так называемое «парадоксальное действие», которое иногда оказывает этот суровый напиток. Понуро опустив голову, он немного посидел, а потом лег на топчан за спиной товарищей и поджал ноги.

– Ну, и вопросики у вас, Джон, – раздался голос сторожа из-под завесы дыма от невахтерской сигареты с фильтром. – Глубокие. За то и уважаем. Но ответу меня есть. Мы ведь тоже вопросы разные себе задаем. Смысл жизни человек устанавливает себе сам. Собственно, смысл жизни и цель жизни – одно и то же. Ну а кто цели себе не ставит, тот и живет бесцельно, бессмысленно.

Вахтер Сухотин разлил еще по глотку. Пол и Джон отпили. Джон помотал головой.

– Нет, ты меня не понял, – сказал он. – Я о глобальном, комосо… космогоническом… Для всего мира, человечества.

– Для мира? Ладно. – Владимир поудобнее уселся на табуретке. – Только давайте по порядку. С человеком разобрались, перейдем к нации, а потом уже и про все человечество можно.

– Валяй, – кивнул Джон.

Пол оторвал взгляд от стены с собственной физиономией десятилетней давности и тоже кивнул.

– Вы какой-то необычный сторож, – заметил он.

– Есть такое дело, – согласился тот. – Это у вас, на загнивающем Западе, высшее образование получают для карьеры, а у нас по-всякому бывает.

– Ну, так что там, про нации? – нетерпеливо перебил Джон.

– Да, давайте о важном. Если говорить о смысле существования целых народов, то начинать нужно с так называемой «национальной идеи».

– Вы в это верите? – посмотрел на него Пол с сомнением. – Что у целых народов есть какие-то общие идеи, не навязанные политиками?

– Конечно. Не могу говорить обо всех народах, я недостаточно компетентен для этого, но могу о русских, потому что живу здесь, и об американцах, потому что их идея четко сформулирована и всем известна. – Необычный вахтер подлил чифиря. – Вы ведь знаете, что такое «американская мечта»?

– Синдерелла, – пробормотал за спиной Джордж.

– Вот именно. Золушка. Будь ты хоть негр преклонных годов, если не дурак и будешь пахать, заработаешь и денег, и социальный статус. Всё. Но вот что интересно. – Владимир встал и начал расхаживать по комнате. – Американская мечта сформулирована, а вот о русской идее наши философы говорят уже лет сто и даже больше, а так ничего толком и не сказали. Но мы, филологи, способны дать ей четкую формулировку.

Джордж с трудом сел, прислонившись спиной к коврику.

– Начнем с Америки. Есть ли у американцев общепризнанная «книга всех времен и народов»? Есть такая. Это «Унесенные ветром» Маргарет Митчел. Не читали?

– Я кино смотрел, – вспомнил Пол. – Там еще актриса такая, миловидная…

– Вивьен Ли, – подсказал Джон.

– Я тоже видел, – кивнул Джордж.

– Отлично! Кино – не фонтан, прямо скажем, Станиславским там и не пахнет. Но сюжет выдержан. Итак, два главных героя – Скарлетт О'Хара и Рет Батлер. Он во время войны продает оружие противнику, а она, выходя за него замуж, торгует собой. Но оба они – на высоте социальной лестницы, оба добиваются того, чего жаждут, – благосостояния и статуса. И американцы души в них не чают, несмотря на то что оба эти персонажа, с нашей точки зрения, абсолютно безнравственны. Лги, обманывай, ступай по головам, но если ты добрался до верха – честь тебе и хвала. Именно потому американцы так и любят эту книгу, что оба ее главных героя являются яркими выразителями пресловутой «американской мечты»… Джон крякнул.

– Вас послушать, прямо какие-то сыны Вельзевула эти американцы. А я вот живу в США и вижу там вполне нормальных людей.

– Ваш круг, Джон, это одно, а нечто, складывающееся из общих черточек подавляющего большинства граждан страны – совсем другое. Эти черточки заложены в них генетически. Вспомните, кто такие американцы. Откуда они взялись? Примчались из-за океана орды предприимчивых, жаждущих «хорошей жизни» людей, перебили бизонов, загнали в резервации индейцев и стали изо всех сил процветать…

– Всё так, – сказал Джордж. – И что теперь, «русская идея» будет диаметрально противоположна? Исключительно гуманная, к этому вы ведете? И вообще, ваше деление мира на «русских» и «американцев» некорректно. Есть еще Восток, Индия…

– Минуточку, – остановил его ученый сторож. – Я вовсе не делю мир на белое и черное, я знаю, что есть множество других цветов и оттенков.

Он достал сигарету «Родопи» и закурил.

– Но меня интересует именно русская идея. А американская мечта удобна, так как хорошо известна и, повторю, четко сформулирована.

– Ладно, – кивнул Джордж. – Так какая любимая книга у русских? Ведь к этому вы клоните?

– Да вы умница, Джордж! – сказал сторож-филолог, полез под стол и достал большую темную бутылку вермута. Зажег спичку, поднес ее к белой пластиковой пробке, та почернела и скукожилась. Саввыч снял ее, разлил вино в три стакана и вопросительно посмотрел на Джорджа. Но тот отрицательно помотал головой, показав почти полную еще кружку с чифирем.

Выпили за филологию.

– Итак, любимая книга русских…

– «Идиот»! – воскликнул Джон и захохотал. – «Идиот» Достоевского, я даже пробовал его читать. Нудятина редкостная. Русская идея – идиотизм?!

– Ах, Леннон, Леннон, мне стыдно за вас, – погрозил Владимир пальцем. – Стыдно за эту манеру вуа… вульгаризировать. Вы, братец мой, невежественны.

Джон притворно потупился, а Пол заметил:

– А он из нас еще самый умный. Владимир пропустил шутку мимо ушей.

– Есть в России другая книга, – сообщил он. – Книга, заставляющая трепетать в резонанс всякую русскую душу. «Идиот» – прекрасное произведение, но речь пойдет не о нем. И тут уж вам придется поверить мне на слово, эту книгу вы точно не читали. «Мастер и Маргарита». Мениппея Михаила Булгакова. Но, как это бывает в России, главная наша книга – под запретом. Из-за нее-то я всего и лишился. – Владимир тяжело сел за стол, разлил по стаканам вино. – И из-за «Ивана Денисовича». Но сейчас не об этом. – Сухотин посмотрел на будильник, стоявший на столе. – Однако не торопится наш Вилен. Как бы не случилось с ним чего. Но вернемся к «Мастеру и Маргарите». Поверьте, большинство тех русских людей, которым удалось прочитать эту книгу, считают ее своей любимой. По аналогии с «Унесенными ветром» предположим, что в характерах главных героев этой книги отражена искомая нами русская идея.