Текст книги "«Битлз» in the USSR, или Иное небо"

Автор книги: Юлий Буркин

Соавторы: Алексей Большанин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Алексей Большанин, Юлий Буркин
«Битлз» in the USSR, или Иное небо

Действие фантастического романа Алексея Большанина и Юлия Буркина разворачивается в СССР образца 1980 года – на фоне олимпийских колец и загнивающего социализма происходит нечто поистине невероятное: Джон Леннон жив, «Битлз» снова вместе и прилетают на гастроли в Союз.

ПАЛЬМИРА

Санкт-Петербург | 2017

УДК 882

ББК 84(2Рос-Рус) Б91

Б91

Большанин А., Буркин Ю.

«Битлз» in the USSR, или Иное небо: фантастический роман / Алексей Большанин, Юлий Буркин. – СПб.: 000 «Издательство «Пальмира»; М.: 000 «Книга по Требованию», 2017. – 335 с.

ISBN 978-5-521-00272-6

Действие фантастического романа Алексея Большанина и Юлия Бур-кина разворачивается в СССР образца 1980 года – на фоне олимпийских колец и загнивающего социализма происходит нечто поистине невероятное: Джон Леннон жив, «Битлз» снова вместе и прилетают на гастроли в Союз.

УДК 882

ББК 84(2Рос-Рус)

© Большанин А. А., Буркин Ю. С, 2017

© Оформление.

000 «Издательство «Пальмира»,

АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

ISBN 978-5-521-00272-6

Памяти друга. Жени Лавренчука

«…– И вот мы видим, что дорога заканчивается, а дальше – обрыв, – продолжала Энни, – и знаем, что если Человек-Ракета не выберется из своего „хадсона" на последних метрах, то ему каюк. Представляете? Машина приближается к краю обрыва, Человек-Ракета все так же жмет на тормоза и толкает дверь, и… машина срывается! Мчится в воздухе, потом – у-ух вниз! Не долетев до земли, ударяется о выступ скалы, взрывается, и горящие обломки летят в океан. И тут же традиционная строчка: ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. „СТРЕКОЗА".

Она сидела на кровати, плотно стиснув ладони: ее обширная грудь энергично вздымалась и опускалась.

– Вот так! – воскликнула она, упорно глядя на стену, а не на Пола. – После этого я почти не смотрела на экран. Всю следующую неделю я не то чтобы время от времени вспоминала про Человека-Ракету, я думала о нем постоянно. Как он мог выбраться? Я даже предположить не могла. А в следующую субботу в двенадцать часов я уже стояла возле кинотеатра, хотя касса открывалась в час пятнадцать, а сеанс начинался в два. Но, Пол, случилось такое… Ни за что не догадаетесь!

Пол ничего не сказал, хотя уже догадался. Он понял, как могло ей понравиться написанное им начало „Возвращения Мизери", и почему она тем не менее сказала, что роман начался нечестно, сказала не как недоверчивый редактор-всезнайка, а как непоколебимый в своем простодушии Постоянный Читатель. К своему крайнему удивлению, он понял, что ему стыдно. Она права. То, что он написал, – обман.

– В начале новой серии они всегда повторяли концовку предыдущей. В тот раз они показали, как он едет вниз, как толкает плечом дверь, стараясь ее открыть. А потом, когда машина была у самого об-

рыва, дверь распахнулась, и он выкатился на дорогу! Машина сорвалась, и все ребята в зале были довольны, потому что Человек-Ракета спасся, но я, Пол, не была довольна. Я вышла из себя! Я закричала: „На той неделе было не так! На той неделе было не так!"

Энни вскочила на ноги и принялась быстро расхаживать взад-вперед по комнате, опустив голову: курчавые волосы подобно капюшону закрывали ее лицо, глаза сверкали. Правую руку она сжала в кулак и лупила им по открытой левой ладони.

– Мой брат хотел остановить меня, а когда у него ничего не вышло, попытался зажать мне рот, но я укусила его и крикнула: „На той неделе было не так! Вы что, все идиоты? Или у вас у всех провал в памяти?" Брат сказал: „Энни, ты с ума сошла", – но я знала, что он ошибается. Подошел администратор и сказал, что, если я не заткнусь, он меня выдворит, и я сказала: „Да-да, я уйду, потому что это – грязный обман и на той неделе было не так!"

Она взглянула на Пола, и он увидел глаза убийцы…»

Стивен Кинг

«Мизври»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КРАСНЫЙ ТАРАКАН

– …это факт, – заявил Джон. – О'кей. Будем считать, что с прошлым мы разобрались. Итак, я возвращаюсь. Завтра я начну сворачивать дела в Нью-Йорке. Я же не могу бросить всё сразу.

– Не спеши. Мы ждали друг друга десять лет, и несколько дней ничего не решат. А впереди – целая вечность.

Ю. Буркин, К. Фадеев

«Осколки неба, или Подлинная история The Beatles »

1

После того как они набрали высоту, Джона и Люси сразу начало сносить к западу. Джон принялся искать способы управления, но у невидимого дивана не было ни рычагов, ни кнопок. Джон нахмурился, напряг пресс и дал мысленный приказ: «Направо!» Безрезультатно. Тогда он громко скомандовал вслух: «Право руля!» Диван не повиновался.

Люси хихикнула, глянула вниз и испуганно вскрикнула. Джон проследил за ее взглядом и выругался. Дело было дрянь. Под ними открывался величественный и устрашающий вид на гигантскую сужающуюся воронку. Медленно вращаясь, она всасывала в себя облака.

Диван дал крен и пошел по спирали. Равномерный гул воронки становился все громче.

– Дядя Джон! – крикнула Люси.

Джон повернулся, она крикнула что-то еще, но из-за усилившегося шума Джон ее не услышал. Девочка несколько секунд беззвучно двигала губами, затем сложила пальцы в кружок и похлопала себя по карману.

«Жетон!» – понял Джон с облегчением. Он быстро вытащил холодную железку, крепко сжал ее в кулаке и вытянул руку вправо. Но было уже поздно. Диван вяло качнулся в сторону востока, однако неумолимое воздушное течение мгновенно вернуло его на прежний курс, и он, стремительно сужая круги, с нарастающей скоростью понесся в жерло.

Джон прижал к себе тонко визжащую Люси, ее глаза меняли цвет от зеленого до лилового. Джон поймал себя на том, что сам он протяжно кричит слово из четырех букв, а в следующий момент они ухнули во что-то черное и горячее.

Мир исчез. Джон проснулся. «Ё-моё, – подумал он, – с кислотных шестидесятых не видел таких кошмаров».

Он встал, нацепил на нос очки, подошел, хрустя суставами, к окну и несколько минут смотрел сквозь слепое стекло. Его потянуло к Йоко, он понял, что соскучился, захотелось обнять ее, почувствовать ее тепло, вдохнуть смешанный аромат шелка, палочек «ко» и еще чего-то неуловимого, что отличало ее от скучных европейских женщин и неизменно его возбуждало. Но она не подпускала его к себе уже несколько месяцев.

Попирая домашние правила, Джон осторожно прошел к спальне жены и обнаружил, что в эту ночь она не заперлась. Он вошел и уселся на подоконник. Небо над Центральным парком уже наливалось белесым светом.

«„Люси". Это из моей песни. Из времен „Битлз"…» Из жизни, воспоминания о которой вчера разбередил Пол, отчего он так долго не мог уснуть, вновь и вновь проигрывая в уме давешний разговор.

– Ты думаешь, у нас получится? – спросил Джон шепотом у Вселенной за окном.

Вместо ответа он ощутил, как тихий восторг разлился по грудной клетке, достиг горла и заставил его засмеяться в голос.

Йоко пробормотала что-то во сне, проснулась и уставилась на него.

– Какого черта? – пробормотала она и, скрестив ноги, уселась на кровати в своем вечном черном кимоно.

Он рухнул на кровать, подполз к жене и, словно щенок, ткнулся лбом ей в бедро.

– Мамочка, ты знаешь, с кем тебе посчастливилось жить?

– Конечно, – отозвалась она. – С придурком, который хохочет в четыре утра.

– И это тоже. Но кое-кто вчера вечером кое-что открыл мне…

– Кое-кто, с кем ты полчаса болтал по телефону? – перебила Йоко, и в глазах ее мелькнула ревность.

– Точно, – кивнул Джон.

Лед в ее голосе начал развеивать его внезапную эйфорию.

– И кто же этот «кое-кто»? – настойчиво спросила Йоко. Джон помолчал. Потом усмехнулся и ответил:

– Тебе не понравится.

– Ну?

– Пол.

– Тикусемо*, – поморщилась Йоко, заползла под одеяло и отвернулась. [* Сукин сын (яп.). (Здесь и далее – примеч. авт.)]

Разглядывая ее спину, Джон еще немного посидел рядом, потом встал и пошел к себе.

Утром явилась Энни Лейбовиц и за два часа довела их до изнеможения фотосессией, во время которой они перепробовали все возможные позы, жесты и улыбки.

Потом они все вместе отсматривали поляроидные дубли. Одна фотография Джону неожиданно понравилась. Она схватывала всю суть их с Йоко нынешних отношений. Он, обнаженный и беззащитный, тянулся к своей жене, матери, сестре и другу в надежде на тепло и любовь. А лежащая рядом одетая женщина со снисходительной улыбкой позволяла ему эту надежду.

– Энни, пообещайте мне, что на обложке будет именно этот снимок, – попросил он.

– Я постараюсь, – кивнула она.

– …Разве не ты говорил, что «Битлз» – не более чем коммерческий проект? – нарушила Йоко затянувшуюся паузу.

Раздался мелодичный звон, и двери лифта начали раздвигаться. Йоко тут же нажала на цифру «семь». Кабина, крякнув, опять поползла вверх.

– Да, говорил. «Битлз» зарабатывали деньги. Но в нашем, точнее, в твоем проекте «Сладкая семейка Леннонов» я и вовсе превращаюсь в порнозвезду. Слушай, мать, ты ведь разрешила мне после твоего альбома делать свой? Твой почти готов, и я закончу его. А вместо своего я поработаю с «Битлз». Я что, не имею на это права?! Почему?!

Внезапно Йоко качнулась к Джону, обняла и прижалась лицом к его груди.

– Ты прав, Джонни, муж мой. Как всегда, прав. «Интересно, что она задумала?» – пронеслось в голове

Джона. И все же он был рад такому повороту.

– Просто я боюсь, что кошмар повторится, – продолжала Йоко. – Что со мной опять никто не будет здороваться и будут за глаза называть «косоглазой сукой»…

– Да ты что, Йоко-сан. – Джон приподнял ее голову за подбородок. – Пол сам предложил, чтобы мы приехали вместе.

– Ты не врешь?

– Да чтоб я сдох!

– Выходит из вас двоих – лицемерный сукин сын он, а не ты?

– Оба, – отозвался Джон.

Они засмеялись. Настроение у Джона стремительно поднималось.

– Кстати, давно мы не делали этого в лифте, – сказала Йоко, опускаясь на колени.

– Однако сегодня мой день, – ухмыльнулся Джон и снова нажал на кнопку первого этажа.

Наконец-то выйдя на улицу, они приостановились, окруженные желающими получить автограф на обложку «Двойной фантазии».

Среди прочих Джон заметил молодого человека лет двадцати пяти, сутулого, в очках с толстой «бабушкиной» оправой.

– Мистер Леннон, – попросил парень, подсовывая альбом, – пожалуйста, напишите здесь: «Я отпускаю тебя, Марк. Будь собой. Джон Леннон».

– Это слишком сложно для меня, – сказал Джон и хотел уже просто расписаться, но тут Йоко потянула его за рукав. -

Погоди-ка, – вдруг сказал он, углядев у парня под мышкой книгу в красном переплете. – Сэлинджер? Парень кивнул.

– Надо же, – качнул головой Джон. – Точь-в-точь как у меня. Это неспроста. Давай-ка я тебе кое-что другое напишу.

Он взял конверт поудобнее и старательно вывел: «Марку с дружескими пожеланиями найти в себе себя».

– Джон, мы не спешим? – плохо скрывая раздражение, спросила Йоко.

– Да-да, дорогая, мы спешим. Так спешим, что не успеваем сделать что-нибудь стоящее, – бормоча это, он продолжил автограф четверостишием:

Мир – дрянь, но он твой и мой.

Будь собой.

Хочешь – лежи, а сможешь – держи

Бегущих к пропасти во ржи.

Джон Леннон, 1980

– Это из новой песни, – сказал он, возвращая конверт парню. – Когда-нибудь твоя пластинка будет стоить целое состояние. Ты – первый в мире, с кем я делюсь этим текстом.

Молодой человек напряженно кивнул.

– Ты доволен? – спросил Леннон.

Марк словно прислушался к чему-то, потом моргнул, улыбнулся и медленно произнес:

– Да. Спасибо, Джон.

– Ты первый, – повторил Джон, значительно подняв палец, и, прощаясь, потрепал Марка по плечу.

Направляясь к автомобилю, он вдруг увидел пожилого человека с поразительно знакомым лицом. Но откуда он мог знать его, так и не вспомнил. Тот странно смотрел на Джона – как будто бы насквозь, как будто на что-то позади него.

– Вы что-то хотели мне сказать?

Старик качнул головой.

Джон оглянулся, пытаясь понять, что же там, за ним, такого необычного, но ничего особенного не обнаружил. Тут Йоко стала буквально запихивать его в машину.

Откинув голову на спинку заднего сиденья, Джон подумал: «Откуда я все-таки могу его знать?» И вдруг ему показалось, что чем-то неуловимым этот старик напомнил ему Стюарта. Наверное, если бы тот дожил лет до восьмидесяти, то выглядел бы примерно так.

– Если вечером этот нищий будет сидеть в том же месте, – обернулся он к Йоко, – обязательно напомни мне, что я хотел с ним поговорить.

Она, привычная к заскокам гениального мужа, молча кивнула.

Всю дорогу от «Дакоты» до «Шератон-центра» черные ангелы в голове Марка молчали, и он осмелел. «Я все сделал правильно, – решил он, – вот они и отстали». Улыбка не сходила с его лица.

В номере он уселся за стол, положил перед собой лист бумаги и вывел на нем заголовок великого романа, который должен был прославить его на весь мир:

КАК Я НЕ УБИЛ ДЖОНА ЛЕННОНА

Но стоило ему написать последнюю букву, как солнце за окном в один миг зашло за тучу, в комнате потемнело и из ее углов, мягко снявшись с мест, потянулись к Марку черные тени.

– Ты что же это натворил, Маркуша, а? – взвыла одна, медленно кружась над его головой.

– Он не наро-очно, – вторила ей другая скрипучим фальцетом, – правда ведь, Маркибой?

– Он все исправит! Все исправит! – уверенно закудахтала третья.

Их хоровод двигался все быстрее.

– Да-да, завтра он покажет этому псевдо-Леннону…

– Этому лицемеру…

– Этому самозванцу!…

– Пошли вон! – хрипло выкрикнул Марк и закашлялся, а потом заговорил севшим голосом, понимая, что говорит сам с собой: – Он не лицемер, он настоящий. Вы всё мне врали, я только теперь это понял!

Он зажмурил глаза и прижал к ушам ладони, но черные балахоны все вели свой хоровод перед его внутренним взором, а голоса бубнили и завывали, не утихая. Они давили на его мозг как опухоль, выжигая его изнутри…

Марк схватил в руки томик Сэлинджера, упал на колени и принялся срывающимся голосом читать первую попавшуюся страницу:

– «…Лучше уж пусть меня бьют – хотя мне это вовсе… Боюсь бить человека по лицу…» – Его взгляд перепрыгивал со строчки на строчку. – «…Если б хоть нам обоим завязать глаза… Я себя не обманываю…»

Марку почему-то казалось, что слова любимой книги могут заставить «ангелов» замолчать. Ведь они сидят в его голове, и книга их отвлечет. Нужно только взять себя в руки.

Он собрал всю волю в кулак и, не понимая смысла фраз, прочитал без запинки целый абзац:

– «…И чем больше я думал о перчатках и о трусости, тем сильнее у меня портилось настроение, и я решил по дороге зайти куда-нибудь выпить. У Эрни я выпил всего три рюмки, да и то третью не допил. Одно могу сказать – пить я умею!»

Последнюю фразу он выкрикнул, как заклинание. Но не тут-то было: «ангелы» всё выли на разные голоса, касаясь волос Чепмена полами своих черных плащей, и это было самое страшное, потому что выходило, что они все-таки не внутри, а снаружи.

Стрелки настенных часов завертелись вдруг с бешеной скоростью и также внезапно остановились, показывая около одиннадцати. Марк, не в силах больше терпеть хор в своей голове, принялся в отчаянии биться лбом о мягкое ковролиновое покрытие. И вдруг обнаружил, что в руках у него уже не книга, а тот самый тяжелый короткоствольный револьвер «Чартер Армз-38», который он прятал под рубашкой, стоя возле «Дакоты».

Он воспринял его как медицинский инструмент, вроде ингалятора или шприца, содержимое которого может принести мгновенное облегчение. «Счастье – это теплый ствол…» Не задумываясь ни на миг, Марк сунул этот ствол в рот, почуял запах смазки и нажал на спусковой крючок.

И даже успел почувствовать облегчение в тот короткий миг, когда злые голоса удивленно смолкли, а добрые – хрустальными голосами на знакомую мелодию – пропели:

«Счастье е-есть…»

2

– Это что сейчас было, Хью? – Йоко исподлобья воззрилась на Маккракена.

Он тяжело вздохнул и смиренно отозвался:

– Это было соло на шестиструнной гитаре.

– Ты уверен?!

– Нет, – честно признался он.

Атмосфера в студии «Рекорд Плэнт» царила, мягко говоря, нервная. Сначала Джон и Йоко около часа обрабатывали Дэвида Геффена, владельца лейбла «Геффен Рекордз», на предмет покупки им до Рождества прав на выпуск еще недосведенного сингла Йоко «Walking on Thin Ice»*. Приглашенные на запись музыканты томились от безделья. [* «Прогулка по тонкому льду» (англ)]

Убедить Геффена, что эта диковатая диско-композиция с пронзительным, как писк летучей мыши, вокалом Йоко чего-то стоит, было крайне важно. От этого зависело, насколько серьезно он вложится в раскрутку сингла, а позднее и всего альбома. Геффен знал в деле толк, первая же пластинка его лейбла, «The Wanderer» Донны Саммер, стала золотой, а выпущенная всего три недели назад «Двойная Фантазия» Джона и Йоко уверенно поднималась в чартах.

Но, несмотря на то что Йоко во время беседы положила Геф-фену под столиком ступню на гульфик, он не поддался, считая неправильным раскручивать сингл недописанного альбома. Бизнес важнее даже самых прозрачных намеков.

Уловка жены не ускользнула от внимания Джона, но он снисходительно относился к ее шашням – и с Геффеном, и с Дугласом, и с Хавадтоем, и с кем угодно еще. Он отвечал ей тем же – в конце концов, «открытый брак» был одним из главных достижений четы Леннонов.

Наконец они перешли непосредственно к записи и как проклятые проработали больше пяти часов с одним-единственным перерывом. Они издергали себя и звукоинженеров и уже несколько раз перессорились в пух и прах. Когда Гордон Гроуди с подвыванием зевнул во время подпевки, чем загубил ее, Джон наклонился к уху Йоко:

– Что-то сегодня не идет. Может, отложим на завтра?

– Ты забыл, что со дня на день мы летим в Лондон? – возразила она. – Ты хочешь, чтобы мой альбом остался незаконченным?! – В ее голосе явственно сквозили истерические нотки.

– Остынь, – бросил ей Джон, обернулся к музыкантам и скорчил суровое выражение лица. – Слушайте, вы, лоботрясы! Так не пойдет! Мы не можем тратить по две недели на запись одной песни. Я сам – долбаный лентяй, но до вас мне далеко. Соберитесь. Мы должны закончить этот трек сегодня – и точка. Ясно?

– А почему бы все-таки не отложить на завтра? – спросил Геффен, словно слышал короткую перепалку супругов.

– Точно! – подхватил идею басист Тони Левин. – Или вообще отдохнем денек, а продолжим в среду.

Музыканты одобрительно загудели.

– Почему не отложить?! – переспросила Йоко. – Да потому что мы платим вам не сдельно, а по часам! Еще пара таких «деньков», и мы вылетим в трубу, – добавила она скорее Джону, чем музыкантам. По большому счету она презирала их, считая не более чем наемными рабочими. И такое отношение было взаимным. До конца альбома осталось записать сопровождение к пяти песням, но музыканты относились к ним с подчеркнутым пренебрежением, и Йоко это бесило.

– В общем, так, народ, – пресек распри Джон. – Давайте работать. На сегодня осталась всего одна вещь. Как ее?…

– «Твои ноги», – подсказал Тони.

– «Руки», бакаяро*, твою мать! – взорвалась Йоко. – Сколько раз повторять?! [* Кретин, дурак (яп).]

– А я тоже не врубаюсь, где там руки, а где ноги, – возмутился Хьюго Маккракен. – И когда я должен, наконец, брать этот хренов «септ»?

– Там же написано! – Йоко потрясла над головой пачкой бумаги. – Септ – после «йуменимаде миру».

– А-а, тогда ясно, – не без иронии откликнулся Хьюго.

– В самом деле, Йоко, – примирительно улыбнулся Джон. – Ну, давай ты сделаешь подстрочник, так всем будет легче.

Йоко пожала плечами:

– О'кей. Потом сделаю. А сейчас – тишина. «Твои руки», дубль номер два. Айн, цвай, драй!…

Все складывали инструменты, когда из аппаратной позвали:

– Джон, тебя к телефону. Он зашел в накуренную комнату и поднял трубку:

– Слушаю.

– Привет, это Питер.

– Который из трех с половиной дюжин Питеров, которые имеют честь меня знать?

– Самый первый, – не растерялся собеседник. И после паузы добавил: – Который Браун.

– Бог мой! Пит?! Сколько лет, сколько зим! Ты – единственный из всех этих чертовых Питеров, кого я рад слышать. Все остальные – конченые мудаки! Ну, может, кроме Шот-тона. Да и тот…

Питер Браун и впрямь был одним из немногих в окружении «Битлз», о ком у Джона остались теплые воспоминания.

– И чего это ты вспомнил обо мне? – продолжал он. – Ах да, понял. Это Пол успел разболтать тебе о нашей скорой встрече.

– Ты не представляешь, насколько скорой. Но сперва скажи, это правда?

– Да. – Джон посерьезнел. – Мы действительно решили воссоединиться. «Битлз» воскреснет.

– Ладно. – Питер почему-то тяжело вздохнул. – А теперь послушай меня. Вчера вечером в «Стигвуд» позвонили из русского посольства и заявили, что хотят видеть вас на гастролях в СССР. Я посмеялся, сказал, что «Битлз» не существуют и положил трубку. Но сегодня не удержался и позвонил Полу. А он мне: «Снова в СССР? Передай, что мы будем». И все мне рассказал…

Джон почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он привык считать, что совпадений не бывает, что всякое совпадение есть некий знак. Два звонка – русских Питеру и Пола ему – не могли быть простой случайностью.

– Постой, постой, – остановил он менеджера, – объясни мне, черт побери, только одно. С какого рожна русские захотели нас к себе через десять лет после того, как мы развалились?

– Это ты спрашиваешь у меня? Назовем это «загадочной русской душой»… До-сто-евски… А может, они у себя за железным занавесом просто не в курсе. Я пытался обсудить это с Полом, но он несет всякую ахинею. Что, мол, это «знамение». Приплел какого-то Бисмарка, который сказал, вроде бы Мэри Хопкин, про то, что русские «долго запрягают, но быстро едут», только я не понял, что все это значит. А мой партнер по бизнесу бывал в Советах и говорит, что в их бюрократической машине любая идея может вариться века…

– Ладно, неважно, – снова прервал его Джон. – Я думаю, мы этого никогда не узнаем.

Зато узнаем мы.

Все началось с почти ежедневного скандала в семье генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.

– Галя! – в очередной раз отчитывал он свою непутевую дочь. – Я устал одним глазом следить за страной, а вторым – за тобой! Я все готов тебе простить, но пьянка в Эрмитаже – это уже ни в какие ворота!

– Да, папа, возможно, я виновата. – Женщина страдальчески свела густые фамильные брови. – Но что мне делать?! Я немолода, некрасива и неталантлива. Чем еще я могу удивить любимого человека, кроме твоих связей и возможностей?

– Какого опять «любимого человека»? А если узнает Юра? Снова мне с ним объясняться? Какая любовь, Галя? Тебе за пятьдесят! Я еще от Лиепы с Кио не отошел!

Но при виде страданий на лице дочери отцовское сердце все же смягчилось.

– А того, что ты – моя дочь, не достаточно ему, чтобы удивиться? – спросил он на тон ниже.

– Да он, когда об этом узнал, так перепугался, что я еле его удержала. Понимаешь, папа, он не ваш – не карьерист, не партийный работник, он – художник. Художник с большой буквы.

– Рисует, значит.

– Да нет, в широком смысле. Он музыкант. Он божественно играет на гитаре и на…

– Цыган, что ли? – нахмурившись, оборвал ее Леонид Ильич.

– Почему сразу цыган? Его зовут Боря. Боря Буряце.

– Бурятов нам еще не хватало. Вот что, Галя. Я хочу с тобой наконец серьезно поговорить. Я, Галя, – главный в этой стране и могу сделать для тебя все. Скажи, чего хочешь, и я сделаю. Но при одном условии. – Он несильно постучал по столу старческой рукой. – Перестань, наконец, позорить мое честное имя. А то ведь уже членам политбюро в глаза смотреть стыдно.

Галина помотала головой:

– Ничего ты не можешь, папа, ни-че-го. Вот, например, больше всего на свете Боренька любит «Битлз», а ТВОИ их в страну не пустили.

– Да? – удивился Леонид Ильич. – А кто это такие – «Битлас»? Антисоветчики какие-нибудь?

– У советников своих поинтересуйся. – Галина Леонидовна смерила отца презрительным взглядом. – Значит, так, папа, – выпрямившись, твердо сказала она. – Привезешь в Москву «Битлз» – обещаю, возьмусь за ум… Не привезешь – пеняй на себя.

– …По происхождению, Леонид Ильич, это простые ребята с рабочих окраин, – докладывал генсеку главный молодежный идеолог страны Михаил Горбачев, – и они всегда об этом говорят, насмехаются над дворянами. «Простые люди могут хлопать в ладоши, а знать – бренчите своими бриллиантами» – это их знаменитая шутка. Королева Британии вручила им ордена, задобрить чтобы, но их художественный руководитель, Джон Леннон, свой орден ей вернул – в знак протеста против поддержки ею американской агрессии во Вьетнаме…

Брежнев одобрительно покачал головой:

– Вот, значит, как. Не враги, выходит. А вот Галя мне сказала, что мы их в страну не пустили. Врет, что ли?

– Что вы, Леонид Ильич. Галина Леонидовна – на редкость честный и прямой человек. Было такое, не пустили. Вы же знаете, какие перестраховщики сидят у нас в идеологическом отделе. Помните, как они фильм «С легким паром» на экраны не пускали? Если бы не ваше личное вмешательство… А «Белое солнце пустыни»? Опять же только ваше мудрое решение…

Крякнув от удовольствия, генсек остановил подчиненного взмахом руки:

– Ты это прекрати, Михаил. По существу давай.

– А по существу, вот мое мнение. С «Белым солнцем пустыни» совсем другая была история: не разрешили бы, никто бы про него и не узнал. А «битласов» этих наша молодежь уже давно знает и любит, и то, что их не пускают в страну, – большой козырь врагам в обработке нашей молодежи, в том, чтобы настраивать ее против советского правительства и КПСС. А если их наконец пригласить, симпатии молодежи переместятся на нашу сторону и станет ясно, что мы – за все передовое и прогрессивное.

– А товарищ Косыгин докладывает, что в своих песнях они высказываются против Великой Октябрьской социалистической революции.

Горбачев примолк, а затем выдавил из себя:

– Разберусь, Леонид Ильич. И доложу. Если это так, ноги их тут не будет.

* * *

– …Леонид Ильич, все ясно. Наши деятели опять, понимаете, напутали. Есть у «битласов» песня такая, «Революция», где они поют, что, мол, не надо ее. Но обращаются они в ней к Мао Цзэдуну с его бесноватыми хунвейбинами, и в этом с политикой КПСС у них полный консенсус. Имеется в виду ихняя, китайская, революция…

– А Громыко мне сегодня сказал, что они и про Советский Союз поют. Про Ю Эс Эс А. Ты смотри мне, Михаил, – погрозил Брежнев пальцем, – наврешь – ответишь по всей строгости!

– Я, Леонид Ильич, предмет исследовал досконально и врать не приучен. Есть у них такая композиция. Но это другая песня, юмористическая. В ней поется, как будто бы один из них, по фамилии Маккартни, прилетел к нам, и все тут ему нравится, все по душе – и природа, и музыка наша народная, и девушки – как грузинские, так и украинские.

– Ишь чё… – Леонид Ильич задумался и прикрыл тяжелые веки.

Выдержав внушительную паузу, Горбачев кашлянул. Брежнев вздрогнул.

– Ладно, хрен с ними, пусть приезжают, – махнул он рукой. – Пустим их на гастроль по БАМУ, комсомольцев воодушевлять. С Дином Ридом на пару.

– Очень верная идея, Леонид Ильич!

– Но все-таки… – задумчиво протянул генсек. – Не пошловатые ли у них песни? Вот Константин Устинович высказал мнение, что крикливые они очень – визжат, дескать, кривляются на сцене…

– Кривляются, это да, есть такое дело, – подтвердил Горбачев скорбно. – В особенности раньше. Но это стиль такой – рок. Наши нынче еще больше кривляются, а мы уже и привыкли. А «битласы» тем временем, наоборот, повзрослели, научились кой-чему, остепенились.

– И наконец, что скажут про нас вражеские голоса? Ты об этом подумал? Что раньше мы дураки были и только сейчас поумнели?

– Наоборот. Мы сами везде будем писать, что раньше они нам не подходили – слабовато играли, – а вот теперь дозрели до уровня нашей передовой молодежи… Ребята поют о любви, о мире. Давайте всем покажем, что и нам ничто человеческое не чуждо. Вот и Зыкина Людмила Георгиевна говорит, что они отличные парни, она с ними встречалась, «Калинку» вместе пели.

– «Калинка» – это хорошо. Ладно, Миша, готовь письмо в Министерство культуры и в ЦК параллельно, будем приглашать. Но не на гастроли пока, а на прослушивание. Посмотрим на них всем политбюро, вынесем решение.

– Верный подход, Леонид Ильич. Вот только один момент… – Горбачев замялся.

– Что у тебя там еще не слава богу?

– Пишут, что вроде они вместе уже не выступают, поссорились… Я об этом только вчера узнал…

Было видно, что Брежнева разговор сильно утомил. Он неуклюже завозился, пытаясь выбраться из-за стола.

– Давай-ка пригласим, а там посмотрим. Артисты народ такой – вчера поссорились, сегодня помирились. Не помирились, так помирим. И держи вопрос на контроле. Получишь ответ, доложи.

– …Значит, в Россию… – покачал головой Джон. – Что ж, в этом что-то есть. Новая жизнь на новых землях. Я готов, Питер.

– Но есть один нюанс, Джон. Я не знаю, как ты к этому отнесешься. Русские настаивают, чтобы вы были в Москве уже послезавтра.

Он подождал бурной реакции Джона, но тот молчал. И Питер пояснил:

– Пока, мол, их кремлевский босс не передумал.

– Они что, не в себе?! – наконец обрел дар речи Джон. – Так дела не делаются!

– У нас еще не было дел с русскими, и мы не знаем, как делается у них. Но если «Битлз» действительно воссоединяются, то такой шанс упускать нельзя. СССР больше, чем США и Европа вместе взятые. Для бизнеса это гигантский, практически неисчерпаемый ресурс.

В этот момент Джон почувствовал, что кто-то задел его плечо, обернулся и обнаружил, что за его спиной, вытянув шею, стоит Йоко.

– Спроси, сколько концертов и сколько платят, – вполголоса посоветовала она.

Джон спросил.

– До этого дело пока не дошло, – отозвался Питер. – Сейчас русским срочно нужны копии ваших паспортов для виз, твоего и миссис Леннон. Если ты, в принципе, согласен, вышли их сегодня по факсимильной связи на следующий номер…

Джон обернулся к жене и, задрав брови, жестом показал, как что-то чертит в воздухе. Йоко записала номер под его диктовку. В трубке воцарилось молчание.

– Эй, Пит, ты еще там? У тебя всё?

– Э-э… Вообще-то нет.

– Тогда выкладывай.

Джон отвел трубку от уха и, прикрыв ладонью микрофон, попросил Йоко задержать музыкантов. И до окончания разговора с Питером Брауном он наблюдал в окно звукорежиссера пантомиму маленького бунта.

– Ты задумывался, кто взвалит на себя менеджмент воскресших «Битлз»? – спросил Питер.

– У меня не было времени задуматься над этим. Но твоя кандидатура меня вполне устраивает.

– Э-э… Видишь ли, Джонни… – Питер виновато покряхтел. – Я сейчас никак не могу уехать из Штатов. На мне «Стигвуд», и с Майком Хольцманом мы открываем еще одну новую компанию… Но ради «Битлз» я бы все это бросил. Однако я – не Брайан. Я просто не потяну. Одно дело надраться у тебя или у Пола на свадьбе, а другое – ворочать такой махиной, как возобновленные «Битлз». Это мне не по силам.

– И что ты предлагаешь? Ты – свой, тебе я доверяю. На кого еще я могу положиться, когда вокруг – сплошные жулики и прилипалы?