Текст книги "«Битлз» in the USSR, или Иное небо"

Автор книги: Юлий Буркин

Соавторы: Алексей Большанин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Вместо этого она сказала:

– Мальчик мой, я по тебе очень скучаю. Ты потерпи немного, о'кей?

– Ладно. Я тоже по тебе скучаю, мамочка.

Йоко положила трубку и немного постояла молча. Потом открыла портмоне и вручила милиционеру две стодолларовых банкноты. Он взял и уставился на них, забыв поблагодарить.

За окном раздался звук подъезжающей машины, в комнату вошел водитель, с ног до головы затянутый в кожу.

Вышли на улицу. Светило солнце, искрился снег. Йоко всей грудью вдохнула свежий морозный воздух. Затем села в автомобиль «Волга» и, справедливо полагая, что машина в ее полном распоряжении, сказала шоферу:

– Отвезите меня, пожалуйста, в город Берново, Тверская область.

Бронислав Вепрев и Петр Симоненко встретились в пивном баре «Жигули» на Новом Арбате, заказали вареных раков, телячий холодец и по паре пива. Вепрев незаметно, но внимательно оглянулся и наклонился к Симоненко.

– Ты придумал что-нибудь?

Утирая пивную пену, Петр самодовольно кивнул.

– Журнал, – громко прошептал он.

– Какой журнал это возьмет? – нахмурился Вепрев. – Петя, вы на студии не рановато начинаете праздновать?

– Ты в кино ходишь? – задал Симоненко риторический вопрос, который Вепрев проигнорировал. – Ладно, слушай. Вся редакция под этим подписалась, всех не пересадят. В кино, перед картиной, демонстрируются журналы, «Фитиль» там или чаще «Новости дня» про комбайнеров и шахтеров…

– Так-так, – заинтересованно проговорил Вепрев. Он уже начал догадываться. – А пропустят?

– Вклеим в середину. Если «кому надо» поздно спохватятся, я подсчитал, за неделю в одном кинотеатре наш материал из Буркина-Буерака посмотрят около сорока тысяч человек. Это я беру «Мечту», что на Каширском, у меня там киномеханик знакомый.

– Полетит твой киномеханик, если что, – покачал головой Бронислав и пропел вполголоса: – «А под утро вся тюрьма узнала, ночью был расстрелян паренек». И нас за собой потащит.

– Не боись, с него взятки гладки, какую пленку с проката привезли, ту он и крутит. А там, если буча начнется, уже никого искать не станут, не до того им будет.

Вепрев посмотрел на Петра и криво улыбнулся:

– Эх, наивный ты, Петя, а вроде прожженный журналюга, гиена пера.

– Но-но, что за словечки? И не гиена, а акула. Я просто кодекс чту. Не уголовный, а «кодекс чести советского журналиста». А там записано про социалистический плюрализм мнений буквально следующее… – Он закрыл глаза. – Черт, начало забыл, щас… ну вот, и концовку забыл. – Симоненко отпил пива. – Короче, хрен им, а не посадить меня. Скажу тебе, Броня, по секрету, – он придвинулся вплотную к Вепреву и стукнул его кружку своей, – скоро все поменяется, задул ветер перемен.

– Оттепель, что ли, грядет очередная? – презрительно сказал Вепрев. – Как же, плавали – знаем. Потом – гайки еще туже.

– Не-ет, товарищ дорогой, на этот раз все по-серьезному. Старперов погонят, и будет гласность и перестойка, тьфу, перестройка всей экономики, всего общества.

Вепрев только покачал головой и занялся холодцом.

Сто пятьдесят километров до Твери Йоко проехала за два с половиной часа. Шофер оказался отличным дядькой, до того, как попал в штат ГОНа при ФСО, ходил на торговом судне коком, имел четверых детей и любящую супругу. Изъяснялись они жестами и на ужасной смеси английского, немецкого и французского.

Саша, так звали водителя, научил Йоко нескольким русским фразам, рассказал о русской кухне, познакомил с обычаями и традициями, а во время остановки у шлагбаума на железнодорожном переезде показал, как разбирать и собирать табельный «Макаров».

Йоко написала бывшему моряку рецепт необычного блюда «суси» и так интересно рассказывала про самураев, что ей пришлось пообещать посвятить Сашу в прославленный клан Оно, если он, в свою очередь, пообещает бросить пить и следовать «бусидо», пути воина.

В Твери зашли в столовую. Йоко с удивлением обнаружила, что способна с удовольствием уплетать рассольник и винегрет.

Ехать оставалось еще сто пятьдесят километров. Они завернули на тверской почтамт и попытались дозвониться до Берново, чтобы предупредить родственников Йоко о прибытии, но не смогли ввиду плохой связи.

Когда они уже подъезжали к городку, Йоко попросила Сашу остановить машину, чтобы размяться, вышла и огляделась вокруг. Они находились на крутом берегу реки. Противоположный берег утопал в снегу. Бело-изумрудный лес терялся за горизонтом.

Йоко постояла немного, потом присела на корточки, не в силах оторвать взгляда от расстилающегося перед ней простора. Она привыкла к игрушечным садам Японии, однообразию ухоженных английских и американских городков, и то, что она видела сейчас, не укладывалось ни в какие рамки.

Она созерцала цветы сакуры во время «ханами», но это было лишь эстетское любование филигранью небесного скульптора. А здесь она впитывала всей душой безграничное синее небо и бескрайнее, уходящее за горизонт белое море деревьев. Она думала о том, как же здесь, наверное, красиво летом и особенно осенью.

Осень… Она почувствовала, что когда она думает об этом времени года, что-то внутри у нее меняется, что-то, чему она пока даже не может найти названия. Ее сердце наполняли новые, неизведанные чувства – ощущение вечности, покоя и непонятно откуда взявшаяся светлая грусть.

Рядом молча присел Саша и тоже стал смотреть.

– Наша природа – неброская, – сказал он тихо и ничуть не заботясь, поймет его Йоко или нет. – Она, как застенчивая красавица: ничего не предлагает, напоказ не выставляется, а стоит, потупив взгляд, и ждет. Поймешь ты ее, возьмешь за руку, посмотришь честно в глаза фиалковые, и она твоя навек. А не заметишь, пройдешь мимо, ну, значит, так тому и быть. Но будешь жалеть до конца дней своих.

К своему удивлению, Йоко поняла все, что он сказал. И даже не столько оттого, что уже нахваталась русских слов, сколько потому, что и сама почувствовала русскую природу именно так, как сказал Саша. Это ее и озадачило, и обрадовало. Она дала себе слово приехать в эти места летом, вместе с Шоном.

«А может, останешься со мной? – раздался тихий голос ее души. – Зачем тебе уезжать, ведь ты почти…»

– Ну, что, в путь-дорогу? – Саша бодро встал и со стоном потянулся. – Вот полюбуешься так, и усталость – как рукой…

И они двинулись дальше, туда, где уже виднелось Берново.

… Известный на весь подлунный мир фанатов битловед Вася Колин пошел в кино. А ведь не собирался. Он приехал из Ленинграда, чтобы купить очередной «битловский» артефакт, сделка прошла успешно, и выдался свободный вечер. Подпольный продавец намекнул, что знакомые его знакомых, имени которых он не знает… так вот они говорят, что сегодня стоит сходить в кинотеатр «Мечта».

– А что там, фильм новый? – лениво поинтересовался жукофил.

– Да нет, фильм-то старый, а вот «журнал» новый, – уклончиво ответил продавец.

– Вы что, советуете мне пойти посмотреть на удои и сталеваров? – насмешливо спросил Колин. – Благодарю покорно, это и в Питере можно увидеть.

– Как знаешь. Не смею настаивать.

– Или на маразматиков на трибунах? – продолжал Вася. – Так в Питере и этого добра навалом – своего, местного…

– Хозяин-барин, – быстро скомкал разговор стареющий битломан и проводил гостя до двери.

Пару часов Вася ходил по столице в задумчивости, а потом все-таки спустился в метро и вышел на станции «Каширская».

…Чумазый металлург размахнулся ломом, чтобы пробить корку в шлаке, и вдруг исчез с экрана. Вместо него появилась толпа крестьян. Среди них зябко ежились в каких-то кацавейках… Джон, Пол, Джордж и Ринго!

Вася почувствовал, что его кресло покачнулось вперед, потом назад. Он протер глаза и ущипнул себя за бедро. Стало больно. Раздался хорошо поставленный голос диктора: «Да, уважаемые товарищи, вы не ошиблись. Это действительно та самая легендарная ливерпульская четверка – ансамбль „Битлз". Но где же переполненные залы, где толпы поклонников?»

На экране возник покосившийся, черный от времени деревенский нужник. Затем – быкообразного вида пьяный громила, который обводил налитыми глазками людей вокруг себя и ревел: «Ну, хде тут эти битлаки? Сейчас я их бить буду!» Крупным план выхватил растерянное и испуганное лицо Пола.

Вася Колин сжал кулаки.

«Вместо концертов для нашей прогрессивной молодежи, – продолжал диктор, – вместо обещанных нашими чиновниками всесоюзных гастролей, они дали один-единственный концерт для так называемой „партийной элиты", а затем оказались в глухой деревне, отданные на растерзание толпе!»

На экране показалась Линда, в ужасе бегущая по тропинке.

«А это супруга мистера Маккартни, миссис Линда Маккартни, мать троих детей, которой чудом удалось ускользнуть из плена сельских хулиганов».

Появились угрюмо поющие за неопрятным столом Ринго и Джордж и мрачно поглядывающие на них Джон и Пол.

«Их предали. Их заставляли петь под стволами ружей и остриями вил…»

Вася заскрипел зубами, схватился двумя руками за бороду и принялся с силой дергать ее вниз и в стороны.

«Несмотря на прямые указания члена политбюро товарища Горбачева, ретрограды от партии испугались. Чего же они испугались? – Голос диктора стал наливаться гневными интонациями. – Может быть, того ветра перемен, который свободолюбивые музыканты привезли в нашу страну?»

Вновь появился Джон – на этот раз за столом с объедками. Он что-то с гневом говорил, но английская речь была еле слышна, зато прекрасно был слышен закадровый русский «перевод»:

«Мы за мир и против войны, мы за то, чтобы весь советский народ в едином порыве сбросил ярмо геронтократии и бюрократизма, чтобы в вашей прекрасной стране было, наконец, поднято знамя гласности и плюрализма!»

Экран стал белым, и на нем появились крупные черные строчки:

«Советская молодежь! Спасем „Битлз"! Спасем Мир! Позор Соединенным Штатам, поддерживающих моджахедов в суверенном Афганистане! Позор отечественной бюрократии! Все на митинг пятнадцатого декабря! Все на площадь Пятидесятилетия Октября! Да здравствует гласность и перестройка! All You Need Is Love!»

…Чумазый металлург продолжил прерванное движение. Наконец лом пробил шлаковую корку…

Последняя цитата доконала Васю. Он выбрался из кресла, оглянулся и посмотрел на белеющее окошечко кинопроектора, нащупывая в кармане изрядно за сегодня похудевший, но еще не пустой бумажник. Он увезет в Питер копию этого журнала, сколько бы она не стоила! Ведь как-то можно сделать эту копию!

Но в кинорубке, стоило ему только открыть рот и представиться, как он тут же получил уже готовую маленькую катушку с восьмимиллиметровой пленкой в сером картонном конверте. Причем совершенно бесплатно.

– …А вот это наше генеалогическое дерево.

Варвара Бубнова раскрыла большой альбом с нарисованным деревом и ветвями, которые плодились массой маленьких фотографий и имен.

– Этот музей сначала был усадьбой нашего предка по фамилии Вульф. Вот он, посмотри, деточка. Пушкин Александр Сергеевич с ним очень дружил, здесь свою «Русалку» и даже седьмую главу «Евгения Онегина» написал.

От тети шла волна доброты и любви, и внезапно Йоко ощутила себя маленькой девочкой, сидящей у нее на коленях. Она прильнула к плечу пожилой женщины, обе посидели немного молча.

В душе Йоко, словно в сложном пазле, плотно сел в свое гнездо последний фрагмент – у нее возникло абсолютно осознанное чувство, что она вернулась домой. Присутствующая тут в качестве переводчика учительница английского языка Ольга Витальевна из деревенской школы имени Пушкина тоже замолчала, умилившись.

– Варвара-сан, – спросила Йоко, – а та ложечка, которую ты подарила мне на первый зубик, она еще жива?

– А как же, – Варвара Дмитриевна тяжело встала и прошла к шкафу, возвратившись с деревянным ящичком в руках.

Йоко вынула серебряную ложку, согрела ее в ладонях.

– Девочка моя, – жалобным голосом сказала Варвара, – ты уж меня прости, не могу я тебе ее подарить, это все, что у меня от тех времен осталось. Но вот возьми на память мой рисунок. – Она сняла со стола потертую папку и вручила ее гостье. – Это «Березы», я их написала на Хоккайдо в пятьдесят пятом.

– Спасибо, Варвара-сан, golubushka, – тепло сказала Йоко. – Быть может, – прошептала она, – я очень скоро верну ее вам. Или нет, Шон вам ее вернет.

Бубнова пристально посмотрела на Йоко.

– Вот как, – наконец сказала она. – Да и правильно. Здесь твои корни, хоть и некровная ты. Только ты уж поторопись, а то немного мне осталось. Вот видишь, Аннушка ушла в прошлом году. – В глазах Варвары промелькнула уже привычная, застарелая горечь утраты. – Видно, и мне пора. И ведь

нет здесь у нас никого – ни детей, ни внуков. – Она тяжело вздохнула, потом встала, отгоняя плохое настроение. – Ну, племяшка, пойдем-ка чай пить.

Йоко попила чаю, подарила родственнице все свои вещи вместе с сумкой и все наличные деньги, что стоило ей пятнадцати минут уговоров, села в автомобиль и настроилась на долгую дорогу в Нью-Йорк, к сыну.

…На площади собрались около пяти тысяч человек, народ все время прибывал. Большинство из них были молодые люди, они смеялись, пили из термосов чай и не только, пели песни. У многих в руках были плакаты, и часть из них была сделана не дома гуашью, а отпечатана в типографии.

Выделялись большие портреты «битлов» с надписями «Свободу „Битлз"!» и «Джон Леннон против советских войск в Афганистане!» В толпе мелькали безликие, неброско одетые люди. Вместе со всеми они кричали речевки, растягивали рты в улыбке, но их холодные стальные глаза запоминали лицо каждого митингующего и помещали его в виртуальную картотеку.

Вдруг народ возбужденно загомонил – пронесся слух, что приехал сам Горбачев и даже, может быть, будет выступать. Появились охранники и оттеснили людей от собранной за счи-таные минуты невысокой сцены.

И действительно, появился Михаил Сергеевич. Сзади, справа и слева от него стояла небольшая армия статных мужчин, один держал наготове бронированный «дипломат».

Толпа заревела. Горбачеву поднесли мегафон.

– Товарищи! – начал он. – Зачем мы сегодня собрались? Я вам отвечу! Я вам отвечу по-горбачевски, а вы знаете, это будет более сложнее, чем простой ответ! Вот приехали к нам «Битлз»! Я их лично пригласил. Да, я не буду больше скрывать. «Битлз» находятся в России! Но кто-то из вас их видел?!

– Не-ет! – ответила толпа.

– Кто-то был на их концерте?! – Не-ет!

– Может быть, вы читали про это в газетах? Смотрели по телевизору? Нет! А кто виноват? Вот говорят – Горбачев виноват! А вот вы дайте, я скажу то, что сказал! Мы знаем, кто есть ху! И поэтому мы что?!

– Что? – озадачилась толпа.

– В большом дерьме мы все, вот что!

В толпе захохотали и захлопали, в восторге от языковой смелости члена политбюро.

– И я думаю, надо вылезать, надо вылезать, товарищи! Я не знаю как, но у меня есть план! Нас уже закалила ситуация, и мы знаем! Знаем, что мы молчали очень долго! Нам затыкали рты! Как сейчас пытаются заткнуть рты великим музыкантам. Вот они приехали, и это стало испытанием на прочность, на свободу слова, они поставили вопрос – демократия у нас или нет? «Битлы» оказались лагман… совой бумажкой, товарищи. И она, эта бумажка, со всей неприглядностью показала! Не прошли мы это испытание! Нету нас гласности, а надо ее!

Горбачев устал и сделал паузу. Из толпы раздался женский крик:

– А до каких пор наши мальчики в Афганистане будут умирать?! Кто их послал на смерть?

– А-а-а! – одобрительно закипела толпа. Горбачев сделал руками округлый жест:

– Товарищи! То-ва-ри-щи! Вот я, я член Политбюро ЦК КПСС, и я вам обещаю! Я обещаю вам, что вопрос о выводе войск будет поставлен уже завтра, шестнадцатого декабря! Вы верите мне?!

– Да-а, – отозвалась толпа неуверенно.

– Перестройка, гласность, плюрализм, ура! – крикнул Михаил Сергеевич.

– Ура! – нестройно поддержали его.

– Гласность, «Битлз», нет войне! – изменил лозунг Горбачев. – Ура?!

– Ура!!! – дружно отозвался народ.

Горбачев исчез с трибуны, а разгоряченная толпа, теперь уже числом не менее двадцати тысяч, прошла по Большой Никитской, Моховой и Тверской. Непривычные к такому многочисленные наряды растерявшихся милиционеров не препятствовали движению митингующих, лишь сопровождая их по обе стороны колонны.

«Сообщение ТАСС. 16.12.1980.

Вчера в Москве на площади 50-летия Октября состоялся митинг трудящихся и студентов. Более двухсот жителей и гостей столицы пришли, чтобы выразить свое несогласие с милитаристской политикой США и поддержать курс советского правительства, которое откликнулось на призыв братского афганского народа. „Я горда своим сыном, который выполняет интернациональный долг", – сказала одна из матерей, участница митинга.

Подобное шествие могло бы пройти и в городе Ленинграде, если бы не безалаберность его инициатора, нигде не работающего „художника-керамиста" и „историографа" В. И. Колина. Он не позаботился вовремя подать заявку в соответствующие инстанции, и ввиду несанкционированности органами милиции УВД города Ленинграда участникам шествия было в вежливой форме предложено разойтись.

ТАСС также уполномочен со всей категоричностью заявить, что утверждения некоторых митингующих, что английская группа „Битлз" была якобы отослана приказом правительства в поселок Буркин-Буерак, являются ни на чем не основанным клеветническим вымыслом».

Вася Колин, прижимая свинцовую примочку к бордовому фингалу под правым глазом, покрутил настройку радиоприемника «ВЭФ-202». Через помехи прорвалось:

«В эфире „Голос Америки". У микрофона Люсьен Фикс. Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Вчера в Москве на площади 50-летия Октября состоялся митинг. Более ста тысяч человек вышли, чтобы продемонстрировать свой протест действиям коммунистического режима.

Протестанты выкрикивали лозунги антиправительственного содержания, несли плакаты с призывами вывести советские войска из Афганистана, ратовали за демократию и свободу слова. На митинге выступил член Политбюро ЦК КПСС Михаил Горбачев с призывом перестроить отношения власти и народа, популяризировать свободу мнений и собраний и даже пообещал запустить процесс вывода советских войск из Афгана.

Честно говоря, уважаемые слушатели, лично я не сразу поверил, что известный карьерист Горбачев действительно держал речь на этом собрании. Однако факты – упрямая вещь. Нашему корреспонденту удалось взять интервью у одного из митингующих, студента МГУ, который пожелал остаться неназванным. Вот что он сказал:

„Горбачев выступил смело. Но все-таки не ему мы обязаны тем, что сегодня здесь столько народу. Главное, почему мы вышли, это позорная история с «битлами». Ну, нельзя было с ними так. Это даже хуже чем хамство и предательство со стороны властей, с которыми мы сталкиваемся каждый день, это последняя капля нашего терпения, понимаете? Мы все, мои друзья-одно-группники, решили пойти, хоть и страшно, если честно. Думали, что только мы и придем, ну и пара человек из Физтеха, а тут вон сколько!…"

В Ленинграде тоже должен был состояться подобный митинг, но он был разогнан силами милиции с применением дубинок и отобранных у демонстрантов транспарантов. Пострадал и организатор митинга Вася Колин, признанный знаток творчества группы „Битлз", энтузиаст, единственный в СССР человек, лично переписывающийся с Джоном Ленноном, основатель уникального частного музея „Битлз". Наймиты режима растоптали антивоенные плакаты питерской молодежи и гнали их от стрелки Васильевского острова до Московского вокзала.

Напоминаю, в эфире „Голос Америки" и ее ведущий, Люсьен Фикс. Из надежных источников была получена информация, что объединившиеся ради гастролей в СССР „Битлз" действительно находятся в России сроком уже более недели, но точное их местонахождение пока неизвестно.

Вот и все новости, дорогие слушатели, а теперь авторская программа „События и размышления"».

– Ты чего же, долбодуб, натворил за моей спиной, твою мать, отвечай немедленно! – тихо, но яростно выкрикнул Брежнев с больничной койки.

Горбачев сначала трусливо сжался, потом расправил плечи и крикнул так же тихо:

– А вы на меня, Леонид Ильич, извольте голос не повышать! Я страну спасаю! Вы посмотрите, что творится: народ спивается. У Раисы Максимовны на кафедре почти каждый день пьянка! Никто не работает! Говорят, «вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем». В магазинах шаром покати, один березовый сок в трехлитровых банках да морская капуста! Из Афганистана «груз двести» приходит каждый день, вы в курсе?

– Так это что, так и растак, я, что ли, во всем этом виноват?! – Брежнев сел на кровати, лицо его перекосилось от негодования.

Серый прибор у изголовья замигал и запищал. Вбежала медсестра, чуть ли не силой уложила генсека обратно, глянула на Горбачева осуждающе и вышла.

– Не вы, но при вашем попустительстве, – сбавил тон Горбачев.

– Предатель! Иуда! – Брежнев закашлялся и прижал платок ко рту.

– Я иуда? А вы знаете про Йоку Ону, про ту «башкирку», что у вас в кабинете гостила, знаете, что с ней случилось?

Брежнев покраснел.

– Что?

– В каталажке она сидела с ворами и бандитами, вот что. И только я ее спас, я лично позвонил в Домодедово и приказал ее освободить. Это я вас, между прочим, выручал. Знаете, за что она в камеру угодила?

– Ну? – За наркотики, которые ей ваша дочь всучила!

Генсек помолчал. Потом спросил: – А где сейчас сами эти твои «битлаки»?

– Из деревни буераковской я их вызволил. От их директора Вепрева известно, что они летят в Сибирь, в Томск, чтобы дать там на свой страх и риск большой концерт. Уже вроде до Перми добрались.

– Ну, за это все я хвалю тебя, – сказал Брежнев слабым голосом. – Хвалю за то, что не побоялся зубров наших. Будет у них концерт, перед Западом от позора отмоемся. Ты помогай им. И за Галю спасибо. Только я ведь не дурак, Михаил, знаю, почему ты такой бесстрашный вдруг сделался.

Горбачев сник и стал смотреть на свои руки на коленях.

– Да ладно, не смущайся. Любая сила в союзниках хороша. Но только в союзниках, а не в хозяевах, осторожнее будь. И знай, если мы действительно солдат из Афганистана начнем выводить, то я не против. Ошибка это была. Думал, благородное дело затеял, ан нет, в ловушку угодил. Пусть теперь американцы сами расхлебывают, афганцев еще никто не покорял. Только вот что я тебе скажу, Михаил. Запоминай хорошенько, потому что очень важное я тебе скажу. – Брежнев помолчал, собираясь с мыслями. – Вы меня уже, вижу, со счетов списали. Ладно. Но пришел ты ко мне за благословением. И я благословляю тебя. Трудно тебе будет, очень трудно. В союзники бери кого угодно. Но одно пообещай мне, слышишь? – Генсек приподнялся на койке, глаза его внезапно запылали огнем воли и разума, словно он стал моложе лет на тридцать. – Не дай развалить Союз! Тебя будут к этому подталкивать, обязательно будут, но ты не ведись. Делай что хочешь, дури людей своей перестройкой, хошь, рискни, сухой закон введи, хотя ни хрена у тебя не получится, но если Союз развалишь, – Брежнев выставил из-под одеяла немощный кулак, – с того света тебя достану!

– Да что вы, Леонид Ильич, да у меня и в мыслях такого не было! Да я костьми лягу!

– Ну и хорошо. Верю я тебе, Михаил. Ступай, будешь докладывать мне, как там дела разворачиваются. И про этих «битлаков» своих тоже не забывай, держи меня в курсе. Если б не они, не заварил бы ты кашу. А заваривать ее, видать, самая пора наступила. Иди.

Горбачев кивнул и двинулся к двери, но старик вновь остановил его:

– Да! Если понадобится, действуй от моего имени, я все подтвержу, даже если буду не согласен. Веди себя как мой преемник. Для многих, особенно кто рангом пониже, мое имя – все еще сила. Да и верхние еще побаиваются. Понял меня?

– Спасибо, Леонид Ильич.

– Ступай.

Выходя из палаты, Михаил Сергеевич переживал широчайший спектр чувств: окрыленность от поддержки генсека и неуверенность, граничащую со страхом, осознание колоссальной ответственности и гордость оттого, что он становится вершителем судеб. Но главным, пожалуй, был азарт.

Он кивнул хмурой медсестре за столом, улыбнулся сидящей рядом красавице-целительнице Джуне, прошел мимо спящих охранников и стал медленно спускаться по лестнице к выходу из клиники.

4

Уже в ЦК по пути в свой кабинет Михаил Сергеевич кивнул своему помощнику Лущикову, тот встал и последовал за боссом.

– Юра, ты организовывал высылку «Битлз» в эту деревню. А где они сейчас, знаешь?

– Сбежали и летят где-то между Пермью и Томском, – виновато отозвался тот.

– Свяжись со всеми службами «Аэрофлота», с военной авиацией и ПВО, пусть найдут их и попросят сесть в ближайшем аэропорту.

– Связаться-то можно, Михаил Сергеевич, но ведь меня сразу спросят, чье это распоряжение.

– Мое! А если кочевряжиться будут, пусть вот по этому номеру звякнут, там им быстро мозги вправят. – Горбачев протянул помощнику лист бумаги. – И мне тогда срочно сообщи, дай координаты, подключусь. Давай побыстрее!

– Будет сделано! – Лущиков уже хотел идти, но помедлил и вновь повернулся к столу начальника. – Михал Сергеич, я тут сувенир вам принес, дочь подарила.

Он положил на стол круглый белый значок. Горбачев поднес его к глазам. На нем в профиль, выстроившись в ряд, смотрели в светлое будущее пятеро – «Битлз» и сам Горбачев, с чистой лысиной, но с печатью самопожертвования на лице.

На значке были две надписи: внизу змеился девиз «Гласность, „Битлз", нет войне!», а сверху – «Союз Молодых».

– Что за союз такой? – поднял брови Горбачев. – Сколько в нем членов?

– Пока девятнадцать, – усмехнулся Юрий. – Моя, ураган в юбке, у них за главную. И значков таких – двадцать штук пока. Своими руками сделали. Называют себя партией, а вы у них «почетным генеральным секретарем» числитесь.

– Ну, это уже лишне, – зардевшись от удовольствия, сказал Горбачев. – Но спасибо. Раисе Максимовне покажу. Всё, иди, выполняй распоряжение.

Помощник направился к двери.

– Постой. – Горбачев протянул Юрию значок обратно. – Ты это… Отнеси-ка его в наш технический отдел, скажи, Леонид Ильич распорядился. Тираж десять тысяч таких. Для начала. И побыстрее.

Помощник значительно улыбнулся, кивнул и вышел.

«Ан-2» с «Битлз» на борту подлетал к Омску. Его сопровождал истребитель «МиГ-21», за штурвалом которого сидел тот самый меткий летчик Буткявичус. Он то отставал, то нарезал вокруг небесного тихохода круги. От скуки пилоты переговаривались.

– Херкус, то есть прости, Беркут, – говорил Якубович, – ты чего у меня перед носом мельтешишь? Ты какой-то неправильный литовец. Шустрый больно. Я вот недавно в Вильнюсе был, захожу в дом многоэтажный, лифтерша спрашивает: «Вам на какой?» Я говорю: «На седьмой». А она: «Белье постельное брать будете?» А-аха-ха!…

– Вот я сейчас как запендюрю тебе «эр-двадцать семь» под зад, вот тогда тебе точно свежее белье понадобится.

– Нет! Не надо запендюривать! – дурашливо заголосил Леонид Аркадьевич.

– И не в Вильнюсе ты был, а в Риге или в Таллине. Как понял? Повтори.

– Понял, в Риге был, ошибочка вышла.

– То-то же. Вот, лучше сам послушай. Видит еврейская мама, что сын вместо скрипки на балалайке играет, и говорит… Оп-па, подожди-ка, Леонидас, у нас тут, этто, кто-то на хвосте появился и в эфир ломится.

Действительно, в наушниках Якубовича возник новый голос:

– Борт сорок четыре тысячи сто, я Кактус-двести два, прошу немедленно идти на посадку, аэродром Омск-Северный, ВПП номер три.

– Эй, на «сушке» – откликнулся Буткявичус, встав строго справа от «Ан-2», – я, вообще-то, их сопровождаю, если ты не заметил. Так что давай на разворот, и лабанакт, вайкучай*. [* Спокойной ночи, малыши (лит.).]

– Сам ты вайкучай, – отозвался пилот истребителя «Су-15», пристроившегося слева, – а мы забираем их себе по личному распоряжению товарища Горбачева.

– Мироныч! – крикнул Якубович в салон и сделал приглашающий жест. – У нас тут еще один попутчик появился, сесть предлагает. – Он сунул Мучнику резервный шлем, тот надел его и услышал:

– Леонид Аркадьевич, убедительная просьба вам сесть в Омске, дальше вы и «Битлз» полетите с комфортом.

– Кактус, я борт сорок четыре тысячи сто, спасибо, но мы уж как-нибудь сами.

– Правильно, Леня, не верь им, это западня! – воскликнул Мучник. – Они арестуют нас и опять зашлют куда-нибудь в жо… К черту на кулички!

– Кактус, я борт сорок четыре тысячи сто. Вот тут директор «битлов» товарищ Мучник говорит, что вы вводите нас в заблуждение, и полетим мы, да, с комфортом, но в «Матросскую Тишину».

– Полетите в Томск. В последний раз по-хорошему предлагаю идти на посадку. У меня приказ вас посадить, а уж какими средствами, это мне решать.

– Ты сильно-то не залупайся, – вмешался Буткявичус. – У меня тоже средства имеются.

– Нас что, снова будут сбивать?! – испугался Мучник.

– Или нас, или друг друга! – азартно ответил ему Леонид Аркадьевич.

– Но мы же как раз между ними…

Не слушая товарища, пилот-сценарист продолжил переговоры:

– Ты что, Кактус, сбивать нас собрался? Да на здоровье! Нас уже сбивали, мы привычные. Мы без вечерней ракеты уже и спать не можем! Так что, вперед!

– Подождите! – крикнул Мучник. – Ты что, Леня, белены объелся? Что за бравада идиотская?! Ты опять готов рискнуть нашими жизнями?! Совсем офонарел?! У нас тут «Битлз», между прочим! Скажи немедленно, что садишься.

Якубович потряс головой.

– Правда твоя, прости, Мося. Я когда за штурвалом, меня коротит слегка… Кактус, давай связь с диспетчером. Беркут, не лезь, мы будем садиться.

– Сразу бы так, – отозвалась «сушка». – Беркут, если хочешь, тоже можешь отдохнуть.

– Спасибо, я понаблюдаю сначала.

– Хозяин-барин. Раздался новый голос:

– Борт сорок четыре тысячи сто, диспетчерская на связи.

– Диспетчерская, борт сорок четыре тысячи сто к посадке готов.

– Борт сорок четыре тысячи сто, посадку на ВВП номер три разрешаю, ветер на поле двести семьдесят градусов, три метра в секунду.

– Похоже, наше приключение закончено, – вздохнул Якубович.

Моисей Миронович кивнул и сокрушенно пожал плечами.

– Но мы хотя бы попытались, Мося, хотя бы попытались, – сказал Якубович, с горечью в голосе, выруливая к взлетной полосе. – Я не жалею и, клянусь, не пожалею, чем бы нам не пришлось за это поплатиться…

И, снижаясь, он снова запел, но на этот раз другую песню:

– Поле, поле, поле, поле,

Поле чудес,

Поле чудес

В стране дураков!…

«Аннушка» села. Мучник осторожно высунулся из дверцы и увидел, что по взлетному полю к ним приближаются три «Волги» – две черных и одна белая. Машины подъехали, из белой выскользнула девушка в короткой норковой шубке и в красных сапожках, с караваем на блюде в руках. Мучник, не раз видавший начальственные приемы, обернулся к Якубовичу:

– Не знаю, Леня, в чем тут дело, но нас здесь встречают как дорогих гостей.

– Не соврали, что ли, про Горбачева? – удивился тот. – Может, и впрямь в Томск доставят. Только вот, с чего бы это?