Текст книги "Золотой дождь (рассказы)"

Автор книги: Юдора Уэлти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Попутчики

Том Харрис, тридцатилетний коммивояжер, торгующий канцелярскими принадлежностями, вскоре после полудня выехал из Виктори, повидался с нужными людьми в Миднайте и Луизе, но решил ехать дальше, в Мемфис. Там была его база, а ему захотелось что-нибудь вечером предпринять.

К концу дня где-то посреди Поймы он подобрал двух попутчиков. Один неподвижно стоял на обочине, причем отставленная нога его напоминала старый корень, а другой играл на желтой гитаре, и она блестела в вечерних лучах, длинной прямой полосой стелившихся над полями.

За рулем Харриса клонило в сон. И в пути он кое-что делал как бы в полудреме. От вида людей, ждущих попутной машины, от их фигур на фоне неба на миг просыпалось детское ощущение: стоишь неподвижно, ничего не касаясь, и кажешься себе высоким, а земля под ногами вдруг округляется, летит и вертится в пространстве, и чувствуешь, как одиноко и ненадежно ты на ней стоишь. Он открыл дверь машины.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

Харрис начал разговор с пассажирами почти официально. Теперь, набрав скорость, он чуть подвинулся на сиденье. Сзади свободного места было мало. Гитарист держал свою гитару между ногами. Харрис включил радио.

– Ага, музыка! – сказал гитарист. Он заулыбался. – Весь день пробыли на этом месте, – тихо сказал он. – Видели, как солнце поднимается и спускается. Нет-нет да и приляжем, конечно, под деревом отдохнуть.

Они ехали молча; солнце между тем садилось в красных облаках, и по радио уже сменилось несколько передач. Харрис включил фары. Однажды гитарист стал напевать "В сердце у меня одна осталась роза" – ее играли по радио "Алоха Бойз". Он застеснялся, умолк и провел по шкале приемника черноватым мозолистым пальцем.

– У некоторых электрические гитары, нравятся мне, сильные, – сказал он.

– Куда направляетесь?

– На север, наверное.

– Как раз на север, – сказал Харрис. – Курите?

Второй протянул руку.

– Да… изредка, – сказал гитарист.

От неожиданного слова Харрис дернул щекой; он протянул пачку. Все трое закурили. Молчаливый держал перед собой сигарету, как монету, – большим и указательным пальцами. Харрис заметил, что он не курит, а просто наблюдает за огоньком.

– Ух ты, ночь уже, – сказал гитарист. Голос его мог выразить любую степень светского удивления.

– Поесть было? – спросил Харрис.

Пассажир щипнул басовую струну и взглянул на небо.

– Ежевика, – сказал другой. Он высказался в первый раз и произнес это неторопливо, с раздумьем в голосе.

– Там хорошенький такой кролик притопал, – сказал гитарист, слегка ткнув Харриса в бок, – но сразу повернул – и деру.

Второй настолько погрузился в свой бессловесный гнев, что Харрису представилось, как он гонится за кроликом между рядами хлопчатника. Он улыбнулся, но головы не повернул.

– Теперь ночлег искать – так? – не унимался Харрис.

Снова брякнули струны, и гитарист зевнул.

Впереди был городок; на равнине огни стали видны километров за тридцать.

– Это Далей? – Харрис тоже зевнул.

– Где я только не ночевал; рассказать – не поверишь. – Гитарист повернулся, говорил Харрису прямо в лицо, и при свете дорожного знака улыбка его почему-то приняла насмешливое выражение.

– Не отказался бы от булки с котлетой, – заметил Xаррис и, как бы уклоняясь безотчетно, свернул с дороги под знак. Он посмотрел в окно – девушка в красных штанах вспрыгнула на подножку.

– Три и три пива? – спросила она с улыбкой, просунув голову в окно. – Привет, – сказала она Харрису.

– Здравствуй, – ответил Харрис. – Да, три.

– Ух ты, – сказал гитарист. – Портки красные, как у юнги. – Харрис ждал, когда зазвенит струна, и не дождался. – Но не красавица, – сказал гитарист.

Сетчатая дверь закусочной скрипнула, и раздался мужской голос:

– Заходите, ребята, у нас девочки.

Харрис выключил приемник, и они услышали музыку из автоматического проигрывателя, озарявшего окна закусочной то голубым, то красным, то зеленым светом.

– Привет, – снова сказала подавальщица, появившись с подносом. – Вроде дождь собирается.

Они съели булки с котлетами быстро и молча. В окно закусочной, опершись на руку, выглянула девушка. За спиной у нее все танцевала одна и та же пара. Музыка звучала бравурно: джазовый оркестр играл "Любовь, любовь, беспечная любовь".

– Всюду одни и те же песни, – тихо сказал гитарист. – Сам я с гор… У нас там совы вместо кур и вместо собак лисы, но пели мы как следует.

Стоило гитаристу заговорить, и Харрис почти каждый раз дергал щекой. Развеселить его было легко. Кроме того, он сразу угадывал в человеке желание пооткровенничать – и ту неизбежную минуту, когда это желание иссякнет. И чем больше ему рассказывали, тем больше ему хотелось слушать. Еще послушаем, как ты играешь на своей гитаре, подумал он. Оно стало частью заведенного порядка жизни, дневной и ночной, это слушанье, сделалось почти автоматическим, как движение руки, ныряющей в карман за деньгами.

– Все равно что баллада, – сказал гитарист, слизывая с пальца горчицу. – Мать у меня баллады любила. Талия, что у осы, а голос сильный. Песен знала уйму. Давно померла и в земле лежит. Отец приедет из города пьяный, как тачка, а она уйдет, сядет на крыльцо, смотрит на гору и поет. Все песни поет, какие знает. Давно померла и в земле лежит, и дом сгорел. – Гитарист глотнул пива. Он постукивал ногой.

– А что, – сказал Харрис, дотронувшись до гитарного грифа. – Мог бы где-нибудь здесь остановиться, поиграть за деньги?

По гитаре он и понял, конечно, что они не просто ловят попутную машину. Они были бродяги. Закоренелые, отдавшиеся своей участи. И тот и другой. А прикоснувшись к грифу, Харрис смутно осознал, что эта желтая гитара, эта яркая, веселая ноша в руках бродяги и заставила его остановиться, подобрать людей.

Гитарист шлепнул по деке ладонью.

– На ней-то? Я для себя играю.

Харрис обрадованно засмеялся, но ему почему-то хотелось подразнить его, услышать, как он присягнет своей свободе.

– Не хотите задержаться и поиграть где-нибудь в таком месте? На танцах? Раз все песни знаете?

Тут громко рассмеялся гитарист. Он повернулся к Харрису и заговорил так, как будто товарища не было рядом.

– Так ведь он при мне.

– Он? – Харрис смотрел в лобовое стекло.

– Ныть начнет. Он на одном месте болтаться не любит. Дальше хочет. С кем ни свяжешься – у каждого своя фантазия.

Второй бродяга рыгнул. Харрис положил ладонь на сигнал.

– Возвращайтесь скорей. – Подавальщица открыла над сердцем карман в виде сердечка и вежливо опустила туда чаевые.

– До скорого, – пропел гитарист.

Когда они выехали на дорогу, второй бродяга стал поднимать пивную бутылку и с полным ртом просительно посмотрел на гитариста.

– Вернемся, хозяин. Хнык забыл отдать ей бутылку. Вернемся, хозяин.

– Поздно, – с решительностью ответил Харрис, торопясь скорее попасть в Далей, и подумал: еще бы чуть-чуть, и я его послушался.

Харрис остановил машину на площади перед гостиницей "Далей".

– Благодарствую. – Бродяга взял свою гитару.

– Подождите здесь.

Они остались на тротуаре: один под фонарем, другой в тени, под статуей конфедератского солдата – оба понурые, пропахшие пылью, покорно вздыхающие.

Харрис пересек двор, поднялся на одну ступеньку и вошел в гостиницу.

Хозяин, мистер Джин, седой человек с мелкими темными веснушками на лице и руках, поднял голову и выбросил руку почти одновременно.

– Кто к нам пожаловал! – Он улыбнулся. – Ровно месяц… Я как раз подсчитывал.

– Мистер Джин, мне надо ехать дальше, но со мной двое – они на улице. Всё ничего, но им ночевать негде, а у вас там задняя верандочка.

– Чудесная ночь на дворе! – гаркнул мистер Джин и беззвучно рассмеялся.

– Они вам блох в кровать напустят, – сказал Харрис, показывая ему тыльную сторону руки. – Но у вас веранда сзади. Там неплохо. Я как-то ночевал там, забыл почему.

Хозяин разразился смехом, словно открыл шлюз. И так же внезапно умолк.

– Хорошо. Ладно. Подождите минуту… Майк хворает. Майк, поди сюда, тут наш мистер Харрис проездом.

Майком звали древнюю шотландскую овчарку. Майк поднялся с подстилки у двери, прошел по квадратному коричневому ковру, скованно, как стол бы шел, и втиснулся между мужчинами. Он подставлял длинную голову то руке мистера Джина, то руке Харриса и наконец тяжело опустил морду Харрису на ладонь.

– Хвораешь, Майк? – спросил Харрис.

– От старости он подыхает, вот что! – выпалил хозяин, будто рассердившись.

Харрис стал гладить собаку, но рука делала привычные движения замедленно и нерешительно. Майк смотрел на него глубоким взглядом.

– Пал духом. Видите? – жалобно сказал мистер Джин.

– Эй, послушайте, – раздался голос у двери.

– Заходи, Катон, посмотри на бедного старичка Майка, – сказал мистер Джин.

– Я угадал, что машина ваша, мистер Харрис, – сказал мальчик. Он суетливо запихивал в брюки кретоновую рубашку с Бингом Кросби, как будто это была настоящая взрослая рубашка. Потом поднял голову и сказал: – Они хотели вашу машину угнать – только отъехали и один другому голову бутылкой разбил. Как это вы шума не слышали? Там прямо все собрались. Я говорю: "Это мистера Тома Харриса машина, глядите – номер иногородний, и товар он такой возит, в крови весь".

– Но он еще не умер, – сказал Харрис, стоя коленями на сиденье своей машины.

Это был гитарист. Плафончик на потолке горел. Из разбитой головы текла кровь, и гитарист обмяк над своей гитарой, как наездник на неоседланной лошади: она была между колен, и руки свесились по обе стороны. А в каком-нибудь метре маячило другое лицо: на краю тротуара стоял тот, кого гитарист назвал Хныком, и его без всякой надобности держали двое. Он был больше похож на зрителя, чем все остальные, только до сих пор сжимал в правой руке бутылку.

– Если бы он его хотел ударить, он бы его гитарой ударил, – сказал кто-то. – Вот чем огреть хорошо. Дзынь!

– Я себе так представляю, – раздался пронзительный голос – как бы жены, объясняющей происшествие мужу, – они остались одни. И вон тот хотел удрать с машиной – он плохой. А хороший ему говорит: "Нет, не годится так".

Или наоборот? – сонно подумал Харрис.

– И тогда тот ему: бам! бам! По голове. Дурак какой – как раз все из кино выходили.

– У кого ключи от моей машины? – все время кричал Харрис. Сам того не заметив, он выбил ногой подпорку – гитару; и чем-то остановил кровь.

Ему не надо было спрашивать, где находится ветхая больничка – он побывал там раз во время одной поездки по Пойме. Вместе с констеблем, который сперва трусил рядом, а потом ехал на подножке, бережно держа очки в одной руке, а другой таща Хныка в наручниках, в сопровождении длинной вереницы мальчишек-велосипедистов в цветастых рубашках, иногда появлявшихся перед ним в лучах фар, сквозь дождь, под умоляющие выкрики мистера Джина, которые неслись ему вдогонку из гостиницы, и лай Майка, влившийся в общий собачий хор, Харрис с большой осторожностью ехал по длинной, осененной деревьями улице, не снимая потной ладони с сигнала.

Старик врач спустился на тротуар, залез к ним в машину и медленно взял гитариста за плечи.

– А все равно, наверное, умрет, – горестно сказал цветной мальчишка. – Интересно, кому гитара достанется?

В комнате на втором этаже двухэтажной гостиницы Харрис переодевался в чистое, а мистер Джин лежал на кровати, и на нем, поперек живота, лежал Майк.

– Погубили свой нарядный галстук. – Хозяин говорил с одышкой. – И Майк из-за этого умучился, поверьте мне. – Он вздохнул. – В первый раз залаял с тех пор, как Бад Милтон застрелил китайца. – Он приподнял голову, сделал долгий глоток из гостиничной бутылки виски, и на его добрых карих глазах выступили слезы. – А если бы они это на веранде устроили?

Зазвонил телефон.

– Видите, все узнали, что вы тут, – сказал мистер Джин.

Харрис взял трубку.

– Рут? – спросил он почти покаянным тоном.

Но попросили хозяина.

Положив трубку, он сказал:

– Этот таракан… никогда не заучит, на что башмак надевают, а на что шляпу. Констебль. У него тюрьма негром занята, так он весь город обегал, искал, куда засунуть вашего попутчика с бутылкой, и не придумал ничего лучше, чем гостиница!

– Черт, он что же, со мной будет ночевать?

– Почти что. Через коридор. Тот может умереть. Единственное в городе помещение с замком, говорит, кроме банка.

– Который час? – вдруг спросил Харрис.

– Ну, еще не поздно, – ответил мистер Джин.

Он открыл Майку дверь, и мужчины медленно спустились за собакой по лестнице. На нижней площадке свет не горел. Харрис выглянул в приоткрытое окно с цветными стеклами.

– Дождь идет?

– Пошел, едва стемнело – но у нас это как часы, даже не замечаешь. – У конторки хозяин поднял коричневый пакет. – Нате. Я велел Катону принести для вас мемфисского виски. Надо было ему чем-то заняться.

– Спасибо.

– Увидимся. Не думаю, что вы с раннего утра уедете. Если уж им так надо было, могли бы хоть не у вас в машине.

– Да ничего, – отозвался Харрис. – Вам бы тоже этого принять.

– Этого? Я умру от него, – сказал мистер Джин.

Из аптеки Харрис позвонил своей местной знакомой и застал ее дома: Рут принимала гостей.

– Том Харрис! Небо тебя послало! – закричала она. – Я как раз думала, как быть с Кэрол… вот девушка!

– Что с ней?

– Нет кавалера.

Кое-кто из гостей тоже захотел с ним поздороваться. Он немного послушал и сказал, что выходит.

Так он оттянул звонок в больницу. Он засунул еще одну монету… С гитаристом все обстояло по-прежнему.

– Я вам объяснил, – сказал врач, – у нас нет возможности перелить кровь, и, хотя в Мемфис вы беднягу не увезли, его и без того достаточно потаскали.

Чтобы не садиться в машину, Харрис пошел пешком; тишину мокрой улицы нарушали только его шаги, и он едва замечал дома, которые таяли во мгле за тонкой изморосью, сыпавшейся сквозь деревья, и обозначали себя лишь мягким светом наддверных окошек; он уже почти забыл, в каком он городе и куда направляется.

Рут стояла в длинном черном платье, прислонясь к открытой двери, и смеялась. Из дома доносились звуки рояля, на котором играли по меньшей мере четыре руки.

– Надо же: пешком шел, весь мокрый! – обернувшись, крикнула она в комнату. Она опиралась на дверь, сложив руки за спиной. – Что с твоей синенькой машинкой? Ты с подарком к нам пришел?

Он вошел вместе с ней и принялся пожимать руки, потом поставил бутылку в пакете на стол.

– Никогда не забывает! – крикнула Рут.

– Виски пить! – Все опять зашумели.

– Так это и есть знаменитый "он", о котором без конца говорят? – надув губы, сказала девушка в белом платье. – Рут, он твой родственник?

– Никакой не родственник, бродяга и больше ничего, – ответила Рут и увела его за руку на кухню.

Можно было бы называть меня "вы", коли я здесь, устало подумал Харрис.

– Тут много чего было, – начала она и, пока он разливал по стаканам, рассказала все новости. Из того, что она ни разу не упрекнула его – ни в невнимательности, ни в глухоте к ее чувствам, он заключил, что о случившемся в машине она не знает.

Она смотрела на него испытующе:

– Где это ты так загорел?

– На прошлой неделе пришлось съездить на побережье.

– Чем ты там занимался?

– Да все тем же. – Он рассмеялся и стал рассказывать о забавном происшествии в Бэй-Сент-Луисе, где его остановила в богатом квартале сбежавшая пара любовников и потребовала отвезти в соседний город, угрожая, что иначе они разойдутся. Потом он вспомнил, каким взглядом смотрела на него Рут, когда он называл места, где ему случалось останавливаться в поездках.

Где-то в доме все звонил и звонил телефон, и каждый раз Харрис вздрагивал. Никто не брал трубку.

– Я думала, ты бросил пить, – сказала она и взяла бутылку.

– Бросаю и начинаю, – ответил он, забрав у нее бутылку и наливая себе снова. – Где моя дама?

– A-а, она в Лиланде, – сказала Рут.

Поехали за ней все, в двух машинах.

Девушка была маленькая, тщедушная, в платье, напоминавшем мешочек. Она появилась, как только они посигналили, – Харрис даже не успел зайти за ней в дом.

– Поедем кричать с моста, – предложил кто-то в передней машине.

Проехали сколько-то миль по узкой гравийной дороге среди туманных полей и очутились на мосту неведомо над чем, неведомо где.

– Давайте танцевать, – сказал один из молодых людей. Он схватил Кэрол за талию и стал танцевать с ней танго на дощатом настиле.

– Ты по мне скучал? – спросила Рут. Она не отпускала его и сейчас стояла рядом с ним на дороге.

– Ого-го-го! – кричали с моста.

– Хотела бы я знать, что там отзывается, – сказала одна девушка. – Там нигде ничего нет. А кое-кто из моих родственников даже не слышит этого.

– Да, странно, – произнес Харрис с сигаретой в зубах.

– Говорят, там старый пароход когда-то потерялся.

– Может быть.

Они поездили еще немного, подождали, не кончится ли дождь.

В доме Рут, при свете, Харрис заметил, что его дама Кэрол странно взглянула на него. Он в это время подал ей поднос со стаканами.

– Так это вокруг вас столько восхищений и вращений? – спросила она, еще не протянув руки к подносу.

– Да, – ответил он. – Я приехал издалека. – С легким реверансом он дал ей стакан, где было покрепче.

– Скорей сюда! – позвала Рут.

В буфетной, пока он ставил на поднос новые стаканы, Рут стояла рядом, а потом пошла за ним на кухню. Ей в самом деле любопытно, что со мной было? – подумал он. Сейчас они стояли близко друг к другу, и губы у нее приоткрылись, а глаза смотрели в пустоту; ревность, казалось, отпустила в ней тормоза. Мокрый ветер с заднего крыльца шевелил ее волосы.

Будто поддавшись какой-то иллюзии, он поставил поднос и рассказал ей о двух пассажирах.

У нее блеснули глаза.

– Какая… глупая история! – Он потянулся за подносом, но Рут яростно схватила его сама.

Телефон опять звонил. Рут пристально глядела на Харриса.

Как будто он заранее сговорился с бродягами.

У выхода из кухни их встречали все.

– Ага! – крикнул один из мужчин, Джексон. – Девочки, он хотел вас разыграть. Рут, сейчас кто-то позвонил и сказал, что у Тома в машине убили человека.

– Он умер? – застыв, спросил Харрис.

– А я все знаю! – крикнула Рут с пылающими щеками. – Он мне все рассказал. Фактически испортили машину! Правда?

– Вечно он попадает в какие-нибудь дикие истории.

– Это потому, что он ангел. – Голос его дамы, Кэрол, прозвучал глухо, потому что она говорила в стакан.

– Кто звонил? – спросил Харрис.

– Старуха миссис Даггет, ей миллион лет – она всегда звонит. Она сама там была.

Харрис позвонил врачу домой и разбудил жену врача. Гитарист был в прежнем состоянии.

– Какое происшествие! Расскажите нам все, – попросил толстый молодой человек. Харрис знал, что он живет в восьмидесяти километрах выше по реке и приехал сюда, полагая, что будут играть в бридж.

– Подрались, и всё.

– Нет, он не расскажет, всегда молчит. Я вам расскажу, – вмешалась Рут. – Возьмите же стаканы, ради бога.

Так происшествие превратилось в рассказ. Харрису он очень надоел.

– Просто изумительно: всегда он с кем-нибудь свяжется, а потом происходит история, – сказала Рут, и глаза у нее были совершенно черные.

– Ах, я им восхищаюсь, – сказала Кэрол, вышла и стала на заднем крыльце.

– Может быть, ты останешься здесь на завтра? – сказала Рут, взяв Харриса под руку. – Ведь тебя могут задержать?

– Если он умрет.

Он попрощался с гостями.

– Поедем в Гринвилл, выпьем кока-колы, – предложила Рут.

– Нет, – ответил он. – Покойной ночи.

– До скорого, – сказала девушка в белом платье. – Так выразился этот человечек?

– Да, – сказал Харрис, выйдя под дождь; он отказался заночевать и отказался от предложения довезти его до гостиницы.

В прихожей с оленьими рогами, под лампой у настольного телефона спал мистер Джин. Веснушки у спящего выглядели еще темнее. Харрис разбудил хозяина.

– Ложитесь в постель, – сказал он. – Зачем вы тут? Что-то случилось?

– Только хотел сказать вам, что этот поросенок – в комнате двести второй. Под замком, заперт и пристегнут к кровати наручниками, но все равно – хотел вам сказать.

– A-а. Спасибо большое.

– Как честный человек, счел долгом, – сказал мистер Джин. Он был пьян. – Предупредить, с кем ночуете под одной крышей.

– Благодарю, – сказал Харрис. – Утро скоро. Смотрите.

– Бедный Майк не может уснуть, – сказал мистер Джин. – Когда дышит, там у него что-то царапает. А тот еще не скис?

– Пока без сознания. Ничего нового, – ответил Харрис. Он взял протянутую ему связку ключей.

– Подержите у себя.

Тут Харрис увидел, что рука у хозяина дрожит, и придержал ее.

– Убийца! – прошептал мистер Джин. Все его веснушки проступили ярче. – Пришел сюда… и даже сказать нечего.

– Пока еще не убийца, – возразил Харрис уже с улыбкой.

Пройдя мимо комнаты 202 и не услышав ни звука, он вспомнил, что сказал Хнык, когда стоял в наручниках перед больницей и никто его не слушал. "Надоел он мне, чуть что – сразу хвастаться и шум поднимать".

Харрис вошел к себе в комнату и, не раздевшись, не погасив света, лег на кровать. Уснуть он не мог от усталости. Лампочка слепила глаза. Он смотрел на голые штукатуренные стены и такую же белую поверхность зеркала над пустым комодом. В конце концов он встал и включил потолочный вентилятор, чтобы в комнате было хоть какое-то движение и звук. Вентилятор был неисправный и при каждом обороте щелкал, раз за разом. Харрис лежал под ним не шевелясь, одетый, и помимо воли дышал в ритме щелчков.

Вдруг он зажмурил глаза. С закрытыми глазами, в красной темноте, он ощутил, что терпение изменило ему окончательно. Это было как приступ похоти. Он вспомнил, как подавальщица опустила чаевые в карман-сердечко, вспомнил Рут – как она стояла у двери, спрятав руки за спиной, и как в нем шевельнулось беспокойное чувство собственника, ничего не означавшее.

Он знал, что ни на чем этом не задержится. И было почти облегчением, когда мысли его приняли жалостливый оттенок, обратившись к двум бродягам, их распре, которая вдруг вылилась в жестокость – стоило ему только отвернуться. Чем все кончится? В этом тревожном ожидании ему не так больно было чувствовать беспомощность своей жизни.

Вечер был непростителен в каждой подробности. Но слишком похож на другие вечера, и городок слишком похож на другие, чтобы ему с этой кровати, где он лежал одетым, к чему-то еще двигаться – даже к утешению или отчаянию. Даже дождь… и дождь бывал часто, и вечеринки бывали часто, и кровопролитие бывало, не им учиненное… тоже драки, нежданные исповеди, внезапные ласки – и все не его, не ему на память, а достояние людей, чьи города он проезжал, происходящее из их оседлого прошлого, из их скитаний – не скитаний, из их времени. У него же не было времени. Он был свободен; беспомощен. Ему захотелось узнать, что с гитаристом, по-прежнему ли он без сознания, чувствует ли боль.

Он сел на кровати, а потом встал и подошел к окну.

– Том, – раздался голос в темноте.

Он машинально отозвался и прислушался. Это была девушка. Он не видел ее, но она, наверное, стояла на узкой полоске травы под стеной дома. Промочит ноги, воспаление легких, подумал он. А устал он до того, что представлял себе девушку совсем из другого города.

Он спустился и отпер дверь. Девушка выбежала на середину прихожей, словно ее втолкнули с улицы. Это была Кэрол, с вечеринки.

– Вы промокли. – Он дотронулся до нее.

– Без конца дождь. – Она отступила на шаг и посмотрела на него снизу вверх. – Ну, как вы?

– Ничего, хорошо, – сказал он.

– Я все думала, – нервно сказала она. – Я догадалась, что свет – в вашей комнате. Надеюсь, никого не разбудила?

И Хнык спит? – подумал Харрис.

– Хотите выпить? Или хотите, пойдем в "Ночное", выпьем кока-колы? – предложил он.

– Там открыто, – ответила она, показав куда-то рукой. – Я сейчас проходила мимо – "Ночное" открыто.

Они вышли под мелкий дождь, и на темной улице, безмолвно протестуя, она надела его пальто – не пьяная, а женственная.

– Вы меня не вспомнили в гостях, – сказала Кэрол и не посмотрела на него, когда он издал подобающее восклицание. – Они говорят, что вы никого не забываете, – в этом-то они точно ошибались, как я понимаю.

– Они часто ошибаются, – согласился Харрис и поспешно спросил: – Кто вы?

– Мы каждое лето жили в гостинице "Мэннинг", на побережье, я была девчонкой. Кэрол Теймз. Просто танцевала – но вы тогда только начали разъезжать, бывали там проездом… а в перерывах вы разговаривали.

Он усмехнулся, а она добавила:

– Вы говорили о себе.

Они шли мимо высокой мокрой церкви, и церковь отражала звук их шагов.

– Это было не так давно… пять лет, – сказала Кэрол. Под магнолией она протянула руку, остановила его, подняла к нему детское лицо. – Но когда я вас увидела сегодня, мне захотелось узнать, как вы живете.

Он ничего не ответил, и она пошла дальше.

– Вы тогда играли на рояле.

Проходя под фонарем, она опять посмотрела на него снизу. Будто хотела обнаружить на щеке у него легкий тик.

– На большой террасе, где танцевали, – сказала она, продолжая шагать. – Бумажные фонарики…

– Вот это я точно забыл, – сказал он. – Может быть, вы меня с кем-то путаете. У меня пропасть двоюродных братьев, и все играют на рояле.

– Вы опускали руки на клавиши так, будто хотели сказать: "Вот как это делается!" – выпалила она и отвернулась. – Все равно я была от вас без ума.

– Были? От меня? – Он зажег спичку и сжал сигарету зубами.

– Нет… Да – и сейчас тоже! – резко сказала она, словно ее вынуждали отказаться от него.

Они дошли до маленькой станции, где шипел неугомонный маневровый паровоз, и пересекли черную улицу. Чтобы так соединилось прошлое с настоящим, подумал он, в моей жизни редко бывало – и вряд ли еще будет. Он взял ее под руку и отворил грязную сетчатую дверь "Ночного".

Пока он ждал перед стойкой, она села за столик у стены и обтерла лицо носовым платком. Он сам понес к столу чашки с черным кофе, а за несколько шагов улыбнулся девушке. Они сидели под календарем с картинкой, на которой лесорубы валили гигантские деревья.

Разговаривали они мало. Ей досаждала муха. Когда кофе кончился, Харрис посадил ее в такси – старый "кадиллак", всегда дежуривший у станции. Перед тем как захлопнуть дверь такси, он сказал нахмурясь:

– Спасибо… Очень мило с вашей стороны.

Девушка порвала платок. Она поднесла его к лицу и заплакала.

– Да что же тут милого?

И смущение на ее лице он запомнил.

– Что вы пришли… под дождем… посидели со мной… – Он захлопнул дверь, может быть, еще и от усталости.

Она старалась дышать тише.

– Только бы ваш приятель не умер, – сказала она. – Пусть он поправится.

Но наутро, когда Харрис проснулся и позвонил в больницу, ему сказали, что гитарист умер. Он умирал, пока Харрис сидел в ночном кафе.

– Убийца все-таки, – сказал мистер Джин, потягивая Майка за уши. – Самое обыкновенное убийство. Дуэлью это никак не назовешь.

Человек, которого звали Хныком, вину признал сразу. Он стоял выпрямившись, слегка поворачивал голову и чуть ли не улыбался посетителям. Взглянув на него раз, мистер Джин, пришедший вместе с Харрисом, вышел и хлопнул дверью.

Но спал ночью Хнык или бодрствовал, вразумительного ответа за это время он не нашел.

– Ну, я ударил, кто же еще? – сказал он. – Не видели они меня, что ли, ослепли?

Его спросили о том, кого он убил.

– Звать Санфорд, – стоя неподвижно и отставив ногу, сказал он, словно пытался вспомнить какую-то мелкую подробность. – Только не было у него ничего, и родни не было. Не больше, чем у меня. Мы с ним две недели назад сошлись. – Он обвел взглядом их лица, будто ища поддержки. – А нос задирал. Хвастался. Гитару таскал. – Он всхлипнул. – Это он придумал машину угнать.

Харрис, только что из парикмахерской, стоял на заправочной станции, где полировали его машину.

Машину и его окружало кольцо мальчишек в ярких рубашках навыпуск, а сзади стояли цветные мальчишки.

– Мистер Харрис, отмыли там кровь с руля и сиденья?

Он кивнул. Они убежали. Остался один цветной мальчик.

– Мистер Харрис, а вам нужна гитара?

– Что?

Мальчик показал на гитару, лежавшую сзади среди коробок с образцами.

– Гитара убитого дяденьки. Ее даже полицейские не стали брать.

– Не нужна, – сказал Харрис и протянул ему гитару.