Текст книги "Восходитель"

Автор книги: Ю. Бурлаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

9 февраля на Приют поднялась третья группа от штаба Закфронта, прибывшая из Тбилиси. Все три группы вошли в объединенный отряд, состоявший из двадцати челов к под общим руководством активного участника боев под Клухорским перевалом Александра Гусева, совершившего еще в 1934 году вместе с Корзуном первое зимнее восхождение на Эльбрус.

Начали готовиться к зимнему штурму вершины. Но тут испортилась погода: повалил снег, задул ураганный ветер. Стали ждать. Сутки, другие, третьи. Погода не улучшалась. И хотя операция с флагами не была связана с прямыми боевыми деиствиями и представлялась чисто альпинистским делом, она имела одну особенность: не взойти на вершину было нельзя.

Командир решил послать на Западную вершину маленькую, но сильную группу в соста не Николая Гусака, Габриэля и Бекну Хергиани, Александра Сидоренко, Евгения Белецкого и Евгения Смирнова. Вышли ночью. видимость плохая: ветер, снег, туман. Петляли. Габриэль и Сидоренко провалились в трещину, но все обошлось. Шли на кошках. Вот, наконец, и стоящий как маяк триангуляционный знак Западная вершина.

Никогда не прекращающийся эльбрусский ветер, словно освобождая вершину от нечисти, в клочья изорвал фашистские штандарты.

На верине водрузили Государственный флаг СССР... Через несколько дней другая группа под руководством Александра Гусева водрузила флаг СССР на Восточной вершине, отметив это событие пистолетным салютом.

Лагамский свиф

Чем больше подрастали дети, тем теснее становилось в ланчвальском доме. Велись разговоры о разделении. Мамял тянула Виссариона на новый участок в Лагами, чтобы сын был ближе к ней, старой матери. После смерти мужа она вышла за Давида Гварлиани, а после кончины его жила у младшего сына Максима.

Дедушка Антон был против разделения.

–Когда все вместе, жить легче. Ты сейчас главный мужчина в доме. Я уже старый, Филипу только шестнадцать, Бидзине тринадцать, совсем пацан, косу еще держать не умеет. Не уходи.

Разве я далеко уезжаю, говорил Виссарион.

Всего за десять огородов. Буду помогать. Шли даже споры, наконец, дедушка Антон согласился. Так Виссарион с четырьмя детьми перебрался в Лагами, самый северный поселок Местии.

На новом участке, сплошь заросшем крапивой. бурьяном, стояла полуразрушенная стена старого дома, притулившаяся к невысокой, но осанистой башне со сбитой макушкой. Надо было срочно делать дом. Временно жили у Максима.

Пока возводилось строение, Виссарион обдумывал и вторую проблему: найти детям мачеху. Но кого взять в жены? Жениться просто на приглянувшейся женщине было бы шагом крайне легкомысленным. В выборе супруги Виссарион, человек весьма строгий в матримониальных вопросах, руководствовался не столько личными мотивами, сколько желанием наити такую спутниу жизни, которая относилась бы к его детям как к своим собственным. Вскоре после переселения в новый дом в нем появилась худенькая женщина с четырехлетнеи дочерью Нателой. Это была Мамол, молодая вдова. Но то ли из-за молодости, Мамол была лет на двадцать моложе своего нового супруга-Виссарион остановил на ней выбор. Мамол была родная племянница его первой жен, Фацу. Дети Виссариона родственники Мамол, её двоюродные сестры и братья

Виссарион не ошибся в выборе. Мамол относилась ко всем детям Нателе, Еве, Ире, Тине, Чхумлиану и появившимся позже Анвару, Назо и Эверезу – с одинаковой любовью и заботой. К тому же Мамол была альпинисткой.

Поотроенный дом, как и большинство сванских домов, был двухэтажным. Первый этаж -мачуб: зимнее жилье со стойлами для скота, второй дарбаз: ce новал летнее Жилье. Через год была пристроена комната с востока, а еще позже дарбаз разделили вдоль, и появились еще две комнаты с окнами на юг.

Чхумлиан бывал уже не раз в Лагами. Поселок ему нравился. Здесь дома вы тянулись вдоль маленькой речки, выбегающей из узкого Лагамского ущелья. С верхней башни поселок смотрелся хаосом дранковых крыш, прижавшихся друг к другу под разными углами. На крышах, поблескивая слюдой, серебрились камни. В центре Лагами рядом с большим ясенем стояла Мацхвар, церковь Спаса, с двориком и склепом. На облупившейся ее стене, обращенной на улицу, просматривалась старинная фреска охотник и олень. Вокруг церкви и домов, как стражи, стояли башни. Их было больше десяти. Почти все целые, крепкие, только две или три без макушек.

Верхняя башня, самая стройная и высокая она имела шесть этажей, принадлежала роду Барлиани. у черных щелей-бойниц на третьем и четвертом этажах были видны старые выбоины в кладке: следы пуль. После кривых и узких, зажатых домами и башнями ланчвальских улочек Лагами казался более просторным поселком.

С веранды нового дома открывался красивый вид на всю долинную чашу. Слева возвышалась вершина Бангуриани, справа белая Лайла. В центре долины ровное аэродромное поле, где по нескольку раз в день садились и взлетали двукрылые самолеты. Правда, отсюда не было видно Тетнульда. Зато, если перебежать по бревну через русло шалой речки, можно увидеть две макушки Ушбы...

Первые дни, пока налаживались лагамские знакомства, одиннадцатилетний Чхумлиан проводил с сестрами. однажды он придумал игру в цирк Дети цирка не Видели, но много о нем слышали. Чхумлиан пригласил сестер в дарбаз, стал над дыркой, через которую бросали сено скоту, взял за руки семилетнюю Тину, опустил в проем и начал раскачивать. Дух захватывало. у бедной девочки, зрители Ира и Патела неистово хлопали в ладоши, восторгам не было предела. Ире тоже захотелось полетать под куполом цирка. На этот раз верхний партнер не справился с весом (девятилетняя Ира была грузнее Тины), и «артистки» улетели в дыру. Хорошо, что внизу лежали отстатки сена: Ира приземлилась благополучно, Чхумлиан ушиб колено. Он лежал и корчился от боли. Подошел Виссарион (ему уже успела доложить Ева), добавил.

За этим пацаном надо было следить и следить. Как-то он собрал девочек и, глядя на старую башню, сказал:

Полезем?..

Натела и Тина молчали, косились на Иру.

Страшно, чистосердечно призналась Ира. Она стала с опаской относиться к затеям брата.

Дети альпинистов не должны бояться высоты. Это звучало веско. Колебаний больше не было. Экспедиция выступила на штурм.

В башне стояла жуткая темнота. Все, не сговариваясь, перешли на шепот. Впереди лез Чхумлиан, за ним Ира, далее, посапывая, карабкалась Тина.

Не распускать сопли! Шикнул Чхумлиан; Тине, перебираясь с этажа на этаж, «восходители достигли верха башни...

Виссарион обомлел, увидев на вершине полуразвалившегося строения три детские макушки. пришлось бросать все дела, брать веревку и спускать «альпинистов».

Я хочу, чтобы сестры мои были смелые, оправдывался Чхумлиан, получив очередную порцию воспитания.

На глазах у взрослых не развернуться. И Чхумлиан отправлялся с сестрами к Ламлидским камням, что стояли за поворотом ущелья, и учил девочек лазить по скалам. Он видел, как тренировались отец и дядя Максим, и мог уже кое-что сам показать.

Отец не раз заставал такую Картину: на пологой плите лазали девочки, а рядом на отвесе Чхумлиан. И хотя камни были не очень высокие, разбиться на них было вполне возможно. Чхумлиану крепко влетало за такие вылазки.

Вскоре он ближе сошелся с поселковыми ребятами, которых встречал много раз в школе. Очень подружился С Нопе, смелым пареньком с дерзким взглядом, самым отчаянным лагамским драчуном.

Во всех поселках Местии были у ребят излюбленные места. Лагамсние собирались на свифе, небольшой площадке в центре поселка, окруженной башнями.

Свои свифы имели почти все селения Сванетии. На этих маленьких площадях исстари собирался народ, чтобы обмозговать и решить серьезное дело, услышать важную новость, отметить праздник, поделить верхние сенокосы. Со свифов уходили воевать.

Уютный лагамсний свиф помимо своего старого назначения стал постоянным местом игр и соревнований ребят, этаним дворцом спорта под открытым небом. Арена его зеленая лужайка, единственный спортивный снаряд-большой, похожий на тыкву намень. До позднего вечера заигрывались ребята на свифе. Сколько их было, этих игр?!

Сама жизнь, связанная с суровыми природными условиями И нелегким трудом земледелием, снотоводством, охотой, заставляла воспитывать крепких людей: сильных, смелых, ловких, выносливых. Десятки игр, пришедших из древности, а также новых, школьных, хорошо развивали ребят. Конечно, мальчики играли в свои игры, девочки. в свои, но были и общие. Играли в прятки, жмурки, камушки, кости, классики, чижика, кто ударил третьего лишнего, лахт, два удара, длинного осла... Из игр последнего времени самым заразительным был футбол: мяч готовы были гонять сколько угодно. Многие народные праздники проходили с играми-соревнованиями. Состязались в беге, скачках на лошадях, прыжках в длину и высоту, стрельбе из лука и арбалета, лазании по шесту, фехтовании на деревянных саблях, борьбе. Некоторые соревнования были связаны с камнями: мелкие бросали в мишень, средние толкали как ядра, большие, весом под сто нилограммов, просто поднимали. Свои камни-тяжеловесы имел каждый поселок. Старики могли назвать имена богатырей с отдаленных времён умевших поиграть с этими валунами.

Народ напридумывал и трудовые игры. Кому, например, охота топтать ток, делаемыи, как правило, на том же мягком поле, где скошен хлеб? Долгим и нудным было бы это занятие. Изобрели хитрую карусель. Вкапывался, заостренный кол, насаживали на него бревно с дыркой в боку вот и все сооружение. Ребята запрыгивали на бревно, раскачивались и вертелись по кругу. Было интересно и весело. Через неделю ток готов. А сама молотьба? Разве это не игра с пользой?

С двенадцати лет мальчиков брали на охоту. Учили ходить по скалам, снегу и льду, выслеживать зверя, подкрадываться, сидеть в засаде, метко стрелять. Учили с помощью камней или бревна наводить переправы через бурные реки.

На лагамсном свифе часто играли в лахт. Разделялись на две команды; человек по восемь. Одни стерегли лежащие на земле ремни, другие эти ремни отнимали. Чхумлиан был, искусным игроком, он мог в немыслимом прыжне поднырнуть под ноги сторожа и в перевороте выдернуть ремень. С добытым ремнем нападать было легче. Зная спортивные способности Чхумлиана, каждая команда стремилась заполучить его себе. Бывало ребята тянули его, как канат, в обе стороны: не могли поделить.

Соревновались в поднятии камня. Никто толком не помнил, как попал сюда серыё, тяжеленный, как, железо, валун. Лежал он здесь, по словам стариков, давно. Молодые мужчины, проходя мимо свифа, частенько останавливались у намня пробовали силу: брались за круговую впадину, в которую удобно входили пальцы, пытались приподнять. Далеко не каждому это удавалось. Главным силачом лагамского свифа считался Гвегну (он был на три года старше Чхумлиана) камень в его руках становился легким, податливым. Гвегну без особых усилий переваливал его через себя. За Гвегну тянулись все ребята.

Но, пожалуй, больше всего любили борьбу. Боролись и в праздники и в будни. Самым сильным борцом был Джобе. Крупный, мускулистый, с могучей шеей, он легко расправлялся со своими одновесами. Собственный вес Чхумлиана был значительно меньше, чем вес Джобе, но он боролся с ним почти на равных. В своем же весе Чхумлиан не знал поражений.

Особенно интересны были состязания на празднине Джгвиб. Вся Местия приходила тогда в Лагами. Ранним утром в день веселья, чтобы никто не видел, отправлялись на свиф женатые мужчины, жены которые ждали ребенка, и делали из снега фундамент для башни. Согласно поверью, в их семьях родятся мальчики. Когда утром приходил а на свиф молодежь, фундамент, как правило, был уже готов. Начиналось строительство самой башни. Лепили снежные кирпичи, наращивали стены, башня получалась высокой. И начиналась потеха. Тут было в чем посоревноваться ловким и сильным. Парни из других поселков старались завалить башню, лагамцы Не давали. А когда башня все-таки заваливалась, начиналась борьба за столб, что стоял в центре ее. Все старались утащить его в свой поселок. Кто победит, у тех будет лучший урожай. Так гласило поверье. На этом празднике боролись на поясах борцы всех поселков. орошо натренированные лагамские парни, накачавшйе свою силушку на родном свифе, обычно выходили победителями. С десяти лет Чхумлиан катался на лыжах и к четырнадцати годам хорошо ими владел. К началу сороковых годов В Местии уже проводились лыжные соревнования собиравшие сотни зрителей. Маленький Чхумлиан совершал тогда спуски по первым своим слаломным трассам, прыгал с учебного трамплина. Позже он стал чемпионом района по слалому, а еще позже призером чемпионат Грузии. Ранняя спортивная одаренность сделала Чхумлиан! королем лагамских подростков.

Первое восхождение

В мае сорок пятого из всех ружей Местии гремел салют: кончилась война. Оживилась замершая на четыре года альпинистская жизнь. Однако первый послевоенный сезон принес большую беду. Осенью, когда тые облака перекрыли с хребта на хребет Вне-сванетскую котловину, когда перестали стрекотать прилетавшие самолеты и Местия затихла в сонном оцепенении, с гор пришли тревожные вести: известный альпинист Алеша Джапаридзе со спутниками Келешби Ониани и Николаем Мухиным захвачены на Ушбе жестокой непогодой. Вышли они в конце сентября на траверс Ушба Шхельда и вот уже две недели находились наверху. На спас. работы прибыл Евгений Абалаков, один из самых знаменитых в стране альпинистов. Вместе с ним на Ушбу пошли Бекну Хергиани, Годжи Зуребиани и Николай Гусак

Подъем проходил в тяжелых, почти зимних условиях. У седловины спасатели нашли забитый крюк с петлей – место, откуда начали спуск на Гульский ледник Алеши группа Джапаридзе. Но куда она делась потом?

Только на следующии год группа Ивана Марра сняла записку Алеши с Северной Ушбы, а на спуске с седловины к Гульскому леднику нашла висящую веревку, с привязанным к неи куском палатки. Стало ясно, что трех альпинистов снесла лавина. Это была большая потеря для советского альпинизма.

Летом 1946 года Местия готовилась к массовому восхождению на Бангуриани. Командовал альпиниадой тбилисец Сандра Гвалия, человек с масштабным замахом. «Дай ему волю, говорили люди, он весь Советский Союз на Тетнульд потащит.

Чхумлиан днями торчал на турбазе, помогал отбирать снаряжение, таскал ботинки, кошки, ледорубы, спальные мешки, рюкзаки, палатки...

«С детства я любил бороться и кататься на лыжах. Но более всего полюбил альпинизм. Отец и дядя Максим часто рассказывали о своих восхождениях. Например, как ходили на Ушбу. С детства я сказал: буду альпинистом. Но отец не хотел об этом слышать».

– Ты чего здесь крутишься, – ворчал Виссарион. – Можно подумать, что тебя возьмут. Мал еще.

Обидно, когда тебе четырнадцать и ты чувствуешь себя почти, взрослым, но родителям кажется, что ты маленький, и они не считаются с твоим мнением. Как можно сказать «нет» человеку, который жил вершинами, когда сама судьба даровала ему такую возможность?

Ничего, он добьётся своего в день выхода, решил мальчик. Он хорошо попросит отца.

Чхумлиан поднялся чуть свет, чтобы не проспать. Отец неторопливо укладывал в объемистый рюкзак нужные вещи свитер, шерстяные носки, флягу для воды, рукавицы, под клапан заложил аккуратно смотанную веревку. Потом не спеша позавтракал и вышел, потягиваясь, из-под навеса. Пора, решил мальчик.

– Отец...

Камень должен был расплакаться от его голоса.

– Что ты на меня тоску наводишь, вспылил Виссарион. Сказано: таких не берем. Ни тебя, ни Пирибе. – Ты только послушай, как он ревет и просит Максима.

– А Бидзину?

Сравнил! Бидзине скоро в армию.

Со всех уголков Местии на сборный пункт, на стадион, шли парни и девушки, участники альпиниады. Слышались шутки, смех, веселые крики. Счастливчики! Чхумлиан вдруг почувствовал себя таким забытым, таким несчастным, что слезы горечи брызнули из глаз. Он более не мог стоять у ворот. Не разбирая троп и дорог, он бежал вниз по каменистому склону, по колкой стерне скошенных лугов, туда, к рене, где можно было спрятаться за валунами в старых руслах и досыта нареветься. Сколько он там пробыл, он не знал, время словно остановилось, но ногда он поднял голову, то увидел шагающих по дороге людей с ледорубами и рюкзаками, Впереди шел Сандро. Шествие замыкала тощая яловая коровенка с высохшим выменем и обнавоженными ногами – пища восходителей. Отряд отпылил и уже начал Скрываться за поворотом ущелья. Ветер развеивал пыль, а вместе с ней последние надежды Чхумлиана. И тут произошло удивительное. Мальчик встал и пошел за отрядом. Он еще ясно не сознавал, что делает, какая-то странная сила заставила его перешагнуть через отчаяние, через безнадежность и властно повела вверх.

Он долго шел по местийской тропе, прячась за деревьями, в трехстах метрах от хвоста колонны. Вот уже остались позади луга Лагунвари с родным кошем, контрфорс Далла-Коры.

Отряд обогнул западный склон Бангуриани и повернул направо в цирк ледника Мурхвами. Гвалия решил брать вершину у «затылка» и пройти ее траверсом.

Отряд остановился на бивуак у ледниковой морены. Мальчик зашел за кусты и стал наблюдать: люди ставили палатки, гремели посудой, рубили дрова. От лагеря потянуло дымом...

Дождавшись сумерек, Чхумлиан шагнул к огню. Он знал: сейчас его вниз не отправят. Когда фигурка паренька освещенная отблесками костра, выплыла из темноты, поднялся веселый гвалт. Его обступили, потащили к костру, сунули миску с горячей кашей. На лице отца гуляла недобрая усмешка.

Дядя Максим, батоно Сандро, возьмите меня на вершину, Чхумлиан искал союзников, я все умею делать.

Конечно, его надо взять, подхватили десятки голосов. К великой радости Чхумлиана Сандро и Максим уговорили Виссариона. Умолкли в лагере голоса, погасли костры, наступила тишина. Виссарион укрыл сына штормовкой и долго еще сидел один у тлеющих углей..

Три дня на леднике и скалах шли занятия, на четвертый отправились на восхождение. Цепочка людей вытянулась на склоне в длинную гусеницу. Начался долгий тягучий подъем...

«На гребне я шел следом за отцом. С обеих сторон зияли пропасти. В одном месте было так страшно, что ноги мои начали дрожать. Я еле двигался, думал не пройду. Когда отец поворачивался и смотрел в мою сторону, я присаживался и делал вид, что шнурую ботинок. Но отцу была понятна моя хитрость.

К середине дня выбрались к вершине, к той самой точке, от которой куда ни пойдешь, -все вниз. Отдышались, разговорились, заахали: вид с вершины был великолепен...

Нет лучше точки для обзора, чем Бангуриани, – Сказал Бекну.

И это было действительно так Кругом, до края видимости, теснились снежные пики и гребни десятки сотни вершин. Одни напоминали застывшие облака, д гие строгие шатры, третьи острые башни. Чхумлиан не раз любовался горами с верхнего пастбища, но такой картины он еще не видел. Помимо знакомых Ушбы, Эльбруса, Чатына, Далла-Коры, Бжедуха, Лекзыра, Лайлы, Тетнульда он увидел Светгар, а правее его залитые солнцем безенгийские громады Гестолу, Шхару, Дыхтау.....

Он стоял между отцом и Максимом и, как зачарованный, смотрел на белых стражей вечности. Может быть, его восторг передался отцу, и Виссарион запел в полный голос: «0-0-0, Лиле 0-0-0, исгвами дидаби-о-о-о...»

Это была песня о солнце, «Лиле». Ее подхватили Максим, Бекну, другие инструкторы и участники. Хор звучал торжественно и мощно, как огромный орган. Мурашки побежали по спине паренька. Так совершилось альпинистское крещение Чхумлиана.

На церемонии награждения, состоявшейся в Местии, батоно Сандро, большой мастер цветисто-звонких речей, Сказал:

Первое послевоенное массовое восхождение закончилось полным триумфом! Мне, руководителю трех альпиниад Сванетии, Покорителю Шхары, а также пика, гордо носящего имя автора «Витязя в тигровой Шкуре», приятно первый значок «Альпинист СССР» вручить самому молодому восходителю, преодолевшему неприступные скалы и вечные снега знаменитой вершины Бан-Гуриани, славному сыну страны Руставели Чхумлиану Хергиани.

Поднялся веселый гул. Разрешите вместе со значком, -продолжал Гвалия, вручить ему документ об этом героическом событии, который, возможно, понадобится ему для отстаивания приоритета перед Европой на западе, Японией на востоке и страной, что простирается за океанами, именуемой США.

Старики чесали бороды: ну и завернул Сандро! Но Чхумлиан воспринял эту шуточную речь вполне серьезно. Ему и впрямь казалось, что он покорил не вершину за дальними сенокосами, а высшую точку земли.

Он совершенно забыл неприятные минуты страха, одолевавшего его на гребне. Он чувствовал себя настоящим восходителем: вот она, на груди, подтверждающая мастерство *** Чхумлиана не знало границ. Отец не выдержал.

Будь я на твоем месте, Сказал он строго, я бы не взял награды. Во-первых, ты труслив и к тому же хвастун.

Пристыженный восходитель перестал задаваться. Более того, он стал совершать поступки, доселе не свойственные ему.

Как-то на празднике Джгвиб он выиграл пять схваток. Оставалась еще одна. Его последним противником был Нопе. Кто же станет первым? Большинство не сомневалось в победе Чхумлиана.

– Будешь бороться или сразу сдашься? – спросили Нопе.

– Конечно, буду.

Драчун Нопе исподлобья посматривал на друга – соперника. Поединок начался фейерверком красивых тк: оба партнера умели бороться...

Но вот Чхумлиан провел прием, и Нопе, описав в воздухе дугу, – едва не оказался поверженным. Хохот поднялся на весь свиф. Кто-то из остряков кричал:

– Нопе, продержись хотя бы минуту, козу подарю.

В глазах Нопе светилось отчаяние.

Чхумлиан провел подсечку, и колено соперника кнулось земли. Еще больший поднялся смех. Свиф поощрял Своего любимца. Брось его через себя, Чхумлиан брось.

Нопе пошел с подножкой, но, налетев на контрприёмы заплясал на одной ноге. Толкни его чуть, и он бы свалился. Но Чхумлиан не воспользовался моментом. Более того, он сам вскоре оказался в затруднительном положении и, к удивлению зрителей, коснулся коленом земли

– Ничья, – объявил судья.

– Ничья, – подтвердил Чхумлиан.

И никто тогда, кроме Нопе, не догадался, что Чхумлиан специально сделал ничью. Он не хотел, чтобы над другом смеялись.

Урок Виссариона не прошел даром: сын учился управлять своим честолюбием, вкушая ощущения иного, высшего, порядка.

Конечно, он вовсе не собирался в будущем отказы. ваться от побед. Спорт есть спорт. И надо побеждать, но только если это красивая, человеческая победа.

Като

Игры, спортивные состязания, здоровый крестьянский труд и все это на чистом воздухе не проходили даром: Чхумлиан вырос в ладного юношу. В шестнадцать лет его взяли на заработки в Зугдидский район – копали ямы, канавы. С отхожего промысла вернулись поздней осенью. Чхумлиан привез домой первые заработанные деньги. Виссарион пересчитал их, похвалил. Сын почувствовал себя вполне взрослым челове.ком. ХО телось действовать, работать. Но надо было ходить в школу, учиться. А со школой получалось не совсем ладно. С первого класса он учился хорошо. После тифа, в тяжелое для семьи время, начались пропуски занятий, потом он и Ева оставили школу; В пятый класс пошел только в 1945 году, усевшись за одну парту с маленьким Леваном, соседским мальчиком. У нового пятиклассника пробивались усы. Почувствовав себя переростком, Чхумлиан вновь забросил занятия. «Буду работать», заявил он дома. Через год, по настоянию отца, он все же вернулся в школу, но теперь уже в вечернюю, где учились не только его ровесники, но и люди постарше.

Как и ко всем в свое время, к Чхумлиану пришла любовь. В семнадцать лет он влюбился в Като Барлиани. Сколько раз он играл с ней в прятки и ловитки, ходил за гэхом и малиной, сколько раз дергал за косу, не удосуживая особым вниманием. Он даже не заметил, как из босоногой занозы за какие-нибудь три-четыре года выросло очаровательное существо. Като стала стройной и величавой. Лицо ее, не поддающееся загару, поражало белизной. Она хорошо пела, танцевала, играла на гитаре, пандури и была всегда в центре девичьей компании, собиравшейся под ясенем у Мацхвар или у ее дома.

Чхумлиана неудержимо тянуло к Като, ему. постоянно хотелось ее видеть, слышать... Но девушка нравилась не только ему, на нее поглядывали все лагамские парни, да что лагамские – всей Местии, И это больно кололо сердце.

Чхумлиану хотелось скорее дать понять Като, что его детская небрежность по отношению к ней давно прошла и что она для него отнюдь не безразлична. Но как просто было играть, и как, сложно теперь сказать два-три слова.

Чхумлиан томился от невысказанных чувств. Как-то утром он подкараулил Като у нарзана и спросил:

– Кто это тебе все пишет?

– Кто пишет? Хотя бы вот...

Чхумлиан достал из кармана конверт.

– А ты что, почтальон?

Смущенный юноша сунул конверт на старое место. – Я пошутил...

Пути любви они такие странные И зачем пришла в голову эта нелепая шутка с пустым конвертом еще обидится,

Раскачивая кувшином, Като удалялась вверх по улице. Ее стройные ноги легко ступали по черным сланцевым плитам. Чхумлиан догнал девушку у Мацхвар.

Тольно ты не обижайся. Давай я помогу.

И хотя до налитки оставалось совсем немного, девушка, к радости Чхумлиана, отдала ношу: пусть себе несёт... если ему так хочется.

Она позволила ему помочь Это же что-то! Прыгая, с камня на камень, ободренный юноша сбежал вниз к свифу. Вечером, ногда совсем стемнело, он подошел к дому Като и простоял у ворот, пока не погасли окна. Было слышно, как трутся в закуте козы. Уходить не хотелось.

А утром следующего дня его вновь потянуло к верхнему дому. Он слышал за забором голос Манял, матери Като. Заглянул в щель: Като рубила дрова. Собравшись с духом, Чхумлиан распахнул калитку. Гамарджоба! Пришел с Кабарды на заработки

Возьмете? – Возьмем, ответила Манял

Чхумлиан взял у Като колун с длинной тонкой ручкой и играючи принялся раскраивать толстые сосновые; чурки..

Манял со вниманием посматривала на знакомого гостя, бывавшего здесь много раз. Только сегодняшний визит особый. Молодой горец помогал, девушке рубить дрова. Казалось бы, дело совсем необременительное, пустячное, но как: оно много здесь значило. И не надо слов, не надо заверений, все ясно: он влюблён в Като. А та памятная посиделка у барлианцев, похожая наверное, на все сельские посиделки. Началась она, как всегда, с новостей. Потом спели «Мирангулу», грустную; песню о юноше. Потом пошли танцы., Чхумлиан неотрывно следил за Като, всматриваясь в завитушки волос у висков и шеи, в ровный, как нитка белый пробор, разделявший черные пряди, розоватую мочку уха. Любая деталь ее простого наряда была для него притягательно дорогой.

И вот затеяли игру «Выбирание невесты». Чхумлиан заволновался, вспотел и сразу встал со своего места, боясь, что его опередят. Он плыл к Като в сладостном угаре. Он заметил, что игра на миг остановилась, на него смотрели все. И пусть смотрят, пусть знают. Ему казадось что эта игра вовсе не игра, а нечто более серьезное и что все, что он делал сейчас, очень важно. Он протянул Като ладонь: вот она, моя невеста! И когда она в согласном полупоклоне коснулась лбом его горячей щеки, он чуть не потерял сознание.

Чхумлиан прекрасно пел и танцевал (тяга к искусству была семейной: отец и дядя Максим были артистами сванснкого народного ансамбля; его исполнением всегда «угощали» заезжих гостей), но никогда еще не пел и не танцевал он с таким упоением и лихостью, как в те летние вечера. Никто из лагамских парней не мог его переплясать. Даже Нопе. Особенно недосягаем был Чхумлиан в трудном па на носках венце движений горца-танцора...

А если вдруг кто-то первым успевал вызвать на танец Като, недолго длилась радость выскочки. Чхумлиан, пригладив пышные волосы, сразу выходил в круг и заменял самоуверенного танцора. Сменить Чхумлиана в танце никто не решался: никому не хотелось разбивать такую пару. Чхумлиан парил то у левого, то у правого плеча своей избранницы, прикрывая ее распростертой покровительственной рукой. Его движения говорили: ты моя судьба, никто никогда не посмеет тебя обидеть. Смущенная Като порхала под его рукой, как под надежным крылом, опустив глаза...

Счастье ему рисовалось тогда четко и просто. Они поженятся. Будут крестьянствовать: пахать поле, косить сено, Пасти скот; у них будет свой дом, большой, как строят сейчас, будут дети, много детей, семь или девять.

В свободное время, как отец и дядя, будет делать восхождения.

Они встречались каждый день, и только жаркая пора косовицы ненадолго разлучала влюбленных. В это страдное время дел хватало всем: с косами ходили и крестьяне, и врачи, и учителя, и руководители района. Как говорили об этой поре старики, «щицвси угва хааг» – даже кошка ярмо надела. Потому что сено – это все. – Будет оно – будет и пища: молоко, мацони, сулгуни, мясо. – ->«цицвси угва хааг» – даже кошка ярмо надела. Потому что сено – это всё. Будет сено – будет и пища: молоко, мацони, сулугуни, мясо.

Вставали рано: по росе и косить легче, и не жарко, В полдень работалось труднее: трава становилась сухой, жесткой, сверху нещадно палило солнце. Не спасали мокрые платки на головах. После обеда обычно делали перерыв.

Поливные луга Лагунвари на глазах менялись. Вначале, выстраивались рядами полосы Скошенной травы, потом на стерне, как башни, вырасталии копны; затем, по мере вывоза сена, открывался ровный без единого камешка зеленый новер (только хорошо всмотревшись, можно было заметить через каждые два шага прямые продольные гривки края рядов) раздолье для ребячьих игр. Да и вврослые не могли отказать себе в удовольствии поваляться на лугах. Там и сям под развесистыми гру шами или пушистыми кустами орешника собирались вечерами компании посидеть час-другой у полевого застолья.

Слышалось пение. Многие косцы после работы оставались здесь на ночь, чтобы до одури наваляться в душистом сене и заснуть после дневных трудов мертвецким сном.

...Чхумлиан, выпустив рубашку. из-за пояса, шел за отцом, повторяя его движения. Оба косца размеренно покачивались в такт взмахов. Сын старался не отставать коса скользила почти по земле, срезая траву у самого корня. И надо было все время смотреть, не зевать – склон то и дело менялся, плясал впадинами, буграми, поливными канавами, того и гляди срежешь краюху земли или воткнешь тонкий, как жало, н к в мякоть дерна. «Жну-у, жну-у», – пела, мелькая, коса. И, хотя все внимание было на ней, глаза успевали замечать и шарики росы на падающей траве, и скромный луговой цветок, и растревоженных муравьев, таскающих белые яйца, и яркую каплю земляники, и краснокрылых заболотных кузнечиков, и отползающую змею. На крутых верхних склонах приходилось низко кланяться, сгибать колени и в такой немыслимой позе двигаться вниз.