Текст книги "История золотого Будды"

Автор книги: Йозеф Несвадба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

IV. Яд

1

Войти незаметно не удалось. Ужасно скрипели ворота, и бабка все так же торчала в окне. Он поздоровался с ней, закрыл ворота и решил осмотреть дом. Все было ординарно, подвала нет, маленький чердак пуст. В сенях мирно возились куры, ничто не наводило на мысль о преступлении.

Внимание Красла привлек стол у окна, в ящике которого Павлата хранил свой пистолет. Красл аккуратно выдвинул ящик. Внутри не оказалось ничего особенного: несколько сломанных карандашей, записи о расходах, ржавое перо и календарь за прошлый год. Оставив ящик открытым, доморощенный детектив зажег керосиновую лампу, которая стояла на подоконнике, и направился в лавку. Пройдя через стеклянную дверь, он шарахнулся от висевших над прилавком весов, о которые чуть не ударился головой. Тень Красла таинственно передвигалась по сложенным штабелями товарам. Впрочем, больше было пустой тары, среди которой терялись головка сахару и большая полупустая банка с огурцами. Обыскивая углы, он вдруг услышал у окна какой-то шорох. Он вздрогнул. Подавляя страх, подошел ближе, прибавив огня в лампе, разглядел гнездо мышей. Краслу стало смешно, он облегченно вздохнул и осторожно вернулся в комнату. Переволновавшись с мышами, он теперь ничуть не удивился, заметив у окна Ганку.

– Добрый вечер, – спокойно произнес Красл, на этот раз изрядно всполошив бывшего друга.

– Ты что здесь делаешь? Где Альбинка?

– У доктора.

– Зачем?

– А это тебя надо спросить, ты ведь каждый день ей еду приносишь. Неужели не заметил, что она совсем больная? Ей давно уже пора побывать у врача… – Красл аккуратно повесил лампу на крюк в стене и подсел к Ганке.

– Сегодня что-то вкусное, – он с любопытством приподнял крышку горшка, который принес Ганка. Аппетитно запахло курицей. – А ты неплохо готовишь… – пошутил Красл.

– Не для тебя! – Ганка хотел вырвать горшок.

– Подожди, скоро приведут Альбину, вот обрадуется ужину. – Учитель поставил горшок в угол. Настроение у него улучшилось. Только сейчас, при свете лампы, он заметил, что волосы у Ганки уже поседели и серебристым венцом окружают лысину. Они были такие светлые, что, если вырвать прядь, можно подумать, что волосы принадлежат блондину. Красла так позабавило это открытие, что он забыл испугаться. А ведь человек со светлыми волосами – убийца Павлаты, имеет пистолет и может носить его при себе.

– Не слишком ли много ты себе позволяешь? – накинулся на него Ганка, явно выведенный из себя. – По какому праву явился сюда? Мнишь себя опекуном Альбинки?

– Имею такое же право, как и ты.

– Ошибаешься! Мне эту девчонку поручил сам Ярек, когда был на свободе. Не советую тебе ссориться со мной. Смотри, будут неприятности, камрад!

– Это ты мне уже говорил. Не понимаю, что тебе не нравится. Я ни с кем не хочу ссориться. Через пару дней поеду домой. Хочу немного позаботиться об Альбинке, вот и все.

– Вправду?

– Честное слово. Ну чего вы все меня боитесь?

Ганка глубоко вздохнул. Снова стал воплощенным дружелюбием.

– Здесь у нас можно получить чахотку.

– Вчера ты говорил о миллионах.

– Потому что тебя побаивался. Не знал, можно ли тебе доверять.

– Почему?

– Ты утверждаешь, что приехал ради Павлаты, Ходишь по деревне как слепой, беседуешь со всякими идиотами, а человека, который лучше всех знал Павлату, обходишь.

– Кто же может знать его лучше родной дочери?

– Его любовница! – Ганка радовался, словно выиграл в карты. – Ты даже не знаешь, что у него в Либерце была любовница? По фамилии Бреттшнайдер, она вдова фактора[5]5
  Фактор – мелкий предприниматель, раздававший крестьянским семьям сырье и скупавший полуфабрикаты, которые затем продавал фабрикантам.


[Закрыть]. До сих пор еще скупает у ткачей работу на дому. Кто побойчее, многие этим подрабатывают. Когда-то и Риссиг так начинал. И Павлата вместе с ней наживался на чужой нужде. Странно, что тебе никто не сказал об этом.

– Я думал, что у Павлаты была из близких только дочь. – Краслу стало стыдно. Он-то уж мнил себя знаменитым детективом, был уверен, что раскрыл все дело, и остается лишь выяснить, где живет Ганка, чтобы сообщить полиции имя убийцы Павлаты вместе с его адресом. И вдруг новые осложнения, действующие лица, новые мотивы.

– И ни с какими бабами не поговорил? Ну, сразу видно, что не знал Павлату. Он ни одной юбки не пропускал, здоровый был бугай! – Ганка еще долго распространялся бы на эту тему, но у Красла не хватило терпения.

– Ты знаешь адрес этой Бреттшнайдер?

Конечно, Ганка знал, даже наизусть. Он не удивился, когда Красл поднялся. Вместе они вышли из дома, Ганка показал, через какое окно он проникает в дом. Под слуховым окном стояла клетка для кроликов, без помощи Альбинки он бы не смог сюда добраться. Ясно было, что после убийства, в котором его подозревал Красл, вряд ли он мог бежать этим головоломным путем. Ведь клетка прежде стояла на другом месте, а слуховое окно, вероятно, было заперто, раз Павлата закрывал весь дом.

Красл запер ворота с чувством глубокого разочарования. Снова ехать в Либерец и расспрашивать вдову ему не хотелось. Потихоньку он вернулся к школе.

2

У школы стояла карета доктора. Красл поспешил внутрь. Альбина спала. Зато в классе было оживленно. Старый доктор сидел за кафедрой, нога за ногу, ворот расстегнут, гордый, словно выиграл битву.

– Отравление фосфором! Дело ясное! – победоносно объявил он.

– Но каким образом? Нужны доказательства! – В комнате были два жандарма, которых Красл видел на мосту у фабричных ворот. Местный учитель записывал, рука у него тряслась. Остальные тоже выглядели взбудораженными.

– Может, ей в еду стругали фосфор со спичек, откуда ж мне знать, – доктор принялся упаковывать инструменты в саквояж. – Девушке нужен уход, я сообщу обо всем пану барону, может быть, он распорядится положить ее в больницу за свой счет.

– Простите, ваше благородие, – вежливо остановил его один из жандармов, вытирая пот со лба. – Ведь мы обязаны составить протокол. Вы думаете, это произошло случайно?

– Хотел бы я видеть того, кто случайно проглотит кусок фосфора! Или посыплет фосфором кашу. Чтоб светлее есть было? Станет он губить печень! Бедняжке Альбине немного до конца не хватило. Длительное хроническое отравление, понимаете? Кто-то намеренно травил ее малыми дозами.

– Но кто же?! – горестно взмолился второй жандарм.

– А это уж ваше дело, – сказал доктор, торопясь уйти. – Оставьте ее пока в постели, пусть не встает и не двигается. Надо позаботиться о сиротке.

– Ведь она целыми днями была одна. Никто не ходил к ней… – первый жандарм пытался построить какое-то логическое заключение. Ему приходилось тяжко.

– Вы знаете некоего Ганку? – спросил Красл. Только теперь на него обратили внимание. Конечно, они знали Ганку. Это известный анархист, успел поработать на всех фабриках в округе и нигде подолгу не задерживался. Известный картежник и пьяница, разыскивался как бунтовщик. Зачем пан про него спрашивает? Красл рассказал им все, что знал: о ночных визитах Ганки в домик Павлаты, его странных речах. Несмотря на распоряжение доктора, разбудили Альбину. Сначала она отпиралась.

– Почему он носил вам пищу? – спросил Красл. – Почему вы сами не готовили?

– Я ничего не хотела есть после того, как папа умер. И тут однажды ночью пришел пан Ганка и сказал, что теперь будет ухаживать за мной, что я должна есть, и стал каждую ночь приносить всякие вкусные вещи. Но у меня все равно не было аппетита.

– Еще бы! – Доктор погладил ее по голове. – Очень уж острая была приправа!

Вспомнив, что горшок с вареной курицей остался в доме Павлаты, Красл отправился туда в сопровождении жандармов.

Но курицы уже не было. А так как Красл, уходя, запер слуховое окно, которым Ганка пользовался прежде, тому пришлось вскрыть окно, ведущее прямо в комнату. Рамы хлопали от ветра. Унеся свой дар, Ганка разоблачил себя больше, чем прямым признанием, во всяком случае, избавил полицию от сложных химических анализов.

– Ганка, значит, убийца! – дошло наконец и до грузного жандарма, когда Красл передавал ему ключи от дома Павлаты. – Надо немедленно получить ордер на арест.

– Зачем же он хотел ее отравить? – поинтересовался Красл. – Ведь она была невестой его приятеля!

– Может, как раз поэтому. У здешних людей не поймешь. Тут такие собрались подонки!

Другой жандарм, выглядевший отнюдь не умней своего товарища, важно произнес:

– Завтра придите в участок, надо составить протокол. Вы нам очень помогли, благодарим…

Красл нахмурился.

– Послезавтра я должен ехать, да я и не знаю больше ничего!..

Почувствовав, однако, что возражать бесполезно, он простился и отправился на постоялый двор. Ему уже вовсе не хотелось заниматься этим делом. Преступник обнаружен, осталось только выяснить мотив. Может, при этом раскроется и его прежнее преступление – убийство Павлаты. Красл был убежден, что это дело рук Ганки. Но что побудило Ганку? Вспомнились их детские игры. Ганка раз нашел подшибленного дрозда. Всю зиму грел его у печки, а потом долго плакал, когда его пациент все-таки умер. Такой был чувствительный мальчик!.. И вот через три десятка лет стреляет в людей, подмешивает в пищу яд, пьянствует, ворует. Что его так изменило? Как бедно здесь живут! Там, в долинах и в патриотичной Праге, об этом не имеют и представления. Ведь нищета, скажем, смиховских рабочих – это богатство по сравнению с существованием того же Ганки, скрывающегося в какой-то лесной дыре, как зверь. Красл упрекал себя за то, что выдал бывшего друга. Как последний доносчик! Но потом он вспомнил, до чего довели Альбинку. Ведь до отравления она была, похоже, просто красоткой. Однако ей следовало самой открыться жандармам. Почему она запиралась? Боялась, наверное, тех, кто совсем недавно стрелял в ее соседей. Понимая ее, Красл злился на себя. Лучше было сообщить о Ганке старосте.

3

А тот как раз уже поджидал его с фуражкой в руке. Из почтения даже не сел. Все извинялся и оправдывался, словно перед начальством.

– Я с самого начала понял, вашество, что вы из полиции, только ваши родители меня попутали. Не думал, что мой земляк может так далеко пойти – в сыщики!

– Да ведь я же учитель…

– Да, да, как же, само собой, – понимающе улыбнулся староста. – Я хотел только сказать, что не одобряю это дело с отравлением. Мы все имели зуб на Павлату, но девчонка-то чем виновата? Не пойму, зачем это было Ганке. В поселке все осуждают его, бессовестного отравителя… – Он продолжал бы и дальше изливать свои чувства, но у Красла лопнуло терпение. Он пошел за ключом от комнаты. Трактирщик уже спешил навстречу, низко кланяясь.

– Мы перевели вас, ваша милость, – сказал он, – приготовили для вас нашу лучшую комнату… – Он торопливо вел учителя по лестнице, на ходу несвязно оправдываясь: – Кабы я знал, что вы такой важный господин, никогда бы не осмелился с вами дерзко говорить, уж поверьте. Понимаю, кому уважение положено! Кто бы мог подумать, что это не случайная смерть? Столько народу в тот день погибло, что на Павлату и внимания не обратили. А вы сразу все поняли. Ценят же, наверное, вас в полиции, разрази меня бог! – Болтая, он открыл ключом двери номера на первом этаже. Это была просторная комната с окнами во двор и в сад, с огромной двуспальной постелью, взбитой под потолок, с украшениями и статуэтками на камине. На столе стояла бутылка водки, уже откупоренная. Трактирщик мигом наполнил рюмки. – Значит, за ваше драгоценное здоровьице! Чтобы вы нашли еще много других отравителей и убийц!

Красл отказался, однако, от выпивки. Он устал и хотел спать.

– Что вы, как можно! Ведь вы должны идти к Риссигу, давеча присылали горничную. Велено вас, как придете, тотчас отправить в замок. Альбину уже отвезли туда в баронской карете. За лекарствами в Либерец послали. Они дело знают. Теплая вода в умывальнике, а если надо чего погладить…

Трактирщик был сама любезность. Но Красл без лишних слов выпроводил его. Ладно, он пойдет к Риссигу, ничего не поделаешь. Красл тяжело вздохнул и, не снимая ботинок, одетый, повалился на постель. Надо было хоть чуточку отдохнуть. Мысли в голове путались. Значит, теперь он должен помогать врагам, немецким фабрикантам, против своего друга детства. Но что поделаешь? Убийца есть убийца, яд остается ядом. Немного придя в себя, Красл с трудом поднялся и налил воды в кувшин. Вдруг он заметил возле кровати свернутую бумажку. Ее явно забросили в окно, обернув ею камень, окно было открыто. Большими печатными буквами написано: «Убирайся домой, а то мы тебя отделаем». Красл вздрогнул и снова оглянулся на окно. Двор был пуст, из кухни слышалось пение девушек. В саду тоже никого! Прямо под окном рос высокий орех. Если на него влезть, можно увидеть постель Красла. Забыв про умывание, учитель помчался по лестнице вниз, в пивную, прыгая через две ступеньки.

– Немедленно переселите меня в прежний номер! – крикнул он и тут же подумал, что уже разыгрывает роль полицейского начальника – орет, приказывает.

– Конечно, сей момент, – забормотал трактирщик, кланяясь. Двое рабочих, сидевших в углу, недовольно обернулись. Все в зале примолкли, как бы выражая учителю свое неодобрение.

– Утром я уезжаю! – провозгласил он еще громче. – А с полицией я ничего общего не имею! – подчеркнул он, обращаясь к столу, где сидели рабочие. – Понимаете, ничего! Вы меня с кем-то путаете!..

Но никто не прореагировал на его речь. Красл выбежал из трактира как был, голодный и неумытый. Может, дадут поесть у Риссига? Вот уже он с надеждой думает о фабрикантах и со страхом – о собственных земляках!..

Почти бегом одолев темные улицы, он лишь у дверей замка перевел дух. Все окна были ярко освещены, слышались звуки флейты. Мелодия Моцарта, его любимого композитора. Он стоял благоговейно, на минуту забыв обо всем, тихонько насвистывая мелодию. В это время мимо пролетел камень. Он обернулся во тьму. Что-то ударило его в плечо. В поселке послышался свист. Поблизости от замка ему ответили. Потом раздался выстрел. В замке сразу перестали играть. Красл присягнул бы, что пуля просвистела совсем рядом. Однако он не шелохнулся – отличная мишень на фоне освещенных окон. Таким, окаменевшим на месте, его застали охранники и уланы Риссига, выбежавшие из замка. Он стоял недвижно, из глаз текли слезы, как у обиженного ребенка.

V. Враг народа

1

– Вот теперь вы сами убедились, – молодой Риссиг закурил сигару, сидя напротив Красла в удобном кресле у дверей салона, в котором музыканты продолжали играть Моцарта. – Так же они относятся к нам. Ни с того ни с сего ненависть, камни и вот, наконец, убийства!

Георг Риссиг был высокий красивый мужчина, плечистый, с черной гривой густых волос. Он держался любезно и учтиво, лишь иногда сквозь эту маску прорывалась злость или озабоченность.

– Бандиты! Откуда они только берутся в наших краях, не понимаю! – Фабриканту не сиделось на месте, он встал, поправил сюртук из превосходного английского сукна и продолжал, словно оправдываясь перед самим собой: – В детстве я вместе с детьми тогдашних рабочих ходил играть на отцовскую фабрику. Я знал всех рабочих по именам, в воскресенье они молились в костеле, сидя на наших скамьях, на святках всегда получали подарки. Те люди не стали бы убивать. Они были кроткие, как голуби, благодарные за то, что не должны голодать в своих горных деревнях. Вы видели, как там живут? В каждой избе полно детей, а поля скудные, полоски, похожие на лапшу, и так из поколения в поколение. Пили кофе из жженого сахара, козье молоко только на продажу. Вот что такое настоящая нищета. Всем, кто у меня на фабрике жалуется, я говорю: а зачем вы здесь? Почему не возвращаетесь домой? Не хотите? Значит, у меня получше? Понаехало сюда к нам голодающих со всей страны. Среди них и те, которые нарушают закон, бродяги, преступники, поднимающие руку на своих ближних. Не понимаю, откуда они берутся в таком количестве? Теперь я на улицу даже опасаюсь выходить… Вы сами видели, что они делают, ваш долг рассказать об этом в Праге. Я знаю, что вас послал доктор Х. Вот вы ему растолкуйте, кого он защищает в своем журнале – убийц и бунтовщиков! С прежними рабочими старый Риссиг всегда мог договориться. Мы жили как одна семья. Но с этим сбродом, который стекается сюда бог знает откуда, нужна твердая рука. Иначе они нас перестреляют!

Красл не мог вставить ни слова. Он и держался на ногах лишь благодаря французскому коньяку, которым подкрепился в гостиной. Со страхом думал он о том, как пойдет из замка в гостиницу один, в кромешной тьме. Теперь он понимал, каково было Риссигу, когда под окнами замка собралась тысячная толпа.

– Но почему вы всех берете на свою фабрику? Разве нельзя выбрать?

– Ну что вы! На нынешнем производстве не нужна особая квалификация, главное – быстрота и дешевизна. Вы не знаете коммерческого мира. Я два года провел в Англии, там разорившиеся фабриканты буквально под мостом ночуют. Не дай бог так кончить! В коммерции царствует закон конкуренции. Я не могу делать, что мне хочется. Некоторые думают, почему бы Риссигу не повысить расценки, а не понимают, что от этого вздорожает продукция. А дорогую никто не купит, вот и будем все сидеть без хлеба. И я, и они! Если у англичан материя будет дешевле, у австрияков тоже, моей фабрике каюк! Развалится, как замок моих соседей Эренбергов. Если я хочу добиться успеха, я должен продавать дешевле других. И никаких сантиментов! Рабочие могли бы это понять. Могли бы иметь хоть чуточку национальной гордости! Ведь мы с отцом построили здесь самые крупные в стране текстильные предприятия. В этом и их заслуга! Есть чем гордиться, не правда ли?

Красл ощущал приятную теплоту коньяка. Он налил еще.

– Ваш отец не сразу стал фабрикантом?

– Мой отец начинал лавочником. – Риссиг высоко поднял голову. – И я этого не стыжусь! Тридцать лет назад он торговал ситцем на ярмарках. А сегодня… Сегодня я могу покрыть золотом весь его тогдашний ларек!

– Вы говорили, что приходится экономить, однако…

– Покрыть золотом десять ларьков мне станет дешевле, чем прибавить рабочим тридцать крейцеров в день. Таков закон коммерции! Вам и вашему другу доктору следует немного получиться, прежде чем настраивать рабочих против хозяев. Вот вы посмотрели на нашу жизнь собственными глазами – кого мы здесь так уж эксплуатируем?.. Кстати, вы уже видели Альбинку?

2

Ее поместили в прекрасной комнате для гостей с видом на парк. Роскошная мебель, на стенах английские гравюры. Каждый день ее будет навещать врач, на кухне специальный повар стряпает особо питательные кушанья строго по указаниям врача. Старая госпожа Риссиг, хрупкая дама лет шестидесяти, сидела у изголовья больной и читала вслух.

– Почему ты не с гостями? – удивился Георг Риссиг. Красл чувствовал, что барон едва сдерживает раздражение. – Ради тебя там исполняют Моцарта….

– Я не могу слушать музыку в обществе твоих друзей, Георг, – сказала пани Риссиг задумчиво. Словно не расслышав реплики матери, Риссиг представил Красла. Альбинка встретила его улыбкой. Все здесь очень к ней внимательны. Пани Риссиг обещала устроить Альбину в пансион в Броде. Она станет барышней…

– Мы здесь всем помогаем… – скромно сказала пани Риссиг.

– Но главным образом нашим друзьям и их детям. Ведь Павлата тоже был своего рода маленьким Риссигом, – усмехнулся Георг. – На чешский лад! Он бы далеко пошел, имел уже приличный доход.

Казалось, что теперь-то уж Красл может уехать со спокойной совестью. Альбина пристроена, убийца раскрыт. Деньги на памятник можно передать учителю, а в Праге обо всем доложить доктору Х.

– Ганку мы поймаем, – словно угадывая мысли Красла, произнес фабрикант. – Будьте спокойны, не оставим отравителя на свободе. Я уже потолковал с полицейским комиссаром. Завтра он доложит о результатах. А в Праге вы расскажите о наших трудностях. Надо не только сваговские выстрелы услышать, надо узнать, что их вызвало! Поверьте, такие ситуации скоро начнут возникать по всей стране, если правительство не наведет порядок своими средствами.

Пани Риссиг пригласила Красла послушать концерт. Но Георг советовал поспешить к пражскому поезду. Предложил собственную карету, чтобы поскорее добраться до Железного Брода.

– После сегодняшнего случая я бы на вашем месте ни за что не остался в поселке! Улана я вам выделить не могу, оружия у вас нет. Так что попрощайтесь с Альбиной – и в путь. Можете навестить ее, когда она будет в пансионе. Торжественно обещаю, что мы позаботимся об этой девочке.

Так Красл и не повидал гостей Риссига.

– Вы добрый человек, учитель, – растроганно прощалась с ним пани Риссиг. – Бог воздаст вам! Возьмите-ка на дорогу… – и вручила ему какую-то немецкую книжку. Стихи, наверное, Красл машинально сунул ее на сиденье в карете. Немецкой литературой он не интересовался.

– К трактиру! – крикнул он кучеру, помахал Риссигу, который лично – какая честь! – вышел проводить его до ворот.

3

Но далеко они не уехали. Завернув к поселку, карета, наткнувшись на что-то, перекосилась на одну сторону и остановилась: правое колесо отскочило. Кони перепугались. Кучер, спрыгнув с облучка, взял их под уздцы. Красл осторожно выбрался из кареты. Соскочившее колесо укатилось далеко вниз, к фабричному пруду. Хотя авария наделала достаточно шума, окна соседних домов остались закрытыми, никто не появился в дверях. Учитель расстроился. Кучер его провожать не пойдет, он отправится в замок за подмогой. Поднимать крик, звать на помощь – стыдно.

– Я пойду на конюшню, – сказал кучер, отпрягши коней. – Вы здесь будете ждать?

– Нет, я пойду в трактир…

Предстояло пройти самый худший участок пути. Красл ждал, что вот-вот снова полетят камни, раздастся свист злоумышленников. Он не обратил внимания на старого рабочего, уже сгорбленного, шедшего навстречу прямо по середине дороги.

– Добрый вечер, пан учитель…

Красл вздрогнул.

– Вы меня знаете?

– Ярек мне говорил о вас.

– Какой Ярек?

– Ярек Голан.

– Не знаю такого – Краслу почудилось недоброе. Он испуганно огляделся вокруг и увидел, что из тени выступил еще один рабочий, помоложе и повыше, одетый в заплатанную куртку, в кепке. Он походил на сотни других рабочих, выделяясь лишь чубом ярко-золотистого цвета. Понятно, почему напугалась Альбина, найдя возле мертвого отца пучок русых волос.

– Я Голан, – сказал он.

– Как вы выбрались из тюрьмы?

– А он убежал два месяца назад, – засмеялся рабочий постарше. – Никто с Яркой не совладает!

– Нам надо поговорить с вами, пан учитель.

– Зачем? Я тороплюсь. Еще опоздаю на поезд! И так я уже задержался здесь… – Голан-то совсем мальчишка, вчерашний школьник. На таких Красл умел прикрикнуть. – Не смейте меня задерживать!

– Пожалуйста, пан учитель… – Никто не побежал за Краслом, не подставил подножку, не нагнулся за камнем. Пройдя несколько шагов, он остановился.

– Сначала чуть не убили, теперь говорить хотите!

– Это не мы, пан учитель, – неторопливо подошел к нему Ярек. – Мы не носим оружия, иначе нам виселица обеспечена.

– Кто же тогда стрелял?

– Вот это мы и хотим выяснить, пан учитель.

– Но я-то при чем?

– Вы выяснили много интересного. Помогли нам.

– Вам? Мало вам было расстрела, хотите еще убивать и травить?

– Это не мы, пан учитель, – упрямо повторил Голан. – Ганка нам враг!

– Первый раз слышу!

– Так ведь сам он помалкивает, мало кто знает, что он выступал главным свидетелем обвинения на суде в Болеславе. Дал ложную присягу. Он ведь агент Риссига!

– Ганка – агент Риссига? Не может быть! – Ошеломленный новостью, Красл покорно пошел к ближайшему дому, на чердаке которого прятался Голан. Здесь их поджидал еще один молодой рабочий. Это был Шойе, скрывавшийся уже около шести недель. Он свободно говорил по-чешски.

– Ну и смелый же вы! – отдал ему должное учитель. Они зажгли свечу, прикрыв ее бумажным фунтиком, уселись в полутьме на какие-то старые ящики. Краслу вспомнилось кресло у Риссига – в нем было помягче. Зато здесь спокойнее.

4

– Мы собрались тут из-за Ганки. Нет сил терпеть среди нас это дерьмо! Риссиг давно уже ему платит! У него везде свои люди: и на почте, и в полиции, но мы думали, что знаем всех хозяйских фискалов. Когда в Болеславе Ганка выступил против нас, мы прямо остолбенели. Вот когда поняли, почему он так агитировал за восстание, хотел всем ружья раздать, провокатор…

– Он говорил, что скрывается в лесу, полиция, мол, его разыскивает, – вспомнил Красл.

– Врал он, хотел втереться к вам в доверие.

– Не полиция, а мы его искали уже которую неделю…

– И знаете, где он «скрывается»? – усмехнулся Шойе.. – В Либерце, в квартале, где находятся самые роскошные виллы. Носит белый воротничок и служит фактором в одном из магазинов Риссига.

– Многими служащими Риссига могла бы поинтересоваться полиция. Могли бы, к примеру, заняться директором здешней фабрики. Когда он служил почтмейстером, он по просьбе Риссига выкрал служебную секретную бандероль с материалами, разоблачающими махинации фабричного начальства. С почты его выгнали. А Риссиг назначил его директором фабрики и выиграл процесс, ведь доказательства были у него! И Ганка, и директор спокойно ходят на службу. А мы ничего не можем сделать…

– Но на этот раз Ганка не улизнет! Ведь мы доказали, что он убийца. Но насчет Риссига вы ошибаетесь, ребята. Какая выгода ему убивать Павлату и травить его дочь…

– Это мы узнаем, если вы нам поможете, пан учитель.

– Это мне нравится! При чем здесь я?

– Хотя бы ради Альбины. Ведь если раньше Риссиг хотел отделаться от нее исподтишка, теперь она попала прямо в волчье логово! Вы должны спасти ее, пан учитель… – голос Голана дрогнул.

– Ах вот как, теперь я должен вам помочь? Отлично! Где же вы были раньше? Вам ни разу не пришла в голову мысль навестить бедную девочку хотя бы ночью? Она умирает от страха за своего Ярека, а он даже записку ей не напишет!

Голан тяжело вздохнул, вскочил, стукнувшись лбом об балку.

– Я же не знал, что с ней, было на самом деле, поймите! На Большой Холм она не явилась, все говорят – струсила. Ни с кем ни слова, я думал, значит, совесть нечиста…

– Потому и не пришел к ней, пускай сама разбирается? Странные у вас понятия о любви, молодой человек!

– Я не волен делать что хочу, пан учитель. Люди все замечают, и друзья, и недруги. Что бы обо мне подумали? Бегает за девушкой, которая предала стачку. Я вам так благодарен, что вы оправдали ее перед всеми! Теперь мы должны ее уберечь. А еще перед всеми властями разоблачить настоящего убийцу Павлаты, да и миллионера Риссига заодно! Раз гибель восьми рабочих им как с гуся вода, пусть ответят хотя бы за одного лавочника! Заранее обдуманное убийство, на этот раз им не выкрутиться…

– Но зачем Ганке было убивать его? И вы думаете, с ведома Риссига? Недавно я с ним разговаривал, – учитель потер слипавшиеся веки. – Это образованный человек, не может быть, чтобы он одобрял убийство.

– Вот во всем этом и надо разобраться!

– Но мне послезавтра надо быть в Праге.

– Это и Риссигу на руку.

– Как это, не понимаю?

– Зачем, вы думаете, он нанимал людей, чтобы вам писали анонимки, бросали камни, стреляли в воздух?

– А чего ради он предложил вам собственную карету? Он ничего задаром не делает! Хочет поскорее от вас избавиться да без помех расправиться с Альбинкой. Вы для него – свидетель, который становится не в меру любопытным…

– Но ведь четверть кончается. Кто за меня отметки выведет? – возражая, Красл чувствовал, что никуда он пока не уедет, не сможет!

– Значит, карета сломалась не случайно? – спохватился он вдруг.

Голан только усмехнулся:

– У нас есть свои люди на конюшне… – Теперь он уже не казался таким юным и неопытным.