Текст книги "История золотого Будды"

Автор книги: Йозеф Несвадба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

II. Это было убийство?

1

Только теперь он понял, зачем послан сюда. Дело не в памятнике. Ради этого его бы не вызывали телеграфом, не устраивали фиктивное лечение в больнице. У доктора Х. возникли, видимо, подозрения, что смерть Павлаты не случайность, а сознательное убийство. Что ж, придется все проверить. Правда, до сих пор Краслу не приходилось расследовать серьезных преступлений. В деревушке под Болеславом, случалось, пропадали куры да иной раз ревнивые мужья хватались за топоры, но все ограничивалось криком. А тут вдруг такое странное и таинственное преступление! Красл всего в жизни боялся. В сиротском доме он славился своим примерным поведением и уже там прочно усвоил, что человеку следует бояться всех вышестоящих. Вот немцев он, правда, не любил. Еще с детства запомнился переполненный чешский класс, а рядом в немецких классах детей буквально по нескольку пар. Он уже тогда не упускал случая с ними подраться. Позже, в Праге, попав в общество чехов-патриотов, юноша подкрепил свою неприязнь к немцам примерами из истории. От казни гуситов на Староместской площади до убийства лавочника Павлаты – все выстраивалось для него в единую линию притеснений и беззаконий, творимых немцами.

Вот и теперь, приехав в Либерец, он убедился, что здесь людям живется лучше, чем сваговским рабочим. Немцы на либерецкой фабрике работали по десять часов в день, имели свою столовую и даже детский сад, в котором Риссиг оплачивал воспитателей. Правда, здешние люди выглядели такими же голодными, как сваговские, но все же в отношении продуктов у них были кое-какие преимущества. И в Свагове, и в Либерце хлеб рабочие получали по талонам, выдаваемым за работу вместо денег. Но при этом в сваговской лавке Риссига хлеб был самый скверный и по более высокой цене. К том уже сваговские рабочие могли брать хлеб только в фабричной лавке, а в Либерце каждый мог купить хлеб, где хотел.

Краслу пришлось идти к Шойе в отдаленную деревушку под Ештедем. Дома он застал только старого отца Шойе.

– Сын в тюрьме сидит, – улыбнулся старик беззубыми деснами. – Уже в седьмой раз. На этот раз аж в Вене! В январе еще посадили.

– Не может быть! Ведь он был в Свагове, на стачке!

– К началу стачки он уже два месяца был за решеткой!

«Значит, Альбина солгала», – сказал себе учитель.

– Вы это можете доказать?

Старый Шойе, нахмурившись, нагнулся над столом, пошарил в бумагах и, с насмешкой произнеся: «Пожалуйте, ваше благородие», – подал Краслу приговор суда.

– Это за то, что он помог нам выиграть стачку здесь, в Либерце. Осужден как подстрекатель. А кого он подстрекал? Может, Риссига? Легальные общества нам разрешены конституцией. Значит, если мы хотим организовать рабочий союз, это не противозаконно. Ну а вам-то что нужно? Хотите что-нибудь выведать о социал-демократах?

– Нет, – сказал Красл, садясь и вытирая пот. – Я из пражской газеты. Я хотел бы только узнать, встречался ли ваш сын с нашим единомышленником. Винценцем Павлатой?

Старика вопрос не удивил.

– Павлата? Чехов к нам приходило немало. Ein Pawlata? – крикнул он жене, которая доила козу. Нет, оба не помнили. Сюда такой не являлся, хотя сын в последнее время часто встречался с чехами. – Это тоже мешало господам, – добавил старик. – Им не нравилось, что рабочие договариваются между собой. А разве мы друг к другу не ближе, чем к фабрикантам?

– В этом я не разбираюсь, – поднялся Красл. – Я не рабочий… – Он поправил белый воротничок. – Прощайте!

Итак, либо Альбина ошиблась, либо все специально выдумала. Шойе не мог поругаться с Павлатой перед стачкой, потому что вообще не был тогда в Свагове. То ли с ним ссорился другой немец, то ли все это вымысел, которым Альбина хочет от кого-то отвлечь внимание Красла. Но от кого и почему? И чего ради она целыми днями валяется в постели, как полумертвая? Почему никто из поселка ей не поможет? Красл с детства помнил, как соседи всегда помогали друг другу. Когда у него умерли родители, им по очереди занимались все в поселке, пока его не увезли в сиротский приют. Альбина тоже теперь осиротела. Осиротела, а к ней никто ни ногой. Странно…

Обратная дорога на Свагов показалась бесконечной. Красл решил прекратить розыски и отдать деньги на памятник Альбине. Или лучше они вместе закажут этот памятник – совсем скромный, каменный крест с именем. «Большего Павлата не достоин, – решил про себя Красл. – Потом вернусь в Прагу и доложу обо всем доктору. Дальше его забота, у него связей и прав побольше, чем у простого учителя. А мне тут и погореть недолго».

Увы, человек от рождения любопытное существо и не любит нераскрытых тайн! Вернувшись в Свагов, Красл пошел вовсе не на постоялый двор, чтобы отдохнуть перед отъездом, а оказался перед домом Павлаты. Наступила ночь. Но бабка напротив все торчала в своем окошке. Что же, она всегда там?

– Это уж точно. Ведь у меня нет обеих ног, ваша милость… – старуха показала на специальное сиденье, приделанное прямо к низу окна.

– Это машина виновата.

– Выходит, тут от вас и мышь не спрячется? – спросил Красл, волнуясь. – Вы сидели тут и когда шли демонстранты?

– Обязательно! Хоть покричала вместе со всеми, раз уж не могу идти. Ног-то я лишилась у Риссига на фабрике. И не заплатили мне ни гроша…

Снова несообразность. Эта бабка просидела тут у открытого окна всю пальбу, и ничего ей не сделалось. А Павлата убит сквозь закрытые ставни.

– Послушайте-ка, бабушка, – начал Красл доверительно. – Не видели вы, не выходил кто-нибудь из дома Павлаты, когда стреляли?

Старуха только засмеялась.

– Что вы! Да этот трус с утра загородил двери, как будто ждал конца света. Болтун несчастный, а ведь верили ему! Слушали, как священника в церкви, а он, как до дела дошло, отсидеться решил. Это был перст божий, не иначе, сам архангел Гавриил ниспослал эту шальную пулю!

– Значит, вы никого не видели? И двери и окна были заперты?

– Ну да, пока Альбинка не выбежала: кричит, отца убили! Но тогда много было убитых. И надо было похоронить их с честью… – Бабка посерьезнела, проглотила слезу, стала говорить с трудом.

– Спасибо вам! – Красл быстро попрощался и поспешил в трактир.

2

У стола его уже поджидал староста.

– Так вот, пан учитель, нашли мы ваши могилки… – Сегодня он был гораздо более расположен к Краслу. – Вы уж не обессудьте, я думал вчера, что вы из газеты или из полиции, тут у нас много шатается подозрительных. Видно, в пражской полиции решили, что у нас тут опять бунт готовят. А у нас ничего такого и в мыслях нет, это я вам верно говорю.

– Что мне до этого? – отмахнулся учитель, заказывая копченую свинину с горохом. За день он порядком проголодался.

– Да ведь вы тоже, наверное, боитесь. Наших людей нужда организует. Кабы мы хоть раз в день могли поесть, как вы сейчас, нечего бы и бунтов бояться. Вы скажите об этом господам в Праге, может, поймут, коли им образованный человек скажет…

– Для этого я слишком малая персона, – усмехнулся Красл. Еда стала вдруг невкусной, горох горчил, свинина была слишком жирной.

– Скажите-ка мне, пан староста, были здесь у Павлаты враги?

– У Павлаты? – удивился староста, потом вопросительно взглянул на трактирщика.

– Друзей у него было мало, это так, – задумчиво произнес трактирщик, вытирая кружки. – Он только о себе думал. В карты проигрывать не любил, пивом соседей никогда не угощал. Только все читал проповеди, что надо помогать друг другу. Люди потом поняли – это он хотел, чтобы ему помогали.

– Ни с кем он не ссорился? Может, кто хотел от него избавиться?

– Да нет, где там, – заверил его староста.

– У нас нет всяких там головорезов, пан учитель, – решительно поддержал трактирщик и так энергично поставил кружку на прилавок, что все соседние звякнули. Трактирщик был здоровым верзилой, а когда хмурился, сам походил на головореза.

– Здесь у нас люди приличные, а в Праге пусть пишут в своих газетах что хотят!

– Да ведь пан учитель – наш земляк, он из Свагова родом!

И староста снова заговорил о могиле родителей, предложил пойти туда прямо сейчас.

– Как, ночью? – поразился учитель.

– А вы что, боитесь? Мне в другое время некогда. Я на работе с утра до ночи. А одному вам не найти. Кладбище у нас переполненное. На нашей фабрике люди из самой Силезии спину гнут, не отсылать же покойников в такую даль?

Когда они вышли на улицу, староста заговорил снова:

– Знаете что, я не хотел говорить при трактирщике, он человек горячий, чуть что, ругается. Жена от него с сыном сбежала, дерется, говорят, до крови. У Павлаты, правда, был один недруг. Голан зовут, Ярек Голан.

– Не помню такого.

– Господи, да ведь он мальчишка, недавно из армии. Служил где-то в Тироле. Нездешний он, приехал с моравскими парнями, что поселились наверху, у Большого Холма. Едва огляделся, тут же стал бегать за Альбинкой. Ну, старик и рассвирепел: дочка-то одна, выйдет замуж, некому хозяйство вести. Два раза он из дому выгонял Голана, три раза на людях позорил. Говорят, поругались они не на жизнь, а на смерть. Люди много чего говорят… А сейчас свернемте-ка налево, кладбище у нас почти в лесу. Не помните небось?

– Где живет этот Голан? – спросил Красл.

– В тюрьме.

– Что-о?

– Да ведь он был из главарей стачки. Его взяли в первый же день. Четырнадцать месяцев дали, хотя ничего не доказали. Подкупили свидетелей, чтобы против на суде выступили. Говорят, одному мужику из красильни аж триста золотых заплатили, а он об этом на суде возьми да и брякни! И думаете, Риссигу было чего? Голана все равно засудили, а о лжесвидетельстве никто и не вспомнил! Такой был суд.

– Но он не шел в первых рядах…

– Почему вы так думаете?

– Раз живой остался и невредимый, значит, был где-то сзади.

– Может быть, и так, я сам, правда, тоже сзади шел, но его не видел.

– Наверное, ему удалось скрыться, когда начали стрелять. Послушайте, пан староста, очень вам благодарен, но завтра я отыщу могилу родителей сам. Сейчас у меня неотложное дело…

И Красл нырнул в темноту, оставив старосту в полном недоумении.

3

Красл торопился к дому Павлаты, на ходу обдумывая новую идею. Тот, кто убил Павлату, должен был заранее знать, что на демонстрации будут стрелять и выстрел из револьвера никто не заметит. Голан, конечно, знал, что солдаты не станут обниматься с демонстрантами. Если он хотел избавиться от Павлаты, демонстрация давала ему отличную возможность. Но как ему удалось незамеченным проникнуть в лавку? Этот вопрос и погнал сейчас Красла к домику Павлаты. Через ворота Голан войне не мог: его увидела бы старуха из дома напротив. Мог пройти через сад, но там как раз Альбинка отвязывала собаку. Оставался один путь – через забор, отделявший дом от сада. Но забор высокий, двухметровый да еще сверху вмазано битое стекло. Разве перелезешь не порезавшись?..

Красл обошел домик Павлаты со всех сторон, пытаясь поставить себя на место убийцы. Единственная возможность – перелезть через забор где-то рядом с растущей за ним березой по ней спуститься… В этот момент сквозь тучи показалась луна. Где-то пискнула ночная птица. И вдруг над стеной появитесь рука, оперевшаяся на кусок одеяла, накинутого на стекла, а еще через миг показалась голова мужчины лет сорока, с лысиной. Тяжело дыша, он перевалился через стену и схватился за ствол березы. В точности как должен был поступить Голан, разве тот был, наверное, половчее. Между тем престарелый спортсмен сдернул с забора одеяло и стал осторожно слезать по дереву, оглядываясь по сторонам. Краслу было хорошо видно его лицо.

– Ганка! – вскрикнул он, узнав друга детства. – Тоник!

Тот испуганно спрыгнул с дерева и свалился прямо под ноги Краслу.

– Ну-ка, дружище, – учитель хотел помочь ему подняться, но едва успел отскочить в сторону: в руках бывшего дружка сверкнул нож.

– Чего нужно? Кто такой? – прошипел Ганка.

– Ты что, не помнишь меня? Я же Красл, мы с тобой жили вместе, Тонда. Вместе пасли гусей. Потом у меня умерла мать…

Ганка еще какое-то время недоверчиво приглядывался, потом сложил нож.

– Прямо барином ты стал в своем приюте, – буркнул он. – Не повезло мне, видно, что моя мать не померла…

– Не кощунствуй!

– А ты знаешь, как мы живем? Всю неделю вкалываем. И в воскресенье тоже – только что после заутрени. Так вместо церкви хоть храпануть малость. А ты прямо барин…

– Я учитель. А ты? Не обижайся, пожалуйста, но зачем ты ночью лазаешь по чужим заборам? На вора ты непохож.

– Вот то и плохо, что воровать не гожусь. А тебе что за дело? Кто тебя послал сюда? – снова окрысился Ганка.

– Никто не посылал, просто я забочусь об Альбине Павлатовой…

– Незачем. И без тебя есть кому позаботиться. Думаешь, зачем я через забор лазил? Еду Альбинке принес.

– А зачем же тайно?

– Допрашиваешь?

– Боже сохрани, – учитель принялся объяснять Ганке, что привело его в Свагов.

– Памятник? – У Ганки явно стало спокойней на душе, он заговорил почти дружелюбно: – Чего только эти пражские господа не придумают! Тут люди с голоду подыхают, а им взбрело в голову ставить памятник какому-то лавочнику! Прямо не поверишь… – Они медленно пробирались по лесной тропке. – Травят нас как зверей. Чего ради, думаешь, я через забор должен лазить? Людей боюсь. Ведь за меня награда объявлена. А то бы сидел со всеми, кто возглавлял стачку.

– Я думал, что стачкой руководил Шойе.

– Мы вместе были. И об Альбинке беспокоюсь, потому что Голан с ней ходил.

– Так он действительно за ней ухаживал?

Красл хотел узнать о Голане побольше. Однако из дальнейшего рассказа Ганки выяснилось, что Голан не мог убить Павлату. Оказывается, он занимал командный пост на Большом Холме и оттуда рассылал связных. Альбина должна была ехать в Либерец – просить Шойе, чтобы тамошняя фабрика Риссига поддержала стачку. Но Альбина в Либерец не поехала и на Большой Холм не явилась.

– Теперь-то я знаю, почему. Отец ее не пустил. Загородил двери, чтобы не вышла. А тогда все подумали, что она струсила, предала нас. Кое-кто и сейчас думает, что либерецкие не захотели нас поддержать. А как они могли, если, оказывается, ничего не знали? Все из-за Павлаты и его дочки.

– А ты все-таки ей помогаешь?

– Потому что знаю, как было на самом деле. Но людям сказать не могу. Враз посадят. Подожду, пока вернется Голан.

– Так ты считаешь, Павлата из-за дочери заперся? А не потому, что рабочих испугался?

– Он боялся только Голана, боялся, что дочку уведет. А больше никого. Недавно он даже пистолет купил.

– Да что ты, не может быть!

– Что-то ты слишком уж им интересуешься, Красл!

Пришлось перевести разговор на другую тему: вспомнить молодые годы, детство, как родители приехали сюда из Градецка после неурожая. Но и здесь дела не поправились, наоборот. Пришлось им поселиться в одной комнате с семьей Ганки, искать работу. Так все и шло до самой их преждевременной кончины. Краслу стало тоскливо от этих воспоминаний. Ходит он тут, пытаясь раскрыть какие-то тайны, а о своих родителях забыл. Что ему дороже? Они простились около поселка.

– Надо смываться, – сказал Ганка, но, задержавшись на минутку, ухватил Красла за полу: – Люкс материальчик, небось с нашей же фабрики. Нам такой не по карману! – усмехнулся он. – Вот что я тебе скажу, Красл, передай своему пражскому хозяину, что нас так просто на кобылке не объедешь! А что до тебя самого, так ты никогда не отличался сообразительностью, Красл. Грозить не стану, но советую тебе поскорее убраться отсюда в свою Прагу. А в эту твою болтовню про памятник я не верю и знаю, что тебя интересует. Смотри, можешь плохо кончить! Дело в том, что в нашем нищем краю, где, бывало, родились только овес да картошка, теперь загребают миллионы. И сейчас вот решается, кому они достанутся. Уж не учителю Краслу, можешь мне поверить…

Ганка ушел не простившись.

III. Я его ненавидела

1

Под утро Краслу приснилось, что Альбина превратилась в мускулистую Валькирию и стреляет в него из отцовского пистолета. Проснувшись, он принялся анализировать действительность. Итак, Павлата запер и загородил двери, чтобы дочка не убежала к Голану. Мыслимо ли, чтобы, желая освободиться, хрупкая и слабая девушка стреляла в отца? Непохоже. Зачем же она выдумала историю с Шойе, которого в это время не было даже в Либерце? Почему она так нервничала во время вчерашней встречи? И почему целыми днями валяется в постели? Можно ли такой полнейший упадок сил объяснить постигшим ее горем? Не чувствует ли она вины за собой?

Ну нет уж, чем обвинять девушку в убийстве, пусть лучше будет случайная смерть. Он отдаст ей деньги на памятник и уедет домой. Решению содействовало и то, что угрозы Ганки несколько охладили следовательский пыл Красла. Ведь этот друг детства его теперь прямо-таки ненавидит! О прошлом забыл. Теперь ему важнее, из какой материи у кого сшито платье. Зависть вместо дружбы!

С утра Красл отправился на кладбище и с помощью могильщика отыскал заброшенную могилу с табличкой, на которой некогда были выгравированы фамилии родителей. Красла ошеломило количество новых могил. Кладбище спускалось теперь почти к самому шоссе, на равнину, а заложили его когда-то на лесистом холме.

Задержался он также у могилы Павлаты, еще совсем свежей. Что, если он был все-таки настоящим патриотом и просто хотел помешать дочери сделать глупость? Может, этот Голан действительно никчемный вертопрах, охотник до молодых девушек. А Павлата пользовался уважением самого доктора Х. Не мог он быть ни предателем, ни ничтожным лавочником. Значит, неправильно его убийцу оставлять безнаказанным, кто бы он ни был. Что на свете может оправдать убийство?..

Красл пришел к Альбине в глубоком раздумье. Она опять лежала в постели и выглядела еще бледнее, чем вчера. Сказала, что нет аппетита, все тело ломит.

– Негоже вам убиваться, как старая баба, – строго сказал Красл, будто отчитывал нерадивую ученицу. – Молодым негоже болеть. – Нервно прохаживаясь по комнате, он впервые заметил, какой кругом беспорядок. Грязные кастрюльки с засохшей и заплесневевшей едой, пыль, от грязной постели пахнет потом.

– Отец оставил завещание? – спросил он неожиданно.

– Папа не думал, что умрет. Он ведь был вполне здоров.

– А где его пистолет? – резко спросил Красл и подскочил к постели. Девушка приподнялась. – Где пистолет?! – громко повторил Красл.

Альбина ошеломленно таращила на него глаза, кровь бросилась ей в лицо, слова застревали в горле.

– Ну так я поищу сам, – Красл направился к столу и хотел выдвинуть ящик, но тут девушка бросилась на него.

– Нет! – кричала она. – Не трогайте! – Она повисла на его руке, вцепившись в рукав, так что ему не сразу удалось освободиться. Отрывая Альбину от себя, Красл нечаянно рванул ее ситцевую рубашку у плеча. Тонкая материя треснула, и он остолбенел от удивления. Спину и плечи девушки покрывали кровоподтеки.

– Это отец вас так избил? – тихо спросил учитель.

– А вам все надо знать? – Девушка обернулась с печальной усмешкой. – Можете и ящик осмотреть, папиного пистолета там нет. Не знаю, куда он подевался. Может, папа сам его перед стачкой припрятал, чтобы его не сочли бунтовщиком…

С трудом дотащившись до кровати, Альбина со стоном легла на бок.

– Зачем же он бил вас? За что?

– Я его не любила, нет, даже ненавидела его! А сейчас бы мне лучше самой умереть!.. – Бледная, с закрытыми глазами, она и вправду выглядела как мертвая. Красл на цыпочках направился к двери.

– Деньги на памятник я оставлю здешнему учителю, – сказал он. – Вечером я уезжаю. Прощайте…

Девушка не ответила. Он вышел, чувствуя себя виноватым. Явно она застрелила этого зверя, защищаясь от избиения. Но ведь это был ее отец! Рассудить их Красл не брался.

2

Школа находилась недалеко от трактира, в ней был всего один класс. Учителю, молодому и неопытному, приходилось обучать семьдесят пять учеников.

– Деньги на памятник? Деньги нам нужны. Павлата задолжал всему поселку!

– Как задолжал? – Красл остановился на пороге; из класса сквозь шум доносились слова: «Вы спрашиваете – почему я славянин…»

– Деньги, собранные для школы. Мы задумали сами пристроить еще один класс, раз не можем добиться субсидии. Павлата вел учет пожертвований и сам агитировал в самых бедных деревушках в горах, чтоб давали. Собирали буквально по крейцеру и набрали немало. Но после смерти Павлаты оказалось, что он все растратил. – А имущество? Ведь что-то осталось…

– Разумеется, но у нас нет документов. Павлата вел все записи сам. Говорил, не надо, чтобы власти знали о сборах, особенно когда рабочие бастуют, требуя повышения заработка. Скажут, чего повышать, раз у них есть деньги на новый класс. Вот так он нас и обвел.

– Вот, значит, почему никто о нем и говорить не хочет!

– Не только поэтому. Еще из-за его предательства. В день расстрела он заперся дома, как от татарского нашествия. Сами теперь удивляемся, как можно было так долго верить этому человеку. Ведь он не в один день изменился! Просто мы вовремя ре разглядели его с его показным патриотизмом.

– А вы разве не патриот?

– Разумеется, да! Но люди здесь буквально мрут от голода! От голода детишки прямо на моих уроках теряют сознание, страдают от рахита и чахотки. Тут не до пышных рассуждений!

– Да, это ужасно, я вас понимаю. – Красл вспомнил своих учеников-крепышей. – Но эти деньги, к сожалению, я не могу вам отдать, они на памятник. В Праге я постараюсь объяснить доктору Х., может, он решит по-другому.

– А мы больше пану доктору не верим! Можете прямо так и передать. Павлата был его доверенным лицом. А как он действовал? А в «Дельнике», который издает ваш Х., что про нас написали – что мы опасные безумцы? В общем, сытый голодного не разумеет, как говорит пословица…

Ученики в классе уже не декламировали, а просто орали, стараясь перекричать друг друга: «Почему мне братом каждый чех? Почему пляшу я, почему пою – в светлом я раю?»

– Ти-хо! – Учитель постучал по кафедре и вызвал одного из учеников к доске. Красл задумчиво направился к трактиру.

Он застал хозяина сидящим у окна с книгой. Трактирщик с любопытством взглянул на Красла.

– Вечером я уезжаю, – сказал ему учитель. – Расплачусь после обеда.

– На кладбище были?

– Был.

– А в поселке знакомых нашли?

– Знакомых… – Красл повернулся к нему. – Послушайте, пан трактирщик, как же вы меня не помните! Ведь мой отец играл на скрипке. Ни одна танцулька без него не обходилась, а я носил за ним футляр со скрипкой. Неужели вы не помните Красла-скрипача, что приехал сюда из Градца?

– А я тут всего четыре года. Трактир совсем недавно купил.

– Похоже, весь поселок сюда недавно переехал!

– Ну не весь, однако немало народу понаехало. И все хотят разбогатеть.

– Вот почему все такие злые! Ни с того ни с сего стрельба, подозрения, угрозы… Когда я тут жил, никогда такого не было.

– Тогда здесь жили небось одни бедняки.

– А кто сейчас богатый? Весь поселок еще бедней, чем прежде.

– Зато Риссиг поставил замок!

– А вы постоялый двор, – не сдержался Красл.

– Каждый живет как умеет. Кабы Павлата был жив, он небось разбогател бы не хуже Риссига!

– Серьезно? Каким же образом, интересно?

– А вам очень хочется знать? – усмехнулся трактирщик и перевернул страницу. – За комнату заплатите жене. Я жду свадьбу…

Действительно, один стол в углу был накрыт по-особому. Красл разозлился на трактирщика. Думает, если здоров в плечах, может дерзить? Все равно не доживет до богатства! Сказать ему? Не стоит, надо собираться в дорогу, еще можно успеть на омнибус. Он заторопился в свою комнату.

3

– Это я… – тихо произнесла Альбина, прежде чем он успел испугаться. Она сидела на стуле возле умывальника, в черном платье, какое надевают на воскресное богослужение. Первый раз Красл видел ее одетой. Платье ей шло. – Хотелось рассказать вам правду, пока вы не уехали… Посмотрите, не подслушивают ли нас.

Красл уверил ее, что все в порядке. Хотел угостить ее чем-нибудь.

– У меня нет аппетита. Я не ем целыми днями. Как старая баба, – вспомнила она его слова. – Не знаю, кто вы, знаю только, что ваши пражские друзья были друзьями моего отца. А его застрелили. Убили, понимаете? – Красл был удивлен: хочет переложить свою вину на других? Этого он от нее не ожидал.

– А почему вы не сказали полицейским, если что-то знаете?

– Подождите, я сейчас все объясню. Да, он запер все окна и двери, чтобы я не убежала к Голану. Я сказала ему, что люблю Голана, что все равно выйду за него, даже если потом придется жить по углам! А он избил меня. Вы сами видели. Когда удалось вырваться, я убежала в сад. Хотела бежать к Яреку на Большой Холм, но по дороге мне попалась толпа рабочих из Танвальда и захватила меня. Ничего нельзя было сделать, меня несло, как в наводнение. Никто меня не знал, почти все немцы. Я услышала, что Ярек уже на фабрике. Может, так оно и было, ведь меня ждали на Холме еще в полдень, а теперь уже смеркалось. Так я с ними и дошла до фабрики, пережила всю эту стрельбу, все искала Ярека, а когда все начали разбегаться, вернулась домой. И там я нашла отца в луже крови, с простреленной грудью. Сначала я подумала, что он сделал это из-за меня. Он говорил, что застрелится, если я выйду за Ярека. Но тут я заметила, что дверцы шкафа распахнуты настежь, все ящики стола выдвинуты, в лавке все перевернуто вверх дном. Убийца чего-то искал. Но не взял ничего. Ну, я сначала прибралась немного, потом побежала за доктором. С той минуты никак не решу, надо ли все рассказывать. Посоветуйте мне, пан учитель, – губы у нее дрожали от волнения.

– Разумеется, не следует ничего скрывать! Не понимаю, почему вы колеблетесь. Чего ради?

– Забыла сказать: одна вещь все-таки пропала – отцовский пистолет. И еще я нашла… Прядь светлых волос, которую отец, видимо, вырвал у убийцы… – Она развязала маленький узелок. В нем блеснули золотисто-русые волосы.

– Да ведь это же улика! Она может навести на след убийцы! Вы обязательно должны сообщить полицейским… – Красл с ненужной резкостью выхватил у нее узелок. – Вот теперь многое выяснится…

– Да, – всхлипнула Альбинка. – То-то, что выяснится! Ярек-то как раз блондин…

Красл так и сел. С минуту было тихо. На фабрике колокол прозвонил обед. Так вот почему девушка потеряла интерес к людям, к своей внешности, лежала полумертвая в постели. Она не могла выдать любимого, не хотела из-за отца отправить на виселицу жениха.

– А почему же вы теперь решились?

– Я думала, что отец плохой человек. И тут приезжаете вы, из самой Праги, от таких известных людей, и хотите поставить ему памятник. Уж, видно, не зря! А у нас в поселке все говорят, что отец не пошел со всеми из трусости, не понимают, что это из-за меня. А я все молчала, боялась. И Ирку мне жалко. Ведь это он тоже из-за меня… Не знаю, что делать! Лучше бы умереть, – и она разрыдалась, громко, по-детски.

– Подождите-ка, барышня, – Красл пытался ее успокоить. – Вы ошибаетесь. Я думаю, что Голан тут ни при чем…

– Как это? – Девушка сразу перестала плакать.

– Случайно я узнал, что он ждал вестей из Либерца и все время находился в районе Большого Холма, в поселке же его вообще не было.

– И меня он ждал…

– Где он находился, подтвердили многие свидетели в Млада Болеславе, когда его судили за руководство стачкой. Его нельзя обвинять за то, что случилось где-нибудь, кроме его поста под Большим Холмом.

– Там просто деревянная избушка, сруб… – впервые улыбнулась Альбинка.

– А хоть бы дворец или землянка, нам важно, что во время преступления он находился там. И потом, зачем пану Голану переворачивать мебель и рыться в ящиках? Если бы ему понадобилось что-то, он бы прямо у вас и спросил! У вас же не было, наверное, от него секретов.

– Никогда!

– Вот видите!..

Однако у Альбины снова испортилось настроение.

– Но кто же тогда убил папу? Кто же был у нас во время стачки?

– Вот это и надо выяснить, мой ангел.

– Но ведь вы уезжаете!

– Ради вас я задержусь еще на пару дней, – сказал Красл и стал рассматривать узелок с прядью волос. – Можете оставить эту находку у меня…

Красл вывел девушку из комнаты. Он решил заказать ей внизу кофе. На последней ступеньке она пошатнулась.

– Я так боюсь, – прошептала она в отчаянии, – так боюсь…

И упала в обморок. Он едва успел подхватить ее и внести в зал, где бушевало свадебное веселье. Музыка мигам смолкла.

– Что такое? В чем дело? – нахмурился трактирщик. – Мы тут не признаем ваших городских замашек. Нечего водить к себе в комнату девок! У нас приличное заведение, а не бардак, вашество…

Красл оправдывался: разве он не узнал Альбину? Невеста разревелась: ведь это не к добру – обморок на свадьбе. Испуганный супруг, лет на двадцать постарше, старался успокоить ее.

– Уходите отсюда! Сейчас же заберите эту женщину! – набросился на Красла дружка и схватил Альбину за плечи. Красл едва успел подхватить ее, и они оказались за дверью. Яркие ленты на шляпе дружки запутались в длинных волосах все еще не пришедшей в сознание Альбинки. Куда же теперь?.. Ничего не оставалось, как отнести ее в школу.

Учитель не проявил никакого энтузиазма. Молча показал на маленькую комнатушку, похожую на келью. Дружка торопливо стал прощаться. Достав из кармана, поставил на стол плоскую бутылку с водкой.

– Лучшее лекарство, – пробормотал он, – сами увидите!

Водки было чуть выше донышка. Но и это показалось ему чересчур щедрым даром. Он открыл бутылку, отхлебнул как следует и великодушно протянул остатки Краслу.

Но Альбина и после глотка водки едва приоткрыла глаза. Нечего было и думать, что она сможет идти. Дом она оставила незапертым, так как решилась пойти к Краслу внезапно. Красл позвал учителя, дал ему три золотых, велев вызвать доктора, а сам направился к домику Павлаты – ключи он взял у Альбины.