Текст книги "Авиатор"

Автор книги: Йон Колфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Никакого?

Плечи Конора поникли. По крайней мере, теперь у него пропало ощущение, будто он стал участником какой-то гонки.

– Ты собрал все свое мужество и ворвался сюда, чтобы сообщить мне о своей любви?

– Ну, я…

«Не паникуй. Не паникуй».

– Что-то вроде того.

Изабелла вышла на балкон и встала, облокотившись на резную балюстраду. Темные волосы стекали по спине, белые пальцы выделялись на фоне камня. Позади нее и внизу на Стене вспыхивали, словно рой светлячков, разноцветные огни.

«Нужно сказать, пока она отвернулась. Легче, когда она не смотрит».

– Изабелла… все изменилось теперь для нас… между нами. И это хорошо. Так и должно быть. Это естественно. Естественно, что все изменилось.

Конор внутренне застонал; как плохо получается!

«Говори то, что хочешь сказать».

– Я хочу сказать вот что. Наверное, с лазаньем по дымоходам для нас покончено, хотя мне и сейчас нравится лазать по ним, но, возможно, настало время заняться чем-то другим. Вместе. И не в обществе датских принцев.

Изабелла повернулась. В ее улыбке таилась, как обычно, насмешка, но, что необычно, она быстро исчезла.

– Конор, ты же ученый. Разве не существует способа выразиться короче?

Он нахмурился.

– Возможно, существует. Придется поэкспериментировать. Я новичок в этих делах и чувствую себя таким нескладным.

Изабелла демонстративно налила лимонад в стакан.

– Со мной так же, Конор. Иногда у меня возникает чувство, будто мы создали здесь свой собственный мир, и мне не хочется его покидать. Все правильно. И то, что происходит сейчас, правильно.

Конор рискнул улыбнуться.

– Значит, меня не казнят.

– Не сегодня, сэр Конор. – Принцесса вручила ему стакан, – В конце концов, ты спас принцессу. У этой волшебной сказки может быть лишь один конец.

Конор поперхнулся лимонадом, обрызгав испачканные свиным навозом штаны.

– Интересная комбинация запахов, – заметила Изабелла.

– Прошу прощения, принцесса. Просто меня поразила твоя дружеская реакция. Я-то уже думал, что к этому моменту меня скрутят датские стражники.

Изабелла посмотрела ему в глаза.

– Конор, я, конечно, могла бы обойти весь мир в поисках другого сумасбродного ученого, но сомневаюсь, что найду равного тебе. – До принцессы дошло, что, пожалуй, она сказала слишком много, и потому она сочла своим долгом добавить: – Даже хотя ты и долговязый, заумный дурачок.

На первую половину комплиментов Конор среагировал улыбкой, на вторую – гримасой.

– Я чувствую то же самое. Если отбросить эту часть про долговязого, заумного и прочее. Ты ведь знаешь, что я пытаюсь сказать.

– Да, сэр Конор. – Она снова поддразнила его. – Знаю.

ГЛАВА 4
Измена и заговор

После встречи с Изабеллой Конор не пошел домой; он был слишком взволнован. У него возникло странное чувство, будто сердце стало вдвое меньше. Вопреки всем законам науки, он, поведав все свои мысли принцессе, почувствовал, что стал как бы легче. Поэтому, хотя было уже поздно, он, стремясь сохранить это ощущение, решил провести еще часок в своем любимом убежище, где не был уже несколько месяцев.

Родители бесчисленное множество раз запрещали ему подниматься на орудийную башню замка. Как правило, он их слушался; но у каждого мальчика есть тайный грех, от которого он не в силах отказаться. Для Конора это было вот что: посидеть на своем «насесте» под карнизом северо-восточной орудийной башни. Здесь он чувствовал себя ближе всего к собственной природе, ощущал, что в этой невиданной гонке за возможностью летать, они – мальчик и учитель – могут победить.

Однако этим вечером, протискиваясь через средневековую бойницу, карабкаясь по обвитым плющом деревянным козлам, установленным после химического пожара в апартаментах Николаса, он не думал о летающей машине тяжелее воздуха. Этим вечером он думал об Изабелле. Ничего конкретного – просто спокойные, теплые мысли. Едва прислонившись спиной к знакомой заплесневелой стене башни, он почувствовал, как его охватывают мир и покой. Правда, он удивился, обнаружив, что здесь стало немного тесновато. Скоро он, наверное, перерастет это тайное местечко, и для мечтаний о полетах придется искать другое, тоже где-нибудь на высоте.

Конор сидел, глядя, как солнце утопает в океане. Вместе с ним любовались видом около дюжины чаек, надеющихся, без всяких на то оснований, что кто-нибудь оставит для них открытую бочку с рыбой. Он видел большой пожар по ту сторону залива, в Килморе, и луч маяка Хук-Хед, уже отбрасывающий конус света на пролив Святого Георга. Был прекрасный, ранний летний вечер, и узкое пространство воды между Солеными островами мерцало, словно залитый лунным светом мост.

Прямо под ним шла муштровка отряда караульных. И на Стене Большого Соленого – Конор был уверен, что видит это, – между наблюдательными постами большими шагами расхаживал отец; темный плащ хлопал у него за спиной. Возникло искушение окликнуть его; но нет, к чему подставлять себя под наказание за очередной проступок?

«Конор, я, конечно, могла бы обойти весь мир в поисках другого сумасбродного ученого, но сомневаюсь, что найду равного тебе».

Эхо этих слов прозвучало в сознании, вызвав у него улыбку.

Мысли Конора прервал регулярно повторяющийся звук, доносившийся изнутри башни: кто-то поднимался по каменным ступеням. Сколько раз он ни сидел тут, на высоте, единственными шагами, которые Конор слышал – кроме собственных, – были шаги отца, поднимающегося, чтобы согнать его вниз. Однако сейчас Деклан Брокхарт находился на пятнадцать метров ниже, на Стене, и, следовательно, это был не он.

Конор слегка изменил позу – насколько это позволяло ограниченное пространство – таким образом, чтобы, повиснув на вьющихся растениях, заглянуть сквозь обитое свинцом стекло бойницы. Ветер взъерошил волосы, когда он высунулся из укрытия, и внезапно Конор очень ярко вспомнил, для чего принимал точно такую позу, когда был маленьким мальчиком.

«Я притворялся, будто лечу, – он улыбнулся этому воспоминанию. – Скоро нужда притворяться отпадет. Мы с Виктором построим машину, и я пролечу на ней мимо окна Изабеллы».

Внутри башни двигалась чья-то фигура Сначала Конор увидел лишь тень, трепещущую из-за того, что источник света находился в движении, а потом и сам фонарь. Его держали совсем низко, чтобы освещать лишь ступени. Отблески света скользили по складкам одежды и лицу. В глаза бросилось что-то красное. Да, красный крест. Потом стали видны тяжелый лоб и сверкающие глаза. Бонвилан.

Конор замер, точно горгулья.[59]59
  Горгулья – выступающая водосточная труба в виде фантастической фигуры (в готической архитектуре).


[Закрыть] Бонвилан обладал почти нечеловеческой восприимчивостью. Он мог в бушующем море разглядеть голову тюленя. Маршал имел все основания не одобрить того, что Конор болтается так близко к апартаментам короля, и полное право застрелить его как предателя.

«Буду сидеть, не дыша и не шевелясь, пока маршал не отойдет подальше, а потом сразу домой».

Зрелище резко расчерченного тенями лица Бонвилана погасило радость этого вечера. На том бы, наверное, и закончились приключения дня, если бы в свете фонаря не мелькнуло еще кое-что. Кое-что, хорошо знакомое Конору. Револьвер с длинным дулом и украшенной перламутром рукоятью, зажатой в руке Бонвилана.

Никаких сомнений, это кольт Виктора «Миротворец». Чрезвычайно любопытно. Зачем маршалу Бонвилану красться по служебным переходам замка с пистолетом Виктора в руке?

«Ты ошибаешься. Это не может быть кольт Виктора».

Однако пистолет был тот самый. Острый взгляд Конора разглядел достаточно деталей, чтобы понимать – он не ошибся. Множество раз он внимательно изучал этот пистолет, затуманивая дыханием стекло ящика, в котором тот хранился.

«Тут может быть тысяча объяснений. Что с того, что тебе неизвестна причина? Это не означает, что ее нет».

Все правильно и разумно. Однако Конор был мальчиком и ученым, то есть относился к самому любопытному племени человеческих существ. Он не мог просто отвернуться от увиденного, как не мог бесстрастно пройти мимо открытой двери. Если в руке Бонвилана пистолет Виктора, значит, Виктор должен узнать об этом. Учитель Конора давно подозревал, что маршалу доверять нельзя, и вот оно, доказательство.

Конор выждал несколько мгновений, пока последние отблески света фонаря Бонвилана проплясали мимо и за маршалом сгустилась тьма, а потом, словно обезьяна, закачался в бойнице, держась за длинные стебли. Если бы его родители стали свидетелями этого зрелища, их точно хватил бы удар.

Скрипело ли окно, когда он в прошлые свои набеги уходил отсюда? Он точно не помнил, поскольку тогда это не было жизненно важно. Он осторожно толкнул его. Никакого скрипа, просто еле слышный скрежет проржавевших петель. Достаточно безопасно. Он проскользнул внутрь руками вперед и стал перебирать ими по полу, пока ноги тоже не сползли на пол.

Конор скорчился на шероховатом граните, внимательно прислушиваясь. Звук собственного дыхания, отражающийся от стен, казался ужасно громким. Бонвилан наверняка мог услышать его.

Но нет. Маршал продолжал шагать в прежнем темпе, впереди были видны слабые отблески света. Конор развернулся в ту сторону и по винтовой лестнице на четвереньках последовал за Бонвиланом, пригнувшись к полу и руками нащупывая дорогу.

Этот переход выводил к служебной двери апартаментов короля Николаса, которая была заперта и охранялась, когда король находился у себя. Однако, выглянув из-за угла, Конор увидел, что дверь широко распахнута и охраны нет. Значит, и короля внутри нет. А если так, то зачем Бонвилан прокрадывается туда, вооруженный пистолетом, принадлежащим совсем другому человеку?

«Может быть тысяча причин. Ты многого не знаешь. Например, король Николас мог пожелать сделать для Виктора дубликат пистолета, для полноты набора. Подарок на день рождения».

Маловероятно, но возможно.

Конор прокрался через дверной проем, любопытный, как бесхвостые кошки, племя которых во множестве расплодилось на острове. Свет впереди был еле различим, но не двигался. То ли Бонвилан услышал что-то, то ли замер, прислушиваясь. Что делать? Ждать или продолжить путь?

У Конора свело живот. По-хорошему, ему следовало вернуться. Прямо сейчас. Вмешиваться в дело маршала… это чревато серьезными последствиями. У Бонвилана не задержится объявить его изменником, немало добрых людей оказались за решеткой и за меньшие проступки.

«Но как же револьвер? Револьвер Виктора…»

Еще несколько шагов, и Конор решил призвать на помощь все свое благоразумие.

«Я только выгляну из-за следующего поворота и уйду. Никакого риска».

Это было не совсем так, тем не менее Конор двинулся дальше, по-прежнему ощупывая пол руками, прижимаясь к стене и полу, держась в глубокой тени. В конце концов он медленно высунул голову из-за последнего поворота лестницы.

Бонвилан опережал его шагов на десять – двенадцать; фонарь стоял у его ног, отбрасывая вверх острые треугольники света. Лицо маршала приобрело демонический вид, но все дело было в том, под каким углом падал на него свет. Несомненно.

Внезапно Бонвилан повернул голову в направлении Конора, и мальчик с трудом поборол инстинктивное желание вскочить и убежать. Разглядеть его, окутанного тьмой, было невозможно. Он замер, затаив дыхание, а потом внезапно осознал, что движение маршала было связано с желанием не бросить взгляд в сторону лестницы, а придвинуть ухо ближе к стене. Он прислушивался к чему-то. Или скорее к кому-то. И еще одна деталь: в левой руке он сжимал что-то темное. Свет мигнул чуть под другим углом, и Конор внезапно понял, что это кирпич, который маршал вынул из стены и теперь стоял, подслушивая разговор в королевских апартаментах.

Звук голосов достигал лестницы, и благодаря акустике орудийной башни Конор узнал их, как, несомненно, и Бонвилан.

«Голос короля. И Виктора. Значит, маршал шпионит за королем».

Закрыв глаза и напрягая слух, Конор пытался разобрать смысл слов, а ведь на самом деле ему следовало сделать одно – немедленно рвануть с места со всей скоростью своих молодых ног. И не куда-нибудь, а к отцу.

В королевских апартаментах Виктор Вигни расположился у камина в одном из кресел в стиле Людовика XV. Парадная дверь распахнулась, и вошел король, неся поднос с двумя высокими стаканами охлажденного пива, один из которых с большой помпой и поклонами предложил Виктору.

– Фантастика! – сказал Виктор, сделав большой глоток. – Холоднее, чем задница полярного медведя. Надо полагать, холодильник работает на славу.

Николас сел и отпил из своего стакана.

– Превосходно, хотя аммиак – вещь довольно опасная. Немцам нужно подыскать новый газ.

– Не сомневаюсь, так и произойдет. – Виктор стер пенные усы. – Прогресс, что ни говори.

– Представляешь себе все выгоды надежной заморозки?

– Вы имеете в виду помимо холодного пива? – пошутил Виктор.

Николас принялся расхаживать по комнате. Тема прогресса никогда не оставляла его равнодушным.

– Мы сможем торговать с Соединенными Штатами. Получать свежие продукты. И экспортировать тоже.

– Алмазы не нуждаются в заморозке, – сострил Виктор.

– Я имею в виду другие вещи. Мы сможем замораживать сельскохозяйственную продукцию в огромном пакгаузе и потреблять ее в межсезонье. Земляника и лососина круглый год.

Виктор внезапно посерьезнел:

– Мой дорогой друг, у вас есть рыба покрупнее, о которой следует тревожиться.

– Что тебе известно? – спросил Николас и снова сел.

Виктор вздохнул.

– Все скверно, как вы и опасались, и даже хуже. Мой человек на Малом Соленом рассказывает, что Бонвилан загоняет пленников до смерти. Насколько известно моему осведомителю, вина многих заключенных – всего лишь бродяжничество. Пока мы не можем доказать этого, но, по моим подсчетам, по крайней мере половина алмазов исчезает между копями и казначейством.

– Проклятье! – воскликнул король и швырнул свой стакан в камин. – Да, Бонвилан – вот наша головная боль. Погибель для Соленых островов. Он рассматривает острова как свое личное имущество. Я должен избавиться от него.

Виктор кивнул на камин.

– Прекрасное начало. Хрусталь в камине… Это, конечно, напугает маршала до смерти.

Мгновение глаза короля полыхали, но потом он взял себя в руки и поглядел на камин, возможно, сожалея о потере холодного пива.

– Как долго мы вместе, Виктор?

– Если я отвечу, за этим последует речь?

– Ох, я выпил слишком мало пива!

Виктор смягчился:

– Двадцать лет, Ник. Летали на аэростатах на каждой выставке в благословенных Соединенных Штатах, а теперь вот здесь, в этом прекрасном замке.

– Сколько времени! И чего мы достигли? Виктор, мы можем помочь здешним людям. Не просто несколько шиллингов беднякам… по-настоящему помочь. Сделать так, чтобы жизнь навсегда стала лучше. Машины – вот решение проблемы. Мы можем создать их. Посмотри на юного Конора Брокхарта. Ты когда-нибудь встречал такой ум?

– Это понятно, – с оттенком гордости ответил Виктор. – И Изабелла тоже понимает.

Николас улыбнулся.

– Бедный Конор!

– Думаю, бедный Конор понятия не имеет, через какие обручи Изабелла заставит его прыгать.

Хорошее настроение быстро покинуло короля.

– Будь он проклят! Я имею в виду Бонвилана. Он тиран. Король я или нет? Я избавлюсь от него.

– Будь осторожен, Николас. На стороне сэра Хьюго его армия. Деклан Брокхарт единственный, кто может поколебать их влияние.

Люди прислушиваются к нему. Нужно как-нибудь пригласить его принять участие в нашем разговоре.

– Согласен. Сегодня вечером. Я не могу больше ждать ни дня. Еще месяц не закончится, как Бонвилан окажется в тюрьме. Больше ждать нельзя. Из-за этого человека острова оказались в ловушке средневековья. Его гвардейцы – кровожадные головорезы, а его правосудие ужасно и нацелено лишь на собственные интересы. Спустя семьсот лет союз между семьями Трюдо и Бонвиланов подходит к концу.

– Пью за это, – сказал Виктор и допил свое пиво.

Бонвилан вошел в служебную дверь уверенными, неторопливыми шагами, держа в вытянутой руке пистолет. Не было никакой напыщенной злодейской преамбулы; для этого сэр Хьюго слишком часто оказывался в ситуации жизни или смерти. Он позволил себе одно-единственное высказывание.

– Виктор Вигни, вы убили короля.

Француз и монарх среагировали мгновенно, не тратя время на протесты или мольбы. В глазах Бонвилана светилось убийство, никаких сомнений. Виктор метнулся через комнату, чтобы закрыть телом друга; правая рука Николаса скользнула к револьверу «смит-вессон», который он всегда носил у бедра, в американском стиле.

Виктор, как более молодой, почти достиг своей цели; однако сколь ни быстр человек, пистолет быстрее. Бонвилан выстрелил, и пуля прошла между указательным и большим пальцами француза; это слегка отклонило ее, но не настолько, чтобы спасти короля. Николас рухнул в кресло и погиб еще до того, как «смит-вессон» выпал из его рук.

Бонвилан удовлетворенно заворчал, подобрал королевский пистолет и направил его на Виктора Вигни, лежащего на коврике у камина; из его руки струилась кровь.

– Вы почти успели, – с оттенком восхищения сказал Бонвилан. – Достойно похвалы.

Виктор поглядел в глаза маршала и понял, что ему конец.

– Значит, это я убийца? – спросил он.

– Да. Вы застрелили короля из своего пистолета. В Скотланд-Ярде разработали методику, позволяющую установить, из какого пистолета выпущена пуля. Я приглашу их эксперта. Я также нанял голландского эксперта-почерковеда, чтобы он подделал письма от вас к французскому правительству с детальным описанием оборонительных сооружений Соленых островов. Ну что, похоже это на действия человека, из-за которого острова оказались в ловушке средневековья?

– Никто не поверит, что я убил короля, – запротестовал Виктор. – Он был мне как брат.

– Об этом мало кому известно, – пожал плечами Бонвилан. – Вы были его тайным агентом, помните? Шпионили за мной. Ладно, к делу. Уверен, у вас что-нибудь да припрятано – кортик в сапоге, или дерринджер[60]60
  Дерринджер – короткоствольный крупнокалиберный карманный пистолет.


[Закрыть] в бороде, или еще какой-нибудь шпионский трюк. Прощайте, Виктор Вигни! Передайте своему господину, что союз между семьями Трюдо и Бонвиланов еще какое-то время продлится.

– Вам никогда не остановить всех нас! – воскликнул Виктор и отважно вскочил с кортиком в руке, который он прятал под одеждой.

Бонвилан возмущенно фыркнул и четыре раза выстрелил Виктору в грудь. Чересчур много, может быть, но его поймут; ведь только что убили короля.

И тут его поразила одна мысль.

«Не остановить всех нас».

Что Вигни имел в виду? На островах есть другие шпионы?

– Или вы дурачите меня, француз? – Он присел на корточки и вложил в пальцы Виктора его кольт «Миротворец». – Хотите заронить во мне сомнения?

Открылась парадная дверь, и появился часовой.

– Предполагается, что мне пора войти?

– Да-да, – ответил Бонвилан. Необходимость вовлечь в дело часового раздражала его; нужно будет при первой же возможности избавиться от него. – Ты услышал выстрелы и вошел. Видишь, что здесь произошло? Они застрелили друг друга. Никаких выводов от тебя не требуется. Просто расскажешь, что увидел.

Часовой медленно кивнул, хотя уже не в первый раз получал эти несложные инструкции.

– Расскажу, что увидел. Да, маршал. А вы не убьете меня?

– Конечно, нет, Малдун. На тебе красный крест. Я не убиваю своих гвардейцев.

На лице Малдуна возникло выражение откровенного облегчения.

– Рад слышать. Спасибо, маршал, за то, что позволяете мне продолжать мою жалкую жизнь.

Бонвилан с трудом подавил желание прервать жалкую жизнь Малдуна немедленно.

– А теперь уходи и подними тревогу.

Малдун истово закивал.

– Да, маршал. Конечно. Но кто этот мальчик у вас за спиной, сэр?

Бонвилан удивленно замигал.

– Прошу прощения?

Конор был сообразительный молодой человек, и ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что происходит. По-видимому, Виктор был не только домашним учителем, но и шпионом короля Николаса. Бонвилан, надо полагать, подслушивал за стеной, дожидаясь, пока их заговор созреет, с намерением положить ему конец, прежде чем прикончат его самого. Но при чем тут пистолет Виктора?

В голове зазвучал ворчливый голос учителя: «Ради бога, мальчик! Неужели это не очевидно?»

Конор побелел как мел. Конечно. Оружие Виктора. Значит, и преступление совершил Виктор.

Когда Бонвилан входил в дверь, у Конора уже возникли зачатки плана. Он ворвется следом, всего в двух шагах позади маршала, и криком предупредит Виктора. Тот наверняка среагирует быстро и без труда обезоружит Бонвилана.

Он был на середине лестничного пролета, когда прозвучал первый выстрел. Так быстро? Так быстро? Кто получил пулю? Может, король Николас выстрелил первым? Тогда все хорошо. Лишь один выстрел, в конце концов. Один выстрел – один человек.

Он продолжал подниматься, но теперь более настороженно. Ему не улыбалось, чтобы король или учитель застрелили его как предателя. Они, конечно, будут нервничать, ожидая появления людей Бонвилана. Да и необходимость предостерегать кого бы то ни было теперь отпала. Слишком поздно.

Конор остановился в дверном проеме, щурясь от яркого света. Глаза снова обрели способность видеть как раз в тот момент, когда Бонвилан застрелил бросившегося на него Виктора.

Конор потерял дар речи, когда разглядел открывшуюся ему живописную, но от этого еще более жуткую картину. Король мертв. Виктор тоже. Ужасно. А Бонвилан ухмыляется и разговаривает сам с собой, точно безумный. Потом он вкладывает пистолет в руку Виктора. Нет, эти события не могут происходить на самом деле; они скользят по поверхности реальности, словно камни, пущенные вдоль морской глади. Ночной кошмар, вот что это.

Послышался стук в дверь, и вошел часовой. Конор узнал его по тем временам, когда странствовал по коридорам замка с Изабеллой. Олух, ставший караульным благодаря связям. Однако человек тем не менее, и, следовательно, нужно его предостеречь.

Конор набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть, и тут часовой заговорил с Бонвиланом. Этот человек участвовал в заговоре! Бонвилан ускользнет от правосудия, никаких сомнений. Король мертв, и память Виктора будет очернена. Невыносимо!

Нужно каким-то образом помешать осуществлению этого заговора. Нельзя допустить, чтобы Бонвилан добрался и до Изабеллы. Низко пригнувшись и прячась за мебелью, Конор подполз к Виктору. Тот лежал на боку. Глаза широко распахнуты с выражением удивления, на губах пузырится кровь. Мертв. Мертв. Конор изо всех сил сдерживал слезы. Чего в такой ситуации ждал бы от него Виктор? А отец? Чтобы он помешал этому заговору. В нескольких сантиметрах от его руки лежал заряженный пистолет, и он провел немало времени, обучаясь стрельбе.

Внезапно Виктор несколько раз моргнул, его взгляд сфокусировался; ему было даровано еще мгновение жизни.

– Не делай этого, мальчик, – прошептал он, сразу же оценив ситуацию. – Башня Мартелло в Килморе. Найди и сожги ее. Бонвилан не должен узнать наши секреты. Ключ у орла. А теперь уходи. Уходи!

Конор кивнул. Сейчас слезы обильно стекали по щекам, капали с носа и подбородка.

«Башня Мартелло. Килмор. Сожги ее. Уходи».

Возможно, он и впрямь ушел бы, избавив себя от долгих лет страданий, если бы в этот момент француз не испустил последний вздох.

«Мертв. Теперь уж точно».

Конор был в шоке. Потерять друга и наставника дважды на протяжении нескольких минут! Они никогда не полетят вместе. Они никогда не полетят.

Брокхарт в нем взял верх, отпихнув в сторону ученого. Виктор пытался защитить его, но в этом не было нужды: Конор владел всеми видами боевого оружия, включая азиатское и индийское.

Он вытащил кольт из руки Виктора. Прикосновение перламутровой рукоятки к ладони вызвало ощущение уверенности и одновременно сердечной боли. Тысячу раз он вертел в руках этот пистолет, слушая, как Виктор бранит его за самонадеянность.

Он снова повертел его, стараясь успокоиться, и проверил барабан. Осталось пять выстрелов. Хватит, чтобы ранить. Конор встал. Слезы на лице быстро высыхали.

Первым его заметил часовой.

– Но кто этот мальчик у вас за спиной, сэр? – тупо спросил он.

Бонвилан медленно обернулся, успев придать лицу огорченное выражение.

– Ах, юный Брокхарт! – сказал он таким тоном, словно ждал появления Конора. – Какая ужасная трагедия.

Конор нацелил кольт в грудь Бонвилана; достаточно крупная мишень.

– Я все слышал, маршал. И видел, как вы застрелили Виктора.

Бонвилан перестал притворяться. Его лицо снова стало прежним: острые углы и тени.

– Никто тебе не поверит.

– Кое-кто поверит. Мой отец, например.

Маршал задумался.

– Знаешь, ты, возможно, прав. Это означает, что я должен убить и тебя – если ты не убьешь меня.

– Я могу сделать это. И вон того олуха тоже.

Конор взвел курок.

– Уверен, что можешь, теоретически, однако время теорий кончилось. Это не тренировочная площадка, Конор: мы на войне.

– Стойте, где стоите, маршал. Кто-то наверняка слышал выстрелы. И они вот-вот придут.

– С такими-то стенами? Нет. Никто не придет.

Конор понимал: это правда. Виктор рассказывал ему, что как-то вечером они с Николасом испытывали фейерверки на каминной решетке и ни одна душа во дворце ничего не услышала.

– Ты, солдат! Положи ружье и сядь в кресло.

Часовому не понравилось, что ему отдает приказы четырнадцатилетний мальчишка, но тот очень уверенно держал в руке пистолет.

– В это кресло? На нем кровь.

– Нет, идиот! Вон в то. У стены.

Часовой положил ружье на каменный пол и поплелся к стулу у стены.

– Это стул, – пробормотал он, – а ты сказал кресло.

Бонвилан исподтишка сделал маленький шажок вперед, рассчитывая, что глупая болтовня часового отвлечет Конора. Увы.

– Не двигайтесь; предатель! Убийца!

Бонвилан улыбнулся, сверкнув блестящими, словно желтый жемчуг, зубами.

– Сейчас, Конор, я объясню тебе, что собираюсь сделать, и, клянусь, так оно и будет. Я неспешно пересеку разделяющее нас пространство и задушу тебя. Ты можешь остановить меня одним-единственным способом: застрелить. Помни, это война, не учебные занятия.

– Стойте, где стоите! – закричал Конор, но маршал уже двинулся вперед.

Их разделяли пять шагов. Потом четыре…

– Стреляй, парень. Скоро я буду слишком близко, и тебе будет трудно промахнуться.

«Я все сделал неправильно, – понял Конор. – Нужно было сбежать и позвать отца».

Он в жизни не стрелял в человека. И никогда не хотел этого.

«Я хочу строить летающие машины. С Виктором».

Но Виктор мертв. И убил его Бонвилан.

– Я уже рядом, – сказал маршал.

Конор выстрелил дважды, чуть ниже вытянутых рук Бонвилана, в верхнюю часть груди.

«Я должен был сделать это. Он не оставил мне выбора».

Бонвилан слегка пошатнулся, но продолжал идти. Лоб у него побагровел, но свет в глазах не померк.

– А теперь, – он вырвал пистолет из руки Конора, – я задушу тебя, как и обещал.

Конор оказался в воздухе. Без всякого результата он молотил маршала руками и ногами по бокам, которые от ударов позвякивали.

– Я тамплиер, парень, – сказал Бонвилан. – Неужели ты никогда не слышал о нас? Отправляясь на войну, мы надеваем кольчугу. Кольчугу. И сегодня я тоже надел бронежилет, просто на случай, если дела пойдут не так, как планировалось. Нелишняя предосторожность, как мы можем убедиться.

Однако в данный момент это открытие почти прошло мимо сознания Конора. Он понял одно: Бонвилан по-прежнему жив. Получил пулю, но жив.

– Держите его, маршал! – закричал часовой и схватил свое ружье. – Держите его, чтобы он не закричал, а я застрелю его.

– Нет! – возопил маршал, представив себе весь унизительный идиотизм эпитафии, включающей слова: «нечаянно застрелен при попытке задушить юношу».

– Вы предпочитаете сделать это сами? – помрачнев, сказал часовой.

Продолжая душить Конора, Бонвилан лихорадочно соображал. Он в буквальном смысле слова держал в руках решение проблемы капитана Брокхарта. Виктор Вигни был прав: Деклан Брокхарт представлял собой в армии единственную реальную оппозицию Бонвилану. Определенно сложившаяся ситуация открывала путь к тому, чтобы добиться преданности капитана. И если это потребует некоторых манипуляций, разве не этим он, Бонвилан, занимается всю жизнь?

Из глубин сознания вынырнула идея, словно голова коварной змеи из болота. Что, если мятежный Виктор Вигни действовал не в одиночку? Что, если у него был сообщник – вот этот часовой, например? Часового определенно следует пустить в расход.

Бонвилан почувствовал пробежавший по спине холодок. Он был на грани величия, он чувствовал это. Для Бонвилана именно такие моменты делали жизнь терпимой. Моменты, когда возникал вызов, достойный его специфических талантов.

– Эй ты, идиот! – окликнул он часового. – Открой окно.

– Это? – спросил часовой, хотя в комнате было всего одно окно.

– Да, – с притворным простодушием ответил Бонвилан. – То, которое выходит на обрыв.

Конор пришел в себя оттого, что едва не задохнулся в сырой камере без окон, где томился уже несколько часов. Периодически одиночество прерывалось появлением двух стражников, с заметным удовольствием пинавших его худощавое тело. В последний раз они содрали с него одежду и облачили в армейскую форму Соленых островов: «Потому что от твоей одежды несет кровью и страхом».

Страдая от боли, Конор тем не менее пытался понять, что бы это значило. Почему солдатская форма? Не успел его одурманенный мозг найти хоть какой-то ответ, как избиение возобновилось – тыльной стороной руки по лицу.

Один глаз заплыл, из носа потекла кровь. Стражники приложили к его голове что-то мягкое. Полотенце, может быть? Чтобы остановить кровотечение? Необычное проявление сочувствия с их стороны.

С ним делали еще что-то, столь же непонятное. Один стражник смазывал щеки чем-то, пахнущим как черный порох. Другой царапал предплечье писчим пером. Это продолжалось, казалось, часами. Когда они удовлетворились плодами своих усилий, более тучный из этой пары защелкнул наручники на запястьях Конора, а на голову надел плетеную клетку для буйно-помешанных, так сильно затянув проходящий на уровне рта кожаный ремень, что зубы Конора раздвинулись, а челюсти затрещали. Теперь единственными звуками, которые он мог издавать, были стоны и мычание.

Сама камера представляла собой трехметровый закуток ада, и Конор никак не мог поверить, что на Большом Соленом может быть такое ужасное место. Стены и пол гранитные. Камера вырублена в толще самого острова. Никаких кирпичей или известки, просто твердая скала. Отсюда не сбежишь. По желобкам, возникшим в результате многовековой коррозии, стекала вода. Конор даже не пытался утолить ею жажду. Комбинация клетки на голове и наручников создавала условия, при которых ничто не могло проникнуть ему в рот. В любом случае сами желобки покрывали хлопья соли. По ним текла морская вода.

Его оставили на целую вечность одного – обреченного на страдания. Король мертв. Отца Изабеллы убил Бонвилан. Виктора тоже больше нет. Наставник и друг Конора жестоко убит. И что будет с ним самим? Конечно, Бонвилан не сохранит жизнь свидетелю. Конор чувствовал тяжесть клетки на голове, болезненные ссадины от наручников на запястьях и понимал, что его собственная смерть не за горами. От этой мысли сжималось сердце.