Текст книги "Принцип револьвера. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Йока Тигемюлла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Мика гладит меня по голове, улыбаясь... Я замолкаю.

–Малыш, ну кто сейчас будет в сыщиков играть? А оружие на черном рынке...

Если бы я не разучилась краснеть, то вероятно покраснела бы. Действительно, о чем я думаю? Извиняюсь:

–Мик, прости, я иногда бываю дурой.

–Фантазеркой, – улыбается Мика и накидывает ремень сумки на плечо.

–Пошли?

–Пошли! – я крепко беру его за руку и тяну в темноту, туда где валяются трупы и все еще пахнет войной – кисло порохом, удушливо кровью.

Хотя и помню о крови, но все равно поскальзываюсь, вынужденно цепляюсь за Мику, он тут же подхватывает меня. Мужчина-опора, книжная мечта наивных дур...

–Ты думаешь, что картины все еще здесь? – спокойно спрашивает "опора" и зажигает фонарик.

–Надеюсь! Ведь и эти, – брезгливо отбрасываю ногой с дороги, руку со скрюченными агонией пальцами, – тоже надеялись...

Я тяну Мику за собой, я знаю куда перепрятали картины.

–Секретные комнатки в винных подвалах, это давно уже не секрет, – осторожно бью носком ноги по обломку деревянного стеллажа, и стена мягко поднимается вверх, – в этих комнатах хозяева прятали от нерадивых слуг лучшие вина.

Потайная комната встретила нас хаосом и бардаком, все те же разбитые стеллажи, все те же разломанные бочки...

–Я ж говорю, чудес не бывает! – ухмыляется Мика.

–Ты знаешь, кто такой Флориан Ле Мюлье? – я запускаю руку в его сумку, ощупываю сталь оружия, наконец, нахожу браслетик.

–Ну этот... художник! – кхекает Мика.

Я забираю у него фонарь и начинаю внимательно обследовать стены.

–Ух ты, да тут фрески сохранились! – изумляется Мика, – И какой дебил это все штукатуркой замазал?

–Мой прадедушка! – объясняю я.

–Извини! – кажется, я смутила Мику.

–Ничего, просто он в религию вдарился, и действительно, к концу жизни помешался на морали! – я наконец нахожу, то что искала – едва заметную нишу-выемку в стене...

–Иди сюда! – подзываю я Мику.

Когда чувствую на своем затылке его дыхание, надавливаю на еле-ощутимый выступ в камне – шорох, стена поворачивается вместе с частью пола.

–Добро пожаловать, – замечаю я.

–Крути обратно, – мрачно бурчит Мика, – я там сумку оставил, предупреждать надо!

–На обратном пути заберем, – я торопливо разгоняю фонариком пыльный мрак каморки.

Там, в дальнем углу под кучей хлама лежат картины, любовно упакованные в специальные чемоданчики.

Я открываю нужный и достаю картину Ле Мюлье. Разворачиваю упаковку и осветив изображение фонариком, ставлю картину к стене, а затем, чем черт не шутит? Кладу в угол серебряную змейку...

–Ох, – выдыхает Мика рядом.

Перед нами высится громада маяка. Темнота каморки обрывается окном в лето – на берег накатываются волны, ветерок шевелит кроны старых тополей, а белоснежная пирамида устремляется в голубое марево летнего рассвета...

***

Когда темнота перед глазами рассеялась, вокруг по-прежнему было разрушенное подземелье, и запах озона смешивался с запахом гари. Маяк на пресловутой картине загадочно белел в темноте... Ничего не изменилось.

Экстрасенсорное воздействие гения. Ха... Иллюзия. Дурацкий обман. Выдумка. Не было никакого изменения, никакого окна в прошлое! И почему я поверила в эту чушь? Мало ли что мне казалось в детстве, мало ли какие игры придумывались? Наивная идиотка!

Разочарование и обида, досада на собственную глупость были такими горькими, такими несправедливыми, такими жестокими... Слезы хлынули потоком. В который раз за это время. А ведь я не плакала очень давно. Наверное, с самого начала войны. И вот теперь... Слезы текли и текли по моим грязным щекам. Я захлебывалась в истерическом рыдании, чувствую себя маленькой обманутой девочкой.

–Тише, Каролина, тише, не надо, – Мика неловко пытался меня утешить, обнимая за плечи.

–Я становлюсь истеричкой! – вырвались слова вместе с новой волной слез.

–Глупыш, – Мика прижал меня крепче.

Я уткнулась лицом в жесткую, воняющую гарью и псиной ткань бушлата, но слезы не унимались. Слезы, глупые вопли... Сколько времени прошло, пока истерика сошла на нет, сменившись судорожными всхлипами и каменной болью где-то в затылке?

–Я дура! – подвела я итог и, наконец, смогла дышать спокойно... Обида оставалась, но тоже затихла...

–Пойдем? – спросил Мика.

–Пойдем, – стараясь не шмыгать носом, согласилась я.

И замерла. Дернула Мику за рукав:

–Слышишь?

Звук шедший с поверхности был странный, незнакомый... Нет! Знакомый, но словно давно позабытый. Сердце испуганно вздрогнуло и рухнуло в пятки.

–Что-то? – растерянно нахмурился Мика, прислушиваясь...

–Трамвай! – выпалила я, и это простое, но странное слово словно открыло дверь в полузабытый мир...

Шум – и вправду звон проезжающего трамвая, рычание моторов... Я рванулась к выходу, замирая от предчувствия чуда...

–Картина... – вдруг удивился Мика, – картина исчезла...

Особняк, откуда мы выбрались, был обтянут лесами и строительной сеткой с надписями: "реставрационные работы проводит...". Группа туристов, возбужденно треща и поминутно щелкая фотоаппаратами, проскакала вслед за гидом за угол пешеходной дорожки.

–Остров цел! – сказала я вслух и покачнулась, яркое ослепительно синее небо понеслось над нами, закружилось... У меня подкосились ноги. Если бы Мика не удержал меня, я бы, наверное, так и упала на мостовую.

–Значит все таки получилось? – прошептала я.

–Значит получилось – отозвался Мика, – я кажется понял.

– Это прошлое? – полуспрашиваю полуутверждаю я.

–Лишь бы снова не сон, – хрипло бормочет Мика.

Мы так и стояли, обнявшись, у старой крепостной стены, а пробегающие мимо туристы удивленно оглядывались на странную перемазанную в чем-то буром парочку в пропыленном камуфляже, совершенно не вязавшуюся с окружающим нарядным пейзажем.

–Ой, а если нас заберут, как бродяг? – запоздало удивилась я.

–А тебе не все равно? – хмыкнул Мика – ЗДЕСЬ, – выделил он слово, – пускай забирают... – и ощерился хищно, – если смогут.

***

Уже подбегая к знакомой калиточке черного входа, я поняла, что боюсь. Дико, страшно, до холодных мурашек на спине. Да издалека наш фамильный особняк выглядит как всегда, но вдруг?!

Дверь открыта – правильно, утро значит должны привезти продукты и молоко...

–Каролина, что случилось, что у тебя за вид? – фру Свеннсон, наша экономка и домоправительница, добрый дух нашей семьи смотрит на меня большими напуганными глазами.

Так. Надо быть собой. Вернее не собой, а той взбалмошной девчонкой, вчерашней гимназисткой, дурочкой и хохотушкой... Сердце колотится, но слова срываются сами собой – беззаботные, веселые слова, вот только голос хрипловат:

–Ах, не спрашивайте, фру Свеннсон! Мы были в катакомбах, а потом едва не заблудились... Я все расскажу попозже, – частю я и замираю – ванильный запах свежих булочек наполняет рот кислой слюной.

–А не найдется ли у нас что-нибудь поесть? – главное, что голос у меня не дрожит.

–Разумеется, найдется – кивает фру Свеннсон. Ее голос набирает привычную решительность, – но сначала я приготовлю тебе ванну...

Она снова замолкает, испуганно глядя мне за спину. Я оборачиваюсь – долговязая присыпанная мелом, пылью и тем, что принято называть "удобрением голубиное гуано" фигура Мики выглядит на нашей кухне призраком, сбежавшим из Ада. А ведь я, наверное, выгляжу не лучше...

"Бедная фру Свеннсон", – думаю я и помогаю старушке справиться с потрясением говорю, будто на официальном приеме:

–Фру Свеннсон – это Мика мой... – на миг я сбиваюсь с уверенного тона капризной девчонки, но тут же вспоминаю как это, – ...мой партнер по сквошу!

Мика за спиной задушено сипит:

–Очень приятно, – и кажется пытается щелкнуть каблуками.

Я ободряюще подмигиваю ему и оканчиваю церемонию:

–Мика – это Хельде Свеннсон – добрая фея нашего дома...

"Добрая фея" не очень добрым голосом снова интересуется:

–Так я распоряжаюсь о ванне?

–Да-да, пожалуйста, и для Мики тоже, хорошо? – я киваю головой в сторону своего друга и все же срываюсь на оправдания:

–Все же есть и моя вина, что он сейчас в таком виде, а...

–Молодой человек кажется ранен, – фру Свеннсон с подозрительной придирчивостью посмотрела на Мику, еще бы видок у него, конечно, еще тот, – мне позвонить доктору Бентону?

–Спасибо, не стоит, – быстро отзывается Мика, – это просто царапина об арматурину зацепился.

–Как скажете – в голосе фру Свеннсон звякнули едва уловимые укоризненные нотки, – Каролина, зеленая ванна будет для твоего друга, для тебя розовая.

–Хорошо-хорошо!

Больше всего на свете мне сейчас хочется в ванну. И горячего чаю.

–Каролина, я, пожалуй, пойду, – Мика делает робкую попытку удрать, – мне надо попасть на Соергартен.

–Мика, – беру его за руку и убедившись, что фру Свеннсон уже исчезла из кухни громко раздавая распоряжения Минни, нашей прислуге, твердо говорю:

–Это на другом конце города, у тебя нет ни денег, ни документов. Тебя остановит первый же патруль, – потерпи, а? Вымоешься, согреешься, поедим и поедем вместе.

"Не отпущу я тебя никуда одного, – думаю про себя, – еще не хватало мне тебя потерять... сейчас..."

–Малыш, вряд ли здесь вообще есть патрули на улицах, – я чувствую, что глаза снова начинает щипать, – Хорошо, – покорно соглашается Мика.

Я вижу как каменеет его лицо – наверное фру Свеннсон вошла. Так и есть! Старательно подбирая слова и выдерживая интонацию, я прошу фру Свеннсон подобрать для Мики какую-нибудь одежду, может быть из папиной.

–Вряд ли твоему другу подойдут вещи твоего отца. Я подыщу мальчику что-нибудь из вещей из которых вырос Эрик. Кстати, он звонил, сказал, что задержится.

Сердце испуганно ёкает. Эрик! Как же я могла забыть про брата?! Там... в том... времени... мире... Эрик погиб в самом начале войны. Их корабль один из первых был атакован мятежниками. А здесь Эрик жив! И это просто замечательно!

Горячая вода и нежная душистая пена. Запах сирени и ландыша – мои любимые. Почти забытое настоящее блаженство! Я лежала в ванне, прикрыв глаза, пока вода не начала остывать. Кожа стала гладкой розовой и такой шелковистой... Даже шрамы почти незаметны. Правда синяки на запястьях цветут, а ссадина на коленке... Пустяки! Ведь это такие пустяки...

Фру Свеннсон оставила у меня на стуле одежду для Мики. Я выбралась из воды, вытерлась мягким полотенцем – еще одно забытое ощущение и, накинув, махровый банный халат и толкнула дверь в "зеленую ванную".

Мика заснул прямо в воде. Он наконец-то сбрил усы и эту несчастную бороденку, и теперь выглядел как-то по-мальчишески беззащитно. Тонкие руки, даже татуировка на предплечье группа крови и кусающая себя за хвост змея кажется ненастоящей. Когда я была маленькая такие дурашливые татушки продавались вместе с приторными леденцами на палочке...

Скрипнула закрывающаяся дверь, Мика вздрогнул, просыпаясь, рука привычно метнулась к прикрытому полотенцем револьверу, но остановилась. Мика по детски моргнул и улыбнулся:

–Извини, я, кажется, заснул.

–Ничего – я отчего-то смутилась, щекам стало жарко, – я принесла тебе чистые вещи. Давай заберу твое?

Только выскочив из ванны с ворохом грязного белья, я обругала себя – можно подумать нам с Микой есть чего стесняться. Тогда чего? Неужто вместе с миром вернулись все мои предрассудки?

"Каролина, скажи "Член"!" – пропел в памяти насмешливый голосок Элинки.

–Х...! – вслух выпалила я и только тут заметила становящиеся квадратными глаза Минни, которая тянула руку к свертку грязной одежды...

В голубой рубашке и пуловере с ромбиками, причесанный и отмытый Мика уже почти совсем не походил на парня, которого я привыкла видеть, только улыбка осталась та же и голос. И еще я никогда раньше не замечала, насколько ярко-голубые у него глаза. Раньше они мне казались серыми, почти стальными... А оказалось, что они как осеннее небо. Настоящее – довоенное.

"Так нет никакой войны!" – вновь счастливо напомнила я себе.

Мы обедали на кухне с Фру Свеннсон. Кажется, только сейчас я окончательно убедилась, что на этот раз это не сон. Во сне я никогда не чувствовала вкуса еды. А тут... Нежное куриное филе в соусе с ананасами, клюквенный сок, сладкие ванильные булочки. Я готова съесть целую гору! Какой же дурой я была со всеми этими диетами – дура, зажравшаяся дура. Третья булочка давалась уже с трудом...

–Я пойду, Каролинка, – Мика стоял засунув руки в карманы бушлата и подняв воротник. Бушлат Минни почистила, но все равно блеклый подранный и свежештопанный бушлат сделал Мику прежним, Мне показалось, что даже глаза вновь блестят не легкой синью, а хмурым серебром...

–Я с тобой...

–Не надо, я лучше один, – отказался Мика, – поспи, у тебя глазки слипаются. Он был прав. Не знаю, что на меня так подействовало, ванна или обильная еда, но собственные веки казались мне все тяжелее и тяжелее. И я сдалась:

–Мика, как я тебя найду?

–Я вернусь. Сам. Но если что, то мой адрес на Соергартене был четвертая линия, одиннадцать-а, комната семнадцать, третья по коридору направо. На всякий случай...

–Мика, здесь же телефоны работают!

–Точно! А я и забыл! Надо же... совсем отвыкли...

Странно, но свой номер я вспомнила мгновенно... несмотря на то, что уже спала... Вроде только что Мика повторяет мой номер вслух и вот уже исчезает... Как я засыпаю, уже не помню...

Проснулась я от того, что кто-то погладил мои волосы.

–Мика, – сонно мурлыкнула я, стараясь рукой нащупать его руку – пальцы ожгло холодом от металлического браслета.

Страх мгновенно прогнал сон.

"Неужели снова!" – истошно забилось сердце. Откуда-то из памяти выплыли очередные звери с похотливыми мордами!

"Не хочу больше!" – орала, накатываясь, очередная истерика.

–Добрый вечер, принцесса!

Страх исчез.

–Папка! – счастливо выдохнула я и, как в потерянном детстве, прижалась к человеку сидящему на моей кровати.

Его свитер кололся и полузабыто пах трубочным табаком. А я снова плакала, как обиженный ребенок... А папа что-то говорил и говорил, успокаивающе гладя меня по голове... И в этот момент я поняла, что все будет хорошо, теперь будет...

–...девочка, все будет хорошо! А того подонка уже задержали на Соергартене...

Название улицы на которой жил Мика, заставило меня прийти в себя.

–Какого подонка? – удивленно спросила я.

Папа щелкнул кнопкой ночника. Нежный зеленый свет залил спальню...

–Папа, что случилось? – такие глаза у отца я уже видела, в тот день когда ушла мама – тоскливые глаза.

–Что случилось? – тверже повторила я.

–Все будет хорошо, не волнуйся, – снова повторил отец, – не надо ничего говорить, малышка. Забудь все, как страшный сон – отдыхай... – он порывисто встал.

–Какой сон? – я совсем ничего не понимала, видела только глаза...

Отец смотрел на меня с такой тоской и болью, будто это не он погиб во время мятежа, а... Я проследила за его взглядом. Воротник пижамной курточки распахнулся – бурое пятно старого ожога. чернело как метка беды...

–Он за все ответит, не бойся! – прошептал папа.

Мне снова стало страшно – Соергартен, глаза отца, Мика... Все сложилось в одну мрачную картину.

–Папа, Мика тут не при чем! – вскрикнула я, запахивая курточку.

–Не бойся их, девочка! – как заведенный повторил отец, этот Мика уже в полиции, а тех троих мерзавцев, что были с ним найдут скоро – он назвал их имена. Не бойся, им это так не сойдет. Слава Богу, что с тобой все в порядке, но я позвонил Бентону – не стесняйся...

–Папа!!! – от собственного визга заложило уши, – Мика ни при чем!!!

–Не плачь, – строго приказал папа, – не знаю зачем ты выгораживаешь это животное, но под медикаментозным допросом не лгут. Он, конечно, псих, но то что их было четверо... – голос сорвался...

–Папа, ты ничего не понимаешь!

–Алекс! – крикнул отец.

Кажется, я кусалась и пыталась разбить очки доктора Бентона... Когда предплечье кольнула острая игла шприца, я все еще пыталась выкрикивать:

–Мика со мной, я его люблю! Он не при чем...

А потом тьма сгустилась. Посмотрела на меня добрыми глазами нашего семейного доктора и я исчезла.

***

Я очнулся все в том же кресле, к которому меня пристегнули полицейские. Голова была пустой и гулкой, сердце колотилось, но временами страшно замирало, самое стыдное, что в брюках тоже было тесно, будто я не в участке нахожусь, а рядом с Каролинкой... Память вернулась следом. Лавиной – образы накладывались один на другой, скакали, смешивались: черная машина, которая едва не смела меня с тротуара возле трамвайной остановки, удары тяжелым ботинком, ругань, пластик браслетов на больших пальцах рук выкрученных за спину... Бронестекло "обезьянника", фру Свеннсон брезгливо кривящая ярко-накрашенный рот... И высокий парень в синем мундире военного флота – так похожий на Каролинку, только в глазах у него ненависть и смерть... Свет лампы в глаза, это кресло... Укол и собственный голос. Сейчас он хрипел из маленькой коробочки диктофона:

"Я подбил вездеход из подствольника.

Мы шли вдоль замусоренной набережной. От баррикад, сметенных королевскими танками в первые дни революции, почти ничего не осталось. Я хорошо помнил те дни – тогда всем казалось, что восставшие проиграли, а теперь... Теперь была война, – шестой месяц люди охотились друг за другом, копошась на растерзанном трупе погибшей Столицы.

Вот и сейчас мы – квартет вконец озверевших бывших людей, а ныне разведка четвертой отдельной мотострелковой роты дивизии имени Революции – устало топали вдоль разрушенных бомбежками домов. Брели, выискивая местечко для наших парней, которые сейчас выгружались с баржи в бывшем речном порту.

Джип выскочил неожиданно, откуда бы ему взяться здесь, в нашем глубоком тылу? Этот район зачищали штрафники, бывшие уголовники, – за три дня в округе не должно было остаться ничего живого. Аристократики отброшены далеко, сейчас они отчаянно сражались где-то в пригородах. И уж, конечно, здесь, на разбитой еще в начале революции набережной, их быть не могло, но... Вот он: угловатый, несущийся по обломкам навстречу нашей группке, раскрашенный бело-синими разводами камуфляжа вездеход Королевских ВС. Как во сне: катит по центру проспекта, будто призрак из прошлого. Преодолевая легкое обалдение, вскидываю автомат, благодаря неведомого мне изобретателя подствольных гранатометов. Сколько жизней спасли или отняли эти небольшие трубочки со спусковым крючком и предохранительной скобой... Щелчок. Вездеход несется юзом и втыкается в огромную бетонную плиту, отломанную взрывом авиабомбы от модерновой в недалеком прошлом высотки. Смотрю на эту картинку, ощущая себя деревенским дурачком на ярмарке – откуда здесь взяться аристократам, да еще на этом глупом вездеходике, он похоже даже не бронирован...

–Ложись, дурак! – орет мне кто-то в ухо, сшибая плечом прямо в кучу битого кирпича и какого-то хлама.

Падаю, но вижу, как распахиваются дверцы машины и оттуда выкатываются две фигуры в размалеванных белым и голубым комбезах. Не различаю лиц. Только смазанные темные пятна глаз и бледный цветок пламени, бьющийся в руках одного из врагов. Убивающего пламени. Они знают, что обречены. Вернее обречен этот, стреляющий с колена скупыми очередями. Прикрывающий отход товарища...

Хлопок, пыль, уши закладывает... Граната. Пит? Я не смотрю на то, что стало с врагом. Сейчас мир для меня сжался до размера темного силуэта. Тени бегущей к развалинам. Фигурки, что несется прочь, забавно раскачивая корпусом. Цели. Плавно тяну спуск. А он все бежит... Бежит долго и мне начинает казаться, что перекосило патрон и аристократ скроется в развалинах. Автомат в руках оживает – на напряженной спине брызгами расцветают бурые цветы, а изломанная фигурка заваливается в пыль, вздрагивая в последней агонии, у самого подножия полуразрушенной жилой башни... Первый. Мой первый.

Питер, пнув останки автоматчика, довольно хмыкнул:

–Учишься, студент! Поздравляю. Только одно замечание – со ста шагов надо не колесико у керосинки ломать, а коптить эту хрень намертво! – он протягивает огромную лапу, но я поднимаюсь сам.

Поднимаюсь, стараясь отвести взгляд от оскаленного в последней усмешке лица, присыпанного пылью... Темная пыль набухает влагой... В голове шум от грохота или от адреналина, хорошо представилось, что было бы, не сшиби меня Шип – "кирасы" на такой жаре мы надевать не стали, зачем они в тылу... А людей с нашпигованными свинцом животами мне приходилось видеть... Встряхиваю головой, пытаясь напомнить себе, что идет война, а там, под палящим солнцем, лежит мой первый. Во рту пересохло – показалось, что все звуки проходят сквозь тяжелое зимнее одеяло, которые нам, бывало, выдавали в общаге, где первокурсников частенько морозил экономный декан с ласковым прозвищем "му-му".

Злобный мат отвлек меня от воспоминаний, Шип первым подошедший к вездеходу, рыча, тащил из него сопротивляющуюся девчонку, одетую в форму королевской гвардии. Сутулый, похожий на седую гориллу Шип, грязно выругался и сообщил:

–Эта дрянь какие-то бумаги сжигала... – и отвесил девчонке подзатыльник.

Растрепанная рыжеватая худышка неудачно шлепнулась на пыльную мостовую, вскочила, мне показалось, что хотела броситься прочь...

–Не балуй, – хрипло предупредил я, хлопнув ладонью по своему автомату.

–Подержи, – неприятно осклабился Питер и навесил мне на плечо свой пулемет, аккуратно положил на обломок бетонной плиты "джин-трубу", которую всегда таскал с собой "на всякий случай", и вразвалочку двинулся к девчонке.

Сделав какой-то знак хмурому Шипу, он успокаивающе заметил:

–Девочка-аристократочка – лучшее лекарство от спермотоксикоза! – и ласковым голосом, от которого даже у меня побежали мурашки озноба, несмотря на палящее солнце, продолжил:

–Стоящая бабенка! – и ущипнул девушку за грудь.

–Убери руки, негодяй! – пискнула девчонка и, ойкнув, скорчилась – Питер ударил без замаха, жестко, выбивая дыхание из хрупкого тела.

Потом пнул скорчившуюся у его ног девушку по лицу огромным пыльным башмаком. Девушка взвыла, голова ее мотнулась в сторону.

–Мразь! – зло выкрикнула она, – Всех перевеша...

Договорить ей не удалось, – подскочивший к ней Шип одним рывком за волосы дернул ее на ноги, выкручивая руки за спину. Пит ловко заткнул ей рот черным беретом, вытащенным из-под погончика форменной синей рубашки девушки и быстро закрепил берет сорванной со своего потного лба банданой.

–Ты зачем? – возмутился было Шип, удерживающий брыкающуюся

пленницу.

–Чтоб не материлась, – сосредоточено отозвался Пит.

–А в рот? – недовольно осведомился Шип.

Отчего-то вспомнилось, что погоняло свое он получил за на редкость противный голос: тихий, шипящий, будто радиопомеха из передатчика.

–Поглядим, – успокоил его Пит, затягивая на лице рыженькой косынку банданы.

Кричать девушка больше не могла, лишь издавала тихое рычание.

Мне было не по себе. Вроде всякого навидался за эти месяцы, но вот привыкнуть к такому не мог. Я хотел отвернуться, но...

–Студент, тебе, как герою дня, первое слово, – великодушно предложил Шип.

Я только молча помотал головой и процедил извиняясь:

–Глушануло что-то, надо дух перевести, – и, подтверждая свои слова, тяжело оперся о пулемет Пита, как о костыль.

–Бывает...

Воспользовавшись тем, что Пит отвлекся на разговор со мной, девчонка попыталась лягнуть Шипа, держащего ее со спины. Звонкий хлопок очередной затрещины отвешенной непокорной Питом заставил ее бессильно обвиснуть.

–А дойнички-то так себе, – деловито сообщил Пит, стискивая грудь девчонки сквозь тонкую ткань рубашки.

Повел ладонями вниз: по бокам, по бедрам – глядя прямо в глаза пленнице, и резким движением задрал серую форменную юбку, стиснул обтянутые светлыми колготками ягодицы. Почему-то эти колготки, потрясли меня больше всего – довоенные паутинки сейчас, когда даже кусок тряпки заменяющий многим носки было не достать... Юбочка, чулочки... Наши девчонки-связистки из полкового штаба ходили в уродливых пятнистых штанах, которые приходилось застегивать где-то на груди... А тут... Да откуда она взялась, идиотка?! На ней даже форма смотрелась как наряд на кукле в витрине.

–И задница тоже не очень. Костлявая сучка, – задумчиво протянул Пит и оптимистично добавил, – А может и лучше, чем жирная!

–А где Капитан? – оглянулся Шип, и приглашающее заорал, – Кэп, смотри кого мы нашли!

Капитан неспешно обыскивал убитого мною гвардейца. Покрутил пистолет вытащенный из кобуры, брезгливо отбросил, сплюнул на труп, спрятал что-то в карман своих брюк и вразвалочку потопал к нам. Наш "Капитан" до революции был капитаном баржи. Когда начались первые столкновения, он затопил свою баржу, перекрыв фарватер, не дав имперским крейсерам войти в устье Рины...

Кэп подошел неторопливо – коренастый, бородатый, основательный... Девчонка перестала мычать, сейчас она, побелев лицом, смотрела на подходящего к ней человека. Иссеченная шрамами рожа капитана, украшенная сизым переломанным носом, могла напугать кого угодно. Помнится, я к его виду неделю привыкал, а ведь не институтка впечатлительная...

Кэп мстил. Никто толком не знал правды, но говорили, что двух дочек Кэпа однажды поймали имперцы из "Столичной Бригады"... За эти месяцы я слышал много таких историй. Очень

много.

Медленно, наслаждаясь ужасом в глазах девушки, Кэп погладил а затем стиснул грудь пленницы. Рыжая вздернулась и еле слышно взвизгнула в берет, попытавшись одновременно вывернуться из цепких рук Шипа и лягнуть капитана. Кэп ухмыльнулся, сгреб в горсть ткань рубашки и рванул, материя с треском лопнула, обнажая небольшие торчащие в стороны груди, с острыми по-девчоночьи розовыми сосками.

И рявкнул:

–Багажник откройте!

Пит торопливо бросился к вездеходу, откинул багажник с закрепленной на ней запаской и проорал:

–Ложе для Ее Высочества готово!

Отчаянно трепыхающуюся пленницу за волосы подтащили к корме джипа и бросили лицом вниз на откинутый бортик. Шип кряхтя протиснулся внутрь машины и, умостившись, задорно выругался. Пит коротко ударив пыльным башмаком, по тоненькой девичьей лодыжке, развел ноги извивающейся жертвы в стороны. Изворачиваясь, она все же умудрилась лягнуть Пита, но похоже он этого просто не заметил – признанный ротный силач, как-никак бывший имперский десантник с первых дней поддерживающий восстание. Бросил равнодушно:

–Еще раз брыкнешь, убью!

И звонко хлопнув девицу по туго обтянутому формой задику, отошел, сделав приглашающий жест Кэпу. Капитан же деловито, одним рывком стянул с аристократки юбку вместе с колготками и черными трусиками. Грубо ощупывая сокровенное местечко пленницы, зло буркнул:

–Суховато...

Но все же расстегнул ширинку и подсунул руку под живот продолжающей стонать рыженькой... Девчонка снова напряглась, пытаясь сжать ноги, удерживающий ее выкрученные руки Шип даже

выругался сквозь зубы...

Чувствуя, как что-то темное и теплое бьет в голову, я представил, как огромной затянутой в перчатки с обрезанными пальцами клешней Кэп широко разводит розовенькие нижние губки жертвы, а другой пытается заправить свою толстенькую сосиску...

Девчонка стонала не переставая...

–Млин, что-то не идет, – вроде как удивился Кэп.

–Кэп, может ты разучился? – гыкнул Пит

–А прикиньте, вдруг она девочка?! – мечтательно протянул Шип.

–В два кулака целочка, – почему-то хмуро ответил Пит и посоветовал, – пальцами потычь или поплюй что ли...

Меня затошнило. Почему-то было нестерпимо жалко эту дуру, незнамо зачем ввязавшуюся в войну, – девчонка совсем.

Вспомнилась другая девчонка. Та, с золотистыми ноготками, которая три часа держала нашу роту под огнем, засев на колокольне кирхи. Рэй (будет небо ему пухом) изрезал ее потом так, что узнать, как выглядела аристократка при жизни, не было никакой возможности... Вот только золотые ногти запомнились.

–Прекратите! – не выдержал я. В голове шумело, но что-то внутри словно вопило в голос, что нельзя ТАК... Даже с врагом, – нельзя...

В глазах плыло. Звон в ушах усилился...

–Ага, открыла кингстоны! – довольный рев Кэпа забил мой шепот.

–Это тебе не с графьями пупками тереться, – глумливо хмыкнул он и, вцепившись в женские бедра, задвигал волосатым задом, торчащим над приспущенными камуфляжными штанами, сначала медленно, потом быстрей, резче.

Мне показалось, что осевший на спущенных скатах вездеходик, даже качает, хотя это конечно невозможно, учитывая его вес. Наконец, Капитан тяжело вздохнул, сделав еще несколько толчков, вынул член и подтянул штаны. Пит тут же занял его место... А потом все повторилось, даже за несколько шагов были отчетливо слышны чавкающие, тошнотворные звуки. Девчонка продолжала стонать. Сдавленно крича в берет при особо резких движениях Пита.

–Ха, вот теперь я ее смазал! – заржал Пит.

–Ну вот, а брыкалась, аристократочка, – глумливо протянул Шип.

–Давай, – Пит сел на спину девчонки, а Шип вынырнув в переднюю дверцу вездехода начал умащиваться перед беспомощной женщиной.

Кончил он быстро.

–Студент? – вопросительно вскинул белесые выгоревшие на солнце брови Шип.

Я лишь помотал головой и, не удержавшись, вытошнил утреннее сало в сухую пыль мостовой.

–Разморило парня, – сочувственно пробормотал Пит.

Соскочив на землю, расстегнул штаны и снова стал пристраиваться к жертве.

–Ага... а отсюда-то мы все-таки целочки! – возликовал Пит.

Девчонка жалобно взвизгнула и отчаянно задергалась, но разозленный собственной неудачей Шип просто ударил ее по затылку, зашипев:

–Лежать, дрянь!

–Тихо, тихо – еще немного... – приговаривал Пит, – эть как здесь узенько... сейчас братцу Питу будет хорошо...

Девчонка пищала от боли.

–Тесная ссучка, – согласно вздохнул Кэп и пробормотал, – валить бы надо, что-то мы здесь задержались, тыл тылом, но эта-та шлюховозка как-то здесь оказалась...

Задушенный женский крик вновь ударил мне по ушам – я вскочил, вскидывая автомат. Короткая очередь звонко прощелкала над головой Пита.

–Ты чего, студент? – улыбнулся он.

Хорошо так улыбнулся, по-доброму. Тот самый Пит, деливший со мной один котелок уже два месяца, натаскивающий меня, как щенка на премудрости войны среди руин...

–Моя очередь, – прохрипел я, оттирая Пита от его жертвы.

–Так бы и сказал! – крепкая лапа хлопнула меня по плечу.

Я подошел к распростертому телу, отодрал руки Шипа от тонких кистей девчонки. Тот изумленно глянул на меня, но промолчал... Потои перевернул ее на спину, похлопал по бледным щекам... Залитые слезами синие глаза с ненавистью глянули на меня, тоненькие руки попытались вцепиться в горло... Легко схватив ее за запястья, я сдернул девушку с позорного ложа, в которое превратилось откинутый бортик подбитого вездеходика. Она не сразу удержалась на ногах, обмякла у меня в ладонях. Содрав с ее лица бандану Пита, я бросил косынку в пыль.

–Ты чего, Студент? – удивленно вскинулся Кэп.

Чуть встряхнув девушку, убедился, что она может стоять, и скомандовал:

–Все, беги отсюда! – толкнул девчонку за спину, и удобнее перехватил автомат, удерживая вылезшего из машины и шагнувшего было ко мне Шипа.