Текст книги "Новый центр"

Автор книги: Йохен Шимманг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

19

Последняя фраза, прочтенная мной перед открытием, гласила: «Вскоре настал день». Хотя сумерки в тот вечер 13 марта наступили рано, но снег, по крайней, мере прекратился. В шесть часов Зандер отправил нас с Фродо домой. Последние часы перед открытием он хотел провести в библиотеке один, и нам пришлось покориться. На следующий день нам нужно было прийти только к четырем часам дня, чтобы сделать последние приготовления. Официальное открытие начнется в семь часов вечера. Будет несколько выступающих с приветственным словом, начиная с главы правительства Метцлера, пока остававшегося в должности, и представителя Интернациональной комиссии Пьера Лашенэ. Будет говорить представитель Германского библиотечного союза, потом один писатель, и, наконец, доклад в честь открытия сделает Зандер.

Делать нам до этого момента было почти ничего не надо, и, когда мы с Фродо в шесть с небольшим вышли под снежную пелену, медленно опадающую в темноте, у меня внезапно, впервые за долгое время, появилось желание выйти в город. Мы вместе направились в «Алису в Стране чудес». Там Джон Теннант опять орал что-то по телефону. Томми не было на месте, Андреас и Фред забавлялись своими «ватсонами» и попутно пили кофе, а Элинор в задумчивости сидела на подоконнике. Это была в точности та же картинка, что и при моем первом посещении «Алисы» пару месяцев назад, словно время остановилось, словно мы были на вечном английском чаепитии из книги Кэрролла. Элинор медленно опоминалась от забытья, затем посмотрела на Фродо, на меня и спросила:

– Что вас сюда привело?

– Рабочий день кончился, – ответил я, – есть план прогуляться. Пойти в город. Завтра мы еще насидимся в библиотеке.

Элинор кивнула.

– Хотите спросить, пойду ли я с вами?

– Не только, – заявил Фродо к моему удивлению, – хотим спросить, сможешь ли ты наконец сводить нас в этот клуб. В «Last Exit British Sector».

Я-то, честно говоря, вообще про этот клуб забыл, но пришлось подыграть:

– Мы боимся, что без тебя нас могут не пустить.

Вместо ответа Элинор упруго соскользнула с подоконника и кивнула коллегам со словами:

– Что ж, я пошла. До завтра.

– Заметно, что вы давно не были в городе, – сказал Фродо через полчаса, когда наш автобус уже мчался по направлению к площади Оливаерплатц, а мы с Элинор, прижав носы к стеклу, пытались разглядеть что-то в темноте.

По дороге мы увидели все то, о чем рассказывал Томми и другие в последние недели: серо-зеленые на одной стороне улице и представители международных миротворческих отрядов – с другой, причем последние явно вооружены. То и дело попадались разбитые витрины. Иногда на тротуарах и обочинах под метровым слоем снега вырисовывались какие-то странные скульптуры. Фродо пояснил, что мусорщики уже которую неделю проводят точечные забастовки. Интернациональная комиссия попробовала спасти ситуацию, направив собственную мусороуборочную службу, но та пока не справляется.

Сама Констанцерштрассе была свободна от мусора и казалось очень ухоженной. От площади Оливаерплатц мы прошли еще три перекрестка, пока в грязно-желтом свете не увидели табличку клуба. Стали подыматься вверх по лестнице, и, дойдя до половины, я был весьма удивлен, обнаружив у входа, вопреки ожиданиям, не военного в форме, а вполне штатского человека, худощавого, лет сорока. Он кивнул Элинор как старой знакомой и без проблем пропустил всех троих.

Зато внутри мои ожидания полностью оправдались. Клуб разделялся на три зоны, и первая была вполне достоверной копией английского паба, какой можно было встретить в британской глубинке где-нибудь на юге, в Кенте, Сассексе или Дорсете, а также – в более утонченном варианте – и в Лондоне. Здесь мужчины и женщины теснились у стойки или впритирку сидели за столами, в основном либо члены Интернациональной комиссии в гражданском – их легко можно было опознать по добротной одежде, – либо представители миротворческих отрядов в типичной для них оливково-зеленой форме с красными погонами или полосками на рукавах. Остальную публику составляли, как мне показалось, журналисты.

С этой копией паба соединялось очень своеобразно оформленное помещение. Сводчатое, напоминающее кишку, слабо освещенное, – я не сразу сообразил, что оно мне напоминает. Оно имитировало станцию лондонской подземки, даже рельсы были посередине нарисованы. У стен повсюду группы людей, они добирались до потолка, и опять мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это – не живые люди, а раскрашенные бронзовые скульптуры, гиперреализм в стиле Дуэйна Хансона [70]70
  Дуэйн Хансон (Duane Hanson; 1925–1996) – американский скульптор, один из ярчайших представителей американского гиперреализма и поп-арта; прославился скульптурами «людей сегодняшнего дня», представителей среднего класса и низших слоев населения США.


[Закрыть], выставку его работ я как-то видел в Брюсселе.

На женщинах были маленькие изящные шляпки, юбки до колен, жакеты с подкладными плечами и волосы до плеч, которые сзади были подвиты и подвернуты либо распущены. Из громкоговорителя звучала все время одна и та же песня в исполнении молодой женщины и в сопровождении тихого шороха, который определенно должен был вызвать в памяти те времена, когда воспроизведение музыки было еще далеко от идеала. «We’ll meet again, – пел молодой женский голос, – don’t know where, don’t know when» [71]71
  «Мы встретимся снова – не знаю где, не знаю когда…» (англ.) – одна из самых известных песен Второй мировой войны (1939).


[Закрыть]. Через равные промежутки времени – нам должно было казаться, что это происходит наверху, на земле – вдали начинала выть сирена.

Элинор хотела было что-то объяснить, но я жестом остановил ее.

– 1940 год, все понятно. Я недавно читал об этом, а англичане до сих пор снимают об этом фильмы или откапывают старые на эту тему, один такой я смотрел в «Метрополисе». Он назывался «Atonement» [72]72
  «Расплата» (англ.).


[Закрыть].

– Да, это 1940-й, – подтвердила Элинор, – просто мы до сих пор никак не можем его забыть. Мой дед все уши мне об этом прожужжал, хотя родился на три с половиной десятка лет позже, в школе нас этим терзали, и вот видишь, если мои земляки едут за границу, они переносят туда родину вот таким образом. Без сирен и противовоздушной обороны им, видимо, не по себе. The home front, if you know what I mean [73]73
  Жизнь в тылу, если ты понимаешь, что я имею в виду (англ.).


[Закрыть]. Оттуда я и взяла эту фразу.

– Какую фразу?

– Мы должны уметь защищать то, что любим.

– А певица, ну, как ее, – сказал я, – имя певицы вспомнить никак не могу.

– Вера Линн, – подсказала Элинор. – Дожила до глубокой старости. Она была еще жива, когда я родилась.

Фродо во время нашего разговора перебегал взглядом с одного на другого в некотором замешательстве, пока Элинор не сказала ему наконец:

– Успокойся, я тебе потом все объясню. Все это было задолго до нашеговремени, но для тебя-то это вообще доисторические времена.

Эта зона была явно задумана как проходная. Здесь негде было взять выпивку и потанцевать было тоже нельзя, да и сесть не на что. Элинор объяснила, что это – почти точная копия британской экспозиции на Венецианской биеннале 2021 года. В конце кишки арка, украшенная портретом Уинстона Черчилля, вела в следующее помещение, значительно шире и просторнее предыдущего, где за пультом на возвышении сидел диджей средних лет (то есть старше меня) и привычно, но бодро включал музыку. У его ног танцевали самые молодые посетители клуба, большинство тоже в форме. Какое-то время мы стояли в стороне, слушая микс из музыки нулевых, то есть из времен моей юности, пока он не сменился миксом шестидесятых годов прошлого столетия. Я увидел, как просветлело лицо Элинор. «Моя грэнни!» – прокричала она мне в ухо и потянула меня за собой, а потом, когда мы уже плясали вовсю, к нам присоединился Фродо.

Через полчаса, пройдя через «Мировую войну 2», мы вернулись обратно в паб. Протиснувшись мимо тех, кто пил стоя, добрались до столика у входа. Я пошел за выпивкой, а когда вернулся, Элинор уже начала объяснять Фродо, что мы до этого видели, и говорила как раз про Britain’s finest hour. Внезапно она стала энергично махать пожилому господину в дорогом твидовом костюме, только что вырвавшемуся из плотной толпы у стойки с бокалом эля «Ньюкасл браун» в руке. Пожилой господин помахал в ответ и подошел к нашему столику. Мы с Фродо интуитивно встали. Он сначала склонился к Элинор, которая, не вставая, подала ему руку и тут же представила его как Джорджа Теннанта, отца Джона, шефа Внешнего бюро по Германии в Интернациональной комиссии и, значит, шефа большого числа мужчин и женщин, которые здесь пили и танцевали. Элинор объяснила ему, кто Фродо и кто я, и мистер Теннант, подсев к нам за столик, сказал: «В таком случае все мы завтра встретимся на открытии».

Мистер Джордж Теннант, получивший три года назад титул «сэр», как я только что узнал, говорил, как и Элинор, на немецком с примесью английского и на английском с примесью немецкого, причем оба языка перетекали один в другой; руки у него беспрестанно находились в движении, однако эта жестикуляция подчинялась какой-то особой дисциплине и напоминала хореографическую постановку. В типичном британском стиле, а вовсе не в итальянском. Я мог разглядеть его лучше всех нас, поскольку сидел напротив. Даже в этих мягких креслах, где все мы попросту тонули, он казался очень высоким. Серебристо-седые, почти белые волосы, доходили до плеч. На худощавом лице от крыльев носа до уголков рта с обеих сторон пролегали глубокие морщины, но лоб для семидесятилетнего был поразительно гладким.

Сэр Джордж не торопился посещать территорию по двум причинам. Во-первых, он не хотел вмешиваться в юридическую процедуру выявления собственников и правового статуса обитателей, которая обернулась мучительной чередой судебных процессов, длившейся уже три года. Во-вторых, ему хотелось рассеять даже малейшее подозрение, будто он своим визитом делает протекцию фирме своего сына. Но теперь он получил официальное приглашение на открытие библиотеки, и посещение территории по этому поводу казалось ему абсолютно уместным.

– Мне страшно любопытно, как там все выглядит, – сказал он, – я ведь об этом знаю только очень приблизительно, из отчетов.

А мы, наоборот, давно не были снаружи,сказала Элинор, потому что у всех нас в последнее время работы было по горло, и мы обо всем тоже знаем лишь приблизительно, со слов очевидцев. Обилие мундиров прежней армии, конечно, нас слегка напугало, рассказывала она, разбитые витрины и невывезенный мусор – тоже.

– Проблему вывоза отходов мы уже практически решили, – заметил сэр Джордж, – да и мародерство пошло на убыль. Что касается старой формы, то она, как известно, теперь запрещена, но контролировать запрет совсем не просто.

– Но речь ведь не о мундирах как таковых, – вмешалась Элинор, – главное, вооружены ли эти люди и не хотят ли они, случайно, устроить новый переворот.

– Эти люди вооружены, правда не настолько, чтобы устроить новый путч и победить. Противостояние будет приводить к стихийным конфликтам, стычки уже происходят, но мы держим ситуацию под контролем.

– А как же Генерал? – спросил Фродо. – Ведь Генерал жив-здоров, верно? Я дважды сам его видел. Ошибки быть не могло!

Сэр Джордж наклонился к нам и умоляюще сложил руки, так что и мы все трое склонили к нему головы, тогда он прошептал: «Разумеется, Генерал жив. Мы даже знаем, где он живет. Нам следовало вмешаться раньше. Теперь его слишком надежно охраняют, и придется дожидаться удобного случая. Мы не хотим ни перестрелки, ни крови, ни ореола мученика. Все-таки такой уж важной роли он не играет, можно подождать». Он выпрямился в кресле и сказал нейтральным тоном:

– Все, что я сказал, – абсолютно секретно. Несмотря на то что по меньшей мере полторы сотни человек прекрасно об этом информированы и еще больше людей знают об этом по слухам.

– Ну, с абсолютной секретностью у нас больше всех Элинор имеет дело, – ляпнул я и тут же чуть не взвыл: Элинор с силой наступила мне на ногу. – Пару недель назад к нам вдруг повадились толпы серо-зеленых, это было очень заметно, сначала низшие чины стали появляться на территории, за ними потянулись и офицеры рангом повыше. Они даже в кинотеатре у нас были.

Сэр Джордж кивнул. Он слышал об этом. Для сил вчерашнего дня (стало быть, и он пользовался этой пошлой метафорой) руинная территория наполнена совершенно особенной символикой. Это были акции, напоминавшие своего рода демонстрацию силы, и не исключено, что они будут повторяться, возможно, даже завтра, во время открытия библиотеки. Мы должны быть начеку, но бояться нечего. Серо-зеленые сейчас не настолько сильны, чтобы затеять переворот или всерьез кому-нибудь навредить. С этими словами он встал, подхватил свой бокал, еще раз приветливо кивнул нам и исчез, пробормотав: «До завтра».

Фродо принес еще выпивки, и мы еще посидели в какой-то полудреме. Сказывалась не только усталость последних дней и недель, которая вдруг дала о себе знать. Чем дольше я здесь находился, тем больше мне становилось не по себе. Нас окружали сплошь милые люди, не было никакого сомнения, что они прилагают немалые усилия, чтобы помочь стране встать на ноги. Некоторые из них занимались этим не впервые и могли считать это своей профессией. Они помогали подняться Италии, затем – Греции, они делали что могли в Алжире и Конго, в Афганистане и Ираке, они старались изо всех сил. Такая работа, похоже, быстро не кончится, потому что все больше государств внезапно терпят крах или попадают в плохие руки. Эти эксперты знали, что предпринять, и даже писали об этом умные статьи в таких газетах, как «Иностранные дела», «Трансатлантик Обсервер», «Атлантик Мансли» и «Европейские дела», а также выступали с увлекательными докладами перед сотрудниками политических фондов. Они однозначно были по своим человеческим качествам в сто раз лучше Генерала и его мрачной камарильи. Командированные по делам демократии – они вели себя дипломатично, открыто, компетентно и цивилизованно. Гражданский отдел был исполнен дружелюбия, военный – азарта и настойчивости. А когда рабочий день подходил к концу, они встречались в клубах, подобных этому, раскланивались со старыми знакомыми – помнишь, как было тогда, в Багдаде, в Неаполе, в Салониках, в Алжире или Хартуме? – договаривались о следующей встрече. В городе они не ходили по улицам, не сидели в нормальных пивных, в кино, на футболе или боксе. По вечерам они искали родного тепла и жались друг к другу. Через какое-то время они снова покидали страну, и в лучшем случае один-два комиссара или особые уполномоченные – неважно, как там они все назывались – оставались еще на некоторое время, чтобы проследить, все ли происходит в установленном порядке, а тем временем основная команда уже распаковывала чемоданы в очередной горячей точке.

А мы-то сами, думал я, у себя, на своей особой территории, чем мы-то занимались? В первую очередь мы погрузились в свою работу, и в основном она проходила в контакте с тем, что снаружи, в контакте с миром. У нас не было ни привратника, ни контролера, который решал бы, кому можно, а кому нельзя входить на территорию. К нам всякий мог прийти, и в последнее время заявлялись люди, которых мы не очень хотели видеть. Фред Бок даже предложил как-то организовать на выходных большой праздник, чтобы каждая фирма устроила презентацию. Идею не одобрили, потому что Тобиас Динкгрефе и другие вспомнили, что во времена хунты военные раз в год устраивали здесь день открытых дверей и Генерал давал ежегодный прием для восьмисот граждан в саду резиденции правительства.

– Мы ведь и без того абсолютно открыты, – добавил он, – у нас нет казарменных ворот, которые всегда на запоре, а теперь их пора отворить. Хотя, – он понизил голос, – хотя порой я бы от ворот не отказался.

Вот о чем вспомнил я в тот вечер, пока Фродо ходил за последней порцией напитков, за тем, что Элинор назвала «а night cap» [74]74
  «Ночной колпак» (англ.).


[Закрыть]. Собственно говоря, мы были открыты, но если речь шла не о надежных деловых партнерах, проявляли крайнее недоверие ко всем, кто к нам приходил. Во времена моей жизни в Аахене я как-то съездил в Голландию и посетил тамошний приют бегинок в Амстердаме. Доступ посетителей был ограничен несколькими часами в день. Жители хотели, чтобы по вечерам их оставляли в покое. У нас нечто подобное, думал я теперь: по вечерам все, кто не нашего поля ягода, должны убраться восвояси.

Фродо вернулся с «ночными колпаками», и я поведал ему и Элинор о своих мыслях. Фродо выслушал очень внимательно, но промолчал, а Элинор кивнула, сказав:

– Невозможно заключить в объятия весь мир.

Через полчаса мы уже тряслись в автобусе, возвращаясь назад. Когда заполночь мы наконец добрались до дома, я заметил, что в библиотеке по-прежнему горит свет. За освещенными окнами мы увидели Зандера, который беседовал с Луджером Хафмайстером из фирмы «FireSafe & WaterImp». Мне показалось, что в глубине помещения я вижу еще несколько человек из команды Луджера с огнетушителями в руках, и в какое-то мгновение был готов ворваться туда вместе с Фродо. Как-никак это была наша общая библиотека, а не частная фирма. Но я вовремя вспомнил, что Зандер просил в последние часы перед открытием оставить его в библиотеке «совершенно одного», и, хотя в данный момент он был совсем не один, я решил: будь что будет, пусть обходится без нас.

Вместо этого я спросил Элинор, не хочет ли она пойти ко мне. Она отрицательно помотала головой:

– Перед завтрашним днем нам всем надо как следует отдохнуть. А вам, библиотечным людям, в особенности.

Документ 11

Программа торжественной церемонии

Четверг, 14 марта 2030 года, 19.00: открытие библиотеки «Старые фонды»

С 19.00 – бокал шампанского и фуршет. Приветствие: директор библиотеки Кай Зандер.

С 20.00

Приветственное слово: профессор доктор Ингмар Метцлер, канцлер комиссариата.

Приветственное слово: Пьер Лашенэ, заместитель главы Интернациональной комиссии.

Приветственное слово: Ангелика Рот, и.о. бургомистра.

Приветственное слово: доктор Ханна Майнеке, Германский библиотечный союз.

Приветственное слово: доктор Урсула Йордан, Биржевой союз немецкой книжной торговли.

Приветственное слово: Хельга Мюллер, «План Б», об архитектурной концепции библиотеки.

Приветственное слово: Тобиас Динкгрефе, «le plaisire du texte», от имени всех спонсоров.

Реза Абази, писатель (Союз свободных немецкоговорящих авторов, ССНА): «Почему и для кого мы пишем книги?»

Кай Зандер, директор библиотеки: «Как и зачем возникла библиотека „Старые фонды“?»

В завершение церемонии – экскурсия по библиотеке.

20

Гости начали собираться в половине седьмого. Первыми подъехали Метцлер и Джордж Теннант: сэр Джордж – один, в темно-зеленом Rover 225 Superior, канцлер временного правительства – в черном бронированном служебном лимузине с шофером. Сэр Джордж использовал время, оставшееся до официального приема, чтобы впервые познакомиться с фирмой своего сына, за которую он давал поручительство в банке. Канцлер на время удалился в комнаты Зандера. Он производил впечатление человека слегка напуганного и очень уставшего, который ждет не дождется, когда закончится наконец его временное правление. Возможно, играло роль осознание того, что он фактически ничего не решает и в качестве главы правительства выполняет роль свадебного генерала. Возможно, он только и мечтал вернуться к былой научной деятельности. То, как просветлело его лицо при знакомстве с библиотекой, подтверждало это предположение.

Без четверти восемь библиотечный холл, где был накрыт фуршет, оказался набит гостями до отказа, и Зандер произнес несколько приветственных слов. Затем гостей пригласили в читальный зал, где мы поставили сотню стульев. Первые три ряда были зарезервированы, далее гости могли располагаться, где хотели. В самый момент открытия, когда Метцлер уже шел к сцене, чуть ссутулившись и опустив голову, – прибежал, слегка запыхавшись, ректор Университета имени Гумбольдта, разумеется, место для него в первом ряду было приготовлено. Фродо провел его через весь зал по узкому центральному проходу, и ректор занял привычное положения центра всеобщего внимания.

В приветственных речах не содержалось ничего нового, докладчики исполняли свою роль в основном формально. Выражали радость и (или) надежду. Канцлер выказал радость по поводу того, что библиотека стала духовным выражением укрепления демократии в нашей стране. Месье Лашенэ от имени Интернациональной комиссии поделился надеждой, что библиотека станет важным шагом на пути возвращения страны в ряды европейского сообщества, где она снова выступит полноценным и важным членом. Бургомистерша указала на то, что наша столица испокон веку традиционно считалась библиотечным городом, и поприветствовала нашу библиотеку как полноправного нового члена этого «духовного содружества». Госпожа доктор Майнеке из Библиотечного союза усматривала в открытии библиотеки еще одно подтверждение тому, что книга продолжает жить, и ровно такое же мнение, вторя ей, выразила госпожа Иордан из Биржевого союза: дамы вполне могли произнести свои речи синхронно, если бы заранее сговорились. Хельга Мюллер показала, как основная идея библиотеки – служить хранилищем духовной жизни – воплотилась в архитектуре помещений, и выразила надежду, что злой дух, обитавший в этом доме прежде, окончательно покинул его. Речь Тобиаса Динкгрефе была самой краткой: он сказал, что спонсоры с радостью дали деньги и теперь с радостным нетерпением ждут, когда можно будет начать пользоваться библиотекой.

Затем приглашенный писатель Реза Абази начал своего рода лекцию по поэтике. Позже я узнал, что незадолго перед этим он прочел курс из шести лекций в Университете Франкфурта-на-Майне, из них он и выбрал фрагменты, которые, как ему казалось, в сокращенном виде подойдут к случаю. Он совершенно не ожидал, что многие из присутствующих это заметят и возникнет легкое недовольство. Но скандала никто устраивать не хотел, поэтому Абази дали спокойно дочитать текст доклада до конца. Он пишет книги, потому что не может иначе, сказал Абази, и пишет он их, конечно, для читателей. Чтобы изложить эти мысли, ему потребовалось полчаса.

Наконец, на сцену вышел Зандер. Посмотрев, как он поднимается по ступеням к кафедре, как опирается локтями на пульт, я внезапно подумал, что он очень постарел. Я вспомнил, каким молодым он мне показался, когда я только приехал сюда, в те давние дни, полгода назад. Зандер говорил без бумажки, направляя сверкающий взор сквозь круглые, без оправы, стекла очков в полумрак зала. У него был такой вид, словно он собрался извиниться за то, что организовал нечто не очень современное – библиотеку, где хранятся исключительно печатные издания. Но ничего подобного Зандер говорить не стал; однако вместо подходящего случаю обстоятельного доклада о роли и значении библиотек он начал рассказывать о своей жизни. Я еще раз услышал историю о резиновом мячике и миссис Дэллоуэй, историю о поиске того места в карманном издании романа «Занзибар», где Грегор рассматривает скульптуру читающего монастырского школьника. Зандер рассказывал о своей прежней работе в университетской библиотеке Далема и в маленьком издательстве «Либеро», где он укрывался в годы правления хунты. (Издательство существовало до сих пор, и его директор, разумеется, был в числе почетных гостей.) Наконец, он сообщил о том, как создавалась наша библиотека, поблагодарил спонсоров и обоих своих сотрудников, то есть меня и Фродо, и заверил всех присутствующих, что они сейчас, в этот момент, находятся в раю, ведь, как известно, один известный писатель прошлого столетия [75]75
  Имеется в виду Хорхе Луис Борхес.


[Закрыть]представлял себе рай в виде библиотеки.

Неужели слово «рай» послужило им сигналом? Неужели они дожидались именно этого момента? В то время как в зале, сначала неуверенно, а потом, подчиняясь ритму хлопков, раздался шквал аплодисментов – другое слово подобрать трудно, – в то время как первые ряды встали и продолжали громко аплодировать, подняв руки над головой, а в глазах директора «Либеро» заблестели слезы волнения, – словно из пустоты, возникли первые серо-зеленые. Они попарно появлялись отовсюду, от главного входа, изо всех проходов и даже из-за сцены, на которой стоял Зандер и, сгорбившись, принимал на себя эту разгулявшуюся бурю аплодисментов. Я увидел их одним из первых, потому что сидел возле бокового прохода, и невольно сжался, сразу подумав, что сейчас они откроют огонь. Они действительно открыли огонь, только не из пулеметов и тяжелых орудий, а из пистолетов с зажигательной смесью системы «Шнайдер 22», направляя их на книги, которые заполняли все четыре стены до самого потолка. Часть серо-зеленых бросилась в соседние помещения, чтобы поджечь книги и там.

Сегодня мне уже трудно сказать, кто тогда среагировал первым. Сам я, хотя сразу и вскочил на ноги, просто столбенел. Зато Фродо, сидевший рядом со мной, тут же бросился на одного из нарушителей порядка и попытался заломить ему руку. Других серо-зеленых (как мы позже выяснили, их было всего восемнадцать) тоже окружили, причем сэр Джордж был в первых рядах. С небольшим опозданием подоспела и служба охраны, которая должна была обеспечивать безопасность мероприятия и позже никак не могла объяснить, каким образом серо-зеленые вообще смогли попасть в библиотеку. Буквально через пару минут нарушители были схвачены. Ситуацию облегчило то, что все они действовали попарно и каждую из девяти пар окружила толпа людей, во много раз превосходившая их числом. Зандер спокойно стоял возле кафедры, пытаясь со своего возвышения оценить ситуацию в целом, и, как ни странно, улыбался. Вскоре все мы узнали почему.

Исполнителям покушения, позволю себе назвать их так, удалось направить свои огнеметы на тесные ряды книг и открыть по ним огонь. Но никакого результата они не добились. Как известно, книги не так-то просто поджечь вопреки романтическим литературным описанием пожаров в библиотеках. Но поскольку огнеметы системы «Шнайдер 22» на тот момент были лучшим оружием, которое вообще существовало на рынке в этом сегменте, можно было ожидать, что хотя бы несколько книг, которые мы в предшествующие недели и месяцы столь неутомимо каталогизировали и ставили на полки, начнут слегка дымиться. Ничего подобного. Книги, а также полки, на которых они стояли, казалось, специально защищены от подобных атак – впрочем, так оно и было.

Зандер был не единственным, кто спокойно и с улыбкой взирал на всю эту суматоху и недолгую борьбу. В углу зала в таком же расслабленном состоянии стоял Луджер Хахмайстер, и теперь я вдруг понял, еще до того, как Зандер об этом рассказал, весь смысл вчерашней вечерней сцены, когда я в какой-то момент, заглянув в библиотеку сквозь ярко освещенные окна, захотел вместе с Фродо отправиться туда. Я понял, почему Зандер так рано отослал нас домой, а сегодня велел прийти не раньше четырех. Фирма «FireSafe & WaterImp» вчера ночью обработала полки и книги специальным огнеупорным составом, который представлял собой ее собственную разработку и только пару недель назад появился на рынке. Сегодня утром, пока я валялся в постели, продолжая в одиночку осваивать триллер Корфа (у Элинор оставалось на это все меньше времени), они протестировали защиту, держа все это, понятное дело, в строгом секрете. Можно было подумать даже, что Зандер и Хахмайстер сами зазвали к нам серо-зеленых, чтобы провести учения.

Впрочем, все оказалось иначе. Нарушители – двенадцать мужчин и шестеро женщин – все как один были в прошлом низовыми солдатскими чинами, причем все – не старше двадцати пяти лет. Сэр Джордж в тот момент, когда короткие схватки в библиотеке еще были в самом разгаре, позвонил международным миротворцам и в полицию. И те и другие прибыли почти одновременно. Было не столько огорчительно, сколько забавно слушать, как они спорят, пытаясь снять с себя ответственность за преступление серо-зеленых. С одной стороны, нарушители появились здесь в военной форме, значит, наказывать их должны миротворцы, которые пока исполняют в стране функции армии. С другой стороны, той армии, в мундиры которой молодежь была одета, больше не существовало, значит, речь идет об обычных уголовниках – а ими занимается полиция. Конфликты такого рода не были редкостью. Зандер в качестве хозяина дома, а также Метцлер и сэр Джордж как два высших представителя власти, которые при сем присутствовали, быстро погасили разгоревшийся было спор и совершенно официально поручили обоим подразделениям заняться нарушителями.

Через несколько дней стало известно, что нападением на библиотеку никто из тайных врагов не руководил. Не существовало никакой опасности для нынешнего правительства, как само это правительство усердно подчеркивало; жизни канцлера Метцлера тоже ничто не угрожало. Нападение не надо воспринимать как некий сигнал. Оно не было организовано городскими катакомбами, где, судя по всему, скрывался Генерал. Им не руководила из Каринтии до сих пор не пойманная Мариэтта Кольберг. Это была самостоятельная акция молодых людей, которые в последние недели перед падением режима составляли личную охрану Генерала. Преисполненные восторженного фанатизма, но плохо обученные, они почти сразу, в начале боев, были схвачены на территории, поэтому остались живы. Учитывая их молодость, их приговорили к относительно небольшим срокам, а потом, еще до начала исполнения приговора, помиловали. В них видели скорее жертв, заблуждающихся, нежели преступников. Некоторые из них закончили элитные школы майора Гроша; все они, разумеется, были раньше членами молодежных движений «Гейм Бойз» или «Твилайт Герлз», а потом все вступили в «Серую Гвардию». Было совсем несложно справиться с ними и отобрать огнеметы – достаточно было нескольких активных граждан (я к их числу не принадлежал). Когда миротворцы и полиция стали их уводить, эти чудаки взялись за руки, словно дети, и шагали молча, преисполненные гордости за операцию, несмотря на то что она провалилась. «Они прекрасно выглядели, – сказала Элинор на следующий день, – такие красивые, юные и глупые».

Они совершили нападение не только из-за того, что ненавидели книги. Во время допросов это выяснилось очень скоро. Книги они и вправду не любили, книги были им совершенно безразличны. Они не боролись против библиотеки, они боролись за это конкретное место. В этом доме жил Генерал, а с Генералом они ощущали нерасторжимую пожизненную связь. На библиотеку они напали потому, что из-за нее дом Генерала служит теперь другой цели, а это – святотатство. Во время процесса, который начат был против верных вассалов генерала Роткирха очень скоро и привлек широкое внимание СМИ, они продолжали придерживаться своих взглядов и давали показания с горящими от возбуждения глазами. Несмотря на отсутствие раскаяния, за попытку поджога они были приговорены к мягкому наказанию – полгода тюрьмы. Существовали рекомендации из самых верхов не создавать сейчас, перед выборами, новых источников недовольства, а также избегать создания фигур мучеников. Однако молодые люди выслушали приговор именно с видом мучеников и хором запели песню «Серой Гвардии» [76]76
  «Смотри, мы стоим / цепью железной / и разжигаем пламя Отчизны». Примеч. автора.


[Закрыть]. Судья не стал назначать им штрафы за нарушение порядка.