Текст книги "Призрачный Мир (СИ)"

Автор книги: Йоханнес Луми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 2.

Хуан. Хуан был рыжеволосым. Не то, что бы это было необычным для Испании, но рыжие волосы, веснушки, нос картошкой, голубые глаза и вообще весь его облик напоминал больше некоторых сынов Эрина, тех, что почитали Святого Патрика. Так что, он был, скорее Ойном* (Eion – ирл. Иоанн). В Голландии, куда мы прибыли после двухнедельного плавания в вонючем трюме каботажной калоши, он стал Йоанесом, в германских землях – Иоганном, затем Яном, и, наконец, Иваном. Van'кoy, как звали его русские. Простоватая внешность, какой-то совсем детский изгиб пухлых губ и доверчивый взгляд делали его, а точнее, нас лёгкой мишенью для разного рода проходимцев. Мне пришлось быстро забыть обо всех манерах и замашках испанского гранда. Теперь я был самым последним оборванцем, нищим, у семьи которого не хватило денег на лечение моего глаза.

Таких личностей, вообще-то, в королевствах Запада было не много. Все так или иначе были пристроены, выполняли какую-то работу, получали жалование и имели крышу над головой. Жить жизнью бродяги или попрошайки долго не получится – магистрат отслеживает таких, отлавливает, принудительно лечит и отправляет на принудительные же работы – отрабатывать долг за медобслуживание, за то, что полиция тратила на тебя время, ну и чтобы человек мог иметь законный кусок хлеба. Так что единственным нашим спасением было постоянное перемещение из города в город. Рассказанная легенда о путешествии из Гамбурга в Варшаву, к родственникам моей почившей в бозе матери, у которых меня ждёт карьера бондаря, хотя бы частично усыпляла подозрения владельцев постоялых дворов. А марки наши были ничуть не хуже марок других путников. Однако именно на постоялых дворах или в недорогих харчевнях к нам и липли всякие любители лёгкой наживы.

Среди множества навыков, которыми обладал Хуан, особенно выделялось мастерство игры в карты. Мне кажется, Хуан обыграл бы даже вонга в их маджонг – некую смесь карт и домино, суть которой я так и не постиг. Хуан знал все существующие карточные игры, а так же десятка четыре карточных фокусов, в том числе и те, что были в ходу у шулеров. Деньги у нас были, мы не голодали, но путешествие на каботажном корыте оказалось втрое дороже предполагаемой суммы – шкипер-голландец решил поправить свои финансовые дела и запросил отдельную плату «за молчание». Так что Хуану приходилось выкручиваться. До открытого грабежа и воровства мы не опускались, прекрасно понимая, что тогда нас будет преследовать местная полиция. Но иногда нам попадались люди, вынужденные расстаться со своими марками и центами, дабы не расстаться с жизнью. Впрочем, пару раз второе следовало за первым.

Я долго вспоминал ту, роковую для дорожных шулеров, встречу, когда впервые узнал, что Хуан обладает ещё одним полезным талантом. В захудалой харчевне в голландском Амстердаме к нам подсели доброжелательного вида сеньоры и предложили перекинуться в картишки. Пробные партии "на кружку пива" незаметно перешли в игру на деньги. Хуану то везло, то нет, он дважды сорвал банк, ставки существенно поднялись и внезапно он, с простоватой улыбкой, спросил:

– А что это за карты в прячете в рукаве, господин?

Возникла немая сцена, затем вся четвёрка разом вскочила, сверкнула сталь, шулер завопил, пытаясь вытащить стилет, которым Хуан пригвоздил его руку к столу, стоявший справа игрок беспомощно выронил нож, поскольку наваха*(традиционный испанский складной нож) моего старшего спутника весьма сильно прижалась к его горлу. Четвёртый участник игры, тоже, разумеется, шулер, попытался, было угрожать Хуану зловещего вида тесаком, но внезапно потерял к происходящему интерес, поскольку на его затылок обрушился массивный табурет. Шулеров не любят нигде. Сеньоров обыскали, все ценности, по справедливости, достались Хуану, а это около сорока марок, несколько ножей, пара серебряных браслетов и цепочек с амулетами. Затем мошенников весьма сильно побили, заставили съесть краплёные карты и вышвырнули вон. И это было милосердно, ибо в магистрате с такими не церемонились – три года каторги за мошенничество им были обеспечены. Хуан потратил несколько марок на пиво для всех достопочтенных мужей, присутствовавших в тот момент в харчевне. И начиная со следующего дня, мы при каждом удобном случае тренировались в тяжёлом и коварном искусстве обращения с ножами.

Моё классическое образование включало, помимо грамоты, истории, арифметики и географии, кавалерийскую подготовку, фехтование и стрельбу из всех видов стрелкового оружия. А так же изучение законов королевства и герцогства, где я имел счастье родиться. Кроме того, наш колледж в Кордобе уделял большое внимание изучению иностранных языков. Латынь, носителем которой были мы, испанцы, хоть и была основным языком международного общения, отнюдь не являлась обязательной для других королевств. Поэтому, начиная со второго года обучения, то есть с семи лет, одну неделю мы говорили на германском, вторую – на языке франков, третью – скоттов, четвёртую – на русском и так далее. Кроме того, я знал пару сотен слов на турецком и на языке берберов, так что их речь уже не казалась мне смешным бессмысленным набором звуков. Фехтование мне преподавали классическое, дон Хесус, мой наставник, приложил много сил, чтобы поставить удар, отработать основные приёмы, а так же, последние два года я фехтовал против противника, вооружённого шешмиром*(кривая арабская сабля), или ятаганом*(лёгкий турецкий клинок с так называемым двойным изгибом).

Однако Хуан открыл мне один секрет – между фехтованием и дракой лежит огромная пропасть. Уличный боец, если у него за плечами нет военной службы, почти наверняка проиграет ветерану сражений с берберами, или даже самому берберу. Но и вояка, попади он в передрягу в трущобах того же Амстердама, враз расстается с жизнью.

– Это всё от того, Константин, что воины привыкли полагаться на основное оружие. У пехотинца – винтовка, у кавалериста – карабин, у офицера – револьвер и палаш. Всё же предпочтительней убить врага на расстоянии, чем подпускать на длину клинка. Нож – оружие ближнего боя, ближе только руки. У тебя с этим как, кстати?

Боксу и дзюдо нас тоже обучали, хотя мордобой мне не нравился никогда. Вот от фехтования я испытывал настоящий восторг, дон Хесус обучил меня нескольким секретным приёмам, и когда я на турнире в коллеже внезапно перекинул учебный палаш в левую руку и рубанул им своего противника, все старшие классы хором завопили:

– Не честно!

Ещё как честно. В одиннадцать лет я стал чемпионом колледжа и не отдал этот титул до самого выпуска.

Хуан сначала вырвал у меня палку из рук каким-то сложным приёмом с помощью двух ножей, а затем, когда мой импровизированный палаш вернулся в ладонь, неуловимым выпадом сократил дистанцию, сделав мой "клинок" бесполезным, и пребольно ткнул "ножом" мне под рёбра.

– Понимаешь, в чём смысл, Константин? – спросил он, когда я, наконец, признал своё поражение, – я нейтрализую твои преимущества, и длинный клинок проигрывает короткому.

– А если врагов будет несколько? – спросил я, – что тогда? Пока режешь горло одному, другой воткнёт палаш в спину!

– Совершенно верно! Какое основное правило при сражении с несколькими противниками?

– Сражаться только с одним, – ответил я.

– А второе?

– Сделать так, чтобы они мешали друг другу.

– Совершенно верно, – согласился он.

Мог бы и не спрашивать, это были азы фехтования, да и вообще любого боя, когда ты сражаешься в одиночку.

– Разумеется, я вооружусь оружием по длиннее, для этого и существуют приёмы обезоруживания. Смотри.

Он несколькими приёмами вырвал у меня из рук "палаш", с том числе и так, что "клинок" сам вылетел из ладони, при этом Хуан ловко подхватил его в воздухе. Затем он показал, как перерезать сухожилия, чтобы противник гарантированно не мог поднять никакой предмет в принципе.

Я не желал сдаваться и устроил с ним поединок на "палашах". Раз за разом рыжий побеждал меня, пока я не применил "тайный приём Хесуса". Завёл оружие за шею, так что его остриё было направлено на противника, затем по длинной дуге отбил его выпад и тут же ткнул в лоб.

– Дьявол! – заорал Хуан потирая ссадину, – ты должен научить меня этому приёмчику!

***

За годы наших скитаний Хуан научил меня всему, что знал он сам. В лесах Шварцвальда мы ставили силки на зайцев, ловили рыбу восемью разными способами, кроме удочки, в польских корчмах отбивались от пьяных запорожцев, а, потом, все вместе, пили мутный самогон под названием horilka. Полгода мы прожили в одном небольшом городке на севере Рейха, где нам довелось участвовать в охоте на вервольфа.

Диву даёшься, насколько живы в глубинке всякие суеверия. Любой образованный человек знает – не существует оборотней, леших, лепреконов, ведьм и прочей нечисти. И одно животное ни при каких обстоятельствах не может стать другим. Исключение – насекомые, которые проходят стадии от личинки до бабочки или жука, но насекомые – не животные. И человек, каким бы злодеем он не был, не может превратиться в волка буквально, хотя выражение homo homini lupus est* (латынь – человек человеку волк) актуально повсюду и во все времена. Но нет же, постоянно возникают и ходят по королевствам россказни о русалках, утащивших несчастного юношу под воду, ведьме, напустившей порчу на скот в деревне, или о вервольфе, поселившемся в глухом лесу где-то на окраине баронства.

Про оборотня мы узнали, едва вошли в таверну и пристроились поближе к очагу – на улице был уже ноябрь. Бургомистр собирал охотников для облавы на монстра, убившего уже пять человек, включая ребёнка. Рядом с последним растерзанным телом нашли следы гигантского волка, а так же клочья шерсти. Стало ясно, что это дело рук, или, если хотите, лап, оборотня. Барон назначил награду – дукат за участие в облаве, десять дукатов тому, кто выследит тварь и сто дукатов за его голову. Мушкеты с серебряными (!) пулями и святая (!) вода для освящения холодного оружия так же предоставлялись людьми барона. Толпа собралась приличная, но Хуану, всё же, достался древний штуцер, заряжающийся бумажным патроном. Патрон был всего один. Я не знаю, сколько серебра было в пуле, но люди барона потом обыскали всех, кто отдал разряженные мушкеты, не сделавшие выстрела. Кто поумнее, если ему удалось скрыться из виду – выстрелил в землю, откуда выковырять пулю не составило труда. Но большинство верили в оборотня, поэтому берегли заряд, надеясь на то, что он спасёт им жизнь. Хуан ловко протиснулся через толпу охотников, окруживших сохранившиеся отпечатки огромных лап, зачем-то потрогал их пальцами, потом припал к земле, практически водя носом по следу, что вызвало смех у загонщиков.

– Как я и думал, – пробормотал он.

– Что ты думал? – спросил я, когда мы выбрались из толпы.

– Сплошная подделка. Кто-то дурачит местных жителей. Вервольфа нужно искать в городишке, а не в лесу.

Однако мы, повинуясь командам опытных "охотников" растянулись цепью и прочесали огромный участок леса, убив дюжину зайцев, двух лисиц и дикую свинью, к неудовольствию бургомистра, потому что охота на кабанов без лицензии была запрещена. Пока мы ошивались в лесу, вервольф проник в городок и убил молодую девушку.

– Эти идиоты не видят, что её изнасиловали, что ли? – пробормотал Хуан, когда носилки, покрытые серой тканью, вынесли из сарая, где произошло злодеяние.

Вечером в таверне только и разговоров было о коварстве оборотня, а по улицам всю ночь ходили вооружённые патрули.

***

– Тс-с, – приложил Хуан палец к губам, когда я рывком поднял голову от тощего мешка с пожитками, служившего мне подушкой, – идём, я, кажется, выследил оборотня.

Мы с ним, крадучись, вышли из таверны, где все дрыхли без задних ног, затем Хуан провёл меня по тёмной улице и вывел к ничем не примечательному дому.

– Видишь? – прошептал он, показывая пальцем на тёмные окна, – я думаю, это он.

– С чего ты взял? – прошептал я в ответ, чувствуя, как у меня по спине побежали мурашки.

– Потому, что я умею пользоваться содержимым своей черепной коробки. Ты знаешь, что преступники часто возвращаются на место своих преступлений?

– Зачем? – удивился я.

– Потому что им нравится не только совершать злодеяния, но и дурачить людей. С каждым разом они чувствуют себя всё более и более неуязвимыми, а людей вокруг всё большими болванами. Человек из этого дома долго стоял или ходил по самому краю толпы, он был в таверне, но ни с кем, почти, не общался. И среди охотников его не было. Тебе, Константин, нужно учиться замечать детали. Запоминай, что и как выглядит вокруг тебя и подмечай всё необычное. Эти идиоты не смогли отличить следа волка от следа собаки!

– А разве они отличаются? – снова удивился я.

Нет, понятно, что собаки могут быть мельче волков, но при равных размерах разве есть отличия?

– Конечно есть. След волка более вытянутый, словно он держит пальцы вместе, и когти направлены внутрь следа. А этот хитрец вырезал, видимо из дерева, след, похожий на крупные собачьи лапы, причём передние. То есть, этот оборотень, получается, ходил, задрав задние лапы к небу! И ни один из горе-охотников этого не заметил.

– Но ведь среди них есть егеря барона! – усомнился я в выводах Хуана, – неужели они этого не разглядели?

– Не разглядели. Потому что видят то, что хотят видеть. Убийца подкинул им клочки шерсти какой-то чёрной собаки, ведь всем известно, что вервольфы обожают превращаться в чёрных волков, вот они и видят то, что им показали. Я проследил за этим человеком. Едва стемнело, он очень осторожно покинул свой дом, но вскоре вернулся, весьма раздосадованный обилием патрулей на улицах.

– Как ты узнал, что он раздосадован? – перебил я Хуана.

– Он прошёл в шаге от меня, я мог бы убить его в тот момент и он даже не понял бы, что случилось. Но он ничего не заметил, а лишь бормотал под нос проклятия и обещания кому-то что-то исправить. А потом долго ходил взад-вперёд по комнате, словно дикий зверь в клетке. Думаю, сейчас он уже спит, так что мы войдём и посмотрим, что это за оборотень.

– Может, лучше позвать стражу? – испугался я.

– Ага! И подарить им сто дукатов? Нет уж, юноша, мы войдём и возьмём гадёныша сами. Смотри, чтобы ни звука, понял!

Дом был тёмным и пугающим. Я всё время ждал, что на нас бросится какая-нибудь тварь, хотя часть моего сознания твердила, что никаких вервольфов не существует. Но что, если Хуан верно вычислил преступника, а он, всё-таки, оборотень? В доме пахло какой-то застарелой пищей, в основном, тушёной капустой, а так же мастикой для пола. Хуан двигался совершенно бесшумно, мне же всё время попадались скрипучие половицы.

Квартира, хотя и на двух уровнях, была небольшой – внизу кухня, прихожая и кладовая, а так же небольшое помещение типа мастерской. Хуан осветил тонким, слабым лучиком потайного фонарика различные столярные инструменты, потрогал большим пальцем остриё резца и удовлетворённо хмыкнул. Затем мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Уж не знаю, в какой момент хозяин нас услышал, но он уже поджидал с древним дульнозарядным пистолетом в руке.

– Raus aus meinem Haus, Schufte!*(нем. Убирайтесь из моего дома, мерзавцы!) – прорычал голос из темноты и сердце у меня ухнуло в самые пятки.

Однако Хуана это, видимо, никак не впечатлило, потому что он весело спросил:

– Зачем вы убили этих людей, господин Мюллер? Да, кстати, не советую оказывать сопротивление – дом окружён.

– Вы не понимаете! – истерично воскликнул герр Мюллер.

Хуан сильным ударом руки впечатал меня в стену, грохнул выстрел и, вслед за ним, послышался громкий стон.

– Зови патруль, Константин, – велел мне Хуан, или Иоганн, поскольку мы были на севере Германского королевства.

Горожане поначалу отнеслись к доводам Хуана скептически. Настолько скептически, что заключили под стражу нас. Герр Мюллер, оказавшийся к тому же городским чиновником, ответственным за канализацию и колодцы, то есть весьма уважаемым человеком, сообразил, что у нас против него ничего нет, и поднял возмущённый хай. Преступление наше было неоспоримым – вломились ночью в чужой дом, ранили хозяина (Хуан метнул в него один из своих ножей, попав в руку).

– Пусть скажет, где он был во время всех нападений! – громко потребовал Хуан, пока нас вязали ретивые горожане.

– С чего это я должен отчитываться всяким проходимцам? – воскликнул оскорблённый городской чиновник.

– Кстати, герр Мюллер, а где вы были в те дни, когда произошли убийства? – каким-то отстранённым тоном поинтересовался городской констебль, пожилой мужчина с густыми усами, переходящими в бакенбарды.

– Что? – пискнул герр Мюллер, – а с какой стати я...

– С такой, что вас спрашиваю я, – отчеканил констебль.

Горожане замерли, даже перестали вязать на нас с Хуаном узлы.

– Но... э... Мне нужно вспомнить, – глазки чиновника забегали.

***

Из камеры городского полицейского участка нас освободили через сутки, втолкнув на наше место поникшего герра Мюллера. Констебль выслушал, как Хуан вычислил убийцу, отчитал его за самоуправство, затем поведал, как удалось доказать его правоту. Герр Мюллер дал весьма подробный отчёт за все дни, когда были совершены убийства. Однако констебль уже почуял след и начал копать. Как только он обнаружил несоответствие в показаниях, а обнаружил он его быстро, то отправился к Мюллеру с обыском. Подвела убийцу непонятная тяга к сувенирам с места преступления – колечко, пуговица, прядь волос, словно это были некие фетиши для него. Деревянные колодки со следами мнимого оборотня он сжёг в камине, и если бы не тщательность, с которой проводился обыск, то, скорее всего, чиновник-убийца ушёл бы от ответственности, а мы с Хуаном отправились на каторгу. Случай был из ряда вон, и его расследовала королевская полиция. Дело было долгим, герр Мюллер отмалчивался или изображал из себя умалишённого, а мы прозябали в этом городишке на тысячу жителей и нанимаясь на самую чёрную работу, в ожидании положенного вознаграждения. Люди были раздосадованы, что какие-то чужаки, мало того, что выставили их дураками, да ещё и оставили без премии, так что отношение к нам было соответствующим. Но в какой-то момент Мюллеру надоело упорствовать, и он сознался во всех злодеяниях. Хуан считал, что его сломила именно неволя. Такие люди испытывают потребность убивать и эта потребность со временем возрастает. Для этого им и нужны «сувениры» с мест преступлений – это своего рода трофеи, и они помогают на время справиться с тягой к убийству. Но несколько месяцев в камере, без своих фетишей, без возможности удовлетворить порочную тягу сломили его и он заговорил. Оказывается, убивал он уже довольно давно. Но, пока была жива его жена, ему удавалось хоть как-то справляться со своей ужасной страстью. Их единственная дочь вышла замуж и уехала на другой конец страны, и когда несколько лет назад он овдовел, то тяга к убийству стала просто не выносимой. Всего на его совести было 18 невинных душ, ему было не важно – мужчина, женщина или ребёнок, единственно, кого он не трогал – это полные дамы, так как они напоминали ему жену. Констебль сказал, что его ждёт именно виселица, а не яма с рептилиями.

Мы получили свою сотню дукатов, что равнялось тысяче марок, раздали долги, приобрели пару невзрачных кляч, и покинули городишко, ставший под конец совсем уж негостеприимным. В некоторой степени этому способствовала одна пагубная страсть моего старшего спутника. Дело в том, что Хуан, при всех его полезных качествах и навыках, был весьма охоч до женского пола. И не сказать, что он был каким-то сверхпривлекательным, мачо, как говорили у нас в Испании, однако женщины что-то видели в нём, что-то совершенно непонятное мне, юноше из дворянской семьи. Однако беда была не в его внешности, и не в реакции на неё женщин, а в том, что он постоянно западал на чьих-то жён. Сам он объяснял это просто – замужняя женщина не будет иметь на него виды, то есть это будет секс без обязательств. Не нужно тратить деньги на подарки, не нужно ухаживать, не нужно платить, в конце концов, как проститутке. Это некое приключение и для неё и для него. К тому же замужние женщины гарантированно ничем не болеют. Правда, "срамные" болезни у нас явление редкое, только совсем уж деградировавшие дамы запускают себя до такой степени, но среди мужчин этот процент значительно выше. И всегда есть риск подцепить заразу от шлюхи, только что обслужившей больного клиента. Хуан в этом плане был брезглив до паранойи. Но в этом благопристойном городишке даже шлюх не было, так что Хуан, в конце концов, едва не попался с одной пухленькой женой булочника. В общем, я был несказанно рад, наконец, выбраться из этого захолустья.

Возвращаясь мысленно к тем временам, отмечу, что я, едва покинув Испанию, тут же начал своё перевоплощение в некоего Западного европейца, откуда-то из земель южных франков, ибо там латынь весьма в ходу. И первое, от чего меня отучил Хуан, это представляться полным именем. Понятно, что фамилия Перейро должна была вообще покинуть мой мозг, но было тяжело избавиться от традиции двух имён. Полное имя юноши, которому ввели тогда "смертельный укол", было Константино Игнасио Перейро Сан-Сегундо. Сан-Сегундо – это фамилия моей матушки, официально я был Перейро. В других странах традиция второго имении была развита гораздо слабее, так что я остался просто Константино, а точнее, Константином. Как объяснил Хуан, имя можно оставить прежним – так легче не попасться, потому что человек может по привычке произнести своё настоящее имя, и тогда это будет подозрительным.

***