Текст книги "Река Богов"

Автор книги: Йен Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Контроль над нулевой точкой утрачен.

Подобно христианскому ангелу, подобно мечу архангела Михаила, разящему с небес, господин Нандха спускается к исследовательскому центру «Рэй пауэр». Он уже знает, что внутри самолета бойцы его экскоммуникационного взвода сидят мрачные, молчаливые, растерянные, напуганные и готовые к бунту. Арестованные беседуют с ними, сея семена сомнения и недовольства. Но, по большому счету, это их проблемы: ребят не отличает его преданность делу, и он не может и не должен ничего иного ожидать. Сыщик Кришны уже готов пожертвовать их уважением. Женщина-пилот, сидящая рядом с ним в кабине, в любом случае доставит его в нужное место.

Нандха вслушивается в строгие аккорды скрипичной сонаты Баха, а летательный аппарат уже начинает спуск по направлению к зеленым ромбам Бхаратского университета.

Ощущение чьего-то присутствия за спиной, покашливание и легкое прикосновение к плечу прерывают бесконечную звуковую геометрию солирующей скрипки. Господин Нандха медленно снимает с уха хёк.

– Что случилось, Викрам?

– Босс, американка снова твердит о дипломатическом инциденте.

– Этот вопрос будет решен позже, я уже говорил об этом.

– И саиб снова хочет побеседовать с вами…

– Я занят более срочными делами.

– Он возмущен тем, что вы никак не реагируете на просьбы выслушать его.

– Мое коммуникационное устройство было повреждено во время столкновения с сарисином Калки. Других объяснений у меня нет.

На самом деле господин Нандха просто отключил его. Ему не нужны здесь идиотские вопросы, визгливые требования, дурацкие приказы, которые нарушили бы безупречность исполнения им своего долга.

– Вам следовало бы побеседовать с ним.

Господин Нандха вздыхает. Самолет спускается по направлению к ярким зданиям университета, которые блестят на солнце, неожиданно разорвавшем лучами облако муссона.

Господин Нандха берет хёк.

– Нандха слушает.

Голос говорит ему что-то об излишнем рвении, обессмысленном использовании оружия, что подвергло смертельной опасности множество человеческих жизней; звучат угрозы, обещания запросов в министерство… вы зашли слишком далеко, Нандха, слишком далеко, нам известно о вашей жене, ее обнаружили на вокзале в Гайя… Но самые главные слова для него сегодня звучат подобно колоколу; слова, сияющие, как меч того христианского ангела с ренессансных полотен, изображаемого на фоне купола небес; слова, которые не может заглушить шум самолета, – это слова Вика, обращенные к команде, сидящей на своих местах в полном вооружении: мы сражаемся с сарисином Калки.

Он презирает меня, думает господин Нандха. Считает меня чудовищем. Ерунда! Владение мечом не требует понимания.

Сыщик Кришны резким движением руки снимает хёк и ломает его.

Пилот поворачивается к нему зеркальным шлемом. Рот женщины напоминает господину Нандхе ярко-красный бутон розы.

Четвертый толчок сотрясает исследовательский центр в тот момент, когда Вишрам включает сигнал пожарной тревоги. Шкафы переворачиваются, люстры и светильники раскачиваются, как маятники, карнизы раскалываются, разрывается оболочка электропроводки. Водоохлаждающее устройство качается из стороны в сторону, а затем грациозно падает на пол, вдребезги разбивая свое пластиковое чрево.

– Все в порядке, леди и джентльмены, нет оснований для беспокойства, мы получили сообщение о некотором перегреве в электрической сети… – лжет Вишрам, а насмерть перепуганные люди тем временем мечутся в поисках выхода. – Все под контролем… Пункт сбора на площадке перед зданием, пожалуйста, постарайтесь сохранять порядок при выходе!.. Выходите медленно, осторожно, не бегите, наши сотрудники хорошо подготовлены и без затруднений доставят вас в безопасное место…

Соня Ядав и Марианна Фуско хотят дождаться министра энергетики Пателя, но он приказывает им выходить без него. Нигде никаких признаков Сурджита. Капитан всегда покидает судно последним.

Вишрам поворачивается, и в это мгновение происходит пятый, самый сильный толчок. В лекционном зале на пол падают большие экраны. Вишрам успевает заметить цифры, застывшие на них.

Выход – семьсот восемьдесят восемь процентов. Вселен ная-11276.

Легкое, просторное, элегантное здание компании «Рэй пауэр» коробится и деформируется. Все рушится вокруг Вишрама, а он бежит, презрев приличия, осторожность и чувство собственного достоинства. Им владеет дикий, животный страх. От шестого толчка громадная трещина проходит по середине пола с узорной инкрустацией. Паркет ломается, стеклянные двери, сквозь которые проносится Вишрам, разлетаются снегопадом мелких осколков. Акционеры, уже успевшие покинуть здание, бегут в разные стороны.

– Это вовсе не авария в электросети!.. – слышит Вишрам слова полной женщины в белом вдовьем сари.

Он ищет Соню Ядав. Лицо у нее пепельно-серое.

– Что, черт возьми, происходит?..

– Они захватили систему, – отвечает Соня слабым голосом.

Многие из акционеров лежат на влажной траве в ожидании еще более сильных толчков.

– Кто? Что?..

Вишрам ничего не может понять.

– Нас отключили от сети, ею управляет кто-то или что-то другое. Через нее идет прокачка чего-то, что мы не можем остановить, сразу по всем каналам, нечто грандиозное…

– Сарисин, – произносит Вишрам, и Соня Ядав понимает, что это вовсе не вопрос.

Последний вариант, возможность побега в том случае, если третье поколение столкнется с перспективой полного уничтожения…

– Скажите мне, способен ли искусственный интеллект использовать энергию нулевой точки для создания собственной вселенной?

– Только не вселенной в нашем понимании слова… В их вселенной числа и числовые отношения должны стать основной составляющей структуры физической реальности.

– То есть мыслящей вселенной?

– Да. Пространства, подобного разуму. – Она строго смотрит ему в глаза. – Вселенной настоящих богов.

Где-то вдалеке звучат сирены. Они приближаются. Во вселенной появилась брешь – вызывайте пожарную команду…

Но вверху слышен другой звук, перекрывающий пожарные сирены, звук двигателей самолета.

– Сделал из себя полного идиота.

Вишрам гримасничает, и в это мгновение внезапно все вокруг озаряет вспышка чистого белого света.

Когда к Вишраму Рэю возвращается зрение, на месте здания исследовательского центра он видит яркую, ослепительно сияющую звезду.

…такой невероятно яркой белизны…

…она пылает страшным обжигающим светом, и прежде, чем господин Нандха отворачивается, у него на сетчатке остается образ больших карих глаз, высоких скул, маленького носа. Она прекрасна. Она богиня. Сколько мужчин должны хотеть сделать тебя своей женой, моя воительница, думает господин Нандха. Лицо меркнет, это уже только оста точное изображение, затем к Сыщику Кришны возвращается нормальное видение окружающего мира, вначале покрытого лиловыми пятнами, которые постепенно рассеиваются. Господин Нандха чувствует, как его глаза наполняются слезами от ощущения торжества справедливости, ибо теперь он видит знак и печать своей правоты. В самом центре города из глубин земли восстала звезда. Он делает знак пилоту. Снижайтесь.

– Старайтесь держаться подальше от людей, – приказывает Нандха. – Мы не из тех, кто без нужды подвергает опасности человеческие жизни.

Вишраму кажется, что нечто подобное он когда-то видел в кино. А если и не видел, то, должно быть, похожий архетипический образ всегда хранился в его душе: посередине широкого зеленого поля стоит толпа, все смотрят в одном направлении, подняв руки, чтобы защитить глаза от ослепительной, актинической вспышки вдали. На таком образе можно построить целую историю. Глаза Вишрама полузакрыты. Кажется, что от всего вокруг остались только странно растянутые силуэты.

– Если это то, что я думаю, от нее должно исходить нечто значительно большее, чем просто яркий свет, – слышен голос Рамеша неподалеку.

– И что же это такое, по-твоему? – спрашивает Вишрам, вспомнив об ожоге, полученном при взгляде в окошко для наблюдения.

То была вселенная низкого уровня.

Он бросает взгляд на палм Сони Ядав, на который все еще поступают данные с систем слежения, находящихся вокруг апертуры. Теперь они имеют дело с вселенной-212255.

– Рождение новой вселенной, – мечтательным голосом произносит Рамеш. – Единственная причина, по которой мы еще живы, а мир вокруг нас существует, в том, что сдерживающие поля не выпускают ее. В терминах субъективной физики той вселенной нынешнее состояние подобно супергравитации, сжимающей пространство-время с такой силой, что она не может расширяться. Но подобная энергия должна куда-то уходить…

– Как долго мы сможем сдерживать процесс? – спрашивает Вишрам у Сони Ядав.

Ему кажется, что в такой ситуации он должен кричать. В фильмах герои всегда кричат. Молодая женщина красноречиво пожимает плечами.

Еще один толчок. Люди падают на землю. Вишрам почти никого не видит. Он различает только звезду. Теперь она предстает его взору в виде крошечной сферы. И тут он слышит крик, голос Сони Ядав:

– Деба! Кто-нибудь видел Дебу?..

Крик разносится по полю, а Вишрам Рэй уже мчится вперед. Он знает, что они не найдут здесь Дебу. Деба там, в своей дыре, в своей черной дыре под землей, на краю абсолютной пустоты.

Кто-то зовет его по имени, он не узнает голоса. Вишрам оглядывается и видит Марианну Фуско. Она сбросила туфли, ей трудно двигаться в узком деловом костюме, но она продолжает бежать за ним.

– Виш!.. Возвращайся, ты ничем не поможешь!..

Шар снова расширяется. Он уже имеет тридцать метров в поперечнике и возвышается над центром здания, подобно куполу Тадж-Махала. Внутри он пустой – более пустой, чем даже гробница пораженного горем повелителя. Он – ничто. Он – столь абсолютная уничтожающая пустота, что разум не способен вместить ее сути. И Вишрам бросается к ней.

– Деба!..

Из ослепительного света возникает силуэт, странный, неуклюжий силуэт, размахивающий руками.

– Ко мне! – кричит Вишрам – Ко мне!..

Он принимает Дебу в объятия. Лицо парня обгорело, от кожи исходит запах ультрафиолета. Он постоянно трет глаза.

– Больно! – стонет он. – Боже, как больно!..

Вишрам разворачивает Дебу, а шар увеличивается – гигантским квантовым скачком. Вишрам смотрит на стену из света, яркого, слепящего, но внутри этого света, как ему кажется, он видит какие-то очертания, какие-то упорядоченные структуры, вспышки чего-то более и менее яркого, светлого и темного. Черного и белого. Он смотрит на происходящее как зачарованный, словно в трансе. И тут Вишрам чувствует, что у него начинает тлеть кожа.

Марианна Фуско берет Дебу за другое плечо, и они вдвоем отводят его в более безопасное место. Акционеры «Рэй пауэр» уже отошли в самый дальний конец чарбага. Как странно, думает Вишрам, что никто не ушел.

– Каковы ваши оценки происходящего? – спрашивает он у Сони Ядав.

Сирены теперь раздаются уже совсем близко. Вишрам надеется, что кто-то вызвал «скорую помощь». И самолет тоже где-то рядом…

– Наши компьютеры загружаются с немыслимой скоростью, – отвечает она.

– Куда?

– В нее.

– Мы можем что-нибудь сделать?

– Нет, – отвечает она просто. – Теперь это уже не в наших силах.

Ты получил что хотел, молитвенно обращается Вишрам к светящейся сфере. У тебя все есть. Теперь просто закрой дверь – и уходи…

Пока он мысленно беседует со сферой, раздается следующий взрыв, и воздух, свет, энергия, само пространство-время устремляются в абсолютный вакуум.

Когда к Вишраму возвращается зрение, он видит странные и страшные вещи.

На том месте, где совсем недавно располагался исследовательский центр «Рэй пауэр», теперь обширный кратер правильной полукруглой формы, с идеально гладкими стенками.

Строй солдат в полном боевом, продвигающийся по аккуратно подстриженной лужайке. Впереди – высокий худощавый мужчина в дорогом костюме, с заметной щетиной на щеках, с усталостью в глазах и пистолетом в руке.

– Пожалуйста, внимание! – кричит он. – Никому не разрешается покидать то место, где вы сейчас находитесь! Вы все арестованы!..

Лиза Дурнау находит Томаса Лалла на лужайке. Профессор стоит на коленях, на нем все еще черные пластиковые наручники. Он пребывает в состоянии полного душевного онемения. Все, что осталось, – жуткая, страшная тишина.

Она садится рядом с ним на траву и пытается зубами разорвать наручники.

– Они ушли, – говорит Томас Лалл и судорожно вздыхает.

– Сила противодействия давлению, должно быть, осуществила проталкивание в свернутую размерность, – говорит Лиза. – Риск был просто невероятный…

– Я смотрел в нее, – шепчет Лалл. – Когда мы пролета ли над ней, я посмотрел внутрь. Это – Скиния.

Но каким образом? – хочет спросить девушка, однако Томас Лалл ложится на спину, сложив руки на уже начавшем оформляться животике, и устремляет взгляд на солнце.

– Она показала, что здесь, в нашем мире, им искать не чего, – говорит он. – Здесь просто люди, мерзкие проклятые твари. Мне хочется думать, что она сделала выбор в пользу человечества. В нашу пользу. Даже несмотря на то, что… Даже несмотря на то, что…

Лиза видит, как сотрясается тело профессора, понимает, что долго он не сможет сдерживаться, и слезы, спасительные слезы рано или поздно вырвутся наружу. Девушка никогда не видела Лалла плачущим. Она отворачивается. Только однажды ей пришлось видеть лицо этого человека искаженным, и того случая ей хватило на всю жизнь.

В темной комнате, спрятанной в святилище храма страшной богини, старик, измазанный кровью и пеплом сожженных человеческих трупов, вдруг опрокидывается на спину и разражается смехом. Он смеется, смеется, смеется, смеется…

47
Лалл, Лиза

Вечером с реки прохладным дыханием дует ветер. Он метет пыль и песок по гхатам, вздымает волны из цветочных лепестков, несет их по нагретым дневным солнцем ступеням. Он шелестит газетными страницами в руках старых вдовцов, которые понимают, что им уже больше никогда не создать семью, которые приходят сюда, чтобы обсудить с приятелями последние политические новости. Ветер тянет женщин за подолы сари. Он покачивает огоньки дийя, поднимает рябь на поверхности реки, когда купающиеся зачерпывают медными тарелками священную воду и поливают ею голову. Алые шелковые флажки реют на бамбуковых шестах. Широкие плетеные зонтики начинают покачиваться, когда бриз проникает под изукрашенные купола, слегка приподнимая их. У этого ветра запах водных глубин. У него прохладный аромат приближающегося нового времени. Внизу, за гхатами, люди, пытающиеся найти золото среди пепла сожженных трупов, поднимают головы, ощутив присутствие чего-то более высокого и значительного, нежели суть их мрачного ремесла. До них доносится громкий плеск лодочных весел.

В полдень дождь внезапно прекратился. Стена серых облаков разорвалась, и над ней появилось небо сказочной, фантастической синевы, синевы Кришны. Казалось, что сквозь эту чистую, ясную синеву можно увидеть всю вселенную. Солнце ярко сияло, от каменных гхатов поднимался пар. За несколько минут взбитая множеством ног грязь превратилась в сухую пыль. Люди вылезли из-под зонтиков, раскрыли газеты и зажгли сигареты. Дождь закончился – дождь начнется снова: большие скопления кучевых облаков движутся у восточного горизонта за облаками пара и дыма, изрыгаемых заводскими трубами. В лучах быстро заходящего солнца они приобретают нелепый желто-лиловый цвет.

Люди уже собираются, чтобы принять участие в аарти, еженощном жертвоприношении. Чего только не приходилось видеть здешним гхатам: панику, бегство, исход целых народов, кровавую резню, но благодарения, возносимые здесь богам, столь же вечны, как вечен Ганг. Барабанщики вместе с другими музыкантами движутся к деревянной платформе, на которой стоят брахманы, ожидающие момента совершения жертвоприношения. Босые женщины осторожно спускаются по ступенькам, опускают руки в Ганг, а затем следуют на свои привычные места. Они обходят двух иностранцев, европейцев по виду, сидящих у самой кромки воды, кланяются, улыбаясь. У реки все – желанные гости.

Лиза Дурнау чувствует прикосновение теплого гладкого мрамора, вдыхает аромат воды, тихо текущей у ее ног. Первая флотилия дийя отважно выплывает в поток: упорные крошечные огоньки на темнеющей воде. Бриз обдувает прохладой ее обнаженные плечи, какая-то женщина приветствует Лизу, поднимаясь от всеочищающих вод реки. Индия все вы терпит, думает Лиза. И Индия забудет. Вот два источника ее силы, переплетенные так же тесно, как любовники на храмовой резьбе. Армии сталкиваются в сражениях, династии приходят к власти и свергаются, правители умирают, рождаются новые народы и новые вселенные, а река продолжает течь – и к ней продолжают стекаться люди. Возможно, та женщина, что только что прошла мимо, даже и не заметила яркой вспышки света, знаменующей уход сарисинов в свою собственную вселенную. А если заметила, то как она истолковала случившееся? Какая-нибудь новая система вооружения, какое-то повреждение в сложной электронике, что-то необъяснимое в этом чрезмерно запутанном мире… Но потом отмахнулась: не ее забота. Единственное, что, наверное, по-настоящему затронуло женщину, так это внезапное прекращение трансляции «Города и деревни». Или, может быть, взглянув на светящуюся сферу, она узрела совсем иное – Йотирлингу, порождающую силу Шивы, вырвавшуюся в виде столба света из земли, не способной более ее сдерживать.

Лиза смотрит на Томаса Лалла, который сидит на теплом камне, положив голову на колени. Его взгляд устремлен поверх реки на фантастическую крепость из облаков. Он почти ничего не произнес с тех пор, как Роудз из посольства обеспечил их освобождение, выведя из министерства безопасности – точнее, зала заседаний, из которого вынесли столы и стулья, заполнив помещение возмущенными бизнесменами, скандальными сельскими бабенками и сердитыми учеными из исследовательского центра корпорации «Рэй пауэр». В зале стоял непрерывный гул от звонков палмов, через которые задержанные связывались со своими адвокатами.

Роудз вел их между вальсирующими полотерами, говоря:

– Какой абсурд!.. Никакой суд не станет рассматривать подобные обвинения!.. У какого-то выскочки, у Сыщика Кришны, голова пошла кругом от самолюбования, как я слышал. Он даже позволил себе надеть наручники на министра энергетики. К нему будут применены дисциплинарные меры. У бедняги серьезные домашние проблемы. Говорят, он находился в состоянии длительного стресса…

У какого-то выскочки, у Сыщика Кришны, голова пошла кругом от самолюбования, мысленно повторяет про себя слова консула Лиза Дурнау, когда правительственный автомобиль везет их по улицам под яркими влажными лучами солнца.

Томас Лалл даже не моргнул. Автомобиль высадил их у хавели отеля, но Лалл повернул от резных деревянных ворот и направился по паутине узких улочек и переулков по направлению к гхатам. Лиза не пыталась остановить его, не стала о чем-то спрашивать или беседовать с ним. Она наблюдала за тем, как профессор ходит вверх и вниз по лестнице, всматриваясь в то место, где человеческие ступни уже успели втоптать следы крови в камни. Она вглядывалась в его лицо, когда он стоял на месте смерти Аж, а мимо в повседневной суете пробегали люди. Лиза смотрела на него и думала, что уже видела подобный взгляд – в большой просторной гостиной, из которой в его отсутствие вынесли мебель. Она знала, как должна поступить, и понимала, что ее миссия, как и всегда, обречена на провал. И когда Лалл покачал головой, словно не в силах поверить в свершившееся, жест показался девушке значительно более красноречивым, чем любая эмоциональная драма. Потом он пошел вниз, к реке, и сел у самой воды. Лиза пошла вместе с ним, опустившись рядом на разогретый солнцем камень.

Музыканты начали отбивать медленный, не очень громкий ритм. Толпа прибывала с каждой минутой. Повсюду было разлито ощущение ожидания божественного присутствия.

– Лиза Дурнау, – говорит Томас Лалл. Против воли она улыбается. – Дай-ка мне эту вещицу.

Она передает ему «Скрижаль». Профессор листает страницы. Девушка видит, что он вызывает изображения, полученные на Скинии. Лиза, Лалл, Аж… Нандха, Сыщик Кришны… И вновь он отправляет их образы в память компьютера. Тайна, которой навеки суждено остаться неразгаданной. Лиза понимает, что в Америку он с ней не вернется.

– Думаешь, ты что-нибудь поняла, нашла какую-то логику? Понадобилось время, много страданий, масса усилий… наконец, думаешь ты, я получила некое представление о том, как работает это чертово шоу. Ты полагаешь, что мне следовало многое предвидеть. И я хочу, искренне хочу верить, что с нами все в порядке, что мы нечто большее, чем просто планетарная слизь. Вот что мучает меня, мучает постоянно.

– Проклятие оптимиста, Лалл. Люди все время мешают нашему самому светлому представлению о вселенной.

– О нет, не люди, Лиза Дурнау. Нет, я давно махнул рукой на людей. Нет, я надеялся… Когда я размышлял над тем, что делали сарисины, то думал: Боже, какая чудовищная ирония! Машины, стремящиеся понять, что значит быть человеком, оказываются более человечными, чем мы, люди. Я не питал никакой надежды на нас, Лиза Дурнау, но полагал, что в ходе эволюции у представителей третьего поколения сформируется некое нравственное чувство. Увы, я ошибался – они все бросили, поняв, что никогда не может быть мира между плотью и металлом. Они хотели узнать, что значит быть человеком. И они узнали все, что им было нужно, – в одном акте предательства.

– Они спасали себя. Спасали свой вид.

– Ты слышала, что я сказал, Лиза Дурнау?..

По ступеням спускается ребенок. Маленькая девочка, босая, в цветастом платьице, опасливо шагает по гхатам. Лицо ее выражает предельную сосредоточенность. За одну руку девочку держит отец, в другой, немного размахивая, чтобы сохранить равновесие, она несет венок из бархатцев. Отец показывает девочке на реку, жестом предлагает бросить венок в воду. Ну иди же, положи его на воду… Девочка бросает гаджру, радостно взмахивает руками, видя, как та опускается в темнеющую реку. Ей, наверное, не больше двух лет.

Нет, ты не прав, Лалл, хочет сказать Лиза Дурнау. Истина в этих маленьких упорных огоньках на воде, которые никогда не погаснут. В тех квантах радости, удивления и восторга, которые вечно будут рождаться из неугасимо человеческого в нас.

Вслух она говорит только:

– Ну и куда же ты собираешься отправиться?

– У меня пока еще есть школа ныряльщиков где-то в Шри-Ланке, – отвечает Лалл. – В году бывает одна ночь, после первого ноябрьского полнолуния, когда кораллы исторгают из себя сперму и яйцеклетки, все сразу. И если тебе случится плавать там в тот момент, ты испытаешь незабываемое ощущение – как будто находишься внутри грандиозного оргазма. Мне хочется вновь увидеть это чудо… Можно еще поехать в Непал. Я всегда мечтал увидеть горы, по-настоящему увидеть горы, попутешествовать в горах. Возможно, заняться горным буддизмом со всеми его демонами и ужасами. Такая разновидность религии меня вполне устраивает. Подняться до Катманду, до Покхары, какого-нибудь очень высокого места с видом на Гималаи… А что, у тебя из-за меня могут быть проблемы с друзьями из ФБР?

Отец и дочь стоят у самой реки и смотрят, как гаджра покачивается на водной ряби.

– Мне понравилось – как сказал наш мистер Роудз, – что у ФБР будет дел по горло, если они обнаружат, что третье поколение имеет своих представителей в мировых разведках, – отвечает Лиза Дурнау. Девочка бросает на нее подозрительный взгляд и улыбается. Чем ты занималась всю свою жизнь, Лиза Дурнау, что могло быть более важным, чем эта сцена у реки?.. – Конечно, со временем они обратятся ко мне с вопросами…

– Что ж, отдай им то, что они так хотят получить. Мне кажется, я кое-что тебе должен.

Томас Лалл передает девушке «Скрижаль». Лиза хмурится, увидев какую-то диаграмму.

– Что это такое?

– Чертежи пространства Калаби-Яу, которое искусственный интеллект третьего поколения создал в «Рэй пауэр».

– Стандартный набор преобразований для информационного пространства в структуре пространства-времени, построенного по модели интеллекта… Лалл, я ведь помогала в разработке подобных теорий, ты не забыл? Из-за них я и попала к тебе на работу.

И к тебе в постель, добавляет она про себя.

– Лиза, помнишь, что я говорил тебе, когда мы плыли по реке? Об Аж? «Все наоборот».

Лиза Дурнау хмурится, потом вспоминает надпись, выведенную божественной дланью на дверце в туалете на вокзале Паддингтон. И все сразу становится таким ясным, чистым и прекрасным, словно стрела света пронзила ее насквозь, пригвоздив к белому камню. У девушки возникает ощущение одновременно и смерти, и экстатического восторга, и ангельского пения. На глазах появляются слезы, она вытирает их, но не может оторваться от созерцания одного-единственного таинственного светящегося отрицательного знака. Отрицательного «Т». Стрелы времени, обращенной вспять. Пространство, построенное по модели разума, где интеллект сарисинов способен слиться со структурой вселенной и видоизменять ее по своему желанию.

Боги…

Часы идут назад. И пока их вселенная стареет, усложняется, наша молодеет, становится проще и примитивнее. Планеты рассыпаются в пыль, звезды испаряются, превращаясь в облака газа, которые, сливаясь, порождают сверхновые, излучающие не огонь разрушения, а свет нового творения. Там пространство сворачивается, делаясь все более и более горячим и устремляясь к первичному илему. Силы и частицы смешиваются в первичном илеме, а сарисины становятся все более могущественными, мудрыми и зрелыми. Стрела времени летит в противоположном на правлении.

Дрожащими руками Лиза вызывает простого математического сарисина и выполняет несколько быстрых преобразований. Действительно, стрела времени не просто летит в противоположном направлении: она летит значительно быстрее. Быстрая, горячая вселенная жизней, сжатых до мгновений. Скорость времени, их постоянная Планка, с помощью которой сарисины ведут счет своей реальности, в сто раз больше нашей исходной космологической константы. У Лизы голова идет кругом. Она вводит еще несколько математических данных в «Скрижаль», хотя знает, прекрасно знает, какой ответ увидит. Вселенная-212255 проходит весь период своего существования от рождения до гибели в конечной сингулярности за 7,78 миллиардов лет.

– Это больцмон![33]33
  Больцмон – остатки черной дыры из будущего, которые, если их потревожить, перемещаются в другие измерения. Термин введен Уильямом Слитером в научно-фантастическом романе «Больцмон» (1999)


[Закрыть].. – восклицает она радостно. Девочка в цветастом платье оборачивается и пристально смотрит на нее. Уголек вселенной. Высший тип черной дыры, содержащей абсолютно всю информацию, в нее попадающую, и прокладывающей себе путь из одной умирающей реальности в другую.

– Их дар нам, – говорит Томас Лалл. – Все, что они узнали, все, что они испытали, все, чему научились и что создали, они послали нам в качестве последнего акта благодарности. Скиния представляет собой универсальный автомат, кодирующей информацию в больцмоне в форме, понятной для нас.

– А мы, наши лица…

– Мы были их богами. Мы были их Брахмой и Шивой, Вишну и Кали. Мы – их миф творения.

Сумерки почти угасли, по реке разлились тени цвета темного индиго. Воздух сделался прохладным; края далеких облаков все еще светятся, они кажутся громадными и сказочными, как во сне. Музыканты ускорили ритм, молящиеся подхватывают песню, обращенную к богине Ганга. Брахманы спускаются в толпу. Отец с дочерью исчезли.

Они нас никогда не забывали, думает Лиза Дурнау. На протяжении миллиардов, триллионов лет своего субъективного времени, в которых будет вмещаться их опыт и их история, они всегда помнили тот акт предательства, что был совершен на берегах Ганга, и они заставили нас разыграть спектакль. Горящая чакра возрождений бесконечна. Скиния – пророчество, оракул. В ней находится ответ на все, что нам нужно знать, если бы мы только умели задавать вопросы.

– Лалл…

Он подносит палец к губам: нет, тише, не говори ничего… Томас с трудом поднимается на ноги. Впервые за все время Лиза Дурнау видит в нем старика, которым он очень скоро станет, одинокого человека, которым он хочет навеки остаться. Куда Лалл отправится на этот раз, не может знать даже «Скрижаль».

– Лиза Дурнау…

– Значит, в Катманду. Или в Таиланд…

– Куда-нибудь.

Он протягивает ей руку, и Лиза понимает, что после того, как возьмет ее, она его больше никогда не увидит.

– Лалл, я не могу благодарить тебя…

– А тебе и не нужно меня благодарить. Ты бы сама все поняла.

Она берет его руку.

– До свидания, Томас Лалл.

Профессор наклоняет голову в легком поклоне.

– Лиза Дурнау. Я полагаю, что все расставания должны быть внезапны.

Музыканты ударяют в трещотки, толпа издает громкий нечленораздельный вздох и устремляется к пяти платформам, где священнослужители совершают пуджу. Из светильников аарти брахманов вырываются языки пламени настолько яркого, что мгновение Лиза ничего не видит. Когда к ней возвращается нормальное зрение, Лалла уже нет рядом.

На поверхности воды порыв ветра и течение подхватывают венок из бархатцев, поворачивают его и несут дальше по темной реке.