Текст книги "Река Богов"

Автор книги: Йен Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Она прикасается к груди, не обращая уже никакого внимания на мужа, не замечая дождя, обрушившегося на Рамгхар, думая только о своей великой игре, ставшей главным за коном ее жизни.

– Дживанджи, – шепчет Шахин Бадур Хан. – Ты продала меня Дживанджи.

И дамба, которая так долго сдерживала его истинные чувства, такая высокая и широкая, рушится. Шахин Бадур Хан чувствует, что все эти годы, вся ложь и притворство – только стон, только вопль, подобный пустоте, предшествовавшей творению.

И этот стон рвется из него наружу. Он не может остановить его, не может удержать. Пустота мертвой хваткой сжала внутренности. Шахин опускается на колени. Ползет на коленях к жене. Все рухнуло. Он позволил себе надежду, и за подобную гордыню все у него было отнято. Теперь уже нет надежды. Звериный вой переходит в визг, в разрывающие грудь рыдания. Билкис в ужасе отступает от мужа. Подобное не входило в ее игровые стратегии и планы. Шахин Бадур Хан опускается на четвереньки, как побитый пес, и вопли его начинают напоминать лай и завывания издыхающей собаки.

– Прекрати, прекрати, – умоляет Билкис. – Пожалуйста, прекрати!.. Ну пожалуйста, подумай о том, как чудовищно ты выглядишь…

Шахин Бадур Хан поднимает на нее глаза. Она в ужасе закрывает рот рукой. Лицо мужа сделалось неузнаваемым. Ее игра погубила их обоих.

Билкис отступает от окончательно раздавленного существа, которое, скорчившись на ступенях сторожевой башни, копошится в вонючем гное своей растоптанной жизни. Она на ощупь находит ступеньки и скрывается в пелене дождя.

38
Господин Нандха

Господин Нандха погружен в суровую полифонию Баха, а несущий его самолет делает вираж над рекой. Горячий ветер, вестник муссона, атакует гхаты. Его порывы разбрасывают флотилии дийя по водам священного Ганга. Господин Нандха видит отблески молнии на шлеме пилота. Впереди идут три других самолета, принадлежащие к их эскадрилье, они кажутся неким движущимся световым узором на фоне огней большого города. Каши. Город света.

В виртуальном поле зрения господина Нандхи над Варанаси возвышаются божества. Они намного больше муссона, их ваханы ползут по асфальту и грязи, а макушки достигают стратосферы. Боги, подобные грозовым облакам, высоко держащие свои атрибуты, сквозь которые пробиваются разряды молний. Многочисленные руки складывают пальцы в священные мудры с истинно божественной тщательностью. Режим сдерживания вступил в силу, как только экскоммуникационные силы поднялись с военного аэродрома. Удалось пресечь перемещение сотни сарисинов первого уровня в кабельной сети, но во всем остальном ситуация была тише обычного рабочего дня в пятиэтажном офисном здании. Эскадрилья разделяется, навигационные огни видны между Ганешей, Кали и Кришной. Вот самолет делает вираж и пронзает образ Ганеши в фонтане пикселей. Копье в бок, думает господин Нандха.

Пилот переходит в режим снижения и проносится через завесу божественного света. Господин Нандха отключает виртуальные образы. Божества исчезают, словно уничтоженные внезапным приступом атеизма, но за долгие годы общения с ними господин Нандха привык ощущать их постоянное присутствие где-то на задворках сознания. Пистолет тяжелым грузом давит на грудь.

Здание компании «Одеко» представляет собой административный блок в не слишком престижном районе с низкой арендной платой. Оно спряталось в лабиринте маленьких ателье, шьющих школьную форму, и магазинчиков торговцев сари. Пилот ловко вписывает самолет в узкую улицу. Он идет на посадку, концами крыльев касаясь балконов и опор электрических линий. Воздушная струя валит десятки велосипедов, расставленных по улице. Корова нехотя уступает ему место. Владельцы магазинчиков пытаются удержать разлетающийся товар. Пилот выпускает шасси, которые нежно касаются бетонного покрытия. Господин Нандха идет к своему экскоммуникационному подразделению: Рам Лалли, Прасад, Мукул Дев, Вик.

Самолет замирает. Вокруг все недвижимо, полная тишина, только порывы ветра разносят бумагу и обрывки кинопостеров по узким улочкам. Лают уличные собаки. Моторы затихают, опускается трап. Самолеты подобного типа совершают идеально точную посадку. Садятся еще два из них. Четвертый кружит в воздухе на фоне залитых неоновым светом небоскребов Нью-Варанаси, затем снижается над крышей административного здания и зависает там. В узеньких переулках стоит такой рев, словно в небесах столкнулись две ведические армии. Открывается «брюхо» четвертого самолета, и воздушные совары Бхарата спускаются вниз по канатам. Если смотреть на дисплей на шлеме женщины-пилота, то создается впечатление, что они падают в зияющую пропасть. Специальные фугасные заряды вскрывают крышу, словно консервную банку. Переговариваясь с помощью жестов, совары начинают продвижение внутрь здания.

Господин Нандха следует через «кладбище» велосипедов. Одним прикосновением к правому уху включает хёк, и перед ним над стареньким галантерейным магазинчиком вновь предстает Индра, Повелитель дождя и молний, восседающий на своем вахане – слоне Айравате с четырьмя бивнями. В правой руке он держит ваджру праведного суда. Господин Нандха касается рукой оружия. Три молнии пронзают красное прозрачное тело Индры. Господин Нандха смотрит на небо. Начинается дождь. Он чувствует его на лице. Сыщик Кришны останавливается, стирает капли со лба и с удивлением смотрит на них. В то же мгновение Индра поворачивается, и господин Нандха чувствует, как его пистолет наводится на цель.

Роботы бегут по неосвещенному гали: топот крошечных ножек и клацанье «клешней». Роботы-обезьянки, роботы-кошки, роботы, похожие на бескрылых птиц и длинноногих насекомых… Волна хаотического щелкающего движения выплескивается на улицу. Господин Нандха поднимает пистолет, стреляет… целится… стреляет… целится… стреляет… целится… стреляет… Нарастающие баховские контрапункты сотрясают его слух. Ни одного промаха. Индра наводит на цель уверенно и точно. Роботы подпрыгивают на ходу, врезаются друг в друга, налетают на стены, на двери, а крупные отдельные капли тем временем переходят в настоящий дождь. Господин Нандха продвигается по гали, держа перед собой оружие, с помощью красного лазерного «глаза» безошибочно находящее цель. И вот они взлетают, дымятся, горят в точно направленных импульсах электромагнитного излучения. Роботы-обезьяны пытаются взбираться по кабелям, по журнальным постерам, по металлическим рекламным щитам с рекламой различных марок питьевой воды и языковых школ. Они мечутся в поисках крыш и коммуникационных линий. Индра низвергает их с помощью своей священной молнии. За спиной господина Нандхи агенты министерства, выстроившись в линию, добивают тех, кому удается проникнуть в экскоммуникационную зону. Господин Нандха выключает Баха и поднимает руку.

– Прекратить огонь!

Когда покончено с последними беглецами, силовые линии уже жужжат от перегрузки. Оглянувшись, господин Нандха замечает отвращение на лице Вика, который с трудом справляется с многофункциональной штурмовой винтовкой. Вот то, о чем ты мечтал, думает господин Нандха. Немного настоящей работы. Супервинтовки и фантастическое снаряжение.

Дождь кажется светящимся на фоне света, льющегося из прожекторов, установленных в подбрюшье у зависшего вверху самолета.

– Здесь что-то не то, – тихо произносит господин Нандха, и в то же мгновение муссон обрушивается на Варанаси.

За одну минуту Сыщик Кришны промокает до нитки. Его костюм голубиного цвета пристает к коже. Дождевая вода слепит глаза, он безуспешно пытается протереть их. И только несгибаемый Индра, которого не может испугать никакой муссон, возвышается над молниями, дождем и над трехтысячелетним Каши.

Совары спускаются сквозь крышу, прыгая на рабочие столы, шкафы с документами, упавшие с потолка вентиляторы, идут мимо валяющихся мониторов, чайных чашек и кулеров для воды. Держа оружие наготове, они рыщут по комнатам и помещениям. Здание сейчас представляет собой огромный черный куб в пелене ливня. Дождь каскадами льется в дыры, проделанные штурмующими в крыше. Субадар-майор знаком приказывает соварам делать все возможное, чтобы сохранить улики. И пока они передвигают кубы процессоров и другую электронику, чтобы уберечь от дождя, она вызывает господина Нандху по рации, которая висит у нее на шее. Еще одна мудра – и десант начинает осмотр местности в поисках следов деятельности сарисинов. Молния зловещим светом озаряет лицо женщины-командира. Она слышит, как джаваны из регулярных сил полиции проходят по нижним уровням. Потом жестом приказывает бойцам рассредоточиться. Здесь нет ничего. Какой бы дух ни обитал когда-то в этом месте, он его покинул.

Господин Нандха знаком дает понять своей группе, что работу можно заканчивать.

– Что-то не так? – спрашивает Вик.

Волосы у него прилипли к голове, с носа стекает дождевая вода, а мешковатая одежда обвисает бурдюком. Он поднимает глаза к Индре, который возвышается над хаотическими разноуровневыми крышами Каши.

– Всего лишь приманка. – Господин Нандха поддает ногой крошечный «трупик» робота-уборщика. – В данном случае мы имеем дело не с третьим поколением, прорывающимся на уровень субсарисинов. Все, что здесь произошло, было заранее задумано. Они хотели, чтобы мы все здесь уничтожили. – Он открывает палм. – Всем прекратить огонь…

Но два взвода, действующие с северной и с западной сторон, слишком увлечены охотой за роботами-обезьянами, прыгающими по тюкам с шелком для сари и по рядам школьной формы для девочек. Хозяева лавок и магазинчиков с громкими воплями воздевают руки, так как электромагнитные импульсы стирают информацию из памяти их кассовых аппаратов. Военная форма джаванов приобретает цвет сари, но они бегут по складам с воинственными возгласами за прыгающими и скачущими механизмами, мимо чаукидаров, прячущихся за дверьми с поднятыми от страха руками. Отважные джаваны мчатся вверх по бетонным ступенькам до тех пор, пока последний из роботов не будет уничтожен. Это чем-то напоминает старинную охоту на уток какого-нибудь раджи. В течение нескольких мгновений вспышки лазерного оружия сверкают ярче молний.

Господин Нандха входит в разрушенный офис. Он смотрит на потоки воды, струящиеся на дешевый ковер. Разглядывает дымящихся роботов, разбитые экраны и развороченные столы. Сыщик Кришны с досадой сжимает губы.

– Кто здесь командир?

Шлем субадар-майора открывается и уходит в капюшон ее боевого обмундирования.

– Субадар-майор Каур, сэр.

– Хочу напомнить вам, субадар-майор, что мы находимся на месте преступления.

Звук голосов, топот ног за дверью. Совары задержали маленького, но очень энергичного бенгальца в необъяснимо сухом черном костюме.

– Я требую, чтобы мне разрешили пройти…

– Пропустите его, – приказывает господин Нандха.

Полосы света от прожекторов, проникающие сквозь отверстия в крыше, освещают офис. Бенгалец с ужасом оглядывается по сторонам.

– Что все это значит? – возмущенно восклицает он.

– Позвольте узнать, кто вы такой, сэр? – спрашивает господин Нандха, чувствуя особую неловкость из-за своего насквозь пропитавшегося водой костюма.

– Меня зовут Чакраборти, я адвокат этой компании. Господин Нандха поднимает левую руку. У него на ладони знак министерства. Изображение ладони на ладони.

– Я провожу расследование по поводу противозаконного сокрытия искусственного интеллекта третьего поколения, каковое деяние нарушает положение Раздела 27 Международного соглашения в Лиме, – отвечает господин Нандха.

Бенгалец пристально смотрит на него.

– Ну и шут, – бросает он.

– Сэр, мы находимся на территории «Одеко инкорпорейтед»?

– Находитесь.

– Пожалуйста, прочтите ордер.

Совары возобновляют подачу электроэнергии в здание и подключают временные лампы.

Чакраборти подносит руку господина Нандхи к свету ближайшей лампы.

– Это то, что неофициально именуется приказом об экскоммуникации?

– Он исходит непосредственно от министра юстиции.

– Я буду вынужден подать официальную жалобу и начать судебный процесс по поводу нанесения ущерба.

– Конечно, сэр. Ваш профессиональный долг требует именно такой реакции. Теперь же я прошу вас быть предельно осторожным. Моим агентам еще предстоит проделать определенную работу, а здесь присутствует живое оружие.

Совар устанавливает водонепроницаемое покрытие поверх отверстий в крыше. Джаваны подводят кабели к процессорам. Вик уже находится у терминалов. Его собственная версия «коробки» с аватарами введена в конфигурацию.

– Здесь ничего нет.

– Покажите.

Господин Нандха чувствует у своего плеча Чакраборти. Он глупо ухмыляется, склонившись над Виком, сидящим на корточках у экрана. Вик прокручивает стеки регистров.

– Если здесь когда-либо и было третье поколение, то его уже давно нет, – говорит он. – Но… Эй, посмотрите-ка сюда! Наш друг Вишрам Рэй.

– Сэр, – подает голос Мадхви Прасад, сидящая у другого экрана.

Она пододвигает пару секретарских стульев со сломанными спинками. Господин Нандха усаживается рядом с ней. Носки скрипят у него в туфлях, и он морщится от унижения. Нехорошо проводить главное расследование всей своей жизни в хлопковых, насквозь промокших носках, которые еще и скрипят в придачу. А еще хуже слышать, как прилизанный бенгальский адвокатишко обзывает тебя шутом. Но самое скверное – это на твоей собственной кухне, под твоей собственной крышей, твоей же собственной тещей, давно увядшей сельской вдовой, быть обвиненным в немужественности, в том, что ты жалкий кастрат-хиджра. Но господин Нандха упорно пытается отогнать от себя все унизительные мысли. Обнаженные садху, танцующие сейчас под дождем, переносят значительно большее за во много раз меньшее вознаграждение.

– И на что же такое я гляжу? – спрашивает господин Нандха.

Прасад поворачивает экран так, чтобы ему было удобнее рассматривать изображение.

На снимке солнечное утро на новых гхатах в Патне. Паромы и речные суда сгрудились с краю, на заднем плане группы бизнесменов и рабочих. За ними в лучах яркого солнца сверкают небоскребы нового коммерческого центра. На переднем плане трое улыбающихся людей. Один из них – Жан-Ив Трюдо, вторая – его жена Анджали. Они обнимают девочку-подростка с волосами пшеничного цвета, стоящую между ними. Фотография выглядит как великолепный рекламный снимок. Девочка на голову ниже европейцев, но у нее широкая и радостная улыбка, несмотря на обритый череп, на котором господин Нандха различает тонкие шрамы, свидетельствующие о недавно проведенной операции.

Господин Нандха наклоняется поближе. Изо рта у него идет пар, голубоватый на фоне компьютерного монитора.

– Вот оно. Они хотели, чтобы мы уничтожили это. – Он касается пальцем лица девочки. – Оно еще живо.

39
Кунда Кхадар

На протяжении десяти дней самоходные мины замедленного действия пересекали плоские иссушенные бездождьем земли западного Бхарата. Несмотря на то, что гарнизон авадхов, расквартированный в Кунда Кхадар, бежал под натиском отважных джаванов Бхарата, артиллерийские батареи, расположившиеся вдоль восьмидесятикилометровой линии фронта, выпустили из своих установок около трехсот таких автономных зарядов. Каждый из них несет десятикилограммовый заряд мощной взрывчатки, а по размеру и форме напоминает маленького мускулистого кота. Днем они «спят» в небольших углублениях в земле или даже в засохшем помете, в коровьих «лепешках». Когда же наступает ночь, мины раскрывают антенны, расправляют сложенные металлические «ножки» и начинают скакать по полям вдоль канав – по-кошачьи ловко, по-кошачьи осторожно, находя направление по свету звезд и только им слышному «посвистыванию» глобальной системы навигации. Их пугает свет автомобильных фар. Заметив его, они застывают, рассчитывая на свою рудиментарную хамелеоноподобную мимикрию. Никто их не видит, никто не слышит, хотя «умные» мины и проскальзывают всего в нескольких сантиметрах от тракториста, спящего на своем чарпое. К тому времени когда первый брахман выйдет приветствовать солнце на берегах священного Ганга, они уже преспокойно зароются в песок или повиснут, зацепившись за балки в сумраке храмового потолка, а может, нырнут на самое дно сельского резервуара с водой. Это сарисины уровня 1,4, но их энергетические элементы работают на реакции метана с участием вольфрама. И потому они мчатся по Бхарату от одной кучи коровьего дерьма к другой.

И когда июльским вечером солнце клонится к закату, самоходные мины достигают своей цели. В течение двух ночей они передвигались по городским улицам, пугали кошек, вышедших на охоту, перепрыгивали с крыши на крышу через узкие городские переулки, спускались по стенам. Заряды соединялись по двое, по трое, десятками, дюжинами, превращаясь в рои из пластиковых «лапок» и гибких усиков-антенн, вызывая истошный лай бродячих собак. Но кто же обращает внимание на лай бродячих собак?

В десять тридцать двести двадцать самоходных «умных» мин проникают во все ключевые системы главной электрораспределительной станции «Рэй пауэр» в Аллахабаде и одно временно взрываются. Весь Западный Бхарат от Аллахабада до самой границы остается без электричества. Коммуникационные линии умирают. Командные центры парализованы. Военные пытаются привести в действие дублирующие системы. Наземные спутниковые станции отключаются. Посты противовоздушной обороны переходят на запасное питание. На аварийное подключение уходит три минуты. На восстановление коммуникационных линий и контрольных цепей – еще две. И еще три – на то, чтобы полностью восстановить оборонительную систему Бхарата.

За эти восемь минут сто пятьдесят вертолетов авадхов, поддерживаемые наземными силами, сарисинами, мобильными механизированными группами, продвигаются на пять километров в глубь территории Бхарата. И пока минометные подразделения занимают позиции у пограничных деревень, бронетанковые части движутся при поддержке с воздуха в направлении северной оконечности дамбы. Одновременно с этим две моторизованные дивизии прорывают линию обороны бхаратцев у Ревы и движутся по джабалпурской дороге по направлению к Аллахабаду.

К тому моменту, когда вступают в действие резервные энергетические установки и вновь начинают функционировать все командные и разведывательные системы, на позиции обороняющихся на западе Бхарата уже направлены жерла пушек танков врага. Кроме того, стайки роботов-саперов рыскают по минным полям, а на дамбе Кунда Кхадар уже слышен жуткий свист минометного обстрела. Окруженные со всех сторон, беззащитные перед нападением с воздуха части, обороняющие Аллахабад, во главе с командующим, генералом Джахой, капитулируют. Пять тысяч солдат складывают оружие. Так заканчиваются восемь самых героических минут во всей военной истории авадхов. И самые позорные в истории Бхарата.

К десяти сорока сеть восстановлена. А еще через десять минут палмы уже трезвонят по всему погруженному в пелену дождя Варанаси.

40
Вишрам

По указанию старого Рама Даса прислуга переносит садовую мебель под прикрытие гостеприимного купола Шанкер-Махала. Вишрам идет по лужайке мимо выстроившихся в ряд плетеных стульев. В самом конце сада за маленьким белым столом среди почти непроницаемых потоков муссонного ливня в полном одиночестве сидит его мать, маленькая бледная женщина. Подобно британской вдове, она дождется, пока гроза настигнет ее, но не сдаст позиций. Вишрам помнит ее только такой, на лужайке, за белым столиком, рядом с подругами и с чаем на серебряном подносе. Вишраму дом всегда больше нравился во время дождя, когда создавалось впечатление, что он плывет среди зелени и темных облаков. И тогда его истосковавшиеся по воде призраки возвращались к жизни, и комнаты наполнялись их поскрипыванием и пощелкиванием. В сезон муссона Шанкер-Махал источает аромат старого дерева, сырости и растительного буйства, как будто прихотливые орнаменты на потолке спальни Вишрама вот-вот должны распуститься роскошными невиданными цветами. Сплетенные фигуры на колоннах во время дождя расслабляются и отдыхают.

– Вишрам, птичка моя. Как тебе идет этот костюм.

Поманив одного из слуг пальцем, он приказывает оставить последний садовый стул и не заносить его в дом. Вспышки молний сверкают над деревьями. А за ними свет фар прорезает мрак.

– Мама-джи, – говорит Вишрам, наклонив голову. – Я долго не задержу тебя. Мне нужно знать, где он.

– Кто, дорогой?

– А как ты думаешь?

– Твой отец принадлежит к тем людям, которые очень серьезно относятся к духовной жизни. И если он избрал путь садху, путь уединения, то его выбор следует уважать. Но что тебе от него нужно?

– Ничего, – отвечает Вишрам Рэй. Ему кажется, что мать прячет лукавую улыбку, поднося чашку с «дарджилингом» к губам. Горячий ветер проносится по клумбам. Слышны резкие крики павлинов. – Я просто хочу сообщить ему об одном своем решении.

– Что-то связанное с бизнесом? Ты же знаешь, я никогда не разбиралась в бизнесе, – говорит Мамата Рэй.

– Мама… – произносит Вишрам.

Всю свою жизнь она пыталась заставить всех поверить в этот миф. Простушка Мамата ничего не понимает в бизнесе, не хочет иметь к нему никакого отношения, бизнес – дело мужское, деньги, власть… Не принималось ни одного решения, не делалось ни единой покупки, не осуществлялось никаких инвестиций, не начинались исследования без того, что бы Мамата Рэй не произносила своей сакраментальной фразы о том, что она ничего не понимает в бизнесе. Но тут же звучали вопросы и намеки: а что будет, если… а что, если сделать немного иначе… а не может ли в конечном итоге получиться?.. Вишрам нисколько не сомневался в том, что ее высказанные не слишком уверенным тоном вопросы и послужи ли толчком к разделу «Рэй пауэр» в шекспировском духе. И именно голос его матери благословил Ранджита Рэя на уход от мира.

Вишрам наливает себе чашку ароматного чая. Вкус слишком изыскан для него, но по крайней мере теперь есть чем занять руки. Первое актерское правило. Обязательно найди, чем можно занять руки.

– Я выкупаю долю Рамеша. Я уже назначил экстренное собрание правления.

– Ты говорил с господином Чакраборти…

Глаза его матери подобны свинцовым линзам, отражающим бурное серое небо.

– Я знаю, что такое «Одеко».

– Именно это ты хотел сказать отцу?

– Нет. Я хотел сказать, что у меня в данной ситуации не очень большой выбор, и как мне кажется, я сделал наилучший.

Мамата Рэй ставит чашку на стол и поворачивает ее на блюдце так, что ручка указывает точно влево. Садовники и домашняя прислуга подходят поближе, чувствуя, что что-то намечается. Усиливающейся ветер треплет их тюрбаны.

– Я выступала против раздела компании. Тебя, наверное, удивит подобное признание. Я выступала против из-за тебя, Вишрам, полагая, что ты прокутишь свою долю, пустишь ее на ветер. В этом я не очень отличалась от Говинда. И только отец сохранял веру в тебя. Его всегда так интересовало то, чем ты занимался в своей ужасной Шотландии. Он уважал тебя за мужество иметь собственные убеждения. А они ведь у тебя были и есть, Вишрам. Я говорила, что не разбираюсь в бизнесе, но оказалось, что я не разбиралась в людях, в собственных сыновьях. Впрочем, возможно, я уже слишком стара, чтобы менять точку зрения.

Мамата Рэй поднимает глаза. Вишрам чувствует на лице капли дождя. Он опускает чашку. Чай совсем остыл и очень горек. Слуги забирают сначала посуду, потом уносят стол. Дождевые капли громко стучат по листьям бугенвиллеи.

– Твой отец совершает пуджу в храме Кали в Мирзапуре, – произносит Мамата Рэй. Она идет за слугами, которые переносят садовую мебель. Дождь очень силен, но все же не настолько, чтобы заглушить звук двигателей приближающегося самолета. – Он совершает пуджу по поводу окончания эпохи. Нога Шивы опускается. Танец начинается. Мы отданы богине разрушения.

Когда они достигают восточной веранды, в облаках образуется просвет. Раздается удар грома, а над садом начинает снижаться самолет. Навигационные огни превращают пелену дождя в светящийся занавес. Двигатели переходят в режим снижения, шасси выдвигаются по направлению к траве, подстриженной Рамом Дасом. Слуги и садовники прикрывают глаза руками.

– Ну что ж, и снова ты была права. Я всегда был пижоном и ублюдком, – говорит матери Вишрам и бежит по дождю к самолету, подняв воротник дорогого костюма.

Марианна Фуско машет ему рукой.

Старый Шастри ведет Вишрама и Марианну Фуско по крутым переулкам Мизрапура. Улочки здесь узкие, темные, пахнут мочой и старыми палочками благовоний. Ребятня отстает от них, когда они начинают подниматься вверх от бетонных гхатов. Вишрам бросает взгляд на самолет, оставшийся на берегу реки. Пилот снял шлем, он сидит на песке на почтительном расстоянии от двигателей и курит. Муссон, уже достигший Варанаси, обошел Мизрапур на расстоянии шестидесяти километров к западу. В узких переулках жара концентрируется в нечто почти осязаемое. Мусор поднимается в воздух в резких порывах душного вонючего ветра. Марианна Фуско спокойно идет вверх по ступеням, стараясь не обращать внимания на взгляды юношей и стариков.

Храм Кали представляет собой мраморный постамент, окруженный со всех сторон лавками, торгующими амулетами, гаджрами и изображениями богини, взятыми из громадной базы данных ее образов и отпечатанными на заказ. Кали – главный источник благосостояния этого района Мизрапура, пришедшего в упадок индийского городка, мимо которого давно прошла информационная революция, а он как будто все еще задается вопросом, что же все-таки произошло. Тротуары проходят вдоль омываемых водой мраморных ступе ней, и даже в такое время они полны паломников. Непрерывно звонят колокольчики. Металлические ограждения направляют верующих к гарбхагриха. Корова прыгает вверх и вниз по ступенькам. Видно, как под тощей желтоватой кожей движутся выпуклые ребра.

– Я останусь здесь, – говорит Марианна Фуско. – Кто-то же должен позаботиться и о моих несчастных туфлях.

Вишрам слышит напряжение в ее голосе. Это место ей абсолютно чуждо. Оно сугубо индийское, слишком индийское.

Здесь никому не делают никаких скидок. Все противоречия, странности и дикости Бхарата реализуются тут, в месте любви и поклонения злобному олицетворению первобытной женственности. Черная Кали с гирляндой из голов и устрашающим кровавым мечом. Даже Вишрам чувствует, как все внутри у него сжимается от ощущения суеверного ужаса перед чем-то совершенно чуждым и нечеловеческим, когда он проходит, пригнувшись, под изображениями музыкантов Махавидья – десятью воплощениями мудрости, исходящими из йони черной богини.

Шастри остается с Марианной. Вишрама затягивает в поток паломников, медленно шествующих по лабиринту. Храм низенький, дымный и очень тесный. Вишрам приветствует садху и получает от них тилаки за горсть рупий. Гарбхагриха совсем крошечная – узенькое подобие гроба, где черное изображение с выпученными глазами покоится под кучами цветочных гирлянд. Узкий проход до отказа забит толпой, теснящейся вокруг святыни. Люди пытаются просунуть руки в узкую йоническую щель, чтобы зажечь благовония, совершить возлияния молоком, кровью и окрашенным в красный цвет маслом. Голодная Кали требует семь литров крови каждый день. В таких до определенной степени урбанизированных центрах, как Мирзапур, используют козлиную кровь. Взгляд Вишрама встречается со взглядом богини, который зрит в прошлое, настоящее и будущее, пронзая и рассыпая в прах все иллюзии. Даршан… Человеческий поток несет его дальше. Гром сотрясает храм. Муссон наконец-то пришел на запад. Жара становится невыносимой. Звенят колокола. Паломники распевают гимны.

Вишрам находит отца в черном подземелье без окон. Он едва не спотыкается об него в сплошной темноте. Вишрам протягивает руку, чтобы за что-нибудь ухватиться и не упасть, и тут же отдергивает ее от дверного косяка. Она влажная. Кровь… Весь пол усыпан золой. Когда его глаза немного привыкают к темноте, он видит квадратное углубление в центре помещения. Смасана Кали также является богиней гхатов. И это – место кремации.

Ранджит Рэй сидит, скрестив ноги, среди золы. На нем дхоти садху, накидка и красная тикка Кали. Кожа у него серая от вибхути. Белой священной золой посыпаны его волосы и даже щетина. Вишрам понимает, что перед ним не его отец, а некто, кого часто видишь сидящим перед уличным алтарем или обнаженным, распростершимся у входа в храм. Пришелец из иного мира.

– Отец?..

Ранджит Рэй кивает.

– Вишрам. Садись, садись.

Вишрам оглядывается, но вокруг нет ничего, кроме золы. Наверное, здесь грешно беспокоиться о чистоте костюма. К тому же Вишрам прекрасно понимает, что ему не составит труда приобрести новый, и потому без дальнейших размышлений усаживается рядом с отцом. Раскат грома вновь сотрясает храм. Звонит колокол, молитва паломников становится громче.

– Отец, что ты здесь делаешь?

– Совершаю пуджу по поводу конца эпохи.

– Но это же ужасное место.

– Оно таким и должно быть. Очами веры видишь все по-другому, и мне оно не кажется таким уж ужасным. Оно такое, каким должно быть. Оно соответствует своему предназначению.

– Символике разрушения, отец?

– Преображения. Смерти и возрождения. Колесо поворачивается.

– Я выкупаю долю Рамеша, – сообщает Вишрам. Он уже сидит босой среди пепла умерших. – Это даст мне две трети акций компании и позволит вытеснить Говинда и его западных партнеров. Я ничего у тебя не спрашиваю, я просто ставлю тебя в известность.

Вишрам замечает проблеск старой мирской сметки в глазах у отца.

– Полагаю, ты понимаешь, откуда у меня деньги на это.

– От моего доброго друга Чакраборти.

– Ты знаешь, кто, точнее, что за ним стоит?

– Знаю.

– И сколько же времени ты знал?

– С самого начала. «Одеко» вышла на меня, как только мы приступили к работе над проектом нулевой точки. Чакраборти был предельно прям и высказался о намерениям своей компании без всяких околичностей.

– Но ты же ведь страшно рисковал. Если бы Сыщикам Кришны удалось выйти на след… Что сталось бы с «Рэй пауэр», с ее репутацией, с ее девизом «Сила и совесть», со всем тем, за что ее уважали?

– Не вижу никаких противоречий. Они – живые существа, разумные существа. Мы перед ними в долгу. Мы должны о них заботиться.

– Существа? Ты сказал – «существа»?

– Да, я именно так и сказал. Кажется, существует три сарисина третьего поколения. Безусловно, их субъективные вселенные не обязательно должны перекрываться, хотя, возможно, у них общие стандартные подпрограммы. «Одеко», как я полагаю, – общий канал. По крайней мере для двух из них.

– Чакраборти назвал «Одеко» сарисином «Брахма». На лице у Ранджита Рэя появляется понимающая улыбка.

– Ты когда-либо встречался с «Брахмой»?

– Вишрам, что ты имеешь в виду под словом «встречался»? Я встречался с людьми в официальных костюмах, я беседовал с разными лицами по телефону. Все эти лица могли быть вполне реальными, но могли быть и «Брахмой» – или какими-то его проявлениями. Можно ли в прямом смысле слова встретиться с распределенной сущностью?