Текст книги "Лик Марса. Лунная пехота. Схватка за Европу"

Автор книги: Йен Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Воскресенье, 27 мая.

23:08 по времени гринвичского меридиана.

Станция «Хайнлайн», Марс;

сол 5636-й 10:45 по марсианскому солнечному времени.

– Итак, со связями у тебя все в порядке? – спросил Гарроуэй, втискиваясь в переполненную людьми и экипировкой шлюзовую камеру. – Пора начинать!

– Они готовы есть из моей ладони, майор, – ответила штаб-сержант Островски.

– Тогда заставь их пускать слюни, пока мы не управимся.

– Запросто, – со смехом ответила она.

Гарроуэй вовсе не разделял ее крайнего, граничащего с самонадеянностью оптимизма. На карту было поставлено слишком многое, и слишком многое могло дать осечку.

Островски была облачена в один из штатских скафандров археологов. На груди у нее было написано " ДРУЖИНОВА". Это была ее собственная идея, и Девора Дружинова согласилась помочь. Шлемы бронекостюмов морских пехотинцев при опущенных дисплеях шлемофонов были почти непрозрачными. Скафандры ученых были гораздо легче, а шлемы их, похожие на круглые аквариумы, – прозрачны полностью, если не считать легкого затемнения, отражавшего ультрафиолетовые лучи.

Таким образом, легионеры ООН в марсоходе могли разглядеть, что Островски – в самом деле женщина, причем женщина весьма привлекательная.

А против природы, как сама она сказала Гарроуэю, не попрешь.

Давление в шлюзовой камере сравнялось с наружным, и с потолка замигала красная сигнальная лампа.

– О’кей, общее радиомолчание, – приказал Гарроуэй.

Стены модуля надежно блокировали относительно слабые УВЧ-рации БК, но, как только они выйдут наружу, врагу станет слышно все. Гарроуэй нажал кнопку, отпиравшую люк. Крышка отошла в сторону, и морские пехотинцы ступили на хрусткий золотисто-красный марсианский песок.

Пейзаж снаружи был прекрасен так, что перехватывало дыхание, золото песка под безоблачным, багровым у горизонта и бездонным, ультрамариновым над головами, небом. Все семеро – Гарроуэй, Островски, Кэсвелл, Донателли, Фостер, Джейкоб и Камински – разом покинули шлюз и тут же скрылись за углом модуля, частично заслонявшего обзор из кабины марсохода, стоявшего метрах в пятидесяти от входного люка.

Они уже сделали несколько ходок, вынеся наружу части портативной буровой установки Вестингауза и кое-что еще, тщательно спрятанное среди труб, конденсоров, змеевиков и батарей. Установка была портативной только по названию, весила она полтонны, а на сборку ее требовалось не меньше часа. С ее помощью можно было бурить в песке и вечной мерзлоте скважины глубиной в несколько десятков метров. Достигнув слоя вечной мерзлоты, в дело вступал полый бур с разогретой головкой, и вечная мерзлота под ним таяла, превращаясь в очень жидкую грязь. Большая часть воды тут же испарялась в почти безвоздушной атмосфере. Эти-то испарения и улавливали коллекторы установки, после чего жидкий конденсат из них перекачивался в цистерны.

Именно такие установки сделали возможной крупномасштабную деятельность на Марсе. Кроме питьевой воды, они снабжали людей кислородом и водородом для производства метанового топлива из атмосферного углекислого газа.

В нескольких десятках метров к северу от модуля уже имелась готовая скважина, но на месте пленников всякий принялся бы немедленно бурить следующую, поскольку вода на Марсе имелась лишь в виде льда, любой скважины хватало всего на несколько дней, в зависимости от численности населения модуля, а потому буровые работы не прекращалось ни на день.

Суть была в том, что эта работа не вызовет у охраны подозрений. Через несколько минут Островски покинула остальных и направилась к марсоходу, держа в одной из разведенных в стороны рук кусок белой ткани.

– Эй, на борту! – крикнула она. – Поговорим?

По крайней мере, один из охранников должен был говорить по-английски.

– Оставайтесь в двадцати метрах от машины, – ответили ей на общей частоте с ужасным акцентом. – Что вы хотите?

– Выбраться отсюда, – ответила Островски. – Конечно, не всем, а только женщинам. Интересно, может, мы с вами сможем договориться?

– О чем договориться?

– Никаких договоров, – добавил еще один голос. – У нас – приказ.

– Да ладно вам, – сказала Островски. – Думаете, нашим девчатам очень хочется три месяца сидеть взаперти вместе с этими типами?

– Вы – морская пехота, – отвечал второй голос. – И совсем недавно провели в их компании семь месяцев, пока летели сюда.

– Но там была хотя бы какая-то возможность для уединения! Мы были сами по себе! Слушайте, мы вот что можем придумать. Если вы отвезете нас на «Марс-1», мы можем… ну, не знаю… сделать так, чтобы вы об этом не пожалели, понимаете?

– Вам придется выражаться яснее. Что именно вы хотите сказать?

– О-о, ну… не знаю. – Гарроуэй ясно слышал хитрецу в ее голосе и мог представить себе, как она покачивает бедрами – этого движения скафандр полностью не скроет. – Возможно, у нас бы что-нибудь получилось. Но, ребята, если уж договариваться – не лучше ли говорить наедине? Не хотелось бы… то есть, я хочу сказать, сейчас нас всем слышно, понимаете?

Прочие морские пехотинцы продолжали свою работу, устанавливая опоры и подключая к установке топливные элементы. Островски же продолжала поддразнивать охранников, и Гарроуэй кивнул своим. Кэсвелл, Донателли и Фостер остались на месте, а сам он, с Джейкобом и Камински, полностью скрылись за модулем, где поджидали их камуфляжные пластины бронекостюмов.

БК первою класса мог быть разобран на восемнадцать частей. И одна из них – передняя половина кирасы, цельный кусок брони, защищающий грудь и живот. Ранее морские пехотинцы вынесли вместе с частями буровой установки три таких нагрудника и свалили их, вместе с прочим оборудованием, на твердую ледяную землю.

Скрывшись от взоров охраны, Гарроуэй, Камински и Джейкоб рухнули на песок, разобрав нагрудники. Держа камуфляжные пластины брони перед собой, они неуклюже поползли по песку.

Активный камуфляж представлял собою особое пластиковое покрытие, и для работы ему достаточно было энергии солнечного света или тепла человеческого тела. Вжимаясь животом в песок, Гарроуэй полз, толкаясь ногами, подтягиваясь на локтях и держа кирасу перед собой стоймя, так, что нижний край пластины бороздил песок.

В некотором смысле все это было весьма усовершенствованной моделью очень древнего устройства под названием «щит». Не прилегая к телу, нагрудник блокировал тепловое излучение его собственного костюма. Конечно, внимательный наблюдатель на борту марсохода обязательно заметил бы, что холодный разреженный воздух в некоторых местах заметно теплее, но для этого и предназначен был отвлекающий маневр Островски. Тем временем активно-камуфляжное покрытие кирас надежно укрывало ползущих от визуального наблюдения. Пока Гарроуэй и прочие воздерживались от резких движений, у них была отличная возможность подобраться к марсоходу незамеченными.

– Сколько среди вас женщин? – спросил второй голос.

Беседа продолжалась. Обмен репликами должен был помочь морским пехотинцам следить за происходящим на борту марсохода.

– Пятеро, – отвечала Островски. – Четверо наших и штатская.

– Не знаю, – с сомнением протянул говоривший. – Здесь будет ужасно тесно…

– О-о, это неважно. Вы наверняка что-нибудь придумаете!

В плане оказалось всего два «тонких» места: одно – вполне предсказуемое, а о другом Гарроуэй даже не думал, пока не рухнул на песок и не направился к цели. Первое: ползти пришлось вслепую. Это препятствие было вполне преодолимым – Островски должна была встать в двадцати метрах от люка марсохода; держа ее в поле зрения, как ориентир, ударная группа могла не сбиться с курса. Второе же, непредвиденное препятствие оказалось куда хуже. Гарроуэй совсем забыл о том, как холодна почва марсианской пустыни. Температура воздуха, согласно показаниям дисплея, была минус четырнадцать по Цельсию, но почва – слежавшийся песок и галька – буквально леденила кровь в жилах. Лучшую теплоизоляцию имели подошвы башмаков бронекостюма, а из передней его части земля, казалось, высасывала тепло, как губка впитывает воду. Не прошло и десяти минут, как все тело охватила сильная дрожь. Между тем термостаты БК были выключены – совершенно незачем облегчать работу термосенсорам марсохода… Еще несколько минут – и все трое медленно ползущих морских пехотинцев рискуют как минимум обморозиться.

«Ну какого черта я в это полез?» – подумал Гарроуэй.

Добровольцами в ударную группу вызывались многие… и он, чем дальше, тем больше, убеждался, что с той задачей, которую он взвалил на себя, гораздо лучше справился бы кто-нибудь помоложе, покрепче, с более быстрой реакцией. Сам же он чувствовал себя совсем стариком… и чувство это с приближением цели становилось все сильнее и сильнее.

– Возможно, что и придумаем… – отвечал тем временем собеседник Островски. – Мы должны сниматься отсюда через день-два и, может быть, найдем место и для ваших женщин. Может быть…

– Что ж, ладно, – отвечала Островски. – Я пойду поговорю с девчатами, о’кей?

Островски обещала занять охрану разговором, пока группа захвата не окажется в пределах двадцати метров от цели. Теперь она не торопясь шла обратно к модулю.

Дрожа, как в лихорадке, Гарроуэй свернул к корме марсохода. Там, вместе с радиаторами и энергоустановкой, был расположен двигатель. С этой стороны он со своими может пробежать оставшиеся метры бегом, не будучи засечен тепловыми детекторами… если только сможет подняться с ледяного песка. Сориентировавшись по углу жилого модуля, он осторожно приспустил свой щит – ровно настолько, чтобы взглянуть на марсоход.

Есть! Он смотрел прямо на корму машины. До нее оставалось не больше пятнадцати метров.

Пока ничто не указывало на то, что их засекли. Гарроуэй огляделся в поисках остальных.

Островски была права. После ее ухода ооновцы, если хоть что-то соображают, должны осмотреться и проверить, все ли в порядке, но вряд ли их детекторы засекут троих морских пехотинцев в тепловой завесе их же собственной энергоустановки. С замиранием сердца ждал Гарроуэй какой-либо реакции… и, когда ее не последовало, бросил нагрудник кирасы, поднялся на ноги и рванулся вперед.

Все его тело окоченело так, что бежать он не мог, но все же сумел проковылять оставшиеся метры и привалиться к правому траку марсохода. Он бросил взгляд в сторону модуля, зная, что лейтенант Кинг, наблюдавший за ними, отдает остальным команду приступать к следующему пункту общего плана. Исходя из того, что всех подслушивающих устройств обнаружить не удалось, теперь остальным морским пехотинцам полагалось начать обсуждение плана бегства. На самом деле они не обсуждали ничего серьезного: задачей их было не встревожить охрану, но лишь привлечь ее внимание к радиоприемнику.

А в это время Гарроуэй, Джейкоб и Камински добрались до люка марсохода.

Джейкоб был специалистом по электронике – таким же, каким начинал свою службу Гарроуэй. Повозившись с крышкой, он поднял свое оружие – кусачки и карманный нож – и кивнул в знак того, что все готово. Гарроуэй сжал в руке «рюгер», от души надеясь, что сможет распорядиться им наилучшим образом. Хотя пистолет и был загодя снят с предохранителя, он почти ничего не чувствовал сквозь перчатку и не был уверен, что сможет нажать на спуск.

Подняв другую руку, он просигналил на пальцах, три… два… один…

Загнув последний палец, Гарроуэй ударил по клавише замка аварийного шлюза, и люк немедленно распахнулся. Камински быстро взобрался на крышу, к маленькой тарелке спутниковой антенны, нацеленной почти точно в зенит, и отыскал фиксатор. Поворот, другой – и антенна уже бесцельно, бесполезно смотрит в землю.

Первым в шлюзовую камеру вошел Джейкоб. Ему с Гарроуэем прежде приходилось иметь дело с марсоходами – во время тренировок на Земле и на бортовом тренажере «Полякова». Слева от входа должен был находиться пульт управления. В несколько секунд Джейкоб отыскал его, сорвал панель и по запястье запустил руку в путаницу проводов. Гарроуэй прислонился к краю люка, держа на прицеле внутреннюю дверь камеры. Отключить систему безопасности, не позволявшую открыть оба люка одновременно, было проще простого, для этого требовалось лишь перекусить и замкнуть накоротко четыре провода. Тем не менее, стремительно бегущие секунды показались Гарроуэю вечностью… гальюнники в кабине должны были заподозрить неладное еще в момент открытия внешнего люка.

– Давай, давай, – сказал он, не спуская глаза с люка, ведущего в кабину. – Скорее, твою мать…

– Щас… почти… ни хера не чувствую… в этих перчатках…

С крыши марсохода на песок спрыгнул Камински, держа наготове нож доктора Кейси.

– Есть! – торжествующе завопил Джейкоб.

Одновременно с его криком крышка внутреннего люка распахнулась, и из кабины наружу рванулся поток воздуха. Вслед за пронесшимся мимо вихрем из обрывков бумаги и пластика, пустого футляра от модуля памяти и прочего мусора в проеме показался человек в бронекостюме.

Разрабатывая план, Гарроуэй ставил на то, что, сколько бы ни было солдат в кабине марсохода, большинство их окажется без брони. БК были очень неудобны для долгого ношения, предельно затрудняя такую важную процедуру, как мочеиспускание, либо вынуждая носителя постоянно ходить с неудобным пластиковым катетером. Конечно, кто-то из них всегда в бронекостюме, на случай тревоги… но, если в броне окажутся больше двух человек, план – под угрозой провала.

Человек, появившийся в проеме люка, пошатываясь от легкой контузии, вызванной резкой сменой давления в кабине, поднял к плечу французскую штурмовую винтовку ФА-29. Но Гарроуэй уже был наготове, и его «рюгер» был направлен прямо в забрало шлема ооновца. Он почти непроизвольно сжал пальцы, ничего не чувствуя сквозь перчатку и не услышав ничего, кроме резкого хлопка, но прямо в центре забрала расцвела белая звезда, и солдат, уронив винтовку, повалился назад, схватившись за лицо.

Гарроуэй прыгнул в кабину и едва не упал, столкнувшись с поверженным. Восстановив равновесие, он развернулся влево, окинул взглядом заднюю часть кабины, затем – вправо, к пульту управления…

В кабине оказались еще трое. Все – без скафандров, все – на полу, пальцы с силой вцепились в горла…

– Я на месте! – крикнул он на тактической частоте. – Четверо ликвидированы! Джейкоб, закрывай люк!

– Делаю, майор.

Внутренний люк закрылся через несколько секунд – и все же слишком, слишком поздно. Трое без костюмов уже не двигались, а тот, в скафандре, продолжал зажимать пробоину в забрале ладонями. Опустившись рядом с ним на колени, Гарроуэй попытался оторвать его руки от треснувшего пластика. Несколько стрелок на высокой скорости пробили забрало, оперенные хвосты их торчали из твердого пластика, но воздух сочился прочь из скафандра сквозь мириады тончайших трещин. Снаружи он немедленно остывал; пластик вокруг пробоины уже покрылся слоем изморози. Влага, покрывшая забрало изнутри, кипела, пузырилась в самой крупной из трещин. Индикатор системы жизнеобеспечения, скрытый в специальном отделении на груди скафандра, показывал, что давление внутри – не более четверти от нормы и продолжает падать, а пульс и дыхание человека – угрожающе учащены и неглубоки.

Гарроуэй нащупал ремонтную аптечку своего БК. Если он сможет поставить заплату, то спасет этому человеку жизнь… но для этого придется сначала вытащить стрелки, и тогда давление в скафандре мигом упадет до нуля, даже если удастся не повредить пластик…

Глаза поверженного, едва различимые сквозь затемненный пластик, покрытый изморозью, были полны ужаса и кровоточили. Пока Гарроуэй старался приладить заплаты вокруг пучка стрелок, ооновец схватил его за запястье… и индикаторы его системы жизнеобеспечения вытянулись в ровные линии.

– Все, – сказал Камински.

Гарроуэй вздрогнул от неожиданности: он не заметил, как Камински вошел в кабину. Бой кончился, и теперь он чувствовал, что сам еле жив. Многие годы прошли с тех пор, как ему в последний раз довелось побывать в настоящем бою; он даже успел забыть, насколько это ужасно и отвратительно… В него даже ни разу не выстрелили, но организм был так взвинчен, что теперь, с прекращением притока адреналина в кровь, он еле-еле держался на ногах.

Камински осмотрел тела остальных. Посиневшие лица, кровь из носа, рта, глаз и ушей – все признаки внезапной декомпрессии и удушья.

Далеко не самый приятный способ умереть…

Невероятным усилием Гарроуэй заставил себя двигаться, продолжать работу. Он еще раз осмотрел кабину, чтобы удостовериться, что ни одному из легионеров не удалось уцелеть. Размерами и устройством кабина была почти такой же, как большой туристский трейлер: четыре сиденья и дверь, ведущая в отсек со стенными шкафами, где хранились припасы и топливо, а в носовой части – крохотный коридорчик и место водителя, отгороженное переборкой и оборудованное небольшой консолью связи.

За консолью уже сидел сержант Джейкоб. У ног его распростерлось тело одного из погибших.

– Майор, у нас сегодня счастливый день!

– Почему?

– Скорее всего, они не успели ни с кем связаться!

Приблизившись, Гарроуэй взглянул через плечо сержанта на дисплей. Компьютер был настроен на спутниковый канал; против пункта " КАНАЛ СВЯЗИ" моргала надпись: " ИДЕТ ПОИСК". Над консолью были расположены еще четыре монитора поменьше; один них показывал изображение жилого модуля изнутри, вид из угла отсека и сверху. Сквозь помехи можно было различить лейтенанта Кинга, разговаривающего с еще тремя морскими пехотинцами. Значит, все же пропустили «жучка»… к счастью, он – слишком далеко от стола, чтобы солдаты ООН сумели подслушать их планы…

– Давай посмотрим, сможем ли установить связь, – сказал Гарроуэй.

Пальцы Джейкоба застучали по маске клавиатуры, выстукивая череду команд. Через несколько секунд напротив пункта " КАНАЛ СВЯЗИ" появились сообщение: " УСТАНОВЛЕНА СВЯЗЬ С МАРСКОМСАТ-4" и пустое поле для ввода пароля.

От досады Гарроуэй едва не стукнул кулаком по консоли. Для всех коммуникаций на Марсе, кроме военных, использовался стандартный код доступа, оператору-человеку не нужно было вводить ни единой буквы. Если теперь компьютер запрашивает ввод пароля, значит, кто-то установил парольную защиту… Ему вспомнился Бержерак, подключающий к консоли связи на «Сидонии-1» модуль памяти.

– Попробуй стандартный, – сказал он.

Джейкоб повиновался, и на дисплее появилась новая строка:

ПАРОЛЬ НЕВЕРЕН. ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ:>>

Да, ооновцы сменили коды доступа ко всем линиям связи на Марсе, не только к военным. Впрочем, они и не могли поступить иначе: ключ к успеху любого переворота – это связь. По-видимому, Бержерак с этой бабой, Жубер, решили держать захват базы в секрете, по крайней мере, какое-то время. А единственным средством достигнуть этого было пленение морских пехотинцев и установление контроля над всей связью на планете. Чего они и добились, сменив все коды доступа на собственные.

– Как считаешь, сержант? – спросил Гарроуэй. – Сможешь взломать защиту?

Джейкоб покачал головой:

– Попробовать, конечно, могу… но вы же сами понимаете, сэр. Без «черного хода» или файла с паролями, хранящегося в Сидонии или в Кандоре, я могу здесь двести лет просидеть, перебирая случайные комбинации, и ничего не добиться.

– О’кей. Все же погляди, что тут можно сделать. Вдруг повезет…

– Ага, а как насчет – прямо на Землю улететь на этой штуке?

Однако Джейкоб снова принялся набирать что-то на клавиатуре.

Камински покончил с осмотром тел.

– Вот, сэр. – Он показал пригоршню жетонов. – Я собрал их личные жетоны и все такое.

Молча приняв жетоны, Гарроуэй сунул их в набедренный карман, когда все кончится, передаст Бержераку или еще кому-нибудь из представителей ООН.

Его тревожили несколько соображений, и не в последнюю очередь вот такой грубый, кровавый факт: в случае начала войны он не может точно сказать, начала ли ее ООН, отдав приказ взять в плен морских пехотинцев, или он сам, убив солдат ООН. Его приказ – «защищать научно-исследовательские интересы Америки на планете Марс» – в части допустимых мер противодействия враждебным либо потенциальновраждебным актам со стороны ООН был весьма смутен…

В придачу он только что вел свой отряд в бой и, зная, что в качестве следующего хода им предстоит добраться до ущелья Кандор, пока что представления не имел, как это сделать.

Однако главной его обязанностью остается сообщение о происшедшем командованию, в Пентагон. Он предоставлен сам себе и отрезан от своих так, как ни один офицер до него. Ближайшая помощь – в десятках миллионов миль отсюда. Гарроуэй отлично понимал, что подмоги ждать неоткуда, и действовать ему придется, исходя из того, что имеется в наличии, силами всего-навсего двадцати пяти бойцов. При этом ему было предельно ясно, что от его решений и действий прямо зависит американская политика там, на Земле… не говоря уж о политике ООН. Посему, если существует хоть какой-то способ донести информацию до американских политиков, способ этот нужно найти во что бы то ни стало.

– Майор, – сказал Джейкоб, – так я ничего не добьюсь. Мы отрезаны. Если не найдем пароля…

– Понял. – Гарроуэй секунду поразмыслил. – О’кей. Вы с Камински начинайте обыск. Посмотрим, не осталось ли каких-нибудь полезных для нас записей.

– Это ж, каким тупым надо быть, сэр, чтобы пароли записывать…

– Согласен, дело безнадежное. Но мы должны исчерпать все средства. Пусти-ка меня сюда…

– Слушаю, сэр.

Усевшись в освобожденное Джейкобом кресло, Гарроуэй еще раз взглянул на дисплей. Ионосферы – в земном понимании – на Марсе не было, что ограничивало дальность радиопередач пределами видимости. В оживленных местах, наподобие окрестностей Сидонии, имелось множество микроволновых ретрансляторов, но большей части планеты оставалось лишь полагаться на горстку спутников связи – Созвездие Ареса из пяти низкоорбитальных спутников, плюс один на ареостационарной орбите, постоянно висящий над ущельем Кандор на высоте семнадцати тысяч километров.

Однако для доступа к любому из этих спутников требовались определенные позывные – иными словами, пароли, которые теперь были сменены именно для того, чтобы неавторизованные личности, наподобие него, Гарроуэя, не смогли сделать то, что он собирался сделать сейчас.

Но все-таки могла обнаружиться какая-нибудь альтернатива. Прибыв на орбиту Марса в 2019-м, первая марсианская экспедиция установила ретранслятор на Фобосе, ближайшем спутнике Красной планеты. И, когда американский полковник Джонстон и русский polkovnikРезцов ступили на песчаный реголит ущелья Кандор и развернули свои национальные флаги, их телевизионное изображение и исторические слова были переданы на замершую в ожидании Землю именно через этот ретранслятор. Воспользоваться им можно только тогда, когда Фобос выйдет из-за горизонта, но, с другой стороны, эта небольшая планетка – легкая цель для визуального наведения спутниковой антенны…

Ретранслятор до сих пор находился на своем месте. Гарроуэй знал это и, что еще лучше, знал также коды его активации. В конце концов, его отправили на Марс для обслуживания компьютеров и обеспечения связи, как для морской пехоты, так и для гражданских. Обычно почта на Землю отправлялась через тот или другой ретрансляционный спутник, на случай перегрузки обычного канала входящими-исходящими дублирующий вовсе не помешает. А ретрансляционная станция на Фобосе как раз обеспечивала альтернативный выход в Спейснет.

Первым делом Гарроуэй подключил к дисплею свою «манжету» и запустил написанную Кэтлин программу-дешифровщик. «Манжета» работала исправно – еще одной тревогой меньше. Он принялся быстро набирать команды, создавая запрос на связь и проверяя, работает ли спутниковая антенна марсохода после того, как с ней обошлись столь грубо. Пока все шло хорошо. Следящие системы засекли Фобос всего в пятнадцати градусах над восточным горизонтом, что означало, что спутник шел на закат. Фобос, совершавший оборот вокруг Марса за семь с небольшим часов, был одним из немногих спутников в Солнечной системе, всходивших на западе и садившихся на востоке. Вдобавок двигался он так быстро (почти полградуса в минуту), что его движение было видно невооруженным глазом. До захода спутника у Гарроуэя оставалось около получаса.

Коснувшись красного прямоугольника на пластиковой маске клавиатуры, он отправил на ретранслятор тестовый сигнал. Есть! Есть связь! Теперь – составить сообщение…

О послании со станции «Хайнлайн» прямо на Землю не могло быть и речи. Скорее всего, персонал ООН на Земле отслеживает любые неавторизованные передачи с Марса. Если перехватят, наверняка прервут связь, просто-напросто заглушив частоту. К тому же, в случае перехвата передачи, к станции тут же устремятся войска ООН из Сидонии и Кандора.

То, что собирался предпринять Гарроуэй, было немного более нештатным, чем попытка без разрешения позвонить домой. Ему предстояло проникнуть в Спейснет, электронную сеть, связывающую друг с другом все космические операционные узлы, и через ее главный узел на Международной Космической Станции выйти в Мировую сеть. Сделать это открыто он не мог, но вполне мог втиснуть крохотный пакет данных в рутинный исходящий траффик – «хозяйственные» переговоры между марсианскими и земными компьютерами, время от времени соединявшимися друг с другом, чтобы удостовериться, что все каналы вязи открыты и функционируют. Далее, нельзя было писать открытым текстом и направлять письмо по прямому адресу: на компьютере Сидонии и «Марса-1» вполне могли быть установлены программы, отслеживающие все, адресуемое в центр связи Пентагона, в Вашингтон или в любое другое правительственное либо военное учреждение на Земле или в ее окрестностях. Черт возьми, Бержерак вполне мог настроить следящие программы даже на ключевые слова вроде «Морская пехота», «Ллойд» или «ООН».

Но у Гарроуэя в рукаве был припрятан козырный туз: переписка с Кэтлин по Билевской шифровальной системе. Если ему удастся вставить шифровку – длинную строку чисел – в рутинный траффик, идущий с Марса на Землю, он может адресовать послание так, что оно будет автоматически перенаправлено почтовой службе Спейснета. И Кэтлин обнаружит его, когда в очередной раз будет проверять почту.

Гарроуэю очень не хотелось втягивать в эту историю дочь, но другого выхода не было. В конце концов, в Питтсбурге ей ничто не угрожает…