Текст книги "Лик Марса. Лунная пехота. Схватка за Европу"

Автор книги: Йен Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Йен Дуглас
Лик Марса. Лунная пехота. Схватка за Европу

Лик Марса

ПРОЛОГ

Понедельник, 6 июня 2039 года.

Кабинет председателя

Объединенного комитета начальников штабов, Пентагон;

Вашингтон, округ Колумбия;

9:50 по восточному поясному времени.

– Господи, Си Джей! Ты ведь этого не допустишь!

Генерал Монтгомери Уорхерст прибег разом к двум радикально противоположным стратегиям: он то молил, то бушевал. Чарльз Джордан Грей, пятизвездный адмирал, сидевший перед ним за обширным, сиявшим полировкой дубовым столом, был не только его начальником, но и давним другом. Вместе когда-то ходили в курсантах Военно-морской академии – Уорхерст был в классе 2008 года, а Грей – 2007-го. Получив же назначения в «эту пятиугольную беличью клетку», неизменно ездили друг к другу на все семейные праздники, да и просто так, на барбекю в заднем дворе, а главное – оба совершенно одинаково, с легкой презрительной насмешкой, относились к «белтуэйским политикам». Старинное соперничество ВМФ и морской пехоты было лишь печатью, скрепляющей их дружбу, поводом для грубоватой товарищеской шутки за парочкой пива.

Но погубить Корпус он, Уорхерст, не позволит никому. За Корпус он будет драться до последнего вздоха – хоть с этими политиканами, хоть с Си Джей Греем.

– Эх, Монти… – Грей невесело улыбнулся – Спасаешь свою должность?

– Не смешно Может быть, я и командующий Корпусом морской пехоты Соединенных Штатов, но каждый морпех – в первую очередь боец. И ты, Си Джей, прекрасно знаешь, что за Корпус я не пожалею жизни. А уж в отставку, если б только это помогло Корпусу уцелеть, подал бы сразу же.

Улыбка исчезла с лица Грея.

– Бог ты мой, Монти, я вполне понимаю твои чувства, но…

– Да ну?

Уорхерст махнул рукой в сторону плоского четырехметрового экрана, занимавшего почти всю стену за спиной Грея. Там, высоченными буквами, был воспроизведен документ, вызванный адмиралом на дисплей своей «манжеты». Аккуратные жирные строки, озаглавленные: «HR378637: Единое общевойсковое постановление», словно бы били прямо под ложечку.

– Год за годом «Бе-Бе» стругали нас, как хотели, и резали нам бюджет, пока на нет его не свели, а теперь еще и это…

Уорхерст оборвал фразу. Ему стало трудно дышать, лицо, судя по ощущениям, раскраснелось, пульс молоточками стучал в виски. Личный меди-монитор, будь он включен, давно бы раскалился докрасна. Черт их дери, разве эти «Бе-Бе» – так на пентагоновском арго обозначались «белтуэйские бюрократы» – когда-нибудь упускали случай малость поднять ему, Монтгомери Уорхерсту, кровяное давление?!

А на сей раз они замыслили – ни много ни мало – погубить Корпус. Его Корпус!..

– С этим я ничего не могу поделать. Абсолютно. – Адмирал покачал головой и метнул косой взгляд в сторону большого трехмерного портрета, изображавшего широко улыбающегося человека в штатском. – За этим стоит Арчи, а значит, президент это одобрит.

– Северин – политическая шлюха. Да вдобавок – интернационалист…

– Арчибальд Северин, позволь тебе напомнить, является министром обороны, а стало быть – нашей политической шлюхой. А это означает, что ты, я и прочие начальники штабов находимся в его непосредственном подчинении… и только потом уж – в подчинении Совета национальной безопасности и президента. Они скажут, мы вытянемся по стойке «смирно», гаркнем: «Есть, сэр!» – а политики со всей ее грязью даже не коснемся.

– Си Джей, да в Вашингтоне, куда ни плюнь – везде политика. Включая Пентагон и каждого, кто в нем служит. И ты это понимаешь не хуже, чем я.

– Возможно. Но последнее слово – за неким документом. Конституция – может, слыхал о таком? И документ этот гласит: мы работаем для политиков. Не наоборот.

– Я и не возражаю. Однако это общевойсковое постановление – дело политическое. И ты это понимаешь не хуже меня. А раз так, то существует политический путь борьбы против него.

– Это какой же именно?

– Общественное мнение.

Адмирал издал стон.

– Господи, Монти…

– Прежде этот путь себя оправдывал. Взять хоть Трумэна, столетие назад. Президент Гарри С. Трумэн, бывший офицер-артиллерист ВМФ, сразу после Второй мировой тоже едва не добился упразднения Корпуса морской пехоты, заявив, что в нем нет необходимости.

Однако общественное мнение – мнение американцев, помнивших, что означают Уэйк, Тарава и Иводзима, – защитило Корпус в законодательном порядке, в Законе о национальной безопасности от 1947 года. И это был не первый раз, когда вашингтонские политиканы пытались погубить или расформировать наш Корпус. Только Конгресс предпринимал не менее пяти попыток между 1829-м и 1940-м. И всякий раз общественное мнение так или иначе играло свою роль в спасении Корпуса от лап любителей урезать бюджет.

– Мне это все известно, – сказал адмирал. – И ты наверняка что-то придумал, иначе не скандалил бы тут со мной.

Уорхерст наклонился за бриф-кейсом, поставленным на ворсистый ковер десятью минутами раньше, водрузил его на стол перед Греем, распахнул, коснувшись замковых сенсоров, извлек свой ПАД [1]1
  От PAD (Personal Access Device) – персональное устройство доступа. (Здесь и далее прим. редактора )


[Закрыть]и придвинул его, дисплеем вверх, через стол к адмиралу.

Дисплей включился в ответ на прикосновение Грея к тонкой панели прибора. По мере чтения адмирал хмурился все сильней и сильней.

– Марс? Ты собираешься отправить морских пехотинцев… на Марс?

– Да, Си Джей. Для защиты американских интересов. Точно так же морская пехота защищала интересы Америки по всей нашейпланете.

Коснувшись сенсора «Turn Page» в углу ПАДа, адмирал принялся изучать следующую страницу.

– И насколько же крупная выходит операция?

– Все выкладки по логистике – на пятой странице, – ответил Уорхерст. – Я предлагаю – взвод, двадцать три человека. Плюс штабной элемент – всего выходит тридцать.

Адмирал пролистал еще несколько экранов-страниц.

– Весьма подробно. – Он поднял взгляд на Уорхерста, вопросительно изогнув бровь. – И весьма актуально. Но ты ведь это наверняка не всерьез?..

Потянувшись через стол, Уорхерст ткнул пальцем в один из сенсоров персонального устройства доступа. Некоторое время ПАД обшаривал каналы пентагоновской сети и вскоре вывел на экран за спиной адмирала новое изображение, отчего весь кабинет озарился багровым сиянием. Грей развернулся к экрану вместе с креслом.

Красный песок и охряные камни были повсюду, куда достигал взгляд. Под зловещим темно-розовым небом сгрудились, точно прижавшись друг к другу, несколько гермокуполов. Американский флаг, крохотный символ национального достоинства, по нынешним временам граничащего с дерзостью, беззвучно вился на мачте перед ними. А на горизонте – во множестве миль от базы, но даже издали казавшаяся исполинской – высилась та самая гора. При виде ее Уорхерст тут же вспомнил австралийский Айерс-Рок – столь же монолитный, огромный, багровый в лучах выбеленного, точно охлажденного далью солнца. Поверхность горы была гладко отшлифована песком, первоначальные углы, плоскости и кривые – сглажены ветрами пятисот тысячелетий, и тем не менее основные ее черты до сих пор не оставляли никаких сомнений.

По крайней мере, у большинства. Некоторые – в том числе и те, от чьего мнения так просто не отмахнуться, – еще настаивали на натуральном происхождении Сидонийского Лика, Лика Марса, объявляя его порождением игры теней, слепого случая и неистребимой готовности человечества верить.

Настаивали, несмотря даже на последние сводки с базы Сидония.

– Через пять месяцев, – сказал Уорхерст, – «Коламбус» приблизится к Марсу и доставит свой груз. Согласно Международному коммерческому космическому соглашению, они воспользовались своим правом на пломбированный модуль… но, по данным разведки, среди пассажиров этого модуля находятся пятьдесят солдат второй полубригады LegionEtranger, французского Иностранного легиона, состоящего на службе у ООН. Наших ученых на Марсе – которые, кстати, в отличие от этих солдат, не вооружены – и то меньше.

Адмирал Грей отвернулся от экрана:

– Ты же прекрасно знаешь: наша администрация сейчас борется за само свое существование. И изо всех сил старается избегать обострений в делах с ООН.

– Да. Насчет текущих… тенденций в нашей внешней политике я в курсе.

Тон Уорхерста достаточно хорошо восполнил пропущенный эпитет «унизительных».

– И как же переброска тридцати морских пехотинцев на Марс может поправить положение? Ведь мы – на грани открытой войны.

– Может, поправит… Но, возможно, президенту уже поднадоело кланяться и извиняться всякий раз, когда какому-нибудь грошовому азиатскому или южноамериканскому диктатору вздумается тявкнуть на нас? И, может быть, размещение на Марсе военной силы – для защиты наших интересов; а соглашение, позволь напомнить, нам это позволяет – убедит Женеву пойти на уступки и дать нам малость передохнуть?

Грей коснулся нескольких сенсоров ПАДа, вызвав на дисплей докладную Уорхерста, в то время как настенный экран продолжал демонстрировать снимок американской ксеноархеологической базы посреди холодной и ветреной Сидонийской равнины.

– Х-м-м… И вдобавок все это, по чистой случайности, поднимет авторитет морской пехоты в глазах американского народа?

– Си Джей… А может, американскому народу тоже поднадоело получать пинки от всех этих грошовых, диктаторов?

– Может быть. И, может быть, Конгресс не захочет расформировывать Корпус морской пехоты, в то время как тридцать морпехов летят на Марс защищать наших людей… – Грей холодно, криво улыбнулся. Бог ты мой, они там, в министерстве, навалят полные штаны при виде этой бумаги. – Он покачал головой. – Черт побери, Монти, а может, не стоит заводиться? Может, Арчи и прочие правы, и Корпусу в самом деле пора с почетом в отставку? Военная техника в последнее время уже не та, если ты обратил внимание. Береговые десанты наподобие Инчона или Тавричанки морально устарели. Больше такого не будет – как соблюсти секретность при всех этих следящих спутниках и космических станциях? Или ты хочешь, чтобы Корпус превратился всего лишь в полицейское формирование ВМФ?

– Морская пехота все еще может кое-что такое, чего не могут прочие войска, – Уорхерст надолго опустил взгляд к столешнице. – Но вот что я тебе скажу, Си Джей. Причина, настоящая причина – совершенно нерациональна. У меня, ты знаешь, сын в морской пехоте, Тэд. И его сынишка, Джефф, ему одиннадцать, только вчера подошел ко мне и сказал, что тоже хочет служить в морской пехоте. Как папка и как я… И что я скажу ему, Си Джей, если им удастся погубить Корпус? Как традицию? Вместе с ним они погубят часть нас самих…

Грей вздохнул.

– Тяжело это все, Монти. Ты же знаешь, ООН давит и давит, чтобы свести все национальные вооруженные силы к минимуму…

– О разоружении пусть болит голова у политиков, – ответил Уорхерст. – А меня заботит то, как я буду смотреть в глаза своим сыну и внуку, когда скажу им, что Корпус упраздняется за ненадобностью.

– И размещение взвода морской пехоты на Марсе – чертовски хороший способ показать, что Корпус еще послужит Америке…

– Морская пехота, – ответил Уорхерст, – всегда там, где она нужна.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Среда, 9 мая 2040 года.

Космическое транспортное судно «Поляков»;

в трех днях пути от марсианской орбиты;

15:17 по времени гринвичского меридиана и бортовому времени.

Морским пехотинцам уже приходилось бывать в космосе. 20 февраля 1962 года полковник Корпуса морской пехоты США Джон Гленн стал первым американцем на околоземной орбите, вознесшись ввысь на примитивном «Атласе-Д». Конечно, любой астронавт ВМФ тут же скажет, что первым американцем в космосе девятью месяцами раньше стал Алан Шепард, бывший летчик-испытатель ВМФ США, однако ж его полет – целых пять минут в невесомости – был и кратчайшим в истории космических полетов.

А майор Марк Алан Гарроуэй вовсе не считал себя астронавтом, хотя провел в космосе уже семь месяцев, получал жалованье астронавта и в данный момент наблюдал, как Марс потихоньку уплывает за край главного смотрового иллюминатора рубки. Он был всего-навсего пассажиром – а практически даже просто весьма дорогостоящим грузом – на борту «Полякова», одного из четырех космических транспортов, курсировавших между Землей и Марсом на протяжении последнего десятилетия. Гарроуэй был морским пехотинцем; несение вахт на мостике наравне с тремя корабельными офицерами – двумя русскими и американцем – в этом ничего не меняло. Звание астронавта было прочно зарезервировано для славных парней и девушек из Корпуса астронавтов НАСА и российских Военно-космических сил. В Корпусе же морской пехоты издавна щеголяли тем, что каждый морпех – прежде всего боец, а там, будь он пилотом AV-32, механиком-водителем, электронщиком-компьютерщиком, как Гарроуэй, или хоть самим треклятым командующим всем этим растреклятым корпусом – это уже мелочи.

Это назначение не нравилось Гарроуэю с самого начала, и семь месяцев, проведенных в полете, не улучшили его настроения. Служба быстро сделалась ему неприятна, особенно после того, как Земля превратилась из величественного голубого шара, окутанного облаками, в яркую бело-голубую звездочку. Однообразие полета, день за днем, тяжким грузом давило на нервы, убеждая, что уж теперь наконец-то раз и навсегда, вернувшись домой, он подаст в отставку. С каждой вахтой давний замысел, – свое дело по прокату катеров на Багамах, становился все привлекательнее и привлекательнее. Кэтлин, дочь Гарроуэя, в своих вид-мэйлах частенько упрекала отца – «раскис, стареешь»… Что ж, видимо, она права. Будешь тут глядеть орлом, оттрубив в Корпусе двадцать пять лет и под конец всего-то и выслужив, что билет на Марс, к черту на рога.

В Марсианском экспедиционном отряде морской пехоты, подразделении из тридцати человек – специально сформированном взводе весьма специального назначения – Марк Гарроуэй был вторым по старшинству. Всю операцию спланировал и организовал лично генерал Уорхерст – в последней отчаянной попытке спасти морскую пехоту США от легиона вашингтонских соглашателей. Что ж, может быть, традиция и гласит, что он, Гарроуэй, – прежде всего боец, но сам Гарроуэй себя бойцом отнюдь не считал. Он – простая рабочая лошадка, начинал рядовым специалистом по авиационной электронике. После, когда он остался на сверхсрочную, Корпус оплатил ему окончание прерванного курса в колледже, включая подготовку в Массачусетском технологическом, а после – и в университете Карнеги-Меллон в Питтсбурге, и область его специализации простерлась до сложнейших, часто предельно засекреченных областей – систем связи, роботехники и систем искусственного интеллекта. К тому времени он, конечно же, получил офицерское звание и далее лет десять проработал в секретных программах полудюжины исследовательских центров – от Эбердина, штат Мэриленд, и Сандии в Нью-Мексико до японского города Осака.

Опыт в разработках систем связи и послужил причиной зачисления его в МЭОМП. Официально он подал прошение о зачислении в МЭОМП по собственной инициативе, но попросил его принять участие в операции – ни больше ни меньше, как лично генерал Монтгомери Уорхерст. А просьба командующего Корпусом морской пехоты США, по убеждению Гарроуэя, означала приказ – пусть и вежливо замаскированный.

Главной задачей Гарроуэя был надзор за электронным оборудованием отряда – особенно микрокомпьютерами, управлявшими личной боевой защитой, устройствами связи и стрелковым оружием. Работа, конечно, ответственная и нужная, но на полную занятость все же не тянет. И Гарроуэй определенно давным-давно рехнулся бы от скуки, не будь на нем также обязанностей адъютанта и заместителя полковника Ллойда.

Марс медленно уплывал за край главного смотрового иллюминатора. Гарроуэй до сих пор не смог привыкнуть к этой планете, далекой, совершенно чужой. Сейчас иной мир был больше всего похож на маленький, сильно изъеденный какой-нибудь растительной хворью апельсин со шкуркой охряного цвета, покрытой бурыми и серыми пятнами. Ледяная шапка вокруг северного полюса ослепительно сверкала в солнечных лучах. А вон то багрово-черное пятно вдоль экватора – скорее всего Валлес Маринерис… Несмотря на целый год изучения ареографии, Гарроуэй не смог узнать больше ничего, кроме полярной шапки да трех темных пятнышек вулканов Тарсис.

Медленное вращение «Полякова» скрыло планету за краем иллюминатора, и разглядывать стало нечего – снова лишь звезды да пустота…

Капитан Джошуа Райнер, сидевший слева, вдруг хлопнул по одному из дисплеев своей рабочей станции – такими раздраженными шлепками обычно пытаются привести в чувство внезапно забарахлившую деликатную электронику.

– Эй, Гарроуэй!

– Да?

– Неполадки с камерой шестьдесят два. Нет изображения. – Райнер попробовал увеличить громкость. – Звука тоже нет.

– Она включена?

– Ну да. Если верить приборам… Наверное, контакт где-то отошел.

Гарроуэй хмыкнул. Все неполадки в электронике всегда сваливают на «отошедший контакт», даже если вся система монолитна, без единого проводка. Развернув свое кресло, он заглянул через плечо Джошуа и убедился, что камера действительно включена, но ни звука, ни изображения нет.

– Ага, ясно.

Дисплей исправно принимал сигнал с камеры, однако был совершенно темным. А звук, похоже, просто выключен.

– Штормовой погреб, – сказал Райнер, имея в виду местоположение камеры. – С ней уже бывало так несколько раз. Видимо, ничего серьезного, однако неполадка должна быть задокументирована, понимаешь?

– Я бы не обращал внимания, – Гарроуэй принял прежнюю позу. Он был абсолютно уверен, что знает причину отказа камеры. – Посмотрим, не заработает ли сама собой.

– Э-э… Беда в том, что скоро туда прибудет старина Джей-Эй-Эль.

– Что? Зачем? Когда?

– У него там по распорядку… сейчас гляну. – Райнер вызвал на один из дисплеев дневное расписание. – А, вот. Пятнадцать тридцать, ГМВЗ, взводные учения, упражнения в сборке стрелкового оружия.

– А, черт!

Гарроуэй взглянул на ближайшее табло. Он сам неделю назад готовил это расписание, но совсем забыл, что эти учения назначены на сегодня.

– Вот-вот. И кто знает, не потребуется ли ему видеозапись этих учений.

– Ага, роджер. [2]2
  «Роджер» на радиожаргоне – «понял, принял».


[Закрыть]– Гарроуэй отодвинулся от своей консоли. – Схожу-ка туда сейчас в таком случае. Прикроешь меня здесь, если что?

– Без вопросов.

Пересекши рубку, Гарроуэй пригнулся и выбрался сквозь раскрытый люк в коридор, ведший к транспортным капсулам. Двигался он осторожно: здесь, на уровне рубки, искусственная гравитация, обеспечиваемая вращением корабля, составляла всего две десятых от земной, и любое неосторожное движение грозило труднопредсказуемыми последствиями.

«Джей-Эй-Эль» было пренебрежительным прозвищем полковника Джеймса Эндрю Ллойда, командующего МЭОМП. Прозвище, естественно, было неофициальным и использовалось только в отсутствие полковника: Ллойд был ярым ревнителем устава и строя. А уж эти его учения придали ему в глазах команды транспорта славу и вовсе дурного толка. Астронавты в присутствии Гарроуэя частенько гадали, какую практическую пользу могут принести упражнения по сборке-разборке оружия в невесомости. Получалось, что никакой: ведь морским пехотинцам предстояло свершать свои ратные подвиги на Марсе, при гравитации в одну треть земной, на которую, собственно, и настроены их М-29.

Официально власти у Ллойда на борту транспорта было не больше, чем у любого другого морского пехотинца либо гражданского ученого. Командовала кораблем polkovnik [3]3
  В оригинале автор использует русское слово, написанное латиницей (по-английски полковник – the Colonel). В переводе, чтобы сохранить авторский замысел, мы решили поступить аналогичным образом…


[Закрыть]Наталья Филатинова, и именно она устанавливала порядки для своих подчиненных. Однако старине Джей-Эй-Эль определенно не понравится факт использования штормового погреба для… неуставныхзанятий.

Гарроуэй нажал клавишу вызова транспортной капсулы на переборке между двумя шлюзами. Через несколько секунд раздался глухой удар и шипение, после чего герметическая крышка люка отошла в сторону.

Из капсулы выбрался высокий темнокожий человек с усиками, облаченный в синий комбинезон с двумя нашивками на левом плече за «вылетанные» миссии: голубой флаг ООН и круглая эмблема – меч на фоне Марса и буквы ONU:AE.

Organisation des Nations Unites: Armee de l’Espace. Космические войска ООН…

– Мсье колонель Бержерак… – Гарроуэй посторонился, уступая дорогу.

– Привет, майор. – Английский полковника был безупречен, а взгляд – холоден. – Вверх или вниз?

– Вверх, мсье.

– О? – Полковник склонил голову, вопросительно приподняв бровь.

– Неполадки в электронике. Ничего серьезного.

Внутренне радуясь тому, что француз не стал далее задавать вопросы, Гарроуэй нырнул в люк, ведущий в транспортную капсулу, нажал клавишу, закрывая за собой шлюз, и поехал вверх по одному из трех двухсотметровых «лучей» «Полякова».

Бержерак ему не нравился – за вечную холодность в общении и явную неприязнь к американцам, подхлестываемую состоянием холодной войны между Соединенными Штатами и ООН. По данным разведки, Бержерак и три его офицера везли на Марс некие запечатанные пакеты с приказами для уже находящихся там войск ООН. Гарроуэй склонен был верить этому. Весь вид француза говорил о том, что он таит в себе какой-то мрачный секрет и секрет этот явно доставляет ему удовольствие.

Капсула поднималась все выше и выше, и Гарроуэй ощутил легкое головокружение. Иллюминаторов в капсуле не было, и визуально наблюдать подъем он не мог, однако чувствовал, что искусственная гравитация почти исчезла. «Поляков» имел форму трехлопастного пропеллера на тонкой оси. «Лопасти» несущих конструкций соединяли между собой герметические модули – жилые, лабораторные и рубку. Один оборот оси за сорок пять секунд обеспечивал искусственное притяжение в 0,38g – такое же, как на поверхности Марса. А на обратном пути вращение будет постепенно ускорено до двух оборотов в минуту, обеспечивая 0,9g и позволяя пассажирам, направляющимся на Землю, постепенно привыкать к земной гравитации.

Здесь, на центральной оси, были расположены модули жизнеобеспечения, резервуары с топливом, воздухом и водой, стыковочные узлы для шаттлов и, на самом ее конце, в пятистах метрах от всего прочего – корабельный реактор мощностью в 50 мегаватт.

Штормовой погреб «Полякова» из-за слишком большой массы также располагался в центральной части, неподалеку от стыковочных узлов, главного транспортного узла и главного шлюза. Официальное его название – герметический модуль высшей защиты или ГМВЗ – в обиходе употреблялось редко. Обычно он назывался попросту «штормовым погребом» – и на то имелись причины, хотя, согласно центробежной гравитации «Полякова», это был, скорее, не «погреб», а «чердак». Конечно, опасность солнечных вспышек из-за их редкости была не столь уж велика, однако, когда какое-нибудь пятнышко на поверхности Солнца вдруг засияет в пять-десять раз ярче, выплевывая в космос дозу смертельно жесткого излучения, корабль, застигнутый в пути, строго ограниченный запасами топлива и законами физики орбитальных перелетов, не может повернуть назад и укрыться в порту или хотя бы уклониться. Штормовой погреб был единственным достаточно просторным и в то же время защищенным помещением на борту, чтобы дать шанс на спасение команде и пассажирам корабля, застигнутого в пути солнечной вспышкой.

А кроме того, располагался он достаточно далеко от переполненных жилых модулей, чтобы обеспечить наиболее нуждающимся толику драгоценного уединения…

«Штормовой погреб»,

космическое транспортное судно «Поляков»;

15:’24 по времени гринвичского меридиана.

Секс в невесомости был прекрасен, хотя и гораздо более утомителен, чем его привычное, скованное гравитацией воплощение. Отсутствие «верха» и «низа», медленное вращение в легком тумане из капелек пота придавало этому древнейшему из развлечений неожиданную экзотическую новизну.

Дэвид Александер осторожно подался назад, чтобы лучше видеть лицо своей прекрасной партнерши, обрамленное золотистым нимбом волос, свободно паривших в воздухе, и вновь ощутил легкий укол совести. Александер был женат, но не на этой женщине. Да, чтобы капитулировать даже перед столь великим соблазном, ему потребовалось очень долгое одиночество, приправленное горькими размышлениями о том, что его брак с Лианой давно уже стал браком лишь по названию. А Мирей Жубер была женщиной не только прекрасной, но и разумной, и, в силу свойственных европейцам воззрений, не видела ничего особенного в том, что два взрослых человека – неважно, семейных или холостых – развлечения ради сойдутся в одной постели.

MireilleЖубер… Имя ее оказалось трудным – и в то же время очень приятным «на вкус». Ей пришлось научить Александера произносить свое имя правильно – получалось нечто наподобие дружеского оклика: «Мир, эй!»…

Александер покосился на груду одежды, парившую в воздухе в нескольких метрах от них, и с удовольствием вспомнил, с каким яростным нетерпением француженка сорвала с себя комбинезон с двумя нашивками на рукавах – голубым флагом ООН и круглой, изображавшей Сидонииский Лик. Сейчас он как раз мог различить надпись, вышитую по ободку последней: Expedition Xenoarcheologique de l’Organisation des Nations Unies.

Брови Александера сдвинулись. Кое-кто назвал бы их связь предательством. А и хрен с ними! Мирей Жубер – его коллега, летит на Марс, чтобы возглавить Археологическую наблюдательную группу ООН, состоящую из нескольких человек, отправленных Женевой для надзора за открытиями и раскопками, проводимыми США в Сидонии.

На политику Александеру всегда было плевать, и известие об отправке на Марс войск ООН – или, к примеру, морской пехоты – вызвало лишь удивление: насколько же глупы эти бюрократы, отправляющие в космос солдат и не понимающие, что от ученых было бы гораздо больше пользы. Сам он, например, намерен работать в тесном контакте с коллегами из ООН, невзирая ни на какую межнациональную вражду. Официально группа ооновцев не имела на Марсе никакой власти, хотя их рапорты вполне бы могли оказать давление на американские агентства и учреждения, финансирующие экспедицию, со стороны политиков. Впрочем, Планетарную научную группу из тридцати с чем-то русских и американских ученых возглавлял доктор Джейсон Грейвс, ареолог. С ним Александеру доводилось работать прежде, и этот человек вряд ли станет цепляться к его связи с Жубер. А уж сама Мирей, похоже, и вовсе не видит в их отношениях ничего предосудительного…

Александер начал осторожно высвобождаться из объятий спящей женщины, но от неосторожного толчка оба медленно поплыли к переборке, и она приоткрыла глаза.

– М-м-м… хочешь еще?

Длинные обнаженные ноги ее, сомкнутые на его бедрах, напряглись, и это придало истощенному, казалось бы, Александеру новые силы.

– А время у нас есть?

–  Quelle heure est-il?

Александер, уже понимавший кое-что по-французски (Мирей научила), взглянул на дисплей своей «манжеты».

– Ух ты! Почти пятнадцать тридцать!

(Бортовое время измерялось, согласно военным и общеевропейским стандартам, по двадцатичетырехчасовой шкале.)

– О… в шестнадцать у меня с Ла Саллем просмотр планов раскопок…

Александер вздохнул:

– Тогда, видимо, пора расстыковываться.

По причинам самоочевидным секс в невесомости многое заимствовал из терминологии космического пилотажа. «Стыковка», «шлюзование» и тому подобные – были излюбленными.

Притянув его ближе, Мирей пощекотала языком его ухо и призывно шевельнула бедрами навстречу.

– О, у нас еще столько времени…

Застонав от наслаждения, Александер отдался на волю теплой волны вожделения. Он чувствовал себя совсем неуклюжим по сравнению с Жубер – даже после пяти раз… или шести? Помнится, в первый раз им и вовсе пришлось пристегнуться друг к другу грузовым ремнем на «липучке» – ведь любое действие равно противодействию, и в невесомости малейшее неосторожное движение может привести к «расстыковке».

Однако Жубер в этой области оказалась настоящей мастерицей. Либо достигла этого путем очень долгой практики, либо чертовски легко обучалась. Ноги ее крепко держали бедра Александера, а колени и бедра работали, как у первоклассной наездницы…

Придя в движение, они вновь начали медленно вращаться в воздухе, в облаке любовного пота. Лениво протянув руку, Александер ухватился за ручку грузового контейнера и остановил вращение. Пространство на борту транспорта было одной из величайших ценностей. Большую часть шестиугольного помещения «погреба» занимали контейнеры, прикрепленные ко всем доступным поверхностям тросами и грузовыми ремнями. При необходимости сюда могли втиснуться пять-шесть десятков человек – в невесомости гермомодули обеспечивали куда большую вместительность, чем пространства того же объема на Земле, – но теснота была бы ужасающей. Никаких иллюминаторов здесь, конечно же, не было – они существенно снизили бы защищенность «погреба». А Александеру частенько хотелось взглянуть в космос во время одного из таких свиданий…

Где-то поблизости лязгнул металл.

Александер резко отстранился от Жубер. Сердце его сжалось от неожиданности. На транспорте всегда было шумно, особенно здесь, в модулях, где непрерывно гудели роторы, обеспечивавшие их вращение, а эффекты неравномерного нагрева Солнцем центральной несущей конструкции превращали этот гул в нечто наподобие отдаленных раскатов грома. Но все эти звуки были приглушенными – на борту поддерживалось низкое давление, а воздух в таких условиях передает звук плохо. Лязг же прозвучал совсем близко… и очень громко.

И означать он мог только одно: транспортная капсула, пристыковалась к шлюзу модуля.

Вот черт!

– Мирей, кто-то идет! – прошипел Александер, высвобождаясь из объятий. – Быстро, одеваемся!

Поздно. Крышка люка, ведшего из шлюзового отсека в «погреб», уже отъезжала внутрь. Александер узнал тощую, долговязую фигуру майора Гарроуэя – тот присел в проеме, придерживая крышку люка, но демонстративно отвернувшись.

– Если там кто-то приводит в порядок экипировку, – громко сказал Гарроуэй в пространство, – то у них есть две минуты до прибытия на место взводных учений полковника Ллойда, лейтенанта Кинга и двадцати шести морских пехотинцев!

– Ясно! – заорал в ответ Александер. – Уже уходим!

Гарроуэй захлопнул люк, и они снова остались наедине… по крайней мере, еще на пару минут. Оба принялись лихорадочно одеваться. Футболкой Александера был тщательно обернут объектив камеры номер шестьдесят два, закрепленной на переборке в углу, и он решил оставить ее на месте, пока оба не оденутся.

Он шумно втянул воздух сквозь заложенные ноздри:

– Как ты думаешь? Сильно здесь пахнет?

«Поляков» был самым новым из четырех транспортов «Земля-Марс», 2037 года сборки, однако его тесные модули за два рейса успели впитать в себя множество режущих нос запахов. К счастью, семь месяцев полета притупили обоняние Александера настолько, что теперь он почти ничего не замечал, а хронический насморк довершил дело.

Но, несмотря на все это, он различал тяжелый мускусный аромат, повисший в разогревшемся воздухе, запах пота и любовной страсти.