Текст книги "Собачьи кости под дубом (СИ)"
Автор книги: Язык Чернильный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Что он хочет?
Ты не знаешь, а если узнаешь, то не поймешь. Ты далека от этого. Глупая, очень глупая и несчастная Марго. Ты ограничена, мало знаешь, чтобы правильно принять все, что он скажет. Для тебя он монстр, также как и для остальных. Хватит притворяться, хватит обманывать саму себя. Тебе не избежать своей участи. Ты лишь одна из многих, не смей ни на что надеяться. Плохая или хорошая актриса? Ты вжилась в роль, слишком, ты перегибаешь палку, милая, ты уже не отличаешь правду от собственных фантазий. Ты заигралась. Прекращай свои жалкие попытки. Ты начиталась глупых романов. Он – псих, чертов псих! Слышишь меня?! Тебе следовало бы искать выход, пытаться спасти хотя бы то, что от тебя осталось. Но что же ты делаешь? Что что что что?.. Это глупо! Это неправильно! Марго, очнись! Дыши, милая, дыши... Это жизнь, здесь все по-другому, понимаешь? Ты должна бороться за себя, ему уже не помочь, ему и не нужна твоя помощь. Неужели, ты думаешь, что сможешь добраться до его души? А есть ли у него душа, Марго? Думаешь, что сможешь заставить его раскаяться? Как наивно!
Что за отвратительное желание все изменить? Откуда оно у тебя? От отца? Ты поступаешь как он, Марго, просто ты пока всего лишь пытаешься, только учишься, но у тебя большой потенциал, милая. Наберись опыта, твой отец вынуждает людей подчиняться ему, попроси его об уроке, если выберешься. У тебя все получится, ты все сможешь.
Марго ответь мне на вопрос: ты действительно считаешь, что он не причинит тебе вреда?
Бедная Марго, чувствует себя униженной, так противно, так больно. Хочется исчезнуть, сбежать, спрятаться, все, что угодно, лишь бы больше не быть тут.
Тяжело, тебе тяжело, остальным тяжело. Всем очень тяжело...
Злость.
Ты злишься, ужасно злишься. Но на кого? На себя? На него? На кого?! Найди ответ, хоть раз в жизни. Тебя всю трясет, бедняжка.
Ты все портишь!
Он не обидит тебя, пока не придет время, но тебе не будет больно. Ты ничего не почувствуешь...
Твое сердце рвется – тебе хочется растерзать свое тело. Но это не правильно, Марго, это плохо. Ты должна защищаться, береги себя, ведь нет в мире девушки как ты.
Давай, ну же, скажи, что он совершает преступление. Упрекни его. Пообещай правосудия! Просто попробуй... Тебе станет легче...
Но помни, милая, что закон для него ничто, писанина, набор букв. Ты знаешь это, ты сама в этом убедилась. Ты не так глупа, как кажешься. Разве нет?
***
Здесь душно, практически невозможно дышать. Столько людей, столько шума. Эти странные запахи в воздухе, смесь взмокших человеческих тел и алкоголя. Отвратительно. Просто ужасно. Но Марго нравится, она, кажется, выглядит счастливой. И ничего страшного, что Ричарду приходится прикрывать нос рукой, лишь бы хоть чуть-чуть перевести дыхание. Это невозможно терпеть. Неоновый свет слепит глаза, а музыка, слишком громкая, отдается ударами в груди. Не слышно даже собственных мыслей. А Бёрг веселится, смеется, кокетливо улыбаясь. Сколько она выпила? Глоток за глотком и вот – в ее крови слишком много алкоголя. Она привела своего единственного друга в плохое место, Марго поставила его в ужасное положение. Маяковски хотел отказаться, он не привык к таким заведениям. Он бы предложил сходить в театр, но Бёрг хочет танцевать, Бёрг хочет развлечься. И эта девушка так просила его составить ей компанию, так просила не отказываться, Ричарду было просто стыдно. Кем он будет, если обидит ее отказом?
Теперь Маяковски здесь, морщится от презрения к каждому, но еще больше к Марго. Он злится на нее, злится за то, что просто не может уйти. Ричард не пьет, вообще не пьет, никогда. И от этого только хуже, потому что нетрезвая Бёрг ничего не замечает, в отличие от Маяковски. Абсолютно все вокруг давит, он, словно попал в капкан. Он привязан, не буквально конечно, но он обещался отвезти Марго домой.
Эта девчонка никак не найдет себе место, она все не прекратит свои попытки заставить Ричарда хоть немного выпить. Безуспешно. Она даже придумала поиграть в какую-то дурацкую игру. Упертая до невозможности. "Давай так, выбираем: правда, или действие. Если правда – я задаю тебе вопрос, любой. Не отвечаешь – пьешь. С действием так же. Не выполняешь – пьешь. Количество выпивки напрямую зависит от сложности вопроса или действия. По рукам?" – её голос глухой, его тяжело различить в этом шуме.
Зачем он только согласился на это? Маяковски посчитал, что это на какое-то время утихомирит девушку, но Марго постоянно выбирала действие, а Ричард – правду. В итоге, все стало хуже. Бёрг теперь неугомонно вытворяла по какой-нибудь мелочи, иногда привнося в них что-то свое. Страшный сон наяву, Маяковски в этот вечер поседел на полголовы раньше нужного срока.
Мужчина заметил, что у Марго есть какие-то проблемы по части алкоголя. Она пила, пила и пила, пила и пила, и никак ее нельзя было остановить. Ричард пытался уговорить Бёрг уйти, честно пытался, но не силой же её выводить... а вопросы ее, с каждой рюмкой выпитой водки (если и играть, то играть по-взрослому) становились все глупее, нахальнее и пошлее.
– Кем ты мечтал стать в детстве?
– Художником.
– Почему же не стал?
– Это уже второй вопрос, сейчас должна быть моя очередь.
– Точно, я пью штрафной.
– Это не обязательно, остановись.
Но Марго с невероятной жадностью осушала рюмку за рюмкой. Она уже не так симпатична ему, как раньше. Все что он сейчас чувствует к Бёрг – отвращение. Девушка снова выбирает действие. Чего она добивается? Не имеет значения, потому что Маяковски все равно отправляет её в уборную, хотя бы под предлогом игры, заставить Марго умыться. Мужчина больше не может смотреть на её раскрасневшееся и припухшее лицо, не может больше находится рядом и чувствовать запах алкоголя, каждый раз, когда она начинает говорить.
Ричарду скучно, он чувствует усталость. Он разглядывает каждого человека, который находится в ночном клубе. Все одинаковы, все такие же, как и Бёрг. Пьяные, чем-то схожие со стадом баранов, люди жмутся друг к другу, превращаются в единую толпу. И уже не различают своих и чужих, где каждый друг другу знаком, каждый друг и собутыльник. И каждый, кто пытается отделиться, уйти, автоматически становится объектом для повышенного внимания. Не нравится наша компания, так зачем ты вообще приходил? Готовьтесь к тому, что злость и безумство толпы будут направлены против вас. В горле встает ком, появляется чувство тошноты, которое только растет и растет с каждой минутой пребывания здесь. Чувство ужасное, но становится легче, когда взгляд Маяковски находит одну девушку. Она стоит в противоположном конце зала, прислонившись спиной к стене, как-то испуганно оглядывая все вокруг. Красные неоновые блики падают ей на лицо, она здесь явно не в своей тарелке, как и Ричард. Мужчина замечает, как она ежится, словно боится окружающей ее сейчас агрессии.
Марго возникает так же неожиданно, как и исчезает.
– Теперь я загадываю.
– Правда.
– Хватит, ты постоянно выбираешь правду. Хоть раз сделай что-нибудь.
– Я...
– Давай же...
– Хорошо, действие.
– Видишь там девушку? Ей на вид лет... шестнадцать-семнадцать?
Рука Бёрг указывает на ту самую девочку, которую Маяковски рассматривал несколько секунд назад. Она действительно выглядит юной, Ричард не сразу обратил на это внимание. Девчонка уже не стояла в одиночестве, ее окружила группа из двух девушек и одного юноши. Марго хихикнула, когда Маяковски, как-то странно посмотрев на Бёрг, спросил:
– К чему ты клонишь?
– Поцелуй ее.
– Не понимаю... зачем?
– Это немного опасно. Что если ей даже нет шестнадцати? Это же маленькое преступление!
– Если ей даже шестнадцати нет, как она вообще сюда попала?
– Ты ничего не знаешь о девочках подростках.
Ричард хмурится и качает головой. Марго перебрала, с нее уже хватит, похоже, придется звонить её отцу...
– Мне кажется нам пора, ты достаточно пьяна.
– Я никуда не пойду, пока ты не закончишь игру. Только прикоснись ко мне, и я начну кричать! Ты можешь просто выпить и все...
На губах Бёрг появляется глупая усмешка. Она вообще не понимает что происходит. Маяковски никогда никого так не ненавидел, как Марго в эту ночь. Она толкает его нарушить закон. Маленькая дурочка думает, что это весело. Что ж, впредь будет осторожнее, загадывая желания в темноте. Бёрг же не думала, что Ричард сделает это. Сделает, только и, думая о том, что прикончит её когда-нибудь голыми руками, порвет на части.
Рука непроизвольно тянется к выпивке, девушка, о которой говорила Марго, тем временем немного развеселилась, не стояла в стороне, немного скованно, неуверенно она танцевала. Маяковски почувствовал, как внутри что-то напряглось. В толпе, чрез которую Ричарду пришлось пробираться, и без того было душно, дыхание сбилось. Воздух был горячим, обжигал легкие. Девчонка стояла спиной к Маяковски, она даже не подозревала, что он остановился сзади. Глубокий вдох, тяжелая ладонь ложится на острое плечо девушки. Он рывком разворачивает ее и, притянув к себе, целует. Каждое движение – резкое, спешное.
Ричард хочет, чтобы это все скорее закончилось. Ему стыдно. Эта девушка действительно выглядит слишком юной – совсем еще ребенок. Он никогда ее больше не увидит, не вспомнит даже об этом случае. Но она, возможно, не забудет... Что если она завтра утром напишет заявление в полицию о "сексуальном домогательстве"? Ричард же ничего не сможет сделать в свою защиту, никакие адвокаты его не спасут.
Мужчина отстраняется.
Её удивленный взгляд и легкий привкус алкоголя на губах Маяковски. Она не так много выпила, от того и смотрит с таким непониманием – трезво, не затуманено. Ладони Ричарда все еще на ее лице и он успевает за эти считанные секунды рассмотреть незнакомку. Она настоящая. Небо и земля, если сравнивать с Марго. Косметики практически не было, блеск для губ – единственное, что Маяковски заметил, и то уже почти стерся. Её губы и без того были яркие – естественный алый, который стал только ярче и привлекательнее после поцелуя. Еле заметный шрам над левой бровью – она маленькая, совсем маленькая. Мужчине даже становится боязно – не обидел ли он её? Но это чарующее создание как-то смущенно улыбается. Она настолько естественна... Ричард, пятясь назад, улыбается ей в ответ и прикладывает палец к губам, в немой мольбе о молчании. Девчонка кивает и шепчет: "Никто не узнает, никто". Маяковски не слышит, но понимает это по движениям её губ. Умная девочка.
Марго ушла, обиделась должно быть. Быть может... даже расплакалась. Пьяная она не такая сдержанная, как обычно, говори и делает все, что думает. Маяковски становится даже как-то легче, словно с него сняли тяжелый груз ответственности. Возможно, его завтра уволят, но оно и к лучшему. Должен же когда-нибудь закончиться этот балаган.
Выйдя из заведения, он снова встретил ту девушку. Беззащитная, она ждала кого-то приобняв себя за плечи, и тихо всхлипывала. Что-то в душе у Ричарда надорвалось. Маленькая, хрупкая и чем-то расстроенная. Она тронула его до глубины души.
– Эй, – Неуверенно сделав шаг в сторону девочки, Маяковски, приблизившись к ней, накрыл ладонью её запястье. – Что-то случилось? – Голос мужчины дрогнул.
Девушка подняла взгляд на Ричарда и отрицательно покачала головой, принявшись вытирать слезы, размазывая тушь под глазами.
– Все в порядке, спасибо, – Глубоко вдыхая и выдыхая, девочка пыталась восстановить дыхание.
Маяковски не поверил, он вглядывался в лицо незнакомки, пытаясь понять, что с ней не так. Почему, сама того не ведая, она так притягивает внимание мужчины?
– Может быть, я могу чем-то помочь? Отвезти тебя домой? – Ричард и сам не понимал, что с ним происходит, быть может, отцовский инстинкт взыграл, но единственное, что он сейчас хотел – защитить её, доставить домой в безопасности, передать её прямо в руки родителям.
Но девушка лишь как-то странно, с долей подозрения, настороженно смотрит на мужчину и, высвободив свое запястье, отступает несколько шагов.
– Нет, нет, не бойся, я не обижу тебя, – Маяковски не хотел её напугать, но поздно.
– Все в порядке, правда, спасибо большое, но я, пожалуй, пойду. До свидания, – Девушка опускает глаза и, развернувшись, спешно уходит.
И Ричард чувствует, как руки его начинают дрожать. Словно он должен удержать её. Куда она пойдет одна? Удивительно, что совершенно чужая Маяковски девочка волнует его сейчас больше, чем Марго. Ричарду не по себе от этого. Но он не осмеливается пойти за ней. Не важно, чего он там хочет, потому что это действительно уже могло показаться странным. Это не правильно – уговаривать незнакомую девчонку на то, чтобы она согласилась сесть с незнакомцем в машину. Поэтому Маяковски позволяет ей уйти, несмотря на то, что действительно боится, что какой-нибудь проходимец вздумает отнестись к ней плохо.
***
Ты разве не хочешь извиниться? Это было не правильно, Марго. Нельзя так поступать! Разве тебя не учили этому в детстве? Это подстрекательство, Марго. Если бы та девушка обратилась в полицию, то закон наказал бы и тебя.
Ничего, ничего, будь кротка и терпелива, твой друг тебя найдет. Он не бросит тебя в беде. Да, ты поступила с ним плохо, он действительно лишился работы после этого, но не лишился души. Он по-прежнему остался хорошим человеком, которым был всегда, в отличие от тебя, Марго. Стыдно тебе? Нет? Видно, что стыдишься. Если бы повернуть время вспять – ты бы все изменила?
Кивай не так активно, иначе можешь шею сломать.
Маяковски ищет тебя, бедный, места себе не находит. Не спит ночами, всячески помогает следствию. А как он мило поддерживает твоего отца! Они стали так близки, что после твоего возвращения, Вильям Бёрг готов вернуть работу Ричарду. Если все пойдет хорошо, то даже позволит Маяковски жениться на тебе. Но надо ли оно ему?
Нужна ли ему эта работа?
Нужна ли ему ты, Марго?
Он честный человек, знаешь ли, он помогает, потому что считает, что он обязан помочь. Разве не так?
Но он не найдет тебя. Как бы сильно не старался – не найдет. Не найдет следствие, не найдет отец. Никто не найдет тебя. Потому что все улики, все до одной, абсолютно каждая – ведут в другую сторону. По противоположному пути. Найдут кого-то другого, тоже преступника, разумеется. Вина будет на нем, потому что в подвале его дома найдут обгоревшее женское тело, а когда обнаружат, что это не ты, через пару недель тебя, Марго, откопают на заднем дворе в одной могиле с его псом.
Идеальное убийство.
Потому что кое-то отлично заметает следы, потому что кое-кто отличный вор. Потому что есть тот, кто умнее и хитрее тебя, твоего отца и всего следствия вместе взятого, Марго! Потому что он делает это не в первый раз, потому что ты лишь одна из многих. Хочешь знать его имя? Хочешь знать правду, какой бы она не была? Так пожалуйста, пожалуйста. Кто сейчас стоит пред тобой? Знаешь его имя? Знаешь кто он такой?
Знаешь. Ты очень хорошо его знаешь. Казалось бы настолько хорошо, что сумела полюбить.
Кто угодно. Кто угодно мог поступить с тобой так, но не он. Ричард, как ты посмел? Она же тебе поверила! А как с ней поступил ты?! Неужели ты так обиделся? Нет, Марго, что-то другое движет им. Тебе этого никогда не понять. Ты слишком глупа, и в мире твоем все устроено слишком просто.
Поэтому ты и будешь отрицать его вину в суде, ведь ты понимающая. Ты понимаешь все, кроме того, что ты уже не контролируешь себя. Кричишь, смеешься – и все не по поводу. Ты разрушаешься, медленно разрушаешься, Марго. Твой рассудок покидает тебя. Ты даже не понимаешь: как они тебя нашли, что помогло им в расследовании? Почему отец так возненавидел Маяковски? Почему ты больше не нужна никому, почему тебя никто не слушает, почему тебя отправили в психиатрическую лечебницу? Почему у тебя больше нет ни семьи, ни честного имени?
Почему?
Идеальные сестры.
– То есть, это был он? Ричард Маяковски? – Я, широко распахнув глаза, в упор смотрела на женщину. Мысли не укладывались у меня в голове.
– Да, это был он, я долго не могла в это поверить. Ненавижу... Ненавижу! – Глаза Марго заблестели, еще чуть-чуть и она заплакала бы.
Не могла поверить? Бёрг видела его каждый день, пока была у него в подвале, неужели она настолько обезумела, что начала отрицать, что виновен именно Маяковски? Настолько хорошего мнения она была о нем, настолько сильно влюбилась...
Стало ли мне легче, после того, как я узнала всю историю? Нет, вопросов возникло только больше. Что вывело следствие на настоящего похитителя? Почему он за все это время не тронул Марго? Где сейчас Маяковски? И самое главное – зачем он все это делал?
Бёрг была не первой его жертвой, она сама сказала, но единственной, кто выжила. В любом случае, большего она мне рассказать не могла. Большего она и не знала.
Я разочарованно поднялась со стула и попрощалась с Марго, на этот раз точно навсегда. Смешанное чувство, – что я в пустую потратила время, но все же узнала хотя бы часть того, что мне было действительно нужно узнать. Зачем? Я не знаю, но я считала себя обязанной добраться до истины, это нужно не мне. Какое-то странное, не поддающееся описанию, что-то абстрактное требовало от меня этого. Где-то в глубине меня самой.
– Тина чувствует себя на много лучше, Вы пришли навестить её? – Миловидная медсестра окликнула меня, когда я прошла мимо нее к выходу. Кажется, именно она спасла меня от Марго в прошлый раз.
Это была плохая новость для меня, на которую я не могу ответить ни чем, кроме как кивком и глупой улыбочкой. Я думала, что меня никто не запомнил.
Тина сегодня действительно была спокойнее, чем когда я видела её в последний раз (еще в конце лета), но она по-прежнему смотрела на меня с присущим ей раздражением и презрением. Мы с ней не поладили еще до свадьбы. Не сошлись характерами. Она была, как по мне, абсолютно не адекватной. Взрослая девушка, а вела себя хуже пятнадцатилетней школьницы. За год брака Вероники и моего отца, она из-за своих выходок пропустила почти весь учебный курс в университете, пока отсиживалась в лечебницах. Её мать места себе не находила, все твердила что Тина никогда так не поступала, теряясь в догадках что на неё нашло. Отец тоже переживал, и чем сильнее он переживал, чем больше уделял ей внимания – тем сильнее она злилась. Она поступала с каждым разом все хуже и хуже, назло всем калечила себя, шла наперекор всем, мне, отцу, своей матери, хотела испортить нам жизнь и добиться развода, Тина даже не скрывала этого. Она в открытую ненавидела моего отца и видела в нем исключительно злейшего врага.
Она сидела на кровати, поджав под себя ноги и накинув одеяло на плечи, когда я вошла. Тина выглядела усталой и измученной, под глазами залегли тени, кожа была совсем бледной. Ещё немного и она станет как Марго. Пару месяцев назад, когда Тину ещё не отправили на лечение, она была красива. Действительно красива. Темные волосы, с бронзовым отливом, лицо и плечи покрывали масляные звездочки рыжих веснушек. Глаза сияли, хотя было ясно, что они могут быть и ярче, когда у Тины нет всех тех выдуманных проблем. Но сейчас... что-то медленно и мучительно ломало её изнутри. Беспощадно уничтожало ту девушку, о которой постоянно вспоминала Вероника. Гадкое зрелище.
– Зачем ты пришла? – Голос у Тины совсем глухой, звучит, слово из колодца. Становится не по себе. Мне не хотелось смотреть ей в глаза, не хотелось чувствовать на себе её взгляд. Она злится, не хочет меня видеть. Тина ненавидит меня так же, как и моего отца.
– Я... – У меня нет ответа на её вопрос. Я пришла не к ней, но не могу же я это сказать. Она разозлится, если я скажу, что использовала её как предлог, чтобы попасть в лечебницу и поговорить с Марго. Никто не хочет быть использован.
– Ну?
– Как твое самочувствие? – Лучше я ничего придумать просто не могла. Тина ждала ответа, но вместо этого я увильнула от её вопроса, задав свой. Ещё какое-то время девушка недоверчиво смотрит на меня, а затем, фыркнув, откидывается на подушки.
– Я переживала за тебя, – Снова этот испытующий взгляд, я опускаю глаза не в силах его вытерпеть. – Попросила отца привезти меня... – Пожимаю плечами и слышу смешок Тины.
– Бреховка. Каждый раз, когда ты врешь, ты не смотришь на собеседника, я заметила. Что обманывать стыдно? Лучше скажи как есть. – Она щурится и морщит нос.
– Я навещала одну женщину, ей нужно было с кем-то поговорить, – Все ещё не поднимая взгляда на сестру, начинаю объяснять. – В прошлый раз, отец попросил навестить тебя. Пока я ждала, познакомилась с ней, а ты была не в состоянии кого-то принять...
– Я уже как неделю веду себя абсолютно нормально, – Тина перебила меня, я наконец-то взглянула на неё.
– Это было две недели назад... – Я пытаюсь оправдываться, потому что не хочу обижать сестру. Мне жалко Тину. Она одинока, сама виновата в этом, но боится признать. Ей хочется, чтобы кто-нибудь навестил её, пусть даже, это буду я. Девочка хочет, чтобы о ней заботились, она посчитала, что потеряла мать, как только мой отец одел Веронике обручальное кольцо на палец, она просто боится остаться одинокой.
Но Тина уже обиделась на меня, ей плохо. Девушка отвернулась к окну, ясно давая мне понять, что разговор окончен.
"Мне лучше уйти", – но прежде чем я уйду, она остановит меня, чтобы спросить о своей матери: как она?
"Вероника переживает и очень, очень сильно скучает. Она постоянно винит себя за то, что с тобой происходит. Она не может прийти, потому что боится сделать хуже, ей тяжело", – Тщательно подбираю слова, чтобы Тина не восприняла их как нравоучительную речь, она считает, что я, как и остальные взрослые, хочу ей худшего. Какое-то время в упор смотрю на сестру, чтобы дать ей понять, что я не лгу и не утрирую, не пытаюсь пробудить её совесть, или что-то ещё подобное. Прежде чем я совсем уйду, Тина попросит меня прийти к ней завтра снова. И я приду.
Она нуждается в ком-то, кто не оставит её. У её матери нет таких сил, у моего отца – совести. Что же есть у меня? Жалость? А помимо неё? Я не знаю, может быть пойму когда-нибудь, что движет мной в такие минуты. Но я знаю точно, что во мне нет к Тине той любви и трепета, чтобы бояться за нее. Я думаю, прежде чем что-то сказать ей, но не слишком усердствую в этом. Мы не настолько близки, чтобы настолько сильно бояться за нее.
Я навещала Тину почти каждый день, и она менялась, прямо на моих глазах менялась. Она становилась той, о ком рассказывала Вероника – доброй, веселой. В её глазах появился задорный блеск, тот самый, которого я не видела раньше, в сотни раз ярче, чем тот, что был знаком мне. Между нами воцарился мир, и мы подружились. Скажу больше, я никогда ещё не была близка с кем-то так, как с Тиной. Между нами появилось понимание, настоящее и очень тесное, о котором раньше не могло быть и речи.
"Вытащи меня отсюда", – она попросила меня об этом и в тот же день, я уговорила Веронику прийти к ней. Мать Тины приняла это решение сама, на следующий вечер после их встречи. Проплакав весь день, Вероника, дождавшись возвращения отца с работы, долго всё с ним обсуждал, а на следующее утро они забрали её. Курс лечения был прерван и не напрасно. Я полюбила Тину, больше чем сводную сестру, как родную, скорее всего.
Новое имя.
Вероника была адвокатом, и дело её клиента шло к завершению, смягчить наказание не удалось, так как подзащитный отказывался давать какие-либо показания, что могли бы помочь ему. Здесь Вероника была бессильна, она не могла насильно заставить его рассказать все, что нужно следствию.
Несмотря на загруженность на работе, Вероника все же нашла возможность больше проводить времени дома, уделять больше внимания мужу и Тине. Это было неоценимо. Отец тоже уделял нам больше времени. Появились совместные вечера за просмотром фильмов, завтраки перед началом очередного тяжелого дня. Мы стали семьей, настоящей. За целый год брака наших с Тиной родителей такая идиллия была в первый раз. Все шло своим чередом, Тина восстановилась в университете и параллельно училась у меня игре на фортепиано, подбирая различные композиции на свое усмотрение, которые мы с ней разучивали по вечерам, у моей сестры был прекрасный музыкальный слух и вкус.
Месяц прошел незаметно. И надо сказать, что это был лучший месяц в моей жизни. Арнольд женился и теперь встречал нас каждую репетицию веселый, бодрый и счастливый. Он перестал цепляться ко всем моим проступкам и все чаще искал поводы для похвалы, и не одна я испытала на себе кардинальные изменения в настрое дирижера. Скрипач Роман теперь не просто подвозил меня домой после каждой репетиции, но и заезжал за мной перед их началом.
Зима пришла незаметно, дни стали короче, ночь теперь наступала рано. Ближе к рождеству, в нашей семье случилось пополнение. Брат Вероники переехал куда-то на крайний юг Аргентины и передал нам на попечительство своего пса. Черный доберман с купированными ушами и хвостом. Благородное животное – мускулистое, но не чрезмерно, с сухой шеей. Он легко прижился в нашем доме, привязался к каждому, но Тина стала для него самым лучшим другом, казалось бы, весть его собачий мир теперь вращался вокруг неё.
Вечер был холодным, но псу, который черным пятном прыгал среди белых сугробов, все было нипочем. Колючие снежинки обжигали, раскрасневшиеся от мороза, щеки. Тина немного обогнала меня, потому что собака на поводке так и рвалась вперед. Я потирала ледяные ладони, пытаясь согреть их. Поднялся сильный ветер, трепавший волосы моей сестры. Она обернулась на меня и спросила: не пора ли домой, – я лишь кивнула в ответ. Мы вернулись с прогулки, промокшие от снега. Стоило мне ступить на порог, как Вероника подозвала меня к телефону: "Только-только позвонили, просят тебя", – она поманила меня рукой и я, не снимая мокрой обуви, спешно подошла к ней, чтобы ответить.
Марго умерла. Два часа назад. Она была чужой женщиной, практически незнакомой, но в сердце у меня что-то дрогнуло. Марго умерла – умерла её история. Эта женщина канет в лету, забытая всеми. Это было ожидаемо. Её образ жизни только приближал этот день. Но я все еще не могла поверить. Казалось бы, я говорила с ней совсем недавно. А теперь её нет...
Мне сообщили, что я должна приехать – забрать письмо, которое Марго написала и оставила для меня несколько дней назад. Я попросила Тину отвезти меня (я не была готова сесть за руль, тем более машина принадлежала отцу), она была со мной, когда я, не дожидаясь, когда мы вернемся домой, открыла его прямо в машине.
"Что бы там ни было – не теряй голову".
В ту же секунду для меня исчезли все звуки, кроме того, с которым маленькие резные льдинки били по лобовому стеклу. Холодный белый свет, который включила сестра, освещал конверт, сделанный наспех из пожелтевшего альбомного листа, внутри лежало два письма. Одно предназначалось мне, второе было склеено в нескольких местах, чтобы я не могла его прочесть. Почерк у Марго был корявый, буквы клонились в разные стороны, каждая была выше или наоборот ниже другой, она видимо редко писала, разобрать написанное мешали не только проблемы с почерком, но и обилие грамматических ошибок.
" Милая мая девачка, с каждым днем маё састаяние всё хуже и хуже. Я чуствую что долго ни пратяну.
Я хачу паблагадарить тебя! Множиство дней я провела здесь в стенах больницы. Ты стала маей атрадой. Ты выслушала меня, не асудила. Кржавх Каждый щитал меня бесумной, все затыкали мне рот. Те дни которые ты правила со мной, тиха слушая бес лишних каментариев – лутшие дни за последнии дватцадь лет что я сдесь правила. Ты освитила их слон сонцем!
Я панимаю что магу доверять только тибе. У миня есть паследняя прозьба второе письмо в каверте – оно для Ричарда. Слишком часто я Найди его, я малю найди! Передай ему это письмо. Я хачу чтобы он знал что я прастила его. Я хотела атамстить, хотела чтобоы ему была также плохо как и мне, но сийчас, кагда мая жизнь почти акончина, я магу найти в себе силы прастить его. Как бы тяжело это нибыло. Я никогда не
Ты единствинная каму я магу даверять. Я прашу выполни маю паследнюю просьбу!
Найди его найди!!!"
Руки дрожали, возникло желание разрыдаться, потому что я думала, что все закончилось. Все! Это конец! Марго больше нет! Но она нашла меня, даже после смерти добралась до меня со своим Маяковски. Эта женщина противна мне. Я не понимаю ход её мыслей, я не чувствую к ней сострадания.
Я злилась.
Кто она мне? Почему я должна что-то делать для неё?
"Ты не обязана, у тебя даже нет такой возможности", – Но сестре не удается успокоить меня, потому что у Марго особый дар – заставлять окружающих чувствовать себя её должниками, наверное, только так она смогла так долго удерживать Маяковски рядом с собой. Тина вообще предложила выкинуть эти письма, но я не решилась. Что-то меня остановило.
Кошмары вернулись. На этот раз Марго стояла предо мной на коленях и рыдала, умоляя помочь ей. Я словно вернулась в исходную точку. Снова таблетки, которые в скором времени закончились, потому что они больше не покупались – Веронике они теперь были не нужны. Тина пыталась помочь, она предложила мне приходить к ней ночью, когда я снова не смогу уснуть. Она пообещала не рассказывать отцу и Веронике. Дошло до того, что ночевать в собственной комнате для меня уже не имело смысла, стоило мне только заснуть – я начинала слышать голос и плач Марго. Я, прямо говоря, переселилась в комнату Тины. Теперь она либо допоздна занималась со мной игрой на фортепиано, либо мы с ней просто читали в полной тишине, которую нарушал только периодический шелест страниц. Мы старались измотать себя, до степени, что глаза будут закрываться сами собой. Тина всегда засыпала раньше меня, но с сестрой мне было спокойнее. Кошмары снились теперь не каждую ночь.
Дело шло на поправку, казалось бы, я скоро забуду Марго, и мое состояние нормализуется, пока однажды Вероника не подхватила какой-то вирус, никогда не унывающая, теперь она была подавлена. Три дня мачеха даже говорила с трудом (у неё появились какие-то серьезные проблемы с дыханием, болела вся грудная клетка), пока не слегла с пневмонией в больницу. Все это время она переживала из-за дела, её подзащитного. Которое теперь ей придется передать его своей коллеге, которую она на дух не переносила.
Жалею ли я, что тогда спросила какое это дело и кому его передают? Сейчас не знаю...
Маяковски, Вероника вела дело Ричарда Маяковски. Мужчина, который убил несколько девушек, ради неизвестных целей. Его задержали двенадцать лет назад, благодаря отцу Марго. Он отказывался сотрудничать со следствием и никому не известно для чего он похищал и убивал девушек. Следствие установило, что у него садистическое расстройство личности, но, при общении с ним, кажется, что у него нет психических отклонений – он абсолютно адекватен, за исключением того, что является маньяком-убийцей. Дело затянулось, приговор о смертной казни не выносят за несколько дней, у кого-то процесс затягивается на пятнадцать, а то и двадцать лет.
