Текст книги "Цветок забвения (СИ)"
Автор книги: Явь Мари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Свет не видел более смелое и могущественное Дитя. Твоё милосердие так же велико, как жестокость мужчины, обездолившего меня, – произнесла я, смотря в противоположный конец стола, где в высоком тронном кресле сидел император. Милый ребенок. Он казался лишней фигурой на этом совете, хотя был самой незаменимой.
Манеры, о которых мне не так давно рассказали, требовали от меня поклонов и соответственного обращения к «Его Величеству», но как отшельница я могла ими пренебречь. Ни один правитель Внешнего мира не будет выше статусом, чем Дитя, пусть даже императором он был в большей степени, чем ребёнком.
Проницательный взгляд, гордый вид, духовная чистота и сила компенсировали незначительный рост и обманчиво хрупкое телосложение. Его сложный церемониальный наряд был тяжелее моего раз в десять, но Дитя спрыгнуло с трона легко, как с невесомых качелей. Вслед за ним встали с мест все остальные.
– Моё милосердие не сравнится с твоим, госпожа. Я боялся, что ты сочла меня недостойным и не придёшь ко мне, но ты выбрала идеальный момент, чтобы успокоить меня и дать понять моим подданным, почему переговоры с Датэ неприемлемы. – Его высокий голос, длинные светлые волосы и нежные черты больше подошли бы девочке, но Дитя говорило о себе, как о мужчине. – Предлагая мирные союзы, он не думает о мире, потому что само олицетворение этого мира он уничтожил. Для мужчины, убившего женщину, мир – пустой звук. Отшельник же, убивший Деву, мир проклял. И я рад, что встречусь с ним теперь не как судья, а как император, потому что на этот раз у меня будут все права не только вынести приговор, но и привести его в исполнение.
– Храброе Дитя, он провинился перед твоим кланом не меньше, раз заставляет тебя нарушать запрет.
– Нарушив его, я скорее оправдаю свой клан, чем обесчещу. Наше бездействие – преступление куда более тяжкое, чем нарушение запрета. Но ведь некоторые из нас бездействием не ограничились, решив примкнуть к нему… – Пройдя к незаметной, замаскированной в стене двери, император подал мне жест, а остальным кинул: – Ждите.
Даже если бы я там не появилась, всем в зале нужна была передышка. Я мало что понимала в военных советах, но то, в каком напряжении он проходил, давало понять, каким сложным будет само противостояние.
Оказавшись в отдельной комнатке, мы тоже смогли вздохнуть спокойно. Бремя власти спало с плеч Дитя, бремя моей роли, ещё не слишком очевидной, но важной – с моих. Хотя это было почти не ощутимо из-за веса платья, так что я поторопилась присесть.
– Вчера я почувствовал то же самое, что и десять лет назад, – пробормотал император тихо, становясь таким похожим на обычного ребёнка. – Я проснулся среди ночи… Так испугался.
– О чём ты?
– О том, что десять лет назад каждое Дитя в мире пропустило через собственные сердца вашу боль. Когда Датэ истреблял вас… он знал, что мы почувствуем. И что ничего не сделаем, тоже знал… – Он подошёл, опустился на пол и положил голову мне на колени. – Наша проницательность и способность распознавать сущности людей в тот раз обернулась настоящим проклятьем. Я пятьдесят лет был судьёй, играючи копался в самых мерзких душах, насилие стало для меня уже чем-то знакомым, неотъемлемым. Но никогда прежде мне не было так страшно, как тогда. Я ползал по полу и кричал, что умираю… Я, ничего до этого не знавший ни о боли, ни о смерти. Я перепугал слуг… весь город… Ко мне даже приехал император, как только ему доложили… Потерять Дитя – олицетворение закона и справедливости – было немыслимо для них. Они берегли меня так долго. Ко мне прислали с десяток лекарей, хотя лучшим лекарем в городе был я сам. Но всё, что я мог тогда – плакать, как самый обычный ребёнок. – Его глаза слезились, когда он поднял лицо и протянул ко мне маленькие ладони. – Я никогда не знал, что такое материнская любовь, но в тот день я почувствовал себя сиротой. Я никогда в жизни не встречал Деву, но когда вы исчезли навсегда, я ощутил эту потерю больше остальных. Я понял, что уже никогда тебя не увижу.
Я привлекала его к себе на колени, становясь его колыбелью и троном. Я стирала его слёзы, давая ему лучше меня рассмотреть… хотя не имела на это права. Не в том смысле, что допускала фривольности в общении с Его Величеством, а в том смысле, что я не смела утешать подобным образом кого-то кроме единой. Стирать чужие слёзы? Измена. Даже касаться интимных женских мест не было таким предательством. Но меня уже некому было призвать к ответу, а Дитя нуждался в утешении даже больше, чем Чили в своё время – понимание этого всплыло само собой в памяти. Она предпочитала слёзы прятать, чем доверять мне. Я же была плаксой даже по меркам Плачущих Дев.
– Когда всё закончилось, я понял, что больше не могу… не могу никого судить, – продолжил император шёпотом. – Справедливость исчезла из этого мира. Я утратил чутьё, все преступления казались мне несущественными, а моё собственное бездействие – самым тяжким грехом. Я сходил с ума. Я думал, что вернувшись во Внутренний мир, навестив своего мастера, я всё пойму…
– Получилось?
– Мастер попытался увязать красивую легенду с творящимся безумием.
– Легенду о рождении нашего клана? – уточнила я.
– Да. Ведь когда Калека убил первую Деву, именно Дитя возродило её.
– Да, это было справедливое Дитя, – согласилась я с улыбкой. – Самый смелый из отшельников. Мудрый судья, великий лекарь. Оно похоронило её истерзанное тело высоко на горе и долго её оплакивало, пока из её костей не выросла плакучая ива. Она была королевой среди деревьев. Она цвела так роскошно и пахла так упоительно, что Мудрец при всей своей щедрости и доброте к людям окружил её свирепыми стражами. Мифи не позволяли никому приближаться к ней. А когда пришло время, на ней созрел драгоценный плод, из которого появилась женщина. Она была так же могущественна, как и прежняя Дева, и вечно юна, как Дитя. Её питало солнце. Её ложем была спина самого опасного зверя. Она танцевала на воде, будто сорвавшийся листок. И она поливала дерево своими слезами, пока на нём не вырос новый плод.
Помолчав, я задумчиво продолжила:
– Говорят, Ива перестала цвести, когда одна из Дев нарушила величайший запрет. Зачав плод в своём чреве, она сделала самое драгоценное из деревьев бесплодным. И женщины, всегда нуждающиеся в детях, стали брать обездоленных сирот из Внешнего мира. – Я вздохнула. – Теперь уже нет ни клана, ни дерева.
– Но осталась ты, – возразило тихо Дитя, кладя руку мне на щёку, – и я воскрешу то, что осталось от вашего клана. Это моё призвание.
– Так тебе сказал твой Мастер? – спросила я с улыбкой, и он качнул головой.
– Нет. Это стало очевидным, когда я почувствовал тебя вчера. Я проснулся и понял, что на этот раз не буду бездействовать. Я до последнего боялся, что это может быть Датэ… Хотя не сказать, что я испытал облегчение, увидев тебя в руках Старца.
По крайней мере, он не добавил «голую». Мужчина всё-таки завернул меня в ту опороченную им ткань с алтаря разврата?
– Ты приказал казнить его? – уточнила я, зная, что Дитя поступит справедливо.
– Нет.
Неправильный ответ.
– Ты заседаешь на военных советах, хотя Датэ далеко, а похитившего Деву и пойманного тобой отшельника судить не спешишь?
– Я же сказал, что не сужу больше.
– Твоя проницательность и острое чутьё здесь не нужны, Дитя. Старец виновен, он сам признался мне. Он сказал, что я была его пленницей десять лет. И единственным утешением для меня было – не знать, что именно он себе эти десять лет позволял! – Я тщетно пыталась скрыть раздражение. – Разве этот отшельник провинился передо мной не сильнее Датэ? Он воспользовался моей беспомощностью и моим горем, он присвоил меня и сделал своей вещью. Оружием. Но если ты не хочешь вступаться за меня, вступись за своих людей. Он убил твоих солдат.
– Я допрашивал его, я знаю, – ответил он глухо, соскальзывая с моих коленей, отворачиваясь. – Но именно из-за того, что он убил моих солдат, он должен послужить мне вместо них в предстоящем сражении. Если он погибнет? Это будет подходящая для него казнь.
– А что если он на стороне Датэ? Что если он с ним заодно?
– Нет, он досадил ему сильнее, чем кто-либо из отшельников.
– Даже если так, выпустишь его за ворота, и он тут же сбежит. Он предал свой собственный клан и своего господина. Тебе он не будет служить тем более.
– Не будет, – согласилось Дитя. – Потому что он уже служит тому, из-за кого их всех предал.
Я решительно встала на ноги, хотя не стоило так напрягаться ради сомнительного эффекта: как будто возвышаясь над ним, мне будет легче убедить его в своей правоте.
– Ты же не хочешь сказать, что это я во всём виновата? Что причастна к его предательствам и тем преступлениям, что шли после? Что это я сбила его с праведного пути? Рассуждая так, можно оправдать даже Датэ! Может, так и есть? Может, всё из-за меня?!
Сказав это, я испугалась того, насколько правдоподобно это прозвучало.
Повернувшись, Дитя выдавило горькую улыбку.
– Говорю же, я потерял чутьё. Я запутался. Поэтому я и боюсь переговоров с ним.
– Что? Боишься? – Я упала обратно в кресло. Слабость тела передалась голосу. – Но ты сказал, что считаешь переговоры попросту неприемлемыми…
– Считаю. Я не собираюсь с ним договариваться, но будучи ответственным за тысячи жизней, я не имел права так категорично отвергать шанс заключить союз. Совет не поддержит меня. Никто меня не поддержит. Не после слухов о жестоких расправах над армиями, что пошли против него.
– Но ведь ты Дитя – символ справедливости в этом мире! Ты не нуждаешься в поддержке! Твоё слово – закон! Ты не можешь ошибаться!
– Могу, ещё как могу. И я без конца тебе об этом повторяю. Техники, которые раньше позволяли мне читать сердца людей и разгадывать их помыслы, чуть не свели меня с ума. Я отрёкся от своего дара. Я больше не могу использовать его правильно. А знаешь почему? – Я промолчала, и он продолжил ещё тише. – Я полвека занимал пост верховного судьи и не смог проигнорировать самое жестокое преступление, которое на этот раз коснулось лично меня. За это время мне не удалось выяснить, почему люди вообще убивают друг друга с такой охотой. Но убийство такого масштаба? Оно перечеркнуло всё, с чем я сталкивался раньше. Я не получил ответов от мастера и понял, что смогу получить их лишь от самого преступника. Как всегда. Я отправился на Север, в один из крупных городов, где расположились на постой основные войска Датэ.
– Храброе Дитя… – прошептала я, но ребёнок-император качнул головой.
– Они бы не тронули меня, даже если бы узнали, кто я. Лекари такого уровня были необходимы им в походе. К тому же в их стане было много Детей. И это успокоило меня больше, чем напугало. Они появились там по той же причине, что и я. Их ориентир тоже был сбит. Мы были как неисправный компас… – Он надолго замолчал, уставившись себе под ноги. На его глазах опять появились слёзы. Раскаяния, беспомощности. – Я так сосредоточено искал источник вселенского зла, что был совершенно обескуражен, когда почувствовал нечто совершенно противоположное. В стане врага. Эта сущность не принадлежала ни Калеке, ни Старцу, ни Дитя… Такая светлая и тёплая. Кристальная. Я подумал, что если и есть в мире безгрешный человек, то я сейчас с ним встречусь. Просто поразительно, что кто-то своим присутствием может увести всё отчаянье из мира. После безумия последних месяцев это было бы настоящим благословением. Я так торопился…
Он закрыл лицо ладонями, а я сжала руки в кулаки, хотя это было совершенно непривычно для меня. Мы не давали своим бессильным рукам шанс проявить себя там, где не справились глаза и голос. Мы никогда не выражали своё несогласие и гнев столь жалким образом. Это был самый бессмысленный жест для Девы. Но такой естественный для беспомощной женщины.
– Это и был Датэ! – выпалил Дитя. – Я никогда так не ошибался. То, что он сделал с вами, чтобы получить эту силу – намного хуже убийства. Но это осквернение его самого лишь возвысило. Я почувствовал сущность Девы в этом грязном, мерзком, недостойном ни одной вашей слезы выродке! И когда я увидел тебя, то убедился в этом окончательно. Твоя сущность такая же…
– Хватит! – отрезала я. – Я слышала это от Старца и не хочу слышать ещё и от тебя. Не говори мне, что Датэ теперь больше Дева, чем я! – Он встрепенулся и закачал головой, не веря, даже не догадываясь… – Да, не ты один не можешь использовать техники больше. Мой дар иссяк.
– Но это неправда! Я чувствую её в тебе, силу истиной Девы. Те солдаты были убиты твоей техникой.
– Моей техникой, но не мной. А кто её использовал? Отшельник, сущность которого прямо противоположна Деве! Старец! Мужчина! И после этого ты говоришь, что он не заодно с Датэ? Они оба присвоили то, от чего должны были держать руки подальше! Уже одно только это объединяет их слишком сильно! – Я тяжело дышала. – Ты уже вынес ему приговор?
– Нет.
– Значит, он прохлаждается где-то, всё ещё на что-то надеясь? Где его держат?
Возможно, то, что он сидит в пыточной, успокоило бы меня.
– В храме.
– Что?!
– Это бывший тронный зал…
– Ещё лучше!
– Что поделать, у нас нет тюрем для отшельников. Мастер печатей его уровня сбежит из любой, достаточно только начертить пару символов. Но стены храма несокрушимы даже для Старца, потому что они Старцами построены. – Он махнул рукой, с неохотой вдаваясь в подробности. – После того, как я покинул город, император не прожил долго. Его убили заговорщики, оправдав это тем, что его бесчестное правление вынудило меня сбежать. Мол, он настолько погряз во взяточничестве и распутстве, что я отвернулся от него и всего народа. Всё это, конечно, было ложью… но вот на его место пришёл настоящий распутник и взяточник. Он получил власть, воспользовавшись одним только моим именем, поэтому так боялся, что это же имя его погубит. Что однажды я вернусь и заберу трон себе. Хотя боялся он не только меня – всех отшельников. Поэтому построил себе убежище, в котором бы мы не могли использовать наши техники. Там, где сильнейшие были бы бессильны, а он бы восседал на троне… – Дитя задумчиво замолчало. – Там его и убили. Обычные люди, прослышавшие о моём возвращении. Без конца твердя о том, что я хочу отнять у него корону, он вынудил всех этого желать, а меня в итоге – эту корону надеть.
– Ты не хотел становиться императором?
– Даже не думал об этом. Больше скажу: я считал себя недостойным занимать даже прежнюю должность. После того, что произошло? Я был ответственен за то, что империя вновь погрязла в междоусобной войне. Но именно это и заставило меня в итоге короноваться. Очередной побег я бы себе не простил.
– Народ восхищается тобой, – озвучила я собственное наблюдение.
– Тобой он будет восхищаться куда сильнее.
– Не настолько, что тебе в итоге тоже придётся воспользоваться тем убежищем, – пообещала я. – Как ты вообще додумался превратить пристанище святотатца в храм?
– Это показалось мне справедливым.
– Как и поместить в него последнего грешника теперь?
Он пожал плечами, и я поняла, что продолжать этот разговор бесполезно.
– Раз я не смею требовать от тебя правосудия, на исцеление я не рассчитываю тем более. В конце концов, в твоём городе всё настолько запущено на этот счёт, что женщины здесь каждый месяц кровоточат безо всякой причины.
– Да, и это не мной придумано. Это в женской природе.
– Не говори мне о женской природе, я о ней знаю лучше самих женщин.
– И всё-таки ты нуждаешься в исцелении? – Он подошёл вплотную, кладя ладонь мне на грудь, но я переместила её себе на голову.
– Я потеряла кое-что намного более ценное, чем свою сущность. Мою память. – Я закрыла глаза, погружаясь в эту непроглядную тьму. – Мой взгляд беспомощен теперь, для Девы это всё равно, что ослепнуть. Но слепота собственного разума пугает меня сильнее.
– Амнезия? – Он мягко обхватил мою голову руками. – Конечно, ты могла получить серьёзную травму, но твоих сил хватило бы на то, чтобы залечить её.
– У меня нет этих сил. Ни сущности, которая помогла бы мне восстановить память, ни памяти, которая бы подсказала, как обращаться с сущностью. Они словно…
– Запечатаны? – предположило Дитя, и я задумалась.
Старец? Его работа?
– Это не амнезия. – Император опять положил руку в центр моей груди. – И я не уверен, что это какая-то техника.
– Это можно легко проверить, отправившись в твой храм, – проговорила я, поднимаясь, но без особого энтузиазма. – Так или иначе.
– Проверь, конечно. Но только не пытайся судить отступника без меня, – попросил император.
– А-а, в этом мире всё так перепуталось. Дитя воюет. Калека и Старец используют техники Дев. Такими темпами из меня выйдет хороший судья.
ГЛАВА 4
Сопровождаемая свитой я изо всех сил обмахивалась веером, чем лишь сильнее себя выматывала. Просто смешно. Вместо того чтобы оправдывать одним видом могущество нашего клана, я была олицетворением абсолютного бессилия. Всему виной десять лет заточения? Зной? А может то, что со мной сделал Датэ, или Старец, или ещё кто – не знаю, но я была рада добраться до храма уже просто потому, что могла скрыться в нём от жары и пытливых взглядов.
Вход в него тоже охраняли женщины-гвардейцы, и они открыли для меня двери прежде, чем я успела выдумать хоть какую-нибудь причину, по которой меня могли бы пустить внутрь. Переступая порог, за которым гнёт мощной техники добавился к гнёту платья на мне, я заметила улыбки на лицах женщин.
Они даже не попросили меня держаться от пленника подальше. Но когда двери закрылись за моей спиной, я услышала перешёптывания и поняла, почему именно.
– Надо было сказать ей соблюдать дистанцию.
– Зачем? Он явно не в её вкусе.
Они захихикали.
– Да, но я не в том смысле.
– Ни в каком другом смысле для неё этот красавчик не опасен.
Что? Мужская красота? Какой нелепый оксюморон.
Осмотревшись, я пошла вглубь залы, где у статуй четырёх основателей, как главное божество, а не последний грешник, сидел мужчина. Его руки были скованны за спиной, голова низко опущена. Было так странно видеть его настолько смирным.
Остановившись совсем рядом, я подняла руки к поясу платья и медленно его развязала. Да, реши те женщины подглядеть, они бы тут же поменяли своё мнение по поводу моих вкусов, при том что никаких вкусов не было вообще.
Шорох одежды разбудил мужчину, когда я присела перед ним с широкой лентой в руках. Он успел мимолётно взглянуть на меня, прежде чем я завязала ему глаза.
– Что… что ты делаешь? – Поразительно, но в его голосе звучал вовсе не страх. Не скажу, что именно, но нечто страху противоположное.
Отстранив руки, я долго рассматривала его лицо. Запёкшаяся кровь на разбитой губе. Колючесть на подбородке. Мне захотелось дотронуться до неё, хотя я знала, что отдёрну ладонь секундой позже.
Поэтому, вместо того, чтобы тянуть к нему руки, я выпрямилась и избавилась, наконец, от убивающего меня наряда. Я оставила лишь веер в руке, за которым в случае чего никак не спрячешься и уж точно не будешь использовать как оружие.
Сев в облако ткани, я решила узнать:
– А ты как думаешь, Старик?
– Ты разделась? – Его дыхание потяжелело. – Ты что… опять голая?
– Это же храм.
– Вот именно!
Я постучала веером по подбородку, раздумывая. Неужели разоблачаться перед божествами, показывая тем самым свою полную открытость и телесную ничтожность, не входит в обычаи у Старцев? Зато они охотно раздеваются в домах Утешений, ха.
– Здесь так жарко, – оправдалась я.
– Да уж, это точно, чёрт возьми.
– Но ведь ты с юга, – «догадалась» я, хотя речь явно шла не о температуре. – Для того, кто жил в пустыне, подобное – пустяк.
– И всё же… может, ты и меня тоже разденешь? Раз уж мы в храме, – предложил он хриплым шёпотом, и я улыбнулась.
– А хочешь, я тебя ещё и освобожу по такому поводу?
– Нет. Теперь нет.
– Тогда как насчёт того, чтобы просидеть здесь скованным и с завязанными глазами десять лет? Когда Дитя будет судить тебя, я скажу своё слово, и даже оно согласится, что при всём своём опыте не смогло бы придумать более подходящее наказание для такого вора и отступника.
Он облизал разбитую губу и сверкнул улыбкой.
– Забавно, что меня будет судить такой же вор и отступник.
Я недовольно нахмурилась.
– Может, тебе ещё и рот завязать?
– Он украл мои заслуги, – сказал Старец. – Это я спас тебя, но все чествуют его, как героя, просто потому что он рассказал всем то, что нужно держать в тайне. Потому что в этом весь смысл твоей защиты. Прятать тебя и убивать всех, кто о тебе узнавал. Он предложил тебе иной, более привлекательный вариант безопасности? Слава, вседозволенность, жизнь во дворце… Этим он заслужил твоё доверие? Я до последнего не хотел верить в то, что в глубине души ты такая же женщина, как и все остальные.
– Ну тебе же позволено быть таким же мужчиной, как и все остальные, – ответила я, подаваясь вперёд. – Даже сейчас, разве ты думаешь о чём-то кроме удовлетворения своей жадной сути? И думал ли ты о чём-то кроме, когда впервые меня увидел? Тобой двигало именно благородство? Скажи, что это было, Старик? Спасение или всё же похищение?
Он дёрнулся просто от того, что почувствовал моё дыхание на коже. Как будто в этом храме сила не просто возвращалась ко мне – возрастала. Хотя, конечно, ничего подобного.
– Спасение, если сравнивать с тем, что сделал с вами Датэ, – ответил он.
– Но похищение, если сравнивать с тем, как обычно с женщинами вёл себя ты? – закончила я. – Ты не должен нами прельщаться.
– Ты тоже.
– Я? Причём тут…
– Я тут только о тебе и слышу. Горничные, придворные дамы, стражницы – все говорят о твоих "талантах"… Ты так быстро успела прославиться. Вот только не тем, чем обычно славятся Девы, а тем, чем заниматься вообще не должны! – выдал он с необъяснимой злостью. – Какого чёрта ты тут всех ублажаешь направо и налево?
– Что? Убла…
– Теперь здесь каждая потасканная девка думает о том, каково это – кончить от одного прикосновения!
– "Кончить"?
– Молчи, – выдохнул он, и я поняла:
– Да ты больше остальных об этом думаешь.
– Боги…
– Какой ты религиозный.
– Ты даже не представляешь.
Он сказал это так серьёзно, что я невольно обратила взгляд к статуям. Калека с завязанными глазами. Дева со слезой, которую не собиралась стирать. Дитя с фруктом в руке – аллегорией на тот самый плод, из которого родилась Дева. Старец, а может, старуха – тощий, морщинистый человек с каллиграфической кистью.
– Ты сейчас больше похож на Калеку, чем на Старца, – заметила я.
– Да, а ещё я его теперь отлично понимаю.
Речь шла о легенде, очевидно.
Когда слепой Калека услышал пение Девы, он помешался на мысли её увидеть. Но «увидеть» он её мог только своими руками, а так как ему запрещено было прикасаться к женщинам, он обратился к Старцу и Дитя с невинной просьбой. Он попросил их создать особую печать, которая бы заменила его бесполезные глаза. Он не смел надеяться на исцеление, потому что слепота была основой его сущности, но сила Старца могла бы подавить её, а сила Дитя позволила бы ему прозреть.
Только Калека мог заставить этих двух непримиримых противников работать вместе. Дитя – из жалости, Старца – из тщеславия. Они создали сложную, длинную печать, которая должна была стать глазами Калеки на целую минуту. Вечно противоборствующие сущности не смогли бы ужиться дольше, но слепец не мечтал даже об этом. Чтобы оценить всю прелесть мира, ему казалось достаточным просто взглянуть на самую прелестную его часть.
Дева ходила бесшумно, поэтому он смог застать её, лишь когда она купалась в озере. Он долго оттягивал момент, предвкушая, пока, наконец, не завязал свои слепые глаза лентой-печатью.
Минута длилась мгновение, а тьма, которая обрушилась на него после – всю оставшуюся жизнь. В тот момент он ослеп по-настоящему. Такая естественная для него особенность тела, которую он никогда не считал слабостью, стала ему ненавистна. Услуга, которую оказали ему Старец и Дитя, теперь казалась насмешкой. Эти двое, весь мир, могли беспрепятственно любоваться женщиной, которая была скрыта только от него – сильнейшего из отшельников, первого ученика Мудреца. Всё должно быть наоборот.
Ни в одном сражении Калека не был так быстр и решителен, как в тот раз, когда захотел присвоить Деву. Он зажал ей рот, прежде чем она успела вскрикнуть. Руки, которые он научил убивать одним прикосновением, изо всех сил сжимали её хрупкое тело.
Она умерла до того, как он решил, что с неё достаточно.
– Самого сильного мужчину всех времён и народов погубило любопытство, которое считается пороком женщин почему-то, – проговорила я, смотря на мужскую статую исподлобья.
– Может, потому что погубило оно всё-таки Деву?
– А Калека свихнулся, вряд ли это можно назвать победой. Он истязал себя сам всю оставшуюся жизнь, тогда как она возродилась ещё более прекрасной, сильной и…
– Теперь это уже не имеет ни малейшего значения! – отрезал он раздражённо. – Сейчас именно ваш клан пал, а Калеки собрали армию, которую не превзойдёт уже ничья другая. На что ты тут надеешься, рассуждая о самых бессмысленных в такой ситуации вещах? На слёзы? Свои и Дитя? Только в легендах они могут хоть кому-то помочь!
Я стиснула веер в руке.
– Эй, Старик. Не перебивай меня. Может, легенды и бессмысленны, но, посмотри, каким ты стал смелым, когда тебе завязали глаза. Только слепота может помочь мужчине, когда дело касается Девы.
– Это Деву спасает слепота мужчины, и к твоему огромному сожалению те, кто идут за тобой – зрячие. А вместо того, чтобы тебя прятать, император решил выставить тебя напоказ. – Он глухо выругался. – Ему кажется, что Датэ ещё недостаточно мотивирован, чтобы смести его миленькую империю с лица земли? Какого чёрта этот ребёнок его дразнит?
Я недовольно нахмурилась.
– С чего ты так уверен, что Датэ есть до меня хоть какое-то дело?
– Его армия в нескольких днях пути от этого города, а ты ещё спрашиваешь?
– Он просто жадный до власти психопат, возомнивший себя самим Мудрецом. А свою войну он называет «объединением». С Девами он покончил десять лет назад.
– Нет, десять лет назад он только начал. А вот чтобы покончить, ему нужно добраться до тебя.
– То, что я жива, должно было стать для него сюрпризом, – пробормотала я. – Ты ведь сам только что сказал, что в отличие от императора прекрасно меня прятал. Не сидел на одном месте. Убивал тех, кто узнавал о моём существовании. Как же обо мне стало известно Датэ?
Он явно не собирался рассказывать мне всей правды.
– Потому что он овладел техниками Дитя и может чувствовать тебя на расстоянии.
– Несмотря на твои печати?
– Я не всегда держал тебя в ящике. – Он опустил голову. – Я ухаживал за тобой… купал тебя и…
– Не продолжай.
Но он продолжил.
– Всё это время я искал способ излечить тебя. Я не понимал, как Дева может впасть в кому. Бывали моменты, когда я начинал верить, что ты попросту мертва.
– Поэтому ты десять лет таскал труп, не в силах с ним расстаться.
– Скажи спасибо. Вряд ли тебе понравилось бы, если бы я тебя похоронил.
– Спасибо, что решил ограничиться гробом. Наверное, с ним ты выглядел ничуть не подозрительно, Старик.
– Я Илай. Старец. – Он натянуто улыбнулся. – Неужели вечно юная Дева не видела по-настоящему старых людей? Мне тридцать два, это не такой уж почтенный возраст.
– Даже будь он почтенным, я бы не стала тебя почитать. – Я подцепила его подбородок веером. – Ты отступник, убийца…
– И извращенец, – подсказал он.
– Да. Но что намного хуже – ты вор. Ты похитил мою силу. То, что ты сделал вчера с теми солдатами, было для тебя привычно. Ты вытворял такое не раз и не два, не так ли? Ты что-то сотворил со мной в промежутке между «купанием» и «растиранием», признавайся.
Он отвернулся.
– Это спасало тебя больше, чем вредило, если вредило вообще. В крайних случаях, когда не помогало обычное оружие, я вынужден был использовать «третий меч».
– Третий меч? – повторила я тихо, посмотрев на его бёдра, и он словно почувствовал этот взгляд.
– Тебя! Я использовал тебя!
– Лучше бы ты показывал им свой член!
– Да? Он выглядит настолько впечатляюще?
Я насмешливо улыбнулась.
– Разве ты не должен заплатить мне, чтобы получить устраивающий тебя ответ? Ведь так ты обычно поступаешь с женщинами, перед которыми осмеливаешься раздеться?
Похоже, его это задело.
– Мы не будем говорить об этом в храме.
– В борделе ты тоже не хотел об этом говорить.
– Говорить – нет.
– Знаешь, это довольно интересно, как так получилось, что спасая меня и ища способ моего исцеления, ты забрёл в дом Утешений.
– Ты не видишь связи?
– Что бы ты там ни думал, я женщинами не интересуюсь, так что нет, не вижу.
– Зато я интересуюсь женщинами. Особенно одной. – Боги, боги, он даже не думал этого скрывать. – Я провёл с тобой наедине треть своей жизни. Мне плевать, как это прозвучит, но ни с одним человеком я не был так близок. Но при этом я ни разу не прикоснулся к тебе с намерением осквернить. Какие бы запреты я ни нарушал, свой главный я соблюдал исправно. Я не тронул тебя.
То, что казалось мне совершенно естественным, он выставлял подвигом.
Стоило задуматься. В другой раз.
– Не тронул? – переспросила я. – Вчера, когда я пыталась использовать свои техники, ты просто подошёл и подчинил их себе. Подчинил себе мою сущность.
– Не говори об этом так. – Он поёрзал. – Я же только что сказал, что не делал ничего подобного.
– Это техники Дев, а теперь – только мои. Ты понятия не имеешь, через что я прошла, чтобы их освоить. Эта сила достигается кое-чем большим, чем лапаньем женской груди.
– Я тебя не лапал.
– Держи свои руки подальше от моей груди и моих техник!
Он криво улыбнулся.
– Быть настолько зависимой от мужчины, так невыносимо для тебя?
Отбросив веер, я сорвала с него повязку и обхватила голову руками, заставляя смотреть в глаза. Хотя он бы и так не стал отворачиваться. И да, именно такое выражение лица должно было быть у него на протяжении всего нашего разговора.
– Отвечай мне! Я утратила память и способности, и это как-то связано между собой, а с тобой – особенно. Говори! Почему ты знаешь и умеешь больше меня то, что должна знать и уметь только я! Почему я не могу использовать техники сейчас, ведь они помогли мне сбежать от Датэ! Так? Я не помню вторжение, поэтому понятия не имею, как именно я спаслась! – Его чёрные глаза широко распахнулись, но в них невозможно было разглядеть ответы. – Неизвестность сводит меня с ума. Почему они все мертвы, а я жива? Я не была сильнейшей. Наоборот, я была худшей из Дев, потому что пришла в их мир наполовину слепой. Наполовину Калекой. Что если я решила стать предательницей? Что если именно я привела к ним Датэ? Ведь наш мир был надёжно скрыт, проникнуть в него мог лишь тот, кто уже однажды там побывал. А значит, врагам помогала одна из Дев. Да, она провела их, а сама трусливо сбежала, и теперь её все почитают, как героиню. Ясноликая госпожа. Метресса и последняя из клана.
